Дежурство по школе

     В младшей школе мы порой с завистью смотрели на  старших, которые дежурили по школе, и с красными повязками на руках деловито ходили по коридорам, командовали и распоряжались в столовой и в вестибюле перед первым уроком. В наших глазах дежурить по школе было очень почетно, и мы ждали, когда же и нам можно будет целую неделю ходить с такой же красной полосой на рукаве, не снимая её даже на уроках, и делать что-то важное и нужное - по всем правилам школы.
И наконец, с пятого класса мы тоже начали дежурить. Вдруг обнаружилось, что повязку не выдают, а ее нужно где-то доставать самим. Кто-то сделал её из старого пионерского галстука, кто-то взял у знакомых. Я нашёл в ящике письменного стола большую бордовую повязку, потресканную на сгибе от старости, и с задубевшими краями. На ней сохранились какие-то отдельные буквы, написанные белой масляной краской, остальные же вытерлись или отвалились. Надев повязку на рукав пиджака, я пришпилил её английской булавкой, чтоб не спадала, так как она была мне сильно велика. Дениска пришёл в старинной алой повязке с белым неровным штампом: «Carte Blanche». Мы не знали, что значит эта надпись, но её увидела наша завуч по немецкому и спросила Пушкина, знает ли он, что это у него написано. Тот не знал, как и мы все. Завуч Ида Георгиевна, пожилая сухая дама, была во время войны в немецком концлагере. Она ходила по школе всегда в туфлях на каблуках, и, заходя на уроки немецкого, бегло разговаривала с учителями только по-немецки, приводя их в некоторое замешательство. Так вот она, тряся пушисто накрученной сиреневой головой, как одуванчик, при всех отчитала Дениску, грустно пояснив ему и всем нам, что такие же повязки носили полицаи в оккупированной Франции, и фраза «Carte Blanche» на повязке означает - «пустой бланк», то есть - неограниченные полномочия носящего повязку…а это очень плохо. Непонятно, откуда эта повязка вообще взялась у Дениски, но ему пришлось её снять. Потом уже я принёс на очередное дежурство в школу завалявшийся в ящике письменного стола рулон красных бумажных этикеток для консервов, с изображением головы коровы в овальной рамке. На этикетках по обе стороны от коровы было написано «Говядина тушёная». Мы все нацепили эти красные этикетки вместо повязок и дежурили так несколько дней, пока их не заметили учителя и не сказали нам «снять эту гадость». Само дежурство по школе длилось неделю, повторялись эти мероприятия несколько раз в год, классы менялись и заступали в наряд строго по графику. Во время этой недели нужно было делать много всякой нудной и неинтересной работы, как то: оставаясь после уроков, мыть полы в классах и коридорах, подметать школьные лестницы, таскать какие-то парты, дорожки и стулья, что-то обустраивать к очередному празднику. Как дежурили девчонки, мы не видели, они что-то мыли и убирали в столовке, поливали цветы и где-то протирали пыль. Но для нас, пацанов, в дежурстве проявился самый важный и интересный момент, ради которого можно было пораньше встать и прийти в школу. Этот момент был - проверка наличия сменной обуви у школьников при входе в школу и наличия дневников у них, перед входом из вестибюля на лестницы. Когда дежурили старшие классы, они старались «сачкануть», и не особо утруждаться при этих проверках, мы же - напротив, увидели в этой возможности для себя некий знак свыше. Мы интуитивно почувствовали то, что с повязкой на руке мы уже не боимся старшеклассников, которые в обычный день нам сильно досаждали, могли и толкнуть и дать пинка просто так. А сейчас мы для них были не просто какие-то «мелкие», а - «представители администрации школы, наделённые полномочиями во время дежурства проверять соблюдение школьных порядков». За нами в этот момент были - правда школьного устава и дежурный учитель. На самом деле - дети, формально исполняя любые поручения взрослых, всегда добавляют что-то от себя и используют это время в своих хитрых целях: или придумывают что-то вроде игры, или какую-нибудь каверзу. Вот и для нас простая проверка документов у старшаков стала возможностью их проучить и поставить на место. Дежурная училка в первый день нас наставляла, подняв указательный палец вверх: «У всех на входе в школу проверяем сменную обувь, а при выходе из вестибюля на лестницу - дневник». Сменка нужна, чтобы не пачкать полы, а дневник - чтобы учителям ставить оценки и писать там замечания за плохое поведение. Это было понятно, поэтому многие не особо успевающие дети дневники с собой не носили. На входе в школу в основном стояли учителя и просто заворачивали тех, кто был без мешка со сменкой. Мы же с пацанами, поделившись на две группы, встали в дверных проёмах у двух лестниц, ведущих наверх. Рядом с проёмом обычно стоял также кто-то из учителей. Первыми в школу обычно приходили дисциплинированные первоклашки, и вообще - с началкой проблем не было: мамы собирали и отводили детишек в школу, сменка и дневник у них всегда были с собой. Мы даже поторапливали малышей, которые став посреди прохода, и зная правила, звонко здоровались и совали нам снизу свои дневники с хорошими оценками. Дальше подтягивались ученики из средних классов, на ходу пытаясь шлёпнуть рукой по сумке или портфелю, что мол: есть дневник, тут он. Мы загораживали дорогу, требуя предъявить документ. Шмякнув портфель об пол, школьник с досадой начинал рыться в нём, и обычно выволакивал из глубины мятый и разрисованный дневник. Впрочем, он был такой же, как и у нас самих. Потом уже, перед самым звонком, начинали ломиться старшаки, на вопрос о дневнике больно раздающие нам щелбаны или просто молча отпихивая нас с пути. Мы обиженно озирались на учителя, но тот или не мог уследить за всеми, или не хотел разбираться. Поймает кого-то одного без дневника и переписывает в листок, из какого он класса и как фамилия. Некоторые всё же нам дневник показывали, особенно дисциплинированные девочки. Дневники у них были чистенькие, в обложках, с приклеенными фотографиями артистов или котов-собачек. На наше счастье, вечно опаздывающие десятиклассники, эти большие и вонючие усатые дяди, приходили в школу позже всех, когда нас уже отпускали на первый урок. Они бы не поняли вопроса откуда-то снизу, и в лучшем случае нас бы просто перешагнули. Но поведение наших обидчиков из классов на пару лет старше нас очень задело. И мы, посовещавшись, договорились о дальнейших действиях.
