Толщина аквариумного стекла
Но вот палестинских книг и альбомов тут не оказалось, есть книги по узким темам в главном корпусе. Когда мне консультант показал полки, я почувствовала, что надо оставаться и изучать сначала арабское исламское искусство. Тем более эти читатальные залы в роскошном особняке Шаховских оставят в своём зеленом кресле кого угодно.
Не прошло и часу, как я поняла, что нахожусь в правильном месте. Ибо непрямыми тропами вышла через арабскую культуру к хорошо известной вам французской деконструкции, про которую написала рукопись. Пока она пылится, как вижу, не зря, ее надо редактировать.
Мне дали книгу по арабскому искусству на английском языке, которую написал доктор Мохаммад А.Х.З с большим числом иллюстраций. Выпущена она была при поддержке Министерства культуры, зарубежных культурных связей Египта. Рассуждения искусствоведа мне показались любопытными. Он честно признал, что до выхода в большой свет арабского искусства не было, а потому оно сформировалось под большим влиянием Сирии, Ирака, Египта и Ирана, Турции.
Больше всего меня заинтересовали главы, где говорилось о влиянии исламского искусства на ориенталистов и на современные живописные школы, в частности на импрессионистов, фовистов, кубистов.
Делакруа, Хулио Росанс, Рауль Дафи и Матисс с Пикассо оказались в разных главах.
Так, я читала о влиянии арабов на Пауля Клее, который, по мнению автора, создал "мост между геометрической абстракцией и символизмом мечтаний, оказавшись между кубизмом и суперреализмом", о Кандинском, "который рефлексирует на арабскую каллиграфию", я вдруг наткнулась на птиц Пикассо, которых он срисовал с исламской керамики. Также речь шла о том, что его работа "Мужчина и женщина" - это прямая отсылка к фрагменту египетского текстиля. Рядом были репродукции картин "Его дочь Балума под Рождественским деревом", и много всего, что египтянин отнес к влиянию. Мне пришлось со всем этим соглашаться, пока я не увидела картину "Авиньонские девицы", с которой в 1907 году начался кубизм. Доктор Мохаммад практически выводил кубизм из арабского, африканского, стран Магриба искусства.
Тут я вспомнила, что друзья в Испании несколько охладев к экспериментам Пикассо, говорили ему, что он офранцузился. О том, что он обарабился, не было и речи, так как Пикассо вступил на шаткую почву французских деконструкторов. Тут в моем восприятии произошла техническая заминка, и я решила разобраться.
По счастью, на соседних страницах шла речь о Анри Матиссе. Этого художника я очень люблю, а Пикассо не люблю вовсе.
Дело в том, что Матисс родился в Ле-Като-Камбрези, где производили ткани с восточными орнаментами. И это потом привело его в Марокко.
Цели у Матисса и Пикассо, попавших под внимание египетского доктора, были очень разные. Именно поэтому Матисс, написавший Красную комнату, Студию художника, фрукты и бронзу под влиянием соседей, ни в коей мере не может рассматриваться как деконструктор.
Особенно мне близка его Касба.
Тут я окончательно поняла, что задачи у искусствоведов и геополитиков диаметрально противоположные. Пока искусствоведы выискивают всякие взаимовлияния культур, геополитики эти культуры просто уничтожают. По хорошему, нормальное искусствоведение должно быть как-то вписано в современные идеологии или хотя бы краем касаться.
Потому что если смотреть на Авиньонских девиц глазами араба, то это будет лить воду исключительно на исламские дискурсы. А если смотреть на Пикассо чистым европейским рацио - это и есть полный развал академизма и школы.
Что касается Делакруа, то его деконструкторы не оставили в покое. Роб- Грийе довел свое дело до полного нравственного нуля, одной из последних картин стала эротоманская лента "Вас вызывает Градива". Где действие переносится на арабский Восток, речь как раз идет о рисунках Эжена. До этого Роб-Грийе в ключе нового романизма снял "Рай и после" на острове Джерба. Словом, французы стали опасны не только для себя самих, они начали заражать поляков, русских оттепелистов, японцев своей чертовней, в которую вложился ЦРУ в целях демонтажа надоевшей англо-саксам Франции.
Но если искусствоведу поставлена задача оценить влияние культур с положительной стороны, он с удовольствием это сделает. Кто его знает: может, это такая тонкая месть за поход Наполеона в Египет и то, что он надел на нильского крокодила цепи?
В принципе, о взаимовлиянии можно говорить бесконечно. Борхес мог бы написать рассказ о том, как Аристотель предчувствует, что через 1400 лет появится его комментатор Аверроэс, который не поймет, что такое греческая трагедия.
Или аксолотль будет смотреть на Кортасара, видя перед собой мутное пятно или ацтекскую маску.
Все будет зависеть от толщины аквариумного стекла.
Свидетельство о публикации №224070301308