Время че часть вторая

Мария    ВИРГИНСКАЯ

ВРЕМЯ     ЧЕ
Роман-сценарий

Часть вторая.
ЧЕТВЕРТАЯ ЖИЗНЬ КОТА.

 Еще только начинало светать, когда по загогулинам дороги, ведущей на Максимову дачу, промчался, подпрыгивая на колдобинах, милицейский "воронок". Сбавив скорость, словно осматриваясь, машина съехала с каменистой грунтовки в лесок, развернулась, встала, и двое в штатском проворно выскочив из нее, выкинули наружу ком человеческой плоти, в которой с превеликим трудом опознать можно было Феликса Кедрина. Оставив его валяться на траве, двое вернулись в машину, и она, дав газу, умчалась по направлению к городу. Тело в окровавленных лохмотьях осталось лежать там, где его оставили.
Зато зашевелился неожиданный свидетель  – ранний бомж, прятавшийся в кустах. Выбравшись на бутылочный промысел под лозунгом "Кто рано встает, тому Бог подает", бомж счел за лучшее нырнуть в заросли, услыхав, как в глухомани на заре затормозила машина, и теперь пятился в гущу леса. Он пятился до тех пор, пока окровавленный человек не застонал. Тогда, поколебавшись, бомж стал осторожно приближаться к нему. Склонился над избитым и, вдруг решившись, поволок его в глубину массива.
    - Возьми меня отсюда… - пробормотал избитый. – Возьми к себе…
    - Так уже… - просипел спаситель.
    - Забери… - чуть слышно повторил Феликс.
Обращался он не к бомжу, которого не видел, а к огромному сияющему Лучезару. Он цеплялся за край неосязаемого его одеяния и, задрав голову, пытался разглядеть на месте солнца лицо.
    - Отец… - бормотал он, - Отец, не бросай меня…
Лицо бомжа мелькнуло перед Феликсом на долю мгновения и вновь сменилось солнечным диском в вышине. Он тянулся к этому диску, вставал на цыпочки, но свет, обволакивая его с головы до пят, оттеснял вниз, в боль…
    - Тебе не время…- ласково, но властно произнес Лучезар. – Еще не пора…
    - А Петька?! – заспорил Феликс. – Почему Петька?!…
    - За двоих живи.
Лучезар стал удаляться от Феликса. Он уходил вверх и вдаль, пока жар его незримой улыбки не превратился в звезду – яркую на утреннем небосводе.
    - Я не оставлю тебя, сын, я с тобой, - долетел до Феликса голос со звезды, и Феликс взвыл, затряс головой, заметался. Вновь мелькнуло перед ним незнакомое лицо в седой грязной щетине, чтобы преобразиться в лицо зэка, которого, защищаясь, застрелил Феликс на службе. Зэк мстительно усмехнулся, хищно обнажив щербатые зубы, и Феликс закричал без голоса: "Не могу больше!! Ведь я же умер! Мне воздалось!".
    - Нет, Счастливчик, - выдохнул зэк, становясь Петькой Котовским. – Это я умер. А ты выживешь. Ты ведь еще не узнал, кто меня порешил. Сейчас-то, конечно, знаешь, а как очухаешься, забудешь.
И он коснулся щеки Феликса холодной мертвой рукой.
Бомж лил Феликсу на лицо родниковую воду, приговаривая: "Кто ж это тебя так уделал, парень? Откуда ты свалился на мою голову? Может, ты бандюган, а я, старый козел, что делаю?! Мать Тереза я тебе, что ли?!…"

Неподвижная, тяжелая, как колонна, Тамара Дорогушина стояла у окна своего служебного кабинета. Она смотрела в небо, полное ликующей жизни ласточек и стрижей, и медленно курила сигарету с золотом мундштуком. На эту сигарету и пялился неотрывно начальник ее охраны. На Тамару он глядеть опасался. Она грозна была, как штормовое предупреждение.
    - Говорите, искали… - произнесла, наконец, Тамара.
    - Так точно! – отрапортовал секьюрити.  Его подчиненные косились на него с надеждой – осажденные, верящие в талант коменданта крепости! – Может, не скинули?…
    - Вы у меня сколько получаете? – медленно повернулась к охранникам мадам  Дорогушина. – Так вот. Когда я вас уволю, я вас обяжу вернуть мне те суммы, что я выплатила вам за время вашего прозябания в моей охране.
Секьюрти подавился воздухом. Мадам Дорогушина бесстрастно наблюдала как лицо его меняет оттенки.
    - Сегодня вы потеряли интересующее меня лицо, завтра вы потеряете меня, так на кой мне нужны такие профи?! Все свободны. Вы – останьтесь! – рукой с сигаретой указала Тамара на начальника охраны.
    - У меня не было к вам претензий до сегодняшнего утра, - заговорила она чуть менее грозно, когда они остались вдвоем. – Поэтому я даю вам еще один шанс. Вы отыщете человека, которого вам приказано было подобрать у дороги. Или тех, кто посмел меня обмануть…  если вы верите в существование сумасшедших! Идите, Сергей, - снизошла она до вполне лояльного тона.
И Сергей ответил не по регламенту, с глубоким мужским сочувствием: "Все сделаем, Тамара Павловна. Весь Крым перерою, если придется…".

Александру Борисовичу Панову снился кошмарный сон. Три товарища – малолетние Сашка, Петька и Фелька – спешили по грунтовой дороге над морем куда-то в самое пекло дня. Из этого белого слепящего пекла, из клубов пыли впереди, вдруг отчетливо возникла фигура покойной Сашкиной матери.
Мать улыбнулась широко, распахнула руки, и Сашка бросился к ней  с криком "Мама!". Он стал взрослым, пока бежал. И бежал он уже не к матери, а к бывшей своей жене Галке. Галка выпростала руку резким движением, и Сашка с разгона – сердцем! – налетел на ее острый до невероятности ноготь…
Александр Борисович проснулся, массируя грудь.
    - Плохо?… - услыхал он, открыв мутные после бурной ночи глаза, увидал последнюю свою пассию, молодую актрису, в прошлом приму оптом приобретенной им театр-студии Ксану. Ксана была полной противоположностью бывшей жены – худощавая, черноволосая, внешне она походила не то на таджичку, не то на светлую мулатку. Щадя свои чувства, Саша стал выбирать в подруги женщин совершенно иного, чем Галка, типа.
    - Может быть, валидола?…
    - Пива! – поморщившись, буркнул Саша. – Есть там что-нибудь в холодильнике?
    - На лоджии. Я заначила с вечера,- порадовала Ксана.
    - Чем ты мне нравишься, так это заначливостью!
Сашка сел, спустил с расхристанной постели полные не загорелые ноги, и приказал Ксане: "Тащи!".
Когда Ксана вышла, Сашка поднял глаза и уперся взглядом в портрет своей матери. Ему померещилось, что Людмила Платоновна взирает на него брезгливо и осуждающе, и он объяснил ее фото в траурной рамке: "Ну, не могу я один! Это не разврат – это хуже, тоска."
    - Что? – переспросила, возвращаясь с двумя бокалами пива Ксана.
    - Ничего! – недружелюбно процедил Сашка. – Срач! Прибралась бы, что ли! Кто тебя, такую свинью, замуж возьмет? Женщина должна – дыр-дыр-дыр, вскочила, навела марафет… - Он вновь оглядел свои бледные ноги и посетовал: "Лето в разгаре, а я ни разу на море не был. Это нормально?!"
    - Что вам мешает? – повела плечом Ксана.
    - Все! Ты! Театр! Бухаловка! Вот оно! – взвыл он, услыхав звонок телефона. – Не подходи! Я потом сам перезвоню! Это Модест! Задрал! Опять ему подписать надо что-то с утра пораньше!
    - Но это же деньги… - проявила ненужную сметливость любовница, и Сашка взорвался: "Ты бухгалтер или актриса?! Да знаю я, кто ты! Насквозь вижу вас, молодых да ранних! Думаешь, я верю, что очень тебе нужен, старый козел?! Я тебе выгоден! А сместят меня с должности, ты со мной на улице здороваться перестанешь?
    - Ну, если Вы так считаете… - взялась разыгрывать оскорбленные чувства Ксана.
    - Собирайся! – приказал Александр Борисович. – Едем на пляж!
    - У Вас же сердце…
    - Да! У меня болит сердце оттого, что все… все не так! Мне тридцать два! У меня впереди меньше года!
    - Почему? – не поняла Ксана.
    - Потому что потом – все! Возраст Христа! Кто не успел, тот опоздал! Да что тебе втолковывать, дуре!… Кое-что я, конечно сделал… - сообщил он портрету матери. – Но кому это нужно в дыре, в провинциальном театре?! Кто это может оценить?! А я на подъеме!…
    - Да, пупсик! – неудачно приласкала его любовница, и Сашка, уже готовый к примирению, вспыхнул: "Ты меня еще сдобой назови!"

    - Сдоба! Сдоба! – звучал в Сашкиных ушах хор детских голосов. – Сдоба сдобу жрет!
Толстенький аккуратный мальчик с булочкой, завернутой в вышитую салфетку, затравленно озирался, выискивая глазами друзей. И они появились! И закрыли Сашку собой!…
Александр Борисович мотнул головой, отгоняя воспоминание, но оно тотчас сменилось новым: он горбился, мучимый похмельем, за столом, а мать стремительно ходила взад и вперед по комнате.
    - Они давно тебе не друзья, Феликс и Петр! – жестко внушала мама. – Они катятся по наклонной, уже скатились, и только ты не хочешь этого замечать! Точно так же ты не слушал меня, когда я говорила: "Галя тебе не пара!".
Теперь Саше вспомнилась Галя. Сидя на парапете Приморского бульвара, они пили пиво из бутылок, и Сашка рассказывал взахлеб что-то смешное, а Галка хохотала до слез…
    - Так мы едем куда-нибудь? – вклинилась Ксана в поток Сашкиных мыслеобразов.
    - Да! – ответил Панов. Встал, теряя простыню, в которую был замотан, обнял Ксану, привлек к себе, и они рухнули на тахту. Под настойчивые звонки телефона они занялись любовью, как профессиональной обязанностью: она имитировала страсть, он – изгонял назойливые воспоминания. Но, как назло, воспоминания все возвращались и возвращались…

Веселой гурьбой они шагали по кромке пляжа в Любимовке – Сашка, Фелька, Петька и молодая, полная сил мама Люда. День был ярок и зноен. Дул ветер, и на берег набрасывались волны, золотисто-зеленые на просвет. Волны раскатывали белую пену по белой гальке, и все это шумело так, что даже детям трудно было перекричать голоса моря, ветра и камня. Шалея от полноты жизни, от счастья находиться в самой ее сердцевине, дети на бегу сорвали с себя одежду и кинулись в волны. Они вопили, ныряли, брызгались, а Людмила Платоновна улыбалась им с берега.
    - Идите к нам! – зазывали пацаны. – Ма! Попрыгаем на волнушках!
Но Людмила Платоновна все так и стояла неподвижно на гальке, и кружева на ее юбке казались клочьями пены.
Сашка нырнул, вынырнул, протер глаза и…. не увидел матери. – Мама! – устремился он к берегу. Море с силой тянуло его назад, но он вырвался и побежал в густое, белое, сверкающее марево горизонта, где мелькала, удаляясь, фигура матери. Сашка не догнал мать. Он внезапно очутился перед гробом Петра.
 Петр лежал в гробу седой, даже в русой бороде его серебрились седые пряди, а сквозь грим на лице явственно проступали следы увечий.
Петр открыл глаза, сел и, выпростав руку, совсем как Галка в недавнем кошмарном сне, ткнул пальцем в сердце Александра Борисовича.

Петр и Феликс шагали по облакам. Бело-розовое суфле, облака парили в нескончаемой синеве, и друзья прыгали по ним, как в веселом мультике. Петру удавалось это легко. Феликсу – все труднее.
    - Ты, главное, не мсти, - вещал Петр. – Выбрось из головы!
    - Это не в голове…
    - Тем более. Ты, когда вернешься…
    - Некуда мне возвращаться, Петька! Никого у меня там нет!
    - А не скажи! – протестующе нахмурился Петр. – Дела там у тебя, люди! Там твой дом! Вон! – указал он вниз.
Феликс глянул, пошатнулся и ухнул в синеву.
    - Петька! – заорал он, цепляясь за ломкий край облака. – Петька, блин! Руку! Я падаю!
    - Ты не падаешь – ты летишь, - преспокойно сообщил Петр. Улыбнулся напутственно и зашагал прочь от Феликса. А Феликс летел к земле, все еще сжимая в кулаке бело-розовый кусочек небесного торта, и земля под ним расширялась, делалась все отчетливей. Феликс увидел на ней свой город, район Максимовой дачи, лесок, дерево и бомжовское логово под ним. Пронесся сквозь ветви и целлофан, покрывающий шалаш, ударился о земь, и, дернувшись всем телом, открыл глаза.
    - Сла те Бо! – услыхал он. – Очухался!
Грязноватое испитое лицо проявилось на фоне листьев, и Феликс спросил: "Ты кто?!
    - Леня, - ответило лицо. – Живу я тут.
    - Где тут?
    - Где надо, там и живу! – рассердился Леня. – Не твое дело. Сам-то ты кто такой?
    - Счастливчик, - выдохнул Феликс.
    - Оно и видно! Другой бы помер давно, а ты живучий, как кошка, бля… Не хочешь называться, не надо. Ты мне лучше вот что скажи: со мной что будет за то, что я тебя спас?
    - Не знаю, - снова закрыл Феликс глаза.
    - Эй! – занервничал Леня. - Ты это кончай! Очухался, так очухался! Если найдут тебя, что будет? Кранты обоим?
    - Не знаю, - повторил Феликс. – Пить…
Бомж поднес к его губам пластмассовую флягу с водой и потребовал: "Выкладывай, как на духу, кто ты есть! Бандюган?!
    - Нет, - не то успокоил, не то разочаровал его Феликс. – Просто человек. Безработный.
    - Свой, что ли? Лесной брат? – протянул бомж. – Тю ты, елки!
    - Нет, - напрягся Феликс, припоминая недавнюю свою жизнь. – У меня был дом. Была работа. В газете.
    - Так ты из этих? – насторожился Леня. – Из борзописцев?
    - Хотел помочь другу, разворошили гнездо… Друга убили. Меня подставили…
    - Чего же не замочили? – усомнился в его правдивости бомж. – Должны были. На хрен ты им живой, свидетель?
    - Думали, сам помру…
    - Может, и так, - почесал бомж щетинистый подбородок. – Я, как тебя увидел, тож сперва подумал: все, жмурик! Я с тебя кроссовки стянуть хотел. Подлез, а тут ты застонал. Ты отцом меня назвал, просил не бросать, ну, я и утянул тебя.
    - Зря ты… - укорил его Феликс. – Отмучился бы уже…
    - Не судьба, значит! – как-то очень по-Петькиному заявил Леня. – Оклематься тебе надо и валить отседова, а то беда будет. Всем. Может, они тебя нарочно так разделали да кинули тут, чтоб провокацию какую устроить? Облаву на нашего брата? Так-то они людей уродуют аккуратно, чтобы следов не оставлять, а тебя…
    - Списали они меня, - предположил Феликс. –  А потом что-то не срослось…
    - Руки-то ноги целы? – заволновался пуще прежнего бомж. – Проверь!
    - Сейчас… Черт! Ломает всего!… Потерпи, добрый человек, - через силу улыбнулся он Лене. – Я отлежусь и уйду. Уползу. Сам знаю, что нельзя мне здесь помирать.
    - Помирать ты теперь хрен помрешь! – уверенно провозгласил бомж. – Раз в застенках в ихних не помер.
    - От злости. 
    - По второму кругу не выдюжишь, - предрек Леня. – Человек, он слабый, не рассчитан на то, чтоб его долго били-ломали. Меня, вот, и не ломали, а я все подписал. Помыли меня, побрили, приодели, в нотариальную контору свозили на крутой тачке, и отписал я свою хату хлыщу какому-то.
    - Зачем? – по инерции прежних лет спросил Феликс. – Угрожали?
    - Затем, что слабо мне права качать! – разозлился бомж. – Нет их у меня! А долгов зато – во! Свет, газ, все на хрен поотключали! Бухарь я! – объявил он с вызовом. – Мне моей пенсии хреновой на пузырь не хватало не то, чтоб на свет!… Главное дело, приезжаем тогда бумаги подписывать, а девчонка, что там работала сошкой мелкой, шепчет мне: "Дедушка! Тебя же без квартиры оставят!". А! Сколько там той жизни осталось, чтоб  цепляться за что-то! Ну, и развели! И деньги за хату сперли! Тот же хлыщ, видно, и спер! Просыпаюсь в дыре, где меня вроде как прописали, а меня оттеле пинком под зад! Я по карманам – а у меня ни денег, ни документов! "Все ты, дед, пропил, потерял!" Как же! Это сколько ж надо было бухать, чтоб тыщу просадить за вечер?! Эй, ты чего! – затряс он Феликса, снова закрывшего глаза. – Ты давай не того! Я тебе щас кубик бульонный сделаю!
    - Рано мне кубик…
    - Самое то! Химия, конечно, но все ж, какая-никакая, жратва! Ляжет на кишку за милую душу! Ты слушай, что дядя Леня говорит! Дядю Леню и не так в жизни били! – тарахтел он, хлопоча в углу шалаша. – И свой брат алкаш, и менты, и пацанва! Вот кто зверюги! Понарожали, блин, поколение! Они меня собаками травили, прикинь! Доберманом! Скучно им было, сукам!
    - Курить есть? – приподнялся на локте Феликс.
    - Хрен тебе, а не курить! Так о чем я, блин? А! Камень я нашарил да и тюкнул того пса  по башке! И деру! Пря как в беспамятстве удирал! А гаденыши – за мной, стаей!… На, вот. Куриный. Пей!
    - Нутро не примет, Леня, - отвел Феликс его руку с кружкой.
    - Вот как раз и проверим твое нутро, что там у тебя от него осталось! Ну?! Кому сказано?!
    - Ты не санитаром раньше надрывался в психушке? – вымученно пошутил Феликс.
    - А ты меня там встречал? – отшутился Леня.
    - Бог миловал.
    - Мичманом я надрывался. На подлодке. Жена была, дочка, хата, дача, мопед. А потом… А! Под сокращение попал, и понеслось! Жена померла. Дочка, сла те Бо, замуж выскочить успела, уехала. А я запил, как один остался. Круто запил. Что еще делать, когда вся жизнь – в задницу? На даче ковыряться? На митингах с плакатом стоять?! Кому это надо, на хрен, кому мы нужны?! Мотай на ус, раз ты из борзописцев!
    - Выперли. Как тебя с флота, так меня из газет.
    - Правильно! И без вашей лапши уши вянут!… Ничего, ты-то молодой, не пропадешь. Раз уж ты живой теперь.
От этих неожиданно точных слов Феликс засмеялся и тут же закашлялся.
Бомж отнял у него кружку и принялся стучать по спине.
    - Кончай! – взмолился Феликс. – Добьешь сдуру!
И, откинувшись на тряпье, признался: "Отвоевался я, похоже… "
    - Спи, Кот! – приказал, засобиравшись куда-то, Леня. – Я тебя Котом буду звать, потому что у тебя, как у кота, не то семь, не то девять жизней. Много! Одна закончилась, другая начинается.

Тамара восседала за рабочим столом, вперившись незрячим взглядом в пространство, когда вошел Дорогушин. Весь его вид выражал озабоченность и сочувствие. Дорогушин обогнул стол, остановился позади Тамары и положил руки ей на плечи.
    - Я в курсе… - склонился он к ее уху. – Но рано делать выводы. Нет трупа – нет дела, как говорят наши друзья менты…
Тамара повела плечами, норовя сбросить его ладони, но Дорогушин еще не исчерпал запас "домашних заготовок".
    - Солнышко, будь он мертв, его бы нашли, а раз не нашли…
    - Значит, глубоко закопали!
    - Ну, зачем сразу так! Закопали бы – нашлись  бы следы…
    - И нашим и вашим, Эдик? – зловеще поинтересовалась Тамара, и Эдуард Константинович тотчас убрал руки с ее плеч.
    - То есть?… - Он обошел стол и решительно уселся напротив жены. – Не понял.
    - Все ты понял, - выплюнула брезгливо Тамара.
    - Ты переутомилась, солнышко, - справился с собой Дорогушин. – Это, извини, уже паранойя. Ты так себя накрутила, что тебе мерещатся заговоры…
    - Мерещатся? – жестко уточнила Тамара.
    - Разумеется! В итоге, ты себя неадекватно ведешь и, прости, только мешаешь людям работать! Оттого, что ты наехала на Серегу, он будет работать  не лучше, а хуже, наломает сгоряча дров…
    - Как давно ты меня держишь за идиотку? – ровным голосом спросила Тамара и потянулась за сигаретой.
    - Ты слишком много куришь!… Я никогда не держал тебя за идиотку, Томусик. Ты уникальная, удивительная женщина! Выдающаяся! Поэтому мы всегда были откровенны друг с другом, умели идти на компромиссы…
    - Красиво говоришь, - без выражения похвалила Тамара.
    - Ты сомневаешься в моей искренности?!
    - Вот во что никогда не верила!
    - Тогда что получается?! Ты пользовалась мной?…
    - Только без сцен! – повысила голос мадам Дорогушина. – Кто кем пользовался – вопрос, мы его сейчас касаться не будем. Позже. Когда я дознаюсь, что вы сделали с моим сыном Феликсом.
    - Мы?! – взвился Дорогушин. – Кто это – мы?!
    - Кому он мешал, если не тебе!
    - Тебе! – пригвоздил, утратив лоск, Дорогушин. – Он был твоей ахиллесовой пятой!
    - Был?!
    - Подрывал твою репутацию, мстил тебе! Не говори, что нет! И этим пользовались наши враги! Не говори, что у тебя нет врагов! А сейчас ты вооружаешь их против нас тем, что всем жертвуешь ради сына! Мной… Ну, ладно, на меня тебе, положим, плевать… Собой! Своим высокопоставленным мэном! Вот он счастлив! У него и так полно проблем в связи с выборами, а тут еще и ты с твоим придурочным Че Геварой!
    - Короче! – пристукнула Тамара ладонью по столу. – Мне его не искать? Вооружить врагов информацией, что я не мать, а монстр, что я убрала своего сына-оппозиционера?! Физически устранила?! Вы этого добиваетесь?!
    - Во всем следует соблюдать меру, - просветил Дорогушин. – Искать – надо, но не землю же рыть!
    - Именно землю рыть, - отчеканила Тамара. – Вот ты этим и займешься. По линии МВД. А о нашей любви великой поговорим дома.
    - Солнышко!… - струхнул Дорогушин.
    - Меня не обязательно любить, Эдуард, - желчно усмехнулась Тамара. – Это трудно. Тем трудней, чем ничтожней личность при мне. Но со мной выгодно ладить.
Она демонстративно принялась перекладывать бумаги на столе, и Эдуард Константинович, повздыхав и потоптавшись около, вышел.

Сашка лежал на разобранной постели один и вспоминал, вспоминал…  Вот он, сопровождаемый Беловым, Аллой Юрьевной и Хорьком, идет к машине от домика, на котором написано страшное слово "морг". Колени у него подгибаются, голова кружится, и держится он только на чувстве ярости, жажде мести.
    - Постойте! – говорил он сопровождающим. – Алла, вы идите в машину, на вас лица нет. Проводите Аллу Юрьевну, - требовательно обращается он к Белову. И, оставшись с Хорьком один на один, цедит, не глядя  на Хорька: " Модест, отправь своих бойцов к Котовскому. Бумаги у него дома, уверен. Так просто он ничего не отдаст, пусть они его припугнут как следует. Они думают, что держат нас на крючке,  атаманы-молодцы недоделанные…"
    - Котовский с Кедриным? – деловито уточнил Хорек.
    - Наверняка, сидят водку пьют, руки потирают, замышляют какую-нибудь новую паранойю на наши головы! Осточертело, Модест! Еще мне всякое чмо будет рассказывать, кто в доме хозяин! Надо с этим кончать! Раз и навсегда!
Они дошли до машины Александра Борисовича, и Хорек простился с коллегами.
    - А вы не с нами разве, Модест Сергеевич? – вылезла было Алла Юрьевна, но Сашка сразу все объяснил: " Должен же кто-то держать руку на пульсе…".
    - Да, - глубокомысленно протянул Илларион Петрович Белов. – Чтоб там ни говорили, а есть незаменимые люди. Люду заменить некем!
    - И вас… тебя, Саша, - некем! – как всхлипнула секретарша. – Тебе бы съездить куда-нибудь, обстановку сменить…
    - Я справлюсь, - пообещал Панов. – Мама не простит мне, если я загублю театр.
Во дворе Сашкиного дома уже стояли близ подъезда две иномарки, а возле них прохаживались трое серьезных мужчин – "главный мент" Вячеслав Анатольевич Приходько, аппаратчик Игорь Львович и Эдуард Константинович Дорогушин.
    - Мы поедем, Саша, - оценил обстановку Илларион Петрович Белов. – Надо и мероприятие сегодняшнее отменить, и еще ряд вопросов…
    - Спасибо! – от души поблагодарил Саша. – Потому что я … сами понимаете!
    - Держись, Саша. Помни, что вокруг тебя люди, свои люди…
Панов прочувственно кивнул и нетвердым шагом направился к ожидавшим его деятелям. Дорогушин проворно подхватил его под локоть: "Если мы не вовремя, если тебе надо побыть одному…".
    - Нет, нет! – торопливо воспротивился Сашка ужасу вечернего одиночества. – Я попрошу соседку собрать на стол…
    - А не надо ничего, никаких соседок! – отмахнулся Приходько. – У нас все с собой!
    - Думали, вечером соберемся, за здравие выпьем, а оно вон как вышло, - вздохнул Игорь Львович. – Непредсказуемая это штука – жизнь человеческая!…
Переговариваясь почтительно негромко, они ввалились в Сашкину квартиру, и гости сразу же занялись организацией застолья: Приходько разгрузил пакеты с выпивкой и закуской, Дорогушин сходил на кухню за приборами, аппаратчик вынул из серванта и протер бумажной салфеткой рюмки.
    - Императрица была! Римлянка! – углядев рассыпанные по тахте альбомы, вздохнул аппаратчик. – Помню, как она построение нам здесь устроила! Редкая женщина! Старой крепкой закваски!
    - Да, умела себя подать! И других на место поставить!
Сашка слушал их и не слышал. Перед ним проносились видения прошлого. Вот мама, уставшая до крайности, разучивает роль, сидя за швейной машинкой. А вот она, улыбающаяся, водит с Феликсом и Петькой хоровод вокруг нарядного Сашки: "Как на Саши именины испекли мы каравай! Вот такой вышины, вот такой ширины!… Где тут наш каравай, мальчики?!…" Разорвав хоровод, мама устремляется к столу и жестом фокусника срывает салфетку с большого домашнего "наполеона", в который воткнуты девять тоненьких свечек. Дети теснятся вокруг, ликуя, а мама зажигает свечки, приговаривая: "Сейчас, сейчас…  Сейчас Саша наберет побольше воздуха, потому что надо все свечки затушить сразу… Саша сам дунет. Никто Саше не помогает, он сам…"
    - Санек! Не чокаясь! – выпихнул Панова из прошлого голос Игоря Львовича, и Панов обнаружил, что давно уже пьет в компании своих как бы приятелей, и алкоголь возвращает всех в суетную сиеминутность, к насущным делам и темам.
    - Наши предки знали, что делали, - просвещал собутыльников Игорь Львович, - когда на курганах гуляли. Вот англосаксы, немцы… у них поминки не приняты. Они прямо с кладбища расходятся, разъезжаются, кто куда…
    - Доллары ковать, - разъяснил Дорогушин.
    - А чтоб собраться за столом, снять напряжение… этого у них нет!
    - А, чего там! – разлил по новой Вячеслав Анатольевич. – Мы – одно, они – другое, и как бы нас ни тянули в их Евросоюз сраный, мы славяне, мужики, не выйдет у них нас под себя переделать!
    - Нас – нет! – разгорячился Игорь Львович. – А за детей, внуков – страшно! Чем их по телеку пичкают? Ты телек-то смотришь, Слава?
    - Некогда мне. У меня преступность растет.
    - Потому и растет! Потому что СМИ просто запрограммированы на повышение преступности.
    - Ничего, Саня даст отпор губителям! Верно, Санек? – похлопал Сашку по спине Дорогушин. – Саня молодой, энергичный, он возродит наши приоритеты.
    - Возродит! – бодро подержал Игорь Львович. –  Не позволим не возродить!
Сашка выжал улыбку, приготовился изречь что-нибудь остроумное, но зазвонил телефон, и Дорогушин дернулся.
    - Чья жена? Отгадайте с трех раз! – хмыкнул Слава.
    - Тамара, - предрек Дорогушин. – Сейчас затребует под каблук.
    - Да, Эдик, с Тамарой шутки плохи. Бери трубку, кайся!
    - А может, меня нет? – заговорщицки оглядел мужиков Эдуард Константинович. – Неохота ломать хорошую мужскую компанию!
    - Да, наши жены – это вам не пушки заряжены, - солидно прогудел Игорь Львович. - Матриархат наступил!
    - Надо б как-то … побороться за права? – воззвал к собутыльникам Дорогушин. – А то мое солнышко не меня одного уже к ногтю, к ноге…
    - А кого еще? – помрачнел и словно погрузнел главный мент. – Меня?!
    - Ладно тебе, Слава! – махнул на него рукой Игорь Львович. – Городом правит Тамара Павловна, это ни для кого не новость. Миром всегда правили женщины! – воздел он вилку с наколотым на нее кусочком салями. – Через мужей, через любовников… Через койку! Это сейчас они эмансипировались, вылезли из подполья и пошли напролом…
    - У меня дома… - возроптал несогласно Слава.
    - Э, Слава! – перебил Игорь Львович. - Мы что замечаем? Прямой диктат, попрание свобод! А когда жена умная… Поговорку знаешь: "Муж голова, а жена – шея. Куда шея повернет…".
    - Ну, и где я сейчас? – попросил совета Эдуард Константинович, когда телефон наконец-то смолк.
    - Это уж ты сам разбирайся, где тебя носит, - буркнул Приходько. – Я б на твоем месте прямо сказал…
    - На своем скажешь! – парировал Дорогушин, потому что в этот миг ожил мобильник Панова.
    - Слушаю, Панов… - взглядом успокоил собутыльников Сашка. И встал. – Господа, это меня, это из театра…
Он неловко выбрался из-за стола и, закрывшись с аппаратом в совмещенном санузле, выдохнул страшным от отчаяния голосом:" Что ты сказал?!… Что? Как – переусердствовали?! Боже правый!!… В общем, Модест, ложись на дно и лежи! Тихо! Молча! Ты понял?! Я тебе после сообщу, что делать, что говорить. Отбой!"
Сашка трудно, прерывисто вздохнул, перекрестился истово: "Господи, спаси меня и помилуй, Господи!!", открыл кран и засунул под струю воды голову, судорожно бормоча "Отче наш". Наскоро вытер волосы полотенцем и нетвердым шагом вышел к гостям.
    - Мне конец, мужики! – объявил он страдальчески. – Это все! Беда одна не приходит!
    - Ты давай конкретней! – приказал Слава. – По порядку и четко!
    - Петра убили. Котовского.
    - Это тот тип, который тебя терроризировал! – догадался Дорогушин.
    - Да, они с Феликсом шантажировали меня, все время провоцировали… Даже в драки лезли! Прилюдно!
    - Было такое! – подтвердил Дорогушин. – Помните, мужики? Людмила Платоновна нас на входе перехватила.
    - Что-то было, - смутно припомнил Слава и воззрился на Панова сердито. – А ты-то чего терпел?
    - Я не терпел, я пытался как-то уладить… Все-таки друзья детства. Я же сам Петра и устроил начальником звукоцеха, не ожидал, что они станут гадить…
    - Они – это кто? – уточнил деловито Слава.
    - Петр с Феликсом Кедриным.
    - Ну, Кедрин это известный баламут, - протянул понимающе Игорь Львович.
    - Они какие-то бумаги сфабриковали, я послал Модеста, его ребят из охраны, забрать их… Я уволил Петра, и они с Феликсом пошли к Котовскому сочинять очередную писульку…
    - Короче! – перебил Слава. – Подробности опосля!. Ты послал людей изъять документы. Так?
    - Так, - сглотнул Сашка. – Они пришли, а Петр убитый лежит…
    - И никаких бумаг?
    - Никаких.
    - И Кедрина нет?
    - И Кедрина. Дверь открыта… Но они же рылись там, они наследили!
    - Вот она, творческая интеллигенция! – упер Приходько палец в Панова. – По носу щелкни, уже инфаркт!
    - Тонкая психическая организация, - оправдал Сашку Игорь Львович.
    - Водки дай этой организации, Эдик! – рявкнул командно Слава. – Мы, Санек, для тебя кто, отвечай! Мы какого хрена, по-твоему, все бросили – жен, детей, службу и сидим тут?! Водки я и дома бахнуть могу! Мы здесь потому, что мы – свои! А свои всегда выручают. Ты вот что скажи, ты сопли из-за чего распустил? Друга жалко или за себя страшно?
    - За себя. За фирму. За театр, - залепетал Сашка. – Я настолько сейчас не в форме, я еще маму не похоронил, не осознал, а тут…  За что, Господи?
    - Не скули! – пристукнул Приходько кулаком по столу.
    - Тебе повезло, - приобнял Сашку за плечи и дружески встряхнул Дорогушин. – Ты двух зайцев убил, Санек. Те парни, что тебе рыли яму, выкопали ее себе. Больше никто доставать тебя не будет.
    - Как это? – словно не понял Сашка.
    - Они бухали? – деловито справился Слава.
    - Да, наверное… Наверняка. Петр-то еще в театре начал.
    - Ну, и как водится, слово за слово…
    - Да они были не разлей-вода!
    - Пока трезвые! – всунул реплику Игорь Львович. – У Славы таких дружеских застолий с летальным концом по сводкам…
    - Кедрин смылся с бумагами, но ты не переживай, найдем. И бумаги и Кедрина.
    - Погоди, Слава! – опомнился Игорь Львович. – Как еще Тамара Павловна к этому отнесется?
    - Она улетает с утреца в Киев, - проинформировал Дорогушин.
    - И что из того? – не успокоился аппаратчик. – Не навсегда же она улетает!
    - Этот Феликс, он и Тамару изводил, - пожаловался Дорогушин, и в голосе его прозвучала боль за жену. – Звонить ей повадился, деньги вымогает…
    - И она терпит? Не похоже на нее! – усомнился Приходько.
    - Тут нюанс определенный! – назидательно поднял палец Игорь Львович. – Нравственного характера! Он ей сын, и он этим пользуется.
    - Она пыталась с ним поладить, уговаривала уехать из города, гарантировала поддержку на новом месте, но он решил, что может диктовать ей условия, - выдал своим людям Дорогушин семейную тайну.
    - Не только ей, а всем нам, - поправил его Панов, - Феликс с Котовским довели маму до инфаркта. Фактически, они убили ее!
    - То есть, они войну нам объявили? – резюмировал Приходько. – Ну-ну!
    - Выпей, Санек! – вложил Дорогушин рюмку в вялую руку Сашки. – За корпоративность!
    - Ты сам говорил, что городом правит Сол… Тамара Павловна!
    - Тамару Павловну я беру на себя, - веско пообещал Дорогушин. – Тамара Павловна и сама бы рада избавиться от отпрыска, который…
    - Погодите! – не согласился со столь скорым "соломоновым" решением осторожный Игорь Львович. – Смутьян, баламут - это одно, а сын-уголовник, убийца…
    - А это уже от нее зависит, будем мы доводить дело до суда или нет, - объявил Слава. – Может, и не придется.
    - Тут надо очень тонко все рассчитать! – занервничал аппаратчик. – Любая случайность…
    - У нас случайностей не бывает, - заверил Слава. – Если и бывают оплошности, то мы их быстренько исправляем.
    - Шила в мешке…
    - Да кому он нужен, ваш Феликс? Тамаре? Так мы ей репутацию спасаем! Так, Эдик? Ну, и спесь с нее маленько собьем, а то больно уж занеслась. Не сиди, как на похоронах! – прикрикнул он на Сашку, осекся, и Дорогушин элегантно спас положение: "Да, Саня, похороны тебе еще предстоят, а ты уже сейчас никакой. Соберись!"
    - Ну, перед нами-то ты марку не держи… - пожалел Сашку Игорь Львович. – Только мне лично пора и честь знать…
    - Да и мне! – глянул на часы Слава. – На посошок, мужики! Эдик?…
    - Эдик пусть остается, - рассудил аппаратчик. – У него семеро по лавкам не сидит.
    - Точно! – поддержал Слава. – А то ж бросим тут гения одного, с его непредсказуемым поведением, а он мстить пойдет, отрываться на первом встречном. Проконтролируешь ситуацию, Эдик! Эх, жаль, я не могу!…
    - И это прекрасно! – сдержанно рассмеялся Игорь Львович. – А то ж пусти тебя в малинник, медведя, ты там все кусты переломаешь!
    - А ну тебя! – отмахнулся Слава и воспроизвел анекдот с нарочитым кавказским акцентом. – Молодой был – орел был, старый стал…
    - Седина в бороду… - поддел Дорогушин, провожая их до двери. И, обернувшись, справился у оставшегося в комнате Саши. – Актрисам звонишь?
Саша звонил, но не актрисам. Он нервно набирал номер нотариуса.
    - Михалыч? У меня к тебе дело! – отрывисто заговорил Сашка. – Друга убили. Не знаю, кто, не наши проблемы. Наши в том, что он у меня был на днях, просил свести с тобой, заверить завещание на квартиру. А я лопухнулся.  Разругались с ним, и я про его просьбу только вот теперь вспомнил! Подумай, есть какой-нибудь выход? Я перезвоню!
Он услыхал хлопок входной двери, дал отбой и быстро набрал другой номер, жестом и мимикой дав понять Дорогушину, что исполняет его пожелание.
    - Валя! – совсем другим тоном проговорил он в трубку. – Это Александр Борисович. Валя, там Ксаны нет поблизости? А кто есть из молодежи?… Валя, очень прошу: найди Ксану или Лену и пришли ко мне. Надо помочь. Девчонки перезвонят, - сообщил он Дорогушину.
    - Вот и ладушки! – одобрил Дорогушин. – И выбрось ты из головы дурное, Санек! Друзья где познаются?… Правильно! Там!… Девчонки позвонят, пусть алкоголя прихватят. Мы им, скажи, возместим. В трехкратном размере!

    - Так я пошла? – прервал Сашины воспоминания голос Ксаны.
    - Куда это ты пошла? – вынырнул Александр Борисович в реальность.
    - Я два дня дома не была…
    - Сбегай за водкой!
    - Сколько можно! – возроптала Ксана.
    - Сколько нужно! – пригвоздил Сашка и рявкнул, услыхав телефонный звонок. – Нет меня!!.. Ну, что ты стоишь, смотришь?! Вперед!
    - Может, еще и борщ сварить? – выказала норов любовница.
    - Свари. Если умеешь. Ну, задрали!! – взвыл он, услыхав звонок теперь на мобильник. – Нет меня! Абонент временно недоступен!
    - Так это моя мобила! – успокоила Ксана. – Это мама… Алло! – произнесла она в телефон, и Дорогушин, стоявший во дворе Сашкиного дома, проорал в трубку: "Не валяйте дурака, поняли?! Я уже поднимаюсь!"
    - Это Эдуард Константинович… - растерялась Ксана. – Он идет сюда…
    - Черт!! – Сашка вскочил и стал натягивать джинсы.
Буквально через минуту в дверь длинно требовательно затрезвонили.
Эдуард Константинович не вошел, а ворвался, едва не сбив с ног открывшую ему Ксану, и, с трудом сдерживая злость, уставился на Панова.
    - Это что происходит?! – выдохнул он. – Ты ушел в подполье, и гори все ярким пламенем?!
    - У меня полно замов… - попытался достойно оправдаться Панов, и, затравленно забегав глазами, обрушился на Ксану: "Ты идешь, наконец, за водкой?!"
    - Но…
    - Начальник сказал за водкой, значит, за водкой! – рявкнул в нетерпении Дорогушин и, дождавшись, когда дверь за Ксаной закроется, спросил ненавидяще: "Ты когда закончишь бухать?!"
Фраза эта прозвучала таким диссонансом с предыдущей, что Сашка невольно хмыкнул, чем привел Дорогушина в бешенство.
    - Ты кто такой, чтоб вокруг тебя все скакали на полусогнутых?! Великий человек?! Папа римский?! Ты же, сука, всех подставил! Меня! – Он не дал Сашке изобразить возмущение. – Ты тут отлеживаешься в берлоге, а с меня Тамара скальп снимает! За твои подвиги!
    - Эдик… - взмолился Саша.
    - Что – Эдик?! Будь ты вменяемый, я бы тебе сейчас привел под светлые очи!…
    - Эдик, не делай из меня козла отпущения! Я уже говорил: Феликс – это ваша семейная проблема! Чисто семейная! – возвысил он голос, справившись с замешательством. – Мне он не мешал!
    - И Котовский тебе не мешал?! До такой степени, что ты его…- Дорогушин сделал характерный жест. – Котовский тоже моя семейная проблема?!
    - Не исключено! – многозначительно намекнул Сашка.
    - Ага! Ну, еще бы! Криминал он накопал на твою вшивую "Мельпомену"!
    - Не только мою.
    - Плевать! Ты что, нефтяной магнат? Бен Ладен подпольный?! Ты хоть знаешь, ну примерно, что было в тех бумагах?! Не знаешь! – не дал он Сашке и рта раскрыть. – Представляй они реальную опасность, вы бы не поспешили мочить Котовского…
    - Эдик! – побагровел Сашка. – Или мы будем разговаривать, как культурные люди, или…
    - Ты на себя посмотри! Культура! Тебя в зоопарке показывать вместо орангутанга!
    - Эдик, я еще раз прошу! Или мы будем разговаривать спокойно, или… Я не знаю, что там накопали наши орлы, но вполне может быть , что они копнули дальше и глубже моей  сраной, как ты выражаешься, "Мельпомены". Возможно, они копнули под ваш с Тамарой Павловной "Ренессанс". Эту вашу большую, не подлежащую налогообложению "крышу"…
    - А если и так? – на удивление спокойно отреагировал Дорогушин. – И куда бы они со своим компроматом ткнулись? В Гаагу? В Интерпол? Ты хоть знаешь, артист, что в мире твориться?! Кому на общем фоне интересна мышиная возня на отшибе цивилизации? Да в любом городе, в любой деревне сейчас происходит все то же самое! Дикий капитализм! Естественный процесс монополизации капитала, а вы со своей социалистической отрыжкой… Смешно! А вот людей мочить – не смешно! – назидательно провозгласил он.
    - Эдик, ты был здесь, когда я узнал от Модеста…
    - Санек, ты только мне мозги-то не пудри! Да, у тебя кишка тонка прийти к другу детства с ледорубом, но вокруг полно людей, которым ближнего прикончить, что малую нужду справить. Твой зам, кстати, как раз из таких. Может быть, и бумаги у него?
    - Да он землю рыл неделю, всю бухгалтерию переделал!
    - Вы оба – совки! – Дорогушин оглядел комнату в поисках спиртного, ничего нигде не увидел и продолжил с досадой. – Это раньше, стоило кому-нибудь пасть раскрыть на вот такусенького начальника, и его тут же брали за задницу! Как же! Бунт! Прецедент! Народ и партия едины! А теперь — ори, хоть заорись, никто не услышит! До тебя это доходит?!
    - До тебя не все доходит…
    - Я дурацкие приказы не отдаю! – резко перебил Дорогушин. – Не гажу под себя! – И, схватив оживший мобильник, проговорил деловито: "Вас слушают. Добро. Погуляй под балконом, тебя свистнут… " Твоя, – оповестил он с ухмылкой. – Водка… Но я к тебе не за этим, я за рулем, и у меня еще с Солнышком сегодня… Ты мне скажи, на хрена тебе хата Котовского?!
    - На хрена, - подтвердил Сашка. – Ты как думаешь, Эдик, я в состоянии построить себе дом? Два дома? Вполне! Но меня устраивает эта квартира. Можешь считать меня сентиментальным…
    - Ты не ответил.
    - Ты все равно не поймешь, Эдик. Ты атеист.
    - И что?
    - А то, что ты не поймешь, на кой ляд мне замызганная хрущоба с кучей квартирных долгов!
    - Ты что, Санек, сводишь счеты с покойником? С его душой, которая…
    - Я не знаю, где его душа, Эдик! Никто не знает! Но если она где-то здесь крутится…
    - Да ты добухался на хрен! Ты что, совсем крышей поехал?
    - Ты вульгарный материалист, Эдик. Вообще вульгарный человек. Ты только послушай свою речь! Мама пришла бы в ужас! Так что давай ты не будешь судить о том, чего не понимаешь. Кажется, я не лезу в твои дела, первый наследник! – добавил он саркастически.
    - Все мы одной веревочкой связаны, Санек, имя которой – Тамара Павловна! – напомнил Дорогушин. – Я уверен, что Феликс жив и где-то скрывается. Он же не знает, что Тамара его отмазала. У кого он может скрываться?
    - Ни у кого, - подумав, заявил решительно Сашка. – Такая головная боль, как Счастливчик, никому…
    - Даже Римме? Некто Смачной Ирэне Викторовне?
    - У нее муж!
    - Командир! – подхватил Дорогушин. – Ревнив, как Отелло. Но у кого-нибудь из ее подруг он может найти убежище? По ее рекомендации, так сказать?
    - Насколько я в курсе, муж избавил ее от подруг…  А тебе не терпится найти Феликса и?… - Саша повторил характерный жест Дорогушина.
    - Мне не терпится доставить его к Тамаре. Живого и невредимого по возможности. А если ты задумал спасать свою жопу ценой моей…
    - Теперь у тебя "крыша едет"!
    - … то лучше б ты занимался театром! – закончил свою мысль Дорогушин. – Вот это – твое! Страсти Шекспировские! Месть призраку!
    - У призрака где-то есть дочь, - раздумчиво проговорил Сашка. – Из нас троих, лепших друганов, только Петька по себе оставил потомство…
    - Слушай… - Дорогушин на несколько секунд потерял дар речи, а затем воззрился на Панова с настороженным прищуром. – Ты часом не чечен?
    - Я русский дворянин, - снисходительно напомнил Панов. – Поэтому я не прощаю оскорблений.
    - Так  вызвал бы Котовского на дуэль! - зло съязвил Дорогошин.
    -  Посмотри на календарь, Эдик.
    - А ты - на себя. Сиятельство! Ты сейчас не на сцене, вот и не втирай мне  про родовую честь!
    - Я не прощаю оскорблений, - с нажимом повторил Сашка. - Тем паче, таких, которые стоили жизни самому дорогому для меня человеку.
    - А ты это себе не выдумал? – усомнился Дорогушин в его вменяемости.
    - Я верю в то, что знаю, - со сдержанным достоинством ответствовал Александр Борисович.
    - Мне остается только позвать твою подругу с бухлом. – Эдуард Константинович решительно направился к двери и уже на пороге выдавил с омерзением: "Экстрасенс долбанутый!".

Феликс влачился к городу дорогой, петляющей меж холмами. Брел задыхаясь, откашливаясь, и подбадривал себя строками "Сомнамбулического  романса" Федерико Гарсиа Лорки: "Сосед, я хочу умереть в своей кровати, как должно, на прутьях стальных, с простынями. Голландскими, если можно…".
Он вспомнил, как читал этот романс на вечере поэзии в школе. Он стоял на сцене, а из зала на него восхищенно глядела Римма.
- Оправдав палача, ты вторично убьешь его жертву. – Римме в сияющие глаза выдал Феликс с "загогулин" дороги. – Потому что жалеть – значит, оправдывать.

Эдуард Константинович Дорогушин решительно вошел в приемную Приходько, но был остановлен секретарем: "Извините, Эдуард Константинович, у шефа оперативка".
    - Понимаю! – кивнул, скрипнув зубами, Дорогушин. – Я подожду!
И опустился на стул возле двери.
    - Вы свое разгильдяйство объективными трудностями не прикрывайте! – доносился из-за двери гневный голос Приходько. – У всех трудности! Всем непросто! Мне просто, когда я от министра нагоняи огребаю из-за вашей профнепригодности?! Так я вам сообщаю: частные структуры, они не безразмерные, а с волчьим билетом вас туда и подавно не возьмут! А характеризовать вас я буду, и за мной не заржавеет! Так что, работайте! Я все сказал, мужики, а вы думайте! Разойдись!
Дверь распахнулась, и мимо Дорогушина, играя желваками на лицах, прошли мрачные подчиненные Приходько.
    - Разреши?… - пропустив их, оповестил о себе Эдуард Константинович, вошел, не дожидаясь ответа, и плотно притворил  дверь. – Грозен ты бываешь, однако!
    - Со мной тоже не цацкаются! – рыкнул главный мент неучтиво. – Твоя до министра дошла, ты в курсе?
    - Неофициальным путем, - утешил Дорогушин. – Частным порядком…
    - А мне все равно, каким порядком получать по шее! У тебя что-то экстренное или…
    - Тамара Павловна рвет и мечет. Вынь ей да положь!
    - А где я выну, ё, блин горелый?! – вышел из себя Слава. – Человек, по сути, преступник! Оказал сопротивление при задержании! С нанесением телесных!…
    - Тамаре это неинтересно. Министру тоже.
    - Так я заинтересую! Не сошелся на Падловне свет клином! Есть еще, кому заступиться за честного служаку!
    - Слава, ты сейчас не по адресу… - воздел руки Дорогушин.
    - Мы пошли навстречу! – не утихомирился Слава. – Закрыли дело, чтоб не трепать в судах имя уважаемого человека! Но, блин, я не Господь Бог, чтобы вездесуще контролировать…
    - Слава! Хотелось бы расставить точки на и. Чем скорее, тем лучше для всех нас. Найди тело.
    - Нет у меня никакого тела! – взвыл генерал-лейтенант. – Я свою часть договора выполнил! Мы его скинули, а...
    - Нет тела, нет и дела, - съязвил Дорогушин. – Но это как раз не тот случай.
    - Ты это Падловне расскажи! – гневно зыркнул на него Приходько. – Капать она будет! Приватно! Я ведь тоже…
    - Ты уже говорил.
    - Так я действовать начну, если вы не прекратите соваться! Мои люди исполнили свой долг! Даны были ориентировки! А кто-то… - зловеще подался он к Дорогушину, - кто-то уверял, что Падловна сама рада избавиться от проблемы…
    - Если бы мы ее решили. Оперативно, - посуровел Дорогушин. – Пока Солнышко была в Киеве. Она бы давно уже успокоилась...
    - А мне не надо похмелья в чужом пиру, - упер в него Слава отяжелевший взгляд. – Еще бабушка надвое сказала, что у нас после выборов начнется.
    - Ничего не начнется, - отмахнулся Дорогушин. – А и начнется… Я, Слава, член какой партии, помнишь? "Наша Украина"! Активист, не пешка на игровом поле, так что смогу замолвить словечко.
    - Сказал бы я тебе, кто ты… - буркнул Приходько.
    - Вот и не говори! – понял Дорогушин. – А то еще поссоримся, а процессы в политике, как и в природе, не всегда предсказуемы…
    - Милиция, вооруженные силы – мы вне политики! – выпалил Приходько, побагровев. – Во всех цивилизованных странах мы – вне!
    - То в цивилизованных, Слава.
    - Ты давай не шантажируй меня! Я еще при исполнении, еще не слетел! Прошляпили твоего пасынка или кто он тебе, вот и флаг вам в руки и пистон в задницу! А с больной задницы мне на голову, через мою голову!… Ищите! У вас для этого и люди и средства есть! А у меня ни людей ни средств! Я на подчиненных ору, что не справляются, а как им справляться, когда они на сто частей разрываются каждый?! Я глухарями как охотник обвешан, а тут еще вы…
    - Ну, дело об убийстве Котовского ты закрыл, - улыбнулся многозначительно Дорогушин.
    - Одно закрыл, десять открылось! Я Тамаре все объяснил, она баба умная.
    - Что ты ей объяснил? – напрягся Дорогушин.
    - Что действовал в рамках закона, - отчеканил, глядя на него в упор Слава. – Что пошел ей навстречу… А теперь прошу пойти мне навстречу и не дергать меня больше в связи с Кедриным! Раз нет его нигде, значит уполз. По друзьям ховается.
    - Возможно, - с тяжким вздохом согласился Эдуард Константинович.

Светало, когда Феликс добрался до своего дома и застыл в ступоре: дом стоял в лесах. Строители не только заложили пролом в стене, но и начали возводить второй этаж. Сквозь распахнутые окна без стекол Феликс потрясенно разглядывал пустые комнаты с ободранными стенами, когда позади раздалось недоверчивое: "Фелька?…" и, обернувшись, он увидал бабу Мусю.
    - Баба Муся, что это?…
    - Живой?! А говорили, ты помер! Уж как я плакала, как плакала!!…
    - У меня что, и могила есть? – прервал ее Феликс, продолжая тупо разглядывать стройку. – И похороны были?
    - Врать не буду, не знаю! – утерла баба Муся глаза уголком косынки. – За что купила, за то и продаю! – И, приобняв Феликса, повлекла его в свой двор. – Не поверила я! Как чуяла, что живой ты! И мать…
    - Кто здесь теперь живет? – не дал ей Феликс увести себя с улицы. – Это чей дом теперь?
    - Ой, да идем ко мне, там и поговорим! Ты ж какой бледный, аж белый, на ногах не стоишь! Идем! Я борщом тебя накормлю! У меня борщ красный, густой…
    - Значит, мой дом – кладбище, - констатировал без голоса Феликс. Он покачнулся, и баба Муся заторопилась: "Идем, идем! Сейчас покушаешь, отдохнешь…".
    - Вещи мои куда выбросили? – Феликс покорно поплелся за старухой, вскарабкался с трудом на крыльцо и не сел, а рухнул на стул в полутемной прохладной комнате с окнами, выходящими на бывший его дом.
    - Вещи? Документы? Где все?
    - Что Тамарка, мать твоя, выкинуть велела, то все вывезли на грузовике, - охотно сообщила баба Муся. Она суетливо собирала на стол. – А что хорошее, то у меня в сарае. У тебя же книг много, так они все у меня стоят, и вещи там носильные, какие Тамарка не забраковала.
    - Так это она строится?… - тоскливо уточнил Феликс.
    - Она рабочих заказала. А про планы ее ничего сказать не могу. Не такая она, чтоб делиться. Зашла, как все у тебя рушить стали, и мне говорит: "Баба Муся, Вы в свой сарай сложите пока вещи Феликса. Временно". А я что? Я – конечно! А спросить, насколько временно, не решилася. И стол ваш у ней выпросить побоялася. Она ж тахту твою, стулья, кастрюльки всякие на грузовике вывезла. И стол. А стол добрый был, крепкий, нынче таких не делают. Я б в саду у себя поставила… Да и тебе б сгодился! – спохватилась она. – Нынче хлипкое все стругают, а на том хоть пляши!…
Феликс слушал ее и уносился мыслями в прошлое, которое теперь казалось ему сказочным сном. Вот они с бабушкой копаются в огороде, а Барс, грызший под стеной дома кость, вдруг вскакивает и несется, виляя хвостом, к калитке.
    - Фу, Барс! Фу, зараза! – доносится из-за угла голос деда, и дед нетвердой походкой вступает на садовую дорожку.
- Только не орать! – предупреждает он. – Я веселый! Я сейчас петь буду!
    - Еще петь ты будешь! – как всхлипывает бабушка. – Внука бы постеснялся! Людей! Небось, вся улица видела, как ты кренделя выписываешь!
    - Ну и видела! – не устыдился дед. – А что такого? Имеет право трудящийся человек! – И, воздев значительно палец, дед заводит: "Раскинулось море широко…" Тут Барс вскакивает на задние лапы, с намерением лизнуть деда в лицо, и дед, не удержав равновесие, падает. Барс радостно наваливается на него сверху. Маленькому Феликсу это кажется ужасно смешным. И бабушка уже не сердится, а спешит на помощь беспомощно барахтающемуся деду. – Стар ты гулять! – приговаривает она. – Ноги тебя, вон, уже не держат! – а из-за изгороди задорная, крепкая баба Муся кричит: "Глаша! Помощь нужна?!"
    - Ты чего ж не ешь-то, остынет! – тронула Феликса за плечо баба Муся. – И хлеб бери. Надо покушать!
    - Документы мои тоже в сарае? – издалека спросил Феликс. Взял ложку и, словно не удержав, положил рядом с тарелкой.
    - Я там не копалася. Как все поставили, так оно и стоит. Скатерть Глашину взять хотела, стол застелить, ежели б поминки пришлось устраивать. Ведь кому, как не мне пришлось бы, не приведи Господи! Мы ж как родные, всю дорогу через изгородь жили…
    - Это вы с матерью так решили… поминки?
    - Я с Тамаркой разве парой фраз перекинулася! Телефон она мне оставила. Велела звонить, если что о тебе узнаю. Только в этом случае и звонить. Так я позвоню? – встрепенулась баба Муся.
    - Успеется, - пресек ее порыв бежать к телефону-автомату Феликс. – Теперь я уж сам… Только, вот… Баб Муся, вы мне можете занять денег?
    - Так ведь есть у тебя деньги! – огорошила его баба Муся. – Она конверт мне оставила. Для тебя. Ежели сыщешься. Только я оттудова двадцать гривен взяла себе на лекарства. Но я с пенсии доложу!
    - Вместе будем докладывать. Мне в травмпункт надо, баб Муся.
    - Эт точно! – всколыхнулась баба Муся. – Вон, даже есть не можешь, куды ж такое годится! Борщ такой вкусный, а ты и не притронулся! Ой, деточка моя! – завыла она вдруг в голос по-деревенски. – Это что же с тобой сделали! Ты ж седой стал! Ой, деточка!

Когда Эдуард Константинович Дорогушин выбрался из постели, Тамара, уже одетая для выхода, сидела на кухне за чашкой кофе. Возвратившись из ванной, Дорогушин обнаружил жену в той же позе, безучастно глядящую за окно.
    - Что ты так рано, солнышко? – мягко укорил Дорогушин. И добавил озабоченно, - Ты ела? Или ты куришь натощак?… Тома! Томуся! Ну, что с тобой?!
Тамара не ответила, даже не посмотрела на мужа.
    - Тома! – жалобно воскликнул Эдуард Константинович. – Так нельзя, в самом деле! Я уже три дня только и делаю, что ищу твоего сына! На службе, в штабе – нигде не появляюсь практически! А сегодня аппаратное совещание…
Тамара медленно выпустила изо рта струйку дыма и сделала глоток кофе.
    - Я понимаю, из-за чего ты злишься… Я знаю, как ты ревнива. Но, Тома! Солнышко! Я ведь раскаялся, а повинную голову…  И разве я предъявляю тебе какие-то претензии из-за твоего… моего могущественного соперника! Хотя как мужчине, как мужу мне…
Тамара глянула на него так, что он осекся, и обронила: "Хватит. Твоя готовность носить мне тапочки в зубах нисколько меня не радует".
    - Тома, давай начистоту! – взмолился Дорогушин. - Зачем ломать жизнь из-за нелепой случайности?! Мы ведь нужны друг другу! Ты предприниматель, я политик…
    - Ты государственный чиновник, - поправила Тамара презрительно. - Мелкий. Политик ты без году неделя и, скорей всего, временно.
    - Ну, хорошо, пусть так! Раз ты считаешь, что я не один из лидеров оппозиции, а твоя марионетка!
    - А это не так?
    - Ты хочешь меня в грязь втоптать, да?! Объясни, хотя бы, за что! Чем вызвана такая резкая смена курса?!
И тут Тамара вдруг рассмеялась. Весело. От души.

