Лиля... - 5

***

Орест учился с надрывом, словно бросал вызов сам себе, покоряя одну вершину за другой. Он был далеко неглупым мальчиком, но в нем не было широты и легкости восприятия, у него не возникало миллион ассоциаций по любому событию, как это было у Лили, в детстве его не развивали так, как ее. Большой трудяга, очень мотивированный, он самостоятельно наверстывал упущенное. Его поражало как много знает Лиля, ее начитанность вызывала у него почтение. Например, если кто-то принимался рассказывать о фильме, Лиля в первую очередь просила назвать страну, в которой разворачивались события, и время. Это были для нее отправные точки, она сразу представляла себе исторический фон и характер эпохи. Если говорили невразумительное: «Ой, да про старину фильм! Мужики в чулках ходили и с дурацкими воротниками! На костре еретиков жгли пачками!»  Лиля сразу определялась: «Аутодафе! Европа? Колонии? Испания или Португалия, скорее всего» Орест только диву давался. Он, конечно, знал, что у Дубровских огромная библиотека, но одно дело иметь книги, и другое – их читать. Он тянулся за ней, как молодой побег к солнцу. Он много занимался, его планка и требования к себе были так высоки, что в старших классах Лиля лукаво интересовалась: «Какой Эверест ты себе наметил? В генсеки метишь?»
Он был отличником, спортсменом и участником всех школьных олимпиад и соревнований. При случае он не мог удержаться от того, чтобы не заглянуть в глаза Лили с немым вопросом, видит ли она, что лучше него никого нет? Она понимала и ласково хвалила: «Умничка! Молодец!» - и пламя обжигало его сердце.
Как он гордился ее дружбой! Самая красивая и лучшая девочка в школе и во всем мире – его подруга! Это причисляло его к когорте избранных. И как же он стеснялся своего отца! Алкоголик-отец оскорблял его достоинство, тем более, что с годами отец совсем спился. Орест любил и бесконечно уважал свою мать, понимал, что ее усилиями их дом и он сам имеют порядочный вид и держат репутацию приличного дома и хорошей семьи. И понимал, что для них с матерью фактором, держащим их на плаву, было то, что отец являлся тихим алкоголиком. Он никогда не буйствовал и не дебоширил, что было громадным облегчением. Жена и сын старались вовремя подобрать его на улице и привести домой. Тем не менее оба они чувствовали себя униженными; пил отец, а стыдно было им. Дома они с матерью раздевали отца, заносили в ванну и мыли под душем. Мать настаивала, чтобы отец был чистым и в свежей одежде, следила за этим фанатично. Как-то Орест воспротивился, ему было противно ухаживать за взрослым опустившимся человеком. Мать посмотрела сыну прямо в глаза и сказала простое: «Тогда это конец! Он потянет нас за собой. Неухоженный человек – не человек» Орест понял. Отец был самым чистым, постриженным и ухоженным пьяницей их района, и Оресту довелось услышать, как собутыльники отца называли того везунчиком, выражали уважение его жене и ставили ее в пример, честя своих бывших жен неблагодарными тварями. Орест зло сплюнул: за что их благодарить и кто здесь твари?
В детстве Орест никогда не спрашивал себя, почему мать не разведется с отцом. Он не помнил разговоров об этом или каких-то попыток со стороны мамы. Задумался над этим, когда отец умер, и не нашел ответа. Мама пожала плечом:
- Может быть, потому, что помнила, каким он был, когда еще не начал пить? У него ведь были золотые руки! Да добрый был как никто. Кого он когда обидел? Никого. Все наследственность проклятая! Отец у него запойный был. Возможно, если бы он дрался и скандалил, развелась, а так приладилась как-то. Да и замирала я всегда, когда приходилось всякие бумаги заполнять, знаешь, графа такая есть про семейное положение и социальный статус семьи. Не хотела, чтобы ты был сыном матери-одиночки. И зарплату его мне выдавали, а не ему, тоже важно, одной пойди, вырасти парня! А стыд что? Стыд перетерпели. И упрекнуть себя мне не в чем.
После смерти отца мать вышла замуж за инженера, хорошего человека, абсолютного трезвенника, переехала к нему, Орест был за нее спокоен.

***

В выпускном классе писали сочинение-размышление о смысле жизни или о будущем, на выбор. Писали два урока, русский и литературу, сосредоточенно сопя и хмуря юные лбы. Учительнице доставляла удовольствие рабочая тишина класса. Она посматривала на ребят, предугадывая, кто о чем напишет. Улыбалась. Предвкушала удовлетворение от предстоящей проверки – своих учеников она искренне любила и знала, что в работах будет сплошной позитив. Чистая юность! Мечты и уверенность в непременном счастье, как иначе?
