совместно с Адиятуллиной Алиной Ничего, скоро всё

    1.

- Вы меня слышите? Видите меня? – звучал женский голос. Это были первые слова, услышанные мужчиной. Он застонал, голова раскалывалась, словно по ней стучали сотни металлических ложек, которые решили сыграть в импровизированный концерт.
- Где я нахожусь? – мужской голос еле слышно заскрежетал старой ржавой банкой.
- В госпитале. Помните, как вас зовут?
- Павел я, - ответил натужно раненый, - Ермолаев Павел Степанович.
- Вы помните, как попали сюда?
Молодой человек помнил только одно – свою семью, сына, Сашкой зовут.
- Помню, за кого воюю, - обронил военный, прежде чем медсестра задала очередной вопрос.
- Сколько вам лет?
- Вы спрашиваете так, будто я потерял память или лишился возможности думать и понимать,- произнёс с обидой Павел и разлепил наконец-то глаза, в которых будто песок засыпали. – Пить хочется.
Русоволосая тоненькая медсестра протянула молодому мужчине стакан с прозрачной жидкостью, наполненной солнечными бликами. Раненый пил жадно, но не обливаясь. Откинулся, вздохнув, на подушку, повернул голову к окну.
Палата, где лежал пострадавший, была освещена ярким предвечерним светом. Лучи озаряли больничную койку, детский портрет на стене, тусклый пейзаж картины и деревянный белый подоконник. Он снова вздохнул, вдруг закашлял от заполнившего его лёгкие воздуха.
В палату резко распахнулась дверь, и с криком «В подвал, бомбёжка!» ворвалась старшая медсестра и побежала оповещать дальше остальных. Девушка вскочила, пытаясь поднять военного, но ей не пришлось напрягаться, потому что Павел резво вскочил с койки, чуть покачнулся, потеряв равновесие, машинально спрятал за собой медсестру и, стараясь быстро переставлять ногами, побежал по коридору.
- Налево, вниз, налево! - нервно направляла девушка, торопившаяся за раненым. Так как палата была крайняя, то они добежали быстрее.
Спустившись вниз, они невольно подняли пыль. Молодые люди зачихали, прикрывая рты руками. Быстро открыв двери и пройдя внутрь подвала, Павел двигался наощупь, за спиной медсестра привычно провела по стене, и включился по потолку желтоватый свет лампочек. Военный наконец рассмотрел, куда вместе с ними шли остальные: длинное узкое каменное помещение с низкими скамьями. Все устало падали на них. Наверху раздавались звуки снарядов и вой немецких самолётов.
- Вам сколько лет, что такая молоденькая и медсестричка? – поинтересовался Павел.
- Мне? - робко переспросила медсестра.
- Вам. – добрая усмешка тронула его щетинистое лицо.
- Девятнадцать недавно исполнилось, зовут Анна Витальевна.
- А мне тридцать. – и добавил: - Пехотинец. – затем привалился к холодной стене.
  В цокольном этаже находилось почти всё население больницы, сновал, раздавая лекарства и бинтуя пострадавших, медицинский персонал, уточняя, кто вдруг поранился. Просидели так долго, до ночи. Сон навалился одеялом на людей, притулившихся друг к другу.
Павлу снилось, что война закончилась. А он широким шагом брёл по полю от тракта, бережно рвал букет из полевых цветов: ромашек, васильков, иван-чая, маргариток. Запахи кружили голову. Вдруг он оказался возле дома, что строил своими руками с помощью мужчин своего села. Добротный, красивый. Зашёл внутрь, а там сбоку, в кухоньке, на столе месит тесто его жёнушка Тая. Сердце его зашлось от радости. Она как бросится к нему, обнимает и в слёзы.
- Пашенька, сокол мой, как же ты?
- Ну будет, что ты, Таюшка. Здесь я. – прижал её к своей груди, вдыхая родной запах жены.
- Забрала тебя эта война постылая. Такая тоска на сердце… Ждём тебя с Сашкой.
- Не переживай, родная. Ничего, скоро всё наладится. – гладит по голове жену Павел, стараясь заглянуть ей в лицо.
- Когда же домой? – родные тёмно-синие глаза жадно вглядывались в его лицо.
- Вот побьём фрицев, и я вернусь.
Рядом сынишка стоит, всхлипывает, обнимая его за ноги.
- Папка, я так за тобою скучаю. Помнишь нашего воздушного змея? Витька, гад, его пытался отобрать, я ему в зуб дал.
- Молодец, сынок, так и надо. – улыбался солдат. – Ничего. Я приду, и мы нового сделаем. 