Тамара смеялась, сидя во вращающемся кресле перед экраном телевизора в домашнем кабинете Возлюбленного. Они просматривали видеозапись последних событий. На площади Нахимова под российскими флагами кипел митинг, больше напоминающий шабаш. "Крым – России!" – исступленно скандировала толпа. – "Хохлы, геть из Крыма!", "Нет жевто-блакитникам!!". Толпа наседала на Возлюбленного, пытавшегося перекричать ее, согнала его, наконец, с трибуны, и кто-то сорвал желто-голубой бант с его пиджака. Провожаемый победным ревом, Возлюбленный кое-как пробрался к машине, на крышу которой тут же посыпались удары кулаков. На этом видеозапись оборвалась.
    - Доволен? – спросила лукаво Тамара.
    - Спасибо! – приложил руку к сердцу Возлюбленный.
    - Тебе не очень досталось?
    - За все надо платить!… А тебе? Не влетело  в копеечку?
    - За все надо платить! – процитировала его Тамара. И добавила, сверкнув глазами. – Надеюсь, я не просчиталась.
    - А вдруг? – поддержал Возлюбленный ее игру.
    - Я умею подбирать кадры!
Тамара покачивалась в кресле, улыбалась дразняще, и Возлюбленный с трудом справлялся с собой.
    - Я всего лишь – кадр?…
    - Я же не претендую на звание первой леди! Успокойся, я умею подбирать кадры, а не мужей, так что все к лучшему.
    - Ой, Тамарка, где ты раньше была!…
Он опустился подле нее на колени и обнял ее ноги.
    - Мне будет очень не хватать тебя. Правда!
    - Я доживу до нашего торжества, - пообещала Тамара. – Помни, что я есть у тебя, что я в тебя верю… Твои дети вырастут, общество станет не таким ханжеским…
    - Общество было, есть и останется ханжеским. Любое.
Он положил голову ей на колени, уткнулся ей в колени лицом, и она, сверкнув глазами и зубами, склонилась над ним, накрыла его плечи буйными своими черными волосами – скрыла в пещере из волос его алчущий взгляд…

    - Солнышко! – взывал Дорогушин, и Тамара теперь только заметила, что он стоит подле нее на коленях, в той же  позе, в какой вспомнился ей Возлюбленный. Позой и ограничивалось сходство между двумя мужчинами. Тамара оглядела мужа брезгливо, словно только теперь заметила и зарождающуюся плешь, и живот, и потребовала: "Встань, Эдик!".
    - Не встану, пока ты меня не простишь. Пока не поверишь, что я не имею никакого отношения к пропаже твоего сына. Спроси у Панова! Я возился с Сашкой перед похоронами актрисы и, могу тебе сказать, это было очень, очень тяжко…
    - Поглощало все твои силы! – вставила глумливо Тамара.
    - Да! – подвигся Дорогушин на штурм Бастилии. – Нам обоим пора отдохнуть от стрессов! Съездить куда-нибудь! Втроем, когда найдется твой сын! Хотя, если честно, я не верю, что ты  достигнешь со своим сыном консенсуса! Ну, чему ты усмехаешься? Солнышко! Ты же здравомыслящий человек!
Бастилия не только не пала, но и не дрогнула, и Эдуард Константинович изменил направление удара.
    - Объясни, почему я оказался виноват в истории с Феликсом! Ты не вспоминала, не упоминала о нем все годы, что… Да, конечно, я был в курсе, что у тебя кто-то есть! Сын или дочь! То ли в Новосибирске, то ли в Ужгороде! Но я женился на Белозерской, которая до этого была Гурвич, и только много раньше, давным-давно, Кедриной!  И женился я не из низких побуждений, а потому что ты – это ты!
    - Ты женился, потому что я этого захотела, - внесла безжалостную ясность Тамара. – Потому что позволила себе роскошь увлечься … твоей фактурой. От которой мало что сохранилось.
    - Ну, знаешь ли!… - Дорогушин оскорбился всерьез, и это принесло Тамаре мгновение радости.
    - В одежде ты смотришься много лучше, - объявила она, обозрев со злым прищуром фигуру мужа в цветастых трусах. – Собирайся.
    - Так ты что?… - побледнел Дорогушин. – Вышвыриваешь меня, как пса? Из своей жизни, из дома?! Я приду, а мой чемодан уже собран?!
    - Мне этим некогда заниматься, Эдик. И лень.
    - Ты не имеешь права так поступать! – задохнулся от неподдельного ужаса Дорогушин. – Это… не по-людски! Предъяви мне конкретные обвинения!
    - Я не суд. Я мать своего без вести пропавшего сына.
    -  Которого я ищу…
    - Это я уже слышала.
    - Но не приняла к сведению! Как и то, что во всем, что произошло с Феликсом, виноват только Феликс! Он сам! Не я заставлял работодателей бойкотировать его при приеме на работу! Я даже думал, что это исходит от тебя! Так многие думали! Ведь это ты, а не я открещивалась от него на каждом шагу, называла уродом в семье, позором…
    - Ну и?… - подстегнула его Тамара.
    - Если кто и провоцировал охоту на Феликса, то это ты! – выпалил Дорогушин. – Потому что ты – не частное лицо! Твое мнение о человеке определяет его судьбу!  Ты этого не знала?!
Наконец-то он попал в цель. Тамара сразу как-то вдруг съежилась.
    - Знала! – устремился Дорогушин в прорыв. – Так что это не я его терроризировал, угрожал, влезал к нему в дом…
    - Откуда тебе об этом известно? – подозрительно тихо спросила Тамара.
    - О чем?
    - О том, что к нему кто-то влезал.
    - От тебя. Или от Саньки. Не помню. Позвони Панову. Прямо сейчас вот и позвони, и расставим, наконец, точки над и!
    - Не прямо сейчас, Эдуард, - процедила Тамара, поднимаясь.
    - Тома! Солнышко! – запоздало оценил свой прокол Дорогушин. – Прошу тебя воздержаться от опрометчивых решений!
    - Ты меня знаешь, Эдуард, - потеснив его в прихожей, проговорила Тамара холодно. – Я опрометчивых решений не принимаю. Собирайся. У тебя аппаратное совещание.

Первое, что попалось на глаза Феликсу в бабы Мусином сарае, был его "ундервуд". Несколько секунд он рассматривал его, как овеществленный привет из потустороннего мира, потом попросил, не оборачиваясь к соседке: "Баба Муся, выйдете, пожалуйста. Я переоденусь".
    - Ага, давай! Вона тама твоя одежа! – указала баба Муся на вместительную новую сумку в углу и вышла.
Феликс осторожно присел на корточки возле пишущей машинки и ласково погладил футляр.
    - Привет, коняшка! – сказал он "ундервуду". – Ты меня ждешь, а я, кажется, покинул седло. Я пришел умирать. "В своей кровати, как должно". Но у меня нет кровати. У меня только ты и остался…
Морщась от боли, Феликс полез в сумку, порылся в предметах своего гардероба и, вытащив джинсы и футболку, стал осторожно стаскивать подаренное бомжем Леней шмутье.
"Ты разве не видишь, что рана раскрыла мне грудь до горла…" – молча говорил он в никуда. –« И не мои эти стены…». Был бы Петька, я бы к Петьке пошел. К другим – нельзя, это все равно что подставить… Хотя… Знаю, куда можно. Еще бы доковылять…"
    - Фель! – донесся из-за стены голос бабы Муси. – Ты как?…
    - Нормально, баб Муся! – собравшись с бодростью, откликнулся Феликс. – Я сейчас. Вы занимайтесь своими делами…
Он выпрямился, одергивая футболку, скорчился, осев на коробку с книгами, выматерился глухо. И зарыдал вдруг, уткнувшись лицом в колени, чтобы его не услышала баба Муся.
Баба Муся услышала.
    - Ты поплачь, поплачь, - забормотала она, на цыпочках отходя от сарая. – Тебе надо. Поплачь.
Прошмыгнула в дом и вынула из ящика буфета визитку Тамары Павловны Дорогушиной.

Утро, присутствие Ксаны, гремящей посудой за стеной, а главное – занятость мозга делом, настолько подняли Сашкин жизненный тонус, что Сашка сибаритствовал на тахте между пепельницей и блюдцем с фруктами, читал томик Шекспира и делал на полях пометки карандашом.
    - Я сварила борщ, - доложила с порога комнаты Ксана. И, выслушав в ответ удовлетворенное "угу", решилась спросить: "Саш, я буду играть Джульетту? Во мне ведь есть что-то итальянское, правда?"
    - В тебе много чего есть, - метнув на нее маслянистый взор, ушел мэтр от ответа. – Но будем последовательны! Начнем с борща!
    - Здесь накрывать или на кухне?
    - На кухне. Здесь я, как ты видишь, работаю.
    - Ты не хочешь сделать себе кабинет в той комнате? – указала Ксана в направлении будуара Людмилы Платоновны.
    - Нет, - резко помрачнев, отрубил Сашка. – Мамина душа еще там. Мама хотела, чтобы я поставил Шекспира, и я поставлю! – добавил он так, словно обращался к маминой душе. – Роль Джульетты была ее первая  большая роль, с которой началась ее слава, и поэтому, конечно, я буду очень придирчив…
    - То есть, я пролетаю! – констатировала Ксана.
    - Не передергивай! Я не вижу в труппе никого вообще, кто сыграл бы, как мама, поэтому я буду ставить свою версию…  Не смотри так! Я по натуре человек мягкий, но во всем, что касается творчества, я жесток. Принципиально жесток! – поправился он и для пущей убедительности воздел карандаш.
Ксана вышла, откровенно огорченная. Сашка потянулся было за персиком, но тут зазвонил мобильный. На сей раз Александр Борисович воспринял звонок без суетливого дерганья.
    - Да, - обронил он в трубку значительно. – Я. Привет,  Димыч! Рад слышать. Да… Да… - повторил он с лицом столь скорбным, словно собеседник мог еще и видеть его, и тут же сменил это выражение на утомленно-благодушное. – Про квартирные долги мне мой нотариус говорил, но это, я думаю, не проблема. Оплатим… Он и у тебя был?! – вскинул Александр Борисович брови. – Да, Дима, он чувствовал, что старуха с косой ходит кругами… Мне лично его хата… сам понимаешь, но коллектив, театр, были единственной семьей Петра, и мы должны выполнить его последнюю волю… Я ради этого готов даже переплатить… Да, надо увидеться… - оживился он и встал с тахты, поскольку в комнате опять появилась Ксана. – Давай на той недельке, в начале, я тебе звякну на мобилу…
С мобилой в руке он проследовал на кухню, готовый насладиться Ксаниной стряпней, но Ксана испортила предстоящее удовольствие.
    - А кто там будет жить? – спросила она невинно.
    - Где – там? – вскинулся Александр Борисович.
    - В квартире Котовского.
    - А что болтают по этому поводу в театре?!
    - Да разное…
    - В той квартире, приобретенной на деньги театра, будут жить приглашенные актеры, режиссеры, критики! Нужные театру люди! Которых сейчас нам негде разместить согласно их рангу и положению! Так и передай нашим  болтунам-шептунам! Чтоб никто надежд не питал!
    - Я-то что… - начала было Ксана, но Александр Борисович перебил: " Недосолено! Ох, не любишь ты меня, Ксюта, совсем не любишь! Не Ромео я тебе – граф Парис!". И, загоревшись внезапной мыслью, мигом забыл о надувшейся актрисе. "А это идея! Эту линию никто не разрабатывал в нетрадиционном ключе!".

    - Слышь, Феля! – Баба Муся перехватила Феликса у калитки. – Да куды ж ты один такой? Пошли, я провожу!
    - Вот еще!
    - Да хоть до троллейбуса! Мне все одно до базара надо, - увязалась таки за ним баба Муся. – Или ты с ней решил?…
    - С кем – с ней?
    - Да с рыжей той, забыла, как звать.
    - Римма. С ней мы , баб Муся, просто друзья. Серьезно.
    - Ты от врачей сразу же сюды повертайся! – крикнула баба Муся ему вдогонку. – Я и постелю тебе уже постелила! Так что от врачей – сразу сюды!
Проходя мимо своего дома, Феликс задержал взгляд на старых деревьях, между которыми давно уже не висел гамак… и вспомнил этот гамак. А в нем – Римму  и себя, юных, жизнерадостных, переполненных верой в завтра. Они готовились к выпускным экзаменам в блистательный взрослый мир.
    - Я признаю Маяковского! Объективно! – вещал гоношистый молодой Феликс. – Но это не мой поэт!
    - Может, ты его просто не понимаешь? – предположила Римма. – У него есть такие образы потрясающие!
    - Согласен! Новатор! Певец революции! Но меня его творчество не греет!
    - Из-за того, что он поэт революции?
  - Поэт не может быть на стороне власти!
    - Он был искренен.
    - Он был слеп! Ослеплен нимбом Ленина!   Если душа, инструмент, которым  творят, замурована  в сфере социума, связь с Космосом теряется!  Финиш! Лично я ни за что не соглашусь каплей литься с массами, обезличиваться под воздействием массы, потому что масса может только обезличить! Или убить!
    - Сил нет, до чего ты умный! – рассмеялась примирительно Римма и склонила голову Феликсу на плечо. – Но если ты то же самое расскажешь на экзамене…
    - Будем надеяться, мне Маяковский не попадется!

Феликс вышел из троллейбуса на площади Пирогова и огляделся. Приметной троицы нигде видно не было, и Феликс, несколько раз тяжело вдохнув и выдохнув, побрел к земному обиталищу Петра. Он не преодолел и половины квартала, когда рядом затормозила машина, и подтянутый, коротко стриженный парень закричал: "Феликс! Кедрин! Садись, подвезу!".
    - Простите… - напрягся Феликс, отступая от кромки тротуара.
    - Ты что, не узнал меня? – парень выбрался из машины, в которой остались еще двое, один за рулем, другой на заднем сидении. – Ты ж статью про меня писал! Вспомнил?
    - Нет.
    - Ну, понятное дело, всех не упомнишь! Ты про меня писал в проблемах мелкого и среднего бизнеса! Да чего мы стоим? Садись!
    - Мне близко, - покосился Феликс на оставшихся в машине людей.
    - Да поговорить надо! Новые проблемы возникли! – все не отставал парень.
    - Я больше не работаю в прессе.
    - А где?…
    - Нигде.
    - Тем более, надо поговорить! Может, я чем помочь смогу?
    - Давай в другой раз! – настойчивость парня все более не нравилась Феликсу.
    - Чего в другой? Меня потом неделю не будет!
Явно утомленный затянувшемся препирательством, из машины вылез молодой мужик командирского типа и уверенно шагнул к Феликсу.
    - Феликс Лучезарович, я начальник личной охраны Тамары Павловны, - представился он. – Тамара Павловна хочет вас видеть. Убедительно прошу сесть в машину.
    - Чем вы докажите, что работаете не на другое лицо?
Феликс понимал, что не отобьется от этих троих, даже не убежит, и все-таки тянул время, словно надеясь, что вот сейчас на подмогу ему явится кто-то… Петр? Лучезар? Сам Господь?
Сергей молча протянул удостоверение, и Феликс, кивнув, сказал себе: "Будь, что будет!".
    - Могу я узнать, куда вы меня везете? – спросил он, оказавшись в кабине между Сергеем и его разбитным помощником.
    - На дачу Тамары Павловны.

Тамара Павловна бродила по комнатам компактного двухэтажного особняка – прибранного, но нежилого, окруженного ухоженным садом, с гаражом у ворот и сауной в пристройке, с оплетенной виноградом беседкой в глубине сада и бассейном с золотыми рыбками. По участку в сопровождении свирепого добермана сновала Раиса – крепкая худощавая шатенка лет тридцати, с кудрями, небрежно собранными в хвостик на макушке. Она то наклонялась над каким-то растением, как диагност над ложем больного, то что-то выдергивала из земли и следовала дальше, вооруженная ведром, граблями и цапкой.
Тамара метнула взгляд на часы, плеснула себе в стакан воды  из сифона и тяжело опустилась в кресло…

Тамара лежала, отвернувшись лицом к стене, на койке роддомовской двухместной палаты и вслушивалась, закусив губу, в долетающие из коридора звуки: голоса, шум шагов, писк новорожденных… Кошмар этот приближался к Тамаре, и она крепко зажмурилась. Скрипнула дверь.
    - Принесли! – радостно возвестила соседка по палате, обрюзгшая баба с некрасивым добрым лицом. И привычным движением вынула из-под казенного халата большую вислую грудь.
Соседка была не намного старше девятнадцатилетней Тамары, но выглядела, по Тамариному мнению, на все сорок.
    - Крольчиха! – с отвращением подумала Тамара. Кажется, вслух. Потому что соседка переспросила: "Что?".
    - Не спи, Тома, замерзнешь! – пробасила усатая медсестра. - Корми пацана!
    - Не буду! – выжала сквозь стиснутые зубы Тамара.
    - Как это – не будешь?! – вскинулась медсестра. – Ты женщина! Мать! Обязана!
    - Я уже сказала, - процедила Тамара. – Я его не возьму.
    - А рожала тогда зачем? – сорвалась медсестра на гнев.
    - Тома! – прозвучал над ухом Тамары голос врачихи, и властный и вкрадчивый. – Выслушай меня внимательно, чтобы потом локти не кусать. Мальчик очень хороший, здоровый, на него всегда найдутся желающие…
    - Ты хоть посмотри на него, лахудра! – вклинилась медсестра.
    - Тебя что пугает? Что ты мать-одиночка? Да таких женщин сейчас много, и никто камнями в них не кидает! У тебя хоть родители есть, помогут, а другие…  Твоя мама, кстати, сказала, что заберет малыша.
    - Твоя мать – нормальная русская баба, а ты… - снова влезла медсестра. – Тебя выписывать надо, а мы тебя в двухместном боксе, в переполненном роддоме держим, дуру чертову, почему?! Да потому, что тебя женщины, матери, заклюют, если узнают, что ты здорового ребенка…
    - Люди забирают заведомо больных детей, - прервала ее врач. – С пороком сердца, с умственной недостаточностью…
    - Дауна забирают! – подхватила медсестра. Кто-кто, а она бы сейчас не только заклевала Тамару, но и поколотила ее.
    - А давайте, я его заберу! – вызвалась вдруг соседка по палате. – Запишите, что у меня двойня. Вот мой обрадуется! А то третью девку родила!… Дайте, я его покормлю. У меня молока много, на двоих хватит. Вот сейчас я Машеньку положу и дам Сереженьке покушать…
    - Его Феликс зовут, - неожиданно для себя  выдала Тамара и села.
    - Дайте! – потребовала она.
    - Чего – дайте?! – враждебно зыркнула медсестра.
    - Феликса ей дайте, Анна Савельевна, - с облегчением улыбнулась врач. – Все хорошо, Тамара. Вырастет – будет тебе опорой  в жизни, помощником…

Тамара вздрогнула, услыхав, как лязгнули вдалеке ворота, и стремительно прошла на балкон. Оттуда ей видно было, как на асфальтовый пятачок въехала машина, остановилась, и из нее вылезли сначала Сергей, а за ним некто сгорбленный, седой, бородатый. Этот некто распрямился, на мгновение прижав обе ладони к груди, отстранил Сергея, и Тамара непроизвольным движением тоже поднесла к груди руки. Огляделась по сторонам, словно ища, на кого бы ей опереться, и схватилась за сигарету.
    - Доставил, Тамара Павловна! – доложил, появляясь в холле, Сергей.
    - Спасибо, Сережа. Отдыхайте, - выжала, ни на кого не глядя, Тамара.
Сергей сдвинулся, пропуская в холл Феликса, вышел, и Тамара ощутила опустошенность, которая стала медленно заполняться гневом.
    - Скоты! – отрывисто пробормотала она. И шагнула к сыну, борясь с порывом обнять его. – Присядь… Я так этого не оставлю. Но об этом – потом. Я вызвала своего врача.
    - Психиатра? – вымученно съязвил Феликс. Добрался до ближайшего кресла и по-стариковски трудно опустился в него.
    - Терапевта. Надеюсь, хирург не потребуется.
    - Лучше я схожу в травмпункт. Сам.
    - Ты уже туда не пошел! – чуть не спустила на него Тамара свой гнев.
    - Как ты меня вычислила?
    - По поведению. Идиотскому. Но об этом – тоже потом. Сейчас тебе надо лечь.
    - Баба Муся мне уже приготовила постель. На веранде.
    - Я ей сказала, что ты останешься у меня.
    - Так и знал, что она меня заложит!
    - Что значит – заложит?! Тебя лечить надо! Долго! Возможно, в стационаре! Возможно, придется потом отправить тебя в санаторий!
    - На Канары?
    - Не язви! Не корчь из себя несгибаемого героя! Понимаю, ты только этим и держишься! Но ты первый сделал шаг к примирению, так давай, наконец, пойдем дальше!
    - Где мои документы?
    - Здесь. Но ты их не получишь, пока…
    - Потому что мой главный документ – это свидетельство о смерти? – резко перебил Феликс.
    - Свидетельство о смерти, - передернулась Тамара, - тебе потребуется, если ты не прекратишь валять дурака. Врач приехал! – объявила она с облегчением, услыхав три протяжных автомобильных гудка за воротами, и Феликс прочел на лице ее старательно скрываемое страдание.
    - Я не дам тебе помереть! – как поклялась Тамара. – Даже если мне для этого потребуется запереть тебя здесь и привязать к койке!
    - Не надо экстремизма, - попросил Феликс и поднялся, оттолкнувшись от поручней кресла. – Покажи, где мне лечь.

В боксе роддома молодая Тамара сунула ребенку сосок, и ее сумрачное зареванное лицо стало разглаживаться, наполняясь внутренним светом.

Дверь в сумрачную, с зашторенными окнами комнату приоткрылась, и озарив собой на мгновенье дверной проем, в полутьму вошла Римма.
    - Какими судьбами? – спросил Феликс из полутьмы.
    - Зашла навестить.
    - В эту крепость просто так не заходят. Сюда привозят.
    - Меня привезли, чтобы я попыталась хоть чуть-чуть поднять тебе настроение. Тамара Павловна говорит, у тебя депрессия.
    - Полежи с мое в темноте!
    - Все знают, что ты дневное существо! – не обиделась не его резкий тон Римма. – Дитя июльского полдня. Но у тебя сотрясение мозга, дитя, травма головы!
    - То есть, я почти идиот! – подхватил язвительно  Феликс. – Мной теперь можно распоряжаться, как вещью!
    - Тебе хотят помочь…
   -  В чем?! Перестать быть собой?! Ты, как я понял, переметнулась на ее сторону?! Может, вы уже и семьями дружите?!
    - Командир не знает, где я. Мне на работу  позвонили из приемной Тамары Павловны…
    - Мы оставили друг друга в покое. Навсегда. Я тебя оставил в покое. Так и передай ей, - с прежней непримиримостью исторг Феликс. – У тебя своя жизнь, у меня – своя.
    - Третья, - Римма осторожно присела на край его постели.
    - Почему – третья? - сбился Феликс с обличительного тона.
    - Первая – до армии, до всех тех событий, вторая – до этих…
    - Была еще одна. Параллельная. - не удержался Феликс на поверхности горячего льда. – Та, где мы играли свадьбу в балканском селе. Я бы узнал это село, если б увидел.
    - Увидишь, - пообещала Римма. – Раз тебе там было лучше всего, ты обязательно туда попадешь.
    - Я уже там был. Поэтому – нет. – Он зажмурился и спросил, просто чтобы что-то спросить: "Очень я похож на Петра?!»
    - Смотря, на какого. Если на святого…
    - На Котовского.
    - Бородой разве только.
    - И беззубостью.
    - Зубы – дело вставное.
    - Кто убил Петра? У тебя есть какие-то предположения?
    - Никаких, Счастливчик.
    - Ты так говоришь, потому что здесь "жучки"?
    - Я правда не знаю.
    - А я узнаю! Если выйду отсюда!
    - Узник замка Иф! - от души рассмеялась Римма. И, заразившись ее смехом, Феликс тоже улыбнулся, но спохватился и прикрыл рот ладонью.
    - Меня чем-то кололи, - пожаловался он.
    - Обезболивающими.
    - Я потом долго спал. До сих пор себя ощущаю, как на дне моря. Даже не знаю, что сегодня за день.
    - 12-е июля, - радостно сообщила Римма. – Я пришла поздравить тебя с днем рождения. Можно сказать, с двойным. Я принесла подарок, но ты его получишь чуть позже, когда тебе разрешат читать.
    - Что за подарок?
    - Сборник стихов Гарсиа Лорки. Мне не удалось тебя порадовать? – в шутку огорчилась она. – Ты ждал, что я подарю тебе саблю?
    - Напильник и ядерную боеголовку, - постарался он подыграть ей. Дернул уголком рта и закрыл глаза. – Извини, я что-то устал…
    - Это ты извини, что я засиделась, - Римма чуть коснулась рукой его руки поверх простыни. – Поправляйся!
Она вышла, тихо притворив дверь, и Феликс сжал кулаки.
    - День рожденья не удался, мама Тома! – отчеканил он в никуда.

Актеры, столпившиеся у доски объявлений, обсуждали список утверждения на роли так, словно речь шла о главнейшем событии в жизни страны. Для них, впрочем, это именно так и было, поскольку актер, в отличие от писателя и художника, мог состояться только при жизни, в пределах краткого "сейчас", зависящего от чужой, режиссерской, воли и прихоти.
    - Нет! Вы подумайте! – негодовала Глыбина. - Без всякого худсовета!…
    - Хозяин – барин, - вставила верная Хохлова.
    - Ну, это в память о Людмиле Платоновне, - попытался всех утихомирить Белов. – Ее первая настоящая роль – Джульетта…
    - Так он что, решил восстановить спектакль столетней давности? – не поняла Глыбина.
    - С Джульеттой – Ярыч? – съязвил кто-то.
    - Из нее Джульетта, как…
    - Режиссеру видней.
    - Я бы поняла, если б Лена! Но Ксана!…
    - Ксана понятно, где получила роль, - поджала Глыбина губы. И обернулась к вошедшей в фойе Гриневской. – Эльвира Герасимовна! Поздравляю! Вас утвердили на роль кормилицы! А мне роли, как всегда, не нашлось в новом спектакле Александра Борисовича! Посвященного, как вот говорит Илларион Петрович, памяти примадонны! Ну, еще бы он меня задействовал…
    - Нонна Дмитриевна! – воззвал Белов. – Это утверждение предварительное, не прошедшее через худсовет…
    - Так я и поверю, что кто-то выступит против  фаворитки!
    - Вы о ком, Нонна Дмитриевна?
    - О Ярыч!
    - Ксана – девочка даровитая, - попыталась соблюсти беспристрастность Гриневская. – А ее личная жизнь… Тут, кто не без греха…
    - Да это ужасно! – завопила Глыбина эксцентрично. – Когда профессионализм ничто, а интриги – все!
    - Спокойно, дамы! – одернул актрис Белов, а камеристка Хохлова шепнула своему кумиру - Глыбиной: "Пожаловал! Государь!"
Сашка вошел, бледно, рассеянно улыбаясь.
    - Здравствуйте, Саша! – тут же изменившись и голосами, и лицами, приветствовали его актеры. –  А  мы уже соскучились!… Без вас, без работы!… А вы нам сюрприз, оказывается, подготовили…
    - Все довольны? – с вялой небрежностью справился режиссер.
    - Все довольны никогда не бывают, - обронил Белов философски.
    - Значит, все недовольны! – ехидно заключил Сашка. – Увидите завтруппой, пришлите ко мне!

Стоя у распахнутого окна, Феликс обозревал пестрый сад внутри высокой ограды, когда дверь позади него распахнулась, и низкий женский голос с хрипотцой произнес: "Привет! А ты чего это встал?".
    - Привет, - медленно повернулся Феликс на голос.
    - Рая, будем знакомы. – Высокая поджарая женщина с прямыми широкими плечами и крепкими бедрами поставила на столик возле кровати поднос, накрытый салфеткой. – Между прочим, меня могут уволить за то, что ты торчишь у окна!
    - Меня не предупредили, что к окнам подходить запрещается.
    - Тебя предупредили, что у тебя постельный режим. Полный покой.
    - Для полноты покоя   отрубите мне голову!
    - На этот счет я никаких указаний не получала, - с такой же, как у него усмешкой, парировала Рая. – Завтракать садись.
И решительно шагнула задернуть шторы.
    - До конца хотя бы не закрывай, - попросил Феликс. – Ответственность за нарушение режима я возьму на себя.
    - Мне это не поможет!
Она все-таки оставила щель между шторами и обернулась к Феликсу – яркая женщина в цветной широкой юбке и пестрой, узлом завязанной под грудью рубахе, с каштановыми кудрями по плечи. На узком, с высокими скулами лице выделялись нервные ноздри и такие же нервные глаза -  светло-карие, упрямые, немного шальные. Эта женщина так  не вписывалась в микроклимат "крутой" дачи, что Феликс отметил одобрительно: "Не похоже, что ты здесь надрываешься цербером".
    - По совместительству! Я за садом смотрю, а поскольку я здесь все равно с утра до вечера, мы с хозяйкой договорились, что днем я буду присматривать за тобой. Меньше лишнего народа, больше в доме кислорода! – провозгласила она и, подмигнув Феликсу, направилась к двери.
    - Погоди! – окликнул ее Феликс. – Составь мне компанию!
    - Еще чего!
    - По штату не положено? – понял он. – Так я не принц.  Я узник, можно сказать.
    - С тобой много бы народа махнулось на такую тюрягу! – с сарказмом объявила она уже от дверей.
    - Эй! – крикнул Феликс ей вдогонку. – Кофе мне принеси, будь ласка!
    - Не положено! – долетело из коридора.
    - А я эту бурду пить не буду! – возмутился Феликс, закашлялся и, обвив себя руками за ребра, попытался восстановить дыхание.
    - Дожился, блин! – пробормотал он, когда это ему удалось. – Не каждому удается… - Добрался до окна, и снова раздернув шторы, уставился на добермана, деловито поднявшего лапу на ствол ближнего дерева.
    - Песик! – окликнул его Феликс. – Тебя как звать?
    - Какая тебе разница, как его звать, - послышалось сзади. Рая вернулась, держа в руке маленькую белую чашку без блюдца. – Вылезешь – порвет. Здесь из-за него прислуга долго не держится. Он то ничего, то вдруг сатанеет. Никакие "фу" не действуют!
    - А ты как же?
- Меня он уважает. Попытался было  выпендриться, но я ему показала, кто в стае вожак! Не из тех я, кто прогибается.
    - Это заметно, - улыбнулся, не размыкая губ, Феликс.
    - Не знаю, так ли я поступаю, нарушая врачебное предписание… - она поставила маленькую чашечку на поднос. – Твой кофе, сэр!
    - Сделай и себе. Раз уж ты все равно нарушаешь… Я уже просто дурею от одиночества.
    - Ладно! – почти сразу согласилась она. – Только ты поешь. Сколько сможешь. Что останется, я потом своей живности отнесу.
    - Ты кинолог?
    - Нет, у меня дома собака, кошка и муж.
    - И ты единственный кормилец! – угадал Феликс.
    - Единственный! – с вызовом подтвердила Рая.

    - Но, Александр Борисович!… - пыталась оправдаться завтруппой, некрасивая, но очень исполнительная женщина средних лет. – Вы же сами распорядились…
    - Когда я распорядился?!
    - Вы позвонили по телефону и сказали, что Ксана привезет распределение.
    - И?! – грозно вопросил Сашка.
    - И чтоб я вывесила…
    - Это вам Ксана так сказала?
    - Она сказала, что вы…
    - Я не знаю, у кого мозгов меньше, у вас или у Ксаны! – дал себе волю Александр Борисович. Безнаказанно отрываясь на подчиненных, он обретал повышенное чувство собственной значимости. Тем паче, что тихая кроткая Валентина прямо-таки провоцировала желание унизить ее. – Ладно, Ярыч! Она в театре без году неделя, но вы!… Валя, вы сколько лет работаете завтруппой?
    - Шестнадцать, - пролепетала несчастная.
    - И все эти годы вы исполняли распоряжения актрис?! Да я вас уволю к чертовой матери за вашу тупость! Видеть вас не могу!
Александр Борисович рухнул в кресло, картинно прикрыв ладонью глаза, а Валя, не в силах сдержать слезы, опрометью выскочила из кабинета. В предбаннике она угодила в сострадательные объятия Аллы Юрьевны.   
    - Что, опять?! На-ка вот! Я заранее накапала! Слышу – орет! – секретарша сунула Вале в руку стакан с валерьянкой. – Ничего, покричит и успокоится! Надо ему норов свой показать, а тебя он сразу же невзлюбил за что-то.
    - За то, что некрасивая, - всхлипнула Валя. – Я оскорбляю его эстетическое чувство.
    - Чувство чувством, - не стала разубеждать секретарь, - а работать без тебя он все равно не сможет.
    - Да он меня заездил вконец! И хоть бы раз спасибо сказал!
    - Обойдешься и без его спасибо.
    - Он, видно, пьян был, когда посылал ко мне Ксану! Когда я с ним говорила по телефону!
    - Тише! – шикнула Алла Юрьевна. – Пьян не пьян, а он художественный руководитель. Нервы дороже, Валечка. Плетью обуха не перешибешь.

Феликс и Рая пили кофе с пирожками и весело, непринужденно болтали. Так, словно давно и хорошо знали друг друга.
    - Никуда тебе отсюда драпать не надо! – убеждала Раиса. – Пользуйся услугами бесплатной медицины, раз случилась такая шара, а гордость свою…
    - Гордыню, - насмешливо уточнил Феликс.
    - Засунь в одно место! Зла тебе мать не сделает, а вот пару копий за тебя сломает без разговоров. Дорогушин со своими девками сюда перестал таскаться почему, как ты думаешь?
    - А он таскался?
    - С девками, с товарищами по партии! Такие пиры закатывали!
    - Ты-то как попала в этот оазис? Не с улице же.
    - С улицы! Вообще-то я инженер, а когда  завод приказал долго жить… Ну, это долго рассказывать, кем я только ни надрывалась. А потом одна дамочка, знакомая твоей матери, попросила присмотреть за садом, пока она будет в отъезде, а у меня талант к садоводству. Рука легкая. Так я той бабе, пока она на курорте загорала, такой на участке марафет навела, что она аж кипятком писала! Ну, и сосватала меня Дорогушиным. А я что? Мне с Тамарой Павловной детей не крестить! Мне мужика кормить надо, безработного по жизни.
    - Что так?
    - А так! – дала волю давно скрываемому раздражению Рая. – Мужики бывают трех видов. Мужики, инфанты и убежденные холостяки. Последние – самодостаточны, первые – кормильцы, каменная стена. А вторые – сосунки, либо на мамочкиной шее сидят, либо в каждой бабе ищут мамочку.
    - А меня ты к какой категории отнесла?
    - Тебя не знаю. Так, слышала разное. Но ты не инфант, можешь быть спокоен!
    - Здесь днем кто-нибудь бывает, кроме тебя?
    - А ты все побег замышляешь? – усмехнулась Раиса. –Расслабься! Здесь и пес, и сигнализация, и охрана у ворот – все, как у людей! Хозяева здесь редко бывают – кроме тех случаев, когда Дорогушин гуляет – но охрана дежурит круглосуточно. Через день приходит уборщица, а как тебя привезли, ночную сиделку взяла Тамара. Раньше еще и дневная была, теперь я за нее.
    - Не помню их, - нахмурился Феликс.
    - Сон у тебя крепкий, здоровый. Ты и меня, поди, не запомнил. Я тебя держать помогала, когда ты врача пытался ногой в челюсть достать! Он твои ребра сломанные ощупать хотел…
    - Я принесу ему свои извинения! И тебе приношу. За инцидент с ребрами, о  Ева этого рая!
    -  Прекрасная садовница! - поправила Раиса язвительно.
    -  Прекрасная! - с чувством подтвердил Феликс.
    - Это признание в любви? – хмыкнула Рая.
    - О любви поговорим, когда я оклемаюсь.
    - Рыжую девушку разве не к тебе привозили?
    - Она мужняя жена.
    - Так и я тоже!
    - Это очень облегчает общение! – заверил Феликс. – Сама видишь, я способен только на платонические чувства. И то с трудом.
    - Как мне везет! Ладно, мы поболтали, я тебя развлекла, а сейчас мне пора. Хозяйка того и гляди нагрянет.
И, подойдя к окну, Рая задернула шторы.
    - Нагрянет, застукает нас вдвоем, и  доберман тебя не спасет! – в спину ей шутливо посочувствовал Феликс. – Все-таки, как его кличут?
    - Барс.

Большой дворовой пес Барс, лохматый, каштановый с охристыми подпалинами, рванулся было, виляя хвостом, к калитке, в которую входила Тамара в сопровождении элегантного молодого блондина, но замер вдруг, вздыбил шерсть и угрожающе зарычал.
    - Барс! – прикрикнула Тамара. – Ты что, не узнал меня? Барс, фу!
Пес не двинулся с места, загораживая собой дорожку, и Тамара позвала раздраженно: "Мама! Отец! Кто-нибудь! Заберите своего кабыздоха!".
    - Барсик! – первым выскочил на ее крик девятилетний Феликс, - Барс, ко мне!
И вцепившись в шерсть пса, поволок его, упирающегося, к будке.
    - Ты почему не здороваешься?! – услыхал мальчик в спину себе и ответил с вызовом: "Я Барса держу! Он чужих не любит!".
В глазах Тамары сверкнула молния, но тут из дома выскочила всполошенная бабушка и затарахтела услужливо: "Томочка! Вот радость! Жаль, деда нет! У него нынче собрание! Он же, когда трезвый, партийный такой, активный! Вы чего встали-то? Что ж ты, как не своя, как не дома?"
Тамара вскинула подбородок и прошла вслед за бабушкой к крыльцу, метнув еще одну молнию в направлении мальчика и собаки.
    - Жаль, нет отца, - на свой лад повторила она фразу бабушки. – Без него этот вопрос не решаем.
    - Какой вопрос, Томочка? – испугалась бабушка.
    - Мне надо прописать Феликса у себя.
    - Зачем?!
    - Затем, что я хочу обменять квартиру на центр. На трехкомнатную. Успокойся! – прикрикнула она на бабушку.
Прокравшись по-партизански под окно, Феликс с тревогой прислушивался к разговору. Барс был рядом, и Феликс зажимал ему пасть, а пес вертел головой, вырываясь.
    - Без эксцессов, мама! Жить он будет у вас, а прописан у меня!
    - Согласно жилищному законодательству… - подал голос спутник Тамары.
    - Это мой юрист, - наконец-то представила его Тамара. – Артур, мама ничего не смыслит в законодательстве, она всего боится заранее. Любых перемен. Когда можно застать отца… адекватным?
Феликс не стал слушать дальше. Скользнув вдоль стены, выскочил на улицу и помчался по ней наперегонки с Барсом – перехватить деда. Уже смеркалось, когда он заприметил вдали знакомую фигуру и, вылетев из засады в кустах сирени, устремился навстречу.
    - Деда! Ты только ничего не подписывай! – зашелся он с разгона словами. – Она хитрая! Жадоба! Она всего себе хочет!
И вдруг, сразу же, успокоился – когда дед ласково потрепал его по вихрам.
    - Если что, дед, я ей сам все скажу. Все-все!

    - Передайте этому козлу… - на ходу рубила слова Тамара, не глядя на следующих за ней по пятам клерков, - что либо он покупает у меня плитку по той цене, по которой я ее продаю, либо он нарушает постановление госадминистрации, обязующее предпринимателей обустраивать территории, прилегающую к их точкам…
Она была так взвинчена, что не выбирала выражений. Ей хотелось поскорее избавиться от докучливой текучки.
    - И тогда против него будут применены санкции. А если он где-то на стороне купит плитку в пять раз дешевле, она обойдется ему в сто раз дороже! Я лично об этом позабочусь!
Она вошла в кабинет, резко хлопнув за собой дверью, и, как по заказу, в кабинете зазвонил телефон. Решив разом разрешить все проблемы, Тамара решительно взяла трубку.
    - Тома! – льстиво-ласково пропела мембрана. – Как хорошо, что я дозвонилась! А то звоню, звоню…
    - Я с кем говорю? – прервала Тамара враждебно.
    - Ты что, не узнала?! Ну, богатая буду! Это Эля, твоя подруга! Турфирма "Эль-Ина". Эль – отдельно, так оно как бы по-арабски, экзотичней, а в нашем деле, как в анекдоте, ты же знаешь: удивил, озадачил…
    - У тебя что-то срочное? – перебила Тамара. Подругу юности Элину Арутюнову она знала как редкостную болтушку, и, случись им оказаться в одной компании, подтрунивала над Элиной беззлобно, но не без ехидства: "Чтоб работать у Эли, надо пройти школу разведки и контрразведки. Только специалист уловит мысль в потоке ее словесного хаоса". Эту фразу Тамара обронила на одном из банкетов, где Эля, убежденная, что все вокруг от нее в  восторге, в течение получаса произносила тост. Тамара подала реплику вполголоса и с полуулыбкой, адресованной Эле, но услышали многие. Эля растерянно осеклась, а сидевший рядом с Тамарой Дорогушин – тогда еще не муж, а красавец-мужчина! – зааплодировал. Эля аплодисменты приняла на свой счет…  Отогнав образ Эли, который сейчас не развлек Тамару, а раздосадовал еще больше, мадам Дорогушина сосредоточилась на голосе, стрекочущем в трубке.
    - Мы уже заплатили и готовы заплатить еще! Мы не отказываемся! Но зачем же ломать мальчику жизнь! Он же еще мальчик!
    - Извини! – поморщилась Тамара. – Все сначала и коротко, если хочешь, чтобы я поняла.
    - Попробую! - страдальчески выдохнула Эля на своем конце провода. Она звонила из дома, из пышного купеческого кресла, в котором утопала с ногами, полураздетая по случаю жары. – Ты ведь меня знаешь, Тома, есть за мной грех, люблю поговорить! А с кем я могу поговорить по душам, когда на работе одни идиоты, дома…
    - Эля! – прикрикнула Тамара, и Эля спохватилась: "Да, да, я знаю, что звоню в офис! Так вот, мальчик, он сын моей приятельницы. Они поехали покататься, а перед этим выпили в баре. Я не оправдываю их, Тома, я очень возмущена! Ведь могло быть и хуже! Они могли разбиться!
    - Так что случилось?
    - Они сбили пешехода. В темном месте. Ни фонарей, ничего. И перехода там нет, так что потерпевший, я считаю, тоже несет ответственность!
    - Короче! – потеряла Тамара остатки терпение. – Они скрылись с места происшествия, а потерпевший скончался?
    - Он в реанимации, - Эля набрала побольше воздуха в легкие, чтоб новой эмоциональной речью склонить Тамару к своей версии ДТП, но Тамара опередила ее: "От  меня ты чего хочешь? Денег в долг?"
    - Да какие деньги, Тамара! – почти оскорбилась Эля. – Деньги у меня есть. Но у меня нет таких связей, как у тебя. Ну, представь! Тот человек отдаст Богу душу… не дай Бог, конечно!… а мальчика посадят! Чему хорошему он научится на зоне? Туда попадают по нелепой, ну, пусть трагической случайности, а выходят…
    - Эля, я такая же законопослушная гражданка, как ты, твоя приятельница и ее сын! – заранее не прониклась Элиной просьбой Тамара.
    - Ты все можешь, Тамара! Ты нас с собой не равняй! – заговорила Эля уже с нажимом. – Нам до тебя, как до Марса…
    - У меня хватает своих проблем.
    - Ты их решаешь, как семечки щелкаешь. Или как орешки. А наша проблема, по сравнению с проблемой твоего Феликса, это же вообще…
    - Ты о чем? – грозно перебила Тамара.
    - Ну, зачем я тебе буду что-то рассказывать?! Мы с тобой девчонками на танцульки бегали, всегда все-все друг о дружке знали…
    - Эля, я мало что знаю о тебе сегодня. И я не знаю, что ты имеешь в виду, говоря…
    - Ну, это дело об убийстве! Я не вникала…
    - Тогда откуда информация? Точнее говоря, деза?
    - Ой, Тома, вокруг столько врагов! Ты меня знаешь, я ко всем по-доброму отношусь, но когда за спиной…
    - Поконкретнее!
    - Лично я верю только тебе! – провозгласила собеседница патетически. – Вот ты скажешь мне : "Эля, это правда!", и для меня это будет правдой!
    - Не ходи вокруг да около, Эля.
    - Ну, хорошо! – совершила ментально Эля прыжок в море без парашюта. – Но только тебе! Больше – никому! В той машине была моя дочь!
    - В какой, на хрен, машине?!
    - Ты чем слушаешь?! В машине, которая совершила наезд! Моя младшая, Наташа, была за рулем! Ее парень, с которым они поехали покататься, он все взял на себя. Чтобы не втягивать нас, фирму, семью… И я теперь себя чувствую обязанной…
    - Ты где? – спросила Тамара. Она поняла, что по телефону ничего путного от подруги юности не добьется.
    - Дома, конечно, - удивилась ее непонятливости Эля. – Неужели ты думаешь я стану беседовать на такие темы из офиса? Там же везде уши, там…
    - Вари кофе! Через тридцать минут я буду у тебя. И сделай так, чтобы никто нас не отвлекал!

Феликс бродил по комнате, как по камере, от стены к стене, и бормотал, пытаясь разобраться в событиях: "Мельпомена" – средняя даже по городским масштабам кормушка. Даже если они многопрофильны; если культура – только "крыша", не облагаемая налогом… Петька – не ультра, он бы не полез в эту грязь, если б на него не наехали. Но они наехали, и Петьку заело. Заклинило, он азартный. Что он мне тогда говорил?… - вспоминал Феликс свой последний разговор с Петром. – "Я не хочу, чтоб тебя из-за меня убили…" И эти его замки на дверях! Были они раньше, или он их потом поставил? Не помню! Сашка… Что Сашка тер?  "Я ширма, я владею елочной мишурой, а властью, деньгами владеют совершенно другие люди. У Тамары только в "Мельпомене" 60 %, а по городу, по Крыму, а выше…" Петр задел Тамару? Или кого-то, кто позарился на ее большие проценты? Или все проще, и Петра прикончили из-за хаты?… Кто знал, что он одинокий? Да все! А кто недавно узнал? Димка из параллельного! Петр был у него как раз по поводу хаты! Может быть, у Димки есть клиентура, которой он поставляет квартиры жертв?! Такое ведь сплошь и рядом! Тогда где бумаги на "Мельпомену"? Я их не брал. Я, правда, и не искал ничего… Почему решили избавиться от меня? Я ведь случайно оказался у Петьки! Я вполне мог в то утро оказаться в любом другом месте. Или меня все равно бы нашли и привезли туда?… Хреновый из меня детектив! Мышление – гуманитарное, путаюсь… Помоги мне, Петька! Приснись мне и помоги разобраться со всей этой бедой!…

К Эле Тамара ехала, превозмогая себя: времена, когда общение с подругой доставляло ей удовольствие, давно канули в прошлое. Все последние годы Эля Тамару больше, чем раздражала – бесила. И сейчас, чтоб не дать бешенству возобладать над здравым смыслом, Тамара силилась восстановить в себе прежнее чувство к Эле – чувство завистливого подросткового поклонения. Ведь было у Эли все, о чем Тамара и не мечтала: своя комната с полированной мебелью, с проигрывателем на крышке стола, модные вещи, косметика!… Эля и Тамара договорились поехать вечером на танцы в военно-морское училище. Надев все самое лучшее, уложив буйные волосы в затейливую прическу, Тамара явилась за Элей в точно назначенное время и застала подругу даже не в разгар сборов, а в самом их начале. Неприбранная, в распахнутом халате, Эля металась по квартире, бестолково тычась то в комнату, то в ванную, то к туалетному столику в прихожей.
    - Мам! – кричала она. – Ты не видела мой свитер? Да не этот, а голубой! Ты, наверное, сунула его в стирку, а я ищу!…
Эля кинулась к ящику с грязным бельем и принялась рыться в нем, вышвыривая на пол содержимое короба.
    - Если он в стирке, как ты его наденешь? – невозмутимо спросили из-за стены.
    - Он был чистый! Это ты, как начинаешь собирать хлам по комнатам…
    - Какой хлам, доча?
    - А!… Извини, Тома, ты же видишь! Ничего нельзя нигде положить! Просто дурдом какой-то!
    - Надень что-нибудь другое, - посоветовал из-за стены басок Элиной  матери.
    - А что у меня есть приличного в гардеробе?! – за живое задела Эля  Тамару, и Тамара вспыхнула, как от пощечины. – Все сто лет назад вышло из моды!
    - Неправда.
    - А вот и правда! Я хотела одеться так, как мне хотелось, а ты…
    - Мы опоздаем, - напомнила Тамара. Она так и стояла на пороге, в пальто, но Эля не замечала этого.
    - Но я же не поеду вот так! – взвыла Эля, потрясая на себе халат.
    - У тебя было время…
    - У меня его не было! Потому что меня заставили сперва пылесосить эру чертову квартиру, потом погнали за хлебом и молоком!…
    - Давай быстрее! – прервала Тамара монолог, грозивший стать получасовым.
    - Не могу я быстрее! Когда я не знаю, где у меня что лежит!
Она снова заметалась по комнатам, и Тамара приказала себе отвлечься. Ни пройти, ни раздеться Эля ей так и не предложила, и Тамара расстегнула пальто, чтоб не простыть, когда они с Элей выйдут, наконец, на мороз. Пальто у Тамары было демисезонное, на "рыбьем меху", и для тепла она надела под него старую отцовскую кацавейку. Кацавейка привлекла внимание Эли.
    - Что это на тебе? – с детским любопытством спросила она.
    - Собирайся. Это я суну в пакет и сдам в гардероб.
    - Покажи! Ой, какая штука хипповая! И я такую хочу! Слушай, а давай поменяемся? У меня свитер есть зеленый, он мне не так, чтобы очень. Не подумай, он почти ненадеванный!
    - Не могу, - оборвала Тамара, начиная злиться. – Это папашкина.
    - Договорись!
    - Ты идешь или нет?! – взвилась Тамара. – Если нет, я еду одна!
    - Какая ты! – обиделась Эля. – Можно подумать, нас там кто-то ждет - не дождется…
    - Я еду, а ты, как хочешь!
    - Ну, подожди минутку! Ну, минутку еще! Сейчас я буду готова! – взмолилась Эля, и в голосе ее прозвучала обида:Тамара не проникалась к Эле сочувствием. Вместо сочувствия к бедной Золушке-Эле Тамара испытала острое желание хоть как-то ей досадить. Поэтому она прошла, не разуваясь, к зеркалу и стала перебирать духи и помады на подзеркальнике.
    - Ну, куда ты в сапогах!… - возмутилась Эля.
    - Мне долго разуваться. А ноги я вытерла.
    - Все равно! Если бы я к тебе пришла прямо с улицы, и всю грязь… Кстати, Тома! Мы с тобой уже двести лет знакомы, а ты меня к себе ни разу  не пригласила! Это даже как-то странно между подругами!
    - Не могу я никого приглашать, - вспыхнула  Тамара и, чтобы чем-то занять руки, непроизвольно сжавшиеся в кулаки, взяла тюбик с помадой.
    - Тебе не разрешают приводить подруг? – ужаснулась ее домашнему рабству Эля. И выхватила в ужасе тюбик из Тамариных пальцев: "Ты что! Это же мамина! Никогда нельзя пользоваться чужой помадой, потому что губы – это источник инфекции! Вот эту возьми. Я все равно ей не пользуюсь. Тут еще… - выдавила она из тюбика подтаявшую буро-красную массу. – Тут еще полно!"
    - Я не нищенка! – злым шепотом выдохнула Тамара и, быстро прошагав к двери, с грохотом захлопнула ее за собой.
    - Тома! – раздался вдогонку ей истошный вопль Эли. – Тома, ты не так поняла! Да подожди же ты! Ну, вернись!
На повороте лестницы Тамара глянула мельком вверх и увидела Элю, все еще распатланную, с расческой в руке.
    - Тома, я дура! – кричала с искренним раскаянием Эля. – Но я совсем не то хотела сказать! Я не со зла!…

Тамаре Павловне Дорогушиной открыла дверь сама Эля. Как и  тридцать лет назад, она была неприбранной, в распахнутом халате почти на голое тело. Это белое обрюзгшее тело вызвало у Тамары гримасу отвращения, но Эля, замурованная внутрь собственного эмоционального хаоса, ничего не заметила.
    - Я в неглиже, - сообщила она для проформы. – Мужиков в доме нет, а я жару ну совершенно не выношу! С моим давлением…
    - Мне разуться? – язвительно спросила Тамара.
И, не дожидаясь ответа, прошла в туфлях в комнату.
    - Только, пожалуйста… тут ковер, - залепетала вдогонку Эля. – Я скажу Тане, чтобы подала тапочки. Ты извини, но этот ковер, пока очистишь… Натуральная Персия.
    - У меня мало времени, - пренебрегла Тамара эксклюзивностью ковра. – Очень мало.
    - Но мы же будем пить кофе! Сейчас я сварю! Тане ничего нельзя поручить. Она все равно, как надо, не сварит! Пойло сварит, которое сама пьет…
    - Мне некогда ждать.
    - Но это одна минута! Слушай, а давай перейдем на кухню? – озарило Элю. – Я займусь кофе, а ты…
    - Кофе можешь не варить, - смилостивилась злорадно Тамара над Элиной любовью к вещам. – Идем!
    - Таня! – топая впереди нее, воззвала Эля. – Таня, ты пока пропылесось залу, а мы тут…
    - А борщ? – растерялась худая бледная Таня.
    - Я сама доварю борщ! Ты все равно не сделаешь, как мне надо! Таня, мне надо поговорить с подругой! Это, между прочим, сама…
    - Эля! - резко перебила Тамара.
    - Хорошо, Элина Михайловна…
Как и подозревала Тамара, на кухне Эля немедленно занялась готовкой.
    - Я тоже спешу, извини, - важно проинформировала она. – Через полчаса моя Наташа придет из школы. Такое несчастье, Тома, просто беда!
    - Что болтают о моем сыне Феликсе? – не прониклась Тамара ее бедой.
    - При чем здесь твой Феликс? Это у меня горе!
    - Я не буду слушать про твое горе, пока ты не расскажешь о моем сыне.
    - Да у тебя-то все в порядке! У тебя мужик под боком, есть кому поддержать!…
    - Сбавь обороты! – брезгливо приказала Тамара. – Я у тебя мужа не уводила.
    - Конечно! Я его сама выгнала! Ну, на что мне, скажи, нужен в доме паразит, который только детей делать и умел!
    - Вернемся к моему сыну.
    - Но я тебе звонила из-за Наташи!
    - Я палец о палец ради вас не ударю, пока ты не выложишь мне все, что болтают обо мне и моем сыне Феликсе. Поняла? Хватит мельтешить! Сядь!
    - Но…
    - Сядь, или я уйду!
    - Ты стала какая-то… - упрекнула Эля, но села. – Нетерпеливая… - нашла она самое безобидное слово.
    - Итак? – не дала Тамара вовлечь себя в обсуждение своих качеств.
    - Но я даже не знаю, с чего начать! У меня просто голова кругом из-за Натуси! Со старшей-то, с Яночкой, никогда никаких проблем…
    - Стоп!
    - Ну, что я знаю? Какие-то фрагменты разговоров…  Я толком не поняла.
    - Излагай, как поняла.
    - Тома, версии – разные! По одной твой сын – киллер, ты его выкупила и отправила за границу по фальшивым документам! По другой он борец за народ, он на тебя накопал что-то такое, что ты решила от него избавиться, и он то ли убит, то ли без вести пропал.
    - В обоих случаях, я – сука, каких поискать! – резюмировала жестко Тамара. – Беспредельщица, мать мафии.
    - Во всех случаях, - со свойственной недалеким людям прямолинейностью изрекла Эля. – у тебя есть возможность распутать любую ситуацию.
    - Мой сын… - отказалась Тамара понять далеко не прозрачный намек, - находится у меня на даче. Он там лечится после того, как был избит в городе какими-то отморозками. Что до убийства его друга, то там имела место обычная бытовая ссора, к которой Феликс никакого отношения не имеет. Виновные задержаны и полностью признали свою вину.
    - А кто виновные? – с жадным любопытством спросила Эля.
    - Бомжи. Покойный знал их по лучшим их временам, впустил в квартиру. Он и раньше имел глупость впускать их, а в тот вечер ему потребовалась компания…   Все так банально, что даже неинтересно!
    - Феликса тоже – бомжи?…
    - Феликс пешком возвращался от Петра, к нему привязались какие-то подростки. Он их не запомнил, потому что они напали на него сзади. Все прочее – попытки скомпрометировать меня. Мне крайне досадно, Эля, что ты купилась на такую дешевку. – Тамара встала.
    - Погоди! – встрепенулась Эля. – А кофе!
    - Вари свой борщ!
    - А моя Натуся? Ты нам поможешь?!
    - Я не желаю иметь ничего общего с людьми… Неважно, сколько им лет, вполне достаточно, чтоб отвечать за свои поступки… С людьми, которые бросили свою жертву умирать на дороге! Ты, кажется, христианка, Эля, по воскресеньям в церковь бегаешь, с дочкой?! Вот и спроси у попа…
    - Тома! – в панике устремилась за ней Эля. – Сделанного не воротишь! Надо думать о детях! Они же дети!!
    - Ты даже не знаешь, кто он, тот, кого они сбили? – с торжеством давно сдерживаемой злости спросила Тамара.
    - Знаю! Просто сейчас мне не до него! Мы оплатили его пребывание в больнице! Какой-то пацан! Может быть, как раз из таких, которые избили твоего Феликса! Ну вот, что он делал ночью на улице?!
    - Дожидался, когда твоя дочь на него наедет! – вбила Тамара последний гвоздь в гроб их давней дружбы с Элиной.
Она почувствовала облегчение, почти радость от сказанного и ушла, не оборачиваясь, обронив на ходу с ухмылкой: " Я знаю, что ты сейчас будешь делать! Начнешь звонить всем подряд и поливать меня грязью!"
И добавила с давней подростковой ненавистью, изживая, наконец, эту ненависть: "Сука зажратая!".
Довольная собой, Тамара не спеша спустилась по лестнице, сопровождаемая бурными рыданиями Элины.

Тамара покидала банкет, центром которого тщетно старалась стать Эля, под руку с Дорогушиным – блистательным Дорогушиным, этим желанным дорогим приобретением – и завистливый Элин взгляд буравил затылок ей, добавляя лавров к триумфу.
    - Эля просто дура, - и небрежно, и снисходительно, как бы оправдывая подругу юности, говорила Тамара. – Добрая, непосредственная, но – дура. Не зря говорят, что от сочетания славянской и кавказской кровей рождаются либо гении либо идиоты!
    - Так ты расистка! – в притворном ужасе отшатнулся от нее Дорогушин. – В смысле, шовинистка?!
    - Посмотри на меня! – Тамара остановилась и развернулась к нему, позволяя вволю налюбоваться своей статью. – Высокая Порта налицо! У меня и греки, и армяне, и болгары были в роду, дело не в этом…
    - Дело в том, что ты за что-то не любишь свою подругу!
    - За что-то не люблю, - неохотно согласилась Тамара. – Но, будь она чистопородной русачкой, я бы, наверное, не любила ее еще больше. Потому что вот она точно была бы шовинисткой! Когда человек ничего из себя не представляет, он кичится тем, в чем его персональной заслуги нет: национальностью или религиозной принадлежностью… Я бы ненавидела ее за Высокую Порту!
Тамара вскинула вызывающе голову, и в лице ее с тяжелым подбородком и низким лбом над сросшимися на переносице бровями Дорогушину почудилось нечто столь воинственно-янычарское, что он пробормотал с невольным внутренним трепетом: "Да, солнышко, тебе не хватает только этого…"
    - Ятагана, - подсказала Тамара и вновь взяла его под руку. – Я и без него управлюсь!

Усаживаясь в машину, Тамара вознамерилась выбросить из головы раз и навсегда все, что связано с Элей, но память не подчинилась. Память – растревоженная душа прошлого – тут же подсунула очередную картинку: Тамара и Дорогушин садились в машину, когда по ступеням ресторана сбежала Эля и призывно замахала рукой: " Тома! Вы меня не подбросите? Я отпустила свое авто!"
При слове "авто", произнесенном с какой-то особой важностью, Тамару передернуло.
    - Извини, мы спешим! – заявила она, заталкивая Дорогушина в кабину. – Нам совершенно не по дороге! Тут есть, кому подбросить такую даму, как ты!
Эля растерялась, она явно не ожидала отказа.
Еще раз бросив ей "Извини!", Тамара приказала шоферу: "Трогай!".
    - Как-то не очень хорошо получилось… - Дорогушин почувствовал себя неуютно.
    - Уверяю тебя, Эля не пропадет. Эля умеет припахивать людей. Милое, нежное, беззащитное существо!
    - Как же она управляется с фирмой?
    - Фирму основал бывший муж, а сейчас все дела ведет старшая дочь. Кстати, толковая девка. Поэтому Эля приватизировала ее и решила оставить в старых девах. Поскольку сама Эля только портит все, к чему проявляет интерес… Ты о чем задумался, Эдик?
    - Ни о чем! –  заверил Дорогушин.
    - Если о Яне Вышневецкой…
    - Кто это?
    - Дочь Эли. Могу познакомить.
    - Боже упаси, солнышко! – вознегодовал Дорогушин. – Не надо таких шуток! Мне нужна только ты!
Он придвинулся к ней ближе, обнял, припал губами к ее шее, пополз по подбородку к губам горячими влажными поцелуями, и Тамара против воли расслабилась, стала отвечать на его ласки, ничуть не смущаясь присутствием шофера.

