Повесть. Трость

День уже клонился к закату когда я, закончив дела, повернул в сторону моста через Сунжу. Надо было успеть до наступления ночи выехать из Грозного и добраться до ближайшей заправки, путь был не близкий. Ехать через всю Чечню вплоть до самой Дагестанской границы. Пересечь перевал, переправится через мост у ст. Червленной и ехать еще километров 60 а то и больше. К тому же начинал накрапывать мелкий осенний дождь, а к вечеру на дороге могла образоваться наледь. Не смотря на то, что я спешил, и пару раз из-за этого даже проскочил на желтый свет, что по местным меркам, уже считается нарушением, влекущим за собой тяжелый разговор с блюстителем порядка, я все же не успел. Отъехав от поста ДПС, где сотрудник с «рыбьими» глазами попросил «открыть багажник», задержав меня еще на несколько минут, я наконец, вышел на дорогу и помчался в сторону перевала. За годы войны и первой и второй, здесь к «блюстителям порядка» сложилось особое отношение. Лучше по меньше контактов и больше дистанции. Солнце уже полностью опустилось за череду дальних гор, когда я заехал на перевал и включил фары ночного освещения. Дорога, петляя шла вверх но машина шла уверенно и вскоре я уже начал спускаться на другую сторону горного перевала. Внизу раскинулась сверкающая тысячами лампочек, панорама Толстов-юрта, а вечерняя, осенняя прохлада, между тем, уже поглотила хорошо видный днем ландшафт притеречья, оросительный канал, тянущиеся рядом с ним пшеничные поля с жухлой стерней. Чуть правее, вниз по течении реки, на той стороне моста, уже начали светиться жилые кварталы станицы. А когда я пересек Терек, миновав еще один пост ДПС, далеко, далеко, где то за правым берегом Терека, над Гудермесом стала видна алая полоса света от загоревшихся придорожных электроламп. Рядки ночного, базара, что расположился на перекрестке с круговым движением у въезда в Червленную тоже зажгли огни. Словно в тон этому, в вечернем небе вспыхнули звезды и большая желтая луна, как спелая дыня выползла, откуда то и повисла чуть выше черной полосы горизонта.
Где то через час, я должен был доехать до дома, где меня ждала семья. Где мы уже третий год жили одни, после того, как на стало моего близкого друга и ангела спасителя-супруги.
Я решил не брать пассажиров.
Среди таксистов ходили слухи, что было несколько случаев когда пассажиры которых подбирали ночью подбрасывали в салон авто наркотики, а сами выходили на следующей остановке. Эта комбинация заканчивалась, как правило, задержанием водителя за перевозку и распространение наркотиков. Говорили, что это делалось когда не могли посадить человека который каким, то образом мешал власть имущим. Так или иначе, не чистым на руку полицейским это было выгодно. В крайнем случае, с бедного водителя можно было содрать взятку за то, что бы «закрыть дело». Моя персона как никогда подходила под эту схему, и я это понимая это соблюдал меры предосторожности. Я, уже проехав несколько «голосовавших» человек стоящих у торгового ряда, а так же и «кольцо» на котором стоял постовой милиционер и уже начал искать в смартфоне интересную аудиокнигу, что бы надеть наушники и так скоротать время поездки, как краем глаза увидел силуэт человека стоящего чуть поодаль от места остановки транспорта. Уже проскочил мимо когда определил, что это пожилой человек. Он стоял как и положено пассажирам, на правой стороне дороги, спиной к проезжающему мимо транспорту и, по видимому, даже не собирался поднимать руку. В какой то миг мне почудилось, что его сгорбленная фигура опирается на трость. Проехать мимо, оставив пожилого человека с тростью я, конечно же, не мог. Резко вырулив в право к обочине я остановился. В зеркало заднего вида было видно, что он стоял так же не подвижно, совершенно не обратив на меня никакого внимания. Только когда я подал звуковой сигнал, человек поднял голову и посмотрев в мою сторону. Он неспешно подошел к двери машины. Я опустил стекло и только теперь увидел что это пожилая женщина. По сути старушка лет 70 – 75 лет. Голова ее была повязана серым пуховым платком, какие носили еще в семидесятых, черное полупальто покрытое ворсом с пуховым же воротом и сумка, которую она прижимала обеими руками к груди, из за чего старушка немного сутулилась. Наверное, из за этого мне и показалось что она опирается на трость – подумал я.
