Глава 22

Конец сентября, двор усеян опавшими листьями, которые ещё продолжали кружась, сыпаться на сухую землю. Вид пожухлой ботвы картофеля, как букли не причёсанной женщины, навевали меланхолию. Вадим грелся в последних лучах вечернего, тёплого солнца, на скамье отчего дома в ожидании Вики. Стояла жёлтая вечерняя тишина, в ожидании бабьего лета, чтобы вспыхнуть последний раз, жаркими днями и, закружить сединой паутин на ветках голых деревьев.
Вот уже скоро год как Вадим и Вика вместе, а всё по-прежнему врозь, живя гражданским браком, без надоеданий и без бурных, как раньше страстей. Она приходила к нему, он бывал у неё, но отношений своих не фиксировали. Вадим закурил, присаживаясь на скамью у дворового стола и затягиваясь дымом, вспомнил свой визит с Викой к её маме. «И зачем пошёл? Пошёл потому, что упросила Вика и уже попутно из-за любопытства, а может высказать то, что уже высказал, да жаль не всё.» - Вадим усмехнулся   – сейчас бы не пошёл ни за какие коврижки.
Анна Михайловна, что сталось от этой былой, некогда всесильной женщины?! Она страдала тяжёлой формой сахарного диабета и имела какую-то группу инвалидности… В комнате где она лежала стоял запах лекарств как в аптеке, какие-то пузырьки, флакончики, таблетки лекарств – инсулин, изоп, были теперь постоянными её спасением.  Даже зарубежные одноразовые шприцы громоздились стопкой, на краю стола. Лёжа прикованная к кровати, с обильной сединой, застрявшей, в некогда красивых волосах, Вадиму даже показалось странным, что он когда-то трепетал от одного только её имени – железная была тётка! И Вадим усмехнулся – была… Сейчас она лежала уродливой массой, с одышкой астматика, в белоснежной пастели и с запоздалым сожалением смотрела на Вадима.
Может кто ни будь и сказал бы, что её жизнь была не из лёгких, только Вадим на это бы ответил – а кому сейчас легко? Арест и расстрел мужа – ерунда! Значит было за что. А нет, так менее пятидесяти процентов Союза, прошло через это и, никто не отказывался от своих мужей, отцов, братьев и сестёр, терпели, скрывали и жили. А она смалодушничала, а попросту струсила! И может не откажись от него, он бы остался жив и таких примеров было не мало. Были перегибы? Да, были! А сейчас их что нет? Ого! Сейчас такие перегибы, что Сталин уже десятки раз перевернулся в гробу, от безысходности наказания.                Пришлось пережить болезни дочери? Недосыпание? Чепуха! Кто не болел в детском возрасте, девяносто процентов дети не имели того, что лежит у неё на столе и ничего, выжили, а она? Как не крути она ничего дурного в этой жизни не видела, а одни только блага и цеплялась за них как утопающий за соломинку. Остальное, что заполучила и сейчас имеет это, как говорится, наказание божье, за грехи тяжкие…
Анна Михайловна, завидев Вадима, вдруг расплакалась и отвернула голову к стене, увешанной ковром. Прижала душистый платок к глазам, жалостливо всхлипнула.
-  Мама перестань. – Не ловко с укором попросила Вика и поправила подушки по удобнее, чтобы она могла свободнее обозревать присутствие Вадима. Анна Михайловна, быстро взяла себя в руки, загороженная корпусом дочери, удобнее облокотилась на подушки и взглянула на Вадима.
А Вадим стоял в проходе просторного зала и медленно обозревал его обстановку. Здесь почти ничего не изменилось с тех далёких, для Вадима времён: Та же мебель, та же тюль, цветы, телевизор. Поменялся лишь цвет и рисунок обоев, да высокие потолки поменяли свою конфигурацию.  Если раньше, по всему периметру, рисунок был строгий, прямолинейный, то теперь, по углам, красовался замысловатый орнамент, с гроздьями виноградных лоз. Раньше этот зал внушал доверие и лёгкий трепет, то теперь казался холодным и чужим. А, ведь когда-то он здесь, второпях, как срывают яблоки в чужом саду, срывал Викины поцелуи и этот мир казался ярко-сказочным. Вадим перевёл взгляд на разбитую болезнью Анну Михайловну, встретился с тоскливо виноватым взглядом не состоявшейся тёщи и с запоздалой раздражительностью, подумал: «Какого чёрта мне здесь ещё надо? Вот он лежит под белыми пуховиками и на чёрта совсем не похож, а чёрт, чёрт по всем статьям!» - Но он пришёл. Пришёл по просьбе Вики и уйти, не поздоровавшись было бы, по крайней мере свинством, хотя бы по отношению к Вике. Она предложила ему стул, на против мамы, а сама осталась стоять чуть с боку, положив ему на плечо руку. Словно на пожелтевшей фотографии замерло время минувших лет…
-  Так вот ты каким стал… - Неопределённо произнесла Анна Михайловна, с еле уловимой улыбкой и замолчала.