   2.
 
   Прошло три дня.
- Ну что, Павел Степанович, скоро увидишься со своими, - с лёгкой улыбкой произнесла Анна Витальевна. - Готов?
- Готов. Враг не ждёт. Дел много. Оформляйте скорее. Слава богу, всего-то контузия. Жить буду.
- Конечно, будете.
Медсестра протянула ему документы на выписку. Взяв их, Павел вышел на больничное крыльцо, вдохнул терпкий осенний воздух полной грудью.
- Домой бы, - произнёс тихо с сожалением. - но… в часть надо. Я сейчас там нужнее.

На улице царил золотой сентябрь. Деревья, словно перья жар-птицы, дарили радость сердцу, наполняя силой жизни. Птицы пели, гомоня. Грустный клин журавлей, курлыкая, говорил, что они вернутся весной, хочется надеяться, к миру. И нет ни войны, ни смертей, ни потерь.

С грузовика спрыгнул, поддерживая вещмешок, статный темноволосый воин, высокий, плечистый, уточнил у проходящего офицера, отдав честь, где находится пятая рота. Тот ему указал. Двигался военный спокойно, уверенно. Вдруг он заметил у одного дома своего приятеля, Володю, который мило флиртовал с какой-то девушкой.
- Вовка! Привет, чертяка!
- Пашка! Вернулся! Здорово! – обнялись, похлопывая друг друга, друзья.
- Ты, смотрю, как всегда, в боевой готовности. – намекая на девушку.
- Хм, за эти дни многое изменилось, - слегка сконфузился Владимир. – Знакомься, это Маша, дочь нашего командующего.
- Очень приятно, - протянул руку Павел, девушка уверенно пожала в ответ. – Боюсь, Степан Иванович будет не очень доволен.
- Степан Иванович в любом случае останется доволен тем, что его солдаты очень спешат в бой, - ответила с улыбкой русоволосая симпатичная девушка, - как вы. Мне Володя рассказал, как вы его спасли, вынеся на себе, будучи раненым.
Павел смутился.
- Что вы, Маша, это просто мой долг: сам погибай, но товарища выручай.
Разговор принял лёгкий дружественный переклик, который разрушил уверенно шагающий к ним командующий.
- О! Ермолаев! Выписали наконец-то! Почему стоим без дела? Быстро в штаб, ты назначаешься командиром своей роты.
- Ого, - поразился Павел по-граждански и тут же поправился: - Есть.
Эхом прозвучал ошарашенный присвист Владимира. 
- Там же получишь документы о повышении звания. Поздравляю, младший лейтенант.
- Спасибо, товарищ командующий. Служу трудовому народу! – и быстро двинулся в штаб.
- Маша, живо в дом. – и генерал гневно одарил взглядом друга Павла.

     3.

   Ночь после боя выдалась тёплая, тихая, но напряжённая, фашисты на другой стороне изредка постреливали, посверкивая пулями линию фронта. В глубине, возле небольшого уютного костра, сидели двое.
- Знаешь, Маша такая интересная, вот так бы прижал к себе и никому не отдавал. А какие у неё руки, вот так бы и гладил. А глаза, просто звёзды, сияют как золото.
- Ты стал романтиком, Володька, - добро усмехнулся Павел.
- Угу, жалко, что мы здесь познакомились, а не на гражданке. Эх, я тут подумал, что я ей обязательно сделаю предложение.
- Здорово! Я рад за тебя. Но война, друг, от неё никак не отделаться. Сегодня никого не потеряли в бою – это отрадно.
- Но ничего, война закончится, и всё у нас будет хорошо. Ты же сам хочешь домой, к семье. Тебя ждут, как и каждого из нас.
Друзья в унисон вздохнули, вспоминая близких.

