ДОЛЯ, часть 2... Прощай сын и брат.. 2. 2

ЧАСТЬ II. «...ПРОЩАЙ, СЫН И БРАТ...»
II.2
Петроград, апрель 1916
– Ты возмужал, – стянув с носа платок, произнёс отец и ещё раз крепко обнял Алексея .
– А ты все такой же, – слукавил Иванов-младший и удивлённо спросил: – Почему ты в перчатках? Что, так холодно? Вы не топите? В парадной холод собачий...
– Пойдём, что мы в дверях... Весна началась, решили, что дров меньше расходовать надо. Мы топим сейчас только камин в кабинете, там, где Аня, и на кухне, пока готовится что-нибудь...
– Что у вас тут происходит? Как Аня? Что Лиза, скоро приедет?
– Пойдём, пойдём, Аня-то как обрадуется, – Пётр Алексеевич немного суетливо потащил сына по коридору. – Ты только нос чем-нибудь прикрой, она ругается, когда без защиты вхожу...
Прислонив к носу перчатки, Алексей шагнул в кабинет. По сравнению в коридором здесь было очень жарко и очень душно. Сестра, слава Богу, была жива, при памяти, но выглядела как скелет, обтянутый прозрачной тонкой кожей. Она заплакала, увидев младшего брата...

Через два часа, кое-как, с криками и гиканьем помывшись холодной водой, приготовив чай и лёгкую закуску из имеющихся запасов, подпоручик Иванов слушал рассказ о столичной жизни...
Сестру привезли в Петроград в середине марта, тем же санитарным поездом, в котором она служила. Тяжёлая форма тифа. Видимо, подхватила, когда оказывали помощь в дезинфекции помещений после пленных румын. Почти все они переболели тифом и всё ещё были источниками заразы.
– Как же так, – возмутился Алексей, слушая рассказ Анны, – ведь есть же специальные дезинфекционные команды, а у вас санитарный поезд, вам не положено!
– Что ты, Алёшка! Мы не могли ждать. Будто сам не знаешь! Врачей не хватает, прифронтовые лазареты все забиты, столько тяжелораненых! Огромный поток! Особенно после наступления. Немец как начнёт лупить своей артиллерией, так мы еле успеваем грузить и в тыл транспортировать.
Алексею стыдно было признаться, что ничего подобного он не знает, что год службы прошёл как на курорте, среди скуки и пьянства. А первые свидетельства и последствия кровопролитных боёв увидел только по дороге домой. Перевёл взгляд на отца – это действительно говорит их Аня, рассуждает, как заправский бывалый солдат?
Пётр Алексеевич кивнул и подтвердил с гордостью и болью в голосе:
– Я за эти дни уже привык к её окопным словечкам. По природе своей я консерватор, – продолжил Иванов-старший, – и считаю, что у женщины своё предназначение в жизни. Хотя в трудный для Родины период каждый должен приложить усилия и оказать посильную помощь. Но я совсем не понимаю, почему всю эту кровь и грязь должны вывозить молоденькие девочки из благородных семей. Представь себе, Алексей, в их санитарном поезде даже все нижние чины – дворяне и дворянки, только четыре доктора из мещан, да истопник – калужский крестьянин. Как, скажи мне, как это можно было допустить?
– Папа, я тебе уже объясняла, что все сильные и боеспособные мужчины, и дворяне, и мещане, и крестьяне, давным-давно в окопах сидят, воюют и гибнут. И потом, кто же кроме дворян, по-твоему, должен служить в императорском санитарном поезде?
Петр Алексеевич оставил этот вопрос без ответа, только сокрушённо покачал головой.
– Так вот, Алёша, тиф оказался очень дрянной болезнью. Но я, хоть и болела долго и тяжело, обошлась без рецидивов. Мне повезло, в нашем поезде только я одна заболела, так меня в отдельное купе поместили и ухаживали, как за родной. И здесь, в Питере, к счастью, не в общий барак засунули, коллеги мои уж расстарались. Знаешь, что в Первой петроградской гимназии теперь лазарет? Вот меня туда и свезли, часть корпуса для инфекционных выделили. Мы там вперемешку лежали: и тифозные, и дизентерийные, – но друг от друга не заразились, потому что гигиена там! С едой только плохо, в основном жиденький суп с рисом и сухарики. Слабость теперь сильнейшая. Но сейчас я себя вполне сносно чувствую. Спасибо папе, дома и впрямь стены помогают. И прививка, возможно, помогла. В вашей части уже сделали прививку от тифа?
