Производство тишины

 
Это сборник рассказов за октябрь – декабрь 2023 года.
 
Уверен, что вам всем будет интересно.


 
Оглавление
 
 
Бог как избыток 3
(миниатюра) 3
  4
Моя пустота 4
(миниатюра) 4
Разговоры с ангелом  5
(миниатюра)  5
Ночь бытия  6
(миниатюра)  6
Небесный Иерусалим против телевизора  8
(рассказ)  8
Встреча  11
(миниатюра)  11
  11
В чем смысл  14
(рассказ)  14
Тьма в нашей жизни  17
(миниатюра-размышление)  17
  17
Разговоры молчаливых  20
(миниатюра)  20
  20
Смерть Озириса  23
(рассказ)  23
  23
Когда придет свет  28
(рассказ) 28
  28
Дерево Игоря  32
(рассказ)  32
  32
Обычная суббота  37
(рассказ)  37
  37
  41
Сообщения в телефоне  41
(рассказ) 41
  41
Победа вездесущего голоса  46
(рассказ)  46
  46
Байден  52
(рассказ) 52
  52
  58
Стук женских каблуков по асфальту  58
(рассказ)  58
 1 58
2 62
Существование Елены  65
(миниатюра)  65
  65
Ландшафт твоего мозга  68
(миниатюра)  68
  68
Настя и вода  72
(рассказ)  72
 1 72
2  75
Разговоры троих о Европе и России  77
(миниатюра)  77
  77
Молчание  81
(рассказ)  81
  81
“Пятёрочка выручает!”  87
(миниатюра) 87
  87
  89
Выбранная тишина  89
(миниатюра)  89
  89
4 ноября...  93
  93
(пост в сети) 93
  93
  93
Со-единение  94
(рассказ)  94
  94
  98
Христос и яблоки  98
(рассказ)  98
Она читает “Слово о полку Игореве” 103
(рассказ)  103
1 103
2 105
Обезвоженный мир    107
(рассказ)  107
 1 107
2 110
Чем можно питаться  112
(рассказ)  112
 1 112
2 114
  116
Две девушки и тюльпан  116
(миниатюра)  116
  118
Мир повторения: мозги миллионов  118
(рассказ)  118
 1 118
2 120
Быть Танцем 123
(рассказ)  123
1 123
2 125
3 129
Шишки под ногами  130
(рассказ)  130
1 130
2 131
  134
Ребенок и удивление  134
(рассказ)  134
 1 134
2 135
3 137
Пространство сна 138
(рассказ) 138
1  138
2 139
3 141
Как все начиналось  143
(миниатюра) 143
  143
Механизмы небытия  145
(рассказ)  145
1 145
2 147
Локация его жизни  149
(рассказ)  149
1 149
2 151
Дети и апокалипсис  153
(рассказ)    153
1 153
  153
2 154
3 157
Производство тишины 159
(миниатюра) 159
  159
  160
Цветы на их даче  160
(рассказ)  160
 1 160
2 161
3 164
  166
Дельфины выбирают нефть  166
(рассказ)  166
 1 166
2 167
3 168
4 169
Путин 171
(миниатюра)  171
  171
Мы все - изнасилованы голосом из телевизора  174
(миниатюра-размышление)  174
  174
О выборах 177
(пост в сети) 177
  177
Глаза зубра    178
(рассказ)    178
  178
Розовые сады царя Мидаса  182
(рассказ)  182
1 182
2 184
  186
Прикосновение Мидаса - как все было на самом деле  186
(миниатюра)  186
  188
Ницше в стране лошадей  188
(рассказ)  188
1 188
2 189
Уйти в цветы  194
(миниатюра)  194
  194
Обломки человека  196
(рассказ)  196
1 196
2 199
Мир качелей  201
(миниатюра)  201
  201
  204
Как найти то, неизвестно что  204
(рассказ)  204
  1 204
2 207
Без денег, без работы, без “секса”, без слов  208
(рассказ)  208
  208
Анта ждет Лмона  212
(миниатюра)  212
  212
Шутка 215
(пост в сети) 215
  215
Движение в сторону  216
(миниатюра)  216
  216
Смерть на льду    219
(миниатюра)  219
  219
Рельсы сострадания  223
(миниатюра)  223
  223
Тоскующая тишина - 2023  224
(миниатюра)  224
  224
Падай в Новый год 225
(стихи) 225
  225