   Утро встретило промозглым дождём, стылостью. Небо прорезало артиллерийской канонадой.
- Готовность номер один!
Голоса взводных и ротных слились в единый. Бой. Жёсткий, беспощадный, жаркий. Солдаты и офицеры сражались с фашистами. Сражались так, чтобы уничтожить эту нацистскую заразу. Сражались за тех, кто находится дома без отца, матери, за тех, кто истово молится за сыновей, мужей, братьев, кто льёт новые снаряды для советских солдат, чтобы убить тех, кто пришёл на родную землю, захватив её.

  ***
 - Письма прилетели! – громко сообщает прибывший почтальон.
Павел с радостью выхватывает свой треугольник и приникает к странице в клеточку, медленно разворачивает, чтобы вдохнуть родной запах. И только потом читает аккуратный почерк любимой:
  «Дорогой Пашенька, здравствуй, сокол мой. Как ты? Успеваешь ли поесть? Чем вас кормят? Одет? Обут? Как новое обмундирование – впору? – Павел улыбнулся, подумав: «Моя заботушка!» - У нас всё хорошо. Картошка в этом году хорошая, ладная. Огород собрали. Сашка уже большой, вырос. Помогает мне очень. Постоянно спрашивает, когда ты вернешься.
Люда, дочь Еремея Петровича, неделю назад получила похоронку на мужа. Если помнишь, он чуть младше тебя. Она постоянно плачет, никак не может смириться.
Сашка говорит, что когда вырастет, тоже станет военным. С папы возьмёт пример. Буду, говорит, свою страну от злых дяденек защищать. Вот отхожу их веником, огрею лопатой, сразу побегут.
Как получила твоё письмо, нарадоваться до сих пор не могу. Ждем, что должно всё скоро наладиться. Мы победим! Обязательно! Очень по тебе скучаю. Люблю, целую, твоя жена Таисия.»
Сердце обдало волной тепла. Две слезы прочертили дорожки по щекам обветренного мужского лица: «Мои дорогие, я скоро буду. Таечка, Сашка… Мы победим. Обязательно».

    4.

  Запад – именно туда направлялась стрелковая дивизия. Пехота прикрывала в арьергарде тыл. Морозный северный ветер дул прямо в лицо. Владимир находился рядом с другом, прикрывая его сбоку. В голове билась мысль, какое счастье, что Маша согласилась стать его женой. Но поставила условие, что только после того, как закончится война. Так надо быстрее приближать победу над фашистами, будь они неладны!
- Ложись!
Все упали на мёрзлую землю. Взрывы сотрясали всё вокруг. Летели, взвизгивая, пули. И вот одна – литая, сверкающая на морозе латунным блеском, летящая против ветра с пугающей скоростью, врезается в плоть.
Резкий звон в голове не даёт открыть глаза и чётко смотреть прямо. Перед мысленным взором пролетели картинки: свадьба с женой, её заливистый смех, первые шаги сына. Глаза друга, такие хитрые, усмехающиеся. И строчки письма: «Всё скоро наладится. Мы победим!» Обязательно победим. Однако жаль, что не все дожили до победы. Не дожил и он, Павел. Ермолаев Павел Степанович. А на холодную землю покатилась так и не надетая каска.

    5.

