Рисовальщица... - 8

Бабушка Катя желала, чтобы никто не сделал и не пожелал нам плохого. Никого и не потребовалось, мы сами все испортили.
Следующие годы своей жизни я вспоминаю с содроганием, поэтому иногда стала делать вид, что их не было, а Игорь так прямо утверждает, что ничего не было, я все выдумала. В этот период завязался гордиев узел, который до сих пор не разрублен и держит нас в душевной тягости, независимо от того, отрицаем мы его или нет.

В нашей жизни случилось событие, которое медленно, но верно изменило нас до неузнаваемости, и, к сожалению, в худшую сторону. Вернее, изменились мы довольно быстро, а вот осознать, что все происходящее это новая норма, что ничего не кажется, и является именно тем, что есть, заняло немалое время. Потом немало времени ушло на то, чтобы уразуметь, что как прежде уже не будет, что случившееся постоянная явь, а не короткий заскок в поведении человека. Затем годы потребовались на то, чтобы определиться с выбором, согласиться с новой действительностью или отвергнуть. А потом уже все пошло как в поговорке – чем дальше в лес, тем больше дров.

Пишу и сжало в груди, подступили слезы. Тяжело. Было очень тяжело.
Любая утрата того, что дорого, важно и ценно дается нелегко. Потеряешь любимую ручку - безумно жаль, разобьешь автомобиль - стресс, вытащат из сумки кошелек - льешь крокодиловые слезы, влезут в дом – страшно и беззащитно. Но ты можешь пожаловаться, тебя пожалеют, подарят новую ручку, купишь новый кошелек, поставишь еще один замок на дверь. А как переносится утрата чувств, представлений, ценностей? Когда меняются отношения между супругами, становятся такими, какие в принципе для тебя неприемлемы, потому что не соответствуют твоим представлениям о должном, и ты в них несчастен, когда почва исчезает под ногами, когда вынимают сердце – это катастрофа, которую никто не видит. Потому что никто не видит душу, а болит только она. И не хочется жаловаться, чтобы не обнародовать собственное унижение.
Я не могу назвать ни одной причины или случая, или особенностей поведения у меня или у Игоря, которые могли бы подсказать, что мы существенно изменимся, буквально станем другими людьми и совсем не в лучшем смысле.
После десяти лет близких отношений, жизни душа в душу, оказалось, что мы не знали друг друга и самих себя. Понять и примириться с тем, что мы не те, кем до сих пор считали сами себя, что мы не соответствуем нашим представлениям друг о друге, что мы не идеальны и в нас множество слабостей и демонов, пожалуй, самое трудное в отношениях, особенно если ты идеалист и максималист. Да и нужно ли мириться с этим? – вопрос, не дающий мне покоя до сих пор.
Также трудно не обманываться, не закрывать глаза, быть честным самим с собой.
И совсем нелегко не впадать в истерику, не лить долгие горькие слезы, не жаловаться, не обвинять кого-то, не нести крест жертвы.
Не все так могут, я смогла, но хорошо ли это, еще не поняла, потому что еще не все закончилось, не все отпустило.
И тогда, и сейчас я задавалась вопросом, что нужно слушать, разум или сердце? Ответа не знаю до сих пор, хотя тогда выбрала доводы рассудка или проще сказать - выгоду.

***

Мы споткнулись на том, что мы теперь не одни, изменившийся образ жизни изменил и нас. У нас родился сын и в слепоте счастья я не сразу заметила начавшиеся перемены.
Но сначала было только счастье.
Сразу после рождения сына положили мне на грудь, я смотрела на него и не могла понять, люблю я его или нет. Он поджимал ручки и ножки, склонял головку, норовя принять позу зародыша, и казался размером с литровую пачку сока. Почему-то в фильмах мамы сразу плачут от счастья, а я не понимала своих чувств, даже боялась до него дотронуться. Как-то была ошарашена, не могла сразу осознать масштаб явления.
Доктор бесцеремонно взял малыша за ножки.
- Осторожно, он же маленький! – неожиданно для себя заплакала я от невыносимой жалости к этому комочку.
- Спокойно, мамочка, все просто замечательно!