Рая застала Феликса отжимающимся от пола.
    - Совсем с приветом? – яростно спросила она, опуская поднос с завтраком на столик.
    - Меня учили, что движение – это жизнь!
    - Смотря какое! Есть и противоположное жизни…
    - Мне было лучше до того, как я слег. Сам ведь добрался черте откуда!
    - Стресс творит чудеса. Но ты б все равно свалился, потому что в стрессе люди долго не живут. Прошу пана! – и она эффектным жестом откинула салфетку с подноса.
    - Только если пани соблаговолит…
    - У пани полно работы в саду.
    - В саду я тебе составлю компанию. Если ты привяжешь собаку.
    - С чего ты взял, что я возьму тебя в сад?
    - Заключенным полагаются прогулки.
    - Ты не заключенный, ты тяжелобольной. С дьявольски тяжелым характером, - отрезала Рая и добавила совсем другим тоном. – Поговори с матерью. Если она разрешит, нет проблем!
    - Я не видел ее два дня.
    - Три. Но она звонит. Извини, но если я нарушу предписания, меня даже Барс не спасет. Причем, я отсюда вылечу без зарплаты и ладно, если меня еще и не оштрафуют!
    - Даже так?
    - А если меня оштрафуют, мне придется хату продавать, чтоб расплатиться с хозяйкой. Так что не вздумай ляпнуть ей, что я пила с тобой кофе. Что ты вообще его пил!
    - Погоди! – остановил Раису в дверях потемневший от негодования Феликс. – И ты согласилась на такие условия?!
    - А у меня есть выбор? – парировала Раиса с вызовом. И тут же погасила взгляд. – Пока что все в порядке. Она платит, я ей ничего не загубила, ни одного цветка не сорвала. Здесь люди не только из-за Барса долго не держатся, в основном, из-за хозяйки… Я ничего тебе не говорила!
Когда она вышла, Феликс, взбешенный услышанным, набросил салфетку на поднос с  завтраком, подошел к окну и рывком распахнул обе створки. Он увидел, как Рая спустилась с крыльца, завернула за угол, и через секунду там возникло, разрастаясь, тонкое радужное облако – Рая включила шланг.

Рая поливала клумбу, когда рядом послышалось властное: "Прервитесь!". Опустив шланг, Рая повернулась к хозяйке, готовая выслушать указания, и увидела, что лицо Тамары Павловны излучает ненависть.
    - Вы вчера нарезали роз! – утвердительно произнесла Тамара.
    - Не я, - выдержала ее взгляд Рая.
    - А кто?
    - Спросите у Эдуарда Константиновича.
    - Ему-то зачем?!
    - Спросите у него.
    - Лучше признайтесь!
    - Мне не нужны ваши розы, Тамара Павловна, у меня есть свои.
    - А Эдуарду Константиновичу, значит, нужны?!
    - Спросите у него.
Тамара поняла, что прислуга ушла в глухую оборону, не желая оказаться меж двух огней, а Тамара и хотела и не хотела убедиться в своих  подозрениях.
    - Он был вчера не один? – подсказала она Рае выход из тупика.
    - С товарищами по партии.
    - Кто-нибудь оставался на ночь?
    - Я ушла, как обычно, в пять. Спросите…
    - Спрошу! Если сочту нужным! А сейчас я вас спрашиваю: кто ушел отсюда с букетом? Охранник указал на вас.
    - Вот пусть он это при мне повторит! – не сдержала возмущение Рая. – Позвоните ему. Ведь это вчерашний охранник, Юра?
    - Вы тут все сговорились против меня! – вспыхнула Тамара. Садовницу не удалось взять на испуг, и это добавило Тамаре желания немедленно кого-нибудь покарать. – Я вас прощу на первый раз, если вы честно признаетесь.
    - Пусть Юра при мне скажет, что это я, - не сдавалась на милость заведомой победительницы прислуга. – Чтоб мне знать, здороваться с ним в городе или нет.
    - Вот вы как?… - протянула с невольным уважением мадам Дорогушина.
    - Между прочим… - сорвалась с тормозов Раиса, - вот эту розу… Это чайная роза, таких уже нет… Эту розу я вам пересадила с материной дачи. Вы только понюхайте! Теперешние розы не пахнут! Причем, я вам ее не продала, а просто посадила! Молча!
    - Так я вам еще и должна осталась?! – окрысилась Тамара. – Забирайте свою вонючую розу и…
    - Розу я вам оставлю! – не убоялась Раиса. – На память об этом разговоре! Как я полагаю, мое жалование пойдет на оплату букета для приятельниц вашего супруга!
Она развернулась было уйти, но Тамара рявкнула: " Я вас еще не отпускала".
    - Что еще? – обернулась Рая.
Мадам Дорогушина готова была обрушить все мыслимые кары на голову этой голодранки, посмевшей так с ней разговаривать, выложившей в зашоре то, чего Тамара и добивалась, но глянув в бледное, с пронзительными глазами лицо, неожиданно успокоилась: люди с такими лицами не способны ни красть, ни врать, а в окружении мадам Дорогушиной таких лиц давно уже не встречалось.
    - Идите работайте, - выжала Тамара. – За розу я вам заплачу в аванс.
И, не желая выслушивать возражения, решительно направилась к дому.
Дорогушин дрых в своей спальне на втором этаже. Тамара с омерзением оглядела его через полуоткрытую дверь, прошла в ванную и сразу же обнаружила на полочке чужой лосьон. Брезгливо, двумя пальцами, взяла его и, внеся в спальню супруга, опустила на сервировочный столик с остатками пиршества.
    - А идите вы все! – поливая сад, бормотала  Рая. – Любовники, любовницы… Хозяева жизни!… Сынульки! – добавила она, увидав в окне Феликса.

Сгустился сумрак, когда Тамара открыла дверь своей городской квартиры, и сразу же ей навстречу буквально выскочил Дорогушин: "Солнышко! Наконец-то!".
Тамара не ответила, освобождаясь от туфлей, и Дорогушин решился пошутить: "Извини, что без тапочек в зубах…"
    - Кончай этот цирк! – неприветливо отозвалась Тамара.
    - Я волновался! – изобразил обиду Эдуард Константинович. – Обзвонил всех твоих подруг…
    - У меня нет подруг.
    - Эля так меня загрузила…
    - Эля мне давно не подруга.
Тамара отодвинула Дорогушина и направилась в спальню.
    - Мы разве не будем ужинать? – расстроился Дорогушин.
    - Ужинай, кто тебе не дает!
    - Ну, что опять? – с укоризной вопросил Эдуард Константинович. – Твой сын нашелся, его состояние не внушает опасений. Солнышко, ты же разумный человек!
Не обращая внимания на мужа, Тамара принялась раздеваться. Дорогушин следил за ней, с удивлением сознавая, что она снова возбуждает его, как на заре их супружества.
    - Я продолжаю настаивать на отдыхе, - вкрадчиво заговорил Дорогушин, - Сейчас, когда ситуация вошла в русло, когда она под контролем…
Тамара накинула халат, вынула из шкафа стопку постельного белья и прошествовала мимо Дорогушина в одну из гостевых комнат. Эдуард Константинович увязался за ней, продолжая говорить.
    - Поедем втроем, ты, я и твой сын. Его давно пора пристроить к делу, познакомить с какой-нибудь молодой бизнес-леди, с той же дочкой твоей Эли, как ее… с Яной Вышневецкой.
    - С каких пор ты стал сватьей бабой Бабарихой? – ухмыльнулась Тамара.
    - Я рассуждаю, как мужчина. Как женатый мужчина. Если парень попадет в хорошие руки…
Тамара вдруг рассмеялась тем грудным волнующим смехом, что действовал на мужчин эффективней любых парфюмерно-косметических ухищрений.
    - Не все зависит от скульптора, - сообщила она, насмешливо глянув на Дорогушина. – Если материал – дрянь…
    - Ты считаешь, что твой сын?…
    - Я не о нем, Эдик, - Тамара бросила белье на кровать и развернулась всем корпусом к Дорогушину. – Разводиться с тобой я погожу, это нам не к спеху… если, конечно, ты не намерен в ближайшее время обвенчаться с Яной Вышневецкой.
    - Да я в глаза ее ни разу не видел! – сорвался на крик Эдуард Константинович. – Я ее упомянул к слову!
    - Мне все равно, - ожгла его Тамара греческим огнем взгляда. – Мы будем жить, как жили. С той разницей, что тебе не придется  скрывать от меня свои адюльтеры. Чем тебя это не устраивает?
    - Всем! – побагровел Дорогушин. – Я хочу тебя, Тома! Очень тебя хочу! Прямо сейчас!
Он устремился к Тамаре с намерением обнять ее – в нем и в самом деле проснулось желание – но Тамара сильно оттолкнула его, и он уселся с размаха на стерильную, казенно-безликую постель.
    - Меня многие хотят, Эдик, - жестко просветила его Тамара. – Причем,  как женщину!
    - Так ведь и я… - попытался воспрять духом и телом Эдуард Константинович.
    - Меня всегда любили мужчины, с самой юности. За то, что я люблю мужчин. Но я мужчин люблю, а не подонков! – она резко выставила ладонь, не давая Дорогушину возмутиться. – Потому что я – Женщина. А ты самец, Дорогушин. Мелкий самец. Очень мелкого вида. Многочисленного, к несчастью. Все сказано! Я устала и хочу лечь!
И, склонив издевательски к плечу голову, она произнесла медовым, полным отвращения голосом: "Ты еще не ужинал, дорогой. Нельзя же так наплевательски к себе относиться!".
Эдуард Константинович не сдержался – он обдал Тамару ответной ненавистью.

Тамара услышала, как вызывающе хлопнула входная дверь, усмехнулась победно и, прошествовав к зеркалу в гостиной, замерла перед своим отражением – все придирчивей, все разочарованней рассматривая себя…

В паузе между танцами, стоя за колонной в актовом зале училища, Тамара разглядывала с пренебрежительно-надменной гримасой ярмарку женихов и невест. Курсанты оценивали нарядных девиц как товар, представленный в широком ассортименте. Девицы кокетничали, нарочито громко и жеманно хихикая. Раскрасневшаяся Эля что-то втолковав худому светловолосому юноше, отвернулась от него и заторопилась к Тамаре.
    - Том! Один мальчик, приятель моего мальчика, он хочет познакомиться с тобой, но не решается подойти!
    - Я что, такая страшная? – с чувством превосходства над окружающим ее девичьим "цветником" спросила Тамара.
    - Нет, но у тебя такой вид… Он говорит – неприступный. И правда неприступный.
    - Эля, я на свой счет не обольщаюсь и не заблуждаюсь, в этом моя сила, - снисходительно, как взрослая, много повидавшая женщина девочке-подростку, объявила Тамара Эле. – Я не корчу из себя черте что, и мне наплевать, нравлюсь я кому-то или не нравится. Я – это я, такая, как есть!
    - Так можно тебя с ним познакомить? – глядя на нее с доверчивым обожанием, уточнила Эля.
Тамара повела величественно плечом: "Пусть подойдет".
Грянула музыка. Эля стала протискиваться сквозь толпу, начавшую отплясывать шейк, к своему светловолосому юноше. Они о чем-то поговорили, выпали из поля зрения Тамары и появились уже откуда-то сбоку, в сопровождении третьего.
    - Моя подруга! – глядя с любовью на Тамару, начала Эля. – А это Максим. – представила она своего блондинчика. – А это…
Тамара глянула искоса на того, кого к ней подвели, и с трудом удержала на лице надменное выражение. Ей вдруг сделалось плохо. Так страшно, что колени подогнулись, а сердце на миг перестало биться. Хотя ничего страшного не было в оказавшемся перед ней человеке. С которым они остались вдруг один на один в неизвестно куда канувшем многолюдии. Которого для себя она сразу же окрестила Лучезаром.
Он был не просто красив – он был красив ослепительно. До такой степени, что Тамара не смогла разглядеть толком его черты, чтобы осмеять их и так спастись. И красив он был не журнально-киношной мишурной красотой, а мужской, властно-вкрадчивой, той, что идет из глубин крови.
    - Потанцуем? – спросил он шершавым, чуть на придыхе голосом, но Тамара уже справилась с парализовавшей ее растерянностью.
    - Я не танцую, - ответила она с небрежным высокомерием королевы.
    - А может, попробуем?
Он не ушел, получив отказ, и боковым зрением Тамара продолжала видеть его четкий, скульптурный  профиль.
    - Вы разве не на танцы сюда приехали?
    - Я с подругой приехала, за компанию, - решительно отсекла себя Тамара от племени соискательниц партий. – Чтоб ей не возвращаться одной.
    - Персональная телохранительница?
    - Что-то вроде.
    - И вам не скучно?
    - Мне нравится смотреть на людей. Это меня развлекает больше, чем танцы.
    - Меня тоже.
Тамара вскинула на него глаза, и они столкнулись взглядами. У Тамары хватило самообладания вынести его взгляд – взгляд Мужчины, обращенный на Женщину.
    - Извини, я забыл, как тебя зовут… - перешел он на ты - Ты здесь единственная, к кому хочется подойти. В общем, я так засмотрелся на тебя, что забыл…
    - Я тоже, - призналась Тамара. – Можно, я буду звать тебя Лучезар? Тебе идет это имя.
    - А я буду звать тебя Тамарой, если не возражаешь.
    - Именно так меня и зовут.
В гардеробе он подал ей пальто, и она никак не могла попасть в рукава: "Я привыкла сама…".
    - Я так и понял, что ты самостоятельная девушка.
Свою поддевку – кацавейку отца – надеть она постеснялась. Она чуть не оставила ее в гардеробе, но Лучезар проявил наблюдательность, вогнавшую ее в краску: "Тут еще твой пакет. Наверное, я поторопился подать пальто?"
И Тамара выпалила, мучительно стесняясь своей нищеты и что сил есть скрывая свой стыд: "Это я Эле прихватила. Ей нравится все хипповое".
Широко шагнула на воздух и подняла лицо к мелким зимним звездам.
    - Потеплело… - сообщил Лучезар и обнял ее сзади за плечи.
Тамара сбросила с себя его руки. Она смотрела в небо – с бессильным вызовом судьбе.

Тамара смотрела в лицо Возлюбленному, и в глазах ее стояло желание. Не предложение себя, закамуфлированное той или иной миной приличия – желание получить Его, помноженное на волю и мастерство жрицы храма Астарты.
Перед натиском такого желания Он не мог да и не хотел устоять.
    - Но где?… - только и прошептал он, прикасаясь к ней, как к раскаленному сосуду.
    - Все равно… - выдохнула она. – Я не могу больше… Я – все…
И повисла на нем, теснее прижимая его к себе: "Ты второй в моей жизни мужчина, который родился… как для меня!"
    - Ты… - забормотал он, уже не в силах соблюдать осторожность. – Ты сумасшедшая… Здесь же всюду люди… Давай спустимся в машину, в гараж… Отпусти меня на минутку! Ну, отпусти!
Сквозь багровую пелену, застлавшую зрение, она потянулась к нему на ощупь и простонала: "Я не хочу и тебя потерять!"
    - А кто был он?…
Она обнимала его, извиваясь под ним и на нем. Она была с ними обоими пепеременно, и оба они были частью ее самой…
    - После него я думала, что разучилась любить… Навсегда.
В подземном гараже, на заднем сиденьи автомобиля, они наконец-то оторвались друг от друга, и он принялся заталкивать рубаху в брюки.
    - Ты сумасшедшая, Томка… И я.
    - Все тайное…
    - Нам обоим не нужны сейчас дополнительные сложности. Правда, малыш? – Он укоризненно и ласково коснулся ее щеки: "Надеюсь, никто не видел, как мы спускались в гараж".
    - Я не помню, как мы спускались. Но раз мы здесь. Для чего-то же мы спускались… Ты решил отвезти меня на вокзал.
    - Да! – кивнул он с шутливой важностью. – Я решил!
Перебрался за руль, выехал за ворота и уже вливаясь в автомобильный поток, спросил: "А все-таки, Тома, он – это кто?"
    - Нам не надо знать про наших других, - ответила она убежденно. Она поправляла макияж перед зеркальцем. – Они нас не касаются, когда мы вдвоем.
И добавила, пряча зеркальце в сумку: "Он был моей выдумкой. Мечтой о тебе".
    - Если б не дети… -  произнес Он с сожалением.
    - Дети – заведомо пустая трата себя! – жестко заявила Тамара.

Сашка одиноко бродил по квартире, что сил есть сражаясь со страхом одиночества. Включал  и выключал телевизор, доставал с полки книги и засовывал их обратно…
    - Жизнь продолжается! – вслух внушал он себе. – Я выбит из колеи, но я не сопляк, не слюнтяй, я справлюсь…
Звонок в дверь застал Александра Борисовича у холодильника – в тот именно миг, когда он все же решился дать себе поблажку и выпить водки. Сашка захлопнул холодильник, подошел к двери и спросил нарочито недовольно: "Кто?".
    - Свои, - ответил Дорогушин.
Сашка не обрадовался, но все же открыл.
    - Я работал, - хмуро объявил он.
    - Выпить найдется? – справился Дорогушин, проигнорировав Сашкино сообщение.
    - Я завязал. Как ты мне и посоветовал, Эдик.
    - Это хорошо, что ты прислушиваешься к моим советам… - с нехорошей интонацией произнес Эдуард Константинович.
    - У тебя неприятности?
    - У нас! – поправил Дорогушин со значением.
    - У меня все хорошо! – как мог жестко объявил Сашка. – Я работаю.
    - Работа лечит! – хмыкнул издевательски Дорогушин, не обнаружив нигде и следа плодотворной творческой деятельности Панова. – Вешалку свою ждешь?
    - Я попросил бы!…
    - Это я попрошу! Внимательно меня выслушать и последовать моему совету!
    - Эдик, таким тоном…
    - Ах, какие мы цацы! Не рано ты решил поссориться с Эдуардом Константиновичем? Силенки подрассчитал?!
    - Эдик, объясни мне, чего ты хочешь!
    - Затем и пришел! Я хочу, чтобы ты посетил Феликса.
    - Что?!
    - Навестил больного товарища.
    - Никогда!! Слышать о нем не могу, не то, что видеть! У меня аллергия на само его имя! Да я убью его на хрен!!
    - Это он тебя убьет. Если узнает… ты понял, о чем.
    - Эдик, это шантаж! Беспочвенный! Дело ушло в суд! Виновные выявлены!…
    - Знаешь, кстати, кто?
    - И знать не хочу! Я поставил стенку между сегодня и вчера! Я…
    - Твоя бывшая жена Григорчук.
    - Чушь!! – заорал Сашка, не в силах больше сдерживать напряжение. – Подстава! И если ты решил меня таким образом взять за глотку, через Галку, то Галка – бывшая жена, и я не несу ответственности…
    - Никто тебя, Санек не собирается брать за глотку, - презрительно сморщился Дорогушин. – Я тебе просто напоминаю, что ты живешь в коллективе. В том ли, в этом ли,  все равно в коллективе, а между собой и коллективом ты стенку не поставишь, Санек, даже и не пытайся.
    - Галка что, дала на меня показания… с вашей подачи? – стих Сашка.
    - Ну, что ты! Мы своих не сдаем. Ты нам еще нужен, гений ты наш, светоч культурного просвещения! Если хочешь, почитай дело, - Сашкина беспомощность повысила настроение Дорогушину, он ощутил себя едва ли не вершителем судеб миллионов. – Когда завязалась драка между потерпевшим и некто Лишенко Валерием Ивановичем, лицом без определенного места жительства, драка на почве неумеренного потребления алкоголя… У тебя, значит, нет алкоголя? Жаль!
Сашка молча направился к холодильнику, вынул бутылку и демонстративно опустил на середину стола. Затем он вынул из серванта одну рюмку.
    - Правильно, - одобрил Эдуард Константинович. – Сам не пей, а товарищам наливай! Так на чем я остановился? Когда завязалась драка, твоя бывшая супруга, спасая приятеля… она всегда была без балды, насколько я в курсе… схватила гаечный ключ и долбанула потерпевшего по затылку. Есть, правда, один нюанс, - улыбнулся он, наслаждаясь Сашкиной подавленностью. – Гражданка Кедрина Любовь Ильинична, бывшая жена Феликса, как я понял… Да, ребята, умели вы жен выбирать! Это должно вас сблизить! Общее горе!… Так вот, Любовь Ильинична берет вину на себя. Уверяет, что это она замочила Котовского. Что Григорчук не при чем.  Следаки говорят, они чуть не подралась на очной ставке, каждой хотелось, чтоб убийцей признали ее!  Может, ты в курсе, чем он их так достал, ваш общий друг Петр Котовский?
    - Прекрати! – взвился Сашка. – Твое ерничанье…
Сашка выхватил из серванта вторую рюмку, налил себе, выпил и вновь налил – себе и Дорогушину. И сник вдруг, пробормотав: "Наверное, все к лучшему. Для Галки. Наверное, это лучшее, что вообще могло с ней случиться…".
    - Не понял! – искренне изумился Дорогушин.
    - Ее жизнь пошла под откос, ничего нельзя было изменить. Или смерть под баком или…
    - Ты считаешь, смерть на зоне – красивей?
    - Почему – смерть?
    - А ты ей будешь слать передачи?
    - При чем здесь я?
    - Наша зона, Санек, это тебе не тюрьма в какой-нибудь Швеции! Без допомоги твоя бывшая любовь очень скоро окочурится. И ты сможешь ее оплакать! Артист!
    - Так я должен встретиться с Феликсом, чтобы все это ему рассказать? – поднял Сашка на Дорогушина злые суженные глаза.
    - Он, поди, всю голову себе изломал, вычисляя, кто порешил Котовского. "Мельпомену" твою приплел.
    - Ну и что? Раз, как ты говоришь, бабы признались…
    - Эти бабы, Санек, могут в любой момент изменить показания.
    - Я не вникаю в твою игру, Эдик!
    - А ты выпей еще. Глядишь, мозги прояснятся. Раз документы не нашлись… Ты уверен, кажется, что твой Модест их не заполучил… Они вполне могут быть у Феликса. Он мог взять их у Петра накануне и где-то спрятать. Меня, как я уже говорил, мало волнует содержание этих бумаг, но хотелось бы все-таки знать, что в них. А общее горе должно вас сблизить! Как-никак, бывшие жены – это почти родственницы! Вместе подумаете, как облегчить их положение, наймете адвокатов…
    - Но почему я должен стать тем гонцом, которому рубят голову?!
    - Рубят далеко не всегда. А тут, проникнись, еще и Тамару заклинило. Она решила, что мы с тобой – оба! – роем под нее. Только Феликс может убедить ее в нашей кристальной невинности! Если ты найдешь с ним общий язык.
    - Он имеет на нее такое влияние?… - усомнился Панов.
    - Уж если он, потерпевшая сторона, снимет с нас подозрение, она поверит! Ты у нас кто, Санек, театральный деятель или балалайка?
    - Я готов встретиться с Тамарой Павловной. Хоть завтра, - после сосредоточенной паузы произнес Сашка. – Но не с Феликсом, нет! Я сорвусь! С Тамарой Павловной – да! Не с Кедриным!

Феликс распахнул дверь своей комнаты, увидал в холле свет и пошел на свет
    - Вечер добрый! – поздоровался он.
В кресле под бра читала детектив в пестрой обложке ночная сиделка Наталья Максимовна, строгая дама с безгубым ртом и белесо-прозрачными глазами.
    - Вам что-то нужно? – отложила она книгу.
Она была отменна учтива, но в стеклярусных глазах сквозила ледяная застарелая злоба.
    - Книгу, которую мне подарили на день рожденья. Сборник стихов.
    - Здесь нет, -отрапортовала Наталья Максимовна. – Посмотрите у Тамары Павловны.
    - Мать читает книги? – справился с иронией Феликс. – Я думал, она только считает.
    - Вам вот сюда! – не снизошла до ответа на  колкость Наталья Максимовна и указала на левую дверь на противоположной стороне холла. Феликс вошел, нащупал выключатель и осмотрелся. Комната имела вид гостиничного номера. На столике у кровати лежал сборник Гарсиа Лорки. Наталья Максимовна в хозяйкину комнату не вступила, она терпеливо маячила за порогом.
Феликс не спеша раскрыл книгу и прочел дарственную надпись: "Другу и коллеге от Риммы и Юли". Положил томик и стал выдвигать ящики туалетного столика.
    - Что вы там ищите? – не выдержала Наталья Максимовна.
    - Сигареты.
    - Я принесу. Идите в постель, Феликс Лучезарович. Я не имею права что-либо вам запрещать, но я вынуждена буду доложить Тамаре Павловне, что вы нарушаете режим.
    - Доложите, - легко согласился Феликс. Взял книгу, погасил свет в нежилой комнате и пересек холл.
    - Я принесу вам сигареты, когда вы ляжете! – объявила сиделка.
    - Вы бы тоже прилегли, Наталья Максимовна. В ваших бдениях нет никакого смысла. Я не умру и не убегу.
    - Феликс Лучезарович, я знаю свои обязанности, и прошу меня им не учить.
    - За что вы меня так ненавидите? – Феликс обернулся на ее взгляд.
    - С чего вы взяли? – напряглась женщина.
    - Чувствую.
    - Вы неправильно чувствуете.
    - Правильно. Мне, в принципе, все равно, за что вы на меня  вызверились, просто противно… ощущать это. Мне из-за этого не спится.
    - Вам дать снотворное?
    - Принесите мне сигареты. И ложитесь! Я с удовольствием не доложу матери, что вы нарушили режим  охраны меня!

Ближе к утру Дорогушин на цыпочках проскользнул в комнату, где спала Тамара. Словно почувствовав его, Тамара застонала во сне, перевернулась на живот, и крепко стиснула скрещенные ноги. Это разрешило сомнения Дорогушина. Он юркнул под простыню, обнял Тамару, и на любовную атаку его Тамара ответила блистательной контратакой.

В окно Феликс увидел, как из-за деревьев появилась Рая с включенным шлангом – вся в радуге водяной пыли – и окликнул ее весело: "Ра! Прекрасная садовница, запри пса, я спускаюсь!"
    - Только попробуй! – она бросила шланг, подбоченилась воинственно и позвала: "Барс!"
    - Сдаюсь! – рассмеялся Феликс, - Но подойти поближе ты можешь?
    - Зачем? – она все-таки подошла под его окно.
    - Вот, послушай! "Сел на лавочку младший конюх и с калитки не сводит глаз. Говорит ему старший конюх: "Что задумался, Николас?"
    - Ты это ночью накропал, что ли? – нетерпеливо прервала Рая.
    - Это классика! Мексиканский фольклор в переводе Савича! Я от этого просто тащусь! До корней души достает! А ты меня сбила! «Говорит ему старший конюх: "Что же хочешь ты, Николас?". "Двадцать песо деньгами, шпоры, одеяло и новый матрас!", говорит ему старший конюх: "Где же денег взять, Николас?"
Он уселся на подоконник и рывком перебросил наружу ноги.
    - Эй! – дернулась Рая.
    - "И с курносенькою вот этой пусть сейчас обвенчают нас!" – не отреагировал на ее возглас Феликс. – "Говорит ему старший конюх: "Она замужем , Николас!"
Рая показала ему кулак. Феликс повторил ее жест, поднес сжатый кулак к плечу и провозгласил: "День, начавшийся с поэзии, очищает душу!".
    - Вот и очищай! – огрызнулась беззлобно Рая. – Не всем яблоки в раю собирать!
И, волоча шланг, скрылась в глубине сада.

Позывные мобильного разбудили Тамару и Эдуарда Константиновича одновременно. Оба задергались со сна, зашарили по постели, оба не поняли сначала, что пробудились не на супружеском ложе, и нелепость ситуации настолько их примирила, что они обменялись дежурными репликами:
    - Это мой?
    - Нет, мой!… Где он, черт подери?!
    - Лежи, я найду…
Дорогушин выпрыгнул из постели, но Тамара уже обнаружила телефон – на полу среди тапочек, и, махнув рукой Дорогушину, чтобы вышел, произнесла в трубку: "Алло!"
    - Кофе? – по своему понял ее жест Дорогушин и стал поспешно натягивать трусы.
    - Это Тамара Павловна? – зазвучал в телефоне высокий, с истерическими нотками голос. – Это Наташа. Наташа Вышневецкая.
Зареванная распатланная Наташа сидела комочком в Элином кресле, а вокруг валялись раскрытые записные книжки.
    - Я нашла в мамином блокноте ваш номер. Я хочу вам сказать!… Маму увезли ночью на "скорой", с инфарктом! После того, как вы у нас были!
Тамара слушала, каменея лицом, и молчание ее все больше распаляло девчонку в кресле.
    - Мама не просила меня вам звонить! Я сама! Она так плакала! Мы не знаем, что теперь будет с мамой…
    - Наташа, кому это ты так рано? – послышалось из-за двери, и в комнату ворвалась Яна Вышневецкая – в ночной рубашке и с отпечатком подушки на щеке. – С кем ты?…
    - Я звоню Тамаре Павловне, чтобы сказать ей спасибо!
До Тамары донеслись звуки борьбы: Яна стала отбирать телефон у рыдающей, брыкающейся Наташи. Затем в трубке зазвучал голос Яны – четкий, безлико-вежливый: "Это Яна, Тамара Павловна. Извините за звонок, я не досмотрела. Всего доброго".
Тамара по инерции выключила свою "мобилу": она все никак не могла понять, какой смысл вложила Элина дочь в последнюю фразу. Ей захотелось запульнуть трубку в стену, и тут взгляд ее выхватил из пространства фигуру Дорогушина. И она отыгралась на Дорогушине: "Мне снился другой!"

Тамара лежала на кровати с панцирной сеткой, в маленькой комнате дома на Зеленой горке, и разглядывала тупо трещины на потолке, когда снаружи послышался лай Барса, голос матери: "Иду, иду! Кого это там нелегкая?…", а затем шаги и голоса во дворе. Тамара отвернулась лицом к стене – она узнала голос Эли.
Не прошло и минуты, как Эля оказалась в ее комнатке.
    - Вы поговорите, а я чай сделаю… - прошелестела на заднем плане Тамарина мать,
В ее голосе Тамаре послышалось облегчение.
Эля – хорошенькая, румяная, в шубке и меховой шапочке – растерянно огляделась.
    - Тома… - протянула она сочувственно.- Как ты можешь тут жить! А я, дура такая, все обижалась, что ты меня в гости не зовешь! Чего только не насочиняла себе, а ты, оказывается, просто стеснялась…
Тамара скрипнула зубами и крепко зажмурилась.
    - Тома, ты зря так! Тебе совершенно нечего стыдиться! – Эля попыталась за плечо развернуть Тамару к себе. – Бедность не порок! И потом, у тебя это временно! Поженитесь…
    - А пошла ты! … - дернулась всем телом Тамара.
    - И не подумаю! – еще прочней укрепилась Эля в роли спасительницы. Сняла шубку и огляделась, не зная, куда бы ее приткнуть. Выручила Тамарина мать, возникшая на пороге с двумя чашками чая.
    - Вам повесить? – угодливо сообразила она. – А в прихожей. Давайте. Вот, я вам чаю сделала. К чаю, правда…
    - У меня есть печенье! – вспомнила Эля. – Вам ведь Тома обо мне много рассказывала?..
    - Тома такая, что из нее клещами слова надо тянуть, - посетовала Тамарина мать и, взяв Элину шубку, удалилась.
    - Точно, у меня  же  печенье! – оживленно захлопотала Эля. – Черт, куда я сумочку дела? Вечно что-то теряю! А, вот! Том, ты не притворяйся, что спишь! Я так уже волновалась, просто извелась уже! Все ждала, что ты позвонишь, придешь! Я ж тебя с самого Нового года не видела! Уже и Максима напрягла, чтобы он твоего напряг… -  понизила заговорчески голос Эля. – А сегодня взяла  да и поехала к тебе на завод, в отдел кадров.  Мне сказали, ты болеешь, завтра тебя навещать придут. А чем ты болеешь? Не гриппом? – насторожилась Эля. – А то мне никак нельзя заражаться!… Том, я тебе что скажу! – задохнулась она от счастливого возбуждения. – У нас с Максом будет ребеночек!
Тамара никак не отреагировала на это признание, и Эля сникла обиженно, но тут же тревога за подругу возобладала над огорчением.
    - Тома, да что с тобой?! – склонилась она над Тамарой. – Ты на меня за что-то сердишься? Может, из-за Нового года? Я что-нибудь ляпнула? Так я пьяненькая была! С одного бокала шампанского, представляешь! Тома! Тамарка! Томочка!!
    - Ты не при чем, - выдавила Тамара.- Не хочу никого видеть.
    - Но почему?! Ты расскажи мне! Если я могу помочь…
    - Не можешь.
    - Смогу! Если ты расскажешь. Если тебе нужен хороший врач, у моей мамы…
    - Какой врач?! – Тамара села рывком. – Никакой врач мне не нужен! Поздно!
    - Что – поздно? – опешила Эля.
    - Делать аборт!
    - Томка! - затараторила Эля. – Господи, Томка! А я уж испугалась, что у тебя рак… А Он? Он что, Лучезар?
    - А он – женат! – выкрикнула свирепо Тамара. – Уже год женат! На девушке из приличной семьи! В которой его предки души не чаят!
    - При чем тут его предки?…
    - При том, что марганатические браки заключают родители!
    - Какие браки?…
  -  Сословные! Особ голубых кровей! А  брак со мной это мезальянс по-научному! Дошло?! Это могло стоить ему карьеры!
    - В наше время… - усомнилась наивно Эля.
    - А что, в наше время все живут во дворцах? Или в таких лачугах, как я?! – разрыдалась Тамара.
    - Он – знает?…
    - Да.
    - И?…
    - Говорил, надо идти на аборт.
    - А ты?…
    - А я не сделала! – вскинула на нее Тамара бешеные глаза. – Назло им, гадам!
    - Тома, ну при чем здесь назло?! – занервничала практичная Эля. – Если ему не нужен ребенок, то тебе, одной, он и подавно не нужен! Тебе тоже надо делать карьеру! Ты же красавица, Томка, ты такая необычная! Ты что, парня нормального себе не найдешь? А что поздно, так я поговорю с мамой, она медик, у нее…
    - Не смей! – жестко оборвала Тамара. – Никому ничего не смей говорить!
    - У тебя есть больничный? – выказала здравый смысл Эля. – Тебя же за прогулы уволят, дурища! А у тебя – перспективы! Ты себе из-за этого подлеца всю жизнь сейчас исковеркаешь, а потом поздно будет локти кусать. Ну, больничный-то мы сделаем, задним числом. Мама к тебе очень хорошо относится, все время ставит в пример. Сейчас грипп как раз. Ты слегла, телефона нет, думала за день-другой отлежишься…
Тамара промолчала, и это вдохновило Элю.
    - А насчет ребенка… Томка, ты этим ребенком самой себе отомстишь! Или ты его хочешь?
    - Не знаю, - после тяжелой паузы выдохнула Тамара. – И да и нет.

Вдали, за стенами особняка, о чем-то весело переговаривалась с охранником Рая, покрикивала на пса, и Феликс, пользуясь бесконтрольностью, методично осматривал второй этаж дома. Он закончил рыться в Тамарином шкафу – там не обнаружилось ничего, кроме солнцезащитных очков, широкополой шляпы и полосатого банного халата, и перебрался в комнату Дорогушина, такой же безликий гостиничный номер, но со следами  посещений в виде жирного пятна на обоях и прожженного окурками пола.
Здесь висел в шкафу летний костюм Эдуарда Константиновича, а в ящике хранились две пары нижнего белья. Но ни денег, ни даже книг, здесь, как и в соседних помещениях, не было. Холл Феликс обшарил еще раньше, поэтому он вернулся в коридор, куда выходила дверь его комнаты, и стал тыкаться в двери по сторонам от своей. Первая оказалась заперта, за следующей располагалась ванная. Феликс оперся в изнеможении обеими руками о раковину и спросил у своего отражения в зеркале: "Она что, таскает мои документы с собой? Или они у нее в сейфе? Так у нее полно сейфов, наверное…"
Он включил воду, умылся и, пригладив руками волосы, вновь себя оглядел – на сей раз внимательно и придирчиво, словно знакомясь с самим собой. Синяков и гематом на глядящей в упор физиономии уже не было, а седина в волосах придавала парню в зеркале вид пожалуй что импозантный, причудливо сочетаясь с темной растительностью на лице, - аккуратно подстриженными, ухоженными усами и бородой. Серые, глубоко посаженные глаза казались черными, недобрыми, как у мадам Дорогушиной.
    - Вот ты где! – услыхал он позади себя голос Тамары. – А я тебя потеряла!
    - Добрый день, - поздоровался через зеркало Феликс.
    - Я привезла обед. Рая нам накрыла внизу, в столовой.
    - Рая нам не составит компанию за столом? – ехидно справился Феликс, следуя за Тамарой.
    - Нет, - на ходу отчеканила Тамара. – Дело не в том, что я желаю сидеть за одним столом с прислугой. Хотя и в этом тоже. Нам есть о чем поговорить. Наедине.
    - Плохие новости? – как мог небрежно поинтересовался Феликс.
    - Почему? Все прекрасно. В твоем доме ведутся отделочные работы, второй этаж достроили.
    - И что там будет?
    - Тебе решать.
Друг за другом они спустились вниз, в просторную комнату с геранями на окнах, пианино в углу и огромным овальным столом посередине.
    - Мне второй этаж не нужен. Чем меньше помещений, тем меньше проблем с уборкой.
    - Женись!
    - Это – вряд ли.
    - Почему?
    - На ошибках учатся.
Они уселись друг против друга, и Тамара сделала широкий приглашающий жест: "Прошу!".
    - Благодарю, - Феликс потянулся за ее тарелкой. – Тебе чего положить? Вам. 
    - Обслуживай себя, я сама. Господи, да что мы корчим тут из себя английских аристократов! Смешно!
    - Лично я ничего из себя не корчу.
    - Корчишь! Потому что мы оба с Зеленой горки!
Феликс положил себе немного салата, взял ломтик хлеба из плетенной корзинки и, отломив от него кусочек, отправил в рот. Тамара улыбнулась печальной, вымученной улыбкой.
- Пустовато у тебя тут, - отметил Феликс. - Где твои камердеры и камеристки?
- Не люблю чужих в доме, - передернула ртом Тамара. - Пришел — сделал работу — ушел.
- Тоже верно, - сразу же согласился Феликс. - Если сама справляешься…
- Ты еще помнишь, где я росла? - прервала она с вызовом.
- Как такое забудешь! Танк на горе, самострой!
- Тогда какие вопросы?
- Никаких. Все отлично. Мы и в палаццо сумеем отрезать себе кусок хлеба. Своей мозолистой рукой.
Они замолчали.  Сделали вид, что обедают.
    - Никогда не надо оглядываться назад! – заговорила Тамара после затянувшейся паузы. – Если б я то и дело оборачивалась на прошлое, я бы ничего не достигла.
    - А так достигла, - против воли подколол Феликс. – У тебя прекрасный дом, сад…
    - Гуляй по нему, сколько влезет!… Я сады не люблю. Сад, огород…  Все это мне напоминает о детстве, о Зеленой горке, а туда я возвращаться не хочу! Даже мысленно!
    - Хорошее место, между прочим.
    - Что ты искал в моей комнате?
    - Книгу, - соврал Феликс. – Надо же мне что-то читать.
    - Я не здесь держу твои документы, Феликс, мог бы сообразить.
    - Почему ты не ешь? – метнул на нее Феликс настороженный взгляд и, через силу, сострил. – Отравлено?
    - Смотрю, как ты ешь. Я никогда не видела, как ты ешь.
    - Отбивает аппетит напрочь?
    - Я бы пошла с тобой в ресторан.
    - Спасибо Людмиле Платоновне.
    - Да, бедная женщина! Такая внезапная, нелепая смерть! – фальшиво вздохнула Тамара. – Надо будет съездить на кладбище, положить цветы на могилу.
    - Тогда  уж и на мою заодно.
    - Какую – твою?!
    - Я так понял, у меня тоже есть могила. Поэтому  нет паспорта.
    - Все у тебя есть! – нервно всколыхнулась Тамара.
    - Все? – тут же уточнил Феликс. – И могила?
    - Вот теперь ты действительно портишь мне аппетит! Заладил! Эта твоя манера подначивать, передергивать…
    - Подозреваю, это у меня генетическое. От вас, Тамара Павловна. Должно же нас роднить что-то, кроме Зеленой горки!
    - Я не занимаюсь словесной эквилибристикой!
Тамара тоже, наконец, положила себе салата, и некоторое время они ели молча, так, словно стерегли и остерегались друг друга. Слышно было лишь позвякиванье приборов да пение птиц в саду.
    - Куда бы ты хотел съездить? - спросила вдруг Тамара. - В какую страну?
    - Ни в какую.
    - Ну, знаешь ли! – изобразила она крайнее удивление. – Я в твои годы где только не мечтала побывать!
    - В Париже, - подбросил ожидаемую реплику Феликс.
    - Нет, в Париж не тянуло, - благодарно ухватилась Тамара за возможность развить тему. – Почему-то мне хотелось на южные острова, где море, пальмы, смуглые люди…
    - Наверное, ты увлекалась Гогеном.
    - Каким Гогеном? А! Нет! Я никогда ничего в живописи не смыслила… А ты не хочешь на какой-нибудь остров?
    - Мне отлично на родном полуострове.
    - А в Париж?
    - Зачем? – уже серьезно, требовательно спросил Феликс.
    - Сменить обстановку, посмотреть мир. Ты ведь нигде не был.
    - Почему? Был. Охранял зону на Северах.
    - Я говорю об отдыхе! Если ты не хочешь ехать один…
    - Я вообще не хочу никуда ехать.
    - Думаю, Римма составила бы тебе компанию, - словно не услышала Тамара его отказ.
    - Я так не думаю. И не хочу, чтобы ты так думала. Ты сама только что советовала не оглядываться назад.
    - Хорошо! – сразу же согласилась Тамара. – Подозреваю, ты не из тех, для кого проблема – познакомиться с женщиной. Просто Римма…
    - Тамара Павловна!
    - Я привыкла добиваться своего. Во всем идти до конца.
    - Своей жизнью распоряжайся, как хочешь. Но не моей.
    - Ты выслушать меня можешь? – Тамара встала и отошла к окну.
    - Смотря, о чем пойдет речь.
    - Обо мне, - в сад выдохнула Тамара. – Со мной что-то произошло… после того, как у меня побывала твоя Римма. Хорошо, не твоя! Все показалось не нужным. Не только эта дача, сад, муж… Все, к чему я стремилась, показалось дыркой от бублика.
    - Ты растешь, - похвалил Феликс. Он не видел лица Тамары, но  слышал интонации ее голоса – непривычно страдальческие, исповедальные. – Ты посмотрела на себя сверху, из Космоса.
    - Возможно. Но мне от этого не легче.
    - От этого и не может быть легче.
    - Я вдруг поняла, что всю жизнь обманывала себя. Что я как была, так и осталась девкой из вороньей слободки! Вроде бы, все у меня есть! Но настоящего, главного – только ты…
Феликс не ответил, закуривая, и Тамара усмехнулась – и горестно и насмешливо.
    - Самые заурядные желания, простые мечты – они-то и не сбылись! А они-то и были, наверное… космически важными!
    - Ты нарушила зарок, - тихо проговорил Феликс. – Не оборачиваться. Иди теперь дальше. С этой вот развилки.
    - Я заблуждалась, - призналась себе Тамара. – Помоги мне.
    - Как?
    - Так!
Она оторвалась от созерцания сада, вернулась к столу и, сняв со спинки стула сумку на длинной ручке, вынула из нее новенький загранпаспорт.
    - Пока что – хотя бы так!
Феликс раскрыл корочки, поглядел удивленно на свое фото внутри – коротко остриженный, припорошенный сединой мужчина с усами и бородкой, с настороженным выражением глаз – и присвистнул: "Когда ты умудрилась?"
    - Это как раз таки не проблема! – нетерпеливо отмахнулась Тамара.
    - А в чем?… А-а, понял! Лопух Игорь Федорович! Почему именно Лопух?! – сорвался  Феликс на крик. – Почему не Идиот?! Не Сучара?!
    - Тише! – встрепенулась Тамара.
    - Почему – тише?! Какого дьявола – тише?! Я что, должен слинять на постоянку?! Я умер?!Но меня видели! Куча народу видела! Их что, замочат теперь?! Римку, бабу Мусю, Наталью Максимовну?!…
    - Да заткнись же ты, бешеный! – взвилась Тамара. – Не ори! Воображаешь, всем вокруг до тебя много дела?! Ты уедешь, начнешь новую жизнь…
    - А если я не хочу?! Ни новой жизни черте где, ни свежей могилы, в которую кто-то сляжет  под моим именем! Сляжет или слег?!
    - Каждый день умирает кто-то безымянный...
    - Надо же, какая удача! Мне вдруг резко поплохеет, этот злыдень твой, Наталья Максимовна, вызовет скорую, и врач честно констатирует смерть…  трупа! Он уже наготове, труп?! В подвале хранится?! Ты сама это придумала или тебе помогли?! Дорогушин?!
    - Послушай!… - буквально прошипела Тамара. Теперь они смотрели друг на друга с одинаковой яростью. – Не хотелось бы мне тебя огорчать, но ты о себе неоправданно высокого мнения. Как о человеке-борце, которого коррумпированная власть, милицейская мафия спят и видят замочить! Это не с тобой воюют, Счастливчик! Это меня пытаются свалить! Ты, мой дорогой, только средство, оружие! Дошло?!
    - Не совсем, - стих и помрачнел Феликс.
    - В свою очередь, я – оружие человека, который кое-кого не устраивает на политической сцене!
    - А если я исчезну из твоей жизни, все образуется?! Поскольку я – главное, что у тебя есть?! – съязвил он.
    - Да. Я хочу быть за тебя спокойна.
    - Мир – мал и тесен, Тамара Павловна.
    - Украина – не центр мироздания, и мы с тобой не ферзи в чужой игре. Пройдут выборы, и тогда, в зависимости от результата…
    - "Обвал такого тела был бы громче землетрясения! Зашвырнуло б львов на улицы, а горожан в пустыни…".
    - Феликс!
    - Это не Феликс, это Шекспир. "Антоний и Клеопатра". Твой избранник, если рухнет, если произойдет смена власти, он утянет за собой и тебя, и твой бизнес, и…
    - Я не думаю.
    - Думаешь. Страхуешься. В частности, надумала часть капиталов перевести на меня, то есть на Лопуха, за бугор! Мне ты доверяешь, в отличие от своего Дорогушина.
    - Я надеялась, - через силу призналась Тамара, - что мы оба начнем новую жизнь. На островах. Или где-нибудь в Болгарии, Хорватии…
    - В Болгарии? – напряженно переспросил Феликс и взглянул на Тамару так, словно впервые ее увидел. – А как же твои бензоколонки, отели, фабрики?
    - Продала бы. И наслаждалась бы свободой.
    - Мне  жаль рушить твои планы, но я умру, кем родился: Кедриным Феликсом Лучезаровичем. И умру я на родине.
    - Что ж… - после тяжелой паузы вздохнула Тамара. – Рассмотрим второй вариант. Запасной. Мы должны стать союзниками, Счастливчик!
    - На ниве политики? – он покачал головой. – Я не политик и никогда им не буду. У меня аллергия на само слово "политика".
    - Но у тебя же есть идеалы? – поддела Тамара.
    - Древние. Романтические. Не от века сего. Тем паче, не от текущего момента. Я всего лишь бунтарь. Реагирую чувствами. Всегда на что-то конкретное. Непроизвольная, можно сказать, реакция.
    - Но мозги-то у тебя есть?
    - Два вида. В черепе и вот здесь, - приложил он на мгновенье руку к груди. – то, что в черепе, нужно, чтобы правильно переходить улицу… и ориентироваться в текущем моменте! Но когда меня заносит, я иду от нутра, и тогда…
    - Хватит ля-ля! – перебила раздосадовано Тамара. – Ты себя отлично контролируешь, когда хочешь! А то что по натуре ты такой прямой, искренний, непримиримый… этим ты и ценен!
    - Ты уже придумала, как меня использовать? - прищурился Феликс.
    - Я куплю тебе газету.
    - Очень умно!
    - Ты ее купишь и зарегистрируешь. На деньги, полученные в наследство. Неважно, от кого! Это будет крутая оппозиционная газета. Оппозиционная не только к нынешней власти, но и к потенциальной. Ты понял?
    - А ты мне будешь подсказывать, кого линчевать, а кого целовать в зад? Не боишься, что первым делом я наеду на вас, мадам Дорогушина?
    - Не наедешь. Если прекратишь, наконец, смотреть на меня снизу вверх из позы раба!
    - А я так смотрю?!
    - Так! Насколько я помню из истории, Спартак был царем, захваченным в плен! Именно это и побудило его восстать. На равных себе. Как равному. Подумай. Рассмотри оба варианта!
    - Третьего не дано?
    - Почему же? – ухмыльнулась Тамара. – Можно подсыпать мне яда в сок. Покончить с нелюдью, или как меня еще называют!
Феликс готов был ответить резкостью, но сдержался: Тамара и впрямь смотрела на него сейчас сверху вниз.
И он пошутил через силу: "Феликс Борджиа! Классный псевдоним для редактора!"

    - Ты у Счастливчика не была больше? – спросила Юля, пододвигая к Римме чашечку кофе.
    - Разве просто так туда попадешь!
    - Дай Бог, чтоб он выкарабкался, - от души пожелала Юля и спросила, понизив голос. – А он ничего не говорил? Ну, насчет всей этой истории? Потому что люди такое трут! Живчик – слышала? – журналистское расследование провел!
    - Да что ты говоришь?! –  рассмеялась Римма.
    - Сам теперь трусится. Он, вроде, выяснил, что Феликса избили по приказу мадам. Якобы, Феликс снюхался с каким-то российским каналом и должен был им передать криминал на наши власти. Ну, наши и упредили… утечку информации.
    - Страсти какие! – отдала Римма должное воображению Живчика.
    - Вот и я говорю! – подхватила Юля. – Так ему и сказала: почему не ТВ Монголии, Фронту освобождения Палестины? Один черт! Кому это надо – лезть в незалежную Украину мелкие дрязги разбирать?! А! – махнула она рукой. – Главное, чтобы Счастливчик поправился!
    - Он же Счастливчик! – напомнила Римма.

Сопровождаемый Раей, Феликс осматривал сад. Он совсем не так представлял себе эту прогулку, но, после разговора с Тамарой, и красота ухоженных клумб и тенистые заросли сирени  воспринимались зрением, но не чувствами.
    - Мне надо посоветоваться с тобой, - не выдержал он. – Одна голова хорошо…
    - Смотря, о чем советоваться! Если о рыжей девушке…
    - Ладно! Закрыли тему!
    - Уж замахнулся, так руби. Если мне станет скучно, или противно, или…
    - Все-таки, правильно я тебя вычислил. Мы с тобой  два лаптя - самовар.
    - Почему самовар?
    - Автономная система! Свободная от энергетических кризисов. А варит как!… Тебе, кстати, нравится фамилия Лопух?
    - Чем не фамилия? – насторожилась Рая. Не хуже, чем Царев, Королев! Кедрин! Моя фамилия, между прочим, Безручкина.
    - Очень тебе идет!
    - Это как? – изготовилась Раиса к атаке.
    - Так просто не возьмешь. Как раскаленную сковороду без ручки или кружку с кипятком. Пока приноровишься…
    - А ты не приноравливайся, - смягчилась Раиса. – Выкладывай, что там у тебя накипело.
    - Мать мне предложила работу. Редактором газеты. Как бы свободной и независимой.
    - А у тебя есть другая работа, лучше?
    - Нет.
    - Тогда что тебя смущает?
    - Я сам.
    - Боишься не потянуть?
    - Перетянуть. Не в ту сторону.
    - Но при тебе же будет, наверное, какой-нибудь редсовет?
    - Я не привык быть заводной игрушкой.
    - Ты, значит, веришь в свободу слова, в независимую печать?!
    - Нет.
    - Тогда в чем проблема?! Свобода – это когда ты приходишь домой и можешь делать, что хочешь: петь, читать, плевать в потолок! Вот это – свобода, а другой просто нет! У тебя, например, сейчас есть свобода, но ты так и рвешься избавиться от нее!
    - Я свободу понимаю иначе – как меру личной ответственности. Как состояние души, которое определяет меру ответственности, точнее.
    - Да ты просто трибун! – рассердилась внезапно Рая.  – Тебе работу предлагают! Работу! Делай ее, получай деньги и бывай свободен! Или ты умеешь делать что-то другое, не только говорить и писать?
    - Спасибо, что ты так близко к сердцу принимаешь мои проблемы, так бурно реагируешь…
    - Характер идиотский! – смягчилась Рая так же резко, как разозлилась.
    - Я же говорил, мы похожи. Одинаково заядлые.
    - Заядлым лучше общаться с не заядлыми. Чтоб дров не наломать.
    - А давай наломаем? Расщепим  да и раскочегарим наш самовар!
    - То есть? – подозрительно покосилась на него Рая.
    - Ты будешь меня морально поддерживать, а я приму предложение матери. И либо деньги получу, либо коленом под зад!
    - Я не горю желанием получить коленом под зад. Даже за компанию с тобой, Лучезарыч. Я не борец за счастье человечества.
    - Так ведь и я, по сути… Ты не поверишь! Моя мечта – бродить по саду… Жаль, что сейчас я не получаю от этого  удовольствия…
    - Мы мирные люди! – поддела Рая.
    - Очень! Я бы с удовольствием сдал на металлолом бронепоезд, который…
    - У тебя внутри! – подсказала она.
    - Мне о вечном писать хочется, Ра. О людях. Как они гуляют по саду, влюбляются, делают глупости, пытаются их исправить… новыми глупостями. Уж если даже моя мать поняла, что итогом ее усилий станет кладбищенский памятник, на котором сограждане будут писать слова их трех букв…
    - Это она тебе сказала? –и удивленно, и недоверчиво покосилась на него Рая.
    - Я так понял.
 - Смотри, Лучезарыч! Может, ты не понял, а выдумал?
    - Возможно.
    - Хотя… от всех, в принципе, остается одно и то же! Забвение, Лучезарыч, глубокое темное забвение!
    - Вот с этим я готов спорить долго и жарко!
    - Ты меня уже достаточно загрузил. Передохни!
    - А ты? Не хочешь передохнуть? В обстановке свободы, как ты ее понимаешь? На каких-нибудь коралловых островах? Я серьезно! Мадам Дорогушина посоветовала мне сменить обстановку.
    - Вот и смени.
    - Мне рекомендовано пригласить еще кого-нибудь, для компании.
    - Пригласи свою рыжую! – Рая вновь начинала злиться.
    - Она не моя. Во-первых, - отчеканил Феликс. – Во-вторых, мне неприятно, что ты таким тоном…
    - Да потому что ты ее любишь! – взорвалась Рая. - Почему ты не хочешь вернуть ее?
    - Куда? В юность?
    - А-а, так у вас ничего не было?! Тогда понятно! Если хочешь от нее оторваться – не от нее, от сказки взрослого мальчика – тебе знаешь что надо сделать?! Сказать?!
Феликс молча прошел вперед, но в Раису, как бес вселился.
    - Тебе надо переспать с ней! Или до смерти влюбиться в другую! Но ты не сможешь, потому что выдумка всегда лучше!…
    - Хватит! – оборвал он.
    - Пока ты не разочаруешься в сказке…
Он обернулся и пристально уставился на Раису.
    - А если — наоборот? Еще сильней очаруюсь? Тогда что, мой гуру?
    - При всех раскладах это выход из тупика!
    - Нет тупика, - проговорил Феликс устало. – Тупик остался в той жизни. Из всего, что в ней было, меня волнует теперь только смерть Петра. Я должен знать, кто убил его!

Сашка репетировал сцену на балконе.
    - Стоп, стоп, стоп! – заорал он в разгар любовного свидания. – Все не так! Вы – тенейджеры! Вы не любите друг друга – вы играете в любовь, ясно?! Изображаете чувства, о которой только слышали! Отсюда вся вычурность!
    - Но что-то мы друг к другу питаем? – уточнила Ксана.
    - Желание! Здоровое плотское желание! Его-то вы и маскируете словесными завитушками!
    - Как тебе? – наблюдая ход репетиции сверху, из рубки звукоцеха, спросил Жека у Махи.
    - Пурга!
    - Дяди Пети, жаль, нет, вот бы он поприкалывался!
    - И Шекспира нет на Александра Борисовича, - обронила Маха, с неприязнью рассматривая Панова. – Он бы ему показал словесные завитушки.
Александр Борисович почувствовал ее взгляд. Подчиняясь безотчетному импульсу, он вскинул голову, увидал в освещенном окне радиорубки "птенцов гнезда Петрова" и рявкнул актерам: "Начали! Вы – два придурка с заморочками, которые бесятся с жиру!…"
    - Можно спросить? – подняла руку Ксана. – А у нас потом все будет по-настоящему? Когда…
    - Да что у вас может быть по-настоящему?! У вас?! – возопил Панов, метнув уничижающий взгляд в сторону звукорубки, и вспомнил похороны Петра…

Могильный холм увенчали венком от коллектива, и народ поспешил к автобусам. За спиной у себя Сашка слышал нарочито- сострадательный обмен репликами:
    - Бедный Саша! Двое похорон кряду!…
    - Это ж какие нервы надо иметь, чтоб такое выдержать!
    - Эльвира Герасимовна, вы были дружны с покойной Людочкой, вы уж возьмите сегодня шефство над Сашей…
    - Народ! – резким диссонансом этому благопристойному квохтанью прозвучал звонкий молодой голос, и Сашка обернулся.
На могиле Петра остались Маха с Жекой и пара-тройка юных рабочих сцены.
    - Народ, кто хочет помянуть дядю Петю, идите к нам!
    - Поминки в театре, в буфете уже все подготовлено… - попыталась образумить Маху завкостюмерным Семина, но Маха словно бы  не услышала.
    - Те, кто хочет помянуть дядю Петю  по-человечески,  идите сюда!
От процессии, тянувшейся с кладбища, отделилось еще два человека.
    - Монтировщики, - определил Панов. – Бросовый материал. Через месяц сами уволятся.
Но когда, стараясь быть незаметным, скользнул с аллеи в кусты актер из числа приобретенных оптом студийцев, Сашка ощутил припадок лютой злобы к усопшему. Ладно, "дядю Петю" боготворили свои, такая же "черная кость", как он, но творческий состав просто обязан был молиться на Александра Борисовича Панова!
Александр Борисович развернулся всем корпусом к оставшейся было позади могиле Петра, и они с Махой схлестнулись взглядами. Маха не просто выдержала злобный взгляд руководителя театра – она ответила ему откровенным, триумфальным презрением. Не бросила вызов – хуже – объявила недостойным вызова. Молодая Багира. Независимая и непокорная.
    - Ну, это мы еще поглядим… - сквозь зубы пробормотал Сашка и, отыскав глазами Хорька, спросил раздраженно: "Модест, у нас звукоцех теперь укомплектован исключительно сопляками?"
    - Ищем кадры, Александр Борисович. Объявление дали…
На повороте дорожки Сашка еще раз оглянулся. Вокруг звуковиков уже собралась группа молодежи, в том числе и актерской, и Маха отдавала распоряжения, а Жека извлекал что-то из большой красной спортивной сумки. Нестерпимо красной на фоне свеженасыпанного холма!
    - С ума сойти! – проследила за  взглядом Саши администратор. – Они что, на могиле собрались пьянствовать?!
    - Варвары! – подключилась Глыбина. – Это варвары на курганах пиры закатывали!
    - А эти-то чем лучше?! – как сплюнула Хохлова. – Только что не в шкурах!…
Сашка зашагал дальше – сцепив зубы, играя желваками на круглом лице, а перед внутренним его взором все вспыхивала алым спортивная сумка, и чудовищной завистью выжигал душу гадливый взгляд юной Багиры.

Сашка заставил себя сморгнуть навязчивое видение. Отпустив актеров, он властно обратился к помрежу: "Так! Мне на завтра нужны строительные козлы! Устойчивые! Позаботьтесь, чтоб к утру они стояли вот здесь! – И, не дав помрежу раскрыть рта, заорал напористо. – Мне неважно, где вы их возьмете! Я режиссер, а не… В общем, вы поняли! Поняли?!"
    - Ну, и выдумщик наш Борисыч! – так, чтобы услышал Панов, мурлыкнула, удаляясь, Глыбина.
    - А что? – с непонятной интонацией откликнулся Анчин. – Стройка. Подростки. Все в рамках замысла.
    - Да, такого Шекспира еще не было!… - восхитилась Глыбина.

    - Я не понимаю, зачем это, ради чего?! – запальчиво говорила Ксана подруге еще по театру-студии Лене. Они сидели на списанном реквизитном диванчике под пожарным щитом на лестничной клетке.
    - Если бы потом эта игра переросла во что-то большее – тогда да! А когда все в одной плоскости, от начала и до конца, это жонглирование словами, предметами… Сплошной цирк!
Лена первой заметила Александра Борисовича в коридоре за дверью. Толкнула Ксану ногой, но было уже поздно.
    - Ксана, ты больше у меня не работаешь! – процедил Александр Борисович. И добавил после устрашающей паузы. – В этом спектакле. А там посмотрим. Лена, жду завтра на репетиции!
Подруги переглянулись. Одна – пепельно-белая. Другая – вспыхнувшая от неожиданной радости.