 
 
 
 
 
 
 
 
 

















 

Бог как избыток
(миниатюра)
 
Бог всегда подразумевает момент избытка. Избыток добра, избыток любви, света...
Избыток, выход за пределы. Если человеку – существу смертному, ограниченному, – такой выход за пределы может быть опасен, чреват «головокружением», провалом, падением в пропасть, то для Бога все иначе. У него другой масштаб, регистр. Он сам себе и предел, и «головокружение», и пропасть.
 
 
 
 

11 октября 2023 года,
Петербург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Моя пустота
(миниатюра)
 
 
Она звенит каплями осеннего дождя, падающими на подоконник.
Она дышит в ваших мыслях и сердцах, когда вы сидите в автобусах, в метро.
Она льется кровью на полях сражений, впитываясь, засыхая.
Она стелется радиоактивным дымком над зловонным трупом человечества.
Эх, моя пустота...
Она завоевала весь ваш мир.
Она победила.
Пустота спасет мир.
 
 
 




12 октября 2023 года,
Петербург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Разговоры с ангелом 
(миниатюра) 
 
Я обернулся, пытаясь разглядеть его - в полутьме обычных городских сумерек, наполненных тускло горящими фонарями в наступающем тумане (вдали еще виднелись  фигуры людей, и были слышны машины со звуками сигнализации). Я обернулся, но он как будто намеренно скрылся. Он играл со мной... Так может он просто показался, я выдал “желаемое за действительное”? Нет, не может этого быть. Реальность, жизнь такова, что в ней должен быть он. Как некий центр. Как что-то другое. И именно мои человеческие глаза должны были его видеть. Сколько я всего насмотрелся в жизни; однако я видел только людей, и в зеркале тоже, а здесь...   
Так что же я увидел, что мне показалось в этих городских сумерках? Существо, которое одновременно было и не было. Которое одновременно говорило и слушало ответ. Знало всю твою прошлую и даже будущую жизнь... и, в то же время, не пыталось решить за тебя. Оно было самым быстрым и самым медленным. Самым тихим и самым  громким. А крылья у него были, – как это ни странно - внутри... он ими не “махал”, а мыслил, чувствовал. Наш мир... наша вселенная... - это его крылья. Звезды, галактики - один взмах, наши мысли, наша любовь - другой. Музыка Баха, живопись Ренессанса - один взмах, деревья и небо - другой. Наша боль, наши страдания, - один взмах, наша вера, наша надежда - другой. 
“Будь взмахом моих крыльев. 
Помоги мне “махать” этой Вселенной. 
Помоги мне любить ее”.   
Вот что он сказал. 
Вот что я почувствовал. 
Вот то  я увидел, - оглянувшись на него в наступающих городских сумерках. 
 
 


13 октября 2023 года, 
Петербург
 
 
 
 
 
 
 
 

Ночь бытия 
(миниатюра) 
 