Позвонила моя мама с поздравлениями, я призналась ей, что не чувствую любви к сыну, что, наверное, со мной что-то не так.
- Что же ты чувствуешь?
- Только жалость, мне его жалко и все.
- И хочется защитить?
- Да, врач его так грубо взял за ножки, изверг какой-то.
- Это и есть любовь, доченька. К детям она так и начинается.
Когда Германа принесли в одежке и дали мне в руки, слезы счастья потекли сами собой, теперь уже как в кино. В груди было тесно от любви и нежности к этому человечку.
- Какой он красивый, правда? – спрашивала я у сестер и врачей.
- Очень, - улыбались они, - все дети красивые.
- Нет, мой лучше, разве вы не видите?
- Конечно, лучше!
- Я серьезно, он не красный и не отекший, не как у всех. Особенный, да?
- Да, - соглашались они, но я уже сочла их слепыми и бездушными, раз они сами не заметили, что Гера особенный.
А меня распирало! Новый полноценный мир открылся мне! Раньше мне казалось, что счастье заключается в любви и развлечениях, в общении с друзьями и путешествиях, в активной жизненной позиции, самореализации, карьере. Теперь я ощутила, что счастье - это мой ребенок, что у счастья есть воплощение, есть рост и вес. Счастье – это рожденное мною дитя. Совершенный живой механизм, усердно сопящий и сосущий собственный крошечный кулачок, развился во мне! Я его производитель! Это сложно объяснимое ощущение чуда несколько месяцев переполняло меня. Правильно говорят, таинство рождения: не было человека и уже есть, с характером, судьбой, своим местом в мире! Смотришь на ребенка и недоумеваешь: откуда взялся, утром же еще не было? Чудо. Оказывается, я жила для того, чтобы родить его, и в этом весь смысл. Моя жизнь теперь оправдана тем, что я родила человека. Можно умереть хоть сейчас или не совершить ничего замечательного в жизни, все равно жизнь уже была дана мне не зря только потому, что я дала жизнь человеку.
Мне стало ясно, что встретились мы с Игорем, чтобы родился наш сын, что благополучие нам дано, чтобы у ребенка было детство и образование определенного уровня. Наш уровень определял его уровень. Наш сын, не только мой, наш!
Меня навещали родные, я всех замучила:
- Вы что, не видите, что Герман самый необыкновенный и красивый ребенок?
- Конечно, Марточка!
- Почему тогда сами не говорите об этом, почему надо спрашивать? – возмущалась я.
Видимо о моих претензиях среди родных стало быстро известно и все наперебой стали хвалить Геру и меня заодно.
К концу выписки мне уже не терпелось оказаться дома, чтобы остаться с Игорем вдвоем и наслаждаться своим маленьким счастьем.
Для меня начался сумбурный и суматошный период, когда не понимаешь, день сейчас или ночь. Но мне все было в радость, а усталостью я даже поначалу хвасталась, вот, мол, дошла и до меня очередь страдать от лучшего мучителя на свете. Это потому, что я была окрылена своим счастьем. Почему мне казалось, что и Игорь, и все остальные должны быть также счастливы появлением малыша и ничем больше не интересоваться?
Я тащила молодого папу восторгаться пальчиками или носиком сына, звала посмотреть, как он ест, спит, смешно гримасничает. Игорь сдержанно улыбался:
- Да, прикольно.
- Возьми его, подержи, он такой славный!
- Потом, сейчас я есть хочу.
- Ути-пути, папочка кушать хочет! Сейчас мы положим мальчика в кроватку и пойдем кормить кормильца, - говорила я малышу.
Игорь морщился:
- Не сюсюкай, Март, неприятно. И почему ты стала говорить «мы» вместо «я»?
- Не знаю, само получается. Наверное, я себя от Герочки не отделяю.

