Лиля... - 6

***

Юные выпускники поступили в один институт. Лиля – потому что хотела продолжить династию и стать врачом, Орест – потому что медицинский выбрала Лиля. Оба шли на красный диплом, она - из привычного прилежания и прекрасной памяти, он – потому что вдруг обрел свое дело. Она специализировалась по педиатрии, он заинтересовался урологией, но потом страстно увлекся теорией, что мужские половые органы – это видоизмененные женские, и его поглотила гинекология.
- Ничего себе, тебя заносит из стороны в сторону! – рассмеялась Лиля перемене его направления. – А вроде всегда такой стабильный и консервативный человек!
- Вы, гражданка, плохо знаете подданных датского королевства! Они и не на такое способны, если что-то им понравится!
Живой механизм, обеспечивающий зачатие, развитие и рождение ребенка казался Оресту божественно совершенным, одновременно простым и понятным и сложным и загадочным. На практике он показывал удивительную интуицию в диагностике, ему казалось, он чувствует движение токов, крови, веществ в органах малого таза женщин, чувствует, где сбой и почему.
Преподаватели выделяли Ореста, проча ему блестящее будущее, предлагали остаться на кафедре, не оставлять науку.
Лиля знала, что будет работать спокойно и качественно в какой-нибудь районной поликлинике.
- Протирать юбку, - говорила она, - но протирать так, чтобы не было стыдно! А ты рви выше и дальше!
- Почему же протирать? Ты умница, можешь сделать карьеру.
- Если я правильно себя ощущаю - а я правильно себя ощущаю! – во мне нет ни капли честолюбия. Знаешь, какие во мне бродят силы и желания? – Орест вопросительно поднял брови. – Я буду женой, простой, великолепной женой! Как моя мама, тут яблочко от яблоньки вообще не откатилось, - рассмеялась она. - Только бы мне муж попался хороший, любящий и семейный, как мой папа! Тогда я буду счастлива. Как думаешь, встречу я такого? – она вплотную приблизила лицо к его лицу и он ощутил теплоту ее дыхания и головокружительный аромат кожи. Тонкий, девичий, едва уловимый запах чистоты и прелести, упругой свежести и молодой крови, пульсирующей под тонким слоем эпидермиса. Эпидермис нежнейший! Как же Лиля прекрасна! Как, наверное, сладка!
- В твоем датском королевстве сыщется для меня подходящий жених?
Орест густо покраснел и смущенно кивнул. Для нее он готов был перевернуть мир, не то, что стать верным и заботливым супругом, когда же она увидит его? Почему она не млеет от него, как он от нее, от его аромата, от его привлекательности, ведь он симпатичен, другие девушки кокетничают с ним? Его выразительные синие глаза и густейшие русые волосы давно стали притчей во языцех сокурсниц. В чем секрет привлекательности? По какой причине возникает притяжение к одним и не возникает к другим? Он не мог этого понять и страдал, ему не хотелось принимать за аксиому, что законы любви никому не ведомы. Что она дается, как далась ему. Казалось, все сложности существуют для других, у него совсем свой, особый случай, и если не прямо сейчас, то в следующее мгновение или завтра, или в конце недели, но Лиля воспылает к нему любовью. Хотя бы потому, что он пылает любовью к ней. Должна же быть награда! Ведь старание и преданность не должны пропадать втуне!
Иногда ее обычная ласка случайно превосходила привычную меру и Ореста охватывал трепет: неужели случилось? Она сама не понимает, что переменилась к нему? И до следующего случая, свидетельствовавшего, что ничего не изменилось, он был упоен счастливым ожиданием подтверждения. В такие периоды он был так силен и вдохновлен, что чувствовал себя способным сотворить мир заново.