Учительница взяла тетради домой и проверила уже двадцать пять работ. Ее взгляд привычно скользил по строчкам, она автоматически исправляла ошибки, почти не вникала, разве что следила за правильностью построения предложений. Дети как один писали то, что и следовало ожидать, что писали из года в год все ее ученики: как они благодарны Родине, народу, партии за бесплатное образование, медицину, жилье. Гордились, что наша страна догоняет и перегоняет Америку по производству стали, чугуна и бетона. Что именно их отцы и деды победили фашизм. Что советский гражданин первым побывал в космосе. Что будут пожарными, врачами, милиционерами, учителями, отдадут себя делу строительства коммунизма. Некоторые представляли страну в будущем, как реки будут повернуты вспять и даже не бесплодных землях потомки получат невиданный урожай. Что на Севере создадут искусственное лето и высадят бескрайние сады. Что советские граждане первыми освоят космос и встретят новые цивилизации. Что наука и медицина достигнут такого расцвета, что сначала в нашей стране не будет болезней, а потом этим благом СССР поделится со всем остальным миром. Что в нашей стране наступит эпоха благоденствия и советский народ не будет знать никакого горя и проблем. И все это возможно лет через пятьдесят.
Учительница кивала, мечты ей нравились. Только самой себе она признавалась, что не верит в скорое наступление эры благоденствия, считает, некому сейчас в ней жить. Она не верила в реальность утверждаемого образа простого советского человека, который создаст общество мечты, потому что не могла назвать и трех-четырех людей, соответствующих этому образу. Лет через пятьдесят – да, возможно, ведь сменятся два поколения, и каждое будет лучше предыдущего. Это хороший срок, учительница была с ним согласна; новое тысячелетие – дожить бы! Пока же у всех людей есть изъяны, с которыми, строго говоря, нечего делать в идеальном мире. Известные ей изъяны были связаны с половым инстинктом, слабостью плоти, а также духа и желанием жить хорошо и красиво прямо сейчас. Разве это по-советски, и, уж тем более, по идеальному? Что-то в людях не так, они слишком хотят индивидуального счастья и не слишком желают трудиться над собой. Поэтому мечтать, что в будущем возможны идеальные люди с возвышенными понятиями, учительница любила. Перед ее внутренним взором представали города советского грядущего: каждый город – город-сад, светлый, нарядный, чистый, безопасный. Над каждым непременно солнце и синее небо. Все граждане молоды, здоровы, счастливы, не знают никакого греха и заняты только прекрасным и здоровым, например, искусством или возделыванием своего огорода. Такое будущее оправдывало ее труд, жизнь, посвященную воспитанию детей. В детях все так, а во взрослых нет. Не верят они в то, что провозглашают и не могут соответствовать заявляемым лозунгам. По природе своей не могут. Пока. Она не слишком расстраивалась, давала людям время улучшить свое естество, главное, что уже начали пропаганду и воспитание детей в должном духе. Читая детские сочинения, она подзаряжалась их чистотой и энтузиазмом и возвращала себе улетучивающийся энтузиазм. Может быть, для этого она чаще других учителей давала свободные темы?
Осталось проверить еще три работы. Учительница встала, потянулась, заварила чай, помассировала уставшие глаза. Пристроилась у подоконника, съела пару конфет с чаем. Детская площадка во дворе была полна. Шум, гам, суета, но даже в громком плаче море позитива и сила жизни. Учительница вздохнула: хорошо!
Она вернулась за рабочий стол и открыла тетрадь Ореста. Проверять работы отличников - извечное удовольствие. Шесть полных страниц - молодец, объем выдержал; есть эпиграф, цитаты, красные строки, абзацы - все, что полагается для хорошей работы. Но название темы хлестнуло несуразностью: «Небесные одежды» Небесные одежды? Как это понимать? Скафандры для космонавтов? Учительница поморщилась: лирику не к месту она не любила. Мысленно поставила первую галочку замечаний: название не научное, неоправданно лирическое.
Однако, эпиграф заставил ее поморгать и был прочитан еще два раза:
«Чтобы достичь небосвода, за пыль твоих стоп ухвачусь.
До созвездий крутящихся как же еще я домчусь?»