За окном стоял день, но Феликс спал, зашторив окно: этот день оказался для него слишком трудным. Он не заметил, как вошла Рая.
    - Эй! – она коснулась его плеча. – Обедать идешь?
Феликс дернул плечом и перевернулся на бок.
Несколько мгновений Раиса рассматривала его спину, потом осторожно присела на край постели и стала перебирать ему волосы. Она склонялась к нему все ниже, прижимаясь все плотней, ее ладонь коснулась его груди, и  он  подскочил рывком, оттолкнул Раю и только тогда разлепив глаза, пробормотал растерянно: "Ты?…"
    - А ты думал –кто? – шепотом спросила она.
    - Мне приснилась Наталья Максимовна. Что она…
    - Что она тебя?… - прыснула, не договорив, Рая.
    - Что она вот с таким шприцем!…
    - Жуть!
И они разом расхохотались. У Раи потекла тушь с ресниц и, размазывая ее по щекам, она с трудом выговорила сквозь смех: "Наталья Мак… Ну, у тебя и сексуальные фантазии, Лучезарыч!".
    - У меня нормальные фантазии, Райка… Иди ко мне!
Он притянул ее к себе и повалил на себя, обнимая одной рукой, и путаясь второй в широкой ее цветастой юбке. Она помогла ему, и они задышали чаще, застонали в предвкушении наслаждения.

    - Александр Борисович, ваш визитер на месте, - отрапортовала Алла Юрьевна. – С ним Модест Сергеевич.
    - Спасибо, - кивнул Сашка небрежно. И, расплывшись в широчайшей улыбке, распахнул объятия бывшему однокласснику, а теперь нужному человеку Диме. Юрист поднялся из-за стола заседаний, за которым они с Хорьком пили кофе, и позволил Сашке обнять себя.
    - Извини, задержался на репетиции, - повинился Панов. – Никогда ничего не получается, как спланируешь!
    - Плановое искусство – это уже не искусство,- оправдал его Дима.
    - Я еще нужен, Александр Борисович? – справился деловито Хорек.
    - Нет. Хотя…  У нас что, звукоцех так и не укомплектован? Те двое не в счет.
    - Ищем. Во-первых, оклады у нас, сами знаете…
    - Будешь ты мне рассказывать про наши оклады! – взглядом извинился Сашка перед Димой за необходимость "разрулить" назревшую производственную проблему. – Но при нынешней безработице не найти человека на руководящую должность?! Да хоть пенсионера какого-нибудь!
    - Нам кто попало не нужен, - вежливо, но жестко возразил Хорек. – Хватит с нас и одного Котовского.
Этот аргумент Панову крыть было нечем, и он отпустил Хорька благословляющим жестом.
    - Ну, Димыч! – вновь просиял он всем лицом, когда дверь за Хорьком закрылась. – Ну, ты и заматерел!
Он не слишком хорошо помнил однокашника по школе, а сейчас вряд ли узнал бы его вообще в подвижном, с умными глазами мужчине, доведись им встретится на улице или сэйшене.
    - Ты мне льстишь, прям, как даме!
    - Мы можем перебраться в буфет… - Сашка полез в бар за "горячительным", - а можем здесь посидеть, здесь уютнее. – И, крикнув в предбанник секретарю: "Алла Юрьевна, меня ни для кого нет!" подмигнул со значением: "Даже для министра культуры".
    - Ну, рассказывай, Димыч!
    - Суть проблемы я уже изложил твоему заму, или кто он…
    - Я не о том! – досадливо отмахнулся Сашка. – Ты-то как? Женился? Дети есть?
    - И женился, и дети есть, - Дима посмотрел на часы. – Чтоб мне не повторяться…
    - А мой последний спектакль ты видел? – не отказался Сашка от намерения упрочить былые узы. – Не хочешь сходить  женой, с тещей? Я выпишу контрамарку.
    - Я не обеднею, если куплю билет. Внесу свой пай в развитие культуры, поскольку вы концы с концами насилу сводите, а жить надо, крутиться… Я все понимаю, Саша. Столичных звезд приглашать...
    - Без них – какие сборы?! – вздохнул Панов. – В своем отечестве, как известно…
    - Есть загвоздка, Саша. Родственники могут оспорить завещание.
    - Димыч, Петьку театр хоронил, какие, к черту, родственники?!
    - Но они есть? Де факто? Живы? Он ко мне приходил консультироваться, хотел оставить квартиру дочери. Если он переменил решение…
    - Что значит "если"?! У него полный сумбур был в голове незадолго до гибели! – Сашке не понравился  пристальный, изучающий взгляд юриста. – Семь пятниц на неделе! Тебя Модест Сергеевич ввел в курс?
    - По твоим словам получается, что на момент составления завещания он был недееспособен. Невменяем. Я так понял?
    - Не так! – досадливо возразил Сашка. – Совсем не так! Но у него появились навязчивые идеи. Насчет дочери, о которой он никогда раньше не вспоминал. С этим он к тебе и явился. Ты же умный человек, неужели ты не понял, что это был… бред наяву! Сивой кобылы! Пьяной!
    - Саша, - Дима встал. – У тебя есть свои юристы. Вот пусть они и сделают запрос насчет жены и дочери Котовского, а я – извини…
    - Димыч, у тебя богатая клиентура? – с нотками угрозы в голосе справился Сашка.
    - Мне не нравится это дело, - прямо объявил адвокат. – Это не мой профиль.
    - Расширять надо профиль, Димыч, - со значением порекомендовал Сашка. – А для этого надо лучше питаться, на курортах бывать, в круизах…

Пестрое платье Раи валялось на полу поверх босоножек, а сама она, обнаженная, покоилась в объятиях Феликса.
    - Вставать надо, - пробормотала она, не двигаясь. – Вдруг кто-то приедет.
    - Кто? Мать уже была.
    - Мало ли…
Рая сняла с себя его тяжелые руки, села и потянулась за сигаретой.
    - С ума сойти! – ужаснулась она, глянув на часы. – Шестой час! У меня животные не кормлены, Гоша!… Гоша меня убьет!
    - А может, ну его, Гошу? – спросил Феликс лениво и приподнялся на локте, любуясь Раисой. Раиса, точеная, золотистая от загара, торопливо облачалась в трусики и бюстгальтер.
    - Как это – ну?! Ты что вообразил себе, Лучезарыч?! Елки! Точно несет кого-то! – Она замерла на миг, вслушиваясь в звуки снаружи, и торопливо схватила платье. – Машина!
    - Наталья Максимовна прибыла, - успокоил Феликс.
    - Ей рано! Это кто-то из твоих!
    - Их моих у меня здесь только ты.
    - Размечтался!… Это Дорогушин! Прикинь, если бы он приехал чуть раньше!
    - Я бы сказал, что пытался изнасиловать тебя.
    - Он без баб! Значит, по твою душу!
    - Я с ним не знаком.
    - Вот и познакомишься! – крикнула она уже из-за двери.

    - Это Панов, Тамара Павловна, - скорбно-вкрадчиво представился Саша по телефону.
Тамара у себя в кабинете только-только закончила устраивать очередной разнос сотрудникам, и теперь они с потерянными лицами тянулись к дверям.
    - Вы не могли бы уделить мне немного времени? -
Сашке очень не хотелось встречаться с Тамарой, но и оттягивать неприятный разговор не хотелось.
    - Мы не могли бы вместе поужинать?
    - Это так срочно? – ответила Тамара встречным неудовольствием.
    - Нет, если вы заняты… - обрадовался было Панов, но Тамара сделала усилие над собой: "Хорошо, Саша. Семь вечера устроит? Я заеду за вами в театр!"

Феликс, уже в джинсах и футболке, причесывался, когда на пороге его комнаты возник Дорогушин.
    - Ну, привет! – осклабился он. – Наконец-то познакомимся! А то я все только и слышу: "Феликс, Феликс! Счастливчик!". Ты уже в форме, я знаю, так что давай-ка спустимся вниз, примем за знакомство!
    - Сожалею, но я не диете, - с безупречной вежливостью отказался Феликс.
    - Рюмашка коньяка – нормальное мужское лекарство! Давай!
Пожав плечами, Феликс спустился вслед за Дорогушиным вниз, где уже был вновь накрыт стол, на сей раз, в стиле Эдуарда Константиновича: бутылка коньяка, сыр, лимон и коробка шоколадных конфет.
    - По привычке! – извинился Эдуард Константинович за конфеты. – Дам-то с нами нет!
    - Почему же? А Раиса Михайловна?
    - Кто это? А! Рая! Ну, пусть возьмет домой, детям. Не возражаешь?
    - Оставьте. Я люблю сладкое.
Боковым зрением Феликс увидел в дверях Раю с сумкой в руке. Рая подмигнула ему и обратилась к Дорогушину: " Я могу идти, Эдуард Константинович?"
    - Да, конечно! – махнул рукой Дорогушин. – Если что, мы ведь и сами с усами, чай, кофе…
    - Я, пожалуй, прямо сейчас сварю себе кофе! – объявил Феликс.
В прихожей он придержал Раису за талию и жарко выдохнул ей в самое ухо: "Чао". Она вывернулась и быстро скрылась за дверью.
Дорогушин вернул Феликса с кухни: "Да потом кофе! Успеется!". Он был слишком возбужден, чтобы откладывать разговор. Эту необходимейшую "разведку боем".
    - Пошли уже отметимся! Устал я, как пес! Все твержу Тамаре: надо съездить куда-нибудь, в красивое место, втроем…
    - От добра добра не ищут, - чуть подыграл ему Феликс. – Самое красивое место на Земле – Крым!
    - Это если не жить здесь! – живо подхватил Дорогушин. – А так нужна смена обстановки!
    - Только сегодня утром я слышал это от матери.
    - Да?! Так она согласна?!
    - Не знаю, как она, а лично я не расположен куда-то ехать.
    - А что она предлагала? Что именно говорила? – Дорогушин продолжал изображать в доску своего парня, но голубые глаза его оставались острыми, как осколки стекла. – Ты пойми, без тебя она из города ни ногой, а ей отдых необходим! Ей эта история дорого далась!
    - Какая история? – невинно уточнил Феликс.
    - Да не прикидывайся! С тобой! Это сколько ж она тебя искала, сколько нервов потратила!…
    - Извините, - перебил Феликс, - у меня с головой еще не полный порядок, так что со мной желательно быть проще. Цель вашего визита – убедить меня слинять за бугор?
    - Да почему сразу так?! – запротестовал Дорогушин. – Мне всегда было странно, почему Тамара тебя прячет ото всех! Нет таких проблем, которые нельзя было бы решить в семейном кругу, за бутылочкой хорошего коньяка! Ну, твое здоровье!
Феликс чокнулся с ним и поставил рюмку на стол.
    - Так не пойдет! – возмутился Дорогушин.
    - Но ты же не хочешь, чтоб я умер у тебя на руках? У меня в крови полно химии, несовместимой с алкоголем!
    - Только попробуй мне тут умри! – погрозил ему Дорогушин пальцем. – Тамара меня убьет прямо на твоем трупе! Это мужья – дело наживное-проживное, а сын…  Порадовал бы ты ее, правда! Давай-ка я ей прямо сейчас позвоню и скажу, что ты согласен поехать с нами.
    - Третий лишний, - отрезал Феликс.
    - Ну, кто из нас третий, кто лишний – большой вопрос! Да можно и вчетвером. С девушкой могу познакомить.  Ну, просто блеск! – подмигнул по-свойски Феликсу Эдуард Константинович. – Строгих правил девица, таких теперь одна на миллион! Умная, симпатичная, материально обеспеченная, что там еще пишут в объявлениях…
    - Я не знакомлюсь по объявлениям.
    - Дочь Тамариной подруги. Пора тебе приобщаться к нашему кругу.    Почему бы не начать с Яны?
    - Я седой и беззубый,  так что  не трудись меня сватать. Ты же не за этим пришел. Ты пришел поговорить об убийстве Петра Котовского, но не знаешь, как начать. Помочь?
    - Что ты несешь! – отшатнулся, занервничав, Дорогушин.
    - Тебе хочется узнать, что я знаю. Что и кому могу рассказать или передать, когда выйду отсюда. Так вот! Мне мозги отбили, Эдик! У меня частичная амнезия. Все смешалось под куполом цирка! – постучал он себя пальцем по лбу. – И общаться мне не с кем, и печатных изданий, куда бы я мог писать, нет, и вообще я в журналистику возвращаться не собираюсь. Устал от текущих моментов! Хочется вечных тем. Я ведь пьесы раньше писал и вроде бы получалось…
    - Вот и отлично! – хоть и не поверил, но все же несколько расслабился Дорогушин. – Если есть талант, чего ж его зарывать. Тем более, что есть такой Панов…
    - Отпадает!
    - Ну, вы прямо, как два барана, уперлись оба. А общее горе должно сближать! Он мать потерял, ты – друга…
    - Убийц нашли?
    - Я не в курсе! – спохватился вовремя Дорогушин. – Тут что ни день такое происходит! Авиакатастрофы, террористы…
    - Террористы? – заинтересовался Феликс.
    - Да не у нас! В мире! К телевизору хоть не подходи! А днем от текущих, от городских дел голова на части! Одно тебе могу сказать точно: какие б там у вас не были отношения, друга вашего Санек похоронил, как положено, и поминки устроил, и даже надгробие заказал, и все за счет театра!
    - "Мельпомены", - поправил Феликс.
    - Какая разница! Спит человек вечным сном и спит!
    - В приличной обстановке! – съязвил Феликс. Встал и отошел к окну.
    - Вот именно! – не понял его реплику Дорогушин. – Давай, что ль, помянем? За это грех не выпить!
    - Экий ты бываешь… настойчивый! – Феликс уже совладал с выражением лица и не спеша вернулся к столу. – У меня к тебе просьба, Эдик.
    - Да? – со вниманием вскинул брови Эдуард Константинович.
    - Ты мне ключ запасной не дашь от этого ранчо? А то я, знаешь, человек независимый, мне в напряг Раису за мороженым гонять.
    - Зачем ключ? – искренне удивился Дорогушин. – Дашь на вахте команду, чтоб тебе открыли, когда вернешься. Чтоб кобеля этого клятого придержали, чтоб ему сдохнуть, сволочи! Той зимой вцепился, порвал мне пальто! Чуть всю полу не оторвал! А то бы оторвал ногу… Да я сам на вахте предупрежу…
Он поднялся, собравшись уходить, и оба они почувствовали облегчение, почти взаимную приязнь, хотя результаты рекогносцировки не устроили ни того, ни другого.
    - Ты тут сам приберешь? А то так оставь, заявится вечером эта мымра…
    - Где вы ее выкопали?
    - Тамаре порекомендовали.
    - Она раньше в тюрьме работала?
    - Может, и там! – от души развеселился Дорогушин. – Жуть баба! Ох, как я тебя понимаю! Вроде, и есть курочка рядом, а как глянешь, представишь себя с ней – импотенция обеспечена!
На пороге Эдуард Константинович обернулся: "Так я могу сказать Тамаре, что мы поладили?"
    - Конечно! – улыбнулся, не размыкая губ, Феликс.
    - А насчет Саньки… Кто старое помянет!.. Вспомни о нем что-нибудь хорошее!
Феликс кивнул, с вежливым нетерпением ожидая, когда же Дорогушин, наконец, уберется. Дорогушин убрался, и Феликс отправился на кухню варить себе кофе.

    - Пес где?! – рявкнул Дорогушин с крыльца и завертел головой. – Заперт? Точно заперт?!
Размашистым шагом Эдуард Константинович двинулся к воротам, бормоча себе под нос раздраженно: "Ну, семейка! Все, как этот чертов кобель! Знала бы мама, перед кем я тут прогибаюсь!…"

Эдуард Константинович вспомнил мать. Ее реакцию на известие о предстоящей его свадьбе с Тамарой.
    - Ты женишься на той женщине?! – не поверила мать ушам своим. – Я не ослышалась?! Эдик, да ты в своем уме?!
    - Чем тебе не нравится Тамара? – попытался сохранить спокойный тон Дорогушин.
    - Да всем! – взвилась мать и заметалась по их небольшой, обставленной дешевым ширпотребом квартирке. – Она тебе не пара! Не только потому, что много старше! Вообще! Ты женишься на ней по расчету! Эдик! Ты загубишь свою жизнь! Мне и двух минут общения с ней хватило, чтобы понять: это деспот! Хищница!… Даже и не надейся, что я приду на вашу свадьбу! Вообще когда-нибудь приду к тебе в дом! В ее дом! Господи Боже правый, мой сын – альфонс! Альфонс! Проститут!
Крик матери звучал в ушах Эдуарда Константиновича, когда он выезжал за ворота дачи. Обернувшись напоследок, он бросил ненавидящий взгляд на аккуратный двухэтажный особнячок. Там, внутри, находился тот, кто легко мог сделать напрасными унижения и жертвы Эдуарда Константиновича.

 - Вспомни о нем что-нибудь хорошее… - процитировал Эдуарда Константиновича Феликс, следя, чтобы кофейная пенка не перевалилась за края турки. Усмехнулся скептически. И все-таки вспомнил. Из многообразия сюжетов память выбрала урок физкультуры в пятом классе. В спортзале девчонки сидели на длинной скамейке у стены, хихикали и толкали друг друга, наблюдая за отжимающимися от пола мальчишками. Сашке отжаться удалось один раз, и молодцеватый физрук, "дембельнувшийся" недавно из армии, решительно занялся его моральной и физической подготовкой.
    - Что такое, Панов? – по-сержантски рыкнул он. – Почему разлегся? Я не давал команду прекратить упражнение!
Сашка услышал хихиканье девчонок и, вскинув на мгновение измученные стыдом глаза, столкнулся с сострадательным взглядом Риммы.
    - Не понял, Панов! Сколько раз ты отжался, я не заметил!
    - Один! – бойко подсказали из группы девчонок.
    - Отлично, Панов! Будущий боец Советской Армии! Пузо нарастил будь здоров, а мышцы… Встать, Панов! Покажи, где у тебя мышцы! Вот это что? Это бицепсы?! А ты не шутишь?! Так, пацаны, закончили отжиматься. Встали! Я сказал, прекратить! – прикрикнул он на Петра и Феликса, потому что эти двое отжиматься не прекратили.
    - Кедрин и Котовский!
    - Мы за Сашку! – ответил Феликс одышечно. – Он все равно не сможет…
    - Здорово! – хлопнул себя по ляжкам физрук. – А Родину защищать тоже вы за него будете?! Я сказал, отставить, Кедрин и Котовский! Встать в строй! – и с нехорошей ласковостью в голосе обратился к багровому, сопящему шумно Сашке. – Они, значит, за тебя воевать пойдут, а ты что делать будешь в тылу, за их спинами?
    - Он артистом будет! – буркнул Петр.
    - Разговорчики в строю!
    - Сергей Сергеич! – встала вдруг со скамейки Римма, и физрук удивленно к ней обернулся.
    - Сергей Сергеич, он будет ездить к ним на фронт с бригадой артистов! – ошарашила она физрука. – Давать концерты под бомбами!
    - Сядь! – без прежней задиристости велел физрук и тоскливо оглядел Сашку. – Хорошие у тебя друзья, Панов. Верные. Ты это цени. И сейчас, и когда станешь артистом.

Волей случая или же Провидения, но и Сашку посетило в эти минуты то же воспоминание, вогнавшее его в уныние и тоску. Сашка стоял у окна в своем кабинете и таращился в никуда, поджидая Тамару. Увидев ее машину, затормозившую под окном, он неожиданно для себя обрадовался.
    - Иду, Тамара Павловна! – заторопился он. – Уже выбегаю!

Феликс пил кофе с коньяком, заедая  свой полуалкогольный дебют конфетами.
    - С Эдиком Константиновичем, Петька, мне придется пока дружить, - размышлял он, смакуя шоколад. – Препротивный тип, но занятный. Глазки – как хищники в засаде… А вообще-то, брат Петруха, вот где у меня все! Политики, чиновники, их интриги, вся эта мерзопакостная возня на фоне представлений о свободе как о досуге! Если это -–жизнь, то я не отсюда, я сюда случайно попал. Раньше я хоть верил в возможность перемен к лучшему… Эх, Петька, Петька!  Укрепи дух мой, Петька, и расскажи, что же все-таки с тобой приключилось…
Он откинулся  на спинку стула, закурил и увидел – представил себе – Петра. В сумрачной комнате. В обществе человека без лица.
    - Не надоело играть в пионерскую игру "Зарница", Котовский? – желчно справился этот человек, и Петр ответил, дерзко и весело: " Ты в нее играешь – не я! Ты же не в сегодня живешь, а в завтра, во имя завтра! Все, как учили! А что завтра не общее теперь, а сугубо личное…
    - А у тебя, значит, сплошное сегодня на календаре? – перебил безликий.
    - Именно так! – подтвердил Петр. - Поэтому я счастливый человек, а ты – нет. Сколько бы ни нахапал.
    - В чем оно, счастье? – резко спросил субъект без лица. Реплика Петра задела его за живое. – В этой вот нищете?!
    - А мне много и не надо. Лишнее, оно только жизнь захламляет.
    - Ты же талантливый человек, Котовский! – зашел с другого бока безликий. – И на что ты свой талант тратишь? Кому он нужен?!
    - Много кому. Всех и не перечислить.
    - Ты же бисер перед свиньями мечешь!
    - А вот не надо! – нахмурился Петр. – Я людей свиньями не считаю! Маленьких людей, которым я чиню их старье! Они и этому рады! И мне рады. А тебе, вот, кто-нибудь рад?
    - Ну, и живи в дерьме! – пожал плечами безликий. – Только сперва бумаги отдай.
    - Ищи! – засмеялся Петр.
    - Значит, нет их здесь, - понял безликий. – Значит, они у Кедрина.
    - Нет их у Феликса! – напрягся и посуровел Петр. – И ты Счастливчика не трожь, он здесь ни при чем. Я его в свою войну не втянул!
Безликий сделал шаг к двери, но Петр встал у него на пути.
    - Ваша трогательная дружба… - попытался безликий отстранить его.
    - Нет бумаг у Счастливчика, мое слово!
    - Это мы еще посмотрим…
    - Мое слово, я сказал! – жестко повторил Петр.
И они сцепились в дверях…

    - Феликс Лучезарович!
Феликс вздрогнул от резкого окрика сиделки.
    - Вы грубо нарушаете режим! Я не могу отвечать за последствия вашего… самоуправства!
    - И не надо, - равнодушно ответил Феликс, - просто доложите моей матери, что я опять нарушаю.
    - Это Раиса принесла вам спиртное?
    - Что вы! Меня навестил мой родственник Эдуард Константинович Дорогушин.

Тамара и Саша не успели пройти в зал ресторана «Севастополь", как уже оказались в центре внимания обслуживающего персонала. Едва они устроились за одним из многочисленных пустующих столиков, как перед ними вырос услужливый официант с меню.
    - Принесите чего-нибудь холодного, воды или сока! – распорядилась Тамара, и почти тут же на стол были поданы сифон минеральной воды, запотевший графин с оранжевого цвета напитком и два высоких стакана.
    - За счет заведения, - проинформировал официант.
    - Я что, похожа на нищенку? -  отбрила его Тамара. – Включите в счет. Вы сами закажете? – обратилась она к Сашке, явно не желая тратить время на соблюдение ритуалов. – Или доверите мне?
    - Как вам будет угодно.
    - В таком случае, два салата с грибами, два бифштекса с картошкой, два кофе. Я за рулем, пить не буду.
    - И я за рулем, - выжал из себя Сашка улыбку пообоятельней.
    -  Свободны! - нетерпеливым жестом, как муху, отогнала Тамара официанта, собиравшегося наполнить ее бокал.
Официант отошел, и Тамара движением подбородка указала Саше на сифон с минеральной. Сашка приподнялся над столом, стараясь быть как можно аккуратней и элегантней.
    - Так зачем вы хотели видеть меня? – не дала ему Тамара времени на раскачку.
    - Я хотел поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали в связи со  смертью мамы.
    - Я ничего для тебя не сделала, - перешла Тамара на ты, и лицо ее выразило явное нетерпение. – Меня, как ты знаешь, не было в городе.
    - Эдуард Константинович был. Он был при мне неотлучно, - подсластил глубочайшей благодарностью заранее отрепетированную реплику Сашка. – Я его воспринимаю как полномочного представителя… - позволил он себе слегка улыбнуться.
    - В жизни, Саша, каждый отвечает лишь за себя, - изрекла Тамара с видом мудрого учителя жизни. – Для того, чтоб сказать спасибо, не обязательно было тащить меня в ресторан. Не юли. Чего ты хотел?
Даже зная Тамару как человека резкого и невежливого, Сашка не ожидал от нее такого натиска, и несколько растерялся. К счастью, в этот момент официант принес их заказ.
    - Я хочу исповедаться! – Сашка набрал побольше воздуха в легкие.
    - Не по адресу!
    - И попросить помощи… совета… заступничества, не знаю, как вернее сказать! Так случилось, что наша дружба с Феликсом и Петром себя изжила. Так бывает, но в нашем случае она переросла во взаимную неприязнь. Не будем выяснять сейчас, кто кому завидовал, это, по-моему, очевидно.
    - По-моему, тоже, - передернула ртом Тамара. – И Котовский и Феликс слишком самодостаточны, чтобы кому-то завидовать.
    - У меня тем более нет причин…
    - У Котовского и Феликса никогда не возникало нужды приглашать на ужин человека, который им неприятен.
    - С чего вы взяли?!…
    - Теряем нить разговора. Ты считаешь, что Феликс и Котовский завидовали тебе, я – что это ты им завидовал. Что из этого?
    - Я уволил Петра по статье! Когда он меня просто уже достал! Феликс примчался! С ним мы тоже не нашли общего языка!
    - Да, это сложно, - усмешливо согласилась Тамара. – Короче!
    - Но я забыл о них обоих тут же, как только позвонили насчет мамы! – прижал Сашка руки к груди.
    - Так и мораль сей басни? – требовательно спросила Тамара.
    - Произошло невероятное, трагическое совпадение! Петр погиб после того, как я уволил его, а днем раньше он оформил на меня завещание. Он бы, конечно, завещание переписал, но он не успел, и теперь по городу ползут слухи, что я причастен ко всему этому кошмару! Господи! Да разве стал бы я рисковать репутацией, положением, всем, что имею, ради какой-то жалкой комнатенки?! Это же абсурд!
    - Сожалею, Саша, но на чужой роток не накинешь платок. Тут я тебе ничем не могу помочь.
    - Можете! Если попросите Феликса здраво, без эмоций, подумать…
    - При чем здесь Феликс? – выстрелила в Сашу темным взглядом Тамара.
    - Но ведь и он уверен, что я сводил личные счеты с Петькой! А Феликс, он же прирожденный дебо… трибун! – вывернулся Сашка языком в последний момент. – Он митинг может устроить в очереди за хлебом! И ему верят! А теперь Феликс сводит счеты со мной! – траурно завершил  Саша свою пылкую речь
    - Почему ты не спросишь, как он себя чувствует? – осведомилась жестко Тамара.
    - Мне Эдуард Константинович…
    - В таком случае, ты должен знать, что ни в каких очередях Феликс не митингует. Он не покидал мою дачу с тех пор, как мне удалось вытащить его на свободу. У тебя нет  соображений, кому это могло быть выгодно – расправиться с Феликсом?
    -  Не мне! – с неожиданной твердостью заявил Саша. – Развалюха на Зеленой горке меня, ей Богу, не привлекает!
    - А квартира Котовского – привлекает? Если честно? – прищурилась Тамара.
    - Конечно. Это центр. Если сделать ремонт… Американский режиссер, которого мы приглашали в прошлом году, пришел в такой ужас от наших люксов…
    - Но дело ведь не только в недвижимости? – почти ласково прервала  Тамара. – Повторяю вопрос: нет ли у тебя каких-либо соображений, которыми ты мог бы поделиться со мной? Не фактов, не подозрений, Саша, - соображений!
    - Никаких, Тамара Павловна! – повинился Сашка. – Я сам был в  шоке. Если вы думаете, что это имеет какое-то отношение к политике, то я далек от политики!
    - Тогда почему ты заговорил о ней?
    - О ней все говорят! Повсюду! Гораздо чаще, чем об искусстве, к большому моему сожалению! Но я не думаю, раз уж вы меня спрашиваете о моих мыслях… не думаю, что Феликса решили сделать вторым Горгадзе. Масштаб не тот! Вы извините, если вам неприятно это  слышать о Счастливчике Че…
    - Который устроит митинг в очереди за хлебом?!
    - Но потом-то все разойдутся, каждый со своей буханкой. И что изменится?
    - Ладно! – Тамара устало протерла виски пальцами. – Как я поняла, мы встретились исключительно для того, чтоб я передала Феликсу, что Саша Панов – цаца, а не бяка! – и она полезла за кошельком.
    - Я вас пригласил, а я все-таки джентльмен… - постарался Сашка сохранить лицо, но Тамара поморщилась, как от боли: "Ты – представитель культуры, которой государство в моем лице задолжало больше, чем за этот ужин!"
В тоне ее Саше послышалась издевка, но он лишь виновато развел руками. С лакейской улыбкой глядя, как Тамара оставляет чаевые, он презирал и себя, и Тамару – с недосягаемых высот Людмилы Платоновны.

    - Мама! – Дорогушин брякнул на кухонный стол перед матерью конверт с деньгами. – Он был взвинчен, а потому настроен решительно. – Давай не будем устраивать аттракцион, перепихивать друг другу этот конверт. Все равно я оставлю тебе деньги!
    - Хорошо, - неожиданно просто согласилась мать и накрыла конверт рукой. – Я не хочу, чтоб тебя называли еще и плохим сыном.
    - А ты меня кем считаешь? – Дорогушин почувствовал себя глубоко несчастным, преданным, обманутым всеми, никем не понятым.
    - Мне тебя жалко, Эдик. Есть хочешь? – спохватилась мать. – Вы ж, наверное, все по ресторанам питаетесь, ты от домашней пищи отвык.
    - Я сыт, - буркнул Эдуард Константинович. – Чаю бы выпил.
    - Эдик, я давно в твою жизнь не лезу… - Мать поставила чайник. Старый, закопченный до половины. – Может, я ошибаюсь, но, сдается мне , она тобой наигралась.
    - У нас все хорошо, - как мог убедительно запротестовал Дорогушин. – В отпуск собираемся… Почему ты не пользуешься чайником, который я тебе подарил? – поспешил он перевести разговор.
    - Он от сети, света много ест, а я экономлю.
    - Мама! Я же каждый месяц…
    - Да, Эдик, спасибо, но всегда надо иметь что-то на черный день. А тут еще у отца могилка просела, нехорошо, надо делать что-то…  Так я переживала, когда умер твой папа, места себе не находила, а теперь даже рада, что он не дожил  до  твоего возвышения…
Эдик встал резко. С намерением уйти и не возвращаться больше в дом своего детства, где мать, сама, возможно, того не ведая, бьет его по больному всякий раз, как он появляется. Он шагнул к выходу и … словно бы увидел отца. Отец читал журнал, уютно расположившись в кресле, а десятилетний Эдик с матерью делали за столом уроки: Эдик решал задачку, а мать следила за ходом ее решения, готовая вмешаться, если он ошибется.
    - Интересно! – с воодушевлением сообщил вдруг отец, - Ученые опыт провели. Новорожденной обезьянке вместо матери подсунули муляж обезьяны. Она, эта искусственная самка, и кормила малышку, и вычесывала, но никогда не ласкала. И вот, когда маленькая обезьянка выросла, и у нее появились свои детеныши, она тоже никогда их не ласкала!
    - Ну, и к чему ты?… - спросила недоумевающе мать.
    - А к тому… - Отец встал и погладил по голове Эдика, -  что мы своего Эдичку ласкаем. Эдичка у нас вырастет добрым человеком.

    - И зачем ты со мной поперся?
По мере приближения к дому, Рая становилась все более раздражительной.
    - За книгой.
    - Я б тебе утром привезла.
    - А вечером я что буду делать?
    - Спать!
Она покосилась на бабулек, с откровенным интересом рассматривающих их с лавочки во дворе, и обрушилась на Феликса: "Ну, и чего ты встал? Куда ты уставился?!"
    - Хочешь, угадаю, где твой балкон? Вон тот, где полно цветов!
    - В Шерлок Холмса играй в каком-нибудь другом месте, а тут такой двор… Все друг друга знают, друг за другом следят…
    - Общество будущего! – хмыкнул Феликс, следуя за Раисой в подъезд. – Мечта утопистов!
    - Здесь постой, - остановилась Рая возле обшарпанной деревянной двери. – Я сейчас тебе вынесу…
Она вошла в квартиру, и почти тут же до слуха Феликса донесся пьяный  мужской голос, что-то невнятно декларирующий.
    - Да уймись ты! – прикрикнула Рая.
    - Ах ты, сука?! Это ты мне?! – рассвирепел мужик, и Феликс напрягся: из-за двери  слышалась теперь  перебранка, что-то гремело,  лаяла собака.
Феликс уже готов был позвонить в квартиру, когда дверь распахнулась, и на лестничную клетку – в рост, спиной вперед – выпала Рая. За ней, исходя тявканьем, выскочила кудлатая собачонка. На мгновенье в дверном проеме мелькнул крепкий, большого роста мужчина, и дверь захлопнулась. Все произошло так стремительно, что Феликс не успел подхватить Раю.
    - Цела? – он помог ей подняться. – И часто это у вас?
    - Милые бранятся… - пробормотала она. Ощупала себя, поморщилась и попросила. – Ты иди. Не надо, чтобы он тебя видел. Иди.
    - Пошли! – Феликс взял ее за руку и потянул вниз.
    - Куда ты меня?! Мне домой надо…
    - Пошли, я сказал! С этим уродом я тебя одну не оставлю.
    - Я не могу, - она мотнула головой и снова поморщилась. – У меня там кошка…
    - Кошку мы завтра заберем. Слушай, не спорь со мной! Или ты хочешь, чтобы мы с ним схватились? Вот и молодец, что не хочешь…
Поддерживая ослабевшую Раю, Феликс стал сводить ее по ступенькам. Собачонка бежала впереди них.

Дорогушин расслаблялся в кресле у телевизора, когда, на закате дня, в доме появилась Тамара.
    - Солнышко! – придав голосу бархатистую рокочущую бодрость возвестил Эдуард Константинович. – У меня хорошие новости!
Тамара не ответила, переобулась в прихожей, и Дорогушин таки выбрался из гостиной.
    - Я познакомился с твоим сыном, мы с ним поладили, почти подружились! Он вполне разумный молодой человек со своими планами на жизнь…
    - Эдуард, какого черта ты его напоил?!
    - Никого я не поил! – искренне вознегодовал Эдуард Константинович. – Да, я привез коньяк, предложил ему,  он отказался…
    - У меня другие сведения.
    - Эта мымра, твоя сексотка… - дал Дорогушин волю справедливому гневу, - она же врет, как сивый мерин! Выслуживается перед тобой! Да, лично я опрокинул пару рюмашек, но твой сын не стал!
    - Зачем ты вообще к нему ездил?
    - Интересный вопрос! Мы, кажется, родственники!
    - Кажется, - зловеще подчеркнула Тамара.
    - Мы поболтали! – сделал вид Дорогушин, что не понял Тамару. – Я почти убедил его поехать с нами развеяться…
    - Эдуард Константинович! – со спокойной, даже радостной мстительностью  в голосе выговорила Тамара. – Вы можете ехать, куда хотите, когда хотите, и с кем хотите. Ваше номинальное членство как в партии, так и в семье за вами сохранится. А проблем с прекрасным полом у вас нет и не будет… пока вы числитесь моим мужем!

Феликс на руках внес Раису на второй этаж Тамариной дачи. Собачонку она крепко прижимала к груди.
При их появлении Наталья Максимовна отложила вязание и встала с видом суровым и негодующим.
    - Я вынуждена буду доложить вашей матери, Феликс Лучезарович… - начала она, но Феликс прервал: "Дерзайте! Но сначала помогите человеку. Вы, кажется, медик!"
    - Не надо… - взмолилась Рая, но Феликс перебил и ее: "Человек здесь присутствует в качестве медработника. Вы же за это денежку получаете Наталья Максимовна?"
С секунду они с сиделкой глядели друг на друга с одинаковой неприязнью, затем Наталья Максимовна опустила глаза, поджала губы и процедила: "Хорошо. Уложите ее… Нет, не здесь, у Эдуарда Константиновича! Я вас не спрашиваю, что произошло, это не мое дело…"
    - Да, вы уж потерпите как-нибудь до утра, дайте Тамаре Павловне отдохнуть, а то она может и не оценить ваше рвение!

    - Надо выгрести весь мусор, очистить жизнь! – провозгласил Сашка, замирая посреди комнаты с веником в руке. – Выкинуть все дурное – из головы, из души, из памяти… Иначе невозможно жить дальше!
Образ матери возник позади него – вышел из зеркала – и Саша услышал в спину себе: "Держись, мальчик мой. Ты уникальный человек, единственный в своем роде, ты – гений!"
    - Мама, спектакли не живут вечно! – пожаловался Сашка.
    - Вечна только смерть, дорогой, и с этим надо смириться. Но по нашим человеческим меркам и столетие – вечность.
    - Мама! – перемещаясь вслед за призраком по квартире, выплескивал Панов сокровенное. – Все это… самоутешение, мама! В это можно верить в двадцать, в двадцать пять лет…  От Петра дочь осталась. От Феликса, может быть, останутся его материалы, долежат до, возможно, лучших времен, а я? Кем я стану в вечности? Новым Сольери?
    - Ты живешь не в восемнадцатом веке! – досадливо поморщилась мать. – Даже не в начале двадцатого! Театральный спектакль, записанный на пленку…
Звонок в дверь спугнул Сашкины мысли, и образ матери растворился в лучах заката. Сашка подкрался к двери, глянул в глазок и, увидав на лестничной клетке Ксану, рявкнул: "Пошла вон, дебилка!".
    - Александр Борисович! – взвыла Ксана.
    - На хрен!! – уже из прихожей проорал Сашка и яростно заработал веником. Вымахнул им из-под вешалки балетную туфельку и в растерянности опустился на корточки.
    - Неужели я был такой пьянющий урод? – спросил он себя, преисполненный стыда и раскаяния.
    - Это происки наших недругов, Саша, - тут же возник рядом с ним образ матери. – Они хотят, чтоб ты поскорее забыл меня, забыл, какого ты рода-племени, встал на одну доску с быдлом...
Сашка послушно покивал в такт ее словам - своим мыслям и, избавившись от чувства вины, сунул реликвию обратно под вешалку.

Выходя из Сашкиного подъезда, Ксана нос к носу столкнулась с Леной. Вчерашние подруги обменялись короткими колючими взглядами.
    - Они заняты! – желчно оповестила Ксана. – Не принимают!
    - Мне назначено! – ответствовала Лена надменно и победительницей прошла мимо Ксаны.
Сашка все еще был в прихожей, когда в дверь вновь позвонили.
Увидав в глазок на этот раз Лену, Сашка открыл.
    - Пришла?! Ну, молодец! На! – прямо на пороге сунул он в руки актрисе веник.

Рая лежала на постели Эдуарда Константиновича, укрытая по грудь простыней, с собачкой в ногах, а Феликс сидел рядом и держал ее за руку.
    - Как собачку зовут? – спросил он.
    - Чапа, - ответила чуть слышно Раиса.
Дверь в холл была приоткрыта. Неслышно ступая, Наталья Максимовна дошла до двери и заглянула в щель.
    - Теперь меня уволят… - произнесла через силу Рая.
    - Не страшно, - Феликс успокаивающе пожал ее руку. – Уйдем на Зеленую горку. Мне, кстати, давно пора. Засиделся я в раю, где под каждым кустом – змея…
    - Это ты обо мне?
    - Ты – Ева! – засмеялся он. – Прекрасная садовница. На Зеленой горке, между прочим, тоже есть сад. В состоянии крайнего запустения.
    - И что мы будем делать?
    - Еще не придумал.
 -Оранжерею сделать можно, цветы выращивать на продажу…
    - Заметано! – Феликс встал. – Чапа, карауль Раю!
Когда он появился в холле, Наталья Максимовна уже сидела, как ни в чем ни бывало, в кресле с вязанием. Феликс прошел было мимо нее, но вернулся вдруг и решительно плюхнулся в соседнее кресло.
    - Вы что-то хотите? – холодно осведомилась сиделка.
    - Не спится. Решил посидеть тут, поболтать с вами.
    - Я не любительница чесать языком.
    - За это вас и ценят!
    - Не только за это, - с чувством глубокого самоуважения заверила Наталья Максимовна.
    - У меня к вам чисто профессиональный интерес. Как у пишущего человека. Вы не будете выворачивать передо мной душу, я знаю, но вы хоть намекните, дайте толчок моей исследовательской мысли: у вас в жизни произошло что-то ужасное, после чего вы возненавидели людей?
    - Вы глупости говорите! – она мельком, брезгливо, глянула на него и опустила глаза. – Кого это я ненавижу?
    - Ну, Раю, например.
    - Мне до этой особы нет никакого дела.
    - До меня тоже?
    - Профессиональный интерес, как вы выразились. Я честно зарабатываю свои деньги.
    - Но как человек я вам безразличен?
    - Для меня вы – пациент.
    - Это не одно и то же, конечно?!
    - Не понимаю, чего вы хотите! – она опустила вязание на колени и поглядела на него с  осуждением. – Чтобы я кидалась вам на шею, как Рая? Так я не том возрасте и не того воспитания. Я семейная женщина. У меня муж, которому я никогда и в мыслях не изменяла, два взрослых сына, оба приличные женатые люди. Внуки есть… Вы-то меня считали старой девой! – с чувством превосходства усмехнулась она.
    - Был грех.
    - Надеюсь, я удовлетворила ваше любопытство?
    - Вы лишь подхлестнули его, но я не смею и далее навязывать вам свое общество. Меня-то вы считаете глубоко непорядочным человеком.
Наталья Максимовна подтвердила это предположение ухмылкой, но не произнесла ни слова.
    - Вы настоящая подпольщица, Наталья Максимовна! – с чувством похвалил ее Феликс. – Той еще, сталинской закваски! С вас надо писать плакат: "Чу!"
Наталья Максимовна ответила ему ясным холодным взглядом существа, стоящего на высшей ступени развития, и вернулась к вязанию.

    - Я понимаю, я дура! – жаловалась Глыбиной Ксана.
Они сидели спина к спине в тесной комнатке и разгримировывались.
    - Вы человек прямой, импульсивный, - польстила ей Глыбина.
    - За это и пострадала!
    - Честные люди всегда страдают, таков наш удел.
    - Но Ленка-то, Ленка, какой змеей оказалась! А ведь лучшая подруга была!
    - Милая моя, в театре не бывает друзей и подруг. Все мы здесь подневольные люди, лишь в последнюю очередь зависящие от себя, своего таланта, - важно и снисходительно просветила Глыбина. – Вы бы на месте Лены…
    - Не знаю, как Лена, а я должна понимать, что делаю! А когда я не въезжаю в замысел!…
    - Замыслы Александра Борисовича понимает только Александр Борисович, - изрекла Глыбина так, что слова ее можно было принять и за похвалу и за издевательство. – Ни мы, актеры, ни зрители понять их не можем. Не доросли.

Саша тяжело перевалился через спящую Лену, укрытую лишь длинными светлыми волосами и, оглядев ее пресыщенным взглядом собственника, потопал на кухню. Сашку мучила жажда. Вынув из холодильника колбу с пивом, Сашка плеснул себе в стакан и пожаловался воображаемой матери: "Вроде бы и выпил вчера только для вдохновения…"
    - Смотри, Саша! – предостерегала воображаемая Людмила Платоновна. И устроилась напротив него за столом, подперев кулачками узкий волевой подбородок. – Ты можешь позволять себе любые излишества до тех пор, пока они не вредят твоему здоровью и репутации. Стоит хоть на шаг переступить черту… Вспомни Галю!
    - Я не хочу вспоминать Галю! – чуть не замахал на призрак руками Сашка.
    - Тебя заносит, - неумолимо продолжал призрак. – Диму ты не расположил к себе, а, напротив, насторожил. Перед Тамарой потерял лицо. Ты разучился общаться с живыми людьми, мой мальчик. С людьми, которые не зависят от тебя. Не следует серьезно относиться к своей картонной  короне. Наживай друзей, а не врагов, умерь свои амбиции и постарайся изменить ситуацию…
Сашка сосредоточенно кивал в такт монологу, вложенному им в уста матери, и постепенно расслаблялся.
    - Феликс – классный парень! – приступил он ко второму сеансу аутотренинга. – Ну, дурной, прямой, как оглобля!… Разве это плохо?

Они стояли втроем на платформе у вагона поезда Севастополь-Москва, три товарища Петр, Сашка и Феликс, и, пуская по кругу, распивали из горлышка бутылку сухого вина. Они провожали Сашку на учебу в Москву.
    - Вернусь – сразу на Сарыч! – как заклинал самого себя Сашка. – На Фиолент! На неделю!
    - А зимой, на каникулы, ты что, не приедешь? – уточнил Петр.
    - Я, может, вообще навсегда приеду! Если меня отчислят после первой сессии! – Сашке в этот миг даже хотелось, чтобы отчислили.
    - Ты это брось! – наперебой загалдели Феликс и Петр. –  Все пропей, но флот, театр не осрами!…
    - Прощайтесь уже! – приказала проводница. – Кто из вас едет, иди в вагон!
    - Давай, Сашка! Бывай! Звони! Пиши мелким почерком! Помни, что тебя ждут со славой!…
Друзья сунули Сашке в руки так и не допитую бутылку и затолкали его в тамбур. Грянул марш, поезд тронулся. Теснимый проводницей в глубь тамбура, Сашка упорно высовывался наружу, чтобы еще раз помахать друзьям.
    - Мешаешь! – сердилась проводница. – Иди в купе! Иди, а то высажу в Инкермане!
Уже готовый послушаться, Сашка бросил на платформу последний взгляд. Он увидал, как Феликс полез в карман, вынул что-то, и они с Петром уставились друг на друга…

Феликс полез в карман за сигаретами и вынул оттуда... Сашкин поездной билет.
    - Елки! – пробормотал он.
    - Ни хрена себе! – откликнулся Петр. – Как это могло?…
    - Вперед!
Феликс бросился было за вагоном, понял, что не догонит, и заскочил на подножку того, что, набирая скорость, пролетал мимо. Петька запрыгнул в следующий.
    - Билет где?! – вопрошала тем временем у Сашки раздраженная проводница. – Я тебя спрашиваю, алкаш! Бутылку, значит, ты не забыл, а билет забыл!
    - Да есть он у меня, есть! – возбужденно уверял Сашка. – У друзей остался! Случайно! Они подвезут! Они сейчас на тачке доедут до Инкермана, и будет вам мой билет!
    - Смотри! – погрозила ему пальцем незлобливая в общем-то проводница. – До Инкермана довезу, а там, если не будет билета, все! Высажу, и не надо мне глазки строить! Вещи пусть пока тут стоят!
    - Как это – тут?! – услыхали они оба в ту же секунду. В конце вагона возникли взмыленные, встрепанные, до невероятности родные Сашке фигуры. – Что ж ему, до Москвы на чемоданах в коридоре сидеть? Так не пойдет! Сашка, заноси шмотки!
    - Ну, что я говорил?! – возликовал Сашка. – Вот он, мой билетик! До самой до белокаменной!
    - Пить меньше надо! - с усмешкой напомнила проводница традиционное напутствие.
    - Так у меня ж есть еще! – спохватился Сашка. – Где она, прощальная наша? Я ж ее не успел…
    - Такова сэ ля ви! – провозгласил Феликс с пафосом. – Не допили на посошок, вот и не распрощались!
    - Так, может, вы со мной до конца? Может, вообще не будем прощаться?
    - Не, Сашка, мы с тобой только до Инкермана! – хихикнул Петр.
    - Ну так что, парни, куда пойдем? В тамбур, в купе, в вагон-ресторан?
    - А не слабо тебе в вагон-ресторан? – усомнился Петька.
    - Экономить я в Москве буду! – отмахнулся бесшабашно  Панов.
    - Закрыт еще ресторан, - объявила проводница. И добавила неожиданно: " У меня можете посидеть. Но только, чтоб тихо и только до Инкермана!".

Задорный, заразительный смех друзей еще звучал в ушах Феликса, когда Феликс проснулся, и поэтому он проснулся с улыбкой. Провел по лицу ладонью, потянулся и выбрался из-под простыни.
    - Жизнь прекрасна! – убежденно сообщил он в день за окном. – Чтобы понять это, не обязательно переться в Тибет!
В следующий миг он увидал за окном Раю и закричал с деланным негодование: "Эй! Тебе кто позволил вставать?!"
    - А, по-твоему, я должна была в койке дожидаться Тамару Павловну? Ждать, когда она мне подаст кофе в постель?!
    - Кофе в постель должен был подать я! Но ты все испортила! Наталья Максимовна еще тут?
    - Нет, а что?
    - Значит, мы в раю почти вдвоем. Класс! Я иду к тебе!
    - Зачем?
    - Вдыхать ароматы роз!

Все еще улыбаясь прежней, неконтролируемой улыбкой, он выскочил в одних плавках в сад и… увидел Тамару там, где только что была Рая.
    - Позагорать решил? – с прозорливостью пифии осведомилась Тамара.
    - Размяться, - постарался скрыть Феликс чувство неловкости. – Назагорался я вдоволь, пора и честь знать.
    - Золотые слова, - кивнула Тамара. И, взяв его за локоть, повлекла в глубину сада, к беседке.
    - Тебе звонила Наталья Максимовна?
    - Разумеется. Я рассчитала ее, так как надобность в ее услугах отпала.
    - А Рая?…
    - Что – Рая?
    - Раю ты, надеюсь, не рассчитала?
    - Зачем? Я довольна ею, - Тамара передернула нетерпеливо ртом и заговорила так, словно ее вынуждают читать букварь по слогам. – У меня есть дела поважней чужих адюльтеров. Нравится тебе Рая? Отлично! Если вы будете вести себя в рамках приличий и не афишировать свою связь…
    - А если это не адюльтер? – напрягся Феликс.
    - Да что угодно! Мне важно, чтоб ты избавил меня от очередного скандала! С меня достаточно Дорогушина! Он, впрочем, роет не столько под меня, сколько под товарищей по партии, а я тут сторона потерпевшая, но если еще и ты с этой женщиной из народа…
    - Что?! – вспыхнул Феликс. – А сама-то ты откуда взялась?!
    - Угомонись! – властно приказала Тамара. – "Вышли мы все из народа"! Кто-то вышел,  кто-то нет, а теперь – внимание на меня! Я приехала сюда не ради разбора твоих сексуальных полетов.
Она остановилась перед беседкой, словно раздумывая, войти ли, не вошла и двинулась в обратном направлении.
    - Ты, конечно, не думал над моим предложением? – Вопрос прозвучал утвердительно, но Феликс ответил – из духа противоречия: "Все еще думаю!».               
    - Эдуард мне сказал, что ты  намерен уйти в чистое искусство.
    - Рад бы в рай, но в земном теле надо чем-то питаться. За свой счет.
    - Верно! Я к тебе заехала по дороге на ЮБК. У меня там важная встреча. Надо кое-что обсудить. В частности, мой проект с газетой. Поэтому я вынуждена поторопить… ход твоих мыслей!
    - Я еще не согласился на вас работать, а вы уже устраиваете мне построение, - перешел Феликс на вы и отстраненно-вежливый тон.
    - Я тебя понимаю, - заявила Тамара почти проникновенно. - Одно дело – быть ответственным перед самим собой, за своим рабочим столом, а разгребать чертову уйму проблем каждый день с утра до ночи… От этого легко одуреть! Утратить представление о себе как о дрейфующем Острове Свободы! Ты ведь именно этого и боишься?!
Феликс вспыхнул. И, глядя себе под босые ноги, ответил после паузы: "Ты должна знать, что меня смущает".
    - Разберись с собой! – потребовала Тамара. – А пока разбираешься, поживи, пожалуйста, здесь! У меня нет ни времени, ни желания отлавливать тебя в районе Зеленой горки!
Она почувствовала, что  перегибает палку и коснулась примирительно его руки: "Я резкий человек, даже грубый, но я уже не стану другой… Может быть, если стану бабушкой?…". Улыбнулась, словно бы иронизируя над собой, и задержала руку сына в своей: "И не стыдись ты так своей наготы! Это недостойно свободного человека!".
Феликс еще глядел вслед ей, когда позади послышалось: "Эй!", и он, дернувшись, подпрыгнул на месте.
    - Ты что?… - изумленно спросила Рая.
    - Не надо ко мне подкрадываться! – разозлился на себя Феликс. – Я нервный стал!
    - Так лечись!
    - Мать другого мнения. Она считает, мне пора заняться газетой.
    - А ты слишком болен, чтобы выяснить хоть что-то? – обнаружила Рая осведомленность содержанием разговора между Феликсом и Тамарой. – Тираж, формат, периодичность издания, фонды…
    - Ты в этом разбираешься?
    - У меня отец всю жизнь пропахал редактором малотиражки. Я собкором у него подвизалась.
    - Под каждым кустом – свои!
    - Чем это плохо? Фу, Чапа! – прикрикнула она на собачку и  зло воззрилась на Феликса. – У тебя что, крыша едет? Ты уже придумал себе, что я личный агент Тамары в твоей постели?! Расслабься! То, что у нас было – эпизод! Маленький эпизод большой жизни, и только! Понял?!
И, позвав Чапу, она быстро зашагала  прочь.
    - Чапа, ко мне! – тут же заорал Феликс. - Ко мне, я сказал!
    - Что-что?… - угрожающе развернулась к нему Раиса.
    - Это у тебя крыша едет! Какого черта ты приписываешь мне свои мысли?!
    - Да потому что они на лбу у тебя написаны!
    - Купи себе очки!
И теперь уже он, разгневанно отвернувшись, поспешил от нее по дорожке к дому.
    - Ты куда-то собрался? –  переступила через самолюбие Рая.
    - Да! Так и передай моей матери!
    - А иди ты! – вспыхнула она тут же. - Ноги есть – иди, куда хочешь! А что Бог мозги отшиб, так Он шельму метит!
    - Отлично поговорили! – остановился Феликс в пол-оборота к ней. – Прямо, как умные интеллигентные люди!
    - А с меня дома хватает такого же нарцисса! –выкрикнула Рая, уже скорее оправдываясь, чем нападая. – Который ни черта делать не хочет, бедный такой, непонятый! И если ты думаешь, что я променяю шило на мыло… Тот хоть тихий, когда не пьет! На руках, между прочим, носит! Чапа, ко мне! Чапа, мы уходим, нас Гоша ждет!
Рая не успела подхватить на руки свою Чапу, потому что Феликс, стремительно к ней развернувшись, подхватил на руки ее самое.
    - На руках, говоришь, носит?! Я еще и не то могу! Я буду делать эту чертову газету! Довольна?! Но ты пойдешь со мной!
    - Никуда я не пойду!
    - Пойдешь! Я тиран, и раз я сказал – пойдешь…
    - Пусти!
Она попыталась вырваться, и они упали вместе в окаймляющие дорожку кусты.
    - Вину за цветочки я возьму на себя, - пообещал Феликс.
    - Это кустики…
Рая села и обвила руками колени, сделавшись вдруг бесконечно усталой и беззащитной. Чапа принялась облизывать ей лицо.
    - Ну, кустики, ягодки… Я прошу тебя помочь мне. Вынуть занозу из головы. Я о Петьке. Я не буду никому мстить, но я должен знать, кому не подавать руки в будущность мою главным редактором.

    - Присаживайтесь, Илларион Петрович! – любезно, даже несколько виновато, пригласил Сашка вошедшего в кабинет Белова. Старого актера, на сей раз, он приветствовал стоя.
    - Мне бы очень хотелось поговорить с вами о многом… по душам. Но прежде я должен извиниться. Я сам знаю, как со мной трудно работать.
Актер кивал, изучающе разглядывая главрежа.
    - Поверьте, Илларион Петрович, я совершенно искренен с вами! Вы ведь знаете меня, наверное, даже дольше, чем я себя! – позволил он себе подобие шутки. – А с тех пор, как не стало мамы, мне не с кем посоветоваться, некому поправить меня…
    - Ты молодой, - утешил его актер. -  А ситуации случаются  нестандартные.
    - Я художник, Илларион Петрович, администратор из меня  никакой, я и сам это сознаю! А когда приходится какие-то сметы подписывать…  Причем, между нами, я не всегда понимаю, что подписываю, зачем!… Какие там "Ромео и Джульетта", разве до этого?! У меня, вот, финал не вытанцовывается никак, и только я начинаю пробиваться к свету из тьмы, на четвереньках буквально, как – бац! Александр Борисович, то! Александр Борисович, это!
    - Чем я могу помочь? – спросил Белов участливо.
    - Нет, это я так просто разоткровенничался… Взялся за гуж, не говори, что кишка тонка! Я вас выз… пригласил по другому поводу. Знаю, старики на меня в обиде за то, что я их отправляю на пенсию. Но пенсия – это же не отставка, не изгнание, не отлучение от сцены! Илларион Петрович! Это очередная чертова осознанная необходимость! Лично я руки, да что руки – ноги готов целовать каждому из вас, но обстоятельства! Финансовые, в частности…
    - Понимаю.
    - Объясните людям, Илларион Петрович! Это я для них пацан, выскочка, но вас-то они уважают, верят вам! Объясните им, что все они останутся в театре, а в штате, за штатом…
    - Меня ты тоже отправляешь на пенсию, Саша? – справился Белов с покорной полуулыбкой.
    - Илларион Петрович! – воздел Сашка руки. – Без вас я, как без профсоюза! Нет уж, извините, никак не могу я освободить вас от общественной работы, даже и не просите!

    - Твой муж может нам пригодиться? – спросил Возлюбленный, задумчиво глядя в даль.
Он и Тамара сидели на закрытом пляже в Форосе. Впереди сияло море, живописно пестрели позади них крымские горы, но ни Ему ни Тамаре дела не было до красот природы.
    - Эдик? – пренебрежительно скривилась Тамара. – Подстраховочный вариант!
    - Он себя чем-то замарал?…
    - Он глуп!
    - Ты его потому и выбрала? – с прищуром скосил Возлюбленный глаза на Тамару.
    - Стать понравилась! – отрезала Тамара и вернулась к деловому тону беседы. – Эдик не надежен. Да и все эти мелкотравчатые вожди, скопом и в розницу, не стоят, на мой взгляд того, чтобы в них вкладывать деньги.
    - Ты недооцениваешь оппозицию, Тома. Здесь, у вас, они может и не сильны…
    - Дешевые популисты!
    - А народ у нас кто, Сократ? Мысль вторична, если на то пошло. Эмоция всегда преобладает над мыслью. Вы зря уверены, что народ проигнорирует выборы или проголосует за синицу в руке, что он боится перемен, потому что изверился в переменах к лучшему…
    - Народ привык быть статистом!
    - Заблуждение! Чреватое катаклизмами! Бунтами, революциями, путчами!
Он рассердился и, размахнувшись, пустил камушек по воде. Камушек сразу ушел под воду.
    - Это не так делается. Смотри! – Тамара тоже взяла камушек, взвесила на ладони, и, вылетев из ее руки, он поскакал по поверхности моря. – Он должен быть легкий и плоский, а когда бросаешь…
    - Тома! – Не дал Он сбить себя с мысли.
    - Не беспокойся, я исправно раскошеливаюсь на Эдика и иже с ним. Но я предпочла бы вкладывать деньги с большей пользой для дела. Против лома нет приема окромя другого лома, помнишь такую присказку?
    - У тебя есть этот самый другой лом? - хмыкнул Возлюбленный.
    - У меня есть своя оппозиция. Карманная. На все случаи жизни. Впрок. Есть человек, отовсюду изгнанный, натерпевшийся от произвола властей, страстный… Талантливый, между прочим. И не дурак.
    - И что это за такое приобретение?
    - Не приобретение, милый. Подарок судьбы. Это мой сын.
    - Что?! – Он развернулся к ней, пораженный столь очевидной глупостью. – Кто поверит твоему сыну?! Твоему?!
    - Этот сын настрадался от меня больше, чем кто бы то ни было, - самодовольно объявила Тамара. – Он жил в нищете и боролся против меня и мне подобных.
    - А теперь? -… недоверчиво справился Возлюбленный. – Продался вдруг?
    - Нет, зачем? Он и дальше будет бороться за справедливость! Наберет команду и будет бороться!

