Из записок

                Из записок Пацана-Дальневосточника*

             «Смерти, дети, не бойтесь, ни войны, ни зверя,  
              ибо выполняете дело мужское « (В.Мономах).

      Почти вся деревня Платовка, что на Алтае, всматривалась в снежную круговерть за санями, из которой выскакивали пригнувшиеся в стремительном намёте волки. Двое из них, выпрыгивая из сугробов, неслись к лошади сбоку - наперерез . Но то ли снег был глубок , а колея дороги хорошо накатана, или хранил Господь в тот день мужика и его лошадь, но через некоторое время, когда всё, казалось, исчезло и перемешалось за поворотом в снегу, на деревенскую улицу влетел весь в пене хрипящий конь, а в санях со свисающей по краям соломой стоял во весь рост и без шапки мужик с перекошенным лицом и белыми от страха глазами. Он судорожно сжимал вожжи и матерился нечленораздельными словами. Его можно было понять - совсем недавно на этой же дороге, только чуть подальше за деревней , от другого ездока волки оставили только валенки с ногами, а конь исчез бесследно.
Длинными зимними вечерами и до морозных сизых рассветов над Платовкой висел волчий вой. Собак не было слышно. Шёл третий год Великой Отечественной войны. Наш отец служил на дальневосточной границе, а мы с сестрой и мамой жили у его родителей, пока однажды к нам ни приехал здоровый рябой солдат по фамилии Кузнецов и ни отвёз нас к отцу в 22-ю кавалерийскую, ставшую потом мотострелковой, дивизию 1-й Краснознамённой Армии Дальневосточного фронта.
-
              Чего же я только не боялся, не страшился, не стеснялся ! Но врождённая любознательность , общительность и оптимизм ввергали меня в самые разнообразные переделки, приключения и авантюрные потупки , каждый из которых мог закончиться трагически. Всего не перечесть. Смелый, говорят, не тот, кто делает и не боится, а кто боится, а делает. Те далёкие времена весьма располагали к этому. Мы были дети войны ! И. как кто-то сказал , - « разве не риск приближает нас к той жизни, о которой мы мечтаем ?» Впрочем, это верно и во все времена.
В семи километрах от границы с Манчжурией, в гарнизоне у деревни Барановки, мы, дети войны, устраивали свои баталии. С рогатками из противогазной резины, с самострелами из катушек, луками и камнями, с самодельными саблями, пиками и щитами из фанеры, дюралевых листов или крышек от металлических бачков и кастрюль, которые хорошо защищали от ударов , сходились в жестоких схватках сначала младшие, а потом и более старшие ребята.
-
     Взрослые как-то не вмешивались, разве что, если кому-либо что-либо разбивали или расквашивали. Из-за чего дрались , кто был прав или виноват , толком не знали. На несколько дней все затихало, а потом, после пополнения « боеприпасов» и разведки, начиналось снова.
    Вот на эти дела у меня в 6-7 лет всегда хватало ловкости и отваги. И когда однажды здоровенный камень упал с голубых небес на мою лихую белобрысую башку ( Ангел-хранитель потерял меня на миг в этой свалке), и кровь из раны на голове залила всё лицо и одежду, верные друзья оттащили меня с сторону и позвали маму. Она деловито наподдавала мне по заднице, ловко, предварительно отмыв в тазу , перевязала голову и отпустила на улицу. Сражение ещё продолжалось. Моё появление приветствовалось восторженным рёвом. Наш неприятель явно растерялся. А какой-то военный, проходя мимо, с удивлением сказал другому : «Нет, ты только погляди, этому пацану только что, я сам видел, разбили голову, и вот он , перевязанный, снова взялся за камни. Чёрт-те что !» И они спокойно прошли мимо.
-
    Чего только не делали , боясь и отваживаясь, мои приятели и я : взрывали патроны в кострах, в консервных банках, в пустых водопроводных колонках ; подбирались ползком по азродрому к авиабомбам, стараясь выбрать какую-нибудь поменьше . Но вытащить что-то, минуя часовых, не удавалось, и мы , грязные и раздосадованные, возвращались обратно, разодрав штаны и рубашки под колючей проволокой ограждения.
-
       Боялся я воды, особенно быстрой и с круговоротами на нашей пограничной речке Cеребрянке, но за компанию лез со всеми. Плавать меня в детстве никто не учил и ощущение опасности перед быстрой и тёмной водой сохранилось на всю жизнь.
Любимым занятием было «подкатываться» на автомашинах, цепляясь за кузова. Синяки , царапины, порезы , шишки и «цыпки « не сходили с нас. Но эту забаву как-то прекратили, когда однажды троих наших пацанов подобрали по дороге далеко за гарнизоном с ободранной до мышц кожей. Они едва дышали. Какой-то шофёр-шутник разрешил им залезть в кузов, а потом не притормозил машину, крикнув, что увезёт с собой . Ну, и ребята тут же попрыгали из машины на полном ходу. А тот тип уехал и не оглянулся. Такие были нравы и времена.
-