Я не сразу заметила, что Игорь избегает ребенка и недоволен моей поглощенностью им. Я ожидала, что мы будем выхватывать Геру друг у друга из рук, что каждый будет норовить побыть с ним как можно дольше другого, что мы залюбим сына до невозможности, а заодно и друг друга будем душить в объятиях от избытка любви и счастья. Что мы будем вместе гулять с коляской, показывая друзьям свое сокровище, что Игорь будет звонить мне с работы и интересоваться, как ведет себя наш мальчик, хорошо ли ел и сладко ли спал. Поначалу я по инерции своих ожиданий видела в любом обращении Игоря ко мне его интерес к сыну и начинала докладывать о достижениях пройденного дня. Игорь натянуто улыбался, явно ждал, когда я иссякну, начинал говорить о своем. Я стала трезветь и была неприятно удивлена тем, что Игорь утомлен появлением Геры в нашей жизни.
Каждый из нас открывался с неожиданной стороны и давал повод для недовольства и обид другого. Но тревога тогда была еще смутной, облечь ее в конкретные слова было затруднительно, да и прозвучали бы они слишком резко, потому что все только начиналось и могло закончиться без дальнейшего развития. Мы не знали, во что это может развиться, что нас ждет.
В итоге долгожданное материнство оказалось для меня счастьем, смешанным с горечью в пропорции один к двум.
Первый год нашей родительской жизни я бы описала так.
Будни матери известны – живешь не своими интересами, а жизнью ребенка, себе не принадлежишь. Утром заваришь чай - вечером выпьешь. С первым ребенком я, как водится, была сумасшедшей мамой. Делала много лишнего от избытка ответственности, от страха что-то упустить или не додать, не доделать. Помочь было некому, родители работали, бабушка Катя болела и ослабела, а я в своем рвении прыгала выше собственной головы, делала все согласно книжным советам: разнообразный рацион, диетические способы приготовления еды, ежедневная влажная уборка, две-три прогулки в день по два часа, массаж, упражнения, закаливание, плавание и прочее. Все это стало неотъемлемой частью жизни ребенка, а я растворилась в распорядке его жизни, принадлежала сыну двадцать пять часов в сутки. На себя, любимую, тратила десять минут утром, когда красилась, и двадцать минут вечером – душ и по необходимости маникюр-педикюр.
Я очень уставала, первые месяцы жила в автоматическом режиме. Трудно. Перестроилась не сразу, не сразу поняла, что только в рекламах всегда свежие улыбающиеся мамы сидят на диванах и смотрят на всегда улыбающихся или спящих младенцев. В жизни мамы похожи на загнанных лошадей. Вскоре я ощутила, что мне нужна хоть какая-нибудь помощь, хоть моральная поддержка, хоть иногда, что быть всегда одной с ребенком невероятно тяжело, особенно если до этого жизнь била ключом. Я с Герой была совсем одна, круглые сутки месяц за месяцем. Игорь все время пропадал. Мне звонил только по делу, надо ли что-нибудь купить. И я с ним общалась все больше по существу и коротко: кушать будешь? давай съездим в магазин, не шуми, ужин в духовке… Личное общение у нас проходило наспех, пока Гера спит, и я не отключилась. При этом я хронически хотела секса, оказывается, во время кормления грудью, рефлекторно сокращается матка и вызывает сексуальное желание. Удовлетвориться полноценно я не могла из-за собственной усталости, мне не хватало на это энергии. Тяжело. Я понимала, что и Игорь не удовлетворен полностью, что ему мало. Если бы у меня была помощь!
- Ты не мог бы приходить пораньше? Посидел бы с Герой, я бы столько дел переделала и вечером была бы свободной, а то я могу хозяйничать, только когда он уснет, и совсем уже устаю.
Какое-то время Игорь приходил рано, устраивался с ноутбуком поудобнее и занимался своими делами. Геру располагали рядом с ним, и он агукал в свое удовольствие. Когда приходило время укладывать сына спать, все дела у меня были уже переделаны. И мы с Игорем проводили время, как хотели, разговаривали, валялись в постели. Но потом Игорь сказал, что у него не получается быть раньше, есть дела и мой кратковременный рай закончился.
Я снова превратилась в загнанную лошадь. Посижу, бывало, пошмыгаю носом от устрашающей мысли, что еще несколько лет будет этот же постоянный аврал и цейтнот, а потом гляну на сыночка, поцелую, он меня обслюнявит всю, и я уже счастлива. Не могла надышаться его детским запахом, нацеловать его пушистую головушку и теплую шейку, мое счастье! Как я нужна ему, пропадет без меня! В нем же и черпала силы.
