Царь, либерал и силовик

Снова в Европу
Новый Иван
задумал начать
прорубать окно!

А как его ,
хрен его знает как,
прорубать,
когда его
через пятьсот лет
снова забили,
в то время как 
тут один алкаш,
распавшаяся
на фрагменты личность,
распоясался как-то
и решил
сделать Россию
снова великой?!

Заколотили тогда
окошко то
крепко-накрепко 
вместе с выходом
в Балтийское море.

Вместо выхода
пока анклав один Ивану оставили,
чтоб не так обидно, значит, было
за бездарно профуканное царствие!

Ну, да новый
Иван Васильевич
человек не простой,
а с идеей,
как и старый Иван,
и вот  думает наш идейный:

"Я опять начну, думает,
"плотничать" с окном,
а какой-нибудь там Петр
опять закончит!

А то, если я не начну,
то и закачивать
будет нечего:
ни Пети,
ни Окна,
ни Расеюшки,
может,
больше и не случится!"

Созывает тогда Грозный
под аккомпанемент
всех этих дум Совет
из двух помощников состоящий!

Зовет он, короче,
либерала
князя Курбского
и силовика
Малюту Скуратова!

И молвит он
свое золотое
царское слово:
"Хочу я с вами
совет держать!
Что мне делать
с боярином Одножутовым,
крамольником кромешным,
аспидом черным,
погрязшим в пороке,
разврате
и в коррупции?!

Казнить его?

Либо наградить,
по политическим мотивам,
не желая кошмарить
родственный бизнес?
Все, ведь, повязаны,
замазаны...
Деловой Мир,
одним словом,
будь он!..."

Курбский.
"Конечно, наградить!
Чтобы все послы знали
о безграничной милости
твоего Величества!
Ведали бы,
что богатства твои
неисчерпаемы!
И что даже наши воры
не способны
в ближайшей перспективе
разворовать
все твои сокровища!" —

И тут князь Курбский
взял и изволил
благородно высморкаться
не в кулак,
а в подаренный
британским шпионом
лордом Флетчером
белоснежный
батистовый платочек!

Царь.
"Так!" —
сказал царь
и больше ничего
не стал говорить,
а напротив, задумался
столь глубоко,
что, похоже, заснул!

Силовик Малюта.
"Твое Огромное Величество!" —
это силовик Малюта Скуратов. —
ввернул,
прибегнув к гиперболе,
чтобы вернуть
царя к реальности:
 
"Все ради тебя стерплю!
Все стерплю!
Даже то, что Курбский,
и Шуйские,
и англичане
врут на меня с запасом, на века !

Пускай говорят,
что я пес смердящий,
что питаюсь убоиной,
что всех съел при разборе доносов!
Что страдаю шпиономанией
и
неудовлетворенным чувством
державного садизма!

Все приму!
И от тебя!
И от твоих любимчиков Басмановых!

Но взгляни ты
на дело объективно:
За Державу
стою именно я,
а Курбский твой
все только
врагам отдать норовит!

Я для тебя информацию собираю!
А он ее
в интернет выбалтывает!
Я казню!
А он, собака, реабилитирует!

Словом, батюшка, твоя правая рука
не знает, чего левая хочет!

Либо я, либо он!
Отдай мне Курбского в обработку,
на перевоспитание, пока он
не убежал, сучара,  в Литву!
Отдай!
Нюхом
чую крамолу!
Слухом
слышу измену!
Доиграешься, шалопай, батюшка!

Скуратов
весь в гневе.
Он покраснел, побледнел
и стал не сдержан
в оборотах речи
(что бы еще придумали
про это плохие литераторы?!).

Хотел, было, Малюта
сплюнуть на половицы,
но удержался ради приличия
и из уважения к этикету!

Снова Малюта.
Выбери ты, отец, наконец,
между нами, блин!

Изведут тебя ртутью
опять
лекаря твои
из английского ряда,
с басурманского квартала!

Отдай ты мне, наконец,
вора Одножутова
для установления сообщников,
преступных связей,
грубых контактов
и суммы ущерба!

Только сразу тебе говорю
и  предупреждаю тебя, как минздрав:
все следы
обязательно приведут
к твоему дружку Курбскому!
Снять бы с него
неприкосновенность
вместе со шкурой,,
только разреши, Твое Величество!

Царь.
Проснувшийся царь 
какое-то время качается так,
словно,
собирается упасть,
будто, не зная,
к  какому берегу пришвартоваться!

Наконец, царь находит
свою точку душевного равновесия
и говорит с державной печалью в голосе:

"Нет, Малюта!
Никак мне того нельзя:
ты отвечаешь
за только державу,
а я за мир во всем мире!

Не отдам я тебе Курбского:
он человек Польской Литвы!
Арестуй я его,
и что будет?
Война, голубчик!
Война!
Война с Польшей будет!


Пускай он, лучше, сам к ним перебежит,
хрен ему под мышку вместо градусника
и перо павы в дымоход!

А по поводу Одножутова...
А известно ли тебе, Малюта,
что боярин Одножутов,
тот, вообще, у нас в царствии
есть человек почти уже  неприкасаемый:
я даже выслать его не могу,
не то, что хвостик мерзавцу отпилить,
одного перышка его тронуть
и то прав полных уже не имею!

Права челобрека,
ты знаешь, на дворе,
и почти весь двор
против нас!

Совсем невозможно
стало лютовать тому,
кто не из их банды:
заклюют прямо в печенку
своими ценностями и правами!

Главный боярин-с секретной
голубятни.

Главный боярин-голубятник
вбегает
и тяжело дышит минуту или две:
уф, у него
тоже, кажется, астма!

Наконец:
Главный боярин-голубятник
обращается прямо к царю:
Иван Васильич!
Наисрочнейший голубь
из Лувра.

Царь,
невозмутимо,
словно со всем
смирившись на этом свете.
Передай записку Малюте!
А ты, Малюта, —
читай!
Заодно проверим,
как ты себя
в грамоте превзошел!

Малюта берет записку,
читает медленно,
с запинками,
тяжело складывая
буквы в слова,
а слова в смысл.

По мере осознания
всей гнусности содержания,
наливается
помидорной краснотой
и начинает хрипеть,
хотя, астмой
обычно не 6олеет
даже летом:

"Прибыл
с деньгами
во Францию:
"Дыра
в сто миллиардов" нашлась!
Дыра
и валюта в ней
в моем надежнейшем месте!

Европейские ценности
снова преумножены!
Генрих
всем доволен.

Привет
дураку Малюте.

И пусть он
даже не пытается меня убить:
еще со времен Цезаря
у французов
хорошая контр-разведка.

Мне уже предложили
читать лекции
для спец. студентов.
Пока не решил.

Твой бывший
преданный до гроба
Одножутов!


Ну, вот:
еще одна немая сцена
из русской литературы:

Царь
качается в сторону Курбского!
Малюта
хватается за кудри
и рвет их, рыча, как пес,
упустивший добычу
по вине хозяина!

Что-то обязательно
должно случиться,
явиться
и произойти,
но....

Впрочем, быть может,
немая сцена,
это и есть все,
на что мы,
в принципе,  способны?!

И занавес.
на этот раз Не Простой,
А....
Исторический?!

Жалко мне круче всех
в этой компании,
знаешь кого?

Скуратова-Бельского!
Самый в этой компании
государственный человек!