  Глаза Таисии глубоко задумчивы, натруженные женские пальцы снова трогали похоронку, где сухо сообщалось о гибели её мужа. Слез давно не было. Выплакала. Сашка находился на огороде, долбил еще мерзлую землю лопатой, прежде поливая её кипятком. Весна пришла нежданно и как-то быстро. Три с половиной месяца назад как ей почтальон вручил страшное «Извещение формы № 4». Она еще до этого несколько дней назад почувствовала что-то в груди - болело, тянуло внутри. А еще ранее, по осени, ей приснился сон: поле боя, разрывы снарядов, и её муж, красивый, стройный, ему так шла военная форма – офицер же, вдруг упал как-то некрасиво, его голова дёрнулась, рядом молодой мужчина пытается его поднять. Таисия тогда пробудилась с криком «НЕТ!», испугав спросонок сына. И, чтобы еще больше не наводить страха на ребенка, она сказала, что просто увидела страшный сон, что, по сути, так и было.
  И до получения похоронки, и после она почему-то не могла поверить, что её Павел погиб. Он же у неё заговорённый – её любовью, его матерью, которая, узнав о страшной новости, не упала в обморок, а строгим голосом произнесла чётко: «Не верю! Мой сын не погиб! Я его в двенадцати травах мыла, заговаривала от бед! Не верю! Слышишь, Таисия, и ты не верь, что Павел погиб! Возьми себя в руки и иди к Саше.» То, насколько серьёзно её свекровь верила, что Павел всё-таки жив, давало надежду, что так и есть. Просто ошиблись. Вон как в Веретенцах, у Евдокии, тоже прислали похоронку на сына, - уж как она убивалась-то! – а через пять месяцев сын-то её вернулся, правда, покалеченный – без левой руки. Зато живой!
Женщина вздрогнула, пусть покалеченный, но пусть вернётся! Господи! Господи-и-и! Помоги её Павлу! Помоги ему, боженька! Ведь он – надежда её и сына! У них в семье уже свёкор погиб, муж у старшей сестры Павла тоже полёг на фронте. Только не Павел! И вдруг что-то дёрнуло в груди, как-то странно потянуло, как вроде сквозняк в крови, в голове ухнуло фейерверком, отдало почему-то резкой болью в глаза, и женщина рухнула со стула на пол. В дверном проёме появился Сашка с лопатой в одной руке и чайником в другой. Увидев упавшую мать, шестилетний ребенок швырнул в сторону ставшие в миг ненужными вещи, кинулся к женщине с криком «Мамочка!».

    6.

   Странная темнота навалилась на человека, рваная, с серыми прожилками, будто смотришь через плотную черную ткань под сеткой рабицей. Навалилась и не отпускала. Уже три с половиной месяца он живёт с этой темнотой. Тошнота, мучившая его достаточно долго, наконец-то отпустила, головокружения беспокоили намного реже, хотя боль осталась, глухота отпустила, руки перестали трястись, прошла заторможенность, слава богу. Вот только зрение еще не восстановилось. Ему сказали правду: это может пройти либо в течение года, либо – никогда. Случай во врачебной практике редкий: чтобы пуля прошла в около височную часть черепа, задев небольшой промежуток головного мозга, - и человек остался жив. И всего - около пяти процентов. Да и придётся жить с пулей: медики не рискнули вытащить её, иначе он мог умереть. При трепанации черепа они с большой осторожностью только почистили область головного мозга и оставили осколок войны в нём. Так будет лучше, и за раненым понаблюдают. Вот только он забыл, как зовут его, откуда он. Врач сообщил, что это нормально, память вернётся. Обязательно, но не сразу. Чтобы к мужчине как-то обращаться, назвали его по дате, когда привезли после боя еще в военном госпитале – Ноябрьский, но на обычное русское имя Иван он не хотел откликаться, ему (путём подбора) понравилось Павел. 
  В Москву, в спецклинику, перевезли в связи с тем, что условий и лекарств в военно-полевом госпитале для Павла не было. И оставили его в клинике даже после того, когда, по сути, должны выписать - под ответственность главврача. Мужчина взял в руки трость, уверенно двинулся с ней вдоль стены из палаты на улицу. Пока шёл, всё думал, как это жутко, не знать, кто он, есть же у него близкие, родители, дети наконец. Все эти почти четыре месяца – сплошная выворачивающая душу неизвестность, не только постоянные головные боли, к которым он уже привык. Также вспомнил, как ему рассказывали о том, что один мужчина из похоронной команды случайно оказался возле его тела и услышал стон, его стон, затем тот бросился к командиру, сообщив, что один из мёртвых – живой. Так он и оказался в госпитале. И затем после того, как пришёл в себя, понял, что ничего не помнит, да и не видит. Постоял на крыльце клиники, тихонько и опасливо направился в глубь больничного парка. Звуки, как всегда в последнее время, заполнили его пространство, давая понять, что уже весной пахнет, тянущее чувство новой жизни остро наполняет его, шаги отдавали глухим стуком в сердце. Вдруг он услышал звонкий детский голосок какого-то мальчишки:
- Папа, а давай мы с тобой соорудим змея.
- Какого змея, сынок?
- Да воздушного.
Вмешался досадливый женский голос:
- Саш, ну какой сейчас змей может быть, папе еще долго восстанавливаться.
- А давай, Тань, принеси мне сюда материалы…