– Нет, какую прививку?
– Как? Ты не знаешь? Обязательно добейся, чтобы тебе сделали!
Пока сестра с энтузиазмом рассказывала о вакцинах, изготовляемых лабораторией Военно-санитарного учёного комитета под руководством И. Ф. Рапчевского, Алексей с мукой в сердце рассматривал её. Волосы блёклые, коротко острижены, запавшие глаза, прозрачная сероватая кожа, худющие руки. Вся закутана во всевозможные тёплые кофты, каких он сроду на ней не видел. При такой-то жарище в кабинете! Это означает – повезло?
– Бра-ат! – позвала Аня. – Ты меня ещё слушаешь?
Алексей кивнул.
– Ты не волнуйся, если полностью соблюдать правила, то совсем не заразишься, да и я почти поправилась. Папу, вон, обучила всем приёмам дезинфекции и защиты. Он ничего, молодцом держится, не заболел...
– Со времён Петра I лучшее дезинфекционное средство – чарка хорошей водки, – засмеялся их отец. – Вот только на слуг наших никакие доводы не подействовали.
– А что случилось, в конце концов? Почему такое запустение? – спросил Алексей. – Где все? Почему в квартире холодно, ни продуктов, ни дров?
– Эх, Алёша, не справился я с хозяйством без вас, молодых, – вздохнул тяжело отец...
К моменту возвращения Ани в доме служила проживающая с ними горничная-кухарка Любаша. Каждый день приходила медицинская сиделка, Антонина Николаевна Кравченко, и, по надобности, поднимался дворник Демьян, он же главный домовой истопник.
Человек Демьян был пожилой, но очень справный. И только один изъян портил Демьяну и всем окружающим жизнь – периодические запои. После каждого праздника. А к праздникам дворник относил не только великие христианские дни вроде Рождества, Крещения, Пасхи, Троицы, всех трёх Спасов, Покрова и т. д., но и свои именины (а именины Демьяна, специально у батюшки списал, отмечаются 12 раз в году: 8 марта, 14 июля, по три раза в октябре и ноябре да два раза в декабре). К праздникам относились также именины «дорогих» жильцов дома, дни великих русских побед в сражениях и, почему-то, день взятия Бастилии.
Чтобы не допустить ошибки, дворник в своей каморке держал несколько календарей с перечнем праздничных дней. Хозяйскую дочку из квартиры со второго этажа он почти боготворил. Имя у неё было простое, ласковое – Анна Петровна. И девушка она хоть и хрупкая, но сильная и упрямая. Сам видел, как она о родном папаше пеклась. А таких он, бездетный вдовец, шибко почитал.
И всегда на праздник уважит подарочком, а главное – она была единственная из всего дома, кто называл его по имени-отчеству, Демьян Афанасиевич. Оттого часть любви и уважения перепадала и остальным членам семьи...

В отсутствии детей Пётр Алексеевич легко обходился этими тремя помощниками. Диагноз дочери серьёзно напугал сиделку. Она отказалась от места в тот же день, и никакие уговоры, деньги и обещания, призывы к чести, доброму сердцу и медицинскому долгу не помогли. Анна, преодолевая накатывающую волнами слабость и тошноту, оперируя профессиональными терминами, пыталась объяснить всю беспочвенность страхов и опасений госпожи Кравченко, но всё тщетно. Антонина Николаевна сбежала и даже в последующие дни не зашла за оставшимся гонораром.
Любаша оказалась более практичной, она легко согласилась по-прежнему ходить за покупками, готовить один раз в день, поднимаясь на кухню по чёрному ходу. Но убирать в комнатах отказывалась («Вы уж извините, барышня, поправиться вам надо, тогда уж я со всей душой!») и ночевать просилась вне хозяйского дома. Пётр Алексеевич выдал ей всю имеющуюся в доме наличность – для покупок и квартирку поблизости снять... Так что пришлось Петру Алексеевичу обходиться самому. Он сократил количество используемых комнат до двух – в кабинете, где был камин, поселил Анну, сам устроился в соседней. В кабинет приходил погреться. Из-за немощи они оба постоянно мерзли. А остальные комнаты закрыл, оттого в них стоял затхлый и волглый дух.