Никого трудностями материнства не удивишь, конечно, с одной стороны, я втягивалась, с другой, усталость накапливалась. И все больше я замечала отстраненность Игоря. Меня начало угнетать то, что в своем нынешнем мире я одна, без его помощи, поддержки, улыбки, внимания, без его физического присутствия дома.
Интересы Игоря практически не изменились. Он по-прежнему был занят собой. Был среди людей, новостей, событий, действий. Смеялся, шутил, одним словом, - жил. Я стала слышать от него неожиданное и обидное:
- Март, приду поздно, в бильярд с Саней поедем, он за мной заехал, - звонил он.
- В бильярд?
- Ну да.
- Я думала, тебе домой не терпится приехать, нас повидать.
- Не терпится, быстро поиграю и приеду.
«Какой странный Саня, не знает, что ли, что у нас малыш!» - мысленно упрекала я его. – «Ну, ладно, раз приехал, пусть поиграют»
Я оказалась наивной, потому что Игорь сам искал развлечений и звал друзей, в конце концов, он мог отказаться от приглашений.
- Марта, - звонил он в очередной раз, - мы с ребятами договорились в «Колбасоффе» матч посмотреть, не жди меня, ложись.
- Игорь, ты же позавчера был в «Дурдине»!
- И что? У меня какие-то ограничения?
- А как же мы? – говорила я то, что чувствовала.
- А что с вами?
- Мы же дома.
- Ну и хорошо, ложитесь спать.
Что тут скажешь? Я не могла выразить свое недоумение и жалобу иначе, кроме как вопросом «А как же мы?» Говорить Игорю, что, по сути, он бросает нас, что ему интереснее не с нами, мне казалось резким, провоцирующим конфликт.
- Март, собери мне вещи, я поеду на выходные к Олегу на дачу, попариться зовет. Я прям на минуточку заскочу с работы, вещи заберу и поеду.
- Игорь, ты снова от нас уезжаешь?
- А что? Надо в магазин? Вчера же ездил, все привез.
- Не надо.
- Тогда зачем я нужен?
- Как зачем?
- Я и спрашиваю, зачем?
- Просто так, с нами побыть, - я понимала, что звучит это глупо, но терялась и не знала, как иначе выразить свои чувства.
- Завтра приеду и побуду с вами, какие проблемы?
Найдется ли женщина, которую не удивит, не огорчит, не обидит, не заденет такое поведение мужа, любимого мужчины, отца ребенка? Меня оторопь брала от того, что Игорь, словно не видит сына в своей жизни, что появление ребенка не повлияло на него, что у него не возникает желания понянчить малыша, провести с ним время, подержать на руках, поспешить домой. Если я давала ребенка ему в руки, мне его быстро и с облегчением возвращали. Кошмарная ситуация, не знала, как реагировать и как быть.
- Ты любишь Геру? – спрашивала я, снова понимая, что это глупо.
- Ну да, конечно. Леша сегодня зовет к себе на шашлыки, сказал, что купил австралийскую баранину, бакинские помидоры и молодой чеснок. Просил заехать по пути за лавашами, чтобы горячие были.
- Просил заехать? То есть ты согласился?
Игорь пожимал плечами, мол, само собой, почему нет.
-А я?
- Поехали! Мы же всегда вместе ездили!
- Ребенка с собой?
Игорь скисал, вздыхал, прятал глаза. В интересной жизни семья стала помехой, обузой и докукой.
- Что теперь, не ехать, что ли? Они же лавашей ждут.
- Разберутся с лавашами, - начинала нажимать я.
- Как-то некрасиво получается.
- Все прекрасно знают, что у нас маленький ребенок, и мы себе не принадлежим.
- Не, ну я же мог бы поехать.
- У тебя ребенок.
- Ты же с ним сидишь.
- Ты посиди, наверное, ты весь день всей душой скучал по нему и рвался домой.
- А ты что будешь делать?
- Ничего, в ванне полежу.