  Шаг, другой… Сердце зашлось в бешеном ритме, грозя вырваться из грудной клетки. Вдруг в голове у мужчины словно плотина прорвалась, затопило такой острой болью, словно внутри разорвались кучи петард, он обхватил со звериным стоном голову, трость покатилась по каменистой дорожке, присыпанной светлым песком… Возникли какие-то картинки: бои, пуля, письма, жена Тая, сынок Сашка. Пострадавший потерял сознание и повалился на землю.

    7.

  - Мам, мамочка, ну ты чего такая странная сегодня? – требовательно затеребил подол материнской юбки мальчик. – Не пугай меня.
  - Да какое-то чувство странное в груди, Санёчек, что-то должно произойти…  - неспешно проговорила молодая женщина. Руки привычно сажали проросшие семена в небольшие ящички, что когда-то мастерил муж. Вот закончили последний, с помидорами, ребенок отставил его на стол в летней кухне.
- Какие мы молодцы, правда, мам? Урожай, думаю, будет хорошим. – маленький мужичок, так же, как и его мать, отряхнул руки от земли прямо в ящичек.
- Не торопись, пострелёнок, их еще посадить надо, затем ухаживать: поливать, убирать сорняки, окучивать, землю рыхлить. Это процесс долгий. – молодица оглядела своё засаженное царство, длинно вздохнула. – Вот бы наш папа вернулся, вообще было бы хорошо.
- Ма-а-а, а к нам кто-то приехал, - глянул в окошко, затянутое кружевной занавеской, мальчик. – Я сбегаю.
Тут же малец соскользнул с табурета и помчался, натягивая на себя курточку, к калитке. Через некоторое время послышались глухие звуки - то ли кто-то плакал, то ли смеялся. Молодица вскинулась, отмывая руки в тазу, вытерла их льняным полотенцем.
- Мама-мама, беги сюда! – услышала спустя мгновения женщина. Ноги почему-то стали ватными, сердце затрепетало, она откинула уставшей рукой ото лба разметавшиеся волосы, собрала себя через силу, встала ровно и шагнула в огород. Медленно шла к воротам, сын почему-то находился на руках какого-то широкоплечего, совершенно седого мужчины, рядом с ним стоял еще один – военный. Сердце забилось пойманной птицей. Вот седоволосый повернулся к ней корпусом, обнимая её сына, и она неверяще раскрыла глаза, махнула отрицательно рукой.
- Павел, - прошептала хрипло она, голос осип, - не может быть… Павел. Пашенька. Живой.
Это был он и не он – другой, такой же высокий, но взгляд неживой, только голову на её голос повернул.
- Господи, живой! – голос прорезался рвано, слёзы мгновенно залили красивое лицо.
- Тая, Таечка, иди ко мне, родная. – женщина упала к нему, приговаривая, что она знала, что он живой.
Водитель, что привёз офицера, отошёл в сторонку.
Из соседних домов подбегали женщины, тихонько шепча, что повезло Таисии, оглядывались, нет ли матери Павла. Окружили семью, сами тайком смахивали слёзы.
 Вдруг расступилась толпа:
- Сын, ты? – Павел всем телом повернулся, держа в руках близких. – Пашенька, сынок! Живой!
- Живой, мама. Только…
- Ничего не говори, - и бросилась к сыну, постоянно оглаживая его, словно проверяя, цел ли. Вдруг её руки взметнулись к его белой как лунь голове, прислонились к его глазницам. – Что с глазами? – прямо всмотрелась мать. Ужас, скорбь, изумление отразилось в ее лице: зрачки сына не двигались.
- Контузия была, тяжелая. Не вижу. – просто констатировал Павел. Толпа ахнула.
- Врачи сказали, - продолжил Павел, - как судьба распорядится. Может быть, через время смогу видеть.
  В его объятиях дрогнула жена, сын сполз вниз, обхватив за ноги. Запрокинул голову вверх.
- Ничего, папка, я твоими глазами буду. 
Люди всколыхнулись, вздрогнули, кто-то заплакал.
- Это всё война! Когда же она закончится?
- Немца гоним на запад, думаю, уже скоро. И скоро всё наладится. – произнёс четко водитель.
Женщины как-то быстро подобрались и разошлись, переговариваясь, по своим домам. Только семья стояла обнявшись:
 - Самое главное – живой, - шептали женщины, - остальное выдюжим.
 