Приятную усталость и удовлетворение трудоголика сняло как рукой. Учительница читала с нарастающей тревогой, впечатление от работы тяжелело по мере воспринятия мыслей автора. Ее мозг автоматически продолжал ставить зарубки замечаний: выбранная тема – не на злобу дня, рассуждения – какие-то философско-мистические, с чего они возникли в сознании десятиклассника? И почему советский старшеклассник вообще интересуется подобным и размышляет об этом? Она вызвала в памяти образ Ореста: всегда чисто и аккуратно одетый, собранный, серьезный, целеустремленный, позитивный юноша. Никогда не заподозришь в нем отвлеченных мыслей! Учительница полагала, что, как правило, представления людей всегда связаны с их переживаниями, редко, когда встречается широкий взгляд на сущее. Неужели он пишет о себе и прочувствовал все то, что излагает? Она посмотрела в окно, освежая восприятие, и снова вернулась к сочинению, но мысли ее по-прежнему метались, наскакивали одна на другую, мешая объективному пониманию работы.
Орест спорил с утверждением средневекового поэта Низами из «Сокровищницы тайн», что «Человеку прекрасных, небесных одежд не дано…» Это вместо привычных советскому школьнику мечтаний стать комсомольским вождем, трудится на благо народа и прочее в таком духе! Орест вообще не рассматривал произведение персидского поэта средневекового Востока с точки зрения критики существующего тогда строя, положения угнетенного народа или другой приемлемой для комсомольца позиции. Он размышлял о душе! О душе! И чуть ли не как поп! О возможности, получаемой каждым человеком при рождении, подняться над низменностью своей природы.
Учительница клокотала негодованием, противореча собственным тайным ощущениям: какая низменность природы может быть у строителя коммунизма? Мы же не на загнивающем Западе живем, где разврат и наркотики? И вообще, где Низами, а где мы? С чего это рассматривать современного человека, исходя из утверждений поэта, жившего в …? Когда он жил? Она задумалась, припоминая. В 12 или 13 веке! А Орест берет его мысли за актуальные и пишет, что Низами не обольщался насчет природы человека, считая ее таковой, что, даже познав лучшие восторги и порывы души, человек при первом же случае окунется в грязь, даже просто предпочтет грязь. Грязь – его природа. Причем вне условий общественно-политического строя, в любое время, в любую эпоху. «Ослу милей корыто» даже если «любовь им (людям) явила дыханье свое» Поняв эти рассуждения учительница растерялась. Что за странная тема? Как ее оценивать? Ей пришлось прочитать работу два раза, с каждым прочтением ее негодование росло, заполняло сознание и краска заливала лицо: о чем думает этот мальчишка?! Душа человека, ослы, пыль стоп, дыханье любви, небесные одежды - что это за ересь? Она встала из-за стола и принялась ходить по комнате, разве что не размахивая кулаками от негодования. Однако скоро села на диван, как-то осунулась, ослабела, перестала соображать и вдруг тихо, но горько-горько расплакалась, комкая в руках клетчатый плед.
Она плакала о своей жизни. О незамужней доле, об оставшемся без реализации женском естестве, о несостоявшейся любви. А ведь был он, были надежды, мечты, крылья за спиной. Тогда думалось о нем, и ценность жизни измерялась им. Тогда и она не думала об общественных задачах, могла жить и в пещерном веке, и в Средневековье. Какая разница, если собственная душа принадлежала не ей – любви, вечности? «Любовь им явила дыханье свое» Тогда они действительно были одеты в небесные одежды, были честны с собой, смелы и счастливы. Никто и ничто не были ей страшны тогда, лишь один человек мог лишить ее непобедимости и мощи – он. И он лишил.
Лозунги, курс партии, педсовет, родительские собрания, вымпелы появились потом, когда его не стало. Она сама выгнала его. Узнала об измене, о романе. Нет, о прощении не могло быть и речи, это не в ее характере, не могла любить его больше, просто стала ждать, когда отомрет ее чувство. Оно умирало долго и больно, оставив ее сердце высушенным, как лист гербария. Она знала, что он любил ее, но повел себя как осел, которому милее корыто. Мужское понимание любви включает разумный выбор корыта. Его роман длился больше полугода, на минутное помутнение сознания не спишешь. Зачем ей гнилой овощ в свежем салате ее юной души? Поэтому выбросила его из своей жизни. Поняла, что не он был прекрасен, это ее чувство было прекрасным. Вспомнилось, как после его ухода, она не могла выносить людей, день, ночь, саму себя, ей надо было разгрузить эту ношу, и она ушла в работу. Суета заменила ей гаснущий внутренний свет.