-Деци (тетя) вы едете?
Она взглянула на меня из под очков с толстыми линзами большими голубыми глазами и молча мотнула головой.
-Садитесь.
Старушка влезла в машину и ничего не говоря, устроилась на переднем сиденье возле меня. Мы тронулись в путь, и какое то время ехали молча. Она ничего не сказала, а я не спрашивал.
-Наверное, скажет куда едет – подумал выруливая на дорогу. Так мы ехали какое то время и мне казалось, что моя попутчица погружена в какие, то свои мысли, совершенно позабыв обо мне, о цели своей поездки и вообще обо всем на свете. Она смотрела на набегающую дорогу высвечиваемую огнем фар и когда встречный транспорт освещал салон автомобиля, я заметил что губы ее шевелились. Мне показалось что, она что то говорит.
-Деци, наверное, у вас было какое то срочное дело, раз вы решились отправиться в путь в такое позднее время да еще на попутном транспорте?- решил я прервать молчание.
Она посмотрела на меня, будто увидела впервые и отвернулась. Немного помолчав она заговорила.
-Вы можете мне не поверить, но я почти каждый вечер убегаю из дому.
-Убегаете? Это почему же - удивился я? Зачем, у вас проблемы?
-Да нет – ответила она задумчиво – нет никаких проблем. Она чисто, почти без акцента говорила на русском, и потому как держалась и говорила, можно было судить о ней как об интеллигентной и образованной женщине. Наверное долго работала в коллективе таких же образованных людей, подумал я.
-У меня пять сыновей. От них и убегаю каждый вечер.
-Как это? – я немного помолчал.
Они наверное …. Плохо себя ведут? – попытался я сформулировать вопрос по мягче не найдя что сказать. Для Чечни это не типичная ситуация. Я вообще слышал, что бывают и в Чеченской обществе дети, которые плохо относятся к родителям, но это большая редкость.
-Да нет – ответила Деци – ведут они себя как раз таки хорошо. Только надоедает мне все это. Знаете, уже не тот возраст, что бы возится с ними. Приходят, приводят с собой детей и не возможно отдохнуть. Устала я. Вот и приходится убегать.
Я улыбнулся и облегченно вздохнул – Ну разве от этого можно устать Деци. Если приходят значит, заботятся о вас. Любят вас. А вы бегите от них. Если бы не любили, не приходили бы.
Теперь я по внимательней посмотрел на мою странную спутницу. Ночь, она уезжает из дому одна невесть куда, что бы сбежать от любящих ее детей. При чем делает это регулярно. Странно. Я еще раз уже более внимательнее, незаметно посмотрел на ее профиль. Ровный прямой нос, полные немного сжатые губы. Я бы сказал волевые. Морщины в уголках рта и шрам. Да, шрам от уголка губ к щеке.
-Да, это верно - продолжала она - вы знаете, я тоже их очень люблю. Всех.
Она отстегнула защелку сумки, которую держала на коленях и достала из нее две книжки. На обложке одной, которую она вернула обратно в сумку, я заметил арабскую вязь. Вторую она открыла.
-Самый младший Хусейн, еще не женат. 23 года всего. Такой клоун вообще. Как начнет шутить.
Я понял, что это небольшой фотоальбом. В полумраке салона я заметил фото улыбающегося, жизнерадостного молодого парня лет 25, в камуфляже с небольшой бородкой.
-Я ему недавно невестку присмотрела, такая хорошая семья. – Она улыбалась и смотрела на фото поглаживая ее рукой.
- Отец у нее такой интеллигентный и образованный человек. А мать, просто душа на распашку. Только как скажу ему балбесу, все переводит на шутку. Говорит Нани, у меня еще все впереди. Он у нас учитель по образованию. Закончил еще до войны педучилище на преподавателя физкультуры, даже поработать не успел. Она замолчала.
-А остальные женаты? – За окном уже давно наступила ночь, и мы мчались по шоссе, по аллее, через проплывающие мимо буруны, абрикосовые деревья и деревья клена что росли вдоль дороги. По черному полотну январского неба, среди ярких, мерцающих звезд плыла, теперь уже большая, белая луна, и окрашивала в серебряный цвет рыжую траву, осенней степи, овраги с кустарниками тутовника, колючего кокона и лоховника.