И только Демьян оказался верен и бесстрашен, безбоязненно исполнял поручения барина. Одно из таких поручений его чуть не сгубило.
В самом начале апреля, когда Аня пошла совсем уж на поправку, рецидивов не опасались, Пётр Алексеевич решил побаловать её чем-нибудь вкусненьким и самостоятельно отправился за покупками, не представляя, насколько запущен и не ухожен стал город с начала 1916 года. Как нелегко стало достать приличные продукты, особенно деликатесы.
– Папа! – воскликнул Алексей. – Но почему ты не попросил Любашу, не позвонил в какой-нибудь ресторан, не вызвал автомобиль, в конце концов?! Что за глупое ребячество! Доктор же ясно дал понять, при какой температуре тебе можно выходить!
– Не ругайся, Алёша, папа уже выслушал от меня все ядрёные слова, какие я только слышала за всю войну, – остановила Аня брата, и Пётр Алексеевич сокрушённо покачал головой. – Оправдание он высказал только одно – хотелось самому. Да и представь, он всю зиму просидел в квартире один-одинёшенек. Ему людей видеть захотелось, хотя бы и у Елисеева. Там ещё отпускают старым клиентам в долг, наличные-то папа все отдал Любаше...
– Арендовать автомобиль сейчас практически невозможно, а из ресторанов еду больше не носят, не то время, сынок...
Иванов-младший только вздохнул.
Неприятность, как назвал происшествие Пётр Алексеевич, случилась уже на подходе к дому. Днём, когда он выходил, не убранный на тротуарах снег почти растаял, а к шести вечера подморозило. Стало скользко. К тому же на него налетели какие-то молодые люди, то ли нечаянно, то ли специально, толкнули. Вроде бы несильно, но ему хватило, чтобы оскользнуться и упасть. Подвернул лодыжку и сильно ударил бок. Добраться до дома ему помог какой-то случайный прохожий, от боли Пётр Алексеевич даже не поинтересовался его именем.
– Пирожные, конечно, я раздавил, – печально поведал отец.
В парадной его подхватил трезвый в этот день Демьян, помог дойти до квартиры и вызвался сбегать за доктором. Доктор отбыл к Ивановым, а Демьян решил зайти в ближайший по дороге трактир, выпить за поправку здоровья барина Петра Алексеевича Иванова, ну и за здоровье барышни Анна Петровны заодно. Причина более чем уважительная. Дворник Демьян несколько увлёкся заздравными стопками, вернуться в свою каморку сил не хватило. Заночевал во дворе возле дровницы. К утру протрезвел и, естественно, приобрёл пневмонию, как только до смерти не замёрз! Сильно кашляет который день. Горячка прошла вроде бы, но ни наколоть дров, ни поднять их на второй этаж бедняга не может.
– А что с другими жильцами? Ты у них помощи не попросил? – поинтересовался Алексей.
– Да, знаешь, как-то в голову не пришло, и стыдно просить... Да и кого? Квартиры три или четыре пустуют вовсе, жильцы съехали или воюют. Над нами генеральша старая живёт с такой же старой служанкой, они тоже мёрзнут. А выше нам с Аней пока не взобраться. Вот так и живём, – заключил Пётр Алексеевич, – как в осадном положении. Старикам и немощным можно существовать только в мирное время, когда вокруг есть кому помочь, а так... – он махнул рукой.

За год без малого своей военной службы Алексей боевого опыта ещё не приобрёл, зато организаторский талант развился в нём до необычайности. Опросив близких, он чётко определил цели и приоритетные задачи и способы их выполнения. Нашёл двух дворников в соседних домах, за немалые деньги и две бутылки водки они к концу следующего дня перекололи все имеющиеся дрова и красиво сложили их во дворе. Вместе с Алексеем в несколько ходок заполнили дровами пустующую комнату и часть кухни.
