Пауль

ПАУЛЬ

(Из жизни судового механика)


Знакомство

«Художник Ромас». Регистровый номер: 457
Спущен на воду: 17.11.1978
Списан из состава флота: 30.09.2002
Контейнеровоз типа «Художник Сарьян»

После ноябрьских праздников инспектор срочно вызвал Астахова в отдел кадров.
Как же Астахов удивился, когда услышал, что его собираются направить на приёмку нового судна в ГДР. Это было даже не удивление, а шок. Ведь на такие пароходы направляли только своих или блатных, а тут его, обычного, ничем не примечательного третьего механика, направляют на приёмку нового судна.
Правда, он достойно отработал полярку на ледоколе, где, как молодой коммунист, зарекомендовал себя с лучшей стороны, и помполит, когда Астахов списывался в отпуск, пообещал ему каких-то неведомых благ.
Ну, значит, не бросал слов на ветер старый вояка, которому Астахов своей активной позицией среди молодёжи очень понравился.
События закрутились с такой скоростью, что Астахов перестал даже замечать дни, которые молнией летели до самого отъезда из Владивостока.
Стармеха он видел всего раз, потому что тот на следующий день после сбора экипажа улетел в ГДР.

В тот день Астахов примчался в отдел кадров к девяти часам и сразу же заглянул к инспектору.
Увидев его, инспектор махнул ему рукой:
— Иди в актовый зал, там сейчас соберётся экипаж для вводного инструктажа.
Астахов послушно прошёл в актовый зал и устроился на одном из свободных стульев.
Он с интересом оглядывался по сторонам, отмечая незнакомых ему людей и стараясь определить, кто есть кто и какую должность этот незнакомец занимает.
Матросов определить он смог как-то сразу. Они, наверное, и раньше вместе где-то работали, поэтому сидели обособленной группкой и о чём-то переговаривались. Штурманов тоже сразу заметно. Те выглядели независимо, но с какой-то осторожностью осматривались, ожидая прихода начальства.
К Астахову подошёл невысокого роста, крепкий мужчина в хорошем драповом пальто.
— Ты, что ли, наш новый третий будешь? — как-то бесцеремонно обратился он к Астахову.
Астахов поднял на него глаза и, увидев доброжелательный взгляд, кивнул головой:
— Ага, — продолжая рассматривать незнакомца и не зная, как к нему в дальнейшем относиться.
— А я второй механик, — рассеял его сомнения кучерявый блондин, лет на пять старше Астахова, и тут же задал вопрос: — Давно тебя сюда определили?
Астахов понял, что второй имеет в виду новый экипаж.
— Не-а, — отрицательно покачал он головой, — два дня только.
— Вот и меня из Одессы сорвали тоже. Вчера только с электромехом прилетели, — кивнул он куда-то в сторону.
А когда Астахов проследил за его взглядом, то увидел, что второй механик показывает на широкоплечего брюнета с выпуклыми глазами, сидящего рядом с штурманами. И как-то само собой промелькнуло сравнение: «Ну и рыбий глаз».
Но второму он ничего не сказал, потому что тот протянул руку и представился:
— Владимир, — на что Астахов ответил, пожимая его крепкую шершавую ладонь:
— Олег.
— Ну что, Олежка, — сразу перейдя на дружеский тон, продолжил второй, — будем начальство ждать? Говорят, что первая группа должна улететь послезавтра.
— Не знаю, — недоумённо пожал плечами Олег, — мне об этом не говорили, — но больше сказать ничего не успел, потому что в зал вошёл импозантный мужчина, одетый с иголочки. Дорогущее пальто из серого драпа облегало его фигуру. Владелец пальто был точно влит в него. Ни на рукавах, ни на обшлагах не заметно ни единой складочки. Брюки из чёрного бостона у вошедшего идеально отглажены, а туфли-лодочки отражали лучи яркого утреннего солнца, которое как бы невзначай заглянуло в актовый зал, чтобы показать непередаваемую красоту вошедшего денди.
Из подчёркнуто небрежно распахнутого ворота пальто выглядывала кипенно-белая рубашка с тоненьким чёрным галстуком, поблёскивающим яркими искорками.
В руках денди держал мечту всех моряков и клерков достойных заведений —аккуратный чёрный портфель типа «дипломат», которые моряки привозили только из Сингапура.
В дополнение к этому непередаваемому образу идеального мужчины, от которого, наверное, сходила с ума половина женщин Владивостока, всеобщее внимание привлекло не менее изящное лицо с правильными чертами, чем-то отдалённо напоминающее артиста Коренева из фильма «Человек-амфибия». Аккуратная причёска, в которой чёрные как смоль волосы уложены волосок к волоску, дополняла портрет вошедшего.
Осмотрев надменным взглядом собравшихся и моментально замолкших при его эффектном появлении моряков, вошедший денди пожал руку каждому из присутствующих, представляясь:
— Пётр Силантьевич… Пётр Силантьевич… — на что обалдевшие моряки только лепетали кто «Коля», кто «Миша», и только боцман, которого Астахов сразу вычислил по манерам, представился:
— Василий Николаевич.
Закончив обходить и пожимать руки, Пётр Силантьевич устроился на одном из свободных стульев, аккуратно, двумя пальчиками подтянув за стрелочки брюки и распространяя вокруг себя удушающий аромат «Красной Москвы».
Астахов в недоумении от произошедшей сцены шёпотом спросил у второго механика:
— А это кто? — на что тот только пожал плечами, но ответить не успел, так как тишина, повисшая в зале, прервалась вошедшими представителями администрации.
Начальник отдела кадров прочёл стандартную лекцию о поведении советского моряка за границей любимой родины и объяснил главную задачу нового экипажа по приёмке судна.
Когда с формальностями начальство покончило, капитан распорядился:
— Времени у нас на лишние разговоры мало, поэтому палубной команде подойти к старпому, а машинной — к стармеху, — и уже строго добавил: — Всем ознакомиться под роспись с приказами. — И потряс пачкой каких-то бумаг.
Моряки, разделившись на две группы, разошлись по углам.
И только тут Астахов увидел, что Пётр Силантьевич присоединился к группе машинной команды.
Стармеху, видно, не хотелось растягивать удовольствие подписания приказов, поэтому он подсовывал их подходящим механикам и мотористам и только тыкал пальцем, где требовалось поставить подпись.
Вот только тут Астахову и стало ясно, что Пётр Силантьевич Ракушечкин, как он прочёл в судовой роли — это их новый четвёртый механик.
Когда покончили с подписанием приказов, экипаж распустили, а Астахов со вторым механиком, выйдя во двор отдела кадров, ещё долго потешались над тем фурором, который произвёл своим появлением Пётр Силантьевич.
Со вторым механиком и электромехаником Астахову больше не пришлось встретиться, потому что на следующий день они улетели в ГДР, а через неделю туда полетели и оставшиеся механики со штурманами.