- Назло мне, что ли? Сидела себе, сидела, а теперь меня увидела и сразу надо ничего не делать? Мне домой не приходить, что ли?
Тупик. Любые объяснения бесполезны. И так постоянно.
- Я сама позвоню Леше и откажусь от приглашения, - давила я.
Игорь обижено махал рукой, мол, делай, что хочешь, раз все так плохо в жизни. Дважды я отменяла его развлечения, потом разговоры о веселом времяпрепровождении прекратились.
Скоро Игорь начал жаловаться, что его загоняют в западню, лишают радостей.
- Так устал сегодня, думал, под телевизором полежу, отдохну, а тут вы! – говорил он раздраженно.
Ужасно обидно это его «а тут вы», но я оправдывала Игоря усталостью, предпочитала не акцентировать на этом внимание, не придираться к словам. Мне казалось, что присутствие бодрого и спокойного сына улучшит настроение Игоря, мне всегда улучшало:
- Я тебе Геру рядом положу, ты телевизор смотри и ему нескучно будет, а я в кухне полы протру, ужин готовила, надо прибрать.
- А можно меня не напрягать? Я же сказал, что хочу отдохнуть. Один. Один, понимаешь?
Если я все же просила его приглядеть за сыном, то часто он еле сдерживал себя, готов был взорваться:
- Мне домой не приходить, что ли? Не втягивай меня в ваши дела.
Он разделил нас на себя и меня с сыном. И я – неотъемлемая часть ребенка – постепенно становилась в тягость, я чувствовала это. Я превращалась в укор его желанию оставаться беззаботным.
- Ты же хотела ребенка, сиди теперь с ним, я причем? Почему мы оба должны страдать? Я приношу деньги, мои обязанности выполнены.
- Приехали, как говорится! Разве ты не хотел ребенка?
 Игорь пожимал плечами:
- Почему не хотел? Хотел. Пусть будет.
- И почему страдать? Герман причиняет тебе страдания?
- Не надо из меня монстра делать, - Игорь отводил взгляд, начинал куда-то собираться, спешить.
Он теперь был постоянно занят, всегда отсутствовал, не смотрел в глаза, вздыхал.
Со временем наступило неизбежное – я была выбрана виноватой и неинтересной. Стала слышать, что со мной неинтересно, не о чем поговорить, я отстала от жизни, не на волне, не смеюсь, не шучу как раньше, вечно хочу спать.
- Ты перестала существовать как личность, - было сказано мне.
- Действительно, я растворилась в ребенке, но, может быть, это нормально? Это же не навсегда, на пару-тройку лет. Если бы ты делил со мной радость и ответственность, было бы легче и счастливее, незаметнее. Ты мне только пеняешь и винишь неизвестно в чем.
- Это женские дела, я зарабатываю.
Я растерялась и стала сомневаться в себе, права ли. Упреки, что я стала неинтересной, занозой сидели в мозгу. Сама уже скучала по собственным интересам. Иногда спрашивала себя: что я любила, чем интересовалась, за какими новостями следила? Не помню. Сплошные пеленки, ползунки, машинки, прививки, прогулки, коляски, слезы в три ручья, уговоры. Бесконечный бег белки в колесе, только в колесе, без других дорог. Иногда от одиночества и бессменной вахты я уставала настолько, что было желание спрятаться в шкаф или умереть на несколько часов. Хоть изредка побыть бы среди взрослых людей, взрослых вещей, во взрослом мире, вспомнить себя, свои интересы, посмеяться шуткам. И хоть иногда кто-нибудь, кроме меня, брал бы ребенка на руки.
- Если бы я видела, что ты рад семье, любишь сына, спешишь к нам, интересуешься нами, мне было бы намного радостнее, я не чувствовала бы себя одной.
- Я устаю на работе, и мне хочется отдохнуть, придешь домой, а тут вы. Ничего интересного.
Так обидно было такое слышать. Он приходит домой, а тут мы!
- И вообще, ты стала такая отрезанная от жизни.
- Я в последнее время в курсе всех мировых событий, просто как никогда в своей жизни! И могу поддержать любую тему.