    - Поднимемся, ты позвонишь, а я буду чуть в сторонке… - инструктировал Раю Феликс по дороге к дому Петра. – Мне могут и не открыть. Они меня тут часто видели с Петькой и видели, как меня брали. Скажешь…
    - Я найду, что сказать, - заверила Рая. И справилась, обратив на него вспыхнувшие лукавством глаза. – Кстати! А куда это ты бежать собрался тогда, Лучезарыч? Есть такое место, куда можно сбежать?
    - Я ни о чем тогда не думал. Отбивался, и все. Как зверь.
Рая надавила на кнопку звонка, и ломающийся голос подростка спросил через дверь: "Кто там?".
    - Наташу можно увидеть?
    - Ее нет.
    - Вы не откроете? – не сдалась Рая – Я родственница вашего покойного соседа, Котовского. Я хотела узнать…
    - Мы ничего не знаем! – отрезал   струхнувший Вовка. И на цыпочках отошел от двери.
    - Ежкин свет!… - пробормотала Рая и позвонила снова.
На сей раз Вовка к двери даже и не приблизился. Чтобы не слышать ударяющий по нервам звонок, он надел наушники от плейера и устроился в дальнем кресле, с лицом, выражающим крайнюю озабоченность.
    - С кем еще общался твой друг?!
Рая спустилась на этаж ниже и позвонила в квартиры по сторонам от Петровой.
    - Все ушли на фронт! – констатировала она. – Бабок надо поспрашивать во дворе. Неужели в этом дворе нет бабок?
    - Лавок нет во дворе, - хмуро сообщил Феликс. – Негде бабкам тусоваться.
Особа подходящего возраста сыскалась на первом этаже, но дверь не открыла.
- Это вы у милиции спрашивайте, что да почему! – объявила она, когда Рая закончила представляться. – А мне внук велел, кому попало двери не отпирать! Откуда мне знать, родственница вы или аферистка? Не было у него родственников никаких никогда, а теперь вы, откуда ни возьмись! В милицию идите со своими вопросами!
    - Ну, что делать будем? – спросила Рая, когда, не солоно хлебавши, они покинули подъезд. – Во дворе кого-нибудь перехватим?
    - Я знаю, что делать! – решительно заявил Феликс. – Идем!
    - Как скажешь, начальник!
Она пожала безучастно плечами, а Феликс вспомнил, как мчались на выручку ему Любаня и Галка, когда, избиваемый, он лежал на асфальте вот у этой самой стены…
    - Они где-то здесь крутиться должны… - проговорил он, вглядываясь в перспективу улицы имени Льва Толстого. И, заступив дорогу дородной даме с кошелкой, спросил: "Извините, вы здесь бомжей не видели? Двух женщин и мужика бородатого?".
    - А зачем вам бомжи? – оглядела подозрительно дама трезвых,  хорошо одетых людей. – Украли они у вас что-то?
    - Да нет… - не нашелся, что соврать Феликс. – Я бывший муж…
    - Ну- ну! И зачем они вам, если вы бывший? Развязались, так и радуйтесь!
    - Позвольте, я сам решу, чему мне радоваться, - окоротил Феликс добровольную советчицу.
    - Я следить за бомжами не нанималась! Еще чего не хватало! – завелась дама так, словно ее обвинили в пособничестве пороку. – Нужны они вам, у таких, как они и спрашивайте, а не у порядочных людей! Я, значит, похожа на человека, который всех бомжей в окрестностях знает?! Нет, ну вы подумайте!… -  возмущалась она все громче, уже на ходу.
Феликс сердито передернул щекой, и тут Рая толкнула его в бок: расположившийся на газоне уличный сапожник делал им знаки.
    - Извините, я Любаню ищу… - остановился над сапожником Феликс.
    - Любку? – переспросил мужик и длинно вздохнул. – А нет их теперь.
    - Как – нет? – похолодел Феликс. – А куда они делись?
    - Побрали их. За убийство. И Любку с Валерчиком, и Галку.
    - Не понял! – уже все понял, но отказывался верить очевидцу Феликс.
    - Ну, мужика замочили вон в том доме! Да ты его знал, я тебя часто с ним видел! Наши, бабы и Валерка, к нему за капустой вроде как приходили, не поделили там чего-то по синьке, и кокнули! За что купил, за то продаю! Меня там не было!
Феликс кивнул потрясенно, стиснул кулаки, и сорвавшись с места, стремительно зашагал в сторону площади Пирогова. Рая бегом нагнала его и заступила ему дорогу.
    - Это ты куда ломанулся? – вцепилась Раиса в Феликса.
    - Пусти! – потребовал он. – Их подставили!
    - Так и что теперь?! Даже если так?!
    - Я должен спасти их. Выручить. Взять на себя…
    - Ты псих?!
    - Да! Псих! Пусти! Я итак по гроб жизни виноват перед Любаней!…
    - Послушай! Можешь ты выслушать меня?!
Феликс попытался оторвать от себя Раю, но она была сильной женщиной – почти с него ростом, с крепкими прямыми плечами и тяжелыми бедрами. Женщина из тех, на кого «западал» Феликс, но сейчас он Раю воспринимал только как помеху. Перед мысленным взором маячила Любаня: то обольстительно вкрадчивая, то страшная, как смертный грех оборванка. Любаня, спешащая на подмогу…
    - Прекрати! – возвысила голос Рая. – Пацан ты или мужик? Так и веди себя, как мужик! Остановись! Дай мне сигарету!
    - Ты не понимаешь… - шаря по карманам, выдохнул мученически Феликс. – Не представляешь даже, как я виноват. Это из-за меня Любаня стала бомжихой! Я только и делал, что отталкивал ее, пока не вытолкал совсем… Никогда даже не пытался помочь, спасти…
    - Отчего спасти? – наступательно спросила Раиса.
    - От синьки. У нее же ничего в жизни не было, только работа и синька. Меня – не было!
    - Сказать, в чем ты виноват? В том, что женился на женщине, которую не любил! Только в этом! И тут ты одинаково виноват и перед ней, и перед собой!
    - И что теперь? Я должен бросить ее гнить на зоне за преступление, которого она не совершала?!
    - А ты его совершал, чтобы гнить на зоне?! Так какого ты тут из себя корчишь благородного дона?! Козел! Ты же ничего не знаешь! Может быть, именно бомжи и огрели твоего друга по башке! Я не утверждаю! Я только пытаюсь вдолбить тебе в мозг, что ты ничего не знаешь! И не узнаешь, если посадишь себя сдуру за прутья!
Феликс ответить ей не успел.
    - Кедрин! – заорали радостно сзади. – Никак ты, Счастливчик?! Сколько зим!… - и огромный рыжеватый детина заключил Феликса в медвежьи объятия. – Ты чего на девушку наезжаешь?! Жена? Девушка, меня Виктор зовут! Да ты что, Счастливчик, не узнаешь меня, что ли?! Мы с тобой митинг проводили!  Экологический! Забыл?!
    - Не забыл, - через силу отреагировал Феликс.
    - Вот и ладушки! Хватит, значит, ругаться, надо встречу обмыть! Пошли! – и, обхватив Феликса за плечи, почти силой повлек к уличному кафе под тентами.
    - Это мой друг Счастливчик! – представил он Феликса худощавому парню с кружкой пива – А это Толик. А девушка?…
    - Раиса, - Рая решительно уселась за столик и шепнула Феликсу. – Это судьба!
    - Я ж только с рейса, позавчера пришел! – жизнерадостно оповестил Виктор. – Расслабляемся с Толиком. А ты? Живешь здесь где-то неподалеку?
    - Нет, - окончательно сдался Феликс на волю случая. – Дела у меня здесь.
    - Ты в какой сейчас газете?
    - Ни в какой. Я завязал с журналистикой.
    - Это бывает! Потом проходит! Толян, распорядись, чтоб нам водочки, пивка… Вы что пьете, Раиса?
    - Пиво.
    - Тут самообслуживание, как я понял… - Феликс хотел встать, но Виктор положил тяжелую лапу ему на колено. – Сиди. Толян все оформит. Считай, я тебя в гости пригласил. Мы с ним, девушка… Раиса… были – инициативная группа! Еще эта с нами была, худенькая, ученая. Как ее?
    - Ирина.
    - Точно! Не знаешь, куда она подевалась?
    - Нет.
    - Надо б найти. Тряхнуть стариной, как ты считаешь? А то ж эти крутые скоро камня на камне не оставят от нашего полуострова!
    - Тот поезд, Витька, ушел. Тот бронепоезд. Попал под бомбежку. А другие идут в других направлениях.
    - Да! Киданули нас круто! А мы и поверили! Свобода! Демократия! Ура! Неужели мы козлы такие, дуболомы, что не раскусили их игру сра… Простите, девушка!
    - Мы, в массе, не законопослушны, а законотрусливы, Витька. На генном уровне.
Собственные слова, та обреченность, что крылась в них, подействовали на Феликса возбуждающе. Он ощутил протест против себя самого, и тут Рая запела неожиданно для всех: "Мы дети тех, кто создавал рабочие отряды, кто паровозы оставлял, идя на баррикады…".
Виктор уставился на нее с шальной веселостью, а Феликс перенесся воспоминаниями в девяностые, в укромный круглый сквер на центральном холме, где, возле здания ДК проходил "левый" митинг протеста против ввода в город днепровской воды.
Феликс, Виктор и Ирина – средних лет женщина с радостно-азартным лицом подростка, стояли в глубине сквера, позади гудящей толпы, поглядывая победно то на сотрудников госбезопасности в штатском, числом превосходящих митингующих, то на маленького, лысоватого, суетливого человечка на ступеньках ДК – мэра города.
    - Люди! – надрывался мэр в микрофон. – Дорогие мои люди, хорошие вы мои! Вы что думаете, у меня дома кран отдельный, я из отдельной кружки пью какую-нибудь другую воду?! Приходите! Посмотрите, как я живу!
    - Тоже мне, Сальвадор Альенде! – ухмыльнулся Феликс. – С шишь да мышью в закромах.
    - А он чернореченскую воду пьет, - язвительно сообщила Ирина. – В его район чернореченскую подают… Она, правда, тоже давно уже не вода…
    - Люди, я такой же, как вы! – надрывался мэр. – У меня и в холодильнике…
    - Народ не верит! – выкрикнул Феликс, и толпа загудела громче. Какая-то женщина из числа неистовых активисток, полубезумная, как все подобные активистки, подскочила к мэру и, вырвав у него микрофон, завопила, как завизжала: "Вы родниковую воду пьете! Вам лично привозят!"
    - Во дура! – оценил Виктор.
    - Набили карманы, продали нас и благодетельствуете!… - кричала женщина. – А мы расхлебывай! Мы подыхай! За ваши карманы!
Ирина рассмеялась, наблюдая за взмокшим мэром, но Феликс нахмурился и толкнул Виктора в бок: " Надо ее оттуда  убрать. Если она еще и драться полезет…"
    - Да, тогда мы отсюда не уйдем, а уедем, - возбужденно подхватила Ирина. – Нас казенным транспортом повезут.
К орущей на крыльце активистке присоединилось еще несколько человек. Кто-то норовил вырвать у нее микрофон, кто-то, окружив мэра, гневно наседал на него и даже пытался схватить за галстук. В общем гвалте слов было не разобрать.
    - Танки, вперед! – скомандовал Феликс Виктору, и мощный Виктор, рассекая толпу, двинулся к ступеням ДК. Феликс и Ирина следовали  за ним.
    - Минутку! – воздел Виктор вверх кулаки. – Граждане! Товарищи! Успокойтесь! Дайте слово инициативной группе! Тихо, я прошу! Дайте слово специалисту по воде, ученому Ирине Калюжной!… - и склонившись над Ириной, покаялся. – Никак не запомню, каких ты кандидат наук.
    - Геолого-минералогических, - с достоинством ответствовала Ирина.
    - Люди, не провоцируйте беспорядки! – завладев микрофоном, взывал Феликс к толпе. – Мы собрались, чтобы вручить властям наши требования! И мы их вручим! Если вы не порвете мэра! Мэр – не специалист по воде! Его запросто могли одурачить! И отдельной кружки у него точно нет, потому что она б его не спасла! Наша вода – это еще и наша сельхозпродукция! Наше море! Короче! Слушайте все Ирину Калюжную!
Ирина Калюжная приняла от Феликса микрофон, и звонкий, страстный голос ее сразу же утихомирил собравшихся.
    - Я полностью согласна с моим товарищем по инициативной группе Феликсом Кедриным: мэр политик, а не эколог, и от него , вполне вероятно, скрыли мнение независимых экспертов! Тут говорили, что у нас нет другого источника воды, кроме днепровской, которая доходит до нас в последнюю очередь, уже после того, как перенасытится бытовыми и промышленными отходами всей Украины! Но мы с вами сейчас стоим на воде! У нас под ногами два горизонта чистейших грунтовых вод!…

Феликс, Виктор и Раиса добрались до Зеленой горки к закату дня. Мужчины были пьяны, и когда Феликс оступился в колдобине, Раиса решительно забрала у него пакет с бутылками и закуской: "Дай! Себя не разбейте, уже радость будет!".
    - Это что, твой дом? – позавидовал Виктор, обозревая двухэтажное строение,  вызывающе-приметное на фоне окружающих его развалюх. – Крутой стал?
    - Не стал! – буркнул Феликс. Свой обновленный дом он видел сейчас впервые, и эта "игрушка" его нисколько не восхищала.
    - Он наследство получил, - пришла ему на выручку Рая. – Решил вложиться в недвижимость.
    - А чего, правильно! – одобрил Виктор, и Раиса заторопила их: "Да входите уже, не шатайтесь тут у всех на глазах!"
Они вошли и остановились, озирая беспомощно пустую комнату с заляпанными полами и грудой строительного мусора в одном из углов.
    - Ну, и где мы тут? – растерянно спросил Виктор. – На полу, что ли? Я не могу. У меня штаны светлые.
    - Сейчас… - сообразил Феликс. – Рая, ты приготовь пока что-нибудь, а мы сейчас… - и поманил Виктора за собой.
    - Готовить-то на чем?
    - Я не знаю. Была печка. Но уже нет. Не готовь, значит. Я помидор у бабы Муси возьму.
Сопровождаемый Виктором, он обогнул дом, позвонил в соседнюю калитку и не став дожидаться, пока откроют, заорал: "Баб Муся! Баба Муся, вы дома?"
    - Ты, что ль, Фелька? – донеслось из глубины дома, и не веранде показалась баба Муся. – Не заперто!… Ты это где пропадал столько? У матери?! – напустилась она на Феликса. – А строители вчера все закончили! Э, да ты пьяный, никак!
    - Выпивший, баба Муся. Мне б коробки кой-какие забрать, а то сесть не на что.
    - Да бери! У меня все твое в сохранности!
Баба Муся сошла с крыльца и затрусила впереди парней к сараю.
    - А спать-то ты где будешь? На чем? Я тебе могу раскладушку дать!
    - Вы мне лучше помидор дайте. Если можно. Мы картошки купили, а печку снесли…
    - Вот жалко! Хорошая была печка! Так ты у меня электроплитку возьми!
    - А к свету меня уже подключили?
    - Тогда кирогазку! В сарае же и лежит!
    - Возьму. Если заряжена.
    - Я, Фель, бабка запасливая! – возгордилась баба Муся. – И то сказать, в какое время живем! В любой момент катаклизма может случиться! Ну, бери, чего там тебе надо! – отомкнула она сарай.
    - Коробки, Витька! Бери и тащи. Где, вы сказали, керогаз? Это?
Когда они вошли в дом, Раиса, подметавшая гольцом пол, разогнулась и потребовала: "Мне ведро и тряпку, ребята!"
    - Смотри! – продемонстрировал Феликс керогаз. – Я принес источник огня! Вспомним юность наших дедов!
    - Вспомним. Когда грязь уберем. Ненавижу грязь! Ничего сюда не затаскивайте, пока полы не помою!
Баба Муся, рвавшая помидоры в огороде, с жадным любопытством прислушивалась к звукам, доносившимся из соседнего дома.
    - Фелька! – не выдержала она, когда Феликс в очередной раз проходил мимо нее с коробками книг. – Это кто ж там у тебя? Она? Помирилися?
    - Другая, баб Муся. Рая.
    - Похоже звать. Как бы не перепутать мне с моим-то склерозом! На-ка, вот! – И она протянула ему кастрюльку, полную овощей.
    - Ну, это вы погорячились! Куда столько!
    - А на рагу овощной. Пойдем, покажу, как керогазку включать.
    - А сам не справлюсь?
    - Ну, не хочешь, чтоб заходила, как хочешь, - обиделась баба Муся.
    - А пить будете? – удержал ее Феликс за край фартука.
    - Ежели нальешь, отчего бы нет? – оживилась соседка. – Эдакую красотищу да не обмыть!… Я тогда попозже приду! – объявила она, глядя, как из-за угла "красотищи" появилась Рая с подоткнутым подолом,  с ведром, и, выплеснув грязную воду, направилась к крану. – Марафет наведу да и приду! – И, подмигнув Феликсу, баба Муся заторопилась к себе: в ее монотонной жизни намечался неожиданный праздник.
Феликс тоже пошел к себе, прихватив из сарая баул с мягкими вещами. В большой комнате кипела работа. Рая домывала полы в наклонку, пятясь прямо на Феликса. Виктор сооружал из коробок подобие стола..
    - Ноги вытирай! – приказала, уткнувшись в Феликса, Рая.
    - Что еще делать? – спросил Феликс.
    - Картошку почисти и поставь вариться. Я не умею пользоваться антиквариатом.
    - Разберемся.
    - Лучше давай я разберусь, - вызвался Виктор. – Вас, писак, до техники лучше не допускать. Ни до какой. Ты картошку чисть! – И, прихватив из пакета колбу пива, поманил Феликса на кухню.
    - Баба-то твоя, как?… - спросил он, вскрывая колбу. – Не устроит нам погоняйло? Она у тебя, кажись, командирша!
    - Это только кажись, - Феликс устроился на корточках у стены и занялся картошкой.
    - Печку зря сломали! – поделился  он огорчением.
    - Ты проект утверждал или дядя?!
    - Тетя.
    - Раиска, что ли?
    - Мать!
    - Откуда у тебя мать? – искренне изумился Виктор, и Феликс расхохотался.
    - Хороший вопрос, Витек! Есть у меня мать. Как у каждого. Просто некоторые обретают мать уже в зрелом возрасте.
    - Эй! – окликнула их Рая с порога. – Вы чего сидите тут, тихоритесь? Берите картошку, кастрюлю и – в комнату! Совместим!
    - Во дизайн! Блеск! – восхитился в комнате Виктор.
Сложенный из коробок стол покрыт был скатертью, обнаруженный Раисой в бауле, и уставлен посудой, которую Тамара не выбросила, сочтя, возможно, антиквариатом. Посреди стола красовалась большая эмалированная миска с салатом, а вокруг нее расставлены были блюдца и тарелки с сыром, салом и колбасой.
    - Водка у нас теплая, зато женщина хоть куда! – сострил Виктор, открывая бутылку, и в этот момент с улицы донеслось: "Баба Муся! Ты это где идешь, така красатуля?"
    - А до соседа! – горделиво ответила баба Муся. – Позвал чарочку пропустить за хоромы, чтоб век стояли!
    - А хто ж там теперь живе?
    - Так Фелька и живе!
    - Ну, привет ему!
    - Передам!
Пока длился обмен репликами снаружи, проворная Рая поставила на стол еще один прибор и стакан, и мгновение спустя все увидели в дверях бабу Мусю – в лучшем платье по моде начала семидесятых, с накрашенными губами и с плетенной авоськой на локте.
    - Разгружайте, вот! – поставила баба Муся авоську на край стола, - Пока вы свое горячее сварите, и кушать расхочется. А то компот холодненький, на запивку.
    - Цены вам нет, баба Муся! – с чувством поблагодарил Феликс. – Присаживайтесь. Во главе стола, на почетное место. Удобно вам?
    - А чего неудобно? – усмехнулась довольная баба Муся и метнула оценивающий взгляд на Раису, извлекавшую из авоськи трехлитровый бутыль с компотом и кастрюльку с жаркое. – Мы люди простые, удобствами не изнежены. За что пить-то будем, за дом или за хозяйвов?
    - За что скажете, баба Муся!
    - Тогда сперва за дом. Чтоб был полная чаша! Чтоб жить вам в нем до седых волос и горя не знать! И детей бы вырастить, и внуков, и правнуков!
    - Точно! – поддержал Виктор. А Феликс, поймав досадливый Раин взгляд, улыбнулся ей и виновато и ободряюще.

Александр Борисович мерил в раздумии шагами полутемную сцену, когда из-за сцены, из каморки электриков, донеслось знакомое хрипловатое сопрано: "Съест он меня и не подавится за мою прямоту дурацкую!".
    - Он всех тут съест, - ответил не менее знакомый голос – звукооператора Махи.
    - Чаю, девочки? – вмешался хозяин каморки, дежурный электрик. – Сахара, правда…
    - От сахара в ране жизнь слаще не станет! – продекламировала Маха. – Дарю крылатое выражение!
    - Ну, а что я могу поделать, если я не марионетка, не кукла, вроде Ленки?! – Ксана, похоже, слышала только себя. – Это Ленка будет бездумно выполнять указивки, а я понимать должна, что делаю в образе! Пропустить через себя!…
Она, Маха и Жека чаевничали в электроцехе и курили втихаря, полагая, что в театре сейчас нет ни единой живой души, кроме дежурного на входе.
    - Тише! – проявил-таки осторожность Жека, но никто не внял голосу его интуиции.
    - Плевать! – выплюнула Ксана. – Мне все равно здесь не жить! Да и вам… А Ленка меня боится! Кроме шуток, ребята! Думает, я ей морду расфилиграню из-за гаденыша этого, гения  долбанутого! Шекспир для него – допотопный  драматургический материал! Нет, ладно если б все начиналось с хохмы, с фарса, но финал…
Александр Борисович, уже собравшийся удалиться, сделав в отношении Ксаны и иже с ней далеко идущие выводы, остановился и стал прислушиваться со все возрастающим интересом.
    - Финал должен быть настоящий! Просто – о-о-о! – распиналась Ксана. – А у него что? "Ты че, Ромео, и правда, что ль, траванулся? Прикол! Ну, мы сейчас и отомстим родакам! Узнают, как щемить молодняк!"
    - Отцы и дети! – пробормотал Панов, осененный. – Экстремальный вариант.

Феликс пробудился, когда за окнами только еще светало, сел и затряс отяжелевшей головой.
    - Сухотит? – понимающе спросил Виктор. Он лежал рядом, на коробках, из стола превращенных в ложе. – Ничего, Счастливчик, сейчас полечимся.
Виктор завозился, спустил с ложа ноги и стал скептически рассматривать свои, еще вчера светлые штаны.
    - И вот как я такой до дома доберусь? – задал он риторический вопрос, зевнул как застонал, и поковылял в угол, к баулу. – Я здесь вчера нычку сделал. Если твоя не вылила. У нее нет такой мерзопакостной привычки?
    - Не знаю, - Феликс тер и мял руками лицо.
    - А кто же знает тогда?! Моя, если захоронки мои находит, все в унитаз спускает, зараза! И тут уж писец – убить легче, чем перевоспитать дуру старую!
    - Почему старую? – тупо спросил Феликс.
    - Потому что мы тоже давно не мальчики! А бабы раньше взрослеют и раньше, соответственно… Да не старая она,  это я так… А твоя – свой парень, прикинь, Раиска твоя! - - оживился он, извлекая из баула бутылку водки.
    - Гадость какая! – передернулся Феликс, и только сейчас обнаружив отсутствие Раи, спросил, напрягшись. – А где она, Рая?
    - Вернется! – легкомысленно пообещал Виктор. – Может, за кефиром пошла. Моя меня на кефир с утра пытается посадить… Ё! Я ж мобилу вырубил! Она ж не знает, где я! Разве, может, Толян ей сказал… Мы где Толяна потеряли, не помнишь?
    - Он с нами не поехал.
    - Ну, значит, моя ему позвонила и знает, что я в порядке! – успокоился неунывающий Виктор. – А за пьянство свое я от нее потом получу… Кедрин, блин! Кончай морду мять! На! И закусывай, закусывай давай! Со вчера много чего пооставалось! Мы ж и картофан сварили, оказывается! На керогазе! Экзотиш, а? За бугром такого не встретишь! Даже в отсталой Африке! Да вернется твоя Рая, никуда не денется, - убежденно пообещал он. – Мы ж ее ничем не обидели? Бабка довольная ушла! По кривой! – хохотнул он. - Слышь, может бабку позовем опохмелиться?
    - Сто лет не бухал… - пробормотал Феликс, опрокидывая таки стакан, который Виктор упорно совал ему, - и еще столько же не буду!
    - Не надо песен! Куда нам без нее, без проклятой! Это же и есть счастье, Кедрин! Просыпаешься – а у тебя водочка под боком, пивко, закусон! И никуда тебе не надо бежать, никакой пуп не рвать, ни с кем не скандалить! Сидишь себе, трепешься с хорошим товарищем.
    - Еще бы вспомнить потом, о чем трепались! – съязвил Феликс, недовольный собой.
    - Так можно ж заново начать! – безмятежно отозвался Виктор. – Анекдот хочешь расскажу? Только это даже не анекдот, это из жизни. Про вояк. "Вот говорят: радиация, радиация! Да наши офицеры годами не вылезают из субмарин, а в это время их жены рожают  нормальных здоровых детей!"
Виктор расхохотался, предлагая Феликсу присоединиться, но Феликс попросил угрюмо: "Мобилу вруби. Я Рае позвоню".
    - Понял! – откликнулся благодушно Виктор. – Вы это … молодожены! Держи! Успокой свою совесть, а то невесело с тобой!
    - Рая! – закричал Феликс в трубку. – Ты на работе? Да я только что проснулся. Мы… Тамара не появлялась? Если появится, скажи, что я завтра с ней свяжусь. Сам… Ладно, но вечером-то ты приедешь? Как – не приедешь?!… Я не буду лежать, как труп! В общем, бери Чапу и дуй сюда! И хлеба по дороге купи! И консерву какую-нибудь! У нас одни овощи..
    - Ну и?… - спросил солидарно Виктор, когда Феликс возвратил ему телефон.
    - Она подумает.
    - Ты ей правильно загнул про одни овощи! Мужиков кормить надо, так что повыкобенивается и приедет!… Так, Фелька, между первой и второй… - Он разлил и, услыхав стук в дверь, просиял всем лицом. – А вот и бабка! Наш третий! Не заперто!
Но вместо бабы Муси взорам приятелей предстали невысокая, коротко стриженная женщина с дорожной сумкой на плече и белокурая девушка-подросток, голубоглазая, с пухлыми губками.
    - Феликс Кедрин здесь проживает? – деловито справилась женщина, и когда приятели кивнули, представилась. – Я – Света. Ты меня, конечно, не узнаешь? Я тебя тоже с трудом узнала. Я бывшая жена Петьки, вспомнил? А это Настя, Петькина дочь. У тебя здесь можно остановиться?
    - Не знаю… - ошарашено пробормотал Феликс. – У меня… сама видишь.
    - Нас это не смутит, - заверила Светка. – Нам – была бы крыша над головой. Я так поняла, мы можем разместится вон там?
И, сопровождаемая по пятам дочерью, решительно прошла в комнату, до уборки которой у Раи не дошли руки.
    - Мы тут приберемся и постелимся на полу! – объявила она. – Сейчас лето, жара, нам будет нормально!
Феликс и Виктор обменялись недоумевающими взглядами.
    - Ты их знаешь? – шепотом спросил Виктор.
    - Мать знал когда-то, а дочь…
    - Сейчас познакомимся! – утешил неугомонный Виктор и позвал. – Света! Вы как насчет того, чтобы составить компанию?
    - С удовольствием! – ответствовал энергичный голос. – Распакуемся и составлю!
    - Похоже, у меня сегодня не слишком удачный день… - заключил Феликс и снова сгреб в ладони лицо.
    - Вот! – раздалось рядом. – Мама сказала, это на стол.
Белокурое дитя, жеманно потупившись, опустило на край стола пакет с дорожными припасами и бутылку самогона. Вздохнуло осуждающе- манерно, и удалилось.
    - Мамочка, ты иди к ним, а я тут все сама… - долетел до приятелей ее голосок. – Ты только попроси у дяденек веник, ведро и тряпку и спроси, где воду набирать.
    - Ну что, дяденьки? – Светка с разгона подключилась к преобразованию спального места в стол. – Помянем Котовского? Сядем сейчас, вы мне все толком расскажете про него, а я объясню, зачем приехала. Идет?
    - Я уже понял, для чего ты приехала, - страдальчески поморщился Феликс.
    - Все там будем, мальчишки! – возвестила оптимистически Светка. – Поэтому думать надо о жизни. Строить ее. Радоваться. И помнить, конечно. Тех, кто раньше нас отсюда ушел… Ну?! За Петьку! Пусть земля ему будет пухом!

Они ползли по тросам с дикого пляжа мыса Фиолент – восемнадцатилетние Петр, Светлана, Феликс и Сашка. Под ними клубилось, наращивая валы, лютое штормовое море. С неба лило, и глинистая тропа под ногами превратилась в мутный скользкий ручей, стекавший по отвесному склону валам навстречу. Люди убегали от рассвирепевшего Посейдона, толкая и подтягивая друг друга, едва слыша друг друга за грохотом стихии. Первым полз Петр, за ним – Светка, следом – Сашка, замыкающим – Феликс. Высоченная волна обдала склон мощными брызгами, и Светка, не удержавшись, налетела на Сашку.
    - Без паники! – крикнул Сашка. – Я тебя держу!
    - Не висите на тросе! – заорал сверху Петр. – Не висите все! Оборвется! Светка, я сейчас спущусь за тобой!
    - Не надо! – Светка восстановила кое-как равновесие. – Я сама!
    - Быстрее, мужики! – тревожно оглянувшись на море, поторопил Феликс. – Большая волна идет.
Сашка, напружинившись, пихнул Светку под зад, и она лихорадочно заработала руками, перебирая тяжелый трос, прикрепленный на середине подъема к корню низкого деревца.
    - Отцепись пока! – приказал Сашке Феликс. -  "Боливар не вынесет двоих".
    - Если я отцеплюсь, нас смоет! – огрызнулся Сашка. – Говорил же, надо сматываться, так вы: нет! нет! пронесет, небо чистое!
    - Пока гром не грянет, мужик не перекрестится, - попытался пошутить Феликс и вновь, со страхом, обернулся к стихии.
    - Пригнись! – заорал он. – Светка, пригнись!
Новая волна поднялась уже до середины скалы, на которой букашками зависли беспомощные человеческие фигурки.
Петр, миновавший наиболее опасный участок, сбросил рюкзак и поспешил назад, к Светке.
    - Руку! – рявкнул он.
    - Я сама!
    - Руку, дура! Освободи парням трос!
Он рывком выхватил Светку за границу деревца, и она обмерла, увидев, как сильно оно накренилось. Грязевой поток почти размыл его корни.
    - Сашка, пошел! – подтолкнул Феликс Панова. – Быстрей!
    - Не успеем! – в отчаянии предрек Сашка.
    - Попробуем!
    - Хорошо, хоть Петр со Светкой спаслись! Они молодожены, у них дети будут...
    - Пусти! – перебил Феликс. Обогнул Сашку и, одной рукой придерживаясь за трос, второй ухватил Панова за шиворот.
    - В грунт вжимайся! Ползи!
    - Ты где видишь грунт?!
    - Не базарь!
    - Мальчики! – прыгая на вершине скалы, заклинала Светка и судорожно тискала руки. – Мальчики, родненькие, давайте! Ну, еще немного! Петька, надо вызвать спасателей!
    - Не успеют спасатели. – буркнул Петр.
Там, где еще недавно был укромный галечный пляж у прозрачно голубых вод, теперь творилось нечто невообразимое. Брызги рассвирепевшего моря долетали до самой вершины мыса, а дождь превратился в ливень. Небо и море слились в зловещем смертоносном альянсе.
Петр выругался и приказав Светке: "Стой тут!", пополз навстречу друзьям.
    - Мальчишки! – стенала Светка на круче. – Мы без вас не уйдем!
Она тоже стала было спускаться, утопая по щиколотку в размытой глине, но Петр обернулся и пригрозил ей кулаком. Сам он был уже рядом со спасительным деревом.
Феликс пригнулся, пропуская вперед, через себя, обезумевшего от ужаса Сашку, бормотавшего одышечно молитвы и брань, и Петр принял его. Плюхнувшись на живот, Петр протянул руку Феликсу, и тут дерево с глухим стоном вырвалось из скалы, на которой умудрялось расти.
Петр успел поймать его за ствол, и все они – Феликс, дерево и Петр – стали медленно сползать в бездну. Через мгновение к роковой связке их присоединилась и Светка, вцепившаяся в ноги Петра.
    - Светка, отчепись! – отчаянно орал Петр. Пусти, дура! Беги!
    - Ты отцепись! – орал снизу Феликс. – Я держусь! Петр! Бросай трос!
Он и в самом деле перебросил себя – вернее, тело перебросило его! – с тропы на скалистый, поросший мелким кустарником склон, и теперь он карабкался по нему с ловкостью ящерицы, стараясь успеть до новой большой волны.
Петр отпустил обреченное дерево, Светка -  Петра, и оба  они уставились заворожено на Феликса.
    - Пронесло! – пробормотал Петр с облегчением, когда Феликс выбрался на тропу выше места, где росло дерево, замер на четвереньках, переводя дух, и обратил к друзьям грязное, с глупой радостной улыбкой лицо: "Кажется, вылез!".
Втроем, сразу вдруг обмякшие от усталости, с трудом передвигая ноги, они вскарабкались на вершину. Море доставало даже сюда. Обдаваемый его брызгами, скрючившись на коленях и уткнувшись лбом в землю, под бешеным ливнем истово молился Панов.
    - Это чудо Божье!… - он поднял голову и обвел друзей таким взглядом, словно глазами считал до трех, но не верил своим глазам.
Глаза Сашку не обманули, и взгляд его стал осмысленным.
    - Спиртное есть у кого-нибудь? – требовательно спросил он.
    - Откуда? – искренне удивился Петр.
    - Тогда так! – объявил Сашка тоном, не терпящим возражений. – Сейчас едем ко мне и выпиваем мамин рижский бальзам! И кубинский ром! Все, что в баре! Подчистую! И мне плевать, что потом скажет мама!!
    - Везет вам! – клацая зубами, позавидовала Светка. – А мне, вот, рома нельзя. Беременная я, мальчики!

Возлюбленный и Тамара лежали на широкой постели в номере люкс. Окна были зашторены, и в помещении царил прохладный зеленоватый сумрак. Возлюбленный, казалось, дремал. Тамара неотрывно глядела в потолок.
    - Ты не хотел бы уехать из Украины? – спросила она внезапно.
Оказалось, что Возлюбленный бодрствует и тоже о чем-то сосредоточенно размышляет, потому что ответил он сразу: "Нет. Здесь мы – хозяева, а там – слуги!"
    - Лучше быть первым на деревне, чем вторым в городе? – прокомментировала несогласно Тамара.
    - Конечно! – безапелляционно заявил Он. – И вообще, Тома, откуда вдруг такие пораженческие настроения? Устала?
    - Да. Прятаться надоело, - ответила со сдержанным вызовом Тамара.
    - Понятно.
Он потянулся спокойно за сигаретами, но Тамару вдруг прорвало.
    - Послушай! – она резко приподнялась на локте и нависла над ним. – Твои дети уже выросли.
    - Ну и что?
    - Они так преданы мамочке, что не простят тебе развод? Так и будут заедать нашу жизнь?!
    - Чем тебе не нравится наша жизнь?
    - Всем! Дорогушиным!
    - Замени его кем-нибудь поприличней.
    - Это цинизм! Пошлость! Подлость!
    - Что ты предлагаешь? Кроме заграницы, куда я не уеду. Даже если проиграю, запомни, за "бугор" я не подамся.
    - Патриот!
    - А ты – нет? Ты меня разочаровываешь. Я думаю…
    - Обо мне ты никогда не думал!
    - Тома, я слишком хорошо тебя знаю, чтоб еще и думать о тебе что-то. Тебе нужен победитель, а рай в шалаше – это минутная прихоть. Если я проиграю, ты найдешь себе победителя.
    - Лет десять назад я бы, наверное, так и поступила. Но не сейчас. Пора подумать о душе.
    - Тома! – с откровенной досадой взмолился он. – Ты считаешь, что, соединившись посредством брака, мы сможем успешно наращивать капиталы, а я считаю, что в этом случае мы стремительно разоримся! Моя собственность де юре  принадлежит жене, детям, кумовьям, прочей родне. Если я потеряю клан, я все потеряю.
    - По-моему, ты собрался жить вечно!
    - Не наше дело знать сроки.
    - Но в отношениях со мной ты не хочешь, наконец, расставить точки над i? Ты не считаешь, что твоя супруга может погибнуть? В автокатастрофе, например?
Он сел и пристально, словно только теперь увидел, уставился на Тамару.
    - Безутешные дети останутся компаньонами, а мы хоть под конец жизни поживем нормально, как люди.
Тамара выдержала его давящий взгляд и сама – взглядом – бросила ему вызов.
    - А потом я погибну в катастрофе? – спросил он тихо. Встал и принялся одеваться. – Когда надоем?
    - Нет, - тоже тихо ответила Тамара. – У тебя будет гарантия. Стопроцентная. Я рожу тебе ребенка.
    - Что?! – пораженный, возопил он.
    - Жаль, что я не сделала это раньше.
    - Тома, ты беременна?! – спросил он с таким лицом, словно собирался ее задушить.
    - Нет пока.
Тамара тоже встала, и теперь они глядели друг на друга, разделенные кроватью, как дуэлянты, карауля каждый взгляд противника.
    - Мне ведь тоже нужны гарантии!
    - Да какая из тебя мать! – он с трудом удержался, чтобы не обматерить ее. – Волчица!
    - Волчицы – хорошие матери, дорогой. Твоим детям я была бы хорошей матерью, не то, что бедному Феликсу. Потому что теперь у меня все для этого есть.
    - Не все! – отрезал он и, отойдя к окну, резко раздернул шторы, наполнив номер ярким послеполуденным светом.
    - Моя жена, может, и дура, - заговорил он после паузы, жестко, но без прежнего бешенства, - но жен заводят не для того, чтобы обсуждать с ними курс акций или сонеты Петрарки…
    - И уж, конечно, не для того, чтобы ловить с ними кайф в постели! – зло поддела Тамара.
    - Моя жена… в отличие от тебя… поедет со мной в ссылку. В медвежий угол. В Березово.
    - И ты смел утверждать, что знаешь меня?!
Она хотела приблизиться к нему, простерла  руки, но передумала и схватила со спинки кресла свой костюм.
    - Я знаю тебя, - выжал Он.
    - В таком случае, ты недалеко ушел от своей жены! По части знания людей.
    - Знание людей – ее сильная сторона как раз-таки. Тот факт, что за годы нашего  сожительства ее никто ни разу так и не спровоцировал на скандал, тебе о чем-нибудь говорит? – И, сменив резко тон, спросил. – Ты не проголодалась? Закажем ужин сюда или спустимся в ресторан?

Возбужденная, захмелевшая Светка с пятнами на лице уже в пятый, по меньшей мере, раз пыталась втолковать мужчинам суть своих назревших проблем. Феликс и Виктор слушали ее молча. Слушала Светку и Настена, делавшая вид, что читает книгу в уголке у окна.
    - Еще год-два, и Настена вырастет, ей захочется самостоятельной жизни! А у нас там – без перспектив! У Ярослава такая же однокомнатная хрущовка, как у Петьки! Мы ведь с Петькой разбежались из-за того, что жить негде было! До сих пор, как вспомню маму Варю, так вздрогну! Грудной ребенок, денег ни копья, пришлось родителям писать, чтоб выслали на дорогу…
    - Где ты   была? – хмуро перебил Феликс.
    - Где была?! Да я только позавчера узнала, случайно! К родителям кум приехал из Севастополя, рассказал, ну, мать мне и позвонила. Мы с Ярославом посовещались и решили, что надо попытать счастья…
    - Я не о том. Все эти годы где ты была? – непримиримо спросил Феликс. – Петька искал тебя. Он тебя любил.
    - Мать свою он любил! – полыхнула Светка лицом. –  Предал он меня и Настену!
    - О покойном… - вмешался Виктор.
    - Больное это! – вскинулась Светка. – Такое, что не заживает никак! Нормальный мужик за свою бабу, за дите кому хошь глотку бы перегрыз!
    - Если б ты ему написала…
    - А то не знал он, как мы с мамой Варей собачились! Уж если он, пока дома был, ничего не сделал, чтоб меня защитить, что бы он издалека сделал?!
    - Все! Закрыли тему! – возвысил голос Виктор и налил всем водки. – Зря ты ехала, Светлана. Муж твой, он же законный тебе муж?
    - Ну да!
    - Дочь твою он по закону удочерил?
    - Ну да, ей  три годика всего было…
    - Ты в пролете, Светлана!
    - Но Настена Котовскому – кровь и плоть!
    - Не имеет плоть и кровь юридической силы, если отцовство оформлено по закону. Сечешь? Она что, на каникулы каждый год к отцу приезжала, переписывались они?!
    - Светка, ты больше, чем хату потеряла. Ты Петьку потеряла, - траурно изрек Феликс. - Причем, из-за своей дури.
Светка возразить не успела. Дверь распахнулась, и на пороге возникла Рая с Чапой на поводке и целлофановым пакетом в руке.
    - О! – обрадовался Феликс. – Заждались!
    - Вижу, как заждались, - мрачно обронила Раиса.
    - Собачка! – встрепенулась Настена.
    - Это наша! – объявил Феликс, но Рая опровергла: "Моя. Вот ваш харч. Правда, вы уже не голодные. Все, я поехала".
    - Куда это ты поехала?
    - Домой.
    - А здесь ты не дома? – Феликс стал выбираться из-за стола.
    - Подождите! – опередила его Светка. – Девушка! Женщина! Вы не поняли!  Я приехала только что с дочкой, вот, из Майкопа! Я Петра Котовского жена бывшая! Вы же знаете про Петра? Феликс рассказывал?
    - Ну, приехали и приехали… - не смягчилась Рая.
    - Не уходите! А то я кругом виноватая получаюсь!
    - Да, Рая… - Феликс взял ее за локоть, но она рывком высвободилась. – Не лезь в бутылку! Ты как трезвый человек дашь сейчас Светке правильный совет…
    - Рая! – подключился и Виктор. – Счастливчик все утро места себе не находил! Сам извелся, меня извел…
    - Ладно! – нехотя сдалась Рая, увидев Чапу на руках у Настены. – Ваша взяла!
    - Я тринадцать лет в Севастополе не была! – торопливо вещала Светка, накладывая Рае на тарелку еду. – У меня здесь никого, кроме Феликса, не осталось, вот я и свалилась ему на голову…
    - Но с хатой – облом! – просветил Раю Виктор.
    - Можно что-то придумать! – не сдавалась Светка. – Если захотеть!
    - Полный глухарь! – попрал Виктор ее пустые надежды.
    - Есть вариант, - удивила всех Рая. – Квартира театру отходит? Так вот, если Феликс докажет, что за убийством Петра стоит директор театра…
    - Сашка?! – вскричала потрясенная Светка.
    - Да не ори ты мне в ухо! Если он однозначно это докажет, то в приватной беседе с директором…
    - Шантаж называется! – сердито оборвал Феликс.
    - Джентльменское соглашение, - поправила Рая. – Вы не полощите по городу его честное имя, а он… По закону ты Панова не достанешь, только на уровне большого базара. Хрен ты, конечно, чего нароешь, Лучезарыч, но… Надо брать под себя газету!
    - А если это не он? – с вызовом спросил Феликс. – Не Сашка? Кем я должен буду себя ощущать?!

Они стояли рядом возле Тамариного автомобиля, но были сейчас очень далеко друг от друга. Каждый – в своих мыслях и подозрениях. Тамара первой решилась сократить разделяющее их расстояние.
    - Забудь все, что я наговорила в сердцах!
    - Это не просто, -Он упрямо смотрел куда-то за горизонт.
    - Мне тоже. Я ведь все понимаю. Жена – это жена, а гетера – всего лишь гетера.
Он не ответил, и она продолжила горько: "Жена – это святое, а гетера… Так!".
Против воли она снова начала заводиться и, поймав себя на этом, умолкла.
    - Чувства моей жены задеты сильней, чем твои, - проговорил Возлюбленный, не глядя на Тамару.
    - Она уверена в тебе, а я ни в чем, ни в ком теперь не уверена.
    - Ну, ты и завернула! Сериал мелодрамы!
Тамара молча села в машину и уже собиралась захлопнуть дверцу, когда Он схватил ее за руку и выдернул наружу.
    - Один вопрос. Ты любишь своего сына? Хоть сколько-то?
    - Да! Очень! – с вызовом выпалила Тамара.
    - Отлично! – сразу же успокоился и даже как бы смягчился Он. – Тогда слушай. Если, не дай Бог, что-то случится с моей женой, с кем-нибудь из членов моей семьи, твой сын жить не будет!
Она вырвалась, нырнула в кабину и, хрястнув дверцей, скомандовала шоферу: "Домой!". Сцепила зубы и стиснула кулаки.
Больше всего ей хотелось сейчас наброситься на Возлюбленного, бить его, царапать, рвать на нем волосы, но теперь она не могла позволить себе того, что позволила некогда с Лучезаром. И, чтобы хоть как-то утешить и поддержать себя, вспомнила – на уровне эмоций – как исступленно мордовала она Лучезара…

Она подкараулила Лучезара в подъезде его дома и, ни слова не говоря, с плеча врезала ему оплеуху. Потом еще одну, и еще. Она била его, вне себя от ярости, а он смеялся, даже не пытаясь прикрыть лицо. И от того, что он смеялся, ярость ее сперва возросла до полного паралича всех прочих чувств, а затем, достигнув высшей точки накала, схлынула. И она отступила, пятясь, глядя снизу вверх на торжествующего над ней Лучезара.
    - Ну что, оторвалась? – почти ласково спросил Лучезар. – Я могу идти?
Он отвесил ей легкий издевательский поклон – аристократ, связавшийся с полусумасшедшей плебейкой! – и зашагал вверх по лестнице. А она осталась на площадке первого этажа – растрепанная, растоптанная, и впрямь наполовину безумная, и больно вцепилась ногтями себе в ладони…
Тридцать два года спустя, в своей роскошной машине Тамара точно также впилась себе в ладони ногтями, но и теперь это не принесло облегчения.
Облегчение могла принести только ненависть. Холодная, вызревшая в коконе гнева и порвавшая этот кокон, чтобы зловеще поджидать ослепительно-черный час мести… Холодная ненависть требовала критической переоценки объекта. И впрямь, что хорошего нашла Тамара в Возлюбленном? Чем так дорог оказался ей некогда Лучезар? Беспощадной мужской силой, что таилась в них обоих под покровом вкрадчивого коварства? Они – кастеты, завернутые в бархатную тряпицу! А внешне они… Тамаре всегда нравились блондины, но если Лучезар еще соответствовал ее представлениям об идеале – русый, с серо-голубыми глазами, то Возлюбленный уж точно не тянул на героя мечты. Тамара постаралась с неприязнью вспомнить Возлюбленного: редкие, какие-то соловые волосы, тяжелый, кирпичом, подбородок, рыхлый нос и широкие мохнатые брови. Красавец-мужчина, едрить его налево! Тот еще мачо! Она разочаруется в нем. Она презреет его.
Почти тут же Тамара спохватилась: с Возлюбленным ее связывало нечто большее, чем секс. В первую очередь, они деловые партнеры, члены одной команды, которая должна сейчас делать все от себя зависящее, чтобы ее не оттеснили от кормушки. А значит, бизнес-леди мадам Дорогушина наступит – до поры до времени – на горло оскорбленной самке Тамаре. Возлюбленный – ее "крыша", ее тыл, она нуждается в нем во сто крат сильнее, чем он нуждается в ней.

Рая и Светка убирали со стола, мужчины курили, а Настя тискала в углу Чапу.
    - Топать надо! – устало выдохнул Виктор.
    - Что так? – без выражения спросил Феликс.
    - А что ж мне, всю жизнь у тебя жить? Вот купишь диваны, тогда и завалю к тебе расслабляться на недельку-другую. – Он сделал попытку встать, передумал и разлил по стаканам остатки водки. – На посошок! Убьет меня благоверная. Да нет, так-то она нормальная жена моряка, но с этим делом… - сделал он характерный жест, – борец!
    - Витька? – издалека спросил Феликс. – У тебя дети есть?
    - А как же! Два пацана, семь и девять!
    - Молодец. А я уж подумал, все наше поколение решило не размножаться.
    - Тебе что мешает? Крыша, стены - все есть. Мебели нет, но это дело наживное.
    - Чувства ответственности нет.
    - А куда ж ты его дел? Пропил, что ли? – Виктор расхохотался и ткнул Феликса кулаком в бок.
    - Я тебе, наверное, кажусь стервой расчетливой, - на кухне исповедовалась Светка Раисе. – Но он меня предал, понимаешь? Котовский! У тебя дети есть?
    - Нет.
    - А у меня Настя! Я должна была спасать Настю!… Не понимаешь!

Светке вспомнилось, как разъяренная свекровь ворвалась за перегородку, где стояла, впритык к тахте, детская коляска, в которую, закончив пеленать, укладывала Светка младенца.
    - Ты нож от мясорубки сломала?! – с бешенством осведомилась свекровь.
    - Не трогала я вашу мясорубку, - распрямилась Светка навстречу ей.
    - Не ври! Ты вчера фарш крутила!
    - Какой фарш, мама Варя?! Я сто лет мяса не покупала!
    - А нож кто сломал? Домовой? Уже хоть бы не врала, стерва! Сука приблудная! Нашел Петька-дурак сокровище! А ведь выживет, вытеснит меня из дома, из жизни, тварь!!
И, распаляясь все больше от собственных сентенций, свекровь с силой швырнула мясорубку в ненавистную сноху.
Мясорубка пролетела возле Светкиного виска, ударилась о стену и, коротко взвизгнув, Светка поймала ее над изголовьем детской коляски. Замахнувшись чугунной штуковиной, не помня себя, Светка кинулась к свекрови с криком: "Убью, сука!".
    - Убивают! – пронзительно заголосила свекровь, обращаясь в бегство. – Спасите, убивают!! На помощь!
Но, привычные к скандалам в семье Котовских, соседи не выразили желания похмеляться в чужом пиру.
Светка, пошатываясь, вышла с мясорубкой на кухню, поставила мясорубку  на стол, и, нагнувшись, подняла с пола нож от нее. Увидала в дверях кухни свекровь и проговорила, с трудом двигая языком: "Нож, мама Варя.  Целый." На пороге она обернулась. Свекровь сидела за столом, сдавив голову руками.
    - У меня и правда, наверное, что-то с головой… - пробормотала она, - опухоль там, наверное…
    - Я уйду от вас. Уже скоро. Как только родители вышлют мне на билет.

    - Чапа,  домой! – скомандовала Рая, вернувшись в комнату.
Набросила сумку на плечо, и Виктор счел нужным возмутиться.
    - Ну, вот чего ты выкобениваешься? – упрекнул он невежливо. – Дом есть, мужик – умный, щедрый, красивый. Только зубы вставить мужику. Вот и займись, чем на нервах играть! Русский человек от сумы, тюрьмы и бутылки не зарекается. Он потом, когда виноватым себя почувствует, тебе столько всякого добра сделает...
Рая не успела дать обвинителю достойный отпор. Зазвонил мобильник, и она выпалила в трубку: "Да… Уже выезжаю. Ничего, не умрешь!".
Рая вышла, и Виктор призывно глянул на Феликса: "Ну, чего сидишь? Догоняй!"
    - Рая! – перехватила Раису на крыльце Светка. – Да погоди ты психовать! Ничего же не случилось!
Появившийся в этот миг Феликс крепко взял Раису за плечи: "Это он звонил?!".
    - Да, это Гоша! – сверкнула глазами Рая.
    - Когда он снова позвонит, с ним поговорю я!
    - Да?!
    - Мы не в Непале, Ра, гарем тебе не положен!
    - Вы пьяны, Лучезарыч!
Светка проскользнула мимо них в комнату и, обернувшись на пороге, увидела, как Феликс, прижав к себе Раю, впился  губами ей в губы.
    - Порядок! – констатировал проявивший мужскую солидарность Виктор. - "Укрощение строптивой"! Так, кажется, кино называлось!
    - Ура! – возликовала Настена. – Чапа остается!
    - "И в полночь на край долины увел я жену чужую…", - отрываясь от Раи, с чувством продекламировал Феликс.

Феликс ждал Римму в школьном дворе. Она вышла из дверей здания – возбужденно-счастливая оттого, что еще один экзамен остался позади, и на его нетерпеливое: "Что?!", ответила, улыбаясь: "Пятера". Тут же ее улыбка погасла: "А тебе несправедливо трояк вкатили! Ты же у нас по литературе первый!".
    - Мне попался Владимир Владимирович!
    - Да, закон подлости! Именно он тебе и попался!
    - Я думал, меня вообще не аттестуют! За нелюбовь к великой русской поэзии! А я ее  люблю! Лермонтова люблю, Есенина, Некрасова. Да много, кого! А что Мандельштама не чувствую, так  каждому   свое!
    - А может, ты  вбил себе в голову, что  не чувствуешь? - покосилась на него Римма с легким лукавством.
    - Я пришел к выводу, что мы, Черноморье, – область средиземноморской культуры! - убежденно провозгласил Феликс. - Я недавно читал мемуары Рафаэля Альберти. Это такой поэт. Кстати, мне у него тоже  мало что нравится! Так вот, в бытность свою художником он отметил: цвета средиземноморской культуры – белый и голубой. А теперь погляди вокруг! - И широким, всеохватывающим жестом Феликс указал Римме на город, панораму его, открывавшуюся  с холма. – Бело-голубой город!
    - Ты только поэтому…
    - Не только! У нас под ногами что? Античность! Мы по ней с детства босиком бегаем! Мы ее в себя вбираем через ступни! Эллада – наша прародина!
    - И такому человеку трояк влепили! – призвала Римма небо в свидетели свершившейся несправедливости.
    - Фиг с ним! Существуют две школы русского стихосложения, московская и питерская, так нас учили? Все правильно! Потому что мы – не школа! Мы культура! Русскоязычная средиземноморская культура! Мы – явление, Римка! Непознанное! Но у нас все впереди потому что мы – молодые!
    - Счастливчик, пиши диссертацию! – засмеялась Римма. – Ты куда, кстати, поступать будешь?
    - В армию!
    - А серьезно?
    - Никуда пока. Не решил. Слушай, мне ведь трояк на пару не переправят уже? Так может, пойти, рассказать русачке почему мне Лорка ближе, чем Мандельштам?
Он дернулся было – вернуться к покинутому ими зданию школы, но Римма ухватила его за рукав: "Не нарывайся, ты еще не получил аттестат."
    - Но ты со мной согласна?!
    - У меня нет твоей эрудиции…
    - Из нас двоих ты – кладезь эрудиции, Римка. А я  мало читаю. Только то, что мне нравится. Если не идет – я себя не насилую.
    - Такой вот ты!
    - Да, такой! – и, тряхнув хвостиком волос, он раскинул руки, словно стремился захватить в объятия свой бело-голубой город – и дома его, и бухты, и Римку в нем – и заговорил на придыхе, страстно и доверительно. " И в полночь на край долины увел я жену чужую…"

    - Сколько лет прошло прежде, чем это со мной случилось… - прошептал Феликс в шею Раисе, перебирая завитки темных волос.

    - У Турагенства останови! – повинуясь внезапному импульсу, приказала водителю Тамара. При въезде в город она несколько раз набрала номер Дорогушина, но абонент продолжал оставаться временно недоступен.
Тамара стремительно поднялась по лестнице, толкнула дверь кабинета – в приемной никого уже не было – и вошла. Как раз в тот момент, когда Яна, отпихнув от себя Эдуарда Константиновича, замахнулась на него толстой папкой.
    - Тамара Павловна! – с облегчением вскричала она. – Как вы вовремя! Поверьте, я не при чем!…
    - Верю.
Тамара бросила брезгливый взгляд на супруга, торопливо приводящего себя в порядок под большой картой мира, и, не дожидаясь приглашения, опустилась на стул.
    - Я заехала спросить, как там Эля, и что у вас с той детективной историей, разрулили?
    - Маме лучше, - сдержанно проинформировала Яна. –Историю с Наташей не разрулили пока.
    - С потерпевшей стороной никак не договориться?
    - Там не столько потерпевший, сколько гаишники, Тамара Павловна. Землю роют, чтобы добраться до Наташки, а через нее до всех нас! Они люди с опытом, им не мелочь нужна, а крупная рыбина!
    - Подъезжай ко мне завтра часам к семи. На дачу. Знаешь, где? Сможешь?
    - Да, спасибо.
    - Эдуард Константинович здесь больше не нужен?
    - Нет, нет!
    - Пошли, Дорогушин.
Эдуард Константинович первым, молча вышел из кабинета, спустился к машине и мрачно расположился на заднем сидении.
    - Кажется, я не устраиваю тебе сцену ревности, - неуверенно, трусовато, но все же попробовал он перейти в наступление. – Хотя я знаю, где ты была.
    - Я готовлюсь к президентским выборам, Эдик. Ты тоже?
    - Кажется, ты дала мне от ворот поворот, любимая?
    - Вынуждена огорчить тебя, любимый: я передумала.
Унижение Дорогушина доставляло Тамаре удовольствие.
    - Ты, как всегда, все решаешь в одностороннем порядке!
    - В каком еще, если ты решать не умеешь? Ты, Эдик, отличный пловец по течению. Чемпион! Но стоит изменить направление, и у тебя все получается, как с Яной Вышневецкой.
    - Так на кой тебе сдалось такое ничтожество? – надменно выпятил губу Дорогушин.
    - Ты меня устраиваешь, какой есть, Эдуард. Чаще устраиваешь, чем не устраиваешь, - сейчас Тамара уже откровенно восхищалась собой. – Ты прекрасно дополняешь и оттеняешь меня. Когда не переходишь рамки приличий. Так что, скажи мне спасибо, что я появилась прежде, чем ты порвал бы на Яне ее французскую блузку. Шуму было бы на весь Крым!
    - Она настолько меркантильна? – усомнился Эдуард Константинович.
    - Она пожаловалась бы Эле, а Эля… Эля добрейший человек с длинным змеиным языком! С богатой фантазией! Я потому с ней и не общаюсь. Но ты так мне удружил, Эдик, что придется исправлять твой, скажем так, прокол. Ты мне все еще муж, и я не хочу, чтоб мое имя в связи с тобой трепали по городу. Да еще накануне выборов!
    - Почему ты ее пригласила на дачу, а не домой? – после долгой паузы спросил Дорогушин.
    - Потому что Феликс лучше смотрится среди роз!

Ночью, в клумбе посреди площади Ушакова, восемнадцатилетние Феликс и Петр резали розы.
    - Ты прикинь! – предвкушал Феликс. – Она проснется, а вся комната – в цветах!
    - Если не поберут нас… - хмыкнул Петр.
    - Ну, тогда Светке не повезет! – Феликс первым заметил фары медленно выруливающей с улицы Гоголя патрульной машины и выругался: "Ты накаркал!".
    - Тикаем! – дернулся было Петр, но Феликс ухватил его за ногу и повалил на земь. – Тихо лежи! Свернись калачиком! Может, они примут нас за собак.
Друзья замерли, зажмурившись, а когда, приоткрыв глаза, увидели над собой фигуру в милицейской форме, сели разом и с оторопелыми улыбками уставились на усатого лейтенанта.
    - Начальник, мы не бомжи! – сообщил Петр.
    - Просто у его жены завтра день рожденья! – все сразу объяснил Феликс, - она проснется, а всюду розы!
    - А деньги у вас есть штраф заплатить? – сурово справился мент.
    - Да будь у нас деньги, мы бы орхидеи купили! – и в подтверждение своих слов Феликс вывернул карманы джинсов. – Командир, не порть день рождения девушке!
    - В жизни раз бывает восемнадцать лет… - присоединился Петр.
    - Ему в армию осенью, еще неизвестно, куда пошлют…
Мент оглядел, супя брови, две озорные, улыбающиеся просительно физиономии, и, подумав, вероятно, об армии, которая и впрямь неизвестно куда отправит этих парней, махнул рукой: "Прощаю на первый раз! Но я вас запомнил, еще раз застукаю за этим занятием…"
    - Ни в жисть! – поклялся Петр.
    - Валите!
    - А цветочки взять можно? – обнаглел Феликс.
    - Берите и валите по-быстрому! – развернулся к ним спиной лейтенант.
Он потопал через клумбу к своей машине, а друзья, подхватив с земли срезанные розы, устремились в противоположную сторону.
    - На Гоголя – ни-ни! – командовал Петька на бегу. – Частным сектором пробираться будем! – И, обогнав Феликса, повлек его во тьму за кинотеатром "Дружба".
    - А все ты! – укорил Феликс. – Какого ты белую рубаху напялил!
    - Так ведь день рождения…
    - Хорошо, мент добрый попался. А то б замели сейчас…
    - В контору по борьбе с бродячими животными! – хихикнул Петр. И передразнил Феликса: "Примут за собак, примут за собак!"
    - В такой рубахе…
    - А что, белых собак не бывает?
    - Нейлоновых! Которые так и светятся!
И они разом захохотали – от облегчения и радости, что авантюра их завершилась успехом, а сюрприз, судя по всему, удался.