-Старший Юнус,
Она перелистала несколько страниц и остановилась на фото молодого, но уже взрослого человека, бородатого и тоже в камуфляже, с автоматом на шее. Я заметил на его голове берет, с флагом Ичкерии.
-Он уже давно женат. И дети есть.
Она вздохнула - Правда, они уже давно за границей. Уехали сразу после первой войны - продолжала она.
-А Мовсар очень животных любит. С детства с отцом работал на кошаре. Ему было еще 10 лет только, а он уже своих овец имел.
Она полистала альбом и нашла черно-белое фото Мовсара в детстве, снятое где то в степи. Мальчик лет 10 сидел верхом на коне держа в руках плетку.
Я заметил, что когда она говорила о детях, она улыбалась и глаза ее начинали светиться.
-Сам их выращивал и ухаживал сам за ними. Хотел стать ветеринаром.
-А кем стал? – спросил я.
-Ветеринаром и стал, улыбнулась она.
Она опять замолчала и задумалась. И опять мне показалось, что она с кем то разговаривает. Опять губы ее шевелились, а лицо то расплывалось в улыбке, то становилось серьезным и строгим. Краем глаза я видел, как она достала платок из сумки вытерла им глаза. Я не могу сказать точно плакала она в это т момент или нет, не знаю, может и показалось. В полумраке салона я видело только ее силуэт иногда освещаемы проезжающим встречным автотранспортом. Было примерно около 9 часов вечера, когда меня потянуло ко сну, и что бы не уснуть я продолжил разговор.
-Они все здесь живут? – Старушка посмотрела в мою сторону.
-Кто?
-Ваши дети.
-Да – она вздохнула - все здесь. Все рядом. Недалеко от меня.
Муса и Хасан чуть по дальше, а эти трое рядом.
Она закрыла альбом и положила его на колени.
-А вы сами, где живете?
-Я в Гехи – чу. Урус-мартановский район. Я родилась там.
В 20 лет поступила в техникум в Грозном. Закончила, стала товароведом. Работала долго в управлении торговли. Работа мне нравилась очень. Знаете, белый халат, белая косынка. Я так любила свою работу.
Она опять открыла альбом и показал мне свое фото в молодости. Молодая красивая девушка лет 22. В белом халате, в белой кружевной косынке, красивая улыбка, красивые словно очерченные губы.
-А потом Дудаев, со своими митингами и неразберихой.
Она махнула рукой и отвернулась к окну.
-Сперва нас посылали на эти митинги. А потому уже начала затягивать эта атмосфера. Но... когда уже стала понимать кое что, было поздно. Затянуло окончательно. Даже не знаю, как на войне оказалась. Многие кто на митингах кричал, к началу войны куда то исчезли. А мне стало стыдно. Всю первую войну прошла по горам то пешком, то на лошади. Перевязывала раненных, готовила еду, стирала и таскала вещи. Сама была ранена. Столько всего навиделась.
Я взглянул на нее сидящую рядом, сгорбленную, с уставшим и морщинистым лицом старушку.
-Так вы на войне были?
-Да была. Боевичка я. А вы удивляетесь? Не похожа? – Она улыбнулась обнажив зубы со вставленными коронками – спросили бы меня об этом лет 10 назад до войны, я бы тоже никогда не поверила. Но нет, оказывается человек может все. И совершенно для вас неожиданно, жизнь может преподносить вам самые неожиданные сюрпризы, может учить вас, наказывать и бросать в самые жуткие ситуации. Но странно даже не это, а то, что вы привыкаете ко всему. Скажи вам, вы и не подумаете, что сможете, но в нужный момент, весь ваш внутренний потенциал словно просыпается и начинает бороться за жизнь. И знаете. Я поняла, что не я решаю, жить мне или умереть. Я просто жила каждый день пока могла. Меня словно не пускали на тот свет. Как и теперь.
-А как же вас не посадили как участника НВФ?
-А кто вам сказал, что меня не посадили? Она посмотрела на меня так, что мне стало неловко от заданного мной вопроса.