Вечером я кормила Германа сидя на диване у телевизора. Он засыпал, плохо сосал, я его будила, чтобы еще поел, а он все норовил уснуть под теплой грудью, обманув желудок парой глотков молока. Длилось это около часа, так что я успевала пересмотреть все новости всех каналов.
- Я знаю больше тебя.
- Это не то, ты людей не видишь, в жизни не участвуешь, а говоришь только о том, как Герка ест, что уже умеет, как будто это не само собой происходит.
- С мамами на площадке общаюсь.
- Опять же про подгузники!
- Такой период, ничего страшного. Путешествие по Амазонке буду обсуждать позже.
- Когда я гостей привел, ты почти все время с ребенком в его комнате просидела, некрасиво села вела.
- Так он же плакал, вот я его и унесла, не за столом же в компании ему реветь. А Таня с Андрюшей сами родители, прошли все это и понимают.
- Положила бы в кроватку, поплакал бы и перестал.
- Ну как так можно?
- Говорю же, ты изменилась и не в лучшую сторону.
Что тут скажешь? У каждого своя правда.
Игорь приводил мне примеры других матерей, которые после родов выходили на работу и жили полной жизнью.
- Не надо быть наседкой, дети сами прекрасно растут.
- Может быть, чьи-то и растут, но я своего сама кормлю и не вижу причины не делать этого! То, что тебе это скучно, не причина.
- Ты совсем на меня внимания не обращаешь. Носишься с ребенком только. Если бы отдала его в ясли, мы бы по-прежнему были всегда вместе.
- Может, проще его в детдом сдать? Или убить? Все внимание тебе бы доставалось.
- Ой, ну тебя! Что ты с ним носишься? Разбаловала совсем, как увидит тебя, так орет.
- Я его мама, я кормлю грудью, он знает меня, а плачет, потому что разговаривать не умеет, это его единственный способ выразить свои чувства и желания.
- Нечего его баловать. Не хочешь в ясли, возьми ему няню.
- Няню, может, попозже возьму, только для прогулок, но еще подумаю, уследит ли.
- Ну, это твоя проблема. Вообще, все твои проблемы у тебя в голове.
- У меня проблемы?
- У многих вон няни и кормят смесями, а ты старомодная какая-то.
- И слава Богу!
По отношению ко мне Игорь занял какую-то наступательно - обвинительную позицию.
- Какая разница, кто сидит с ребенком, занимается с ним? Он все равно ничего не понимает. Найми тетку какую-нибудь и освободи себя, - не раз говорил мне Игорь.
- Разница такая же, как в вопросе, на чем лучше ездить, на Порше или Запорожце. И потом, тебя кто воспитывал и облизывал с головы до ног, мама любимая и родная или чужая женщина? Евгения Федоровна не работала, вместе бабушкой Катей тобою занималась. Ты залюбленный вдрызг.
- Из-за тебя меня спрашивают, почему я один приехал. Приходится как-то оправдываться. Почему я должен оправдываться? В чем я виноват?
- В том, что ты не отец.
- Вот не надо сейчас! Я оплачиваю все расходы, обеспечиваю вас.
Ни к чему мы так и не пришли, каждый оставался при своем мнении, своих обидах и претензиях к другому. И переломить тенденцию не могли, не знали как. Разрушающая сила набирала обороты.
Я стала замечать, что мне врут. Игорь начал довольно часто приходить очень поздно, говорил, что задержался на работе, потом еще что-то куда-то отвозил и прочее. Но иногда в разговоре со мной или по телефону он проговаривался, что, мол, не выспался, голова болит, вчера до трех ночи сидел в баре, поздно лег, а утром ребенок разбудил. Оказалось, посещение ресторанов, бильярдов и прочих радостей не отменилось, а скрывалось, если же становилось известным, то оправдывалось нелепо, вроде, случайно туда зашел. Во мне поселились недоверие и обида, разве такими должны быть отношения любящей пары, молодых родителей? А в Игоре появилось желание освободиться от чувства вины, для этого была выбрана виноватая – я, этот его настрой я хорошо чувствовала.

Вот так пришел мой черед узнать, как портятся отношения и как живется в плохих отношениях. Довольно стандартная и распространенная ситуация по схеме «Муж познается в декрете».