Мобильник заверещал, когда стрелки будильника показывали четверть восьмого утра. Рая заворочалась, зашарила по коробкам ложа, пробормотала, стремительно просыпаясь: "Это меня… Это Гоша!", и схватила с пола трубку.
    - Да, Гоша! – рявкнула она и тут же широко распахнула глаза. – Извините, Тамара Павловна… Нет, я у подруги. Феликс где? – Рая быстро повернулась к Феликсу. При упоминании имени своей матери он тоже проснулся и, приподнявшись на локте, напряженно прислушивался к разговору.
    - Он у себя, - взглядом успокоила его Рая. – К нему гости приехали. Кажется, из Майкопа… Я могу после работы к нему подъехать и передать… Хорошо, Тамара Павловна. Да. А если его не будет?… Ну, мало ли?… Ребенок хотел на море.
    - Какой ребенок?! – донесся до Феликса раздраженный голос Тамары: Рая отвела трубку от уха, чтобы он мог проникнуться настроением мадам Дорогушиной.
    - Девочка подросток… Я тогда оставлю ему записку. Да, Тамара Павловна, непременно…
Она выключила телефон и потянулась за сигаретой.
    - Ну, и что там у Тамары, пожар на ранчо? – спросил Феликс недовольно. – Увяли без тебя помидоры?
    - Не без меня, а без тебя. Я ей как раз-таки не нужна. Она велит найти тебя, кровь из носа, и чтоб, кровь из носа, ты вечером был на ранчо. Она меня даже от работы освободила, чтобы я прямо сейчас к тебе ломанулась.
    - Так у нас есть целый свободный день! – он повеселел и потянулся к ней.
    - Не целый. Ты собирался к юристу, потом на море.
    - А ты не с нами разве?
    - Не хватало еще, чтобы меня с вами увидели и донесли Дорогушиным! Часа через два я сюда приеду по поручению Тамары Павловны. Никого не застану...
Феликс рассмеялся и повалил ее на постель.
    - Пусти, я же сигаретой тебя прижгу!…
Она вырвалась, затушила сигарету, и тут дремавшая у них в ногах Чапа подскочила и, виляя хвостом, кинулась к двери.
    - Мы дверь вчера закрыли, не помнишь? – напрягся Феликс.
    - А ведь это свой кто-то… - насторожилась и Рая.
    - Мать не могла звонить из машины, с улицы?…
Он нашарил плавки под простыней и успел надеть их как раз в тот миг, когда на пороге комнаты возник Гоша. Вид у Гоши был и гневный и несчастный одновременно.
    - Так я и знал… - процедил он и, пнув радостно повизгивающую Чапу, сделал шаг к постели. Феликс подался ему навстречу. Рая торопливо натягивала на голое тело платье.
    - Только спокойно, Гоша… - нервно приговаривала она. – Ты не дома…
    - Ой! – раздалось от дверей маленькой комнаты.
Настя, заспанная, босая, в цветных трусиках и футболке, испуганно воззрилась на открывшуюся ей сцену. Сглотнула, шумно вдохнула и заверещала взахлеб: "Я только хотела вывести Чапу… и сама выйти… Но раз нельзя… Тогда я потом…".
Пятясь, она вернулась в соседнюю комнату, прикрыла дверь, оставив щель вполне пригодную для визуального контроля за ситуацией, и кинулась теребить спящую на полу Светку: "Мама! Там к тете Рае еще один муж пришел! А мне надо пи-пи! Там…" Услыхала грозные голоса и метнулась к смотровой щели.
    - Слушай, мужик! – сжимая кулаки, ревел Гоша. – Райка – моя баба! Ты себе другую найди, а нам жизнь не ломай, ты понял?! А с тобой я дома поговорю, - присовокупил он, обращаясь к Раисе.
    - Прекратите оба!
Рая встряла между распетушившимися мужчинами, раскинула руки, отстраняя их друг от друга, и Настя, ойкнув, оглянулась на мать: "Ну, мамочка же! Они сейчас драться будут! Дядя Феликс с тем дядькой! Я так никогда не выйду пи-пи!".
    - Рая – не твоя вещь, подонок! – отрезал Феликс. – Она сама решит, с кем ей жить. Уже решила.
    - Прекратите!! – возвысила голос Рая.
Светка встрепенулась от ее крика и, подобно курице, готовой с любым хищником биться за своего цыпленка, как была, в неглиже, бросилась в соседнюю комнату.
    - Не сметь! – гаркнула она. – При ребенке! На улицу идите махаться.
 Три пары глаз уставились на нее с одинаковым изумлением, но ее уже понесло.
    - Беги, Настя! – скомандовала она. – Я прикрою. Беги!
Девочка пронеслась на цыпочках за спиной у грозного Гоши, позвала с порога: "Чапа, ко мне, Чапочка!", но собака прижалась к ногам хозяйки, а Светка, обогнув Гошу, взяла дочь за плечо и вместе с ней покинула комнату.
Появление их на сцене боевых действий отрезвило участников конфликта.
    - Иди домой, Гоша, - попросила Рая устало. – Я скоро приеду.
    - Со мной, - дополнил Феликс.  – За кошкой. И… что тебе надо из вещей?
    - Феликс! Гоша! Оставьте меня в покое с этой вашей битвой самцов на кандовом совковом уровне!!
    - А тебе надо, чтоб на рапирах? Или на пистолетах? – мельком глянул на нее Феликс. Он продолжал держать Гошу в поле повышенного внимания. – Извиняй, миледи, не тот исторический момент! Я лично предпочел бы обойтись и без словесного поединка. И так все ясно.
    - Да что ясно, что ясно?! – взвыл Гоша. И, неожиданно для всех, упал на колени. – Мы с ней десять лет прожили! Не одно плохое было! Рая, скажи ему! Раечка! Клянусь, я тебя пальцем больше не трону! При нем клянусь! Трону – руку себе отрублю! Клянусь!
    - Кончай истерику! – потребовал Феликс. Он с тревогой покосился на Раю: она явно сострадала своему беспутному Гоше.
    - Раечка, не бросай меня! Я ж без тебя – никто! Пропаду я без тебя на хрен! – усилил Гоша натиск. – Я ж люблю тебя, а он… Что он о тебе знает, о нас?! Подвернулась ты ему…
    - Стоп! – резко перебил Феликс. – А вот об этом – не надо! Ты вообще, как попал сюда? Кто тебе адрес дал? Моя мать?!
    - Горсправка дала, - выстонал с пола Гоша. – Она фамилию твою называла, а я запомнил… Ну, не могу я без тебя, Райка! Извелся!
    - Оголодал! – закончил за него Феликс, и Рая с гневом поворотилась к нему: "Ты, Феликс Лучезарович, тоже не сам себя кормишь! Чем-чем, а куском его попрекать не смей!"
    - Я работать устроюсь, Райка! – почувствовав, что ситуация ломается в его пользу, наподдал мученического жару Гоша. – Хоть кем! Хоть куда! Мы нормально жить будем! Ты вернись только! Ну, хоть испытай меня!
    - Не испытывай мое терпение, Гоша! – перешел в атаку Феликс. – Я не очень терпеливый. Ты пролетел. Она разводится с тобой...
    - Какая новость! – взвилась, как от удара по лицу, Рая. – Ну, достали вы меня! Оба! Козлы!
Она схватила сумку, и, толкнув приподнявшегося с колен Гошу, бросилась к двери. Хлопнула за собой дверью, сбежала с крыльца и, задыхаясь от с трудом сдерживаемых слез, помчалась по улице – мимо дома бабы Муси, настороженно наблюдавшей за ней с веранды.

Светка и Настя, умывавшиеся под уличным краном, видели, как пронеслась за калитку Рая, сопровождаемая по пятам Чапой, как выскочил следом Гоша, и Настя вздохнула траурно: "Ни на какое море мы теперь не поедем! Ну, почему все взрослые все время ругаются?! – риторически вопросила она и топнула сердито ногой, - Я, когда вырасту, ни за что не выйду замуж!"
Феликс лежал на коробках, глядя сосредоточенно в потолок. Перед ним, на фоне потолка, разыгрывалась очередная ненаписанная им пьеса. Герой ее сидел, сдавив руками голову, на неприбранной постели, а женщина стояла напротив в нарочито вызывающей позе.
    - Я не желаю быть дублером! – обличающе произнесла женщина. – Я – это я! – И не дожидаясь ответной реплики, устремилась развивать обвинение. – У тебя – ассоциации, ты ими живешь! У нас с ней редкие имена, и оттенок волос похожий,- И мужчина поднял, наконец, голову: "Да, это мой любимый оттенок!"
    - Ты трус! – пригвоздила женщина. – Ты боишься быть честным даже с собой!
    - Перекрасься пойди! – вспыхнул он, как от пощечины. – Сделай пластическую операцию, что еще?! Ну, вот что ты все накручиваешь себя, как параноик какой-то?! К врачу сходи! Объясни, что ты не можешь мирно жить! Тебе саблей надо махать, рубить кого-нибудь! Меня! В капусту! Самой заводиться и всех вокруг заводить!
    - Все сказал? – уточнила женщина с холодным спокойствием. – Тем более, нам надо расстаться. Ты не можешь жить со мной, я – с тобой.
    - Жить мы еще не пробовали, - стихнув, глухо обронил он. – Мы все только воюем какого-то дьявола..
    - Это значит, мы не созданы друг для друга!
Она подняла с пола тяжелую спортивную сумку и направилась к двери.
    - Правильно мне мать говорила, - процедила она, не дождавшись, что он попытается удержать ее, - никогда не связывайся со слабыми мужиками. Нормальный мужик так бы себя не вел. Он бы мне скорей в бубен дал…
    - Желаю удачи, - улыбнулся он короткой нервной улыбкой. – Счастья в жизни. С парой крепких кулаков. Или, еще лучше, подметок.
Она остановилась, бросила сумку и резко обернулась к нему. Она почти плакала.
    - Я не понимаю, не понимаю, почему у нас все так?! – на придыхе заговорила она. – Ведь я же люблю тебя! А ты – меня! Кто виноват, что все у нас так?!
    - Дядя Феликс! – прозвучало над ухом Феликса, и видение испарилось. – Дядя Феликс, мы поедем на море?
Решительная Настена выжидательно таращилась на него.
    - Собирайтесь, - заставил себя Феликс встать. – Сперва к юристу, а оттуда на море.
    - Вы научите меня плавать? – захлопала в ладоши Настена.
    - Не обещаю, - усмехнулся Феликс своим безрадостным мыслям. – Научу тонуть не сразу, а постепенно.

Хмурая Тамара, облаченная в спортивный костюм, бродила по комнате, примыкающей к домашнему спортзалу, с мобильным телефоном в руке. Несколько раз она начинала набирать номер Возлюбленного, но после трех цифр сбрасывала набор – стоило ей представить, как он дрыхнет сейчас под боком у жены, на широкой супружеской кровати.
    - Солнышко! – донеслось из собственной ее супружеской спальни. – Ты как всегда вместе с солнышком!
Дорогушин, позевывая и потягиваясь, выбрался из опочивальни.
    - И как всегда, не в настроении!
    - С чего мне быть в настроении, если каждый первый делает все, чтобы выбить меня из колеи?!
    - Я только встал…
    - Я отлично помню вчерашнее! Ты мне должен помочь! Себе помочь, Эдуард, если не хочешь вернуться  без штанов к маме в "хрущовку"! Кто убил Петра Котовского? Только без вранья, Эдик!
    - Какого Котовского? – захлопал глазами Дорогушин.
    - Эдик! – прикрикнула Тамара.
    - А! Извини, я не могу всю жизнь помнить о человеке, которого я даже не знал.
    - Вы все что-то знаете, и ты, и Вячеслав! Даже Игорь Львович, наверное. Но все молчите, как партизаны под пыткой! Я не суд, не прокуратура, Эдик, мне про бомжей врать не надо! Мне нужна информация, которой я смогу воспользоваться. Если и когда подопрет!
    - Но, солнышко… - заныл Дорогушин. – Я совершенно не по этим делам!
    - Я знаю, по каким ты делам, - заверила Тамара. – Не бойся, я не сунусь в термитник и тебя туда не засуну. Мне всего-навсего нужно заткнуть Эле пасть. Каждая третья баба в городе – ее приялка или  приялка ее приялки. Чтоб нейтрализовать Элю, я должна вытащить из дерьма ее гребаную дочурку. А для этого мне надо объяснить Славе Приходько и иже с ним, что я знаю, кто стоит за смертью Котовского и попыткой устранить Феликса. Объяснить в приватной беседе, что ради Эли я готова забыть все и простить!
    - Тома, ты мудришь! – затряс головой Эдуард Константинович. – Валишь все в одну кучу!
    - То есть, не признаешься, что помогал Панову убрать обоих его бывших друзей? Или это он тебе помогал? Или…
    - Тома! Солнышко! Да ты что?!  Санек – не какой-нибудь там гоблин с одной извилиной, он культурный, воспитанный человек!
    - Вы все на редкость культурные!
    - Ну, что мешает тебе потолковать приватно с тем же начальником ДАИ?!
    - Еще и там светится из-за твоего идиотизма?!
    -  Не приставал я к Яне! Не было этого!  Ей показалось!..А ведь ты добиваешься чего-то другого… - проявил Эдуард Константинович несвойственную ему прозорливость. - Хочешь гранату получить. Про запас. Кинуть под танки, если прорвутся вдруг, и придется драпать…
    - Не придется, - угрюмо обронила Тамара. –Не выйдет из меня Врангеля.
    - Феликс кинет гранату. Для того ведь и заведен?

    - Здравствуй, Дима! – нарочито бодро поприветствовал Феликс юриста и, придержав дверь, пропустил в  кабинет Светку и Настю. – Спасибо, что согласился принять нас.
    - Да, у меня урожай на однокашников этим летом. – Дима указал визитерам на стулья возле стола. – Присаживайтесь… То Петр был, то Александр, теперь вы…
    - Знакомьтесь, - Феликс улыбнулся новой своей, с сомкнутыми губами, улыбкой. – Бывшая жена Петра  - Светлана Анатольевна Чабан. Дочь Петра – Анастасия Ярославна Чабан.
    - Да если бы я знала, что так получится! –вклинилась Светка. – Но я ж и предположить не могла...
    - Они пришли к тебе за чудом, - прервал ее Феликс.
    - С этим в церковь надо, а не ко мне. Я так понял, вы развелись с покойным, зарегистрировали новый брак, и ваш муж удочерил вашего ребенка.
    - Я – да! Но у Петра-то ведь так и остался штамп в паспорте!
    - Неважно, - вздохнул терпеливо Дима. – Есть решение суда. Оно есть?
    - Да.
    - Есть документ, подтверждающий удочерение Анастасии Ярославом?
    - А если отыграть все назад? – с мольбой спросила Светка. – Я разведусь, а муж откажется от удочерения….
 Дима поглядел на нее с сожалением, с толикой неприязни, и обратил взгляд на потупившуюся Настю. – Анастасия Ярославна, ваш фактический отец, ваш настоящий отец, это тот, кто вырастил и воспитал вас. Вы со мной согласны?
Настя, сглотнув, кивнула.
    - Да Слава не будет против! – снова попыталась встрять Светка.
    - Я понимаю, что вам нужна квартира, - устало посочувствовал Дима. – Но вы, ни одна, ни другая, не являетесь наследницами покойного. Вы только зря травмировали дочь, Светлана… э-э-э… Анатольевна.
    - И что, нет никакой лазейки?! – все еще с надеждой спросила Светка.
    - Нет. – Дима поднялся из-за стола. – Вы меня извините, Феликс, но у меня через два часа суд, я должен подготовиться.
    - Погоди! – Феликс тоже встал. -Сашка у тебя давно был? Ты не скажешь, конечно, для чего он приходил, но я догадываюсь… Димыч, окажи любезность! Если Сашка  узнает, что приехали Светка с дочкой… Димыч,  ты нас не принял! Дай мне форы два дня!
    - Феликс, я не знаю, что ты задумал, но как лицо официальное я действительно вас не принял, потому что не хочу влезать в это...
    - Свет, выйди, пожалуйста! Подождите меня на улице!
Светка глянула строптиво, и Феликс повысил голос: "Светка, сделай, как я прошу!".
Она поджала сердито губы, но подчинилась.
    - Димка, я возьму Сашку на арапа! Он же ничего не знает про Светку! Пусть думает, что приехали законные наследницы! Пусть задергается! Тогда он выдаст себя! Я чувствую, нервом чувствую, что Петькина кровь – на Сашке!
    - Даже если так. – пытливо оглядел его Дима. – Что это даст твоим протеже?
    - Хату. Сашка им продаст ее.  По документам. Или подарит.
    - А ты не будешь мстить ему за Петькину кровь! – прищурился Дима.
    - Да Бог ему судья, гаду!
    - А тебе? Не боишься оказаться на соседней сковородке в аду?
    - Я верю, что правда на моей стороне! А что добиваться ее приходится методами, какими только и можно добиться чего-то в нашей стране, то  не я в этом виноват! Я не мечтаю упрятать Сашку за прутья. Но Петька должен быть отомщен! Хоть так! Хоть чуть -чуть!
    - Счастливчик, тебе все еще семнадцать?
    - Отчасти. Вот. – вынул он из кармана несколько десятирублевок. – За визит… - но адвокат, поморщившись, отвел его руку: "Я тебя, дурака, не видел. Потом как-нибудь встретимся, в неформальной обстановке, если ты к тому времени еще будешь при голове".

Светка нервно ковыряла каблуком босоножки трещину в асфальте.
    - Я не люблю, когда за моей спиной… - напустилась она на Феликса, но он перебил ее: "Спокойно! Наши планы меняются. Вы с Настей идете на пляж, а я – по неотложным делам".
    - Но вы обещали! – взвизгнула Настя.
    - Завтра. Вот ключ от палаццо. Погуляйте, пораньше ложитесь спать, а утром я приеду.
    - Ты, значит, бросаешь нас одних на всю ночь! – констатировала осуждающе Светка.
    - Не бросаю, а покидаю ненадолго. Все! Не сердись, малыш! – попытался он щелкнуть но носу насупившуюся Настю. – Завтра я весь день буду в вашем распоряжении.
    - Как же! – возроптала вслед ему Настя. – К Райке он к своей побежал. У него одна Райка на уме…
    - Рот закрой! – приказала Светка. – Идем! Я пять лет здесь прожила, не забыла еще, где море!

Решимость покинула Феликса перед служебным входом в театр: нежелание видеть Сашку сделалось труднопреодолимым. Феликс, против воли, представлял себе Сашку в красной палаческой рубахе, с  топором в руке, и никакие доводы рассудка не справлялись с воображением.
    - Ну, хватит театра! – окоротил себя Феликс, и услыхал рядом радостное: "О! Никак Счастливчик!"
В дверях служебного хода улыбался бутафор Николай Константинович.
    - Соскучился по своим? Тянет, как лошадь в стойло?
    - Скорей, как Геракла в Авгиевы конюшни, - они обменялись рукопожатиями. – Петьку бы помянуть не грех.
    - А ты бутылку принес? –с интересом справился бутафор. – Так заходи, помянем!
    - За бутылкой я сгоняю сейчас. Что брать?
    - А это смотря, какой ты суммой располагаешь. Лучше красненькое, сладкое, портвейн там или кагор. Я ж ни горькое, ни кислое не уважаю.
    - Скажи на вахте, чтобы меня пропустили. Я быстро…
Тут-то он увидел Сашку. Не в палаческом прикиде, конечно, а в летних кремовых брюках и демократичной футболке, но от взгляда, которым Панов одарил друга детства, Феликсу сделалось не по себе.
    - Не любит он тебя, - уловил Сашкин взгляд  и Николай Константинович.
    - Главное, чтобы он тебя не уволил.
    - Я ценный кадр, без меня – никак. Так ты что, серьезно за пузырем сходишь? Тогда мы закусь организуем.
    - И ребяток Петькиных позови. Если их не того.
    - Нет еще. Хотя собираются. Гений наш совсем что-то нервный  стал.
    -  С гениями бывает.
Приостановившись на углу здания, Феликс пропустил мимо себя вишневую иномарку. Пусть Сашка думает, что проклятый Кедрин удалился, не солоно хлебавши! Пусть дознается потом у бутафора, за каким чертом являлся Кедрин!

    - Это не Кедрин был? – спросила у Сашки Лена, расположившаяся на заднем сидении иномарки.
    - Ты его знаешь?! – ощетинился Сашка.
    - На фотке видела, - безмятежно отозвалась Лена. – Когда в комнате прибиралась. Там куча фоток на полу валялась и на кровати. Я их в альбом вложила, а ты даже не заметил!
Сашка скрипнул зубами и резко затормозил перед светофором, едва не ударив передним бампером остановившиеся впереди "Жигули".
    - Может, он мириться приходил? – не прочувствовала Лена его настроение.
    - Доходится он… - процедил, не обращаясь к ней, Сашка, -  что я его урою под горячую руку!
    - Шекспир ты наш! – восхитилась актриса. – Интересно,  сэр Уильям был такой же лихач?
    - Все! Задрала! – дико заорал Сашка и бросил машину к тротуару. - Вали!
    - Ты чего, Саш?…
    - Брысь, дура! Помочь?!
Он развернулся к Лене, и Лена, не на шутку струхнув, стала выползать из кабины, путаясь в сумочке, подоле и собственных своих длинных ногах.

Теснясь на диванчике и двух стульях в маленькой служебной комнатке бутафоров, Феликс, Николай Константинович с помощником и Маха с Жекой выпили, не чокаясь, и принялись заедать вино чипсами из пакетов.
    - Да чего вы всухомятку? – искренне огорчился бутафор. – Я ж супчик подогрел.
    - Супчик – не закусь, - отмахнулся Феликс. – Мы уйдем, ты им пообедаешь.
И повернулся к звуковикам: "Вам хоть объяснили, на каком основании с вами хотят расстаться?"
    - Профнепригодность, - сообщил со знанием дела Жека. – Вот как подставят нас, так и будет профнепригодность.
    - У вас искали что-нибудь в цехе?
    - При нас – нет, - задумалась, припоминая, Маха. – До нас. Мы пришли… дяди Пети уже не было… а в цехе разгром. Хорек воевал! – перефразировала она известную присказку. – Покруче Мамая!
    - А нашел он что, нет – не знаем, - посетовал Жека. – Нас дядя Петя в свои дела не посвящал.
    - Берег он нас! – в сердцах выплюнула Маха. – Так берег, что никаких концов теперь не найти, не доказать ничего!
    - А что доказывать? – удивился бутафор.
    - Главное, не что, а кому! – поправил многозначительно помошник, - Правильно Петька сделал, что ребят не втянул.
    - Неправильно! – огрызнулась Маха. – Втянул бы, может быть, жив остался б!
    - Не, Маха, какое там! – махнул безнадежно рукой Николай Константинович. – Уж если на кого мафия зуб навострила – все…  Ну, чего сидишь, Счастливчик? Обслуживай!… - и пояснил молодежи, понизив голос. – Руководство ж на хату Петькину давно глаз положило! Вот и отошла хата театру…в лице художественного руководителя. Я это из верных источников знаю.
    - От Аллы? – уточнил Феликс.
    - Ей можно верить, - заявил авторитетно помошник бутафора Иваныч.
    - Да что Алла, когда весь театр гудит! Мол, Котовский отписал квартиру нашему гению, чтобы тот, если что, похоронил его за счет театра!
    - Чушь! – сверкнула глазами Маха и выпила залпом, не дожидаясь остальных, - Дядя Петя умирать даже не собирался! Он же молодой был, здоровый! С какой бы радости он стал голову себе забивать всякой чушью?!
    - Говорят, угрожали ему, - напомнил Иваныч. – Говорят, он жаловался Борисычу.
    - Говорят! – передразнила Маха. – Теперь много чего говорят! Не такой был дядя Петя, чтоб плакаться в жилетку говну, которое его с работы по статье вышибло!
    - Дело темное, ребята, не нам в нем разбираться, - вздохнул философски Николай Константинович. – Жаль, конечно, Петра, хороший был человек, но что теперь сделаешь? Только и остается, что помянуть. Давай, Феликс.
Феликс налил Махе в опустевший раньше тоста стакан и, чокнувшись со всеми, провозгласил: "За победу, люди! За правду! Дочке Петр хату хотел оставить, он мне сам говорил. Вот сейчас приехала дочка…"
    - Да ты что? – и обрадовался и удивился бутафор. – Не шутишь?!
    - У меня остановились. Жена Петькина и дочка.
    - Ну, теперь закрутится! – предрек Иваныч. – Теперь наш попрыгает!
    - Я смотрю, не жалуете вы Сашку.
    - А за что его жаловать, когда он людей в грош не ставит? – удивился Иваныч. – Мы-то радовались сперва – свой пришел, которого с пеленок, почитай, знаем! А из него такое выросло… не при девушке будь сказано!
    - Ну, что, народ, за работу? – поспешил закрыть опасную тему Николай Константинович. – Неровен час, Борисыч нагрянет.
    - Феликс! – поднялась с диванчика Маха. – Мы тебе ничем не можем помочь?
    - Вы уже помогли. Не побоялись помянуть.

Припарковавшись неподалеку от пляжа Омега, Сашка торопливо набрал номер Эдуарда Константиновича.
    - Эдик! – закричал он, даже не пытаясь скрыть нервозность. – Я только что видел Феликса возле театра! Он что-то вынюхивает!… Эдик, я не смогу быть спокоен, пока не узнаю, какого хрена надо этому журналюге!… Ну, как, как я с ним помирюсь, когда у меня на него фобия?! У него на меня – тоже!… Позвони, если что выяснишь… Да нигде, болтаюсь по городу. Завалил бы в кабак, но я за рулем… Да, Эдик, я прямо сейчас займусь аутотренингом! Все брошу и займусь!
Он швырнул трубку на сидение рядом и выдохнул зло: "Козел!". Проводил глазами группу жизнерадостных людей с детьми и пляжными причиндалами, и добавил с отвращением: "Не страна – сплошной козлятник!".

В помещение бывшей своей редакции Феликс вошел в приподнятом настроении. Он заставлял себя не думать о Рае, и это вполне ему удавалось.
    - Пани позволит сделать ей маленький презент? – галантно обратился он к Юле и вынул из пакета банку растворимого кофе.
    - Пани позволит! – разулыбалась Юля. – Но пан мог бы не тратиться… Ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть, Счастливчик! Рассказывай!
Но Феликс и рта раскрыть не успел.
    - Ба! – долетело из коридора, и трепещущий от предвкушения сенсации Живчик ввалился в кабинет Юли. – Кедрин! Ты готов дать мне эксклюзивное интервью?
    - Я тебе в морду готов дать, - спокойно пообещал Феликс.
    - Но что я сделал?! Я, наоборот, всем  доказываю, что ты…
    - Мне только этого не доказывай.
    - Да, ты нам не мешай общаться! – подключилась Юля. – Лучше Римку позови.
    - Разбежался! – издевательски хмыкнул Живчик. - Аж падаю!
    - А я и сама сейчас ее позову. Кажется, она еще не ушла…
Она стала было выбираться из закутка, но Римма опередила ее.
    - Я слышала здесь слово "Счастливчик!" – возвестила она, и, как бы ненароком, как неодушевленный предмет, выдвинув за порог Живчика, плотно прикрыла за собой дверь. – Я ушам своим не поверила, а теперь не верю глазам своим! Ты! Такой красивый, ухоженный! И бородка тебе очень к лицу!
    - Стал совсем импозантный мальчик! – поддакнула Юля.
    - Я пришел, чтобы сделать вам предложение!
    - Да?! – блеснула глазами Юля. – сразу обеим или по очереди?
    - Девочки! У меня будет газета!
Они всплеснули руками, заговорили разом, и Феликс взмолился: " Дайте договорить!".
    - Мы уже поняли, - объявила Юля. – Ты нам предлагаешь работу.
    - А что за газета? – справилась Римма.
    - Общественно-политическая, как водится. Первые два-три номера четырехполоска, дальше раскрутимся на все восемь. Если не прикроют. Поскольку я далек от намерения выпускать очередной боевой листок к выборам. Я вообще собираюсь в дальнейшем делать не общественно-политическую, а общественную газету, поскольку лично меня тошнит от  слова "политика".
    - Тогда и разгонят, и прикроют, Счастливчик! – предрекла Юля.
    -  Но попробовать-то можно! Главное, мне обещали деньги, железно.
    - И есть гарантии, что не кинут? – усомнилась Юля.
    - Не было бы, я бы к вам не пришел.
    - А как насчет гонорарного фонда? – поинтересовалась Римма, и Юля рьяно поддержала ее: "Правильный вопрос, между прочим! В этом гадюшнике мы хоть копейки, но получаем, а ты сорвешь нас, и окажемся мы дурами с мытой шеей!"
    - А я вас и не срываю. Что вам мешает работать по договору?
    - Эт мы запросто! Эт мы, хоть сейчас! И Командир твой будет спать спокойно, да, Римка? А то все боится, что ты полезешь, куда не надо! - Римма укоризненно посмотрела на Юлю, но та этого как бы и не заметила. – В политику, в криминал! Так теперь хоть под псевдонимом спрячешься! Авдотья Березина или, там Феликс Кедрин!
    - Девчонки! – попытался Феликс вывести Юлю из состояния эйфории. – Давайте пока не будем про шкуру того медведя! Я заручился вашим принципиальным согласием, и, как только зарегистрирую издание – сразу к вам! А пока…
    - Ты нас за дур не держи! – встрепенулась импульсивная Юля. – У нас рты – как граница СССР. На замке!
    - Целую ручки! – поклонился ей Феликс и перевел взгляд на Римму. – Ты идешь или у тебя здесь дела?
    - Я уже сдала материал, могу немного расслабиться.
    - Вот и отлично! До скорого, Юля!
    - Покедушки!
Живчик, явно подслушивавший под дверью, отвернулся с независимым видом и поспешил в корреспондентскую.
    - Не думаю, что ему кто-то поверит, - поняла гримасу Феликса Римма. – Неделю назад он чуть не поссорил Лешика с Турцией.
    - Это как?
    - А так!
Она подняла к нему сияющее лицо, и он отметил – чисто эстетически – как сверкнуло в ее рыжих волосах солнце.
За редакционным порогом Римма привычно взяла Феликса под руку.
    - Живчик из толстого журнала перекатал аналитический материал, - сообщила она со смехом. - Журнальчик был российский, его Живчику из Москвы кто-то прислал… Феликс, я мороженого хочу! Посидим на "пятаке"? – И, не дожидаясь ответа, уверенно повлекла его к площади Ушакова, к скверу на площади, прозванному окрестными жителями пятаком, - Ну, и вот! Лешик первоисточник в глаза не видел, поверил, что Живчик сам блеснул критической мыслью и выпустил материал. А материал был о территориальных претензиях Турции на Крым. Проходит несколько дней и вдруг, в разгар пятиминутки, звонят Лешику из консульства! Мол, Турция – миролюбивая дружественная страна, а ваша газета подрывает двухсторонние отношения между Украиной и Турцией! Как тебе?
    - Почему Живчик до сих пор жив?
    - Потому что, Живчик. Он у нас позвоночный, если помнишь. Стал размахивать московским журналом: за что, мол, купил, за то и продал! А вообще-то газетка наша прикажет скоро долго жить, так что тебя нам с Юлей сам Бог послал!
    - Забавно! Тамара в качестве орудия Провидения!
    - Бог каждому дает шанс.
    - Идеалистка ты, Римка!
    - Сам такой!
Они остановились у стойки бара в начале сквера и стали изучать ценник.
    - Дорогое все тут какое! – вздохнула Римма. – А давай мы знаешь куда пойдем?…
    - Не пойдем, - остановил ее Феликс. – Позволь, наконец, и мне тебя угостить. Есть будешь?
    - Мороженое.
    - А посущественней?
    - Я завтракала.
    - Нам два мороженных, два кофе, два бисквита. Оба – тебе! – непререкаемо объявил Феликс. – Может, все-таки взять салатик?
    - Ладно! – уступила Римма. – Возьми!
    - О-ля-ля! – послышалось сбоку, и оба они вздрогнули от неожиданности. Коренастый, коротко стриженный парень с быстрыми нахальными глазками привалился к стойке рядом с ними. – Коллеги, вам что, еще и платят?! Кедрин, я смотрю, деньгами так и сорит, прямо направо и налево!
Феликс напрягся, пытаясь вспомнить, откуда он знает этого развязного субчика, но так и не вспомнил. Выручила Римма: "А тебе, Вадик, разве не платят на телевидении?"
    - Мало и редко! Кедрин, раз ты такой буратина, может, возьмешь мне кружечку пива?
    - Возьму, - без энтузиазма согласился Феликс. Перспектива посиделок втроем его не радовала.
    - Слушай, а где ты работаешь? – устремил жадный взгляд Вадик в его бумажник.
    - Я работаю на солидные периодические издания. В основном, зарубежные, - подавив раздражение, Феликс скорчил пренебрежительно-надменную мину. – "Правда Севера", "Радио Анкары", сатирический журнал "Хэллувин".
Готовая прыснуть Римма предусмотрительно отвернулась.
    - Что?… - обалдел Вадик, силясь понять, разыгрывают его или нет. – Хэллу-что?…
    - Дублинское издание, - вдохновился потрясенным видом Вадика Феликс. – Распространяется по подписке среди членов ИРА.
    - Что?!…
    - ИРА. Ирландская Республиканская Армия. Они – спонсор.
    - А ты как туда попал?…
    - Ну, во-первых, я потомок кельтов в какой-то степени. Во-вторых, я анархист, для них это важно.
    - Может, ты меня на них выведешь? Я за "бабки" готов стать и анархистом и буддистом, хоть кем!
    - Вот поэтому, Вадик, ни на кого я тебя не выведу!
    - Он даже меня ни на кого выводить не хочет, - подключилась к игре Феликса Римма. – Он не может ручаться за чистоту чужих помыслов.
    - Заведомо грязных! – добавил непримиримо Феликс.
Он понадеялся, что после такой отповеди, получив свое пиво, Вадик покинет их, но Вадик с пивом направился к их столику.
    - Мои грязные помыслы останутся при мне, Кедрин, на моей работе они ни вот настолько не отразятся. Профи я или кто?
    - Закрыли тему!
    - А на каком языке ты пишешь в этот "Хэллувин"? – подозрительно справился Вадик. Закрывать тему, сулящую жирный куш, он и не собирался.
    - На родном, - стал Феликс терять терпение. – Меня переводят. Парень, с которым я познакомился на премьере своей пьесы в Новосибирске.
    - У тебя еще и пьесы?!
    - А то!
    - Так давай я про тебя передачку сделаю! Страна должна знать…
    - У меня нет амбиций. Или же они слишком велики, чтобы я согласился на интервью вашей конторе. Слушай, нам с Риммой надо поболтать тет-а-тет! Если я закажу тебе еще пива, ты нам предоставишь эту возможность? Вон там, по-моему, твои коллеги кучкуются.
Феликс указал подбородком на дальний столик, за которым сидели три юные  дивы, преисполненные чувства огромной собственной значимости.
    - Молодняк! – пренебрежительно поморщился Вадик. – Ни черта не умеют, зато гонора, гонора… Еще и теток набрали каких-то, целыми днями цедят пиво на пятаке, а кто они, зачем – до сих пор не знаю! Так ты, значит, не хочешь помочь товарищу?!
    - Не могу. По идейным соображениям. Вот, все, что могу, - протянул он Вадику бумажку в пять гривен, и Вадик шумно, укоризненно вздохнул.
    - Слушай! – осенило его. – А если ты такой крутой, чего ж ты зубы не вставил?
    - Так теперь модно! – уверенным тоном развеял Феликс его очень верные подозрения на свой счет. – В Европе. Форма протеста против белозубого американского оскала!
Вадик снова вздохнул и, наконец, удалился к стойке, на ходу приветственно помахав рукой юным телекорреспонденткам.
    - Запустили мы мульку! Просто атас! – подмигнул Феликс Римме, и оба расхохотались.
    - Зачем только? – спросила Римма с ноткой укоризны.
    - А юмор у нас такой! Ирландско-армейский!
Вадик с кружкой пива уже подсел к сослуживицам и что-то вещал взахлеб, а девицы глазели с жадным интересом на Феликса.
    - Выдай я ему все, как есть, сидели мы сейчас, как обосанные! А они бы пялились на нас сверху вниз. Оно нам надо?!… Мне ведь и правда надо с тобой серьезно поговорить!
    - Да… - потупилась Римма.
    - Но сначала я хотел извиниться. За свои сексуальные домогательства. Прости меня, если можешь.
Она сразу расслабилась, он почувствовал это физически, через воздух.
    - О чем ты, Счастливчик? Я не помню никаких домогательств.
    - Ты благородная донья, Римка. Спасибо. Так вот, вместо того, чтоб трудиться на "Правду Севера", я выясняю, кто убил Петра. Любаня, Галка и Любанин мужик взяли все на себя, но из них признание, как ты понимаешь, выбили. Ты же не веришь, что Любка могла кого-то убить?
    - Люба – нет, но мужчина ее и Галя, если были сильно пьяны...
    - Не верю я в сказочку про бомжей!
    - Наверное, тебе придется поверить. Если Петю убили не бомжи, то за этим стоят очень большие люди, возможно, знакомые твоей матери.
    - А если я опубликую результаты своего расследования?
    - В газете Тамары Павловны? Феликс, даже очень плохого человека нельзя бить в спину.
Она воззрилась на него умоляюще и  коснулась пальцами его руки на столе.
    - Ты так переживаешь за мадам Дорогушину? Она не потопляема. Потому что глубоко беспринципна. Как ты догадалась, наверное, я сорю не своими – ее деньгами! И, представь, не испытываю угрызений совести! Она многих пустила по миру, чтоб заработать себе на сладкую жизнь! И я нужен ей как собственность, для полноты дольче вита! Экспроприация экспроприаторов – не всегда разбой, Римка!  Я пугаю тебя?!
    - Ты не хочешь окреститься? – очень тихо спросила Римма.
    - Хочу! – Феликс вдруг смутился, как если бы признался в непростительной слабости. – Но я нашел в зданиях не Бога, а бабушек. Причем, злых. Причем, каждая их них полагает себя врио Господа Бога…

Скрестив руки на груди, привалившись затылком к стене строительного вагончика, Феликс маялся на узкой деревянной скамье и смотрел сквозь окно напротив на кроны больших деревьев снаружи – уже тронутые желтизной увядания, они еще жили.
В вагончике шло преподавание азов христианства тем, кто решил принять крещение, и тем, кому предстояло стать крестными родителями. Помимо Феликса здесь находились две молодые пары будущих крестных, модно одетая девица, мужчина неприметного вида и пожилая женщина, торопливо записывающая за лекторшей. Лекторша, типичная школьная учительница старой формации, была одета в строгого покроя костюм, с которым совершенно не сочетался, до вызова эстетическому чувству Феликса Кедрина, широкий газовый шарф, как на византийской иконе покрывавший ее голову и шею.
    - И вот, воспользовавшись отсутствием в раю Бога, враг рода человеческого в обличии змеи предстал перед Адамом и Евой и стал убеждать Еву вкусить от древа познания… -  методично вещала лекторша.
    - Простите! – перебил Феликс. – А куда отлучился Бог?
    - За пределы рая, - объяснила "училка" с толикой раздражения.
    - Но Бог всемогущ и вездесущ! Значит, Он не мог отлучиться весь, полностью! К тому же, будучи вездесущим, Он не мог не знать планы змея!
    - Господь подверг своих детей испытанию, желая проверить их на верность и послушание.
    - Но ведь Он знал заранее, что они его не выдержат!
    - Когда Бог вернулся, Он призвал Адама к ответу. Он несколько раз позвал его. Господь простил бы ослушников, если бы они покаялись, вышли к Нему, но они спрятались…
    - Извините, но я не верю в отца, который выгоняет из дома детей, съевших втихоря банку варенья! Которые потом спрятались с перепугу в шкаф! Ни один нормальный отец так бы не поступил! И Бог так не поступал!
    - Вы читали "Библию", молодой человек? - справилась «училка» и враждебно, и снисходительно.
    - Местами.
    - А вы прочтите, как положено христианину, со смирением и верой. Только вера помогает нам противостоять гордыне. А вами движет гордыня. То есть, кто? – обратилась она к пожилой женщине.
    - Дьявол? – вопросом на вопрос ответила та, и "училка" одобрительно кивнула: "Враг рода человеческого! Он захватил нашу страну и подверг ее народ бедствиям, когда народ наш отступился от Бога! Ведь чем был вызван большевистский переворот семнадцатого года? Не войной, не голодом! Люди перестали ходить в церковь, они отвернулись от Бога, и Бог покарал их! Вот и сейчас многие считают: мол, если я добрый, честный, хороший, то мне в церковь ходить не обязательно, я и так попаду в рай! Но спастись можно только в церкви, только приобщившись к телу Христову, которое есть наша православная церковь!
    - Можно? – решилась пожилая женщина спросить о том, что изначально ее мучило. – Мы до войны на Западе жили, на Львовщине, в селе, и  мама говорила, она меня во младенчестве окрестила. В католическую веру. Это считается?
Лицо "училки" сделалось каменным, и она стала медленно приподниматься над столом, подобно кобре из шляпы фокусника.
    - Взятие Константинополя янычарами! – прокомментировал эту сцену, обращаясь к соседям, Феликс. Мужчина не отреагировал, а модница ответила неприязненным взглядом. Лекторша, по счастью, Феликса не услышала: она поглощена была переживанием свершившегося только что святотатства.
    - Ересь! – выдохнула она во гневе. – Католики предали Бога так же, как и большевики, и все они будут гореть в аду! Только православные спасутся! Те, кто ходит в церковь и к исповеди! Ваши предки, отказавшиеся от Господа во имя коммунистических идей, где они?! В геенне огненной!
    - Все? – уточнил Феликс. Он почувствовал легкий ужас, как если бы вместо лекторши перед ним оказался «зеленый человечек».
    - Все! – торжествующе провозгласила "училка". – Но чем чаще вы будете ходить в церковь, ставить свечки за своих родителей, дедушек, бабушек, тем легче будет им на том свете! Каждая ваша свечечка хоть немножко, но уменьшает их загробные муки!
    - Ну, так! – буркнул Феликс, обращаясь на сей раз к молодой паре напротив. – Свеча денежку стоит!
 Пара не отреагировала. Невзрачный поглядел осуждающе, а модница поморщилась и демонстративно поднесла к лицу руку с часами.
    - То есть, они в аду только за то, что искренне уверовали в идею?!
    - За то, что ложные идеалы, дьявольский искус, предпочли Истине!
    - Извините! – Феликс встал. – Пропустите меня, пожалуйста. Извините, но я не верю в Бога-карателя! В мстительного, злобного, гневливого Бога! Это не мой Бог, мой – другой! Возможно… - покаянно развел он руками, приостановившись возле "учителкиного" стола, - возможно, я еще не дозрел, мне рано…
"Училка" вздохнула, скорбя о его душе.
На улице, под вечереющим небом, под кронами огромных старых деревьев, Феликс вздохнул с облегчением, полной грудью, и по-язычески воздел над головой руки с растопыренными – солнышком – пальцами.
    - Аве, Отче! – благодарно выдохнул он  в небо и улыбнулся.

    - Под небом я себя чувствую под Богом, - признался Феликс Римме в баре на "пятаке". – А в церкви – статистом  на неком театрализованном представлении.
    - Ты идешь туда, заранее настроившись на общение с кем угодно, только не с Богом! – укорила Римма сочувственно.-Все мы  грешники, и пастыри – тоже люди, но им дано от Бога отпускать нам грехи.
    - Они на это учились! – съязвил Феликс.
    - Да, - подтвердила Римма. – Они прошли посвящение, а ты ведешь себя, как нигилист девятнадцатого века.
    - Может, как коммунист двадцатого?
    - Слава Богу, до этого не доходит, - рассмеялась Римма. - Усмири себя, Фелька. Пойди в церковь с мыслью, что храм – это телефон, а священник – телефонная трубка, через которую ты говоришь с Господом.
    - Есть и другие способы общаться  с Ним, напрямую! - не усмирился Фелька. - Его троица, которую Он дал нам, чтобы мы росли в небо, а не долбали лбом пол – Творчество, Любовь и Свобода. Все с большой буквы! Через творчество, посвященное любви и свободе, надо продвигаться к Творцу, не через страшилки! Только православные попадут в рай? Не гордыня ли – утверждать такое?! Все прочие, значит, не дети Бога?! На них Ему наплевать?! Православие почти так же воинственно, как ислам, но может быть, так и надо? Ведь оно-то и встанет между Западом и джихадом, когда он обрушится на весь наш гяурский мир! Сила на силу, фанатизм на фанатизм?!
    - Ты забываешь, что наша церковь до недавнего времени подвергалась гонениям.
    - У нас любая церковь подвергалась гонениям. Вон, перед тобой, кинотеатр "Дружба". В прошлом, католический собор, построенный на жертвоприношения паствы. Православным культовые здания вернули, католикам – нет. Я лично заступался за них в трех материалах! Хрен мене! "Дружба", якобы, единственный детский кинотеатр в городе! Со времен моего детства "Еролаши" там не идут! Зато и бар там, и казино! И сортир в алтарной части. Нормально?
    - Иди в католики, Феликс. Куда-нибудь да иди. Тебе надо исповедаться.
    - Что я и делаю.
    - Над чем ты сейчас работаешь?
    - Придумываю название для газеты. Пока что придумал только девиз. "Моя свобода – в свободе и радости других". Знаешь, это что? Лозунг анархистов. Вовсе не "анархия – мать порядка", как принято думать!
    - Мне кажется, Феликс, ты вынашиваешь план мести, - покачала головой Римма. - Его-то ты и творишь. Как это соотносится с Любовью и Свободой, Счастливчик?
    - Соотносится. Потому что месть и возмездие – совсем не одно и то же.
    - Феликс! – она вновь, настойчиво, заглянула ему в глаза. – Ты не должен быть таким! Ты по внутренней организации поэт, а не мститель народный. Окрестись!
    - Ты сама называла меня борцом.
    - Борьба  это преодоление, в первую очередь — себя, а месть – сведение счетов, как правило — личных, путь к саморазрушению. Я тебя не призываю подставлять вторую щеку, ты на это не способен, просто думай о хорошем чаще, чем о плохом, оставайся Счастливчиком!.
    - Убедила! -усмехнулся Феликс с сарказмом. Им он защищался от Римминой правоты. - Подамся в мусульмане, буду  разлагать джихад изнутри. Заодно заимею четырех жен. Слушай, может ты мне объяснишь, что со мной не так? Почему женщины, которые мне нравятся, посылают меня далеко и безвозвратно?
    - Просто они хотят жить долго и счастливо прежде, чем умереть с тобой в один день, а ты норовишь этот день приблизить — ласково улыбнулась Римма.
    - Тут есть, над чем подумать! Спасибо.
Она протянула ему руку, прощаясь, и Феликс приложился губами к ее руке, игнорируя устремленные на них взгляды телекорреспондентов.
    - Ты отличный человек, Римка, и классный друг!

    - Надо же! – восхитилась одна из телекорреспонденток. – Девятнадцатый век. Салон княгини Волконской!
    - Интересно, они и в постели так? – съехидничала вторая.
    - А вы думали! – разразился Вадик натужным смехом завистника.

Тамариной дачи Феликс достиг уже в сгустившихся сумерках.
    - Тебя заждались! – сообщил ему охранник.
    - Не страшно!
Он миновал сад и вышел прямо к столу, накрытому на воздухе, возле дома. На столе горели свечи в больших, под старину, канделябрах, а за нескромным ужином сидели Тамара, Дорогушин и высокая плотная брюнетка с напряженным, словно окаменевшим лицом. Дорогушин из последних сил исполнял роль тамады.
    - Яночка, я вам освежу! – он потянулся к бокалу гостьи бутылкой шампанского, но гостья поспешно прикрыла бокал рукой: "Нет, нет, Эдуард Константинович, мне скоро ехать…".
    - Довезем! На руках донесем! – распоясался в роли массовика-затейника Дорогушин.
 В этот миг он заметил Феликса, возопил не без облегчения: "О!", и Тамара вместе со стулом повернулась к блудному сыну. Выражение дежурного радушия на лице ее сменилось  негодованием.
    - Тебе Раиса не передала?… - начала она, готовая заклеймить позором прислугу, которой ничего нельзя поручить, но Феликс не дал ей развить обвинение: "Меня не было весь день дома".
    - Присоединяйся к честной компании! – помешал дипломатический Эдуард Константинович вспыхнуть бурному выяснению отношений. – Мама вся уже извелась, салаты перестояли, шампанское выдохлось… Тамара, я открою новую бутылку?"
    - Открывай! – едва ли вникла в смысл вопроса Тамара. Ее глаза буравили лицо Феликса, устроившегося не рядом с Яной, как было задумано, а чуть в стороне ото всех. – Познакомься, Феликс. Это Яна, дочь моей подруги Элины. Яна, это мой сын Феликс.
    - Очень приятно, - почти одновременно, с одинаковым безразличием, произнесли Феликс и Яна.
    - Я отпустила Раису, у нее какие-то семейные неурядицы, - не без задней мысли проинформировала Тамара. – Думаю, мы сами справимся. В духовке жаркое, в холодильнике торт.
    - О, нет, Тамара Павловна! – решительно воспротивилась Яна продолжению застолья. – Во-первых, столько есть просто вредно при моих габаритах, а во-вторых, уже поздно…
    - Яночка! – застонал в притворном ужасе Дорогушин. – Это вы о каких таких габаритах, тополек наш!
    - Скорей уж туя, Эдуард Константинович, - снизошла до пикировки  с ним Яна.
    - Да вы же вылитая Венера Милосская! Феликс, подтверди!
    - Подтверждаю, - подал ожидаемую реплику Феликс и тихо справился у Тамары: "Что-то случилось?"
    - Наверное… - продолжая улыбаться, Тамара бросила на него острый испытующий взгляд. – Дом на Зеленой горке еще не оборудован для жилья. Чем ты там занимаешься? Пьешь?
    - Не без этого.
    - Тебе не нужны мозги?!
    - А я похож на человека, вошедшего в крутое пике?!
    - Лиха беда начало!
    - У меня гости, как ты наверняка уже знаешь.
    - Почему  - у тебя?!
    - Тома! Феликс! – громко вознегодовал Дорогушин. – Вы себя неэтично ведете, шепчетесь…
    - Мы больше не будем, - пообещал Феликс и тут же снова понизил голос, обращаясь к  Тамаре. – А где им еще быть? Не потащу же я их к тебе.
    - Надолго они? – примирилась с наличием незваных гостей Тамара.
    - Как получится. Но у меня есть и хорошая новость: я готов делать газету!
    - За это надо выпить, друзья мои! – всколыхнулся Дорогушин. – Яночка, я только освежу! Вы ведь еще не выпили с Феликсом за знакомство, а уже пора за газету! Тома, а что если мы нальем Феликсу штрафную, чтоб они с Яной…
    - Мы не будем отрываться от коллектива, - за себя и за Яну ответил Феликс, предотвратив предложение выпить на брудершафт.
    - Ну, тогда будем последовательны! – вернулся к функциям руководителя застолья Эдуард Константинович. – За знакомство нашей прекрасной мисс Туризм и мистера, как его…
    - Главного редактора, - сухо подсказала Тамара.
    - За пана редактора, как говорят у нас в Украина. За их тесное сотрудничество в дальнейшем, взаимовыгодное и… - он прищелкнул пальцами, подыскивая ускользающий штамп, но на сей раз никто не подсказал ему нужное слово, и Дорогушин выкрутился, провозгласив. – Хай вам щастит!
    - За вас, дети! – поддержала, поднимая бокал, Тамара.
Это прозвучало так недвусмысленно, что Феликс и Яна обменялись недоумевающими взглядами.
    - Вот что, Феликс, - перешла Тамара на деловой тон, когда шампанское было пригублено дамами и выпито джентльменами. – Завтра с утра ты начинаешь заниматься зубами.
    - Завтра не могу. Я обещал ребенку море.
    - Какому ребенку? Сколько ему лет?!
    - Ей. Тринадцать.
    - Возраст Джульетты!
    - Что ты хочешь этим сказать? – напрягся Феликс.
    - Феликс у нас не по Лолитам, не по Джульеттам, - пришел ему на выручку Эдуард Константинович. – Ему нравятся зрелые серьезные женщины. Умные! С которыми есть, о чем поговорить. О творчестве Ницше…
Лицо Тамары исказилось от отвращения, Яна потупилась, но Феликс ответил – Дорогушину – как ни в чем не бывало: "Мне это неинтересно. Я вообще весьма поверхностно образован".
Дорогушин шутливо погрозил ему пальцем, а Тамара спросила, вновь деловито, справившись с выражением лица: "Ты на чем и куда едешь с гостями?"
    - На Фиолент, на автобусе.
    - Можешь взять машину.
    - Зачем? Это добавит нам несвободы.
    - Пригласил бы Яну. Вы когда в последний раз были на Фиоленте, Яна?
    - К своему стыду, я там никогда не была, - перспектива провести день в обществе Феликса и его гостей Яну не привлекала. –я бы с удовольствием съездила, но мне завтра обязательно надо быть на работе.
    - Вот что значит молодой руководитель, неопытный! – возвестил Дорогушин. – Опытный всегда найдет, кем себя заменить!
    - Это он о себе! – не удержалась от подколки Тамара. – Но мне думается, Яна, вы могли бы совместить приятное с полезным, разработать новый маршрут. С учетом перспективы превращения Крыма в международный курорт.
    - Солнышко! – не к месту влез Дорогушин. – Какой курорт с нашей экологией?! Когда у нас в Балаклаве канализации нет, в море ходим! А Фиолент, он же рядышком! Да там, к тому же, береговая зона – сплошь частные владения, ласточкины гнезда дурацкие…
    - Не проблема! – отмахнулась Тамара так, словно мановением руки низвергла особняки нуворишей в море.
    - Нет, Тамара Павловна, как-нибудь в другой раз, - непреклонная Яна встала и взяла свою сумочку со спинки стула. – Извините, поеду. Мама, наверное, уже звонила, волнуется, что Наташа одна. Спасибо за вечер.
    - Вам спасибо! – галантно подскочил Дорогушин. – Вы были украшением нашего вечера, нашего стола…
    - Феликс! – прервала его Тамара. – Ты не проводишь Яну?
    - Да, конечно.
В полушаге от быстро идущей Яны Феликс пересек сад. Яна, кажется, ждала с содроганием, что сейчас и этот член семьи мадам Дорогушиной начнет лапать ее, и готовилась к решительному отпору, поэтому, когда они дошли до ворот с домиком дежурного подле них, она почувствовала и облегчение и неловкость.
    - Мне очень неудобно… - призналась она, краснея, - но я не могла отказаться от приглашения…
    - Попробовал бы кто смочь!
И они открыто, союзнически улыбнулись друг другу.

    - Это что было, смотрины или помолвка? – жестко справился Феликс у Тамары, самолично занятой уборкой пиршественного стола.
    - Смотрины, - не смутилась Тамара.
    - И какова моя роль в этом домостроевском представлении?!
    - Феменистком! – поправил не без глумливости явившийся из кухни за грязной посудой Дорогушин. – Слушайся маму!
    - Эдуард! – призвала его Тамара к покорности, и Эдуард Константинович, прихватив тарелки с недоеденными закусками, удалился.
    - Я не могу ждать, когда ты сам устроишь свою судьбу!
    - Что так? Кто-то из нас неизлечимо болен?
    - Ты. Пофигизмом, как теперь говорят. – Тамара присела на край стола и потянулась за сигаретами. – Я ничего не имела против Риммы, ты знаешь, даже против Раисы не возражала. Но мы поговорили с Раисой…
    - О чем?! – подавив горячую вспышку гнева, Феликс сразу сделался очень холоден.
    - Раиса не намерена что-то менять в своей жизни. Шило на мыло, как она выразилась. Поэтому я проявила инициативу и нашла тебе достойную партию.
    - Развитой феодализм!
    - Именно! Мы от феодализма никуда не ушли и неизвестно, уйдем ли! Однако, по сравнению с предыдущим его периодом, у нас так же легко, как заключить, так и расторгнуть брак. Моя жизнь – тому пример, Феликс.
    - Твоя жизнь – не пример для меня, Тамара Павловна!
    - Но ведь ты тоже – авантюрист! – по-свойски усмехнулась Тамара. – Почему бы тебе не попробовать? С Яной? Чем она плоха?
    - Всем хороша, но я привык сам выбирать себе женщин.
    - Если все дело в принципе, то и у Яны, судя по всему, принципы те же. Это должно вас сближать!
    - Как общее горе?!
В ответ на его пронзительный, вызывающий взгляд Тамара улыбнулась вдруг такой озорной улыбкой, что Феликс счел все вышесказанное шуткой и тоже неуверенно улыбнулся.
    - Давай о газете! – предложил он. – Ты ведь будешь надзирать за "начинкой"?
    - На то я и учредитель! Думаю, мы ограничимся устным обсуждением тем, все согласует заранее, и в бой ты пойдешь, благословясь!
    - Я хочу расследовать убийство Петра, - кинул пробный шар Феликс.
    - А вот этого – не надо! – сразу же посуровела Тамара.
    - Почему? Убили моего друга, чуть не замочили меня, тебя хотели подставить. Если ты не заблуждаешься и не врешь.
    - Не время воевать Азов. Понял? Есть дела понасущней. Выборы.
    - На тему выборов отлично ложится тема должностных преступлений. В том числе, уголовных.
    - Не время воевать Азов, я сказала!
Тамара нервно схватила хлебницу, недопитую бутылку коньяка и уже готова была скрыться в доме, когда Феликс окликнул ее раздумчиво.
    - Скажи! В порядке нашего знакомства… Ты кем мечтала стать в детстве?
Явно не ожидавшая такого вопроса, Тамара остановилась в растерянности.
    - Не помню… - пробормотала она. – Не все ли теперь равно?
    - Припомни, пожалуйста. Это для меня важно.
    - Как все, богатой и счастливой…  Я мечтала стать руководителем. Тем, кем и стала, собственно. Профсоюзным или партийным боссом.
    - С перспективой стать генеральным секретарем! – съязвил Феликс невесело.
    - Ну, так далеко я не загадывала! Эта должность в стране всегда была сугубо мужской. Хотя… Ты удовлетворен?
    - Вполне. Начальство надо знать не только в лицо!
    - А ты? – в свою очередь спросила Тамара. – В порядке знакомства?…
    - Бойся своих желаний! Я мечтал быть военным корреспондентом! – и добавил устало: "Если бы я даже нашел Петькины материалы, я бы их уничтожил. Время сработало на вас! И не из-за них Петьку убили, нет. Тут что-то другое, совсем другое…"

Развалившись в кресле директорской ложи, Сашка с удовольствием смотрел на сцену, где игрался его спектакль по пьесе Островского "Гроза". Дебильная Катерина в наряде а ля Мулен Руж произносила вычурный монолог, зал отвечал ей взрывами хохота, и Сашка улыбался с горделивым чувством человека, хорошо сделавшего свою работу.
Он благодушествовал до тех пор, пока в поле его зрения не попали мужчина и подросток, которые, нарушая воцарившуюся между сценой и залом связь, стали осторожно пробираться к выходу.
Сашка насупился, помрачнел и, покинув ложу, направился к контролерше – бабушке божьему одуванчику, работавшей в театре, пожалуй, еще с до его рождения.
    - Что происходит? – не снизошел Александр Борисович к ее сединам. – Почему в зале дети?!
    - Какие дети, Алекса… - растерялась старушка.
    - Почему во время спектакля публика расхаживает по залу?!
    - А, так мальчику потребовалось в туалет, и они вышли с папой, очень тихо. Они у меня еще спросили, где туалет…
    - Чтоб впредь никаких детей на моих спектаклях не было, поняли?! – рявкнул Александр Борисович.
«Божий одуванчик» захлопала недоуменно глазами, но Сашка уже утратил к ней интерес – с верхнего яруса к нему почти бегом спускался Хорек.
    - Дело есть, Борисыч! – он ухватил руководителя за рукав и повлек к дверям буфета. – Тут до меня слух дошел… Может быть, и ты уже знаешь?
    - О чем? – настороженно спросил Сашка.
Они расположились за дальним столиком, и буфетчица, не дожидаясь распоряжений, тут же принесла им коньяк и блюдце с лимоном.
    - Весь театр гудит!
    - Слушай, Модест, не ходи вокруг да около! Что у нас еще случилось хорошего?!
    - Котовские приехали, вдова с дочерью – юркнув глазами по сторонам, выпалил Хорек в лицо шефу.
    - От кого это известно?
    - От Кедрина.
    - Так вот, значит, зачем, он приходил… - закусил губу Сашка. – Провокацией попахивает, Модест. Не находишь?
    - А тебе ведь советовали, Борисыч! – зло зыркнул на него глазами Хорек. – Оставь ты эту квартиру, как есть! Не лезь в дерьмо! Не полез бы, уже б давно все о Котовском забыли!
    - Счастливчик Че не забыл бы, - опроверг уверенно Сашка. – Он не материалист, Модест, его не хата волнует.
    - Хата – зацепка! – со свистом выдохнул сквозь зубы Хорек.
    - Александр Борисович, извините! – беспардонно прервала их беседу дежурный администратор, бледная молодая женщина в не новом костюме. Таких женщин, в таких туалетах, Сашка на дух не выносил. Они служили своеобразным укором его нынешнему  положению и напоминали о том, как жертвенно боролась за это положение мама. Вот кто был всегда ком иль фо, и никому в глаза не тыкал свою благородную бедность!
Александр Борисович воззрился на администратора с досадой, неумолимо перерастающей в ненависть.
    - Что? – резко вопросил он.
    - Александр Борисович, это правда, что вы распорядились не пускать детей на спектакли?
    - Да! Именно так я и распорядился!
    - Но это невозможно! Мы на следующую "Грозу" продали билеты трем школам.
    - Значит, верните деньги!
    - Как?! – посмела вознегодовать нищенка. – Во-первых, престиж театра, во-вторых, сборы! Вы знаете, сколько человек сидит у нас на спектаклях? Иногда четыре-пять…
    - А мне не нужен, какой попало зритель! – взорвался Панов, найдя, на кого обрушить скопившиеся отрицательные эмоции. – Мне нужен мой зритель! Если таких в этом долбаном городе четверо, пусть будет четверо!
    - "Гроза", это классика, которая входит в школьную программу, и кому как не детям, школьникам…
    - Мой спектакль – о другом! Он к школьной программе никакого отношения не имеет! Если вы до сих пор не поняли этого! Или вы даже на премьере не присутствовали, забыл, как вас?…
    - Марина Филипповна.
    - Занимайтесь своим делом, Марина Филипповна! Вы мне мешаете! Помешали!
Администратор стиснула зубы и, резко развернувшись на старомодных каблуках поцокала из буфета. Ей вслед Сашка выметнул взглядом все, что он испытывал сейчас по отношению к Феликсу.
    - Что? – робко спросила у администратора контролерша.
    - По-моему, он того! – покрутила у виска пальцем Марина Филипповна. – Но, может, и к лучшему, что дети будут изучать классику не по его постановкам.
    - Хата – единственная зацепка, - вернулся к прерванному разговору Хорек. – Других нет. А если б даже и были… На фоне того, что мэр сделал с природным газом…
Сашка сделал ему знак замолчать и, прокашлявшись, осведомился в трубку мобильника: "Тамара Павловна? Добрый вечер!"
Глаза его бегали, но голос звучал вкрадчиво-спокойно.
    - Это Панов, извините, если поздно… Феликс не у вас, случайно?… Да, я хотел бы его услышать.
Он покосился на вытянувшегося в столбик Хорька и окончательно овладел собой: терять лицо перед лицом опричника Александр Борисович считал недопустимым.
    - Феликс! – зазвучал в отдалении властный голос Тамары.
Тамара спустилась в сад с трубкой в руке. Феликс сидел за опустевшим столом с сигаретой и бокалом шампанского.
    - Феликс, тебя Панов! Ты поговоришь с ним?…
Они внимательно, с подозрением, поглядели друг на друга, и Феликс принял трубку из Тамариной руки: "Слушаю".
    - Привет! – как мог радушно, заговорил Сашка. – Тебе не кажется, что нам давно пора встретиться? Только так мы можем прояснить некоторые недоразумения.
    - Согласен! – удивил его Феликс.
    - Давай договоримся, где и когда! Завтра я занят…
    - Я тоже. Везу Котовских на море. Послезавтра в час дня в кафе "Вечный зов", устроит?
    - Почему "Вечный зов"?… - насторожился Сашка.
    - Мне там нравится! – объявил Феликс и дал отбой.
"В самом деле, почему там?" – спросил он себя. И вспомнил Петра.