       Утром за 30 минут до звонка мы уже стояли на своём «посту» у проёма на лестницу. Нас стояло человек по 6 у каждого входа. Один или двое были позади в резерве. Быстро пропустив звонких малышей из началки в сандалиях и с открытыми дневниками в поднятых руках, мы готовились к встрече с серьёзным противником, заранее договорившись о тактике ведения боя. Издали всё громче слышался нарастающий гул прибывающих с улицы и переодевшихся старшаков. Наконец толпой, почти целыми классами, стала приближаться масса детей выше нас на полголовы, а то и на голову. Мы встали в 2 ряда в проём дверей и сцепились локтями. Впереди стояли те кто пониже и легче, сзади - повыше и тяжелее. Я мельком глянул на наших. Дениска успел пригладить кудрявый пух на голове, за который его таскали старшаки, и снова сцепился руками с соседом, Кавказ упрямо подался головой вперёд, видимо увидев своими большими серыми глазами того, кто ставил ему подножки во время «салок» на перемене. Кучка поджал губы и крепче обхватил мой локоть своим, помня, что это его портфелем вон те трое играли в футбол после школы и закинули его потом на парапет. Все мы, стоя плечом к плечу, прямо смотрели на подходящих, и у каждого из нас были свои счёты с этими отдельными переростками, также разглядывающими нас. Толпа подошла и шумно переговариваясь, упёрлась в нашу сцепку. Учитель, стоявший рядом с проходом, перекрикивая всех, потребовал предъявить дневники. Первые осклабились и, похлопав по своим сумкам, как обычно, двинулись на нас. Мы стояли стеной, угрюмо хором повторяя: «Дневник, дневник, дневник». Кто-то попытался дать щелбана одному из наших в первом ряду, но все, кто стоял спереди, лягнули его вперед ногой, на уровне паха, отгоняя нарушителя на безопасную дистанцию. Так же мы поступали и с теми, кто пытался тараном пробиться сквозь нас. Конечно, кто-то из наших в результате получил по животу или голове, но руки мы не расцепили и пару наступавших всё-таки лягнули. Битва обычно продолжалась вплоть до звонка на первый урок. Мы тогда понимали, что если сейчас дадим слабину, нас позже растащат по одному, и в школе нам житья больше не будет.
       Перед нашей лестницей образовался затор, и пока один с досадой лез в портфель за дневником, сзади уже напирали другие. Иногда дежурный учитель пробивался сквозь эту толпу и велел нам расступиться и пропустить нескольких человек, но мы сразу же за ними снова плотно смыкали ряды. Бывало, сзади прибегал кто-то из наших и кричал: «Ребя! Прорвали! Айда на помощь!» Так как всегда за вторым рядом у нас дежурили запасные бойцы, они тут же летели через второй этаж затыкать пробитую дыру в заслоне на второй лестнице.
        Увидев наше непонятное рвение, дежурные учителя с виноватыми улыбками наутро уговаривали нас быть помягче, и, так же, как другие классы на дежурстве, пропускать иногда без досмотра всех известных отличников и школьных «ботанов». Ну, мол, чтобы не создавать давку и успевать всем к первому уроку. Но мы, молча глядя на учителя, упрямо стояли на своём.
     Помню, мы заступили в очередной раз на дежурство, пользуясь своей проверенной тактикой. И какая-то высокая десятиклассница, увидев нас, вдруг погрустнела, закинула голову назад и со стоном громко произнесла: «Господи-и! Опять этот безумный класс…»
        Конечно, старшаки потом пытались отлавливать нас по одному, и мстить за позорный показ дневника перед всеми или выговор за его отсутствие, но дежурство сплотило наш класс, состоявший из таких разных по росту, темпераменту и интересам ребят. Даже в обычной жизни мы потом не допускали, чтобы кого-то из нас просто так обижали, группой отлавливали испуганного обидчика и заставляли его извиняться. Постепенно старшие нас перестали трогать. Они, наконец, поняли, что с нашим дружным коллективом безопаснее всё-таки дружить.