Жена вернулась  после работы, они сидели вдвоем на кухне. Она - по привычке торопясь, ужинала, Дима сидел с ней за компанию. Когда она пила кофе, они вместе закурили. Дым - тоже привычной картиной повис над столом. Лампа на кухне была выключена, но ярко горел большой экран телевизора, где, тоже составляя привычную картину, - почти без звука “шли” новости. 
Они мало говорили, потому что жена на этой неделе каждый день работала, а Дима - так получилось, - будет работать на следующей. 
Она только сказала:   
• Видишь, что творится в мире. 
Как бы с улыбкой упрекая его, мол, там у “них” чуть ли ни “апокалипсис”, третья мировая то в одном месте, то в другом, а ему как будто неважно, он “Обломов”. Все это он прочел в ее интонации. Потом она пошла спать. Он остался на полутёмной кухне с включенным почти без звука телевизором. Снова закурил. На кухню  пришёл их старый кот,  помяукал немного, прося еды, но Дима только нахмурился, потому что корм у него в блюдце был... Ты, зараза, хочешь отвлечь меня, нет, не получится. Хотя кот мог бы ему ответить: от чего отвлекать-то? От твоих непонятных никому “бдений”, когда ты вот так смотришь телевизор без звука, куришь, ничего не делаешь и ни о чем особо не думаешь? 
Недалеко от стола лежал его телефон на зарядке. На него он тоже смотрел с тревогой, - как на что-то, что может его отвлечь, - звуками сообщений и тем более звонков... Но он знал, что сейчас, ночью - всего этого почти не будет. В молодости телефон был частью его “бьющей через край” жизни. А сейчас, когда дети выросли, телефон связан с работой и деньгами, с кредитами. Кредит...  это как будто расплата за то счастье, что было раньше. Кредит - остывший пепел от “костра” молодости. Холодный подсчет прошедшего счастья, подбивание “сухого остатка”. Раньше была жизнь, а теперь остались цифры, “кармические” проценты. 
Или она, все-таки, осталась... И вот эти его “бдения” перед экраном телевизора, дым его сигарет - это и есть ее поиск... отчаяние и надежда...   
Час ночи... Жена уже давно спит. В телефоне никаких сообщений. 
За занавесками окна - темнота, прерываемая фонарями и редкими горящими окнами соседнего дома. 
Дима курит еще одну сигарету. 
Телевизор  с его новостями, который до  этого - как обычно - работал почти без звука, фактически просто выполняя функции светильника, но отчасти и “информатора” тоже, - теперь совсем выключен. 
Все. Темнота. 
Точка приложения для «информационных атак» - его сознание - теперь свободно. Поток остановлен. 
Ночь бытия. 
Спасется ли мир? 
Или погибнет?   
...
Наступит ли после ночи бытия рассвет? 
Этого никто точно не знает. 
Не знают политики, не знают “пропагандисты”, не знают священники. 
Чистый лист.
Точка сборки.
Начало творения.
Из ничто, из этой ночи бытия. 
Но это зависит в том числе и от него. 
От дыма его сигарет. 
От его мыслей и слов. 
От его капризного старого кота. 
И даже от жены, тревожно, словно “напиваясь впрок", спящей между сменами работы. 
 
 
 
 
 
 

 

14 октября 2023 года,
Петербург   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Небесный Иерусалим против телевизора 
(рассказ) 
 

Из телевизора неслось: палестинцы напали на израильтян... жертвы среди военных и мирного населения... израильская армия в ответ - зачищает район Сектора Газа. 
 
Каким он будет, Небесный Иерусалим? Будут ли там - иудеи и мусульмане, убивающие друг друга? 
 
Из телевизора неслось, что Израиль превысил допустимую меру своей реакции, но Америка и Европа не осудили его за это и что они не правы!
 
Будут ли в Небесном Иерусалиме ненавистные американцы... а еще европейцы, которые, видимо, ни во что и не верят?   
 
Из телевизора - снова о нацистской Украине и ветхом старике Байдене... 
 
Будут ли в Небесном Иерусалиме украинцы и Байден? 
 
Из  телевизора - о победах нашей армии... 
 
Будут ли в Небесном Иерусалиме русские?
 
В телевизоре “прописалось” одно лицо - великого руководителя... 
 
Будет ли в Небесном Иерусалиме он, великий руководитель? 
 