Вадим не ответил. Её голос скользнул по душе и заныл зубной болью. Ему не хотелось говорить вообще, а уж ворошить прошлое, ещё не затянувшейся, до конца, глубокой раны, тем более. Он безразлично смотрел на Анну Михайловну, как на фарфоровую статуэтку, забытую на полке.
-  Красавец! – Снова подола голос Анна Михайловна. – Даже краше чем был и эта седина, тебе к лицу. – И снова замолчала, тяжело дыша.
Она разглядывала Вадима и трудно было определить о чём она думала в отношении дочери и самого Вадима, стоя у черты жизненного пути. На что Вадиму было абсолютно наплевать!
-  Молчишь… - Через некоторое время произнесла она.
-  А, что говорить?
-  Как живёшь?
-  Как все. Вашими молитвами. – Съязвил Вадим и усмехнулся, глядя в упор на не состоявшуюся тёщу.
-  В, бога я не верю, молитв не читаю, а если он и есть, то уже наказал меня и тебе не надо иронизировать и напрягаться. – Ответила она и устало перевела дыхание.
Этот разговор давался ей не легко, с трудом преодолев свой недуг, продолжила:
-  Хотелось увидеть тебя, каким ты стал и повиниться… - Она опять замолчала.
А Вадим подумал: «Повиниться?.. Так просто на гадить и смахнуть… А, что у тебя в душе, по барабану! Ловко! Но даже если, по большому счёту, оценили вы меня или нет, мне тоже наплевать! Время ушло и мы не те, что были прежде и слова высказанные вами, пустые. Как всё во круг вас и вы сами.»
-  Ты не прав. – Буд то прочтя его мысли тихо произнесла Анна Михайловна и устало закрыла глаза.
Долго лежала не шелохнувшись, что Вадим подумал – не уснула ли… А то и пора уходить.
На что та ответила:
-  Не спеши, ещё уедешь, а в остальном ты прав, о разбитом говорить, зря воду лить. А вот с обидой жить, согласись, не легко.
-  Обиды нет. Она сгорела, в той дыре, куда вы меня запихнули.
-  А, камень то за пазухой держишь…
-  Камень?.. Ну, что вы! Есть одна философская мысль, если забыли, напомню, - никогда не держи камень за пазухой, это не удобно. Лучше сверни кукиш в кармане!
-  Дерзок. Дерзок, однако! Как прежде, только кусаешь больнее. Но я не об этом, я о другом. Вы хорошая пара, красивая! Я благословляю вас и живите дружно. – Она опять на долго замолчала. А Вадим подумал:
«Благословляет она, ага, не верующая. Твоё благословление как к чёрту в ад!»
Вика сжала ладонью плечо Вадима как бы упрашивая помолчать. Благословление мамы для неё сейчас было важным, пусть лучше позже чем никогда. Этим благословлением снимался запрет на её любовь к Вадиму. Вадим не разделял её желания, но промолчал. Ему хотелось уйти, его угнетала, даже с лека коробило, это благословление. Анна Михайловна снова открыла глаза, глухо, словно из-под земли, промолвила:
-  Одного мне только жаль, что я не увижу внуков…
Это переполнило, закипавшую душу, Вадима и он злорадно воскликнул:
-  И слава аллаху!
В глазах Анны Михайловны вспыхнуло недоумение – как же так?! Она благословила… - И осознав его эмоциональный всплеск, вздохнула - не простил. А в слух сказала:
-  А, ты жестокий.
-  Было время у кого учиться, не узнаёте? Ваша школа!
-  А, говорил, что не держишь зла.
-  Это с какой стороны посмотреть. Вы для чего меня пригласили, благословить? И этим надеялись увидеть умиленный восторг? Вон как у Вики сейчас, а за тем нанести сокрушительный удар по внукам! – Вадим усмехнулся, - выжидать как хищница вы умеете, только зряшные ваши потуги на смертном одре! – Вадим говорил громко, нисколько не щадя Анну Михайловну, называя слова своими именами, только лишь без матерных загибов, а хотелось. И он продолжал:
-  Я, как и вы, не меняю своих принципов. Как у нас сложится,  с Викой, это подскажет жизнь, но одно я могу твёрдо пообещать, что если когда ни будь у нас будут дети, а вы ещё во здравии, то внуков вы, уважаемая Анна Михайловна, на слове УВАЖАЕМАЯ, Вадим сделал, , ударение, вы никогда не увидите – никогда!
