Студентка из провинции. У нас в общежитии...

    Моя подруга Нила Соколова на фоне скромного
уюта  нашей двадцать третьей комнаты



         Мы перебираемся в общежитие

     И всё же, какое это замечательное время – студенческие годы! В нём, в этом времени, столько нового, столько чудных и разных впечатлений, что просто невозможно долго пребывать в меланхолии. Например, что значит получить общежитие после двух лет проживания на углах? Проситься к дяде, где в тёмной проходной комнате жила бабушка, кровать и сундучок  которой стояли рядом с обеденным столом? Там просто не было места для меня.

     И вот, в начале третьего курса деканат и студсовет решили поощрить двух мало обеспеченных отличниц: Нила и я получаем места в общежитии нашего факультета на Манежной, 26.Напомню читателям, что на втором курсе мы с Нилой снимали комнату на троих в аккурат над квартирой дяди.  Жаль, конечно, что теперь я реже буду видеться с дядей и бабушкой, не смогу я так часто «ск;кнуть на угол за франз;лей» или на Привоз за «бичк;ми», но зато в общежитии так весело, студенческая жизнь там бьёт ключом. И платить за это счастье всего десять или пятнадцать рублей!

    Такие мысли теснились в моей голове, когда мы радостно перетаскиваем свои пожитки в большую комнату №23 с широченным балконом на втором этаже, где у каждой будет СВОЯ кровать с панцирной сеткой! Ничего, что в этой комнате, кроме нас, живут ещё одиннадцать (!) девушек третьего, четвёртого и пятого курсов. Зато в комнате было целых три стола: для занятий и для еды, а за занавеской нашлось место и для нашей кастрюльки, двух тарелок и двух стаканов. Для одежды тринадцати девушек было целых два гардероба, а бельё и прочую мелочь можно хранить и в чемоданах под кроватями. Конечно, кровати занимали б;льшую часть комнаты, располагаясь и вдоль стен, и спинками к стене, и за шкафами, отчего комната напоминала госпиталь времён войны, но девушки украсили её занавесками, надкроватными ковриками и кружевными накидками на подушках.

     Кроме нас, в комнате проживали ещё пять третьекурсниц: Алла Романюк, Элла Мяснянкина, Римма Снегирёва, Риммочка Цомартова и Валя Гавриленко. Остальные девушки были старше. Среди пятикурсниц мне хорошо запомнилась  Клара Толн;и, студентка из Венгрии, ладненькая девушка небольшого роста. Она уже свободно говорила по-русски с некоторым акцентом (пятый курс всё-таки). Меня, помню, поразило её красивое нижнее бельё: атласные лифчики, сшитые вместе с коротенькой сорочкой, кружевные трусики. Всё это было так не похоже на наши мадаполамовые лифчики с чашками в виде пирамиды, на неуклюжие «комбинации» и «триколики». Клара рассказывала:
- Я покупала это… и это… и это…в детском универмаге. Наше правителство хочет болше дети, поэтому дла дети всё так дёшево! Это – два форинта, это – один форинт, да! Юбка, джемпер – тоже!

   Мы поражались и восхищались венгерским правительством. Иногда к Кларе заходили её земляки, венгерские студенты, красивые и хорошо одетые ребята (неужели тоже из детских магазинов?!). Запомнился самый видный парень, Арпад Ковач, Кларин жених. Вообще, в те годы в вузах Одессы училось много студентов из стран Восточной Европы, из Китая и Северной Кореи. На нашем курсе училось двое чехов: высокий Машичек и низенький Машек. На танцах в рабочей комнате поражала своей красотой и смоляными кудрями румынка Иляна Думитреску. Словом, это был молодёжный студенческий интернационал! Жили в двадцать третьей комнате и две совсем взрослые студентки-трехгодичницы Надя Логунова и Аида Пушкова. И стали мы жить-поживать в этом замечательном  общежитии.

        Будни

  Начались серьёзные занятия уже гораздо ближе к нашей будущей специальности.  Пошли основы радиотехники, Усилители, выпрямители, радиоприёмные устройства,
антенны, распространение радиоволн, радиовещательные студии, акустика  и т.д.  Нас стали приучать сначала  к курсовым работам, а там и к проектам.  Всё это было интересно и довольно трудно, без дураков. Многих неудачников мы уже не досчитались. Но параллельно шла обычная жизнь здоровых молодых людей с их   хорошим аппетитом и желанием быть не хуже одесских пижонов.