А может, не наступит, не придет к нам Небесный Иерусалим? 
Может, его основатель подумает: зачем мне все это? 
Эти люди, запутавшиеся в ненависти друг к другу, кажется, - только и находящие поводы и причины ненавидеть? 
На основе религии. 
На основе расы и нации. 
На основе разных картинок из телевизора. 
На основе того, что кто-то просвещен наукой  и живет в комфорте, а кто-то - в невежестве и бедности. 
Они любят себя и равнодушны к другому. 
Молодежь - в своих телефонах. 
Зачем Я им со своими ангелами? 
Их слишком много, у каждого свои страсти, интересы. 
Они сами уже давно не могут понять себя и друг друга. 
Проводят исследования, делают таблицы со статистикой. 
Говорят, говорят... 
Показывают по телевизору образы, схемы.   
Все больше запутываясь... 
Хотят найти смысл, распутывают, но только временно, а потом снова “уходят” в кружение, в споры... 
Что Я могу с этим сделать? 
Ладно, Я приду к ним со своими ангелами. 
Я должен. 
Раз Я обещал, и раз так написано. 
Но к чему это приведет? 
Да, Я создал человека. Но Я в нем сомневаюсь.
...
И он пришел. 
К нам - “закрученным” каждый в свой интерес, в свое “видение”, в себя. 
Он и его ангелы ничего не сказали. 
А лишь посмотрели на всех. 
Неуловимым взглядом. 
Это была улыбка. 
И она - “раскрутила” нас из себя, “выдернула”, как это ни казалось невозможным. 
Все захотели видеть ее еще.   
“Поймать” ее. 
Отразиться в ней. 
И люди бросились...
Иудеи, мусульмане, христиане, ученые-атеисты, молодежь, оставившая, наконец, свои телефоны (она смогла сделать это только ради него), нарциссичные жители благополучных стран и жители бедных... 
Американцы и украинцы, европейцы и русские, старый Байден и великий руководитель станы, которого все время показывали по телевизору. 
Все преобразилось.
И природа, конечно, тоже. 
В Небесном Иерусалиме «соревнование» стало другим. 
Это была конкуренция света, божественного взгляда. 
Но все равно она не была, как земная, ведь даже если ты получил чуть меньше света, взгляда, чем другие, - тебе и так хватало надолго. 
Хватало на вечность. На эон. И через эоны все стали совсем равно участвовать. 
Получил свою порцию и я. 
Стою где-то в уголке храма, пою... 
И знаю, что меня слышат. 
А рядом со мной - Высоцкий... Летов... Хлебников... Цветаева... Лев Толстой (эти двое поют особенно радостно, вот здесь и проявляется некоторое неравенство в свете, но она совсем не задевает). Стоит тут  и Ницше, как ни странно (хотя, если вдуматься, то и не странно).   
Став частью света, я и сам стал немного его излучать. 
Раньше, у нас на земле - круги тьмы и запутывающей, задыхающейся ненависти. Здесь - нарастающий свет из разных источников, поднимающий тебя, дающий тебе все большее знание, все большее погружение в других. 
Небесный Иерусалим - это победа других.   
И меня в том числе, потому что и я тоже другой. 
Другие стали - братьями и сестрами. Украинцы и русские... иудеи и мусульмане, христиане, верующие и атеисты... Байден и  великий руководитель страны, которого показывали по телевизору. Все они погрузились в улыбку, обнимаются, танцуют... среди них и патриарх. Там были люди, которых мы не поняли и не приняли.
Все осознали, что они - один человек.   
Мы встретили там своих любимых, жен и детей. Я - своего ушедшего отца, которому я менял памперсы. Да, но не ограничились ими... Любовь стала всем. 
 
У нас здесь - тяжесть и мертвый покой, а там - свет и легкость, движение, вечный танец сфер, в котором участвуют люди и ангелы, звезды и галактики, птицы и звери. 
И - я, Твоя, Господи, неведомая птица с космическим шлейфом. 
Я есть. 
Я лечу. 
Я вижу. 
Я люблю. 
И Ты - есть. 
И Ты - летишь. 
И Ты - видишь. 
И Ты - любишь. 
Нам невозможно остановиться. 
Невозможно остановиться. 
Невозможно. 
Остановиться. 
Там, на земле, у людей кончалась на телефоне зарядка, они уставали и отдыхали после работы, а нам остановиться невозможно. 
 