Вика испуганно сжала плечо Вадима и глаза её просили о пощаде. Анна Михайловна тихо и удручённо сказала:
-  Вот видишь, детка, я была права…   
И Вадим, не сдерживая себя, взорвался:
-  Вы всегда были правые и я на хлебался вашей правды, до седины! Вы как домоклов меч, с не видимым постоянством, висели над нами! Вы и только вы сделали свою дочь мужской подстилкой, с высшим образованием, а меня окунули в грязь вонючих простыней! Вы и только вы вырвали плод из утробы собственной дочери и только вы перекрыли кислород любящим сердцам в письмах! Вы убили моих родителей, мою бабушку, мою дочь и мою чистую, не по грешимую любовь!..
-  Что ты говоришь?! – Вскрикнула в задыхающемся стоне Анна Михайловна.
-  Что, не нравится правда! Да! Она тяжёлая, но ведь это только слова, а не действия, учинённые некогда вами! Но я удовлетворён. Вы бессильны! Вы пустое место! Через вас можно перешагнуть и не заметить. – Вадим встал и обнял Вику, продолжая обращаться к Анне Михайловне:
-  Думаю хватит с вас, на сегодня, хотя сказать ещё много чего есть…
-  До-че-енька… - простонала Анна Михайловна.
-  Что и слушать не хотите? Как рыли нам яму, а угодили туда сами! – Вадим встряхнул тихо плачущую Вику и как в завершении, контрольным выстрелом, произнёс:
-  Пошли отсюда, здесь смертью пахнет.
***
Сентябрьское солнце упало за яблоню и лучами запуталось в голых ветвях, усеянных гроздями мелкого ранета. Их потом, за длинную зиму, склюют оголодавшие птички, а сейчас они красиво украшали, янтарным цветом яблоню, как ёлку на Новый Год. Вадим ждал любимую женщину греясь в закатных лучах вечернего солнца, размышляя о всём по-немногу; на одних подолгу содержательно останавливался, другие отметал в сторону и лишь мимолётно касался впечатляющих моментов. Улыбка то и дело вспыхивала на его губах. Вадим закурил, посмотрел на часы, затем на солнце и расхохотался вспомнив прошлогоднюю осеннюю охоту, ехали то за уткой.
Где-то в Кустанайских степях, далеко за городом Рудным, после трудового дня, у своих коллег почвоведов, решили поохотиться на водоплавающую дичь. Раз зовут надо ехать.
В эту командировочную поездку с Вадимом увязался друг Сенька, который был в отпуску, шеф не возражал и посоветовал кроме ружей взять ещё и удочки так на всякий случай. Что значит тысячу вёрст в Сарыарка?  Тьфу! Махнули и не заметили. И вот после трудового дня, на озере. Природа первозданная, дикая – ни жилья, ни души человеческой; степь, лёгкий шелест ветра в камышах, да запахи трав – до головокружения! Лечебные!
На Уазике остановились на склоне небольшой сопки. Склон сопки опускался к озеру заросшим камышом в котором десятки троп убегали к плёсам. Тишина и только на озере слышен грай дичи. Охотники, по парно разбрелись, на вечерний перелёт. Вадим остался с Сенькой. Облокотившись о капот Вадим зарядил ружьё и прислонил его к бамперу,закурил любуясь своей новой вертикалкой в два ствола. А Сенька закинул ижевскую двух-стволку за плечо, спросил:
-  Ну что, старичок, пошли…
-  Куда?
-  В камыш там притаимся, на плёсах слышишь -  стон.
-  Очень надо комаров кормить!
Сенька недоумённо посмотрел на Вадима, спросил:
-  Зачем тогда приехал?
-  А меня спрашивали?
Сенька пожал плечами и ответил:
-  Ну ты как хочешь, а я пошёл.
-  Валяй.  – И Вадим присел на бампер.
