Очень жаль

   Муха явно была «под мухой». Выплясывая гопака подле оконного стекла, она гудела и плевала слюной, пачкая недавно вымытое окошко.

   Глядя на муху, мне припомнился мой первый танец. Нет, он не был разнузданным или непристойным, более того, - он даже не состоялся, но сыграл в моей жизни определённую, быть может, даже решающую роль.  Это как распутье: налево пойдёшь, кавалера найдёшь, направо - кавалериста, а  по дороге прямо поджидает, наверное, вороной, с настоящим синим отливом. Всё, как в жизни.

  Дело было в одна тысяча семьдесят первом году. Между последней перед ремонтом бассейна тренировкой и поездкой в экспедицию на Соловки оставался целый месяц, и дабы я не болталась без дела, в сотый раз перечитывая «Бедные люди» и заметки о Сахалине дальнего, но любимого родственника, мать навестила председателя профкома завода под зудящей по-мушиному аббревиатурой ВЗПП [вэ-зэ-пэ-пэ] и раздобыла мне, - совершенно бесплатно! - путёвку в пионерский лагерь.

- Мам! Я не поеду!
- Вот ещё! Без разговоров! - Сказала, как отрезала мать.
- Ну это же двадцать один день! - Возмутилась я.
- Ты неправильно считаешь. - Возразила родительница. - Не двадцать один день, а всего лишь три недели.

- А мне надеть нечего! - Нашлась я. - У меня спортивных купальников четыре, а платья ни одного! Тут на обороте путёвки написано, что нужно с собой брать, так что я не еду!
- Едешь. Бабушка уже сострочила тебе пять штук, с юбочками в оборочку.
- Что?! - Чуть не заплакала я. - Какие оборочки?! Куда я ножик положу?
- Никаких ножиков! - Рассердилась мать. - Может быть, хоть эти три недели ты будешь вести себя не как мальчишка.

   С чемоданом, набитым девчачьим тряпьём и ножиком, спрятанным между трусиками и пилоткой, я уныло махала из окна автобуса сияющей от удовольствия матери.

   По приезду на место, я выудила из вещей ножик, и пока остальные ребята знакомились друг с другом, принялась остругивать кусок коры. В моих мечтах это был корабль, или по-меньшей мере лодочка, а уж как оно было на самом деле, теперь и не припомню.

   Дни медлили с закатами, дела вырвавшийся из домашней обстановки ребятни меня занимали мало, и я по-прежнему мастерила свою флотилию где-нибудь в уголке.

   Единственным светлым пятном на фоне скучного, утомительного отдыха, оказалась «Зарница». С беготнёй по лесу «в разведчиков» и полевой кухней. Старшим отрядам даже позволили пострелять по мишеням. У солдатиков, которых приставили присматривать за юными бойцами, был жутко важный и немного насмешливый вид. Помнится, я подошла к одному и попросила дать мне винтовку.
- Девчонка! Куда ты лезешь! Иди-ка лучше в куклы играть! - Попытался отогнать меня солдатик, но я была настойчива.
- Ну, ладно, уговорила. Вот тебе три пули. С тебя хватит, всё равно не попадёшь.
- С пятнадцати метров в мишень?! Вы смеётесь? Да легко! - Уверила я, привычным движением разломила винтовку, и спросила, - Спички есть?
- Ты куришь?! - То ли ужаснулся, то ли восхитился боец.
- Вот ещё! - Презрительно скривилась я. - Подводники не курят. Пристрой-ка лучше спичку рядом с мишенью. Серой кверху.

   Боец с опасением оглядел меня, но повиновался. Почти не целясь, с первого выстрела я пробила центр мишени, а вторым подожгла спичку.

- Вот так! - Лихо стукнув пяткой о пятку, я протянула винтовку солдату.
- А третью? - Кивнул он на горошину пули, что сиротливо лежала на огневом рубеже, как на прилавке.
- Третью пулю можешь оставить себе! - Гордо позволила я. - На память!

   Вечером следующего дня в лагере были танцы. Девочки и мальчики прятались друг от друга до поры, дабы поразить своим видом. Мальчишки расчёсывались на бок мокрой расчёской, а девчонки обменивались нарядами и скребли голубую побелку со стен, натирая ею веки.
Идти на танцы совершенно не хотелось, но вожатый отказался оставлять меня в корпусе одну:
- Ну, что ты в самом деле! - Уговаривал он. - Все дети, как дети, а ты... А! - Вдруг догадался он. - Ты, наверное, не умеешь танцевать!
- Почему это! - Обиделась я. - Умею! Вальс. Раз-два-три, раз-два-три...
- Так это всё равно, что не умеешь. На наших танцах вальс не играют.

   Под разговор с вожатым, мы дошли до огороженной ажурным заборчиком поляны, за которой уже топтались в такт музыке дети всех возрастов и комплекции, а взрослые следили за порядком, стоя тут же, неподалёку.
- Как зверинец... - Пробормотала я, и вожатый, усмехнувшись, перестал меня подталкивать ко входу на площадку.

   Среди топчущихся...  Нет - среди танцующих я заметила красивого парнишку. Несколько девочек крутились подле него, обращая на себя его внимание, но он почему-то всё время оглядывался в мою сторону, а когда музыка стихла, направился прямо ко мне, и спросил:
- Пойдёшь со мной?
Я смутилась от неожиданности и губы, минуя сознание, произнесли:
- Не будучи представленным?!
Парнишка явно не ожидал отказа, а такого - тем более. Обзови я его дураком, он бы понял, ещё бы и посмеялся. Теперь же, стоя рядом, он молча плавился от стыда, и не мог вернуться к танцующим. 

   Надо ли говорить, что меня больше никто, ни разу не пригласил на танец. Не в том пионерском лагере, а вообще никогда, в течение всей жизни после. Думаю, вальсировать я давно разучилась, потоптаться не довелось, так что скорее всего я опять сказала бы «Нет!», но всё же, всё же, всё же. Очень жаль.

   ...Муха явно была «под мухой». Выплясывая гопака подле оконного стекла, она гудела и плевала слюной, пачкая недавно вымытое окошко. Мухе не нужна была пара. Мухе было хорошо и одной.