 
 



15 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 


Встреча 
(миниатюра) 
 
Катя шла и шла, навстречу прохожим, солнцу, небу... И хотя изначально у нее была какая-то цель - зайти к маме, которая жила в одном из обычных - не самых страшных и не самых хороших районов мегаполиса, - но этот теплый солнечный день июля, конечно, “вовлек” ее в себя, в своей действо, как и других прохожих. И они, - не сговариваясь, - стали участниками спектакля под названием - Прекрасный июльский день (как есть спектакли - Прекрасный сентябрьский день, Прекрасный январский день, Прекрасный мартовский день). Люди все забыли. Бабушки, что они “нищие пенсионерки”, мигранты, что они здесь «чужие», мужчины среднего возраста, что они несчастны  и “должны” пить. У Кати этого “социального груза" меньше, потому что ей девятнадцать, хотя «потенциал» есть,  и с годами вырастет. На ней было темно-синее платье до колен - милое, но явно не новое, носимое уже второй год. И сама Катя тоже была - симпатичной блондинкой, но с не самой большой грудью, “без претензии”. Одним словом, если бы не действо под названием Прекрасный июльский день - она чувствовала бы себя обычной, и помнила об «иерархии» взглядов, оценок, в которой она занимает – место посередине. Что же будет, – когда она перестанет быть молодой?  Но она не могла думать об этом в такой день... на то они нам и даются. 
Катя шла - и участвовала, “погружалась”, и все на нее смотрели, и она в ответ тоже... И на пенсионеров, и на “алкашей”, и на мигрантов. Люди стали другими, они были неким единством, общей улыбкой, общим взглядом, ответом на одном дыхании солнцу, Богу... 
И вдруг она увидела, как по тротуару, – ей навстречу, - шагал парень. Он не участвовал в действе, был чужим. Молодой, тоже, как и Катя, наверное, лет двадцати. Шел он медленно, потому что - с трудом передвигал ноги. В глаза бросались - русское лицо и бесконечные татуировки - прямо на самом лице, на шее, на руках. Часть лица, оставшаяся от краски, была бледной и как будто мутной. Брови - крупные. Его руки чуть подлетали в воздухе, пугая своими траекториями... Под “чем” он был? Или - он был лишь в сильном похмелье после алкоголя? Что было в его глазах? 
Если бы не действо, - Катя бы прошла мимо. Она вряд ли бы сильно испугалась такого прохожего, как какие-нибудь пенсионерки. Ну ясно.... так, очередной наркоман. Или кто он там, неизвестно... «Я - Катя, мне девятнадцать, не богатая и не бедная, не красивая, но симпатичная». Так бы она подумала, это и “заполнило” бы ее мозг (а значит, и ее жизнь, ее судьбу) - в обычный день. 
Но солнце - сходит с ума само и всех людей на Земле тоже сводит. Оно всегда хочет - карнавала, преодоления границ. Оно хочет, - чтобы мы не боялись. Чтобы мы - шагали навстречу, забывая, кто мы есть, чтобы мы взлетали и падали. Оно хочет, чтобы мы разбивались насмерть...   