Из Москвы до Берлина летели на Ту-154, а до Ростока доехали на поезде.
Приехали в Росток поздно вечером. Устали. Из-за перемены часовых поясов спать хотелось неимоверно, но пришлось грузиться в автобус, довёзший их до города Варнемюнде.
Там их, полусонных, поселили в общаге, похожей на наши пятиэтажки, только построенной из силикатного белого кирпича. Астахову даже показалось, что он вновь оказался в своём курсантском общежитии. Те же длинные гулкие коридоры, выкрашенные зелёной краской, с комнатами по обе стороны.
Но рассуждать сил не оставалось, и он завалился на точно такую же курсантскую койку с такой же провисшей панцирной сеткой.

Утром его растолкал второй механик, и, погрузившись в автобус, они поехали на завод.
По приказу деда пришлось сразу же включаться в работу и знакомиться со всеми механизмами машинного отделения, чтобы убедиться в их готовности к выходу в море.
Так продолжалось несколько дней: общага — завод — общага, перемежаемые походами на завтраки, обеды и ужины в заводскую столовую или общаговский буфет.
Вечером в свободное время имелась возможность погулять вокруг общаги, но сил после трудовых будней хватало только лишь на то, чтобы поспать и назавтра вновь «кидаться» в машинное отделение.

В один из таких дней Астахову пришлось вместе с Петром Силантьевичем крутиться у котла.
Этот интеллигент, кроме того, что сдувать с себя пылинки и укладывать пробор, ни черта не соображал в технике. Кто только его направил на приёмку? Наверное, где-то сработал блат, поэтому Астахову приходилось всё ему разжёвывать и показывать. Хотя и самому Астахову новое судно приходилось изучать самостоятельно без всяких подсказок, поэтому у него у самого своих дел оказалось невпроворот, но он по мере возможности помогал четвёртому механику разобраться в его заведовании, понимая, что в море этим заниматься будет некогда.
Второй механик и электромеханики крутились сами по себе, но тоже никогда не отказывали в помощи, за что Астахов всегда благодарил их. Но с Петром Силантьевичем оказалась полная засада. Тот чётко усвоил, что Астахов — его путеводная звезда, и по любым мелочам постоянно досаждал ему.

В тот день пришлось объяснять ему питательную систему котла и как ею пользоваться.
За котлом находился «тёплый ящик», в который возвращался конденсат после обогрева всех систем. «Тёплый ящик» стоял на особой платформе на высоте около двух метров, и, чтобы подняться к нему, приходилось взбираться по небольшому вертикальному трапику.
Сегодня дед дал Петру Силантьевичу задание, чтобы тот добавил химикатов в систему и сделал все анализы котловой воды, но тот, долго себя не утруждая, насел на Астахова, чтобы тот ему всё рассказал, потому что, как оказалось, ни в химии, ни в лаборатории СКЛАВ он абсолютно не разбирался.
Астахову так не хотелось отвлекаться от своих дел, но, скрипя зубами, он согласился.
Всё бы было хорошо, если бы не пришлось поднимать полный мешок с антинакипном, весом килограммов в двадцать, по вертикальному трапику на платформу.
Пётр Силантьевич припёр мешок с антинакипином к трапику и стоял возле него в нерешительности.
— Чего застыл? — недовольно прикрикнул на него Астахов.
Ему сегодня было не до сантиментов. Он злился на беспомощность четвёртого механика, который вместо того, чтобы взвалить мешок на плечо и, уцепившись руками за поперечные ступеньки трапика, поднять его на платформу, стоял и осматривал себя в ручное зеркальце, поправляя сбившийся пробор.
— Ты чё застыл? — уже громче прикрикнул на него Астахов. — Хватай мешок и при его туда. — Он ткнул рукой в сторону «тёплого ящика».
