Мечты сбываются 1. как я превратился в буржуа

Я - редкий пример счастливчика, человека, родившегося в рубашке. С самого начала своего профессионального восхождения и до сегодняшних дней не знал я тяжёлых падений и не часто пробуксовывал в колее, которая медленно, но верно вела меня к воплощению главной цели моей жизни. Эту цель я сформулировал для себя давным-давно, когда, окончив обучение ремеслу, нашёл себя нищим, пьяным, небритым и потерявшим всякую надежду начинающим хирургом в провинциальной, забытой богом и местным облздравом туберкулёзной больнице. Именно тогда я вдруг осознал, что моя задача заключается в том, чтобы добиться двух, казалось бы, взаимоисключающих вещей: вырасти профессионально  настолько, чтобы было за что себя уважать, и добиться такого уровня благосостояния, чтобы позволять себе хотябы время от времени вести буржуазную жизнь. Прежде чем перейти к основной теме моих размышлений об овладении известным уровнем профессионального мастерства, я попробую объясниться по поводу своих представлений о буржуазности. Как это часто бывает, наши личные неприязни и предпочтения берут начало из детских впечатлений.  Где-то  по этому поводу было сказано, что в детстве мы накапливаем золотой клубок впечатлений, который затем разматываем всю жизнь. Вот, например, нежно любимая мною тётушка с детства терпеть не могла красную икру и морщилась от одного её вида. Она хорошо запомнила свой первый горький в прямом и переносном смысле этого слова гастрономический опыт, когда, будучи маленькой девочкой, добралась до хрустальной розетки с привлекательной красной, похожей на ягодное желе массой. Резкое несоответствие специфического вкуса икры ожидаемой приятной сладости определило тётушкино отношение  и к самой икре, и к любой рыбе на всю её оставшуюся жизнь... В моём детстве больших разочарований не было. Я всегда был баловнем судьбы. Семья наша жила не богато, где-то, может быть и бедно, но важно ли это было ребёнку, росшему и взрослевшему во дворах и скверах Академгородка? У меня было всё, что нужно для счастливого детства и  нормального развития: книги, друзья и любящая тётя. А отсутствие того, что дразнило моё воображение в конечном счёте и стало триггером и мощным побудительным стимулом к тому, чтобы сформулировать для себя формулу жизненного успеха и путей его достижения. Перефразируя амбициозную задачу, вставшую передо мной в годину испытаний безденежьем, алкоголем и сомнительными беспорядочными связями, я, не смотря ни на что,  должен был стать крепким профессионалом и хорошо на этом зарабатывать, чтобы позволить себе и своим близким достойную жизнь. Что же побудило меня к этому? Вы будете смеяться, но мои жизненные устремления сформировались
главным образом под влиянием к тому времени уже канувшей в лету телепередачи "Клуб теле-горе-дома-путешественников" (снимаю шляпу перед блестящей точностью формулировки М.Жванецкого), транслировавший время от времени изображения морской глади под жарким солнцем и пальм на морском побережье. В моей жизни редко случались  песчаные пляжи, а тёплого моря так и вообще никогда не было. Меня, в отличие от моего товарища Мишки и его брата Толика, родители не возили летом в Пицунду или Ялту. Ох уж эта легендарная Ялта. Как хотелось мне когда-то хоть одним глазком взглянуть на эту Мекку советского летнего отдыха. Не довелось. Последнее вложение в копилку моих грёз об этом городе внёс 20 лет назад один знакомый израильский рентгенолог. Сергей был уроженцем тех краёв и слагал оды своей малой родине:
"Лучше Ялты места нет.
Чайки стонут у причала.
Девки делают минет
На общественгых началах..."