    Ну, для нас дешёвой одежды никто не припас, дешёвой студенческой столовки на Манежной не было,  поэтому в целях экономии мы сколотили продовольственную коммуну из шести обитательниц двадцать третьей. В неё вошли наша Риммочка Цомартова, Римма Снегирёва из РС-56, мы с Нилой,  Надя Лагунова и Аида Пушкова. Эллочка и Аллочка не вошли в нашу коммуну, потому что они не хотели тратить время на пустяки: они всё время учились. Итак, мы сложились по сто рублей из нашей сентябрьской стипендии (уже 460 рублей обычная и 565 – повышенная), купили сообща примус и потеснили другие примусы на общей кухне. Примусы там стояли рядком на столе, обитом оцинкованной жестью. Рядом был кран с «отливом». Вот на этой технике дежурная по коммуне должна была готовить еду для нас из продуктов, купленных на Новом базаре и в бакалее.

   Ходить на базар и куховарить приходилось почти каждый день, потому что холодильников в общежитиях (да и в квартирах большинства горожан) в 1955 году не водилось. Мяса, масла и молочных продуктов в те годы в одесских магазинах тоже не водилось, это покупалось на базаре. Мы учились у одесских хозяек, которые, не обращая внимания на укоризненные взгляды торговок, долго и вдумчиво терзали пальцами куски мяса, висевшие на крючках над прилавком, нюхали рыбу и рассматривали её жабры и глаза, сладострастно растирали языком творог и масло...

    Бедной дежурной частенько приходилось пропускать лекции, чтобы накормить коммуну. Помню, чтобы купить двенадцать дешёвых «казённых» котлет, я отправилась в кулинарию на Дерибасовской угол Ришельевской часов в пять утра и выстояла там до десяти утра огромную очередь. К счастью, котлеты мне всё-таки достались, хоть и с последнего противня.


   Нет, наша коммуна была замечательной! Мы соревновались, у кого обед вкуснее, мы вспоминали, чем нас кормили мамы, и старались воспроизвести их блюда, мы гордились своей экономностью и аккуратностью. Наш примус и кастрюли мы начищали толчёным кирпичом. К слову, в общежитии сурово правил студсовет, который придирчиво следил за порядком. По пятницам в комнату являлась санитарная комиссия:
- Ну, девчата, когда полы мыли?
- Вчера!
Полы, действительно, блистали свежестью, не придраться.
-А пыль вытирали?
- Вытирали!
- Посмотрим, посмотрим…

Пыли нет ни на подоконниках, ни на спинках кроватей и стульев, но член комиссии запускает руку за тыльную сторону кроватной рамы и торжествующе показывает палец с предательской пылью.

- Так и запишем: в двадцать третьей комнате обнаружена пыль!

    Мы с ног сбивались в поисках пыли, чтобы занять приличное место в графике, который обновлялся еженедельно. На кроватной пыли нас больше никогда уже не могли поймать, но в следующий раз пыль была обнаружена в дальнем углу на крыше гардероба. Иди знай, как говорят в Одессе…

      Словом, в комнате царила неправдоподобная чистота. Чисто было и во всех общих местах. Не могу передать, какой ужас я испытала, зайдя однажды году в 90-м на кухню своих студенток в Лестехе: из забитого мусоропровода водопадом на полкомнаты растекались отбросы, когда-то белая газовая плита целиком заросла чёрным жиром. В безобразно грязном туалете при комнате не работал слив… У нас не было ни мусоропровода, ни газа, ни туалетов при комнатах, может быть, поддерживать порядок поэтому было проще?

      Ускоренницы Надя Лагунова и Аида Пушкова, которые уже закончили техникум и успели поработать в учреждениях связи, были гораздо старше нас и относились к нам по-матерински. Особенно строгой мамой была Надя. Немногословная, с гладкой причёской и с северным говором, она была ужасно правильной. И хотя мне порой доставалось от неё за мои романтические увлечения, я храню мельхиоровую ложку, которую они с Аидой подарили мне в день рождения. Долго хранилось у меня и тоненькое золотое колечко с сиреневым камушком, которое девочки подарили мне вскладчину на двадцатилетие.