Но Пётр Силантьевич к такому подвигу ни в мыслях, ни в душе изначально не подготовился, поэтому оставался стоять в прежней позе великого мыслителя.
Но эту напряжённую ситуацию неожиданно нарушил один из немецких рабочих. Он подошёл к Астахову и с небольшим акцентом спросил:
— А зачем тебе надо так сильно кричать? Ты что, не видишь, что мешок тяжёлый? Ему, — он показал на Петра Силантьевича, — очень трудно его поднимать.
— А что делать? — Астахов переключил своё недовольство на немца. — Нам надо химию добавить в систему. Это его дело, а не моё, — зло продолжил объяснять Астахов, но увидев добрые глаза немца, сбавил обороты. — Старший механик ему приказал, а он не хочет! Под дурачка косит… — И ради сброса эмоций вспомнил особенности нескольких очень порочных женщин.
— Подожди, успокойся, — похлопал его по плечу немец и так же спокойно продолжил: — Сейчас мы немножко будем думать, а потом выполним приказ старшего механика.
От вида и спокойствия немца злость у Астахова прошла, и он с любопытством посмотрел на защитника Петра Силантьевича.
Немец оказался пожилым, лет под шестьдесят, невысоким, но жилистым мужчиной, одетым в чистую, но поношенную спецовку.
Немец достал рулетку, что-то измерил, вынул блокнот и, нарисовав эскиз лесенки, показал его Астахову.
— Я пойду сейчас к нашему мастеру, покажу ему эскиз, и мы завтра тут всё исправим. Потом не надо будет таскать мешки наверх. Это очень опасно, если будет сильная качка.
Астахов в недоумении смотрел на немца и его эскиз. У него в голове не укладывалось, кто такой этот немец, что может решить такую сложную проблему с лесенкой, ведь это надо внести корректировку в судовую документацию и проделать ещё чёрт знает сколько дополнительной бумажной работы, чтобы внедрить такое предложение по замене трапика на лесенку.
— Пусть мешок лежит здесь, — спокойно увещевал Астахова немец. — Подожди немного, — и поманил рукой какого-то парнишку, стоявшего невдалеке: — Пауль, подойди сюда.
Астахов немецкий язык учил в школе, поэтому без труда понял такое простое выражение, но дальше, когда парнишка подошёл, его знаний уже не хватило, чтобы понять, что пожилой немец говорил Паулю.
Выслушав своего начальника, парнишка сорвался и во весь опор умчался, а немец вновь переключился на Астахова.
— Обед приближается, пойдём вместе со мной. Наша столовая очень карошая. Тебе там будет вкусно.
А зачем Астахову отказываться от приглашения? То, чем их кормили у них в столовой, хоть и имело приемлемый вкус, но хотелось разнообразия, поэтому он сразу согласился, однако из вежливости спросил:
— А это можно?
— Можно, всё можно. Не переживай. Всё будет очшэн вкусно, — и, приобняв Астахова за плечи, повёл с собой. — Меня зовут Вальтер, — и со смешинкой в глазах хохотнул. — Нет, я не пистолет, я обычный человек. Хотя был на войне.
Пока шли к столовой, Вальтер рассказал, что в сорок третьем попал в плен, а в середине пятидесятых вернулся в ГДР, потому и знает русский язык.
В столовой он усадил Астахова за один из столов и вскоре принёс две огромные железные тарелки.
Половину тарелки занимала внушительная горка пюре, а рядом возвышалась точно такая же горка тушёной капусты, и весь этот Монблан украшала невероятных размеров обжаренная сарделька. В дополнение ко всему он принёс две кружки пива и, усевшись за столом и подняв кружку, провозгласил:
— Приятного аппетита, Олег, и пусть твой корабль долго-долго не трогают никакие поломки, чтоб ты всегда возвращался домой к своей жене и детям.