-Нашлись «доброжелатели». Когда работала товароведом, сами знаете, была возможность заработать. Жили более или менее зажиточно. Отстроила дом, обставила мебелью. Старшего сына только женили с мужем. А тут война. Вроде только жить начали. Этого они нам и не простили.
-Кто не простил?
-Соседи – ответила она - Сразу после начала второй войны, ночью, помню в начале февраля было, ворвались в дом, и забрали вместе с мужем. Хорошо, что сыновей дома не было. Младших двоих я как чувствовала, отправила к родственникам в другой район, а трое старших в то время служили где, то с Масхадовым. Вот нас обоих с мужем и забрали. Мужа потом отпустили, а я…- Она опять замолчала, и лицо ее стало серьезным и сосредоточенным
- Про этот автопарк на краю города ничего не слышали? – я кивнул.
Я слышал про это заведение вокруг которого, ходило много плохих слухов о тех холодящих кровь зверствах, которые там творились.
-Вы там были?! Как же вам удалось выжить там? Я слышал что там…
-Нет, - она прервала меня положив на мое плечо не по женски тяжелую руку - все что вы слышали, забудьте. Это ничего не стоит по сравнению с тем, что я видела своими собственными глазами молодой человек. Вы же не обижаетесь за то что я вас так называю, правда улыбнулась сверкнув коронками?
Вдруг она сняла с головы пуховый платок.
-Вот видите? – я потянулся и включил плафон освещения в салоне, - Она нагнула голову и среди седых волос, покрывающих голову, я увидел широченный шрам от самого лба до затылка.
-Они вырезали мне кусок кожи с головы. Отсюда вот до сюда. Видите? – она нагнулась и провела пальцем до затылка. - А это видите? – она указала на шрам, который я уже раньше видел. Он пролегал от краешка губ до щеки – она повернула голову в другую сторону и я увидел, точно такой же шрам и на другой стороне лица.
-Они держали меня, втроем прижимая к большому дубовому столу. Один держал голову, а генерал, не помню точно, как его звали эту сволочь, то ли Шайдуров то ли Шаймунов, рвал мне рот и зубы плоскогубцами тварь.
Я молчал, не зная, что ответить и как реагировать. Ком подкатил к горлу, и я едва справился с нахлынувшими эмоциями.
-А в этом боку она положила руку на левый бок, у меня нет двух кусков ребер. Она еще что то показывала на себе, но я уже ничего не видел и не слышал. Они требовали, что бы я рассказала, где прячутся боевики - донеслось до меня словно из дали - А откуда я могла это знать? Они же забрали меня из дому. Требовали, что бы я указала на кого то из жителей. А разве я могла такое сделать?
В какой то момент, голос ее стал глухим и она заплакала.
- Если бы вы знали, что я там пережила, что я там только не видела. До сих пор помню лица этих молодых парней, настоящих мужчин, гордых, непреклонных, принявших достойную смерть, годящихся мне в сыновья. Этих прекрасных замученных девушек.
Она прижала к лицу платок и сидела так. Плечи ее дергались и я не знал что делать.
Я остановил машину на краю обочины. Она плакала а я пытался ее успокоить. Не зная что делать, я достал бутылку с водой.
-Деци, вот выпейте воды. – Я протянул ей бутылку зачатой минералки.
– Ради Аллаха, извините меня за то что я начал этот разговор.
Теперь я винил себя за то, что вообще начал с ней разговаривать. Ведь видел же что не так с ней что то с самого начала.
-Все - решил я - больше ни слова.
Она лихорадочно взяла бутылку, судорожно отпила несколько глотков, вытерла лицо платком и по немного успокоилась.
-Простите, я больше не буду вас беспокоить. Да и зачем вам это. Живите как и жили.
Деци затихла и казалось, уснула, прикорнув к стойке двери. А я молчал.
Вскоре издали опять засветились точки лампочек и через пару минут мы въехали в село, за которым, был районный центр. Здесь кончался мой путь. До дома оставалось ехать еще километров 30 не больше но, мне не хотелось больше задавать ей никаких вопросов. Все и так было ясно. Все что пережила эта женщина, трудно было даже представить и любое воспоминание об этом оборачивается для нее страданием.
В какой то момент я подумал что она уснула.