           Мои авантюры

    В зимнюю сессию, когда было холодно и не хотелось никуда идти, мы устраивались в чьей-нибудь кровати вчетвером (по двое с каждой стороны), укрыв все ноги одним одеялом. В таком ковчеге, обложившись учебниками и конспектами, мы готовились к очередному экзамену: читали вслух чей-то лучший конспект, обсуждали прочитанное и записывали по памяти вывод самых трудных соотношений. Утром в день экзамена Нила и я поднимались часов в пять-шесть и в потёмках шли в пустую рабочую комнату, чтобы повторить весь материал, затем шли сдавать, иногда без завтрака. Запомнился один смешной эпизод.

    В тот день мы сдавали экзамен по ТОЭ (теоретические основы электротехники(, по самому трудному разделу –по теории поля. Эти градиенты, дивергенции, роторы и тройные интегралы по контуру совершенно измотали меня. Поднялась в пять, но так получилось, что мне выпало сдавать в числе последних. В три часа дня я вышла из аудитории с пятёркой, но совершенно без сил и едва доплелась до общежития. А тут в комнату зашла на огонёк наша староста Мила Цыбулько, которая недавно неожиданно для всех нас вышла замуж. Девочки с интересом вникали в кое-какие подробности из жизни новобрачной, рассматривали иллюстрации из только что вышедшей в свет чешской книжки «про это». То ли от голода, то ли от этого разговора, но мне стало как-то нехорошо, а когда меня пригласили взглянуть на картинку, я только успела пролепетать: - Девочки, как вам не проти… - тут у меня сильно зашумело в голове и свет померк. Отбросив книжку, перепуганные девочки стали вытаскивать меня из узкого промежутка между посудным столиком и шкафом, куда я завалилась. То-то потом смеялись надо мной!

   В той двадцать третьей комнате со мной случилось ещё одно трагикомическое происшествие. В летнюю сессию, перед последним экзаменом по ТОР (теоретические основы радиотехники) у грозно-прекрасного доцента Среднего, я имела неосторожность в жаркий день купить и съесть пирожок с мясом, а потом – такую же неосторожность пожаловаться в нашем медпункте на расстройство. В результате я оказалась в инфекционном отделении старинной городской больницы на Коганке,. Меня поместили в многонаселённую палату на третьем этаже. И потянулись долгие дни бессмысленного существования. Как водится, каждая страдалица рассказывала свою историю болезни. Одна полная дама говорила:

- Керченские селёдочки! Малосольные, жир с них прямо капал…
Другая дама, такой же комплекции, возражала ей:

- Ой, что вы мне рассказываете?! В голове у селёдки таки есть яд! Вот я взяла на Привозе рыбу, так бычки просто трепетали! Тре-пе-та-ли! Пожарила с помидорами – и вот…

   На таком фоне мой пирожок с мясом просто не смотрелся. Через день я уже чувствовала себя вполне здоровой и стала проситься домой, экзамен ведь - великий и ужасный ТОР! А тут ещё привели новую больную с диагнозом паратиф! Это слово не на шутку испугало меня. Но мне объявили трёхнедельный карантин! Надо бежать, а на мне только больничная рубашка и халат, все мои вещи сданы сестре-хозяйке! Посетителей не пускают совсем. Короче, на другой день я спустила из окна бечёвку и верная Нила привязала к ней пакет с платьем и босоножками. С бьющимся сердцем, держа пакет под халатом, я прокралась мимо поста в раздевалку, быстро переоделась и с независимым видом вышла на улицу. Ещё десяток метров шагом до ворот, а там мы с Нилой бегом на двадцать восьмой номер трамвая и - в общежитие.

   Не успела я отдышаться и смыть с себя больничные миазмы, как наблюдатели донесли, что к общежитию подъехал фургон с красным крестом. Я пулей вылетела чёрным ходом во двор общежития и притаилась под кустами акаций. Надо мной был открытый балкон нашей комнаты и до меня доносились чужие сердитые голоса. Наконец голоса стихли, но ещё с полчаса я сидела в кустах, боясь показаться на глаза коменданту общежития. Нила появилась на балконе и стала высматривать меня. Когда я вернулась в свою комнату, девушки наперебой стали рассказывать, что приехавшие санитары пугали их тем, что я жутко заразная и всех заражу, потом сказали, что я украла больничные простыни и непременно обокраду подруг, поэтому, как только я появлюсь, немедленно отвести меня в больницу в принудительном порядке. Я опешила. Спасибо Ниле за веское слово: - Ерунда всё это! Никуда больше не ходи!

   А экзамен я через несколько дней сдала самому  труднопроходимому доценту с обманчивой фамилией Средний.