***

На четвертом курсе Новый год встречали большой компанией в студенческом общежитии. Приглашенными оказалось еще множество ребят из разных ВУЗов, было шумно, весело, игриво, потому что молодая кровь бурлила, и все стреляли глазами направо и налево. Лиля выглядела изумительно, она всегда излучала обаятельную женственность и так любимые ею пастельные цвета в одежде добавляли ей аппетитную сладость. В этот вечер глоток шампанского зажег в ее фиалковых глазах такой блеск, что у Ореста не было сил спокойно смотреть на нее. Интуитивно он угадывал в ней чувственную натуру и понимание этого туманило его разум и томило тело. Как сладок должен быть ее вкус! Как упоительны, наверное, ее объятия!
Он твердо решил объясниться в любви до окончания праздника и чем больше собирался с силами, тем ощутимее они оставляли его. Он боялся услышать отказ, вернее, пресловутое заверение в дружбе, братских чувствах и прочем, что его бы убило. Он чувствовал, что Лиля его совсем не воспринимает как мужчину, и сердце его сковывало ледяным ужасом: если откажет, все потеряет смысл. Зачем тогда ему этот мир? Ведь его мир всегда вращался вокруг Лили.
Он уже несколько раз танцевал с ней медленные танцы, трепеща от ее хрупкости и девичьего аромата, и видел, что она совсем не сосредотачивается на нем так, как он на ней. Ей было легко и радостно, она всем улыбалась, получала поздравления и желала чего-то в ответ. Трепет Ореста не достигал ее. Она не различала, с ним танцует или с кем-то другим.
Он сидел с ней рядом за столом и мучительно решался как бы нечаянно взять ее за руку, но руки ее порхали в оживленной беседе, она вертелась и часто толкалась в него плечом. Орест был близок к отчаянию.
Лилю в очередной раз пригласил какой-то парень, Орест приготовился наблюдать привычную картину, как оба смеются и скользят глазами по сторонам, не задерживаясь в веселье друг на друге, но вышло иначе. Парень был спокойный, даже флегматичный, он ничего не говорил Лиле и держал ее на расстоянии от себя, почти на вытянутую руку. Он смотрел на нее, прямо и просто рассматривал ее лицо и его взгляд словно говорил: я – мужчина, вижу тебя, женщину. И Лиля остановилась в праздничном вращении. Она уже не смеялась, не вертела головой по сторонам, тоже смотрела в лицо этому молчаливому парню, трогательно приподняв подбородок. У Ореста перед глазами поплыли белые круги, потом он жалел, что земля не разверзлась у него под ногами и не поглотила его, раз и навсегда освободив от мучений.
Парень взял Лилю за руку, отвел на диванчик у окна, и остаток ночи они провели в разговоре, все так же глядя в глаза друг другу, поглаживая ладони друг друга, а Орест смотрел на них, словно паралитик, которому хочется кричать, но нет никакой возможности.
Расходиться стали поздно, к восьми утра. Лиля вернулась к Оресту, и они отправились домой вдвоем, как делали это всю свою жизнь, разве что оба молчали, каждый о своем, нахохлившись на морозе, глядя под ноги, не высовывая рук из карманов, громко похрустывая снегом. Душа Ореста разрывалась, Лилина пела, а небо рождало умопомрачительный восход, торжественно и щедро утверждая первый день нового года, но неблагодарные юные земляне совсем этого не замечали.