    8.

  «Внимание! Говорит Москва! Внимание! Говорит Москва! 8 мая 1945 года в Берлине представителями германского командования подписан Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Великая Отечественная Война, которую вел советский народ против фашистских захватчиков, победоносно завершена! Германия полностью разгромлена!» - радио оповещало полдня всю деревню. Люди радовались победе, пели, собрались на небольшой площади возле сельсовета, обсуждали важнейшее событие. Глаза людей сверкали надеждой на скорое возвращение близких.

  За околицей, по-над рекой, на взгорье двое – мужчина и мальчик.
- Папа, змей получился великолепный, лучше, чем у Витьки.
- Сань, так и Вите мы вместе помогали делать. – ухмыльнулся по-доброму Павел.
- Мой всё равно лучший. – пробурчал подросший пацанёнок. – А давай побежим.
- Беги, пострелёнок, я за тобой. – зрение к Павлу медленно возвращалось, но как-то рывками, не сразу, то он чётко видит, а то смазанно, или будто сквозь сетку. Вот сегодня он проснулся и испугался: все цвета белого потолка обнаружил и улыбнулся, но вдруг подумал, надолго ли. Как-то мгновенно заволокло туманом. Зажмурился и подумал – навсегда! Открыл вновь глаза, перевёл взор на окно: солнце еще высоко, лучи продираются сквозь пузатые облачка, и такое счастье его накрыло:
- Я вижу. – прошептал мужчина, повернулся к спящей жене: - Таечка, я вижу. Радость моя. - поцеловал её в один глаз, другой.
- М-м-м, да, сокол мой, - пробормотала со сна молодица улыбаясь.
- Я вижу всё, и тебя, Таечка.
- Всё-всё? – проснулась, распахнув огромные тёмно-синие глаза, женщина. – И что же ты видишь?
- Жизнь…
- Это же великолепно, сокол мой, Пашенька. Это же счастье.


  И вот сейчас, двигаясь вслед за сыном, он вспоминал, как жена сообщила первую новость этого чудесного дня: у них будет пополнение в семье. И вдруг раскрыл Павел руки навстречу ветру, солнцу и крикнул громко, радостно, со всей своей открытой душой:
 - Хорошо! Ха-ра-шо! Ха-ра-шо! Сын, Сашка! Всё у нас будет ха-ра-шо!
 - Ого-го-го! – вторил ему сын. – Здорово!

  Змей рвался из рук мальчика, поднимаемый потоками воздуха, вверх, к солнцу, и наконец вырвался, подхваченный ветром, мальчик только счастливо рассмеялся, бегая вокруг размахивающего отца. Змей полетел над речкой, метнулся вдоль деревенских улиц, домчался до сельсоветской площади, где во все стороны лились из репродуктора праздничные песни, неся огромную волну радости победы над врагом, что попытался уничтожить великую страну. Но эту страну нельзя победить, ведь народ, ее населяющий, обладает неискоренимой верой в жизнь и любовь. В бога!