Утром появилась Любаша, расчувствовалась, увидев живым и невредимым молодого барина. Поклялась, что со следующей недели переедет обратно, в квартиру Ивановых, и уж более так дурить не будет. Выбор из принесённых ею продуктов был небогатый. Чтоб хватило на всех, посовещавшись, Алексей с Любашей решили сочинить что-то вроде солдатского варева – нечто среднее между наваристым супом и кашей. Не стесняясь, что занимается не мужским и не барским делом, Алексей на кухне помешивал в большой кастрюле крупу, пока Любаша мелко резала мясо и чистила картошку.
Давно работавшая в семье Ивановых горничная не могла никак наглядеться на высокого статного офицерика с такими зазывными яркими глазами. Как только он вырос такой из смешного вихрастого мальчишки, каким она его помнила все это время.
Пока еда, условно названная кулеш, доходила в укрытой подушкой кастрюле, Алексей уговорил Любашу привести в порядок его комнату. Уж очень не хотелось в сырости и пыли проводить вторую ночь, а сам взялся за «жилые комнаты». Входить в кабинет, где обитала Аня, горничная пока опасалась («Вот придёт доктор, тогда видно будет!»). И только охала, когда молодой барин, переодевшись в свою старую, ставшую коротковатой штатскую одёжку, подвернув рукава и штаны, стал мыть полы да стирать пыль. Но долг и порядочность горничной страх перед возможностью заразиться тифом не пересилили.
Кушали втроём в кабинете, сердобольная Любаша понесла получившееся вполне сносным варево вниз, в каморку дворника. Он, бедолага, все время болезни только от неё и получал что-нибудь горяченькое, а так сухарями перебивался.
Под строгим контролем Алексея отец и Анна были вынуждены съесть по две тарелки с горкой. От усердия у сестры даже появился намёк на румянец на серых впалых щеках. К вечеру было обещано много горячей воды, чтобы каждый смог смыть с себя болезнь.
Устроив отяжелевших после еды родных подремать в жарко натопленном кабинете, Алексей, переодевшись и почистив мундир, отправился выполнять следующие пункты своего плана: банк и доктор.

Поздно вечером Алексей сидел с сестрой в кабинете на диване. Здесь больше не пахло лекарствами, было тепло и уютно. Отец отдыхал в своей комнате, чистый, подстриженный, побритый, вновь похожий на титулярного советника в отставке.
 Они сидели, тесно прижавшись к друг другу, разложив на коленях тяжеленный том – «Большой всемирный настольный атлас Маркса». Долго рассматривали страницу с изображением Филиппин.
– И зачем они оттуда уехали? – грустно спросила Анна.
– Ты же знаешь, Дмитрий получил новое назначение, и Лиза с сыном просто обязаны были выехать из Манилы...
– А там так хорошо, мне кажется. Тепло, солнечно, приветливые люди. Лиза писала, что местное население очень почтительно себя ведёт.
– Пока военные корабли в порту стоят, все будут почтительными, а вот потом почтительности может и поубавиться. Сейчас там вовсю американцы командуют, не удивлюсь, если и наш Карл Карлович вдруг объявится.
Они оба тихонько засмеялись и вновь замолчали. Алексей перевернул несколько листков, остановившись на странице с Дальним Востоком.
– От подружек ваших, фон Людевигов, есть новости какие-нибудь?
– Нет, мне лично они не писали, Лизе все время. А с тех пор как она замуж вышла совсем никаких сообщений. Да и из Америки сейчас к нам сложно частная почта может идти.
– А что Лиза? – задал наконец интересующий его вопрос Алексей. – Когда она приедет? Что пишет?
– Последнее письмо было за неделю до моего возвращения, отец мне потом зачитывал. Лиза с Антошкой кружным путём добираются во Францию к мужу. Он теперь возглавляет там какое-то важное наше заведение, то ли штаб взаимопомощи, то ли морское что-то, я не поняла. Лиза невнятно и не много про это написала. Из Бангкока они морем добрались до Панаджи, это в Индии. Там ждут попутный корабль, чтобы попасть в Египет. Может быть, в Суэце им повезёт и сразу удастся пересесть на что-нибудь европейское, отплыть во Францию или хотя бы в Испанию.
– Да уж, путешественники, – Алексей перевернул ещё пару страниц, чтобы найти, где в Индии располагается это Панаджи, и раздражённо проговорил: – Что её понесло во Францию? Там война. Она же обещала приехать в Петербург ещё год назад.