Ему действительно что-то расхотелось чвакать в резине по жиже и болотным кочкам, может просто устал, дорога-то не близкая. И он залюбовался красатой вечернего заката. Огромный красный диск едва касался горизонта полоская степь, кровавым светом. Стелился запах прелого болота и рой мошки зудел над ухом, потревоженный дымом сигареты. Сенька ушёл, пламенный закат окрасил верхушки камыша. Где-то далеко, слева, бухнули два выстрела, а затем ещё и ещё. На плёсах,по-тревоженно зашумела дичь, тучно поднимаясь в небо, она кружила над озером, в лучах заката, то разрывая живое облако, то камнем падая на крыло, сбиваясь в плотную массу. Справа раздались выстрелы и, через мгновение по озеру покатилась настоящая кононада, «-во дают!»  Восхищённо подумал Вадим и его восхищение прервал дуплет в камышах , куда удалился Сенька. Вадим посмотрел в чистое, над собой небо и ничего не увидел в кого можно было бы палить, он опустил взгляд на тропу в камышах и увидел мелькнувшую шапочку Сеньки, а затем и его самого, с обезумевшим от ужаса взглядом. Он как метеор промелькнул мимо и пулей влетел в кабину, захлопнуи за собой дверь. Вадим в недоумении проводил его взглядом и тут-же, за спиной, ощутил не приятный холодок опастности. Он обернулся… На него с окровавленной мордой нёсся свирепый кабан. В долю секунды Вадим запрыгнул на капот, а оттуда плашмя упал на тентованный кузов, крепко ухватившись, через тент, за выпирающие дуги. В следующий момент мощный удар подбросил уазик как спичечный коробок. Вадим оторвался от кузова и взлетел над ним как распластаная лягушка -  ну пля, снайпер! – Мелькнула мысль и Вадим удачно приземлился на тент, в отчаянии пальцами продырявил брезент , мёртвой хваткой сжал дуги. Повторный удар сбросил его тело с кузова в сторону, но он держась, повис мокрой тряпкой и поджал ноги. Ещё удар вернул Вадима на место и он как змея растянулся на крыше повторяя её конфигурацию. Уазик больше не прыгал, как молодой козёл на краю обрыва, а замер как извояние. Вадим осторожно приподняв голову, скосил взгляд и увидел, в стороне, лохматый круп с хвостом антеной исчезавший в камышах. Он приподнялся на руках, с опаской, огляделся… Солнце зашло и ложились первые вечерние сумерки, Вадим осторожно сполз на капот, пальцы на руках кровоточили, на одном из них был сломан ноготь. Вадим морщась откусил его, вместе с густком крови и выплюнул на землю. Озираясь, осторожно перегнулся с капота, за ремень достал своё ружьё, оно было целым и он с облегчением вздохнул, сел на кузов свесив ноги на ветровое стекло и только сейчас  пробил холодный озноб. Трясущимися окрававленными пальцами, изломав не одну спичку, с трудом прикурил, жадно затянулся до головокружения и зажмурился представив, что могло произойти не удержись он на кузове… Щёлкнула, скрипнув дверь и в её не большом просвете появилась голова Сеньки и его осторожный голос долетел до ушей Вадима:
-  Старичок, а кабан где?..
-  В Караганде! На извилистой тропе, с дробиной во-лбе. Ты что-же, мать твою! Крикнуть не мог?
-  Ага. Крикнешь тут, когда он, хрен волосатый, чуть было за подвесной не подцепил!.. -  И Сенька вышел из машины.
Вадим зло сплюнул и щелчком отправил сигарету в траву.
-  Кто-же по кабану дробью-тройкой садит? -  Возмущённо отозвался Вадим, -  по-нему бьют пулей или жаканом, а твоя тройка ему как мертвому припарка, как кулаком тебе по роже! Дятел.
Сенька быстро забрался к Вадиму на кузов, сел рядом, сказал:
-  Кто-же знал, что там зтот хряк?..
-  Зачем палить надо было? Да ещё такой малой дробью.
-  Слышу, камыш потрескивает, подозрительное хлюпанье ну я и саданул!
-  А вдруг человек там?..
-  Какой человек?!  Когда вёрст триста, по кругу и ни души! -  Сенька почесал за-немевшую руку, снова спросил:
-  А ружьишко, гляжу, твоё целое.
-  Целое! -  Огрызнулся Вадим, -  дать бы тебе по роже, охломон!
-  А моё там осталось… -  Не слушая Вадима, сокрушённо вздохнул Сенька и посмотрел на него, -  ты бы сходил, глянул…
Вадим от неожиданной просьбы чуть было не поперхнулся слюной, оторопело уставился на Сеньку воскликнул с вопросом:
-  Ну ты даёшь, старик! У тебя как с башкой после дуплета, дружишь?
-  Да ладно тебе! Я серьёзно. У тебя ружьё при ноге, сходил бы…
-  А ху-ху не хо-хо? Моё-то при ноге, а твоё в засаде. Тебе надо ты и иди, снайпер!
-  И пойду! -  Упрямо отозвался Сенька, но остался сидеть чадя сигаретой.