А этот мальчик, десятиклассник, своим рассуждением смотрел в корень жизни. «Как бессильна звезда, что горит обещанием счастья!» Бессильна перед корытом и ослами. Ах, Низами, написал бы ты, что делать людям? Что мешает людям жить по-человечески? Пресловутая слабость плоти! Слабая плоть, испокон веков оскорбляющая восторги души!
Разве поставит она Оресту двойку? За что? Что не пишет, как будет ловить преступников, оберегая безопасность граждан, или как создаст лекарство от всех видов боли, или что будет работать на благо людей? Будет, конечно, будет, никуда не денется. За нераскрытие темы? Нет, конечно. Он прав, тысячу раз прав, чем бы человек не занимался, прежде всего он должен расти в личностном плане, узнать себя, преодолеть природные слабости. Лучше всего человек проявляется в любви, расти в любви сложнее всего, ведь обрести ее проще, чем сохранить.
Если бы можно было поставить отметку за душу, она поставила бы Оресту пять с плюсом. За юношу с уже сложившимся пониманием истинного и суетного можно не беспокоиться, он будет хорошим человеком. В конце концов, разве не основная задача учителя воспитать хорошего человека? Остальное приложится.
Учительница успокоилась, взяла тетрадь Ореста и принялась читать сочинение в третий раз, теперь уже с познавательной точки зрения. Она признала, что работа потрясла ее до глубины души. Ей подумалось, что, как бы удобно мы не приспособились жить в своей реальности, рано или поздно нам встретится камешек, о который мы споткнемся и зададим себе неудобный вопрос, туда ли мы идем? Ее камешком стала работа ее ученика. Но куда ей было еще идти, как не в профессию, после утраты любви? Неужели надеяться на новую любовь? Разве это возможно? Догадка, что возможно, обожгла ее. Ведь были потом у нее другие мужчины, но она сама пускала их в себя только до определенного предела, ей казалось, что, если она станет счастлива, то ее снова предадут, ведь корыта расставлены повсюду. Поэтому она первой оставляла своих мужчин. Боль прошлого отвергала возможное счастье. Она так и не научилась быть компромиссной с мужчинами. Не хотела их не жалеть, не тянуть, не оправдывать, разве это не унижение для них? Унижение мужского духа, как она его понимает. Мужчина тот, кто вызывает восхищение. Ни жалость, ни желание поднять, вытащить, приютить, а восхищение. Чертова носительница идеалов! Ее лицо снова плаксиво искривилось, но она подавила слезы и принялась читать сочинение заново, в четвертый раз.
Юноша утверждал, что человек обязательно должен подняться на такие вершины, на которых засияет его личность, познается суть жизни, и тогда он может примерить «небесные одежды», то есть стать несоизмеримо лучше себя самого. И есть сила, способная поднять его туда, эта сила – любовь. И все в жизни является предпосылкой любви или ее следствием, и нет у обычного человека другой большой задачи, как суметь любить. Любить очень трудно. С каждым днем, годом пребывания в любви в человеке пробуждается желание пренебречь ею, предать ее, променять полет души на торжество инстинкта. Сама себя любовь защитить не может. «Как бессильна звезда, что горит обещанием счастья»
Учительница кивала: прав, тысячу раз прав Низами. Орест вместе с ним. Эти мысли вне времени, вне эпох, вне политики.
Потом рассматривалась более печальная для нее мысль, что «нет у любви бесследно сгинуть права» и что поруганное чувство не должно становиться препятствием для возникновения нового чувства. Как красиво поэт выразил это: «Брось потертый ковер, уходи из обители мглистой. Дорожить ли полой, что давно уже стала нечистой?»!
В конце работы Орест соглашался с Низами, что «…только легкие души ценны и желанны для нас» и что в стремлении к розе надо одолеть шипы. Мальчик с головой выдал себя: он любит и полностью зависим от чувства. Легкая душа, роза – Лиля, нет сомнений.
Лиля - слабое место в судьбе Ореста, учительница сочувствовала ему до боли в сердце. Любовь Ореста к Лиле для учителей не была секретом. Но сила, зрелость и глубина чувства ее поразили. Совсем не по-детски. Как бедный мальчик зависим!
Учительница отыскала работу Лили. Здесь все четко, позитивно: буду врачом; лечить людей, не лучшее ли призвание? Потом про большую семью и строгое воспитание будущих отпрысков, чтобы за них не было ни стыдно, ни больно. Совершенно ясно, что отучится, выскочит замуж и погрязнет в семейном быту, в заботах о покупке машины, очереди на кооператив, путевках на море и прочее в том же духе. Очень земная девочка. Вся ее нежность и развитость пойдут исключительно на семью, ею будет все держаться. Наташа Ростова. Альфа и омега жизни. Сама себе источник всему и для близких средоточие смысла – в этом ее сила. Женщина, настоящая женщина. Умеющая жертвовать, но и требующая такой же жертвы в ответ. Что ее может сломить? Отсутствие взаимности, взаимной отдачи.