Когда Астахов на следующий день вновь вернулся в машинное отделение, то увидел, что несколько рабочих демонтировали трапик, ведущий к платформе «тёплого ящика», и установили новую лесенку с леерами, по которой можно легко и безопасно подняться к «тёплому ящику».
Среди всех этих работяг постоянно крутился Пауль, который, как оказалось, числился учеником в бригаде корпусников.

Астахов до самого отхода судна с верфи Warnow-Werft в Варнемюнде постоянно с ним встречался. Иногда они вместе с ним шутили и как могли разговаривали. Ведь Астахов учил в школе немецкий язык, а Пауль в своей школе — русский. Вот на этой невероятной смеси двух языков они и общались.
Перед отходом от стенки завода в рейс Астахов подарил Паулю значок с изображением города Владивостока. Полученному подарку Пауль очень обрадовался и сразу куда-то убежал. Но вскоре вернулся и прикрепил на груди Астахова ответный подарок — несколько значков с изображением городов Ростока, Варнемюнде и завода, где строился «Художник Ромас».
А «Ромас» снялся на Вентспилс, куда приехала оставшаяся часть экипажа, и забункеровался. Поговаривали, что он через Атлантику пойдёт в США и будет там работать неизвестно сколько. Никудышное настроение охватило всех, потому что рейс мог затянуться месяцев на восемь, а может быть, и больше.
И вот как-то утром обнаружилось отсутствие на судне Петра Силантьевича. Как выяснилось, ночью он собрался и уехал во Владивосток, бросив судно. Не захотел он год торчать на судне.
Но тут пришла другая новость. «Ромасу» приказали идти во Владивосток. Пришлось брать четвёртого механика из Латвийского пароходства и выходить в рейс.
Судно с заходом в Гонконг пришло во Владивосток тридцатого декабря. На новогодние праздники для отдыха, морякам выделили подменный экипаж, так что Астахов встретил Новый год дома.
А Петра Силантьевича из пароходства уволили, но, как позднее узнал Астахов, он неплохо устроился в крайисполкоме.