     Пострашнее стало , когда началась настоящая война - война с Японией. Вся дивизия ночью, после того , как разведрота, прибывшая с Запада, тихо вырезала всю японскую пограничную заставу, рванулась через Манчжурию на г. Харбин. Наши матери и мы-дети, стараясь им помочь, рыли у гарнизонных домов щели на случай налётов авиации. Японцев пропустили всего один раз, когда ранним утром над нашими головами по каменным стенам домов защёлкали пули японских самолётов, которых тут же выперли взлетевшие «ястребки». А вот бомбардировку железнодорожной станции Гродеково своими же штурмовиками мы, забравшись на поленницы дров, рассмотрели хорошо. Здесь, как говорится, «свой своего не познаша». Бомбили эшелоны с войсками, а на сигналы с земли «поддатые» советские лётчики весело отвечали -«Знаем, какие вы свои, японские рожи...». Так нам рассказывали взрослые и ещё добавляли, что кому-то из лётчиков за это дали «вышку».
-
      Война ! Весь гарнизон стал госпиталем. Раненых везли день и ночь. Обгоревшие до костей танкисты, вся в кровавых бинтах пехота, пленные японцы и какие-то шпионы в гражданской одежде. Наших матерей мы почти не видели дома и ходили к ним и к раненым. Носили свежую воду и еду. Питались варёной кукурузой, тыквой, огурцами, помидорами и всем, что давали богатые дальневосточные огороды. Ну, и, конечно, лазили где попало, пока однажды на каком-то сеновале не нашли красивый японский китель со светлыми металлическими пуговицами.
Китель вытащили на свет и только тогда разглядели дыру на левом грудном кармане и чёрно-красные сгустки крови вокруг неё. От страха и ужаса нас мигом смело с этого сеновала. Больше не лазили. Непонятно было, как японский мундир мог оказаться там. Видимо, им прикрыли после боя какого-нибудь нашего раненого и замерзающего солдата. На войне смотреть и выбирать некогда было . Ну, а хозяин этого мундира вряд ли остался в живых после такого ранения.
-
      Война от массы тыловых впечатлений казалась долгой, но закончилась неожиданно быстро . Вернулся посерьёзневший и какой-то, мне показалось, замкнутый отец. На правой стороне гимнастёрки у него алел орден «Красной Звезды». Я был горд и подолгу рассматривал этот первый отцовский орден. Мне же он подарил настоящий мужской презент - сияющую новеньким никелем парадную японскую саблю, с чёрной рукояткой и чёрной перевязью у позолоченного эфеса. Военный трофей !
-
        Прошли многие годы. У меня ничего не осталось на память об отцовской карьере лихого кавалериста , дивизионного, а затем и бригадного , ветврача, ничего , кроме его командирской линейки и этой трофейной сабли. Случилось так, что жизнь развела нас с ним на долгие годы, а потом , уж, навсегда разлучила и смерть...
          А в апреле 1985 года отец перед смертью сказал мне :» Ты знаешь, сынок, такое ощущение, что всё это было вчера...» Он держал в руках книгу «Бросок через Хинган». Передо мной был мой больной отец с руками, изуродованными подагрой, мой бесстрашный отец , понимавший, что он умирает. Он всё понимал и смотрел на меня ласковыми серо-зелёными глазами, какие бывают у тех, кто родился в августе, у Львов. И я понимал его, и  вспоминал 1945-й  и 1946-й, когда его дивизию , после Победы над Японией , перебрасывали на Камчатку....
-
         Да, но ТЕМ временем, впереди нас ждал г.Владивосток, 2-я Речка, жизнь в палатках до погрузки на океанские транспортные лайнеры . В таких условиях шкодить много не приходилось - настолько многогранен, ярок и необычен для нашей мелюзги был окружающий мир. Ни один день не походил на другой.
На 2-й Речке во Владивостоке ожидавшие погрузки войска пили трофейный спирт, ели консервы и галеты, играли в карты, развлекались с женщинами, рассказывали бесконечные фронтовые истории и тренировались в стрельбе из пистолетов ТТ по расставленным на 30-40 метров от палаток, где мы жили, каскам - нашим и японским. Меня, пацана, уже тогда, кстати, поражало, что пистолетная пуля при прямом попадании отлично прошивает любую каску.
-
       Плыть через два моря и Тихий Океан на американских стальных коробках типа «Либерти» боялись все. Ещё не сняты были минные поля, а кое-где, говорили, шныряли одичавшие подводные лодки. Вели нас лоцманы . Караван шёл медленно, через сплошные туманы поздней осени, разгружаясь постепенно на Курильских островах. Ну , а в Охотском море нас застиг шторм. По таким волнам, величиною с многоэтажный дом, я никогда больше в жизни не плавал, но страха не ощущал, быть может потому, что впервые познакомился с морской болезнью. Всё сухопутное воинство, за редким исключением, лежало и блевало. А я старался встать на верхней палубе рядом с каким-либо курящим солдатом или матросом, причём так, чтобы дым от папиросы попадал на меня. Странно, но запах табака приносил мне какое-то облегчение. Попросить закурить в 8 лет я как-то не решался.
-
       Откуда-то сверху матросы периодически стреляли из пулемётов по болтающимся одиночным минам. Иногда недалеко от судов проносились касатки , а вдали горбатились китовые спины и взлетали фонтаны. И только через 19 дней показались берега Камчатки. Отцовская дивизия под командованием генерал-майора Свирса прибывала к месту постоянной дислокации. Начинался трёхлетний период нашей жизни, как нам показалось, на Краю Света . Всё это было только начало…
--
*ПОСВЯЩАЕТСЯ 67-летию ПОБЕДЫ СССР над Империалистической ЯПОНИЕЙ в 1945-м году . ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ НАШИМ ВОИНАМ !
 г. Монреаль . Канада. 28.07.2012 г.

===