***

Вечером Орест по обыкновению поднялся к Лиле, ему мучительно хотелось увидеть ее, побыть с нею рядом, удостовериться, что ничего страшного не случилось и все между ними по-прежнему. В прихожей сияющая Лиля шепнула ему:
- У меня Гена! Помнишь его? Вчера познакомились.
Оресту потребовалось время унять накатившую черноту и слабость, и он замешкался с тапками и прошел в ванную вымыть чистые руки.
- Познакомьтесь! – официально представила Лиля поднявшегося с дивана молодого человека. – Геннадий, тоже будущий медик, хирург, правда, из другого ВУЗа. А это мой Орест, мы с ним с трех лет вместе, как сиамские близнецы. – Она обняла Ореста за плечо, мягко заглянула ему в глаза, ожидая подтверждения. Орест пожал протянутую руку, кивнул и деревянной колодой плюхнулся на диван. Говорить сейчас ему было трудно, но этого от него никто и не ждал, новому знакомому и Лиле вполне хватало друг друга. Сквозь шум в ушах и чуть плывущее сознание Орест смотрел на них, идиотски улыбаясь.
Приходилось признать, что к Геннадию трудно придраться. Он был симпатичным брюнетом, на удивление органичным в поведении, и чувствовал себя как дома. Орест хаживал к Лиле в гости чуть ли не каждый день на протяжении почти двадцати лет и все равно всегда оставался чуть напряженным, боялся совершить какой-то промах, не соответствовать семье Дубровских. Он старался дотянуться до них и все никак не мог почувствовать себя равным. Гена же смотрел на Лилю ласково, без суеты и заискивания, как будто это он знал ее с младенчества и был вхож в дом целую вечность. Говорил он с ней с добродушием и нежностью родственника, то ли снисходительно, то ли поощрительно, то ли завуалированно выражая свою приязнь. Называл ее исключительно Лилечкой и выходило это так же естественно, как у ее родителей. Сколько лет Орест тайно ждал момента, когда у него появится право называть ее по-семейному, Лилечкой, и только мысленно позволял себе такую вольность! Его лоб с каждым толчком крови изнутри бил вопрос: почему так? Где справедливость? Разве не он заслужил право на то, что так непринужденно присвоил себе Геннадий?
Потрясение и возмущение Ореста в конце концов ослабели и он оказался способным лучше наблюдать за ними. Он поражался все больше и больше: откуда взялись между этими двумя доверие, приятие и притяжение, если они знакомы всего несколько часов? Откуда? Почему? Кто из них старался для возникновения близости? Он знал, что никто. Если бы он сам не видел момент их знакомства и сейчас не наблюдал за характером их общения, то не поверил бы, что такое бывает. У них все возникло само собой. Как будто так и было задумано. А что делать ему? Ему, положившему смысл своего существования на то, чтобы приблизиться к Лиле? В душе Ореста разливались растерянность и возмущение. Казалось, что его жестоко обманули, но кто? Кто и в чем?
Лариса Ивановна пригласила всех к столу, и Гена спокойно и совершенно по-свойски беседовал с ней и с Петром Ивановичем, рассказывая что-то о последней премьере в Ленкоме, где блистал Леонид Каневский. Они все говорили на одном уровне, это чувствовалось. Стол был заставлен угощениями, впрок наготовленными на новогодние праздники. Ореста неприятно резануло, что он скован и стесняется положить себе чего-либо, а Геннадий успел отведать всего понемногу, расхвалил каждое блюдо, особенно восторгаясь говяжьим холодцом. Мол, сроду не видел такого высокого и прозрачного студня! Хозяйка сияла от удовольствия и озабоченно всплеснула руками, что забыла подать черный хлеб. Как же можно кушать студень без черного хлеба? Быстро исправила оплошность и пододвинула к Геннадию еще и вазочку с маринованными маслятами. Оресту было обидно до слез, почему он, тысячу раз евший у них, всегда робел и только встав из-за стола, проглатывая слова, наспех, как будто что-то плохое, выдавал: «Спасибо, было очень вкусно» И ему всегда снисходительно кивали: «На здоровье!» Он ненавидел эту снисходительность! Ненавидел! Именно за то, что сам ее вызывал.
Лариса Ивановна смотрела на Геннадия с восхищением и одобрением, было очевидно, что она в восторге от нового знакомого дочери и уже рисует себе счастливые картины будущего. К Оресту она всегда была лишь покровительственна. Раньше Орест не раз спрашивал себя, почему родители Лили не препятствовали их дружбе, ведь его семья для них имела значение. И льстил себе, считая, что они видят в нем перспективного молодого человека, способного достичь такого положения в обществе, которым можно гордиться и дать счастье их дочери. Но сейчас пришел другой ответ: они не беспокоились, потому что видели, что Лиля к нему равнодушна как к мужчине. Вот почему они всегда были к нему сдержанны – боялись обнадежить! Как все это унизительно! Обидно и унизительно!