29.12.2021

ПАУЛЬ

(Из жизни судового механика)

Новая встреча

На «Херм Кипе» Астахов из-за проблем с сердцем обратиться к врачу.
Это всё из-за линии, на которую поставили его контейнеровоз.
Первым портом был Роттердам. Чтобы дойти до него, судну приходилось идти вверх по Рейну часа четыре и сделать за одни сутки стоянки три или четыре перешвартовки к разным причалам порта. Контейнеры не подвозили к судну, а судно подходило к причалам со складированными контейнерами.
При проходе узкостей Астахов, как старший механик, всегда находился в ЦПУ, чтобы наблюдать за правильной и безотказной работой механизмов машинного отделения. А если, не дай бог, случится какая-нибудь поломка, то немедленно устранить её. И устранить так, чтобы судно ни в коем случае не имело простоя.
При перешвартовках всем механикам (а их в машинной команде трое: стармех, второй механик и электромеханик) по общепринятым нормам приходилось находиться в ЦПУ, чтобы наблюдать за работой главного двигателя и всех механизмов.
А двое мотористов приходили в машинное отделение только в рабочее время, то есть с восьми утра до пяти часов вечера. Механики же находились на работе тогда, когда требовалось готовить к работе главный двигатель или обеспечивать его работу во время швартовок и проходов узкостей.
Вторым портом был Антверпен. Это в двенадцати часах хода от Роттердама. Там тоже судно входило и выходило по реке Шельде и в течение стоянки происходило три перешвартовки в течение суток.
Следующий порт — Гамбург с входом до восьми часов по Эльбе и пятью перешвартовками за сутки.
После выхода из Гамбурга через два часа судно входило в Кильский канал и начинался проход по нему. Там всё время приходилось быть начеку, то есть также находиться в ЦПУ.
После выхода из канала на следующий день предстоял заход в Гдыню или Гданьск, потом, в зависимости от принятого груза, шли Рига, Таллин, Балтийск и один из портов в Швеции или Финляндии. И в завершении — Санкт-Петербург.
Вся эта свистопляска продолжалась неделю. Стоянка в Санкт-Петербурге доходила до двух суток. Там хоть немного можно было передохнуть, но там требовалось сделать профилактические работы с главным двигателем, которые при последующих переходах сделать невозможно.
Потом переход двое суток судно шло до Кильского канала. И опять начинался новый круг со всеми прежними прелестями.

От такой интенсивной работы у Астахова начало прыгать давление. То девяносто, а то сто шестьдесят. Сердце начало работать с перебоями. После каждого третьего-пятого удара наступал сбой в его работе. Три месяца Астахов выдержал, но когда закончились таблетки, прихваченные из дома и сердце молотило, как хотело, то он попросил капитана, чтобы тот направил его к врачу.
В Гамбурге это удалось сделать.