– Она едет к мужу, что тут непонятного? – удивилась Анна. – А война сейчас везде в Европе идёт, и у нас тоже.
– Ты сравнила! То мы, а то Франция! И где Антон будет учиться, у него уже возраст.
– Пойдёт там в школу, не в русскую, так во французскую, какая разница. И потом, Лиза наверняка с ним и в дороге занимается. Ты же знаешь, она не пускает такие дела на самотёк.
Алексей улыбнулся, вспоминая свои детские занятия со старшей сестрой, хотя мысль о том, что его единственный племянник «офранцузится», была ему почему-то неприятна.
– Главное, чтобы благополучно добрались, – проговорила тихо, но со значением Аня. – А где Антон будет учиться первые классы, не так уж и важно. Война закончится, все наладится, и они вернутся.
Перелистнув ещё несколько страниц, они стали рассматривать Францию.
– А ты боялась, что умрёшь, когда болела? – вдруг спросил Алексей.
– Сначала нет. Мне было так тяжело, почти без сознания была. Про смерть как-то не думалось, не до того было. А сейчас думаю, и часто, особенно ночью. Думаю, что бы было с папой, если б я у него тут умерла. Он же к этому не привык. Когда кто-то умирает так, что ты этого не видишь, то это горе, переживания, страдания. Но когда каждый день смерть случается рядом с тобой и ты ничем не можешь помочь, никак не спасёшь, – вот что страшно. Наше бессилие перед смертью. Теперь я это знаю.
Алексей покрепче обнял сестру, но укрыть её от внешних бед он не мог и прекрасно это понимал. Его смешливая мечтательница Аня в своём санитарном поезде за год повидала столько... А он прохлаждался все это время, скучая на рытье окопов. Всё лицо пылало от стыда, хорошо, что никто не видел.
– А ты боишься, что вдруг умрёт папа? – Анна закрыла и сдвинула атлас. Толстенный том упал с глухим стуком на пол.
– Я боюсь, что он будет один, когда это случится. Тебе бы пока не уезжать на своём санитарном поезде, а? В Питере ведь тоже нужны медицинские сёстры?
– Ещё как нужны, Алёшенька, ты даже не представляешь. Нехватка жуткая. До лета я ещё поправляться, наверное, буду. Но теперь легче пойдёт. На мой поезд я уже не вернусь. Пока я с тифом была, взяли двух девушек, штат заполнен. Здесь останусь, у нас лазареты на каждом шагу – и в Первой мужской гимназии, и даже в Зимнем дворце. Почти все общественные здания под это отвели.
– Что ты такое говоришь? Как в Зимнем может быть лазарет?
– А очень просто, открыли ещё прошлой осенью. Раненых надо же куда-то девать. Поправляются все долго. От этих немецких пуль и снарядов раны широкие, будто раскуроченные, тяжело заживают. Специально они, что ли, такие пули делают? Когда же вы их победите, Алёша?
– Скоро, Аня, надеюсь, что скоро...

Светлое Христово Воскресенье провели тихо, по-домашнему, даже в храм не пошли. Алексей категорически запретил, на правах «старшего по службе» и единственного здорового члена семьи. На улице было довольно прохладно, не более 5 градусов, и после тифа, да со слабым сердцем, его маленькое семейство легко могло подхватить простуду. Отец беззаботно согласился: «Главное, что у тебя в душе, а не где ты лбом об пол стучишь», – а вот Аня долго препиралась. Такое религиозное рвение, ранее сестре на свойственное, очень удивило Алексея, но он виду не подал, решил, что это последствия войны и болезни. Расцеловался в обе щеки с Любашей. Она расстаралась – кулич с цукатами и изюмом получился отменный. Оставив Анну дома, втроём спустились в дворницкую, порадоваться с Демьяном. Но тот уже вошёл в очередной вираж праздничного запоя, и христосоваться с ним было бесполезно. Оставили на столе корзинку с красными яйцами и большой кусок кулича.
Пожалели Государя Императора, что праздновал Пасху вдали от семьи. С августа прошлого года как Главнокомандующий он находился в действующей армии и из-за множества неотложных дел не мог вырваться даже на денёк к любимой семье...