Учительница ахнула: кто же построит идеальное общество, если лучшие из лучших ее учеников столь приземлены и заняты собой? Возможна ли ты, эра благоденствия? Неприятно резанул вопрос, что, если человек в этой жизни должен расти в любви, или через любовь, а путь этот долгий и трудный, можно сказать, длиною в жизнь, то когда же ему заниматься другими вопросами? Неужели живем только для того, чтобы стать духовно выше? Тогда каждый отвечает за себя и общество ему дело второе, ведь можно жить и вне общества и расти до святости? Тогда как же подвиги, курс партии, лозунги? Получается, общественными делами занимаются те, кто потерпел фиаско в самосовершенствовании через любовь, как она и он? От знакомых она знала, что он дважды был женат, оба раза жили склочно и расстались с ненавистью, зато сделал блестящую карьеру и занимает высокое положение. Служение обществу – альтернативный путь для самопораженцев? Ересь какая-то! Придет же в голову! Учительница совсем запуталась и замахала головой, вытряхивая из нее сорные мысли.

Из-за сочинения Ореста она была сама не своя несколько дней, он перевернул ее сознание. Ее поразила тонкость душевной организации юноши, то, какую литературу он читает, о чем размышляет и что чувствует. Она призналась самой себе, что человек может быть строителем и созидателем чего угодно, и это не снимает с него обязанности быть человеком, умеющим любить. Орест будет тем мужчиной, который в любви не заметит или сможет пройти мимо корыта. Какая редкость! А прощать? Про прощение у Ореста не было ни строчки. Она усмехнулась: ему еще нечего прощать. Это с возрастом умение прощать становится синонимом умению любить. Любовь держится прощением, становится покалеченной, изломанной, кровоточащей, но держится, кое-как, через судороги души, пока не возникнет вопрос: а надо ли ее держать? Есть ли она, если постоянно случаются сбои? Может, обманываешь сам себя, сберегая несуществующее? Кто знает? У Ореста пока только сила чистоты и полет.
Учительницу не отпускали мысли и чувства. Ей нужно было поделиться своим открытием с коллегами, чтобы облегчить собственные переживания, вызванные работой ученика. Она зачитала отрывки из его сочинения в учительской тем преподавателям, которым доверяла. Притихшие, посерьезневшие они тоже кивали головами: «Бедный мальчик! Он не принадлежит себе! Как это страшно!»  Все они знали, что он любит Лилю, и видели, что ее сердце еще не тронуто чувством.
- Если у них сложится, он расцветет пышным цветом. Мы еще о нем услышим!
- А если нет? Зароет себя?
- Не должен, характер у него сильный. Просто будет жить без внутреннего солнца.
- Да, когда люди делают ставку на что-то и ставка не оправдывается, требуется срок, чтобы оправится и выстроить жизнь по новому сценарию. Главное, не опуститься от разочарования!
- Даже страшно, - передернула плечами учительница биологии, - сколько еще им всем предстоит пережить!
- С ним все ясно, а что с ней? Такая многообещающая девочка!
- Исполняли бы они то, что обещают!
- А она явная Наташа Ростова. Все, что обещает, вбухает в семью.
- Ну и ничем не плохо! Лишь бы ценили!
- В семье стараний столько требуется, что не каждую женщину хорошей женой назовешь! Жене надо уметь жертвовать.
- Вот именно!
- Низами, да? Поищу, почитаю, интересно!

Пятерка за сочинение по здравому педагогическому размышлению поставлена не была, потому что Орест совсем не затронул общественной пользы, своего будущего вклада в благо народа, а быть индивидуалистом в наше время никак невозможно. Рядом с четверкой учительница оставила строгий комментарий: «Оригинально, но слишком я-чно, без злободневности. Не затронуто значение любви в широком смысле – к Родине, народу и пр. Не проведены параллели с отношением к теме любви других авторов русской и мировой классики. Не затронуто значение (или сравнение) выбранных идеалов в становлении и возвышении личности человека» - когда писала, специально сердито хмурилась, чтобы не задумываться о собственном двуличии, ведь во благо же, нечего ему зацикливаться на себе, успеет еще настрадаться!
А Орест, читая замечания, лишь тонко улыбнулся: «А вот любят шаблоны в датском королевстве!»