С немецким практикантом-штурманом капитан направил его к врачу.
Практиканта Ганс, толстого борова с красным лицом и ростом больше метра восьмидесяти, выделили Астахову как переводчика и гида.
— Вы там долго не задерживайтесь, — предупредил Астахова капитан. — Груза на этот причал у нас мало, так что стоянка будет здесь очень короткой. — И, переключившись на практиканта, что-то долго втолковывал тому по-немецки.
Ганс, стоя перед капитаном навытяжку, только кивал головой и после каждой паузы в капитанской речи долдонил:
— Ес, сэр… Ес, сэр… Ес, сэр…
Астахов с улыбкой смотрел на практиканта, как тот, что китайский болванчик, кивает головой и «съедает» выпученными от старания глазами «обожаемого начальника». Но это немцы, и у них свои правила, в которые он не вмешивался, ведь контейнеровоз принадлежал немцам и правила здесь были немецкие.
Закончив инструктаж, капитан волевым жестом показал Гансу, что он свободен, и Астахов спустился с практикантом на причал, где их ждало такси, представлявшее из себя «четырёхглазое» купе «Мерседес» класса S с 215-м кузовом.
Удобно устроившись на заднем сиденье комфортабельного салона, Астахов с интересом рассматривал проносящиеся мимо заводы, многочисленные автомобильные развязки и саму Эльбу, появляющуюся то тут, то там.
Как всё это отличалось от видов, которые он привык наблюдать с борта судна. Он видел совсем другой Гамбург!
Вскоре такси въехало во двор большого дома, окружённого многочисленными разлапистыми деревьями, создающими непередаваемый уют, и остановилось около одного из газонов, засаженного яркими цветами.
В начале сентября осень в Гамбурге ещё не ощущалась, но буйство цветов, зелени и тишина поразили Астахова, так отвыкшего от всего этого.
Однако Ганс, нашпигованный указаниями капитана, не дал Астахову долго наслаждаться видом больничного дворика.
— Чиф, нам надо торопиться, — прервал он благостное состояние Астахова, — мы уже в клинике. Нам надо идти, - торопил он Астахова.
Войдя в центральный вход, Астахов невольно ощутил, что он оказался как бы в привычной обстановке. Неважно, что здесь всё написано на немецком языке, но принцип оставался тот же, как и в платных клиниках Владивостока. Ему даже показалось, что из-за угла сейчас выйдет его жена в белом халате и он сможет её обнять. Настолько всё показалось ему реальным. Даже запах здесь витал такой же, как и в клинике, где работала его жена.
Та же стерильная чистота, те же светлые панели и яркие светильники, такие же мраморные полы и даже похожая регистратура, через стёкла которой то тут, то там мелькали головы медсестёр в аккуратных белых шапочках.
Ганс сразу кинулся к регистратуре и, засунув голову в окно, что-то начал энергично объяснять миловидной девушке. Через пару минут он плюхнулся рядом с Астаховым в кресло и, вытирая пот, проинформировал его:
— О тебе здесь все знают. Сейчас подойдёт медсестра и отведёт тебя к доктору.
Сестра и в самом деле подошла через пару минут и, показав жестом, чтобы Астахов с Гансом следовали за ней, повела их по коридору и завела в кабинет.
Здесь она предложила Астахову сесть в кресло у большого стола, а сама устроилась за небольшим столиком в углу. Ганс плюхнулся на кушетку и начал переводить вопросы, которые Астахову задавала медсестра.
Астахову пришлось измерить температуру и давление, встать на весы и отвечать на некоторые вопросы, на которые Ганс сомневался, как правильно ответить.
Покончив с оформлением больничной карты, сестра вышла, предупредив, что она пошла за доктором.
Доктором оказался стройный седоватый мужчина в роговых очках. Он зашёл в кабинет, обошёл стол и уселся за ним. Ярко освещённое окно находилось за спиной доктора, поэтому Астахов видел только его силуэт, белый халат и очки.
Помолчав, доктор по-английски начал задавать Астахову стандартные вопросы о его здоровье и что побудило его обратиться в клинику.
Астахов, глубоко вздохнув, уже в который раз принялся рассказывать о давлении, о сбоях в работе сердца, желая лишь одного: чтобы этот допрос поскорее прекратился, ему выписали таблетки, и он бы смог побыстрее вернуться на судно.
Но тут доктор прервал череду вопросов и неожиданно спросил:
— Скажи, пожалуйста, а в 1978 году ты принимал судно в Варнемюнде?
Чего-чего, а такого вопроса Астахов не ожидал услышать, поэтому перестал нудно перечислять свои ощущения во время сбоев при работе сердца и уставился на доктора.
— А что такое? Почему ты меня об этом спрашиваешь? — невольно вырвалось у него.