Так и сидели в незаметно упавшей ночи, молча курили, пока не вернулись охотники. Заприметив друзей сидящих на машине , окликнули, сваливая в кучу добычу:
-  Эй! А вы чего туда забрались? Как куры на насесте…
-  Караулим. -  Отозвался Вадим, чиркнув в темноте огоньком сигареты.
-  Кого?
-  Шкуру Сенькиного кабана!
-  Да ну?! А где она?
-  В камыш отползла, сохнет. -  Вадим спрыгнул с машины. Сенька уныло остался сидеть.
Вадима окружили охотники, на перебой, весело интересуясь. Вадим рассказал и долго потом смеялись подначивая Сеньку.
А на утро вооружившись стволами с крупной дробью, цепью двинулись в камыш, обнаружив Сенькин трофей-ружьё, разбитое по полам, по цевью.
***
Вадим рассмеялся и сразу же за спиной услышал голос Вики:
-  Над чем смеёшься?
-  Анекдот вспомнил, - Вадим обнял её за бёдра и прижался головой в живот.
-  Ты ел? - Перебирая его волосы, спросила Вика.
-  Тебя ждал, - ласкаясь и целуя её живот, через платье, ответил Вадим, теснее прижимая её к своему лицу.
-  А, я тортик принесла, колбаски яиц, - слегка отстраняясь произнесла она, - сейчас поджарю и поедим.
Вадим не ответил, приподнимаясь и неожиданно, легко поднял её на руки, вместе с авоськой и понёс в дом.
-  Мне бы хоть принять душ, - шепнула Вика, чувствуя его возбуждённую нетерпеливость, - может поедем ко мне?..
-  Потом… - Вадим легко опустил её на кровать, не раздевая, лишь задрав подол платья, бережно вошёл в знойную глубину… Они любили друг друга, с изощрённой неторопливостью, знающих толк в любовных схватках, мучительно пронизывая каждую клеточку до наслаждения.
-  Вика была потрясающей молодой женщиной, а в постельных тонах, великолепной, до головокружительного восторга!..
-  Фантастика!.. – Утомлённо произнесла она, обнимая разгорячённое тело Вадима, успевшего, в этом поединке, раздеть её и себя и откинувшегося на подушки, - Вадим, ну почему ты не всегда такой как сейчас? Чаще ты грубый…
-  Не знаю… - учащённо дыша отозвался Вадим, он лгал, он знал почему он в любви с ней, разный, но молчал. Ревность, та старая ревность к Вики, сводила его с ума.
-  Давай поедем ко мне… - Предложила Вика, ласкаясь к Вадиму.
-  Зачем? – Спросил он.
-  Вадик, ты же знаешь, эта не устроенность… - Да и сейчас я не могу элементарно подмыться…
-  Не создавай проблем. Чего проще, сейчас нагрею воды, сядешь над тазом, делов-то!..
-  О чём ты говоришь! Какой таз, какая вода? Женщина всегда должна быть гигиенично-чистой, вся, а ты, таз… Это не ванна и не душ; пот, пыль, да мало ли… Хотя бы те же месячные, а таз, это временная мера и проблем не решает. А туалет, на дворе, брр! Какая мерзость!
-  Ерунда всё это! Женщины веками обходились без нынешних удобств.
-  Ну да, ты ещё вспомни средневековых рыцарей, которые уходили в Палестину за гробом господним и нижнюю часть своих женщин облачали в металлические корсеты, на замок, а ключ забирали с собой, представляешь? Какой гигиеной от них несло за версту…
Вадим расхохотался, а Вика сказала:
-  Не смейся. Если женщине хоть раз попробовать вкусить цивилизацию, согласись, отказаться трудно.
-  Хочешь, давай отстроим баню и благоустроенный туалет, а?
-  Ты упрям, мне придётся ещё не мало потрудиться над твоей дикостью, да и несознательностью тоже, но я терпеливая. – Засмеялась Вика и чмокнула его в губы.
-  Уговорила. Поехали! – Согласился Вадим.
-  Давай сначала по ужинаем.
-  Ты голодна?
-  Не очень, могу потерпеть.
-  Тогда поехали и закатим праздничный стол!
-  По какому поводу?
-  Просто так! Причём я весь вечер буду объясняться тебе в любви, говорить бесстыжие слова и всю ночь исполнять сказанное…
-  Не сломаешься?.. – Ласково спросила Вика.
-  Честное пионерское! – И Вадим жадно прильнул к её соску…
-  Опять?! Когда тогда поедем?..
-  Ну, как только и, после этого сразу…
И Вика счастливо прикрыла глаза…