Тогда Катя - забыв, что она Катя, что ей девятнадцать, что она не бедная и не богатая, что она не красивая и не страшная, и что она просто симпатичная - вдруг встала и «задержала взглядом» этого парня, “наркомана”, а потом и рукой, коснувшись своей ладонью его плеча. И он - остановился... тоже не веря, и, видимо, на миг забыв, что он “наркоман”. 
Да, он был чужим. Вчера он пил пиво и курил траву со своими друзьями. Девушки  у него не было. Он отпугивал всех своими длинными, по сути, не нуждающимися в настоящем ответе, в собеседнике, разговорами о том, что жизнь это зло, что ее нужно стереть с лица земли. Такими сообщениями он “наводнял” в соцсетях своих друзей, переходя от одного к другому, он писал днем, ночью. Рос он без отца, воспитывался матерью, впрочем, однажды сбежал от нее и жил у друзей. 
На самом деле, сейчас он тоже чувствовал действо под названием Прекрасный июльский день, и даже слегка улыбался солнцу. И думал: «ну ладно, раз так - живите, люди, живите, занудные пенсионеры, глупые мигранты, алкаши». Он шел к приятелю, потому что знал, что у того есть пиво, и можно будет похмелиться, так что все в жизни не так уж и плохо. И все-таки, что-то неизменно тяжелое было в его душе... Этот груз - оставался, и лишь немного ослаб. Он “восходил” к редким встречам  с отцом, когда тот его ругал, к воспоминаниям о старшеклассниках в школе, которые часто его били. Все это мутным комом, “узлом”  - лежало в груди, ныло, непросветленное, “неразвязанное” - ни родителями, ни им самим. Ну уж нет, он свой груз не оставит, будет его нести, вопреки этому солнцу, этим слишком живым людям, он немного отдохнет и потом вернется. 
Когда Катя  остановила его рукой, коснулась его, то он не поверил: да что происходит-то, а? Ее ладони были горячими, полными июля, солнца, и ее глаза тоже излучали свет. Нет, нет, нет, нельзя, нельзя... Вся его жизнь - его татуировки, его трава, его рассуждения, - против. Она из другого мира. 
А потом она - совсем перестав бояться, - обняла его, положив ему руку на плечо. У Кати сильно стучало сердце. Она чуть прижала его к себе. Ее губы и глаза улыбались. 
• Пошла ты на х... - сказал он глухим голосом.
Словно все его существо сопротивлялось, словно он должен был умереть от ее глаз, от ее рук.   
• Пошла ты в жопу. Пошла ты на х... 
Она не отпускала своей руки от его шеи. 
Не отпускала своей руки от его шеи.   
Наконец, он развернулся, и они медленно, но пошли рядом. 
• Пошла ты на х... 
В его глазах были слезы. 
Солнце - смеялось, искрило, безумствовало.  Оно было так радо, что делало такими же безумными людей  - там, на этой не самой теплой, не самой приветливой земле.   
 