Они шагали с Петром к площади Пирогова со стороны Кладбища Коммунаров. День был сумрачный, с моря дул пронзительный ветер.
    - Сейчас бы по сто грамм! – ежась от холода, вздохнул Петр.
    - Запросто! – удивил его Феликс и указал на вывеску бара в торце возникшей перед ними пятиэтажки. – Видишь, "Вечный зов"?! Зовет, правда, только с 8 до 20, остальное время, наверное, звучит в памяти…
    - На фиг нам туда заходить?
    - Ты хотел.
    - А у тебя деньги есть? – не поверил Петр.
    - А то! Я зарплату получил и на сапоги с нее отложил. Но мы их уже не купили! Скоро весна, так что сапоги – это нерациональная покупка, правильно ты меня от нее отговорил!
    - Я?! – поразился Петр.
    - Ты мне напомнил, что завтра у нас День Красной Армии и Флота! "Бойцы вспоминают минувшие дни" в "Вечном зове"! Символично?!
    - На фиг нам в "Зов", - возбудился Петр. – Там дорого, и удовольствия никакого торчать среди "синяков". Затаримся, и ко мне!
    - А может, поразнообразим жизнь, посидим, как белые люди?
    - Счастливчик, какие там, к черту, белые люди?!
    - Ты там был?
    - Нет.
    - Так давай завалим!
    - В другой раз, Счастливчик! Вот как разбогатеем – сразу туда!

Привалившись к дверному косяку, Тамара наблюдала за Феликсом. Ей не нравилось выражение его лица. Сейчас перед ней был человек, явно решившийся на что-то важное, уверенный в себе, а потому спокойный. Такие люди всегда вызывали у Тамары серьезные опасения.
    - О чем ты задумался? – как могла невинно поинтересовалась Тамара.
Феликс вздрогнул и посмотрел сквозь нее.
    - О кошке, - ответил он. – О моей кошке, которую кто-то задушил проволокой. Она, возможно, отдала мне сколько-то своих жизней.


Свою новую "Ладу" Тамара остановила близ перекрестка, метрах в десяти от родительской сакли: она очень дорожила машиной, боялась поцарапать ее, да и воспоминания о гибели Барса Тамарина память хранила, как одно из самых тяжких и омерзительных. Когда, так ни о чем и не договорившись с придурочными родителями, раздраженная Тамара в сопровождении адвоката шагала к машине, она еще издалека увидела Феликса и чуть не задохнулась от бешенства: чертов пацан царапал гвоздем сверкающий борт ее "ладушки"! И не просто царапал! Он успел начертать на серебристом покрытии четыре буквы из пяти – "стерв", когда Тамара, не помня себя, набросилась на него. Сбила с ног и принялась в исступлении бить ногами.
    - Паскудник! – рычала она. – Лучше б я убила тебя! Подушкой задушила в роддоме! Отродье Лучезарово! Мразь!
Подоспевший Артур попытался оттащить ее от ребенка, но она, не глядя, въехала ему локтем в глаз, и он, ойкнув, отпрыгнул.
Феликс не звал на помощь. Прикрывшись руками и коленками, свернувшись клубочком, он старался перекатиться под днище машины, но Тамара разгадала этот маневр и пресекла его сильным ударом каблука.
В чувство ее привели истошные вопли соседей.
    - Ты чего, бля?! – орал, дыша ей в лицо перегаром, здоровяк в тельняшке. – Сдурела, бля?!
    - Люди! Кто-нибудь! – вторили ему бабы. – Она ж убьет пацана! Это ж Томка Кедрина, сучка! Мало ей псины!…
Тамара, сразу вдруг обмякнув, обогнула машину, открыла ее на ощупь и, забравшись в спасительную кабину, уронила на руль голову. Артур пристроился рядом.
    - Даешь ты, Тамара Павловна! – выдохнул он. – Чуть без глаза меня не оставила!… Слушай, давай я поведу! Я, правда… Смотри! – он развернул ее к себе, и она увидела близко его лицо. Один глаз адвоката был красным и слезился, второй смотрел на нее испуганно и, вместе с тем, восхищенно.
    - С пацаном обошлось, - обрадовал Тамару Артур. – На своих ногах ускакал. – И добавил с ожесточением: "А вообще, так с ними и надо! По-другому не доходит! Вырастет такой милый мальчик, в бандиты пойдет, а я его потом защищай, пой про его тяжелое детство…".
Он ласково коснулся щеки Тамары, и это заставило ее взять себя в железные кулаки.
    - Уж кто дебилы, так это мои родичи! – процедила она. – Уперлись рогами…
    - Давай их убьем! – попытался Артур развлечь ее. Он обнял Тамару и крепко прижал к себе.
    - Кто этим займется, ты?
    - Почему я?! Я тебя отмазывать буду на суде, рассказывать про твое тяжелое детство…

Море сверкало. На укромном галечном пляжике блаженствовала Светка в темных очках, с "носом" из обрывка газеты и, отрешившись от суеты сует взирала расслабленно, как резвятся в воде Феликс и Настя. Феликс подбрасывал Настю, и она шумно плюхалась в воду, вздымая каскады брызг.
    - А покатай меня на спине! – потребовала она, в очередной раз вынырнув и отфыркавшись. – Ну, Феликс, ну разочек еще! – и предостерегла, крепко обхватив его руками за шею. – Только не потеряй меня, а то я утону!
    - Будешь душить меня, вместе утонем. Хватку-то ослабь!
    - А мне страшно!
    - Страшно, слезь с дяди Феликса! – вмешалась с берега Светка. – Вылезай! Трусишься вся!
Но Настя, словно и не услышав мать, поудобней устроилась у Феликса на спине, и он медленно поплыл в синь, в марево на горизонте, с облегчением оставляя на тверди – пусть лишь на время! – все сомнения свои, треволнения и несчастья.
    - Вдох! – скомандовал он Насте. Вдохнул сам и пошел на глубину, в размытые очертания водорослей и камней на дне. Настя на спине у него затрепетала, задергалась и он поспешил вынырнуть.
    - Ты меня чуть не утопил! – заверещала Настя голосом маленькой кокетливой женщины. – Я не успела сделать вдох, а ты уже нырнул!
    - Сама виновата!
    - Но я не успела!
    - Все! Плывем к берегу!
    - Нет, мы сперва нырнем еще разик! До самого дна! Я сделаю большой-большой вдох!
    - На счет три! Раз, два…
Они погрузились в пучину и показались на поверхности уже метрах в трех от берега. Феликс встал, Настя висела на нем, хихикая и повизгивая.
    - Отчепись! – по-Петькиному потребовал Феликс. – Здесь мелко.
    - Это тебе мелко, потому что ты длинный, а я маленькая!
    - Не такая уж ты и маленькая!
Светка погрозила дочери кулаком. Феликс снял с себя Настю, толкнул вперед, к мелководью, и, выбравшись из воды, отряхнувшись, как большой пес, улегся животом на раскаленную гальку.
    - Хорошо! – выдохнул он.
    - Классно! – подтвердила Светка. – Как будто и не было этих лет, и мы еще молодые…
    - А Настя – девчонка, случайно затесавшаяся в нашу компанию!
    - В нашей компании я была единственной девчонкой.
    - Своим парнем!
    - Точно!
    - А Настена не такая, - с сожалением проговорила Светка, глядя на дочь, которая, прыгая на одной ноге, вытряхивала воду из уха. – В бабку пошла. Не дай Бог, конечно…
    - Она еще ребенок.
    - Оченно себе на уме! Настена, есть хочешь?
    - Смотря что!
    - Слышал?! – предложила Феликсу Светка разделить свое возмущение. – Пирожки покупные! С картошкой и капустой. Консервы.
    - Да ну! Не могла, что ли, цыпленка пожарить?!
    - Слышал?!
    - "Да ну, так да ну!" – не присоединился к Светкиному негодованию Феликс. – Доставай пирожки! Я их с детства люблю. Самое то лакомство было! Жаль, теперь кусать приходится пальцами, - посетовал он, - но мы и это переживем!
Светка дотянулась до большой клетчатой сумки и завозилась в ней, выгребая на полотенце свертки и пакеты со снедью.
    - Знаешь… - тихо произнесла она. – Мне эта авантюра твоя… Ты уверен, что Сашка будет один?
    - А даже если нет?
    - А если они и тебя, как Петьку?!…
    - Кому судьба быть повешенным, не утонет!
    - Иди ты!… Я подстрахую!
    - Это как? Будешь стоять с автоматом за углом кабака?
    - Пусть убедится, что я и правда приехала!
    - У двух людей, которые плохо умеют врать, шансов быть пойманными на вранье вдвое больше!
    - Феликс, я не хочу, чтоб ты из-за меня рисковал!
    - Да ничего он мне не сделает! Может, я с этой встречи вообще вернусь по уши в собственном дерьме! Может, он уже все выяснил про тебя…
    - Феликс, ты поймаешь мне краба? – прервала их разговор Настя.
    - Нет. Он тоже жить хочет.
    - Ну, Феликс! Ну, скажи честно, что ты просто не умеешь…
    - Настя! – взвилась Светка. – Дай нам поговорить!
    - Кстати! – указал на нее подбородком Феликс. – Ахиллесова пята нашего замысла! Ты потащишься за мной в бар, а к ней явятся мои как бы друзья…
    - Елки! – перепугалась Светка.- А может, ну его?!…
    - Поздно пить боржоми, Светлана!
    - Ты мне объяснишь, где вы встречаетесь, а я с Настеной осяду поблизости! Есть там рядом кафе-мороженое какое-нибудь? Вот и отлично! Я с Настены глаз не спущу!

    - Ну, и как наши дела, Славик? – деловито справился Сашка, плюхаясь без приглашения на стул в кабинете Приходько.
Главный мент одарил его мрачным взглядом, и Сашка тут же изменил стиль общения.
    - Я завтра встречаюсь с этим отморозком Счастливчиком, - пожаловался он. – Боюсь, он собирается меня шантажировать.
    - А ты не ведись, - в бумаги у себя на столе буркнул Приходько.
    - Я для этого должен знать…
    - Ты должен просто не вестись, ясно? Эта твоя гражданка… Нет у меня причин наводить о ней справки! Из Севастополя убыла в 91-м. А куда убыла потом из Очакова – хрен ее знает, это уж ты сам суетись, разузнавай! Людей своих в Очаков отправь! Или они только черепа умеют кроить?!
    - То есть, на твою помощь я рассчитывать не могу? – тяжко вздохнул и встал со стула Панов.
    - Ты взрослый мужик! С чего ты взял, что все должны с тобой нянькаться?! Когда меня за твои подвиги за шкирку возьмут, я на что смогу рассчитывать, а? На контрамарку?!
    - Слава, ты мне сам не раз говорил: мы – команда…
    - А иди ты, Панов! – прорвало Славу. – Уйдет Кучма, сместят мэра, и неизвестно еще, где тогда будет наша команда! Ты с Эдиком на эту тему поговори! Вот он все правильно понимает!
    - Только сделать ничего не может! – добавил, поворачиваясь к нему задом, Панов.
    - А может, и не надо? Впереди паровоза мчаться? – настиг его в дверях голос Приходько.

    - Вы вчера нормально добрались, Яна? – справилась по телефону мадам Дорогушина.
    - Да, спасибо, - вежливо ответила Яна. Она сидела у себя в офисе с аппаратом в одной руке, с ручкой – в другой, и подписывала поданные секретарем документы. – Да, мама звонила. На следующей неделе, возможно, мы ее заберем домой… Нет, мы, конечно, спешить не будем, но она сама хочет. Наташа летит на Кипр с очень хорошими мамиными друзьями… - метнула она тревожный взгляд на сестру. Сестра восседала на стуле по другую сторону стола, жевала жвачку и  покачивала ногой.
    - Да, мы тоже думаем, что ребенку надо прийти в себя…
Секретарь вышла, собрав в папку бумаги, Яна отключила телефон и дала, наконец, волю эмоциям.
    - Прекрати жевать! – обрушилась она на сестру. – Не смей позорить меня перед сотрудниками! Дура!
    - Будешь орать на меня, я вообще с этого Кипра не вернусь! – огрызнулась Наташа.
    -  Вот и прекрасно! Мало мне матери с ее заморочками, так еще и ты… Два урода в семье – это уже перебор!
    - На себя посмотри! Тебе сказать, чего ты психуешь?!
    - Да потому что мне за вами приходится дерьмо убирать!!
    - Потому что ты старая дева, Яночка! Тебя никто замуж не берет, потому что никому не охота под твой каблук! Я нормальных мужиков имею в виду! Ты классическая, хроническая старая дева!!
    - А пошла ты!… - выдохнула, побелев, Яна и стала медленно покрываться пятнами. – Дрянь же какая выросла!
    - Чао!
Наташа встала, оправила мини-юбку, и покачивая бедрами,  продефилировала к двери мимо  онемевшей от обиды сестры.

Телефонный звонок вернул Тамару от дверей кабинета.
    - Зная твой нрав, я решил выждать паузу! – объявил Возлюбленный.
Он восседал в кресле своего кабинета, под портретом президента Кучмы и улыбался, поигрывая ручкой.
    - Ты как там, отбушевалась? Многих порубила в капусту?
    - Не считала, - сдержанно ответствовала Тамара.
    - Значит, еще кипишь! Тебе когда перезвонить, через неделю, не раньше?
    - У тебя что-то важное?
    - А як же! Все, что связано с тобой, для меня очень важно! Я хочу, чтоб у нас все оставалось по-прежнему, по-важному! А ты?
    - Я над этим еще не думала.
    - И не надо! Нам с тобой есть о чем подумать в две головы! О державе, о народе! Как нас в детстве учили?! Хотя, ты другое поколение…
    - На пять лет моложе! – съязвила Тамара.
    - Я бы мог сказать, что люблю тебя, - продолжил Возлюбленный, словно бы не услышав, - но я за то тебя и люблю, что тебе уши золотом не завесишь! Работаешь?
    - Работаем! – вызывающе подтвердила Тамара.
    - До встречи! Тигрица ты моя тавро-скифская!
Он рассмеялся триумфально, и Тамара поморщилась.

На закате дня они брели к дому Феликса: впереди – Феликс и Светка, обгоревшая, уставшая, но умиротворенная, позади – поднывающая Настя.
    - Век бы отсюда не уезжала! – вздохнула Светка. – Если б не мама Варя, сука мрачная…
    - Я в душ хочу! – громче заныла Настя. – Я вся в соли, вся белая!
    - Сейчас ополоснешься под краном, - пообещала Светка.
    - Я не хочу под краном, я хочу в душ! Феликс же где-то моется!
    - К знакомым хожу с мочалкой!
    - А у меня здесь нет знакомых! А я хочу…
    - Много хочешь, мало получишь! – перебила Светка, утрачивая мирное настроение. – Еще я от тебя хоть слово услышу, запру в комнате, и будешь сидеть там без ужина, поняла?! Принцесса на горошине!
    - Мне уже не восемь лет, мамочка! Я убегу!
    - Валяй! Кому ты нужна?! Куда ты побежишь?! На панель? Так я тебя там найду и собственными руками придушу!
    - Дамы! – призвал их Феликс к порядку. - Прекратите крутить народу кино!
    - Нет, ну дрянь же неблагодарная! – не смогла сразу успокоиться Светка.
    - Все дети такие. Скажешь, нет? Это закон природы!
    - Это гены! Папы Петины! Вылитая свекруха растет! Сперва та мне век заедала, теперь эта начинает! Зря я сказала, что ей Чабан не родной отец! Теперь совсем от рук отобьется!
Феликс пропустил Светку в калитку двора и остался на улице поджидать Настю.
    - У нас завтра тяжелый день, - сказал он так, словно просил о помощи. – Пан или пропал. Ты уж, пожалуйста, проникнись моментом. Не дури. Тебе ведь и правда не восемь лет!
Девочка независимо повела плечиком, вскинула голову и, пробормотав: "Она первая начала", проскользнула в дом и закрылась в маленькой комнате.
    - Вот что творит! – хмуро прокомментировала Светка и, заставив себя отвлечься от рассуждений о дурной наследственности, спросила. – Ты с нами сегодня? Тогда я жрачку соображу!
Она подхватила с пола одну из сумок и скрылась в кухне, а Феликс, побродив бесцельно по комнате, уселся на ложе из коробок, раскрыл крайнюю и вынул оттуда стопку пожелтевших машинописных листов.
"На сцене – улица в балканском селе, - вслух прочел он. – Сдвинуты столы. Пляшут на заднем плане в хороводе веселые гости. За столом одиноко сидят Жених и Невеста под фатой-покрывалом".
И он увидел внутренним зрением то, о чем стал читать…
Расталкивая танцующих, к столу приблизился Незнакомец.
НЕЗНАКОМЕЦ: Мир вам да любовь!
ЖЕНИХ: Спасибо на добром слове. Выпей за нас!
НЕЗНАКОМЕЦ: Если только с невестой…
ЖЕНИХ: Выпей со мной, ей нельзя.
(Незнакомец коротко рассмеялся.)
ЖЕНИХ: Ты не о том подумал! На свадьбе…
НЕЗНАКОМЕЦ: Да, невеста – украшение свадьбы!
ЖЕНИХ (взволнованно): Не нарушай законы гостеприимства, незнакомец, не порть людям праздник! Как тебя зовут?
НЕЗНАКОМЕЦ: Почему она все время молчит?
ЖЕНИХ: Она скромная девушка.
НЕЗНАКОМЕЦ: Она не девушка.
ЖЕНИХ? Что ты хочешь этим сказать?!
НЕЗНАКОМЕЦ: Что сказал. Открой лицо. Ты!
ЖЕНИХ: А ну-ка… (пытается оттеснить его от Невесты).
НЕЗНАКОМЕЦ: Сядь, глупец! Бога благодари, что я успел вовремя! (Невесте, резко) Открой лицо!
ЖЕНИХ: Ты не имеешь права…
НЕЗНАКОМЕЦ: Открой!!
(Невеста медленно поднимает фату, и Жених в ужасе отшатывается – перед ним сидит Смерть. Смерть с лицом Любани улыбается щербатым, ярко накрашенным ртом.)
НЕЗНАКОМЕЦ: Подвинься, паренек! Это моя свадьба, и это – мое место…

Феликс согнул рукопись вдвое и сунул в коробку.
    - С этим – все! – сказал он себе вслух, и Светка, накрывавшая на стол, спросила: "С чем?".
    - С этим. Это… как душ, которого нет! Нормальное, но не исполнимое желание. Журналистика – кошмарная собственница, ни на что, кроме себя, сил и времени человеку не оставляет. Конвейер. Внутри тебя самого. Но, наверное, в данный момент надо заниматься данным моментом. Чтобы у вечных тем было будущее.
    - Все не навсегда! – утешила Светка.
    - Да, когда-нибудь и я стану старым…

    - Как ты думаешь, он будет один? – нервно спросил Сашка, останавливаясь в своем кружении по комнате подле исполненного презрения Дорогушина.
    - А с кем он может быть?
    - Да мало ли! С той же Светкой!
    - Не понял, Санек! Ты что, боишься эту бабу? Что она вцепится тебе в фейс? Не накручивай себя! В любом случае, ты нечего не теряешь!
    - Кедрин – непредсказуемый человек! Если этому шелкоперу шлея попадет под хвост, его не остановит даже Тамара Павловна!
    - Тамара коня на скаку остановит! – заверил Дорогушин. – Поэтому забудь все, о чем мы говорили раньше. Мы с тобой – рыбы-прилипалы, Санек, мы не годимся для автономного плавания… в мутном море. А другого корабля, кроме Тамары, у нас нет. Пока.
    - А потом?… - осторожно уточнил Панов.
    - Будем барахтаться!
    - Ты – в чужих территориальных водах, а я?!
    - Ты – искусство, Санек! По большому счету… только без обиды давай… Кому ты нужен, кроме твоего Феликса?
Эдуард Константинович снисходительно, с сановной брезгливостью глянул на Сашку, и Сашка, сцепив зубы, проглотил оскорбление: воевать на два фронта, еще и против какого ни есть, а сподвижника, он не был готов.
    - А кто где затонет или всплывет – это пока одному Богу ведомо. Однако могу сказать: Тамара не промах, она заранее учла оба варианта.
    - Ты вполне успокоился на свой счет, первый наследник? – не утерпел Сашка.
    - Я дал себе труд внимательно присмотреться к членам своей семьи, - важно изрек Дорогушин. – Не чадолюбием, а властолюбием сильна мадам Дорогушина! Я ей выгоден уже сейчас, когда она при сливках, пенках и прочем, а завтра, если начнутся чистки, кадровые перестановки, мне цены не будет! И Феликса она нашла, как использовать с выгодой для себя. К тому же, дядя из Киева обломал, сдается мне, наше солнышко!
    - Ты в этом уверен? – хмыкнул скептически Панов.
    - Отсуетилась наша львица. Приручать нового мужика? Зачем, когда есть прирученный! Единственный эксцесс, которого она ждет от меня, это левые телки. А Феликс… чужим он родился, чужим и помрет, помяни мое слово! Ты, Санек, держись с ним на расстоянии вытянутой руки. На всякий случай. Чтоб, в случае чего, и приблизиться можно было, и удалиться. И не жлобись, мой тебе совет. Пожалеешь копейку, потеряешь "лимон".

Феликс проснулся от того, что в саду кто-то напевал. Журчала вода, льющаяся из уличного крана.
    - Рая?… - встрепенулся Феликс. Вскочил, выглянул в окно, и увидал у крана освещенную луной фигурку Настены.
    - Сейчас мы тебя, спинка, помоем, и тебя, плечико… - лепетала Настена, набирая в ковш воду. – И на спинку польем… Брр!… Классно! И попочку ополоснем, и коленочки, и все пальчики на ножках…
    - Петька!.. – улыбнулся в небо Феликс. – Ты видишь? Видно тебе оттуда, какая у тебя девка выросла?

Облаченная в ночную рубашку, Рая сидела на балконе с кошкой на коленях, с собачкой у ног и тоже глядела в ночь.
Гоша неслышно подошел к ней сзади, наклонился и обвил руками.
    - Все хорошо… - прошептал он ей в ухо. – Все ведь хорошо, да?…
    - Иди спать, Гоша, - ровным голосом ответила Рая.
    - А ты?… Может, тебе каких-нибудь капель?
    - Гоша, иди! – повторила Рая тверже, и Гоша исчез, чтобы, вернувшись через мгновенье, набросить ей на плечи старенький плед.
Когда он снова скрылся в дверном проеме, и во тьме комнаты скрипнули пружины дивана, Рая усмехнулась горько и одним движением сбросила с себя плед.

Прохаживаясь вдоль бара, Феликс высматривал вишневую иномарку и поэтому не заметил Сашку, появившегося со стороны троллейбусной остановки.
    - Богатый будешь! – поприветствовал его Сашка. – А я иду, смотрю – ты, не ты! Имидж сменил. Поднялся парень!
    - Извини, все столики заняты, - не поддержал дежурный разговор Феликс. – А внутрь забуряться неохота. Может, на скамейке посидим?
    - Нет уж! Чтобы завтра весь город гудел, что директор театра пиво из горла хлещет в скверах?! Ла ноблез оближ, как говорила мама! Моя харя, это лицо культуры, Счастливчик, хотя лично я…
    - Ладно, раз у тебя заморочки… - перебил Феликс и, не утерпев, бросил тревожный взгляд на противоположную сторону улицы, на невзрачное  строение закусочной "Сокол".
    - Ждешь кого-то? – перехватил его взгляд бдительный Сашка.
    - Переглючило. Мне здесь Петька часто мерещится. Я радуюсь, забываю, что его нет, иду навстречу… А это совсем чужой человек, просто похож немного.
    - Лечиться не пробовал?
    - От себя не вылечишься. Тут еще один кабак есть, может, там посвободней? Если тебе обязательно с пивом.
    - Я машину не взял, в троллейбусе парился! Думал, посидим, как раньше, может что и наладится.
    - Может быть, - насторожил Сашку Феликс. Такая покладистость необузданного правдоборца Кедрина казалась подозрительной.
Они двинулись не спеша вверх по улице, и Светка, наблюдавшая за ними из толпы на троллейбусной остановке через дорогу, заторопилась в "Сокол", где за столиком в крохотном дворе ждала ее Настя.
    - И долго мы здесь будем торчать? – спросила Настя сердито. – Лето проходит. У меня каникулы, между прочим!
    - Вот на следующие каникулы поедешь на все лето к деду с бабкой в Очаков, там будешь права качать! Курица!
    - Сама такая! – буркнула неразборчиво Настя, но Светка расслышала и взвилась, уперев руки в бока: "Что?!".
    - Ничего, - сдала на попятный дочь. – А дядя Феликс с тем другим дядей потом сюда за нами придут? А на море?…
    - Слушай!… - взвыла Светка, нервы у нее и без Настиных капризов были натянуты до предела. – Ешь свое мороженое! Съела?! Тогда ешь мое!
    - Мамочка, ну зачем ты так заводишься?! Дядя Феликс умный, у него все получится! Мамочка, а давай ты себе выпить возьмешь чего-нибудь! Тебе полегчает. Папа всегда так снимает стресс.
    - Да?… - растерялась Светка.
    - Он очень редко, но снимает, приходится… Да ты сиди, я тебе сама закажу, а ты заплатишь потом. Мы с папой Славой ходим иногда в бары, когда ты думаешь, что мы на концерте. Мужик, мамочка, он ведь тоже человек!

Расположившись с пивом под тентом закусочной на улице Льва Толстого, Сашка и Феликс некоторое время молчали. Сашка первым решился приступить к делу: "Светка что, и правда приехала? Она где-то здесь?…".
    - На море с дочкой.
    - Понятно! – не поверил Сашка. – И чего такого ты ей про меня наплел, что она не захотела со мной встречаться?
    - Я устрою вам встречу в любой удобный для тебя день. Она не знает никаких подробностей, не волнуйся.
    - Подробностей чего?! – вскинул Сашка взгляд, ставший колючим.
    - Убийства, - буднично сказал Феликс.
    - А ты знаешь?! Ты там был?!
    - До и после. А где я оказался  в результате, об этом вспоминать не хочу.
    - Нет уж, если ты готов предъявить мне обвинение!…
    - Я о будущем пришел говорить. А наше будущее, как известно, наши дети. В данном случае, это Петькина дочь. У тебя появился шанс искупить вину.
    - Сначала ты мне предъяви…
    - Как ведущий христианин города и церковный орденоносец ты обязан отдать кесарю кесарево! Бог с тебя свое сам получит.
    - Счастливчик! Я не убивал Петьку! Кедрин! Вот те крест, я..
    - Что с хатой, Сашка? Ты уже вступил в права наследования?
    - Нет, конечно! Да ты у Димки спроси!  Не прошло шести месяцев!
    - Ты можешь отказаться от наследства? Оформить дарственную? Чтоб нам не проводить экспертизы, не давать злым языкам на растерзание доброе имя Пановых…
    - Ты знаешь, какие долги были за той хатой, Счастливчик?!
    - Да.
    - И ты считаешь, я сын Рокфеллера?!
    - Нет, но ты и не санкюлот. И тебе, поверь, давно пора сделать доброе дело.
    - Тамара Павловна так считает?
    - Я так считаю, Феликс Кедрин, редактор. Кстати, ты мне не поможешь с названием? Никак не придумаю название для газеты.
    - Ты мне угрожаешь?  - подался к нему через столик Сашка.
    - Прошу. Поступи по-божески.
    - А как понимать твои намеки  насчет моей репутации?
    - Однозначно. Ты сможешь, как встарь, спокойно пить пиво на лавочках.
    - Парни, у вас не занято? – послышалось рядом, и поджарый мускулистый мужчина лет пятидесяти решительно отодвинул стул. – Не помешаю?
    - У нас разговор. Конфиденциальный, - окрысился Панов.
    - Мне ваш разговор… - сделал мужчина красноречивый жест. – Мне  надо осесть где-то с пивом!
    - Мы даму ждем, - сообщил Феликс.
    - Эту? – указал мужчина на приближающуюся Настю, и Феликс вскочил, опрокинув стул, и бросился к ней.
    - Девки пошли – ну конфетки, прелесть! – оценил незнакомец. – Каждая третья! Глянешь – слюнки текут! В нашем поколении таких не было.
    - А в нашем – были, - пристально разглядывая Настену, обронил Сашка.
    - В нашем все они какие-то коренастые были, малорослые. Грудастые – это да, большинство! И задницы рабоче-крестьянские! А таких кисок, таких стюардесс – это уже вы наплодили!
    - Ты что здесь делаешь? – встал Феликс на пути у Настены. – Мама где?
    - Там, - указала Настя кивком головы в сторону "Сокола". – Она так психует, что я решила проверить, все ли тут окейно.
    - Иди к маме, - процедил Феликс с угрозой в голосе, но Настя нисколько не испугалась.
    - Это и есть ваш Сашка? – с любопытством спросила она, выглядывая из-за Феликса. – Тот жирный?…
    - Я кому сказал?…
    - А можно мне с ним поздороваться? Просто, чтобы он точно знал…
    - Ты плохо слышишь?!
    - Феликс! – бархатно позвал Сашка и поднялся из-за столика. – Это, как я понял, Петина дочь? – и с несвойственной его комплекции легкостью приблизился к ним. – Тебя как зовут?
    - Настя.
    - А мама далеко? Ты не пригласишь маму?
    - Чуть позже, - Феликс развернул Настю за плечи и с трудом удержался, чтобы не дать ей пинка под зад. – Мы чуть позже к ним придем. Когда допьем пиво.
    - Я хочу убедиться, что имею дело не с подставными фигурами!
    - Убедишься! Как только дашь ответ на мои предложения.
    - Сначала стулья, а потом деньги, Счастливчик?
    - Наоборот!

    - Рая! – позвала, остановившись посреди главной аллеи сада Тамара. – Рая, где вы?…
И, решительно свернув на усыпанную гравием боковую дорожку, отпрянула, едва не налетев на появившуюся из зарослей Раю.
    - Что вы, как партизан! Так инфаркт схватить можно!!
    - Извините, Тамара Павловна, вы позвали…
    - Так отозвалась бы! Впрочем, ладно! Инфаркт от меня никуда не денется. Я вам должна задать два вопроса. Первый: вы хотите и дальше работать у меня?
    - Да. Второй можете не задавать.
    - Я люблю ясность и четкость, Рая, поэтому все-таки спрошу: вы не хотите расстаться с мужем?
    - Я не знаю, что будет завтра!
    - Но вы знаете хотя бы, чего хотите? По большому счету?! Вы уверены, что не возобновите отношения с Феликсом?!
Рая промолчала, и Тамара впилась в нее требовательным взглядом.
    - Смотря, какие отношения… - заговорила, наконец, Рая. – Я не могу обещать, что у нас с ним никогда больше не будет близости, мы оба живые люди… Даже если я уволюсь…
    - Оставьте его в покое! – приказала Тамара непререкаемо. – До тех пор, по крайней мере, пока он не женится! А он не женится, если вы будете держать его на коротком поводке! Может быть, вам это льстит?! – зловеще поинтересовалась она. – Вы и меня таким образом пытаетесь взять на короткий поводок?
Угроза, прозвучавшая в ее голосе подействовала на Раю, как пощечина, и теперь уже Рая воззрилась на Тамару с гневным презрением.
    - Вы, наверное, удивитесь, Тамара Павловна, но я не мечтаю войти в вашу семью!
    - То есть, мой сын вам не нужен?! Он вам нужен только для плотских утех?
    - Почему же? Он мне очень симпатичен как человек!
    - И что дальше?!
    - С этим мы сами разберемся, если не возражаете.
    - Возражаю! Или мы, две взрослые женщины, договариваемся, что вы рвете всякие отношения с Феликсом… Всякие! Или вам придется подыскивать себе работу в Тмутаракани! И даже не пытайтесь надавить на меня через Феликса! Я своих решений не меняю!
    - Вы все сделали с точностью до наоборот, - раздула Рая нервные ноздри. – Как вам понравится, если мы с Феликсом вместе уедем в Тмутаракань?
    - И Гошу прихватите? – едко улыбнулась Тамара.
    - А что Гоша?
    - Человек все-таки. Беспомощный, как я понимаю. Полностью от вас зависящий как финансово, так и психологически. Пропадет здесь один. А Феликс, при всей его страсти к вам, не согласится жить в шведской семье! Подумайте!
И зло, торжествующе усмехнувшись, Тамара зашагала прочь от новоявленной Золушки.

    - Ну, и где ты была?! – накинулась на дочь Светка. – Где тебя носило?!
    - Мне надо было пи-пи, - потупилась Настя. – Пока нашла кустики…
    - А сказать не могла?! Я тут с ума схожу!…
Светка взмахнула рукой и застыла в пол-оборота к дочери: в калитке дворика появились Феликс и Сашка. Феликс был мрачен, Сашка, напротив, так и лучился приветливой улыбкой.
    - Светка! – распахнул он объятия. – Сколько зим!… А ты не изменилась, все такая же симпапушка! Ой, прости! – как бы спохватился он, взглянув на Настену. Светка тоже метнула на дочь уничтожающий взгляд, но овладела  собой и разулыбалась в ответ: "Сашка! Как я рада тебя видеть!".
    - А почему это ты здесь прячешься от меня?! За дочку тревожишься?! Ну, не такой уж я ловелас, не надо!…
    - Да не хотелось, как снег на голову, знаешь! Вдруг ты видеть меня не захочешь, ты ж теперь крутой стал! Вот и решила сперва Феликса в разведку послать!
    - Неверное решение! В корне! Вы позволите? – уселся Сашка за столик напротив притихшей Насти. Феликс, будь добр, позови кого-нибудь, чтоб нас обслужили. Такая встреча все-таки!…
    - Сашка, из нас двоих крутой мэн – это ты! – Феликс опустился на стул и взглядом предложил Светке сесть рядом. – Подсуетись! Праздник лишним не бывает!
    - Да, Саша… - невпопад вставила Светка. Она держала на лице вымученную улыбку до тех пор, пока Сашка не поднялся с тяжелым вздохом и не двинулся в помещение бара.
    - Что это значит?! – процедила она затем. – Наська?!
    - Настя, ты не хочешь осмотреть Панораму? - вмешался Феликс. - Сядешь на троллейбус, доедешь до площади Ушакова, а там тебе любой покажет…
    - Она хочет! – заверила Светка и с яростью воззрилась на дочь. – Мечтает!
    - Я потеряюсь.
    - Тебе тринадцать лет, - напомнил Феликс. – Мы найдем тебя у фонтана. Там есть большой фонтан перед зданием…- Он выложил на стол двадцатигривенную бумажку и добавил тоном, не терпящим возражений - Будешь сидеть там и есть мороженое. Все! Вперед!
    - Вали! – скомандовала Светка. И, рывком подняв дочь, повлекла ее за собой, навстречу Сашке, изобразившему сожаление.
    - Нечего ей слушать взрослые разговоры!  Ты поняла, где нас ждать? А вот и троллейбус! Чао!
Светка протолкнула дочь на улицу, и возвратив на лицо улыбку, справилась: "Ничего не надо помочь нести?"
    - Все принесут. Зря ты, конечно, лишила нас общества молодежи! Когда еще я увижу Петькину дочь…
    - Завтра! – пообещала Светка. – Мы завтра на кладбище собираемся. Ты с нами?
    - Увы! Работа! И сегодня-то с трудом выкроил время… Если б я знал, если б этот красавчик предупредил!… Собственник! Он на тебя глаз не положил, Светка? Точно?! А то смотри, он у нас теперь Казанова!
    - Я, Саша, себя блюду, - в тон ему ответила Светка.
    -  Ой, Светка! Надо ли?! Жизнь проходит, молодость увядает! С Петром ты когда рассталась, дай Бог памяти…
    - Ой, давно!
    - И все одна да одна? – посочувствовал преувеличенно Сашка.
    - Почему же? – разыграла Светка кокетливое смущение. – Были мужчинки…
    - А так, чтобы постоянный?…
    - Не поняла! Ты ко мне клеишься, что ли? Замуж зовешь?!
    - Рад бы в рай, да на что я тебе сдался, толстый, ленивый? Вот Феликс…
    - С Феликсом у нас чисто дружеские отношения, Саша!
    - Так, может, это плохо? Он холостяк, ты… - И Сашка устремил на Светку вопросительный взгляд.
    - Сменим тему! – вмешался Феликс. – Эта сексопатологией  отдает! Что, да с кем, да сколько раз! Не тенейджеры!
    - Тема – самая та! – убежденно возразил Сашка. – Актуальная! Не о работе же нам!… Ты, кстати, кем работаешь, Светочка? Или ты у мужа на иждивении?
    - Я тружусь, Саша! Как пчелка! – не попалась в ловушку Светка. – Медсестрой в стоматологии, на полторы ставки.
    - Так у тебя работа блатная! Можно, я приеду к тебе челюсти вставить, когда подопрет?
    - Лучше не делать этого в глуши, Саша!
    - Очаков – глушь?! – изумился Панов картинно.
    - И Очаков не столица Черноморского флота,  и я давно не в Очакове. Захотелось самостоятельно пожить, ни от кого не зависеть.
    - И как, удалось?
    - Как видишь! – Светка помедлила и рубанула  с плеча. – Есть у меня мужик, Саша. Живу с ним в гражданском браке, давно. Настю вырастили, скоро отселять надо. Петя хотел, чтобы ей его квартира досталась.
    - Это он когда успел тебе сообщить? – прищурился Сашка.
    - Он моим писал, - не моргнув глазом, соврала Светка. – Искал нас. Все на дочку посмотреть хотел, в гости звал, а я все тянула…
    - Да ну? – повернулся всем корпусом Сашка к Феликсу. – Почему я впервые об этом слышу?!
    - Сам знаешь, почему, - ответил, глядя в стол, Феликс. – Потому что из друга превратился в начальника.
Сашка хотел вознегодовать, но тут к их столику подошла официантка и принялась разгружать поднос.
    - Ну, вы даете! – обрадовалась Светка возможности сменить тему. – Закуски ну просто царские! Кто за это платить будет?!
    - Кто приглашал, - успокоил Сашка.
    - Я приглашал, - сообщил Феликс.
    - Меня, - тут же уточнил Сашка. – Пиво пить. А Светочку пригласил я. И тебя. Кто б мог подумать лет пятнадцать назад, что между нами начнутся такие разговоры! Не о сонетах Шекспира, прямо скажем!
    - Мне и тогда о сонетах было слабо, - напомнила Светка.
    - Ну, неправда, ты тогда на концерты всякие нас таскала, вечера поэзии, и вдруг такая заземленная, меркантильная стала, одни пломбы на уме?!
    - "Двадцать песо деньгами, шпоры, одеяло и новый матрас…" – продекламировал неожиданно Феликс, и Сашка осекся: "Что?…"
    - "Если хочешь, чтоб стал я весел, мою просьбу исполни тотчас". Нашу просьбу ты слышал. Что скажешь?
    - Надо подумать. Все упирается в деньги, друзья мои, а я их не печатаю!
    - Вот у кого одни пломбы на уме – у тебя! Хорошо, я займу у матери, оплачу графологическую экспертизу, ДНК…
    - Так… - протянул Сашка и забарабанил пальцами по столу. – А если я ей на тебя пожалуюсь?
    - На данном этапе жизни я ей выгоднее, чем ты! Так мы будем оформлять дарственную? В счет моего долга Тамаре, так уж и быть!
    - Какой прекрасный друг! – желчно похвалил Сашка и стал выбираться из-за стола. – Я должен проконсультироваться со своим юристом, Счастливчик!
    - Ты уже консультировался. Сто раз. Будь я простым законопослушным гражданином, вот как она, - указал Феликс на Светку, - я бы даже не затеял с тобой этот разговор. Но сейчас я в седле, а ты к нему приторочен. И я этим воспользуюсь. Чтобы ты сделал доброе дело! А то ты уже отвык. Сделаешь?
Сашка мрачно воззрился на свое место за столиком, словно раздумывая, не вернуться ли, плеснул себе водки в высокий стакан, долил сока и, выпив стоя, залпом, выдохнул: "Уболтал, гад! Завтра. Чтобы разом со всем этим покончить. У Димки. Я с ним созвонюсь".
Он вынул бумажник, выложил вызывающе на столик несколько купюр и удалился, буркнув на ходу: "Желаю приятного провести время!".
Когда Сашка скрылся за стеной заведения, Светка взвизгнула по-девчоночьи, и, подавшись к Феликсу, чмокнула его в щеку.
    - Погоди радоваться, - осадил ее Феликс. – Мы еще не причалили.
    - И не известно, где причалим? - настороженно поглядела на него Светка.
    -  С этим — к Дельфийскому оракулу.

Сашка шел и видел Феликса, лежащим в гробу. К этому гробу приближался Сашка с букетом цветов, когда Феликс сел вдруг, совсем как Петр в прошлом ночном кошмаре, и рывком выпростал вперед руку, метя в сердце Сашке указательным пальцем…

Задумавшись, Феликс на автопилоте пересек улицу, достиг закусочной и уселся на прежнее свое место, за столик, рядом с давешним незнакомцем. Тот все еще смаковал пиво.
    - Выпьешь со мной? – обратился он к Феликсу по-свойски. – Я тебе возьму.
    - В другой раз.
    - Другого может не быть.
    - Ну, значит, карма такая…
Феликс глянул мельком на собеседника и, преисполнившись внезапным сочувствием к его одиночеству, добавил, словно обнадеживая его и себя: "Много будет всяких других разов".

Он видел море. Декабрьское, холодное, цвета бутылочного стекла, с белыми бурунами вдали, за молом. Под присмотром Людмилы Платоновны они, три мальчишки, носились по набережной, тузя друг друга, чтобы согреться. Из них троих только Сашка был обладателем добротной шубейки, но она делала его неуклюжим, и он никак не мог догнать ни Петьку в его поношенном пальто на ватине, ни Феликса в болониевой курточке поверх  дедовой кацавейки.
    - Осторожнее, дети! – не сводила с них внимательных глаз Людмила Платоновна. – Не подходите к воде, вы слышите?!
Но никто ее не слышал.
    - Сашка лов! – перекрикивали друг друга мальчишки. – Ты, Сашка!
    - Так нечестно! Я у Петьки под рукой пробежал!
    - Он тебя запятнал! Я видел!
    - Ты аж вон где стоял!
    - Я видел!
    - Ладно, ладно! Я лов!…
Растопырив руки, набычившись, Сашка двинулся к Петьке, который, видимо, решил сыграть с ним в поддавки; оттеснил Петьку к кромке набережной и затряс, обеими руками, по-бульдожьи, вцепившись в пальто.
Еще чуть-чуть, и Петька оказался бы в море, но Людмила Платоновна в два прыжка преодолела разделяющее их расстояние, сгребла обоих в охапку и оттащила от воды. Белая от ужаса, она ухватила Сашку за концы повязанного под воротником шубы шарфа.
    - Ты наказан! – объявила она. – Раз ты не умеешь играть с детьми, ты будешь играть один! Ступайте по домам, мальчики, Саша наказан!
Людмила Платоновна дернула занывшего Сашку за руку и решительно поволокла за собой. Сашка упирался, тормозя ногами, но Панова была неумолима.
    - А если б ты столкнул его в море?! Если б он утонул?! – доносился до друзей ее голос. – Пальто и ботинки утащили бы его на дно раньше, чем я позвала бы на помощь!  Раньше, чем сбежались бы люди! Да и какие здесь люди? Старики! Мне пришлось бы нырять за Петей, мы вместе бы утонули, а тебя отдали бы в детский дом!
    - Чтобы я у берега утонул?! – оскорбился Петр. – У меня батя моряк! На подлодке служил, на Севере! Он меня плавать научил еще как!
Они плелись позади Пановых в надежде, что Людмила Платоновна позовет их в свой теплый уютный дом, но мама Люда даже не обернулась.
    - Я бы и маму Люду спас! Мне из пальто выплыть – раз плюнуть!
    - Слышь, Петька! – оборвал Феликс его натужное бахвальство. – А поехали ко мне? Мне Римка книжки дала! Про Малыша и Карлсона! А еще про Мумми Тролля! Поехали?!
    - Можно! –  повеселел Петька.
    - А Сашка дурак! – добавил он с обидой. – Если б меня волной о стенку шандарахнуло, я б, может, и не выплыл!

    - Привет, Миша! – задержался Феликс возле охранника. – Есть там кто?
    - Тамара Павловна три часа назад прибыли.
    - А Раиса?
    - Ушла она. Совсем. – насупился Миша. – Расчет взяла.
    - Понятно, - Феликс смял в руке сигарету, которую собирался прикурить, и быстро зашагал к дому.

Тамара разговаривала по мобильнику, когда Феликс появился в гостиной первого этажа.
    - Чем скорее, тем лучше, Эля, - услыхал он с порога. – Мне не нужен человек с улицы, а себя я плохо представляю с лейкой в руках…  Извини, Эля, тут пришли…
Она поморщилась, пережидая тираду приятельницы, обронила в телефон: "Эля, все!", и отключилась.
    - Это из-за меня? – спросил Феликс, как выстрелил.
    - Что – из-за тебя?
    - Ты рассчитала Раю.
    - Она сама решила уйти. У меня как раз таки не было к ней претензий.
    - Кроме одной!
    - Ни одной! – отчеканила Тамара.
    - Не верю! Она держалась за работу.
    - Она такая же психованная, как ты! Чуть что – на дыбы! Я ей сделала замечание, а она посоветовала мне искать себе другую прислугу!
    - Представляю, в какой форме ты сделала замечание!
    - Феликс, меня поздно переучивать! Как и Раю, впрочем. Как и тебя. Если б она дорожила местом, то не стала бы выказывать норов! Но у нее свои планы на будущее… Куда ты?
Он не ответил, и Тамара проводила его исполненным презрительно сожаления взглядом. Почти тут же ей стало весело.
    - Ну-ну, Кедрин! – удовлетворенно проговорила она. – Дерзай!

    - Я так больше не буду! – ревел в голос маленький Саша, похожий в своей шубе на неповоротливого бурого медвежонка.
    - Ты плохой друг!
    - Я больше не…
Сашка дернулся, оставив в руке матери варежку, и, не устояв, шлепнулся на асфальт. Ушибиться Саша не ушибся, но воспользовался падением, чтобы разжалобить мать. Он заревел громче прежнего.
    - Вставай! – не сделала попытки поднять его Людмила Платоновна. – Ты мужчина. Вставай и закрой рот! – она нагнулась к нему и потребовала, и негодующе и брезгливо одновременно. – Утри нюни сейчас же! Не позорь меня! Запомни: ты не просто глупый маленький мальчик – ты сын актрисы Пановой!

Дверь Феликсу открыл Гоша.
    - Рая дома? – попытался Феликс оттеснить его в глубь прихожей.
    - Нет ее, - не дрогнул под его натиском Гоша, как давным- давно (или совсем недавно) Риммин муж Смачный в другой, такой же точно прихожей.
    - Мне надо поговорить с ней. Узнать, почему она уволилась. Ты в курсе, что она уволилась?
    - Да?… - переспросил Гоша так растерянно, что Феликс понял: Рая скрыла от мужа конфликт с мадам Дорогушиной. – Кто тебе такое сказал?
    - Моя мать.
    - Так что случилось-то? – занервничал Гоша.
    - Вот это я и пытаюсь выяснить. Ладно, я пошел!
    - Э! Куда ты?! – Гоша стал вылезать из домашних тапочек.  Судя по охватившей Гошу суетливой решимости, он воспылал желанием вернуть кормилицу на работу, пусть даже с помощью соперника. – Подожди меня!…
    - Нам не по пути, – уже с лестницы объявил Феликс. –  Я шляться, Гоша! По бабам!
Он пересек торопливо двор – Гошино общество совершенно не устраивало его – и, завернув за дом, остановился с разгона.
    - Вот когда я пожалел, что  так и не обзавелся мобилой! Не хотел, чтоб меня отслеживали, а теперь никого не вычислю!

    - Феликс объявится, пусть срочно свяжется со мной! – проходя мимо дежурного, обронила Тамара.

    - Рая здесь? – спросил Феликс с порога
Расположившись рядышком на коробках, Светка и Настя читали книги.
    - Нет, - Светка торопливо запахнула халат. – При нас не объявлялась.
    - Как у тебя здесь скучно! – подала капризный голос Настена. – Ни музычки, ничего! Даже телека нет! Прямо выть охота!
    - Вот луна взойдет, и повоешь! – одернула ее Светка и, приблизившись к Феликсу, спросила, понизив голос: "Что, так и не помирились?".
    - Ума не приложу, куда она подевалась!
    - Найдется! – взялась приободрить его Светка. – Мы, бабы, любим иногда мужиков помучить, чтоб поволновались, попереживали, оценили нас, наконец!
    - Можно, я воспользуюсь твоей трубкой?
    - Да на здоровье!
Она подала ему телефон и, тыча на ходу в кнопки, он выбрался на крыльцо.
    - Да! – услышал он голос Раи, и взволнованно закричал: "Ты где?!".
    - Где, где! – передразнила она. – Осточертели вы мне оба с вашими "где"! Работу ищу!
    - Где ты ее ищешь в данный момент? Я присоединюсь!
    - А вот не надо! Мне в этом городе еще жить, ты понял?!
    - Давай в личной беседе…
    - Нет у нас ничего личного! И не будет!
    - Рая!…
    - Феликс, если ты мне и правда хочешь добра, забудь номер моей мобилы, мой адрес, имя, кличку моей собаки! Не капай мне на мозги!
Она отключилась, сунула неточным движением телефон в сумочку и пошагала было дальше по площади Лазарева, но остановилась вдруг, свернула к бару и, заказав двести грамм вина, устроилась за одним из столиков.
    - Можно? – немолодой, явно курортного вида мужчина с интересом воззрился на Раису. – Не скучно вам одной, девушка?
    - Ничуть! – выпустила Раиса из ноздрей струйку дыма.
    - У вас что-то случилось?…
    - У меня праздник!
    - А что вы отмечаете? Это я к тому…
    - День независимости! – прервала Рая. – У меня сегодня День Независимости!

    - Вы?… - удивилась Яна. С Феликсом она столкнулась чуть ли не на пороге своего кабинета и от неожиданности отпрянула. – Вы бы позвонили, а то еще минута, и я б ушла… - И она позвенела связкой ключей в подтверждении правдивости своих слов. – Проходите. Вы решили куда-то съездить?
    - Сходить, - поправил Феликс напористо. – В загс. С вами. Как вам эта идея?
    - Это не ваша идея, насколько я понимаю… - опешила Яна.
    - Я ею проникся. А вы?
    - Я не в том настроении, чтоб адекватно реагировать на шутки такого рода! – она справилась с потрясением, вспыхнула и пошла пятнами.
    - Я предельно искренен, Яна. Я серьезно предлагаю вам заключить союз, о котором так мечтают наши родительницы. Нам ничто не помешает его расторгнуть, если мы друг другу не подойдем.
    - Но почему непременно надо пускать телегу впереди лошади? Сначала заключать брак, а потом знакомиться? – спросила она уже спокойней, и тут ее осенило. – Вам нужен штамп в паспорте?
    - Я ищу человека, которому мог бы иногда излить душу. Иногда! Которому доверял бы! Женщину, с которой есть о чем помолчать, это главное! Лучше вас я никого не найду. Не говоря уже о том, что вы еще и красивы.
Она снова вспыхнула, потупилась, но тут же взглянула на него, как на душевнобольного.
    - Вас не смущает, что вы совершенно меня не знаете, а уже столько себе нафантазировали?… начала она жестко и осеклась: у него были глаза потерявшейся собаки.
    - Вы в душе фурия? – через силу пошутил он.
    - Фурия.
    - Тогда мы вдвоем тем более не соскучимся!
    - Феликс, вы… вы сегодня пили?
    - Самое чуть. Будь вы гаишник, я бы смело дыхнул вам в трубку. Я понимаю, что играю не по правилам наших псевдосветских мамаш, но мне их правила чужды. Вам, я чувствую, тоже.
    - Говоря откровенно, вы меня шокировали! У вас, вероятно, такой момент, когда вы готовы сделать что угодно, лишь бы насолить матери… Или же вы хватаетесь за соломинку в связи с чем-то другим, не знаю… Но мы с вами взрослые люди…
    - Вот я вам и делаю предложение! Деловое. Руки и сердца. Я уверен, что у нас все получится. Или у вас кто-то есть? Тогда…
    - Я вас не люблю! – против воли, совсем по-девчоночьи выпалила Яна.
    - Я вас тоже, - утешил Феликс. – Но вы мне симпатичны. Я чувствую к вам внутреннее расположение.
    - Другими словами, вы предлагаете мне брак по расчету?
    - Люди нашего круга так, по-моему, и паруются. Извините, если я резок, я новенький в этом круге, и мне в нем все, мягко говоря, неприятны. Кроме вас. Вы, похоже, одной со мной крови.
    - Насчет крови – нет, а ментально… Я вам должна дать ответ сейчас же или у меня есть право подумать?
Она встала, Феликс тоже, и теперь они взирали друг на друга с нарочитой надменностью.
    - Как я узнаю о вашем решении?
    - Я вам позвоню.
    - Мне некуда позвонить.
Яна поколебалась, решилась, и быстро вытащив из сумочки сотовый, протянула Феликсу: "Вот. У меня есть запасной".
Она шагнула к нему с намерением выпроводить из кабинета, но он перехватил ее возле двери и взял за плечи.
    - Не сердитесь на меня, ладно? – попросил он, глядя на нее исподлобья. – Поверьте, что я очень, очень серьезен!
Когда Феликс, наконец, вышел, Яна замкнула дверь изнутри и медленно приблизилась к зеркалу. Провела рукой по коротко стриженным волосам и вздрогнула от звонка телефона. Звонили из дома и, прежде, чем взять трубку, Яна болезненно поморщилась.
    - Янка! – оживленно затарахтела Эля. Уютно расположившись в кресле у столика, пестревшего обложками дамских журналов и романов, Эля смаковала кофе с пирожным. – Почему ты не идешь домой? Я же одна! Сижу целый день голодная! Натку ты загнала на Кипр…
    - Я загнала?… -  попыталась вклиниться  в поток ее речи Яна, но прервать Элю удавалось  лишь единицам смертных, в число которых дочь не входила. – Хорошо! Не ты! Неважно! Важно, что я одна! А мне надо тебе рассказать такое! Уделаешься! Тамарка рассчитала свою садовницу, ищет новую! Понятно, обратилась ко мне, потому что у Элины Михайловны полгорода друзей, и я кого попало не порекомендую…
    - Мама, я уже в дверях…
По-детски восторженный голос матери, как всегда, подействовал на Яну гипнотически, она перестала досадовать и сердиться за шквал совершенно не нужной ей информации и, дав Эле возможность поставить в конце фразы восклицательный знак, справилась вполне миролюбиво: "Что надо купить?".
    - Погоди, у меня где-то записано…
    - Мама, пока ты найдешь, все магазины закроются.
    - Так надо вовремя возвращаться!
    - Мама!
    - В круглосуточном купишь! Сыра. Грамм двести российского, но сначала понюхай, потому что сейчас продают сыры, сделанные по какой-то ускоренной технологии, так их есть невозможно!
    - Что еще? – начала вновь накаляться Яна. Привычная рутина сейчас особенно ее раздражала. – Быстрее говори!
    - Будешь торопить, я вообще ничего не вспомню! – вознегодовала Эля. – У меня же склероз! – сообщила она так, словно речь шла о высшей правительственной награде. – Кефир, творог, если он еще есть, батон… Ну, и что-нибудь вкусненькое. Себе!
    - Хорошо, мама!
Яна бросила трубку, в которой все еще журчал Элин голос, но, вместо того, чтобы выскочить из кабинета, тяжело опустилась на стул, уронила руки и повесила голову.
    - Выйду замуж к чертям собачьим! – произнесла она в пол. – Пусть теперь Натуся прыгает вокруг матери!

Скучавший на посту Миша откровенно обрадовался Феликсу.
    - О, а я думал, ты уже не придешь! Тамара Павловна просила срочно ей позвонить!
    - Позвоню. – пообещал Феликс. Протиснулся в дежурку и, кинув на стол две книжки в цветных обложках, замер у телефона, припоминая номер.
    - Ты мне цифорки не подскажешь?
-  Вот, на стене! Слышь, а ты квасу хошь?
    - Хошь!
    - У меня домашний, ядреный, жена делать настрополилась!
Миша торопливо полез за термосом. Он гордился своим квасом, своей женой, и от этого Феликс испытал смешанное чувство радости за него и тоски по себе. В целом свете, кроме Раи, никто не стал бы для него делать квас, но Рая отказалась от Феликса, как чуть раньше отказалась от него Римма. Феликс Кедрин заботы о себе не заслуживал!
    - К Райке ездил? – полюбопытствовал Миша, наполняя стакан темно-коричневой жидкостью. – Поговорили?
    - Нет.
    - Слышь, а что это у тебя? – тактично сменил тему охранник. – Детективы? Я думал, ты такое не читаешь.
    - У меня, Миш, к вечеру уже такая башка, что мне или стакан водки, или Донцову! Но водка  вредная и не так расслабляет.
    - Может, поделишься? Книжками? Или тебе мало одной?
    - Хватит.
    - А после махнемся. Нам хозяйка на работе читать вообще-то не разрешает, но ее сегодня уже не будет. Или примчится?…
    - Сейчас узнаем. – набрал Феликс номер Тамары.
    - Хотя, что тут охранять, от кого! – вслух недоумевал Миша. – Тоже мне, сверхсекретный объект! Бомжей, если сунутся, Барс порвет, а депутаты под охраной сигнализации…
    - Алло, с кем я говорю? – справился Феликс у далекого собеседника. – Ты, Эдик? А это я, Феликс! Тамара далеко? Давай!
У Тамары в ее городской квартире, вечеринка была в разгаре. Феликс объявился на середине патетической речи Игоря Львовича.
    - Нет объединяющей идеи?! – вещал с бокалом в руке Игорь Львович. – Она есть! На поверхности! Православие, самодержавие, народность!
    - Старье! – лаконично высказался Приходько.
    - Раз мы не можем придумать ничего нового, мы должны возродить старое, проверенное временем, опытом поколений… - поддержал оратора молодой человек с элегантным косым пробором.
    - Идея – дерьмо! – не сдался Приходько, и Тамара подхватила с дежурным воодушевлением, обращаясь и к оперу, и к господину с пробором: "Вы разве больше не демократы?"
    - Томочка, тебя к телефону. Феликс. – склонился к ней почтительный супруг.
    - Минутку, панове! – обдала собравшихся Тамара мимолетной яркой улыбкой. - Прошу меня извинить! – и вышла.
– Где ты? – резко справилась она, услыхав голос сына. – Я договорилась со стоматологом на завтра на одиннадцать тридцать! Как это, не можешь?! Чем ты, черт возьми, занимаешься?!
    - Делами, мать моя! – парировал Феликс, и Тамара проглотила ком гнева. Еще не раз ей придется сталкиваться с норовом этого "дикого коня Пржевальского", с неповиновением, которое отчасти ей импонировало, поскольку Феликс был  ее сыном, и родство их проявлялось отчетливее всего именно в его неповиновении.
    - Ну, хорошо, а когда ты соблаговолишь заняться собой?! Ты уверен, что послезавтра? Ловлю на слове!
Когда она вернулась в гостиную, Игорь Львович говорил о Панове.
    - Александр Борисович мог бы эту тему развить. Его, кстати, не будет?
    - У него премьера на подходе, - проинформировал Дорогушин. – Шекспир.
    - Все-таки Шекспир? Ну, может он и прав, на имя публика клюнет…
    - Ни на что она не клюнет, - предрек Слава. – Театр – это вчерашний день. Кино, театр. Народ с работы приходит – к телеку, к видику, к компьютеру, а чтоб одеваться, тащиться куда-то на ночь глядя…
    - Не сравнивайте не сопоставимое! – взметнул руки Игорь Львович. – Никакой компьютер, никакие спецэффекты не заменят общения актера со зрителем, той ауры…
    - Мне на службе той ауры во как хватает! – возвестил Приходько. – Никакой Шекспир такой трагедии не напишет, с какими мы сталкиваемся чуть ли не ежедневно!
    - Да! – всколыхнулся Игорь Львович. – А что там с этой жуткой историей? Я имею ввиду похищение сына Тамары Павловны!
    - Никто моего сына не похищал! – досадливо скривилась Тамара. – Это все досужие вымыслы! Он попал в драку, но   подобные инциденты не заинтересовали бы Шекспира.  Слава Богу, все обошлось.– подвела она черту под неприятным разговором, однако Игорь Львович не успокоился: "Мы живем в бандитском государстве именно потому, что у нас нет нравственного закона, который бы регулировал взаимоотношения граждан! Идеи, на которой держалось бы общество, как…"
Он запнулся, и красавец с пробором подсказал усмешливо: "Как мясо на шампуре". Тут же, понизив голос, он склонился к Тамаре: "Я демократ. Но я принципиально не вступаю в дискуссии с представителями паноптикума".
Тамара улыбнулась, метнула на красавчика свой коронный, призывный взгляд, и Дорогушин весь подобрался.