   Заменой песчанных черноморских пляжей мне исправно служили скалы Байкала, отвесно срывающиемя в его бездонную чашу, и  Хамардабан сверкающий в голубой дали белезной никогда не тающего снега на пиках его горных вершин. На это славное море, бывало, брал меня с собой папа. Поездки на священный Байкал сформировали у меня на всю жизнь странную картину мира, сродни той, что должна была быть в голове собаки Павлова, которую кормили вкусняшками, предварительно всадив ей под хвостст  разряд тока. Псина, привыкшая к такого рода предварительным ласкам, в конечном итоге выделяла желудочный сок не только при виде еды, но и в ответ на электрическую прожарку. Подобно собачьей в моей картине мира радость купания была сопряжена с ледяным холодом, сморщивающим тестикулы человека до размеров упомянутых выше яиц красной рыбы.Надо сказать, что кроме этой мазохистской радости с Байкала я как-то привёз домой и вшей.  Ну, а вместо финиковых пальм приходилось довольствоваться сосновыми шишками. Впрочем вру. Были и пальмы. В кадках вестибюля академовской поликлиники, где мне, ребёнку, практически без анестезии (закладка мышьяка в кариозное дупло не считается) депульпировали зубы. Но это были неправильные пальмы. Это были пальмы животного ужаса и нестерпимой боли.

    Более пальм и моря мои влажные фантазии воспламенял незнакомый мне пузатый дядька лет 60-ти, неизменно облачённый в белую шёлковую сорочку, чёрные лаковые туфли, безупречно отглаженные брюки, удерживаемые на том месте, где у людей обычно должна быть талия с помощью вызывающе ярко-красного цвета подтяжек, эластические ленты которых скреплялись между собой на дядькиной спине, образуя форму буквы Х, которая ассоциировались в моём воображении с ремнями кожанной портупеи какого-нибудь белогаардейского генерала, и, как бы, намекала на то направление, куда хозяин красных подтяжек своим безмятежно-вальяжным видом посылал суету мира сего вместе со всеми прелестями воцарившейся вокруг  реальности развитого социализма. Этого дядьку в течение нескольких лет ранними летними вечерами я наблюдал за столиком кафе, прозванного в народе Банькой. Банька была маленьким заведением на 4-5 столиков и располагалось в самом центре Иркутска  на улице Карла Маркса (в дореволюционном девичестве ул. Большая), по соседству с памятником Вождя пролитариата с протянутой рукой, установленном на месте снесённой когда-то Лютеранской церкви. В Баньку мы с одноклассниками, бывало, заглядывали в дни летних каникул. Добрая тётя за барной стойкой продавала нам алкогольные коктейли. Больше всего мы любили коктейль Комсомольский, он был самым забористым. Я пьянел после одного стакана.  И само кафе, и её вальяжный завсегдатай с красной буквой Х на спине, погружённый в чтение газеты (дядька, похоже не внял известному совету булгаковского персонажа) стали для меня главными образами буржуазности. Не однажды я наблюдал за тем, как официант приносил на дядькин столик большой запотевший бокал с холодным искрящимся в нём шампанским, на поверхности которого флотировал шарик ванильного мороженного. Вид мороженного в шампанском вызывал во мне настоящий экстаз. Именно так я видел тогда жизнь настоящего буржуа.
   Ну, что сказать? По части ведения буржуазного образа жизни, поставленная 25 лет назад цель в общем и целом достигнута.  В конце концов в моей жизни случилось всё: тёплое море плещет свои мягкие волны практически под нашими окнами. Пальмы в почётном карауле выстроились вдоль береговой линии, которая обрамлена песчаным пляжем с рядами лежаков и солнцезащитных зонтиков. Наш дом стоит непосредственно сразу за линией ресторанов и кафе вдоль набережной Бен Гурион. Я, хоть и не частый посетитель местных кафе, и не проявил себя большим любителем пляжного отдыха, тем не менее могу себе позволить и то и другое, ни в чём себе не отказывая. Именно осознание того, что могу, а не праздное сидение в кафе или под пляжным зонтиком стало главным достижением в решении когда-то поставленной пред собой задачи. Итак, всё у меня есть: и кафе, и пляж, и жена с рыжей копной волос на Альфа Ромео. Только вот мороженного с шампанским нет в нашей жизни. Пробовали, но не прижилось. То ещё говно...