К концу второй Алёшиной отпускной недели неожиданно пришло письмо от зятя. Его передал серьёзный молодой человек, одетый в штатское и с очень загорелым лицом. От приглашения на чай он отказался, сославшись на необходимость успеть к поезду, только, улыбнувшись, сказал, чтобы ни о чем не беспокоились, всё в порядке, и бодро сбежал по лестнице вниз.
 Всего на одном листе, короткими фразами Дмитрий Васильевич сообщал, что Лиза и Антон благополучно добрались до Испании, далее ехать он им запретил, небезопасно. Испания в этой войне объявила о строгом нейтралитете, имеет желание вступить в контакт со всеми странами «Сердечного Согласия», и потому там спокойно. Хороших русских школ в Испании, естественно, нет. Сын принят в католическую школу, где есть изучение английского языка, т. к. Антошка после Манилы свободно на нём изъясняется. Напрямую Яковлев денег не просил, но дал понять, что русское посольство в Мадриде помогает сейчас большому количеству русских подданных, оказавшихся в Испании, и в средствах ограниченно, а частным образом телеграф между банками функционирует.
– Это не письмо к родственникам, а коммюнике какое-то! – возмутилась Аня. – Неужели нельзя было все подробно описать? И почему Лиза ничего не пишет, раз она в безопасности?
Пётр Алексеевич метался по кабинету и не находил слов от возмущения – его внук, русский, православный, и вдруг начинает свой жизненный путь на задворках Европы в католической школе!
Алексей едва успокоил негодующее семейство. Письмо передали с оказией, и, может, у Дмитрия совсем не было времени написать подробнее, время военное. Лиза с сыном в безопасности, вот что главное, и надо денег им послать, сколько получится. Про школу Иванов-младший решил повторно не поминать, сердце у отца слабое, вдруг опять приступ будет из-за нервов.
– Да, Алёша, собирайся, сейчас и поедем! Который час? Три? До закрытия успеваем, надо все распоряжения сделать. Как там по этому телеграфу деньги передают? Ты знаешь?
– Я думаю, папа, что достаточно поручительство выписать и сумму указать, а там банковские всё сделают сами, как надо. Аня, что к чаю купить? Тебе что хочется?
– Может, абрикосовского что-нибудь? Клюкву в сахаре? И какао хочется.
– Хорошо, – засмеялся Алексей, радуясь, что у сестры появляются желания. – Как дела завершим, я папу на извозчике домой отправлю, встречай его тут. А сам пойду закупаться, ещё товарищам гостинцев обещал.

Вечером, довольные выполненными делами, они чаёвничали в кабинете. Даже Любаша уселась рядом, в коридоре, при открытой двери и хрустела любимыми баранками. От шоколадных конфет в обёртках с пушками и усатыми героями горничная решительно оказалась. Накануне она клятвенно пообещала молодому барину больше не дурить, переселиться обратно в квартиру Ивановых и следить, чтобы Аня хорошо кушала, и, ежели что, сразу отписать, а лучше дать телеграмму. Адрес Алексей Петрович оставил, бумажку положил специально в буфетной, в серебряную бульотку[ Сосуд для кипятка, предназначенный для сервировки чайного стола и поддержания необходимой температуры воды.
], которой со времён службы Петра Алексеевича на Кавказе никто ещё ни разу не пользовался.
Алексей периодически вставал из-за письменного стола, временно накрытого простой льняной скатертью, подходил к книжным шкафам, раздумывая, какие бы ещё выбрать книги с собой. В его комнате уже стояли три чемодана, доверху забитые чаем разных сортов, свежими газетами, фляжками с коньяком, большими плитками с шоколадом в обёртках на патриотическую тему (других и не сыскать было!). Нельзя же вернуться из отпуска с пустыми руками! И книги, все очень ждали книги!
– Ты бери французские романы, а то вы совсем от женского общества отвыкнете, позабудете, как красиво ухаживать надо! – весело смеялась Аня.
– Ты меня удивляешь, дорогая моя сестра! В каких это «французах» есть описание политесов? – шутил в ответ Алексей.
Настроение у всех было приподнятое, почти праздничное...

Это был их последний семейный вечер.