Насидевшаяся в одиночестве Эля рьяно компенсировала дефицит общения. Устроившись на кухонном табурете напротив дочери, вяло ковырявшей вилкой в тарелке, Эля не закрывала рта.
    - Нет, ну какие люди! Ну, видят же, что у меня полотенчики чистенькие вывешены, так она трясет с балкона тряпку пыльную прямо на них! Я к ней поднялась, я такая! Ия Савишна, говорю, вы не заметили, что под вами люди живут?…
    - Мама! – сделала Яна попытку "заткнуть фонтан".
    - Я не дорассказала еще!
    - Я уже поняла.
    - Ничего ты не поняла! Она стоит, глазами хлопает, дура старая…
    - Мама, Феликс сделал мне предложение!
    - Да подожди ты со своим Феликсом! – по инерции отмахнулась Эля, и тут до нее дошло. – Что? – переспросила она, подавшись через стол к дочери. – А когда?…
    - Сегодня. Я потому и задержалась.
Яна подняла глаза от тарелки, ожидая увидеть на лице матери собственнический ревнивый страх, но Эля так и лучилась радостью.
    - Янка! – шумно возликовала она. – Серьезно?! Так соглашайся! Даже и не раздумывай!
    - По-твоему, я уже настолько вышла в тираж, что стоит хоть кому-то сделать мне предложение…
    - А тебе не делали?! Тебе делали! Козлы всякие разные! Феликс Кедрин, конечно, тоже не принц…
    - Зато сын мадам Дорогушиной! – с вызовом закончила Яна.
    - Ну и что, что он сын Тамарки? – вновь совершенно неожиданно для Яны отреагировала мать. – Он не подкаблучник, что важно, не маменькин сынок. Если на то пошло, он Тамарке сын не больше, чем папе Римскому! Да попробуй она на тебя рявкнуть, он ей такое построение устроит!
    - Ты настолько хорошо его знаешь? – изогнула бровь Яна.
    - Нет, конечно, - честно призналась Эля. – Из того, что о нем болтают, многое, конечно, фигня, но и по сплетням можно составить себе представление о человеке! Примерное, приблизительное, но можно! Феликс не ангел, да, но человек он, бесспорно, интересный. И по росту тебе подходит!
    - Ты какой рост имеешь ввиду, духовный?
Столь откровенное желание матери во что бы то ни стало выдать ее замуж за Феликса, спонтанно пробудили в Яне потребность поступить вопреки.
    - И духовный! И физический! Послушай свою мудрую старую мать! Есть мужчины, которые  ну сразу провоцируют у женщин развитие всяких комплексов! Ваш отец, например! Нет, как мужчина он был очень даже способный, но в остальном!… Я не знаю, как он на корабле командовал, но когда он дома начинал цепляться по мелочам, отдавать приказы тупые командным голосом…
    - Мы абсолютно равнодушны друг к другу! – выложила Яна козырного туза. - И я, и Феликс.
    - Ну, и что? Ну, и прекрасно! – искренне изумилась Эля ее наивности. – Взаимопонимание гораздо важней любви, а страсть только разрушает отношения и, в конечном счете, разрушит.
    - То есть, ты предлагаешь мне сказать "да"?!
    - Яночка, ты умница, ты красавица, но в тебе совсем нет кокетства! Нет, как теперь говорят, женской хоризмы! Вот Наташка и на морду так себе, и дура дурой, но у нее же отбоя нет от парней! А почему?! Да потому, что от нее ну просто прет сучкой течной! А ты такая недотрога, такая бизнесвумен, что тебе комплимент сделать страшно! Вдруг возьмешь да и врежешь по мордасам!
    - Феликс Кедрин – мой последний шанс? – требовательно и жестко спросила Яна.
    - Почему последний?! Будут вокруг тебя крутиться разные прощелыги! Ты же не забывай, ты богатая невеста! А богатой выйти замуж удачно гораздо трудней, чем бедной! Вот Кедрину твоя фирма точно до задницы!
    - Ты так уверена?…
    - На все сто! Не потому, что у Тамарки денег куры не клюют, этой-то всегда всего мало! Потому что Феликс – блаженный! Есть такие люди, их мало, в основном это поэты, художники, ученые…
    - Мама, у меня к тебе просьба. Никому пока ничего не рассказывай.
    - Яна! – протестующе возвысила голос Эля.
    - Я знаю твой язык, мама, но надеюсь, ты не захочешь всех нас поставить в неловкое положение!

    - Все в сборе? – Дима оглядел присутствующих.
Феликс и Светка сидели рядом, Сашка – по другую сторону стола, ближе к двери, с видом гордой жертвы насилия.
    - Все уже все между собой обсудили, сделали выводы и пришли к консенсусу?
    - Да, - резко заявил Феликс. И в упор посмотрел на Сашку. – Есть, правда, один нюанс,  но  он существенной роли  не играет. Я не успел сказать Александру Борисовичу, что Светлана зарегистрировала второй брак, поэтому Петькина дочь по документам не Котовская. Только по документам! - жестко уточнил он.
 Это -нюанс?! – встрепенулся Сашка и, развернувшись к Диме, развел руками. – Димыч, что мы здесь делаем, в таком случае? В свете всплывшего нюанса?
Он встал было, но Феликс заставил его вернуться на место: "Мы восстанавливаем справедливость, вот что мы делаем. В общих интересах, включая твои. Мы соглашаемся верить, что Петр составил завещание в твою пользу, а ты отказываешься от квартиры в пользу  дочери Петра.".
    - Петр их! Её!.. - ткнул Сашка пальцем в сторону Светки. Светка сидела ровно, полуприкрыв глаза, и ломала пальцы на коленях. – Он их в глаза не видел больше десяти лет, не поддерживал с ними никаких отношений! Даже не знал, где искать их, в случае чего! Зато он знал, что на его квартиру  наложит лапу государство, которое он  не жаловал!
    - Ты спас квартиру от государства, теперь ты оформишь дарственную на Настю, - по контрасту спокойно проговорил Феликс. – Будь последователен в своем благородстве, Саша!
Сашкина реакция оказалась совершенно не прогнозируемой. Вместо того, чтоб раскричаться, начать угрожать или качать права, Сашка вздохнул печально и, с укором взглянув на Светку, спросил у Феликса задушевно, с толикой сострадательности: "Ты самому себе не противен еще, Счастливчик? В новой для себя роли? Ты хоть приглядись, ради кого копья ломаешь! Это любящая женщина, вдова друга, подруга юности суровой? Это, Счастливчик, хищница. Она не менее корыстна, чем я, каким ты меня себе представляешь!".
    - У меня ребенок! – вскинулась Светка. – Петькин ребенок! Для себя лично я ничего не хочу, но Петька при жизни ребенка не обеспечивал, так пусть хоть после смерти, оттуда…
    - Не Петька после смерти  оттуда! – ласково, как доктор безнадежно больной улыбнулся ей Сашка. – Фелька Кедрин и Сашка Панов обеспечили! Один за это расплатился монетой, другой – честным именем. Лиха беда начало, Счастливчик! Ты далеко пойдешь! Хорошо, Дима. Я все подпишу. Прямо сейчас. Я занят, у меня сегодня прогон…

Феликс услыхал стук в дверь своей берлоги, но не отозвался, даже не пошевельнулся. Он лежал в жару на кушетке в нетопленой большой комнате, одетый, навалив поверх одеяла все теплые вещи, что сыскались в шкафах.
Снаружи выругались сквозь зубы, кто-то прошагал, топая, к пролому в стене, и на пороге комнаты возник красный от мороза, озабоченный Сашка.
    - Счастливчик! – окликнул он, озираясь. – Ты где, мать твою?! Ты жив?!
    - Не подходи, - пробормотал из-под вороха тряпья Феликс. – У меня грипп.
    - Пить больше надо! – с явным облегчением провозгласил Сашка. – Давать бой бацилле! Я захватил лекарство! И вот! От мамы! – он сбросил с плеча на стол спортивную сумку и принялся разгружать ее. – Мама беспокоится. Тебя на работе нет два дня. Или три. Точно заболел, говорит, он непьющий. Потому и заболел, что трезвенник, мать твою! Так и лежишь тут, как в блокадном Ленинграде! Холодно, голодно, надо экономить силы и ждать победы!
    - Нет у меня сил топить, - прошептал Феликс.
    - Дрова где? – грозно вопросил Сашка и скинул с плеч дубленку, как если бы рванул на груди рубаху. – Есть они или надо ветки на улице собирать?!
    - В сарае…
Феликс закрыл глаза и, скрючившись, забился под тряпье с головой.
Не на шутку встревоженный, преисполненный важности своей миссии, Сашка сходил за дровами, и с грохотом сбросив их на пол возле печки, попытался разжечь ее. Делать этого прежде ему не приходилось, но сознаться в своей неумелости он стыдился.
    - Ты врача вызывал? – спросил он сурово.
    - Какой, к черту, врач! – откликнулся неразборчиво Феликс.
    - Шалопай! Ты где живешь?!… Ладно, с врачом я решу. С театром мама решит. Может, у тебя какой отгул завалялся… А что, Петька не приходил?!
    - Он в командировке.
    - А где он надрывается?
    - На фирме. Забыл название. Ездит по стране, электронику налаживает. Она же вся с заводским браком идет…
    - Платят-то хоть прилично?
    - Я не спрашивал.
    - Странные вы люди! Ну, как так можно жить?! – Сашке удалось, наконец-то, зажечь огонь в печи, и он с удовлетворением выпрямился. – Ничего друг о друге не знают! Как в тундре!  Чайник где?! – рявкнул он. – А, вижу! Сейчас лечить тебя будем! И кормить! И не спорь! Хрен я тебе дам кони двинуть! Нас великие дела ждут, Счастливчик! Всемирная слава!
Он присел на край Феликсовой тахты с рюмкой водки в одной руке, бутербродом в другой и совсем другим тоном попросил: " Не упрямься. Вдохнул, выдохнул, и сразу станет тепло!"

Светка и Настя, обе с улыбками до ушей, теребили Феликса, но он потерянно, скорбно глядел в удаляющуюся Сашкину спину.
    - Ну, чего ты такой грустный! – ластилась к нему Настя. – Ты же победил!
    - Это надо отметить! – провозгласила Светка. – Шампанским!
    - Без меня, девочки. Меня мать к зубному записала.
    - А после? Ты давай сразу после зубного к нам, в смысле – к себе! На горку! Только ничего не покупай, мы все сами!
    - Я позвоню, - высвобождаясь из их объятий, пообещал Феликс.
    - Позвонишь и приедешь! – напутствовала его Светка тоном приказа.

Сашка шел и улыбался в пространство. Улыбался воображаемому Феликсу, который, восстав из гроба, тянулся к его сердцу неправдоподобно длинным и острым указательным пальцем.
Оба-на! – весело выкрикнул Сашка в лицо ему и распахнул на груди рубаху. – Врешь-не возьмешь! – и ударил Феликса по выпростанной руке. - Тебя поимели, Счастливчик! И будут иметь! Все, кому ни лень! Кто хитрее! Думаешь, ты поквитался за Петьку? Ты меня освободил! А ведь ты, Счастливчик, именно ты мог бы догадаться, что случилось с Петром. Ты и начал было соображать, но тебя прервали. Те, кто думает, что главное – хата, материальные блага, власть… Но мы-то знаем, что историю делают страсти, эмоции! Ленин мстил России за брата Сашу, Хрущев – Сталину, за расстрелянного сына-летчика, а не за миллионы безвинно репрессированных! И я мстил. За маму и не только. За свое детство, которое другим казалось счастливым, а мне – нет! Потому что рядом были вы! Два бельма на моих глазах! Вы, а не я были счастливчиками! Вы были свободны, привыкли сами за себя отвечать и делали, что хотели. Никто вас не контролировал, не надзирал за вами, не давал подзатыльник, если вы брали вилку не в ту руку, не рассказывал, на ком вам жениться… За такую свободу, такую силу, которой вы в себе даже не сознавали, и платить надо по большому счету, атаманы! На плахе! Так уж положено! Петьке повезло, а тебе нет, Фелька, ты выжил! Если бы ты остался драматургом – а ты был крепким автором, Кедрин! – ты бы понял, как тебе не подфартило! Но ты завяжешь с творчеством и будешь пахать на Тамару, пока она тебя  не выпнет, факира на час! На миг! Скоро все забудут, что тебя когда-то звали Счастливчик Че! О моем благородном поступке завтра раструбят на весь город, а каково тебе будет смотреться в зеркало?! Я тебя победил! Ты это почувствовал! Ты почувствовал, что ты умер! Капитулировал!

Феликс шел сквозь настоящее – из прошлого в будущее – от удаляющейся Сашкиной спины вслед за мелькающей в толпе спиной Петьки, и разговаривал мысленно – с собой и с друзьями.
    - Может, я и подонок, но я сделал это для тебя, Петька! – и каялся и оправдывался он, стараясь заручиться поддержкой свыше. – Я исполнил твою последнюю волю, хоть это мне удалось. Но и Сашке удалось. Меня ущемить. Сашка! Вспомни, я никогда не пробовался на роль Дон Кихота! Жаль все-таки, что мы уже не сможем быть прежними, что наша дружба умерла, и это не клиническая смерть. Мне – жаль! Прав был Скотт Фицджеральд, когда написал, что ни один взрослый ариец не простит унижения. Простив, с ним смиряешься, соглашаешься на него, включаешь в свою кровь, плоть, дух… Мы только думаем, что умеем прощать. Сашка не простил нам свой комплекс гения, Петр. Мы не кривые зеркала, и пока есть мы, он видит в себе не гения, а  мальчика Сдобу. Сочетание больших аппетитов с большими амбициями присуще им всем, но не у каждого внутри сидит маленький Сдоба, униженный на всю жизнь. Мы всегда заступались за него, и это особенно его доставало. На фоне нас он выглядел никакущим. Таким и остался. Завали его наградами, он и тогда  не почувствует себя лучше.  Пока есть мы. Ты на небе, а я  все еще на земле. Надолго ли? Пока меня считают ручным. Но я, Петька, с детства взрослый ариец. Я не прощаю, и меня не прощают. Светка, Петр, перенесла на тебя ненависть к маме Варе, и ты, если честно, этому поспособствовал. Надеюсь, теперь ты реабелитирован. Не прощен — реабелитирован. Райка не поняла, что я – пасынок Лучезара, но, раз не поняла… Начнем другую жизнь. Без оглядки.  Из долгов прошлому остались сухари Любане и Галке. Все, что могу… Я не могу устроить тебе побег, Любаня, да и куда бы ты побежала? На развалины своей жизни? Отчасти, и моей тоже.  Нашему   ребенку было бы сейчас почти столько же, сколько Насте. Мой пацан, а не я учил бы Настену плавать. Через год у меня будет сын. Лучезар. Если Яна от меня не откажется. Ты не в смерть ушел, Петька, в надбытие. Посоветуй, как быть! Ты ведь все знаешь теперь о прошлом, будущем, настоящем! И про меня ты все знаешь, про четвертую жизнь кота… Что мне делать, Петька, что делать?!…

Так, ведомый Петром, он вошел в будущее – в толпу, на площадь Нахимова, сплошь покрытую бело-голубыми полотнищами. "Янукович - наш президент! " – летело с трибуны, и толпа откликалась: "Я-ну-ко-вич! Я-ну-ко-вич!". Здесь были люди разного возраста – от пенсионеров до молодежи в бело-голубых банданах, с голубыми лентами на руках, шеях, сумочках. Феликс попятился и тотчас же  угодил в  толпу  на Киевском Майдане Незалежности. Море оранжевых полотнищ, море лиц, объятых восторгом, экстазом веры: "Ю-щен-ко! Ющенко, так!"
Сквозь толпы эти пробирался Феликс, не помеченный политической символикой, подозрительный поэтому и тем и другим, и заговаривал с людьми в попытке спрогнозировать для себя еще более отдаленное будущее.
    - Мы за Ющенко, потому что мы против Кучмы! – говорили женщины с оранжевыми шарфами. – Потому что мы хотим житы краще!
    - Ой, сынку! – вздыхала ветхая бабуся, которую Феликс сводил с обледенелой лестницы, - Мы, хто стары, не президента ждем – смерти ждем!
    - У него пятеро детей! – убежденно вещал парень в оранжевом кашне. – Он будет заботиться о детях, о молодежи!
    - Ну и что, что его жена – американская гражданка?! – горячился дед-активист "Нашей Украины". – Она украинка! Ее отец в концлагере у немцев сидел!
    - А если бы первой леди Америки стала гражданка Украины, как, по-вашему, отнеслись бы к этому американцы? – подчеркнуто вежливо спросил Феликс, и дед яростно простер руку в направлении Матросского клуба, над которым развивался российский флаг. -Вы мне отсюда это уберите! – заорал он еще неистовей, - Вот сперва чужой прапор  уберите, а потом гоните на жену Ющенко!
    - Матросский клуб – собственность Российского флота.
    - А меня он оскорбляет как украинца! Этот флаг! Этот флот!
    - ЧФ платит городу за аренду базы, Шестой флот привык на холяву…
    - Ты меня агитировать пришел?! Вали на майдан Нахимова! Твои не здесь – твои там! Шпигун ты, вот кто! Москаль!
    - Почему вы не хотите надеть повязку?! – уже на площади Нахимова насела на Феликса пожилая дама с ледяными глазами, в которой он не сразу признал сиделку Наталью Максимовну. - Нет, вы объясните!
    - Потому что я – независимая пресса!
    - Ющенковец ты, вот кто! – обличила его Наталья Максимовна. – Вынюхивать явился!… - И, понизив голос, добавила. – Иди отсюда, пока мы тебя не побили!
За спиной ее толпилась зеленая молодежь с чистыми, полными азарта глазами, готовая по первому слову идеолога броситься на любого, кто посягнет на веру в светлое будущее. А с трибуны неслись призывы защитить демократию, права и свободы граждан, конституционные нормы….
Когда по трансляции грянуло "Вставай, страна огромная", Феликс развернулся и … оказался в своем доме на Зеленой горке, у экрана телевизора, показывающего пятый канал. На экране  Юлия Тимошенко, сидя в инвалидной коляске, призывала массы захватить вокзалы, аэропорты и средства коммуникации, и толпа в ответ возбужденно вопила: "Так! Ю-щен-ко! Ю-щен-ко! Так!" За спиной у Феликса, за заваленным бумагами столом, собралась его редакция – Виктор, Юля, Ирина Калюжная, Римма, два молодых паренька и девушка с длинной русой косой.
    - У меня такое чувство, - обронил Феликс с горечью,  - что все эти люди вылезли из одной пещеры и передрались в разгар ритуального танца. Повязали на копья ленточки, и понеслось!
    - Люди – всегда статисты, Счастливчик, - вздохнул философски Виктор. – Тут платформы надо сравнивать, а не лозунги.
    - А что их сравнивать! – возразил парень в очках. – Одно и то же у всех, забота о стране, о народе…
    - Когда это политики выполняли предвыборные обещания? – наступательно вмешалась Ирина. – Им всегда что-то мешает! Как плохому танцору!
    - Не забывайте, что оба кандидата – птенцы гнезда Леонидова! Идет битва олигархов, ребята, и наша задача – не дать втравить в нее людей, молодежь с той и с другой стороны! Мы должны встать над событиями и попытаться внятно объяснить людям, что им ничего не светит, что полагаться надо лишь на самих себя, на громаду! – Феликс выключил телевизор и передвинул свой стул к столу.
    - Может, я и не прав, - повысил голос Виктор. – Но я за Януковича. За федерацию! Севастополь – бело-голубой город! – провозгласил он с пафосом. – Севастополь – не Харьков, не Винница - мы центр противостояния Киеву, Америке!
    - Севастополь – маленький город, - напомнила грустно Римма.
    - Территориально, но не ментально! – заспорила Ирина Калюжная. – Ментально мы на уровне, а может, и выше Киева, потому что Севастополь – город интеллигенции, в частности, военной интеллигенции…
    - Студенты хоть сейчас готовы перекопать Перикоп, - поддержал ее второй парень, зеленоглазый мальчик в бело-голубом шейном платке. – Надо будет – в партизаны уйдем!
    - И как один умрем в борьбе за это! – вспомнила Ирина старую революционную песню.
    - За что – за это?! – раздраженно спросил Феликс. – Ни один политик не стоит того, чтобы за него погиб хотя бы один пацан! За его кормушку! Клан!  Доллары!
    - Все они гады, - поддержала его Римма, а Юля напомнила: "Но из двух зол, ребята, надо все-таки какое-то выбирать!"
    - Довыбирались! Хорош! – не сумел Феликс сдержать эмоции. – Общество само преотлично организуется, если не отвлекать его то пряником, то кнутом!
    - Посмотрю я, как вы самоорганизуетесь, когда сюда войдет дивизия "Галичина"! – вспылил в ответ Виктор.
    - Они не пройдут! – провозгласил парнишка в шейном платке.
    - А мне кажется, любая власть первым делом постарается народ успокоить, - посмотрела Римма на всех по очереди так, словно заранее извинялась за свое мнение. – Ни Януковичу, ни Ющенко не нужен народ на площади.
    - Ющенко нужен! – набросилась на нее Ирина. – Еще как нужен!
    - До поры до времени, - резюмировал студентик в очках.
    - Мы все время отвлекаемся! -  пристукнула Юля карандашом по столу. – Так мы никакой газеты не выпустим. Будем сидеть и спорить!
    - Я так поняла, - подала голос девушка с косой, - Феликс Лучезарович хочет делать не бело-голубую и не оранжевую газету, а рупор некой третьей силы, которая о себе пока что не заявила.
    - Или ее просто не слышно в этом гомоне! – вставил студентик в очках.
    - Молодцы! – улыбнулся им Феликс прежней, белозубой улыбкой. – Поймите, жизнь, живая жизнь, всегда больше, выше и глубже разных там текущих моментов! Мы, люди, можем как устроить конец света хоть завтра, так и спасти мир! Если объединим наши помыслы, наши биоэнергетические поля! Мы ведь здесь, на Земле, и заведены для того, чтобы сохранить Землю, Солнце, Галактику! Лично я в это совершенно искренне верю!
    - Блажен кто верует! – скептически усмехнулась Ирина, глянула союзнически на Виктора, но Виктор поддержал не ее: "А что? В этом что-то есть! Бог не фраер - создавать такую сложную систему, как человек, чтобы он исчез, как ни бывало, вместе со всем, что наработал хорошего!"

И вновь возник на экране Майдан Незалежности, а затем – площадь Нахимова, на которой крепкие мужики забрасывали бутылками машины с оранжевыми ленточками.
    - Мы – не в равных условиях, - жаловался Феликсовым студентам активист "Нашей Украины", адвокат Дима. – В школе, где учится мой сын, учительница сказала детям: "Дети, идите домой и скажите родителям, чтобы обязательно голосовали за Януковича!". А на другой день собрала класс: "Поднимите руки те, чьи родители проголосовали за Ющенко! Ребята! Посмотрите на этих детей предателей!". Я не говорю уже о том, что наши палатки снесли работники милиции, палец сломали человеку: "Для нас приказ начальника – конституция!" говорят! Мне угрожали по телефону, что если я не сниму оранжевую ленточку с машины, мне машину ночью разобьют.
    - Как вы объясните преследование моих сторонников во Львовской области? – допытывался в прямом эфире Виктор Янукович у Виктора Ющенко, и Эля, оторвавшись от экрана, повернулась к Яне: "Там же ужас что творится! Всюду черные списки!… Янка, ты давно Феликса видела? Ты бы узнала, как он!
    - Не звонит, значит, все нормально.
    - Нет… - протянула озабоченно Эля. – Было бы нормально, позвонил бы, а так… Он взял на себя больше, чем может поднять!
А на площади, на трибуне, под звуки маршей, раздающихся по трансляции, низко надвинув на глаза кепку, стоял мэр города и старался казаться незаметней…
    - Наш хоть пришел! – шепнула Римме девушка с косой. -  В Симферополе из правительства Крыма никто не рискнул встретится с Януковичем!
А затем Феликс увидел Тамару с номером газеты в руках. Тамара ворвалась в дом на Зеленой горке и с порога вопросила: "Что это? Я хочу знать, какую линию проводит моя газета!".
    - Общенародную, - оторвался от компьютера Феликс.
    - Так не бывает! Ты тут пишешь, что третий тур выборов – подачка Западу, игра в демократию, что власть давным-давно узурпирована, и никакой революции у нас нет! Согласна! Но ты же пишешь, что Янукович слишком долго прятался в тени Кучмы, и о федерации заговорил только,  когда запахло паленым! Что его главный козырь – русский язык — есть и в колоде Ющенко! Те и другие играют в дурака краплеными картами, а на смену семейному клану Кучмы к власти ломятся новые семейные кланы! "Фамилии – в корсиканском значении слова – семьи"! Что это?!
    - Констатация факта.  Кстати, почему ты до сих пор не в оранжевом?
И, оторвав взгляд от взволнованного Тамариного лица, увидал скопище "лазов", "богданов" и "топиков" на автобазе районного центра, и людей, понуро месящих талый снег возле автобусов. Толпа парней в бело-голубых банданах – небритых, измученных бессонницей и дорогой – казалась остатками армии, отходящей из окружения. В эту толпу бросал страстно фразы молодой, слегка подвипивший мужик с недельной щетиной.
    - Мы не покоримся! – как заклинал он. – Если к власти придет Ющенко, Буш  мы все, как один уже завтра уйдем в окопы!
    - Этот парень хоть один день в окопе сидел? – тихо и зло спросил у Феликса мужчина лет пятидесяти. - Потому что тот, кто хоть один раз там сидел…
    - Больше туда не захочет… - закончил за него Феликс.
А понурая бело-голубая толпа превратилась в ликующую толпу "оранжевых". Не в "оранжевых" – нет, в ораву безликих людей во фригийских колпаках, с красными бантами на кожанках. Еще гремела "Марсельеза" над площадью, но уже слышен был за аккордами ее мерный стук гильотины… Сквозь толпу пробирался Феликс навстречу  той, кого несла толпа на руках – Свободе с картины Делакруа. Стремился к ней, объятый верой в обновление мира, пока не увидел над толпой Смерть – Невесту из своей пьесы, наглую, кровожадно-хищную, победно взирающую на мир свысока…
    - Извините… - проговорила Смерть, и Феликс вздрогнул, очнувшись.
Он сидел за компьютером, а на пороге комнаты стояла Яна в пальто.
    - Извините, что я без звонка…
    - Почему ты опять на вы? – Феликс протер лицо, словно вымарывая из головы картины параллельной реальности, и встал. – Я сварю кофе?
    - Если не затруднит… - Яна распахнула пальто и опустилась в кресло возле новенького торшера.
    - Почитай пока, - он подал ей стопку бумаг.
    - Вы так редко у нас бываете, что я никак не могу перейти на ты… - услыхал он в спину себе и вернулся: "Почему бы тебе не жить здесь, со мной?"
    - Мама болеет.
    - Не столько болеет, сколько…
    - Мы не будем обсуждать это! – прервала Яна резко. – Мама прекрасно понимает, что я должна жить с мужем, но… с ней то одно, то другое! Натуся просто в гроб ее загоняет!
    - А парень сидит? – желчно спросил Феликс.
    - Получил условно, - не поднимая глаз от его бумаг, ответила Яна. – Я хочу, чтоб вы поняли… ты. Я со своей семьей имею общего столько же, сколько вы с Тамарой Павловной. А что переехать от матери не могу, так это пока. И это потому еще, что вы… мне кажется, вы этого не очень хотите!
    - Хочу, - ответил он. – но я не хочу насиловать твою волю. - Он вышел на кухню, набрал воды в турку и поставил ее на новую электрическую плиту. – Я себя потому еще укатываю работой, чтоб отрубиться и не блуждать здесь в потемках в поисках пятого угла! А к тебе ехать, к теще…
    - Да, там дурдом! – подтвердила из-за стены Яна. – Но мать к тебе  хорошо относится. Не потому что ты — сын...
    - Я плохой сын.
    - Ты плохой подчиненный.
Интонация ее заставила Феликса отвлечься от приготовления кофе.
    - Бачили очи, шо куповали, - сообщил он с порога.
    - До меня дошли слухи, что Тамара Павловна собирается закрыть газету.
    - Газета раскручена. Я не пропаду и без ее денег.
    - По-моему, ты обольщаешься, муж мой. Тебе не кажется, что она, в отместку, может предъявить тебе счет и за ремонт этого дома, и за твое лечение, и за все, что ты когда-либо съел у нее на даче?
    - Может! – согласился Феликс. – Но как она заставит меня оплачивать? Через суд? Она так опозорится в суде, что придется ей покинуть мой бело-голубой город!
    - Бело-голубой? – переспросила Яна с иронией.
    - Не в политическом, а в поэтическом смысле!
    - Ты случайно не крымский сепаратист? – она взмахнула стопкой его листков.
    - Я был бы им, если б не угроза газавата, не масса других угроз. Но в моих материалах, по-моему, нет призывов к отделению Крыма от Украины.
    - Есть призывы обустроить свою республику. Усилиями всех крымских народов.
    - И чем это плохо? Так! Кофе убежал!
Феликс устремился на кухню, выключил плиту и, заметавшись в поисках полотенца, увидел рядом Яну. Уже без пальто.
    - Вы не возражаете, если я останусь на ночь, муж мой? Помогу вам сварить кофе и еще что-нибудь. Вы когда в последний раз ели по-человечески?
    - Вчера, кажется. В каком-то кафе.
Он обнял ее, и прижав к себе, выдохнул ей в ухо. – Я бы все-таки попросил, жена моя, обращаться ко мне на ты…

Беременная жена его сидела с отрешенным видом в кресле, в углу Тамариной просторной гостиной, и глядела за окно. Тамара, блистательная, уверенная в себе, была душой маленького фуршета для избранных.
    - Предприниматели, как и военные, должны быть вне политики! – провозгласила она и бросила короткий жаркий взор на красавца с пробором.
    - Уж слишком тесно наше солнышко была связана с прежней властью, - ехидно шепнул Дорогушин Феликсу. Пристроившись на  подоконнике, Феликс рассматривал с иронией баснописца представителей власти новой. – Её киевский дядя, похоже, пошел на дно, да и ты не оправдал надежд, мягко говоря. Ты, правда, ничьих надежд не оправдал! – добил он еще ехидней и хихикнул, как хрюкнул.
    - Тебя, кажется, именно Тамара внедрила в ряды? – улыбнулся ему Феликс по-свойски.
    - А я и не отрекаюсь от солнышка! Она моя жена!
    - К тому же, она не потопляема, как дредноут!
    -  Нам всем повезло, что к власти в стране наконец-то пришли демократы, для которых плюрализм – не пустой звук! – с излишнем пафосом провозгласил Дорогушин. – Вот ты тут пишешь…- потряс он газетой, - что у тебя мэр вызывает сочувствие. Что он оказался меж двух огней. Свои, то есть мы, требуют от него кадровых чисток, а он хороший хозяйственник, он не хочет профи, специалистов, заменять идеологами. Но ты не прав! К власти в стране пришел средний класс! Бизнес! Интеллигенция!
    - Это ты о себе, конечно! – польстил ему Феликс и чуть отстранив Дорогушина, направился к Яне.
    - Ты публикуешь непроверенную информацию! – вдогонку обличил Эдуард Константинович. – Откуда такие сведения, что рабочим предложили или вступить в "Нашу Украину" или подать заявление об уходе?!
    - Слава Приходько, - на ходу обернулся к нему Феликс. – Был профи! Как мент, он был очень неплохой мент! Но его парни сломали палец кому-то из ваших лидеров. Яна! –обратился он к жене. – Не знаю, как тебя, а меня уже задрало это общество кошельков и кошелок! Не пора ли нам домой?
    - Если ты скажешь Тамаре Павловне, что я себя не очень хорошо чувствую.
    - Да. Мы сейчас подойдем к ней…
Но Тамара подошла к ним сама.
    - Зная, в каком вы положении, Яна, - с лицемерным участием заговорила она, - мне бы не хотелось вас огорчать, но пора сказать правду! С этого дня вы – жена безработного!
    - На каком основании вы закрываете мою газету? – справился как можно вежливей Феликс. –Вы нигде не засвечены в связи с ней.
    - По праву денег и власти, - улыбнулась ему Тамара. – И если вы вообразили, что сможете тягаться со мной, то не настолько вы крутой, пан Кедрин!
    - А вы готовы повоевать на два фронта? – подавил Феликс гнев. – Вы ведь знаете: для того, чтобы сказать то, что надо, мне вполне хватит и забора!
    - Тем более, зачем вам газета?! – не устрашилась, а скорее развеселилась Тамара.
    - Я вас на заборе даже  и нарисую! – в тон ей пообещал Феликс. – В рост!
    - Вы, пан Остров Свободы… так вы себя, кажется, называли, будете жить, как Куба. В условиях экономической блокады! Питаться за счет жены, пока ей это не надоест!
    - Куба раскрутилась, и я раскручусь! – пообещал Феликс.
    - Вы отстали от  жизни! На смену политическому террору пришел террор экономический! Он куда действенней, пан Феликс!
    - Тома! – окликнули от стола, и Тамара, одарив Яну улыбкой светской львицы, направилась к ожидавшим ее сливка общества.
    - Не бойся, я с тобой! – взяла Яна Феликса за руку.
    - Вот это меня как раз таки и пугает.
    - А меня – нет! В конце концов, не сошелся свет клином на Севастополе.
    - Для меня – сошелся, - оглядев с омерзением скопище нуворишей, процедил Феликс. – Не отдам я этой кодле мой бело-голубой город. Он – мой! Твой! Нашего сына! Он должен знать, когда вырастет, что его отец дезертиром не был!
Яна заглянула в лицо ему пристально и тревожно…

Пристально и тревожно вглядывалась Яна в море с пляжа в Любимовке. Здесь расположилась отдохнуть и повеселиться бывшая Феликсова редакция.
    - Ну и ничего, и не пропадем! – нарочито оживленно вещала Юля. – Денежек немного заработали – уже хорошо! А потом что-нибудь еще подвернется!..
    - Смирил бы Счастливчик свою гордыню, подался бы в Партию Регионов за поддержкой... – осуждающе пробурчал Виктор.
    - Очень он им нужен! – ухмыльнулся кудлатый паренек. – У них своя газета есть. Кстати, там платят не слабо! Танька! – обернулся он к девушке с косой. – Ты туда не пробовала внедриться?
    - После моих материалов в нашей газете? – едко уточнила русая Таня.
    - А ты скажешь, что исправилась, пересмотрела свою жизненную позицию!
    - Вот сам пойди и скажи им это!
    - Меня Лучезарыч испортил!
    - Да где же он?! – не удержалась от вскрика-вопроса Яна. И встала. – Он как нырнул, так и не вынырнул… - и двинулась к воде, тяжело ступая по гальке, грузная, беременная на седьмом месяце.
    - В другом месте где-нибудь вынырнул! – отмахнулся от ее беспокойства Виктор. Но Римма сбросила широкополую шляпу и подошла к Яне: " Где ты его в последний раз видела?"
    - Вон там. Далеко. Там еще был аквалангист с трубкой…
Под водой, из последних сил, Феликс сражался с аквалангистом. Смутные образы мельтешили в его полуотключившимся сознании: орущие толпы, Тамара, попивающая кофе из оранжевой кружки с надписью "Так!", листовка на стене: "Только разбившись на малые государства, народы начнут вырабатывать в них безгосударственные формы правления. Ошельмованный большевиками Петр Кропоткин предостерегал от диктатуры, но не был услышан. Сегодня мы вновь стоим на развилке: диктатура Америки или  власть громады через самоорганизацию общества!" Феликс сдернул с аквалангиста маску в тот миг, когда рядом с ним возникло из сумрака лицо ангела – сияющее добротой лицо юной Риммы.
    - Помнишь, что ты мне говорил? В тот день, когда мы литературу сдавали? – спросила Римма. – Что страна возродится, если возродится ее культура…
    - Наверное, - ответил Феликс почти из небытия, - Не знаю теперь. Я был ужасный максималист. Пастернака и Мандельштама обидел! Маяковского! Но я извинюсь. Лично. Похоже, прямо сейчас!
    - Не вздумай! – вскрикнула Римма. – Ты нужен здесь! Нам!
    - Но я так и не научился плавать! Научился только тонуть не сразу!
Римма плыла к нему, рассекая сияющую лазурь, а Яна глядела в море полными страха и надежды глазами.
    - Да что вы, девчонки! – укорил Яну Виктор. – Чего зря паникуете! Счастливчик – он Счастливчик и есть.
Феликс выгреб к небу, вдохнул, и Тамара дернулась от резкого телефонного звонка.
    - Что? – спросила она глухо.
    - Мне только что звонили, - ответил почти без голоса красавец с пробором. Он был бледен смертельно, и рот у него съезжал при разговоре на сторону. – Он… утонул.
    - Кто?! – крикнула Тамара.
    - Мой брательник! Братишка мой!
И красавец зарыдал в трубку. Помертвев лицом, Тамара слушала его всхлипывания. Потом выругалась невнятно и широко, неумело перекрестилась.

    - Эй! – услыхал Феликс. И рывком, как из глубины морской, вынырнул в настоящее,  в август 2004-го года. Оказывается, он сидел все это время в закусочной на улице Льва Толстого, под двухцветным тентом, в обществе поджарого седоватого мужчины, что то ли два дня, то ли два года назад подсел к ним с Сашкой за столик.
Это было так странно, что Феликс уставился на седоватого в полном недоумении: "Вы что, здесь так и сидите?…"
    - В смысле?… А! Нет! Шел мимо, причалил! Пиво будешь?
    - Да.
    - Держи! – мужик пододвинул к нему полную кружку. – Я упредил немножко события. Вижу, парень не в себе… Может, тебе помощь нужна?
    - Я справлюсь.
    - А то смотри. Мне все равно делать особо нечего. Приехал, вот, в наследство вступать. Тетка померла, оставила мне хату на Голубца. Домик у моря никому еще не помешал, верно?
    - Так вы не местный? – ухватился Феликс за возможность завязать разговор: еще раз проваливаться в будущее ему не хотелось.
    - Был местный, стал приезжий. После училища на Севера загремел, как водится, потом в Москву перевели, в генштаб, а теперь вольная птица – военный пенсионер!
    - Молодой вы для пенсионера.
    - На Северах год за два, а после перестройки этой сраной… Кому сейчас нужны профессионалы?! Воры нужны! Бандиты! И подхалимы! Или будешь спорить со мной?!
    - И чем занимаетесь?
    - Не огородом же на даче! Политикой!
    - Опасное занятие.
    - Улицу тоже опасно переходить. Если на красный свет. А даже на желтый! Слушай, парень, мы с тобой не встречались раньше?
    - Вряд ли. Я не состою ни в каких партиях.
    - Пофигист?
    - Анархист-одиночка.
    - Ну, давай знакомиться, анархист, мать твою Свободу! Андрей Валентинович, можно просто Андрей.
    - Феликс.
    - Красивое имя, редкое!
    - Счастливчик, - съиронизировал над собой Феликс.
    - Это фамилия такая?
    - Имя в переводе с латыни.
    - Ну, и как у тебя со счастьем? Все путем? Работа нормальная, жена ласковая, дети?…
    - В перспективе.
    - У меня жена в Москве, дочка, - разоткровенничался Андрей. – В инъязе учится. А здесь где-то сын, только я его ни разу не видел. Тебе сколько годков?
    - Тридцать два.
    - Вот и моему столько же… - и сузил вдруг настороженно глаза. – Слушай, парень, а твоя мать  - не Тамара?
Теперь оба они глядели друг на друга в упор, недоверчиво, изучающе и почти враждебно.
    - Тамара, - Феликс понял, кто перед ним, и страшное разочарование стало медленно растекаться по его телу. – Кедрина Тамара Павловна.
    - Точно! – стукнул по столу ладонью Андрей. – Теперь я понял, на кого ты похож. На меня! На мои старые фотки! Правда, и от Томки кое-что перепало! Нет, ну надо же! Вот и не верь в судьбу после таких встреч! Мать-то жива?
    - Процветает.
    - Рад за нее. Боялся, если честно, что скурвится девка.
    - Ничего ты не боялся, Андрей Валентинович, - непримиримо проговорил Феликс. – Ты о ней и думать забыл.
Он встал и, глядя сверху вниз, с нескрываемой неприязнью на слегка ошалевшего от его демарша Андрея, объявил: "Вы ошиблись. Моего отца звали Лучезар".
Вынул из кармана три гривны и положив их на стол, возле недопитой кружки пива, пошагал прочь.
    - Эй! – донеслось вдогонку. – Феликс! Вернись! Давай поговорим!
Но Феликс только ускорил шаг. Он шел и яростно подавлял разочарование – опасное, чреватое отвращением и недоверием к жизни. Шел и твердил себе исступленно: "Мой отец – Лучезар! Я видел его! Он был со мной, когда я умирал! А где был ты, козел?! На очередном митинге, насрать, каком?!" Он шел так, пока не напоролся на пронзительный женский взгляд…

Рая тотчас же отвела глаза, но Феликс, приостановившись с разгона, уже двинулся по следам взгляда, как охотник, по следам зверя. Он нагнал Раю у магазина "Горячий хлеб" прежде, чем она успела заскочить внутрь, схватил за руку и уволок за угол, в узкую безлюдную улочку.
    - Привет! – сказал он, и она потребовала: "Пусти! Я здесь по делу. Здесь, вон, частное бюро по трудоустройству, я оставила свои данные…"
    - Все-таки, что случилось?
    - Да ничего. Надоело на одном месте. Тамара твоя так просто осточертела! Я не жалею, что ушла. Даже рада!
    - И что от меня ушла - рада?…
    - С тобой с самого начала все было ясно!
    - Что именно?
    - Что нам не по пути в рай!
Она вскинула глаза, вцепилась в него глазами, и он спросил: "Ты серьезно?", потому что верил только ее глазам.
    - Жизнь – это вообще несерьезно! – почти выкрикнула Рая. – Это какая-то насмешка природы! Раз, два, а на счет три тебя уже нет! Стоило ли затеваться?!
    - Стоило.
    - Я другого мнения! Поэтому меня устраивает то, что у меня есть! По крайней мере, оно ни к чему меня не обязывает!
    - Оно- это Гоша?
    - Тебе-то какая разница?!
    - Я понял. Ты хочешь, чтоб у нас все было просто так.
    - Хочу, - подтвердила Рая. Прижалась к Феликсу грудью и крепко обхватила его руками за бедра.
    - Так я не согласен, - Феликс попытался отстраниться от Раи, но его не пускала любящая его, алогичная, жаждущая обладания плоть. – Не могу делить тебя с кем-то.
-Гоша – мой ребенок. Относись к нему так.
    - Ты не хочешь завести настоящего?
    - У меня щитовидка, Лучезарыч. Бортовые системы не срабатывают. Если хочешь меня, оставь все, как есть! Как было. В тайне!
    - Нет. Все, так все!
Он сделал усилие над собой и оторвался от Раи.
Вскочил в первый попавшийся троллейбус, забурился в глубину задней площадки и попытался успокоить дыхание.
Рая проводила троллейбус больными измученными глазами – женщина, обреченная жить с мужчиной, который внушал ей теперь только брезгливую жалость.  И, совладав с собой, полезла за телефоном.
    - Гоша? – требовательно спросила она. – Ты почему дома? Когда выходишь, завтра? Не врешь? А чем ты занят?… Ах, ты телек смотришь! – и сорвалась. – Хрен тебе, Гоша, а не пиво с рыбой!
Вслед за вспышкой гнева пришло равнодушие. Ватное, тупое безразличие ко  всему. С этим надо было бороться, потому что Раина жизнь принадлежала не одной Рае. Рае, вероятно, в последнюю очередь. И, собравшись с силами, Рая устало пообещала Гоше: "Подумаю. Если постираешь белье. Как, уже постирал?… Имей в виду, я куплю тебе безалкогольное пиво, Гоша!".

    - Яна? – в трубку спросил Феликс, устраиваясь на освободившееся  место у окна. – Узнала?…
И воцарилось молчание. Такое плотное, что накрыло собой все звуки в троллейбусе.
    - Я не вовремя позвонил?
    - У меня посетители. Я перезвоню вам, когда освобожусь.
    - Буду ждать, - ответил Феликс без выражения.
Яна вскочила, прошлась по пустому кабинету и, выглянув в приемную, велела секретарше: "Пожалуйста, ни с кем не связывайте меня минут десять!".
    - И с мамой? – уточнила секретарша.
    -  И с мамой!
Заперла за собой дверь, вдохнула, как перед нырком на глубину, выдохнула и уставилась на свое отражение в зеркальном стекле. Оттуда смотрела на Яну испуганными глазами очень бледная черноволосая девушка с аккуратным, украшенным легкой горбинкой носом и тяжелым волевым подбородком. Эта девушка была сейчас взвинчена почти до потери самоконтроля: ей предстояло принять важное самостоятельное решение, касающееся не бизнеса, не семейных дел, а ее самой, Яны Вышневецкой.

Янин звонок застал Феликса, когда он выходил из троллейбуса.
    - Вы уверены, что хотите услышать от меня "да"? – нервно спросила Яна.
    - Да, - с решимостью обреченного ответил Феликс.
    - Да! – собравшись с духом, выпалила она. – Но у меня к вам просьба. Я бы хотела, чтоб мы просто расписались. Без свадьбы, без множества ненужных людей.
    - Отлично! Я хотел вас просить о том же, но подумал, а вдруг вам потребуется белое платье с фатой!
    - Обойдусь деловым костюмом.
    - Тогда завтра я за вами заезжаю.
    - Во сколько?
    - Часикам к десяти, устроит?
    - До завтра, Феликс.
    - До завтра.
И они выключили телефонные аппараты, вздохнув разом, как люди, которые знают, что приговор их обжалованью не подлежит.

Из кафешки на «пятаке» Феликс позвонил Римме.
- Что Командир? - спросил без обиняков. - Сильно  злится?
- За что? - изобразила удивление Римма.
- За то, что я втравил тебя в авантюру.
- Ты решил дать мне немножко заработать.
- Я втравил тебя в борьбу с криминальным государством.
- Они все такие, Фелька, - рассмеялась Римма.- Других не придумали, но надо же как-то выживать.
- Довольствоваться малым? - уточнил он усмешливо.
- Кто не довольствуется малым, не получает ничего.
- Кроме пули в лоб?
- Одного из ее аналогов. Не кайся, ты ни в чем не виноват.
- Виноват. Перед многими. Начиная от Маяковского. Нельзя о поэте судить по идейной  составляющей, но я был молодым бунтарем.
- А сейчас ты какой бунтарь? -  мурлыкнула Римма. - Среднего возраста?
- Что, уже?!
- Ты не меняешься.
- Очень даже меняюсь, но все равно не хочу и не буду литься каплей с массами. Насмотрелся на эти массы!
- Обычные люди.
- Поодиночке. А собери их в толпу…
-Собери и поведи, куда надо.
- В светлое завтра? Мы все время туда ходим, и где оказываемся?!
- В лучшем случае, в начале маршрута.
-Римка, я не оправдал  свое имя!
- Разве? - не поверила она. - Ты себя не чувствуешь счастливым?
- Себя — да, но другим от меня одни неприятности.
- Если ты о нашей редакции, то у нас были не только неприятности, но и множество прекрасных минут, были и еще будут,  пока нас   не прекратят. Нас обязательно разгонят, но отнесись к этому философски. Не бывает даже вечных империй, не то, что вечных редакций!
- Зато Петька Котовский будет вечно кувыркаться в гробу!
-Не накручивай себя, Фелька, - попросила Римма с ласковой материнской укоризной. - Никакой человек не может победить Систему. Ты и сам это знаешь.
- Победить систему можно другой системой. Если создать ее!
-Она тут же превратится в подобие предыдущей. Или станет еще хуже, страшнее. Ты и это понимаешь, но не хочешь в это верить.
- Не хочу.
- У тебя что-то случилось? -  насторожилась Римма.
- Я женюсь. На единственной женщине, которая меня не послала.
-  Фелька! Это же прекрасно, что тебя не послали! - с облегчением выкрикнула Римма и рассмеялась - Я очень, очень за тебя рада!
- И тебя не смущает, что я женюсь по расчету? Не из корыстных побуждений...
- Не продолжай! В нашем мире, Фелька, Ромео и Джульетт кот наплакал, да и тебе давно не семнадцать.
- Но ведь я не меняюсь! - мрачно напомнил Феликс.
-Нет. Но взрослеешь. Мы умеем только взрослеть.
- А потом стареть, а потом...Римка, я свою войну проиграл еще до того, как в нее ввязался! Нашу войну! Толку, что я это понимаю!
- Ты такой, как есть. И такие люди нужны Природе,  иначе бы их  не заводили.
- Это ты про Бога или про мадам Дорогушину? - справился он язвительно.
- Про Бога, -  ответила она.
- То есть, моя мать — орудие Провидения?- расхохотался издевательски Феликс.
- И она, и ты, и все мы, но в это можно только верить, не пытайся это осмыслить.
- Я слишком туп, чтоб осмыслить.  Оченно тупое орудие.
- Это ты сейчас о субъективном идеализме? - ласково рассмеялась Римма.- Отрицание себя самого?
- Своего идеализма. Не сказать другого слова. Все мои попытки сделать что-то важное, нужное в лучшем случае заканчивались ничем.  И я ведь так и не воздам ни за Петьку, ни за мою кошку...
- Ни за страну! - подсказала Римма с улыбкой в голосе. - Фелька, не пытайся себя судить.
- Я и для этого слишком туп? - уточнил он с напором. - Но если ты сейчас скажешь, что суд, воздаяние — прерогатива Бога, и только Бога, то мы не орудия - мы бактерии!
- Мы очень сложно организованные, мыслящие бактерии, - не попыталась Римма с ним спорить. - Именно поэтому тебе так хочется невозможного. Например, проникнуть в промысел Божий, и не просто проникнуть, а переделать под себя, исключить то, что ты считаешь неправильным.
- А надо просто пить кофе и любоваться цветочками?! - справился Феликс с вызовом.
- И это тоже. - подтвердила Римма. - Для человека твоего склада это, возможно, труднее, чем размахивать саблей, но если только размахивать…
- Бактерия с саблей это какой-то новый биологический вид! - он попытался пошутить, и Римма оценила.
- Это очень древний биологический вид. - объявила она в тон ему. -  Но вот именно сейчас тебе сабля только мешает. Отдохни на биваке, полюбуйся цветочками, а потом купи букет своей барышне. Ей будет приятно, и тебе станет легче. Не думай о завтра, все равно оно уже есть.
-Делай, что должно, и будь, что будет?!
- Ты всегда жил по завету Марка Аврелия, вот и продолжай. По-другому у тебя не получится.

    - В чем дело, Лена? – раздраженно спросил из зала Панов.
Он сидел в первом ряду, раскинувшись на стуле, и смотрел на сцену, где Джульетта-Лена все никак не решалась забраться на высокие строительные козлы.
    - Они шатаются, Александр Борисович!
    - Юра, они шатаются? – пронзил Сашка взглядом Ромео.
Тот подергал козлы и неуверенно ответил: "Немножко".
    - Ты вчера на них забиралась, и ничего! В чем дело?! Что за саботаж, черт возьми?!
    - Они вчера еще не так сильно шатались, а сегодня просто ходуном…
    - Все! Мое терпение лопнуло! Дом для престарелых, а не театр! Богадельня! Ксана! Где Ксана?! Сейчас же найдите мне Ярыч!
    - Я здесь, Александр Борисович, - со сдержанным достоинством обставила Ксана свой выход из-за кулис.
    - Роль помнишь?
    - Конечно…
    - Ну так, работай! Будешь играть премьеру! Пошла!
Не удостоив и взглядом униженную соперницу, Ксана взбежала по дребезжащей лесенке на вершину козел, оперлась о перильца, свесилась к Ромео, начавшему свою часть диалога, и тут козлы накренились и, к ужасу всех, кто наблюдал эту сцену, рухнули, взметнув в воздух пыль и пронзительный Ленин визг.
Ромео, одним прыжком отскочивший к противоположной кулисе, остолбенел, тупо глядя на неподвижную Ксану. Ксана лежала, зацепившись за перила ногами, а из-под головы ее медленно ползло темное…
    - Ксана! – опамятовался Панов. Запрыгнул на сцену и, схватив актрису в охапку, перевернул вверх лицом. – Ксана, ты жива?! Не пугай меня! Скажи что-нибудь! Ксаночка! Что вы встали?! – набросился он на обступивших его людей. – Что пялитесь?! "Скорую" вызывайте! Врача! Воды! Дайте воды!
    - Пульс, Саша? Пульс есть? – засуетились вокруг, - "Зеркало! Зеркало к губам поднесите!", "Ее надо на свет!", "Нашатырь есть у кого-нибудь?".
Перепуганная толпа окружила Панова с бесчувственной Ксаной на руках и заструилась в фойе, на ходу теряя одни и обретая другие свои составляющие.
    - Господи Иисусе Христе, спаси мя и помилуй! – беззвучно молился Сашка, и губы его дергались в такт словам. – Не устилай путь мой смертями, Господи, оставь в живых эту дуру! Я искуплю! Я женюсь на ней! Я поставлю свечку за здравие раба Твоего Феликса, Господи! Я  молебен закажу по Котовскому! Я буду хорошим мужем рабе Твоей Ксении, только бы она выжила!
Он уложил Ксану на диван, устроился на коленях рядом и осторожно погладил актрису по лицу. За спиной его прерывисто дышали преисполненные ужаса, но люто ненавидящие его сейчас лицедеи…

За спиной его вздымалась черная стена ненависти, но, если б он обернулся, то увидел бы лица, загримированные скорбью и глубоким участием, услышал бы фальшивые вздохи: вот же бедный Александр Борисович! Не успел похоронить маму, друга, а теперь, еще и такой ужасный несчастный случай! Во всем строители виноваты! Прораб! Александр Борисович – режиссер, с какой бы радости ему разбираться в столярном деле!…
Сашка смотрел на Ксану в гробу, истинную Джульетту в расцвете юной ее экзотической красоты, расцвете, ставшем вдруг увяданием…
    - Какое несчастье! – как всхлипнул Сашка. – Премьера объявлена! Столько денег вбахали в рекламу! И что теперь?!
    - Я бы из гроба встала, чтобы сыграть премьеру! – тихо произнесла Людмила Платоновна и, поджав губы, взяла сына под руку. А Петр, Феликс, Галка с Любаней, стоявшие за Ксаниным гробом, расхохотались и принялись аплодировать…
    - Ксана! – с истовой верой в чудо воззвал Сашка. Ему послышалось, или Ксана и в самом деле застонала? – Ксана, у меня для тебя отличные новости. Ты меня слышишь, девочка?! Две, и обе хорошие!
    - Ну, что?… - толкнул  в бок Лену Ромео-Юра. – Ты как, жалеешь или радуешься теперь?
    - Ни то, ни другое, - обронила потрясенная Лена. – Ведь это я могла бы сейчас... Я должна была…
    - Судьба! – утешил Ромео-Юра и добавил привычное: "Искусство требует жертв!".

Скрестив по-турецки ноги, Феликс сидел у входа в шалаш бомжа Лени и ждал хозяина. Он больше никуда не спешил. Слушал птиц, поглядывал в небо и убеждал себя, что у него все хорошо.
    - Эй, ты кто? – послышалось из кустов. – Ты тут чего это?… А, ты! – признал его Леня и успокоился. – А я смотрю, морда вроде знакомая… - Леня выбрался из зарослей и разогнулся, почесываясь. – Зачем пожаловал?
    - Да вот, принес тебе кое-что! Спасителю!
Феликс кивком указал на стоявшую у входа в шалаш клетчатую сумку, и Леня довольно потер руки.
    - Ну, спасибо, если не шутишь! И водка есть? – требовательно спросил он.
    - И водка.
    - Так мы это… отметим воскресеньице?
    - Ты отмечай, я не буду. Здоровье не позволяет.
    - Здоровье – это серьезно! – огорчился за него бомж. – А может, чуть?…
    - Нет, Леня. Лампочка загорится. Лучше не начинать, раз нельзя.
    - Тож верно! – Леня ловко пошуровал в сумке, вынул банку консервов, хлеб, огурец и, наконец, заветную поллитровку.
    - А говорят, нет его, воинского братства! Накрылось вместе с Союзом! – бросил он вызов кому-то незримому. – Есть! Пока русский мужик бухает, никто нас не победит! Никакие америкосы! Потому что она… - пощелкал он по бутылке. – Объединяющая сила! Где трое, там и три миллиона! Нас, русских мужиков! Солидарных!… Может, ты и денег мне оставишь? – тут же деловито справился он.
    - Оставил. На дне, под газетой.
    - Ну, спасибо, брат, забыл, как зовут. За твое здоровье, значица!
    - Выпей лучше за пятую жизнь кота.
    - Надо же, совсем плохой был, а вспомнил, что я тогда тебе тер! – восхитился бомж Леня. Смачно опрокинул стакан, занюхал рукавом, откусил от огурца и объявил со всей серьезностью: "У тебя только четвертая жизнь, братуха!".
    - Завтра я начну пятую.
    - Не! Это по заказу не делается!
    - Все-то ты знаешь!
    - Все мне знать и не надо, а так, кой-чего. Это не от Бога у меня, не дар! Это у меня после добермана, которым меня травили.  Вот смотрю на человека и вижу, сколько ему еще жить!
Феликс улыбнулся в небо и, забросив руки за голову, откинулся на траву.
    - У тебя большая жизнь будет! – убежденно вещал бомж, ловко вспарывая тесаком консервную банку. – Недлинная, но большая! Опасная, братуха! Так что ты вперед не спеши!
    - Я и не спешу. – в небо ответил Феликс. – Никуда я не спешу, старший конюх! Кто спешит к другим, всегда опаздывает к себе.
Бомж Леня опрокинул еще стакан, крякнул с наслаждением и запел вдруг красивым, хоть и с хрипотцой голосом: "Ой, да не вечер да не вечер…"
    - "Мне малым мало спалось…" – подхватил Феликс.
    - "Мне малым мало спалось…" – выводил бомж всей оголодавшей своей душой, и душа Феликса вторила ему, избавляясь от давившей на нее муки.
    - "Ой, налетели ветры злые, да с восточной стороны, и сорвали черну шапку, ой, да с моей буйной головы…"
Вечереющее небо над ними было светлым и чистым, не замаранным ни единым облаком, и где-то в самой вышине его, под Лучезаровой сенью, обреталась душа Петра Котовского. Не отомщенная, но умиротворенная.
    - Бывай, Петька, - сказал ей сквозь песню Феликс. – Отдыхай. Привет Лучезару.

Ноябрь 2004 – июнь 2005 г.