-Вы спросили как я выжила? Хотите знать? - подала она голос.
На этот раз я промолчал, сделав вид, что слежу за дорогой и ничего не услышал.
Не обратив на это внимания она продолжила.
-Вы слышали, что в начале второй войны Кадыров старший создал отряд ОМОНа?
Я не ответил, но знал о нем. Действительно был такой отряд, который по сути остановил беспредел который творился на блок постах, фильтрационных пунктах и даже в селах. Ни уговоры глав районов, ни совместные совещания, ни обращения старейшин не имели действия. Все продолжалось. Может быть, понять людей вышедших из военного пекла и можно было. Была война, и у людей, учувствовавших в ней, с одной и другой стороны, потерявших близких и друзей, глаза наливались кровью. Каждый хотел отыграться на «проклятых чеченах» или проклятых «русских Иванах». Но между этими раскаленными наковальнями оказывались простые люди которые хотели просто жить, работать и растить детей. И это надо было останавливать, альтернативы не было. А остановить это через суды, которых как не было тогда, так нет и сейчас, было не возможно. И тогда на беспредел, на постах и в тюрьмах, начали отвечать таким же беспределом. Вооруженные ОМОНовцы Кадырова, здоровые рослые ребята, при поступлении сигнала о совершенном или совершаемом преступлении немедленно выезжали на место и жестко останавливали нарушение. Надо ли говорить, что в ход шли кулаки, дубинки и приклады. Многих беспредельщиков арестовывали и отвозили в районные отделы и там "ставили на место". Но в этот раз, это уже были кадровые работники МВД России и сделать с ними то, что делали на блок-постах с рядовыми чеченцами, было не возможно. Только так, тогда удалось прекратить беспредел, на постах и селах. Потом, на уровне руководства, было решено в каждое подразделение, где содержались военнопленные вводить местные кадры, больше как наблюдателей. И только тогда беспредел прекратился и там. На виду у местных, наделенных такой же властью, как и сотрудники этих ведомств, не возможно было издеваться над людьми. Я знал об этом подразделении еще и потому, что в те годы мне довелось работать в органах власти в Чеченской республике, и мы работники часто разговаривали с военными.
- Я находилась в этой тюрьме уже около года – продолжала моя спутница - даже не знаю, почему я не умерла. В холодных подвальных помещениях, где через раз, кормили только пресной баландой и хлебом, умирали если не от пыток, то от болезней. Я не знаю, что происходило за дверьми моей камеры, но слышала, что из соседних камер, что тянулись по коридору, часто доносились истошные крики, а потом кого то волокли по проходу. Наверное выносили трупы. Мне потом говорили, что родственники на свободе предпринимали много попыток вызволить меня. Предлагали деньги и подарки, но все тщетно. Запрашиваемые суммы были не подъемны для моих близких. И тогда меня, стали потихоньку забывать. Видимо родственники устали от бесполезных попыток, а на фоне того, что происходило везде, моя жизнь по видимому уже и не имела никакого значения. Знаете, здесь на свободе все по другому. Когда человека нет рядом с вами, вы сперва может и страдаете, ждете его возвращения, вспоминаете и скучаете, но потом.
Она вздохнула и сложила руки, на груди прижав сумку.
-Вы можете про него просто забыть. То, что чувствует сидящий в заточении, и то что чувствует тот кто на свободе это разные вещи. Да я и сама уже не надеялась выйти. Время шло. В соседних камерах уже никто не стонал, не было слышно криков о помощи как раньше. В какой то момент я вдруг поняла, что меня бросили. А может быть, и похоронили. Уже много дней никто не приносили еду и воду. Никто не подходил к двери моей камеры. Я понимала, что многие кто попал в такие места назовут пропавшими без вести. А что это значит не нужно объяснять. Вполне возможно, их просто убивали, а трупы прятали. Родным же могли сообщить, что их родственник сбежал или увезен в другое место.
Наверно так случилось бы и со мной. Дневной свет туда не проникал, и настало утро или ночь, я могла определить только по голосам, которые иногда доносились снаружи и гулу машин, которые проезжали по дороге за забором тюрьмы. В один из дней, когда я сидела на полу и ждала когда наконец потеряю сознание, в дальнем краю коридора раздались голоса и мне почудилось, что я услышала чеченскую речь.