— Я извиняюсь, возможно, я заблуждаюсь, но ты мне напоминаешь одного механика с русского корабля, которого я знал в 1978 году, — пожав плечами, нерешительно ответил доктор.
Астахов пристальнее взглянул на доктора, но знакомых черт, напоминающих ему кого-нибудь, из-за яркого света из окна в нём не нашёл, поэтому, разведя руками, ответил:
— Да, я участвовал в 1978 году в приёмке «Художника Ромаса» в Варнемюнде… А что такое?
Астахов всё никак не мог понять, почему доктор его об этом спрашивает. Ведь связи между «Ромасом» и сегодняшним визитом к врачу он не находил. Да и переключиться сразу с одного на другое как-то не мог.
— Тут я прочитал, что твоё имя Олег. — Доктор пальцем показал на экран компьютера. — И моего знакомого тогда тоже звали Олег. Мы с ним были хорошими друзьями.
И тут, видимо поняв, что свет из-за спины мешает его разглядеть, он встал из-за стола и, обойдя Астахова, подошёл к нему.
Астахов тоже встал с кресла и, пристально вглядываясь в доктора, в нерешительности смотрел на него, а когда тот снял очки, то его как пронзило:
— Ты Пауль, что ли? — не веря своим глазам, пробормотал он.
— Да, да! — радостно закивал головой доктор. — Я Пауль! А ты — Олег!
— Олег, Олег! — Астахов непроизвольно улыбнулся и, сделав шаг навстречу доктору, крепко обнял его, а потом, отстранившись, восторженно воскликнул: — Ну ничего себе! Вот это да! Вот это встреча! Ты как тут оказался? — неожиданно для себя задал он один из глупейших вопросов, которые вообще можно придумать.
— Работаю я здесь, — как бы извиняясь, начал Пауль. — Доктор я здесь.
— Как доктор? — не мог поверить ни себе, ни своим глазам Астахов. — Ты вроде судостроителем собирался быть …
— Это были юношеские мечты, — стоял и улыбался Пауль. — Я потом передумал и поступил в медицинский университет в Берлине. Стаж рабочий у меня был, и я легко поступил туда, а потом работал врачом. А когда Германия объединилась, переехал в Гамбург. Вот теперь живу и работаю здесь. А ты как? Что делаешь?
Какое тут сердце? Какое тут здоровье, если рядом с тобой находится часть твоей молодости? Астахов моментально забыл обо всём на свете, и они, не обращая внимания на пыхтящего Ганса и примолкшую медсестру, начали засыпать друг друга многочисленными вопросами и воспоминаниями о былых временах.
Пауль пытался вставить в свою речь давно забытые русские слова, а Астахов, подыгрывая ему, кое-что отвечал или спрашивал по-немецки. Сейчас у него с немецким оказалось намного лучше, чем тридцать два года назад, потому что он уже около десяти лет работал на немецкие фирмы.
Неизвестно, сколько бы они ещё говорили, если бы Пауль не вспомнил причину, по которой Астахов оказался в его клинике.
Астахова провели по кабинетам, где его исследовали различными приборами и аппаратами, сделали пару уколов и вручили пакет таблеток.
А когда Астахов вновь оказался в кабинете Пауля, тот уже по-дружески похлопал его по плечу:
— Ты, Олег, вовремя обратился к нам. Если бы немного позже, то были бы проблемы, а сейчас ты должен принимать эти лекарства, — он показал на пакетик в руках у Астахова, — и тогда у тебя всё будет в полном порядке. Но как можно скорее возвращайся домой и пройди обследование в своём госпитале. Я тут всё написал, — он передал Астахову лист с рекомендациями, — а сейчас возвращайся на судно, твой товарищ говорит, что корабль уже отходит от причала.
Только тут Астахов увидел недовольную физиономию Ганса.
— Чиф, — пропыхтел тот, — судно уже отходит от причала, нам придётся ловить его на лоцманской станции. Капитан только что позвонил мне с этим известием. — Ганс потряс трубкой телефона.
Наскоро попрощавшись с Паулем, всучившего ему пакет с какими-то сладостями и бутылкой вина, Астахов в сопровождении Ганса сел в такси и погнал перехватывать на речке пароход.
Они подъехали к лоцманской станции как раз вовремя. Лоцман как раз готовился выехать к ним на судно. Через десять минут подошёл лоцманский катер и доставил их на борт «Херм Кипе», которое только слегка сбросил ход, чтобы принять их.
Астахов сразу побежал в ЦПУ, чтобы пересчитать запасы топлива, которые необходимо в рапортичках передать капитану после отхода от причала и сдачи лоцмана.

Ему пришлось сделать ещё пару кругов на Питер, и только после этого он улетел самолётом во Владивосток.

30.12.2021    
   
Рассказ опубликован в книге "Морские истории" https://ridero.ru/books/morskie_istorii/