Кто то уверенной походкой пошел по коридору и остановился у двери моей камеры, отодвинул защелку и дверь открылась.
В дверном проеме, на фоне тусклой лампочки, появился чей то огромный силуэт в камуфляжной спецодежде. Лицо я не видела и не запомнила.
Он заглянул во внутрь и пошарил глазами, не замечая меня. Затем, наконец его взгляд остановился на мне. Он подошел ко мне.
-Ты Зара чеченка?
-Я просто подняла голову и кивнула – выходи и уходи отсюда.
Я уставилась на него не понимая чего он хочет.
Он повторил уже на чеченском языке – Сестра отправляйся домой все, я тебя отпускаю.
-На совсем? – я удивилась не столько его словам, сколько своему голосу. Я так давно не слышала свой собственный голос что отвыкла от него. Голос оживший после смерти.
-Я…я могу уйти? – да, да, быстро выйди и покинь этот двор.
Наконец до меня дошло, что я могу встать и идти. Но после стольких дней голода и видимо обезвоживания, это было не просто сделать. Видя, что я не могу встать, он подошел, взял меня за плечи и поставил на ноги. Потом взял за локоть и помог дойти до двери. Я помню, как вышла, и держась за влажную стену коридора, пошла к выходу. К свету, который я не видела столько месяцев. Мне сложно объяснить вам, что значит увидеть свет после стольких дней темноты. Но чем ближе я шла к свету, тем больше сил появлялось во мне.
Как будто жизнь возвращалась в мое тело.
Кое как я выбралась на верх, преодолевая каждую ступеньку как препятствие. Понимая, что я не в силах идти, парень подвел, почти поднес меня к УАЗику, стоявшему не далеко, посадил в нее и вывез со двора. Отъехав на не большое расстояние, он высадил меня в безлюдном переулке и уехал. Все. Вот так просто и быстро все произошло. Потом я узнала, что не найдя никакого способа меня освободить, и уже отчаявшись найти, два моих сына, попросились на работу в военное подразделение Кадырова старшего. И благодаря их просьбе товарищ, которого прислали для работы в это подразделение, думаю что это и был он, меня сам нашел и просто выпустил. Без всякого разрешения и указания сверху и всего прочего.
Мы уже давно доехали до районного центра, и стояли у здания райвоенкомата.
-Деци, куда вы едете, куда вас отвезти? - спросил я когда она замолчала.
Она засуетилась, открыла дверь и стала выходить.
-Прямо здесь я и сойду. Вон там – она указала на двор за зданием военкомата, живет моя давняя подруга. К ней я и еду.
-Может вам чем то помочь?
Она подумала немного – чем же вы мне поможете? Вы знаете, мне не назначили пенсию. Я живу на то, что подают и то, что зарабатываю тем, что убираю мусор. Да и как ее назначишь если я не числюсь среди живых.
Я помог ей чем мог и попросил у нее номер телефона. Затем помог ей зафиксировать мой номер у нее.
-Деци, а почему вы не уехали за границу? Уезжают же и нелегально.
Она уже стояла у открытой двери поправляя платок.
-А муж ваш, вы же говорили, что у вас есть муж.
-Мужа нет уже два года. Он умер от инфаркта. После того как…
Я почувствовал, что голос ее опять стал глухим и она замолчала.
-Да и куда я уеду от них. - продолжила она. Я знаю, что мне не долго осталось жить на этом свете.
Знаете что я вам скажу – она стояла ко мне в пол оборота уже собираясь уходить и по ее морщинистому лицу скользнула горькая усмешка - я просто хочу, что бы меня похоронили рядом с моими сыновьями вот и все. Там где я жила и росла. Там же где жили мы с мужем самые счастливые годы. Где растили наших детей. Я все таки прожила счастливую жизнь.
Она вздохнула и покачала головой, и я увидел, что ее глаза под толстыми линзами очков опять засветились
-Никто не виноват в этом. Это судьба. Это война.
Я слушал опустив голову и не прерывая ее.
-Подождите, но вы же говорили, что ваши сыновья они..
Я поднял голову и увидел только растворяющийся в темноте улицы силуэт, с прижатой к груди сумкой.
И мне показалось, что она опирается на трость..