 


17 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 В чем смысл 
(рассказ) 
 
• В чем смысл? - спрашивал я у отца.   
Он как будто хмурился, словно не понимая вопроса. Или - улыбался? 
• Может быть, он в полете?
• Да, наверное. 
Летать он любил. Это был его инстинкт, жизнь. Я летал рядом, но не всегда, часто он уносился настолько быстро, что я просто не успевал. Мать тогда - за что я ей благодарен, - утешала, гладила своим крылом по моей голове и говорила: “посиди сегодня в гнезде, отец полетит один”. Мне все равно было обидно, хотя в глубине души я понимал, что пройдут годы, и я стану таким же. Но тогда я сидел с ней или с братьями - и думал, вот, отец сейчас в таком путешествии, на такой высоте... 
Два его сильных крыла распростерты в стороны. Я, пусть и был еще молод, но мог это все представить. Ты - господин неба, господин воздуха. Ты  - неизвестно кем - поставлен на это место. Ты - Летатель. Чайка. Знаешь это небо, и оно знает тебя. Поднимаешься в марево облаков и потом покидаешь их. Изредка видишь кого-то более мощного, чем ты, и инстинктивно уходишь в сторону, выжидаешь... потом все возвращается, и ты снова господин неба. Пикируя на землю, ты ловишь комаров... если повезет, - рыб, лягушек. 
Однажды я спросил у отца: 
• Может быть, смысл в еде, в добыче?   
• Ну уж точно не в этом. Хотя твоя мать думает именно так. 
Мы улыбнулись со странным для меня заговорщицким чувством. 
И вот так каждый день он улетал, и вечером возвращался с добычей. Я думал: «если смысл точно не в этом, не в еде, при том, что мы все не можем без нее, - то в чем? И ведь он тоже любит поесть, это всем известно. Странный у меня отец».    
Иногда мы, когда летали вместе, - то есть на небольших скоростях, и не далеко, - говорили о людях. Потому что еду мы могли доставать и из бочек, что стояли рядом с ними. Люди... необычные существа. Они нас пугали, но и привлекали наш интерес. Они жили в своих гнездах, которые были огромными и светлыми. Отец тоже интересовался людьми - их повадками, видом, он часто рассказывал о них. 
• Наверное, люди сильнее, чем мы. Сильнее, что многие хищники. 
Его глаза были широко открыты от удивления, а мои тем более.    
Как бы то ни было, а я все мучил его своим подростковым вопросом:
• В чем смысл? 
Иногда он вообще молчал, я ведь и правда мог быть слишком упертым (в этом я, кстати, похож на него, как говорила мне с улыбкой мать). 
Но однажды он мне ответил. Четко и ясно. То ли он был в хорошем настроении, то ли - он много думал о моем вопросе. И его ответ меня удивил: 
• Смысл в крике. 
• В крике? 
• В том, что мы кричим. Да и вообще, в том, что мы есть. Смысл во всем - и в полете, и в добыче, и в крике. Смысл в том, что мы - на своем месте. Поставленные здесь кем-то, неизвестно кем. И этим криком мы, чайки, славим жизнь, этого неизвестно кого. Знаешь, я уверен, что крик одной-двух чаек рядом с гнездом этих странных существ, людей, - помогает им. Может даже - спасает их. Проснется кто-нибудь из них в своем гнезде, подумает, что еды ему не хватает... для себя и своих детей... Но вот он слышит мой крик рядом - и все меняется, поворачивает в другую сторону. Потому что я - здесь, на своем месте. И люди это слышат. И в небе я тоже на своем месте. И у себя в гнезде тоже, с вашей мамой и вами. Вот и все.   
Он тогда впервые так долго говорил, было видно, что ему важно это сказать. Я был удивлен. Я все понял, но может не до конца, но запомнил его слова на всю жизнь, и чем старше  становился, тем глубже понимал и уже потом говорил это и своим детям. 
Мне стало легче жить после его ответа. Все у нас с ним и в нашем гнезде стало совсем хорошо. Отец так же улетал утром и прилетал вечером, принося добычу. Мать так же ела и распределяла для нас, благодаря отца и немного ворча на него, что он мог бы приносить больше, по сравнению с другими, но отец лишь улыбался, знал, что это просто женское нытье. 
Но однажды... когда я стал почти уже взрослым, отец не вернулся. Прилетел его друг. Он тихо говорил маме и нам: 
• Мы делали обычный и очень простой полет к гнездам людей, к бочкам с едой. Ты знаешь, что рядом с их гнездами еще стоят какие-то непонятные нам штуки,  жесткие, твердые. Мы часто сидим на них. 
• Да, знаем. 
• И вот он почему-то не смог на них приземлиться. Нужно было сбавить скорость, а он этого не делал. Я кричу ему: “посмотри, посмотри, сбавь скорость!”, но он как будто меня не слышал.  И - все, конец. 
Я по своему возрасту еще не мог представить себе смерть, а мать могла: огромное тело ее мужа рухнуло с крыши человеческого устройства... везде была кровь... красная кровь с черными оттенками... она забрызгала дорогу... и ее муж - уже не дышит... стал бездыханным. 
• Люди стали кричать, выбежали из своих гнезд, стали убирать куда-то твоего мужа, мыть кровь.
Мы плакали. Мать сказала мне: 
• Теперь ты будешь добывать нам пишу. 
С одной стороны, я был рад этому неожиданному изменению своего статуса. Небо, - которое раньше было преимущественно “отцовским”, - теперь будет моим. Я - прирождённый Летатель. С другой стороны, мне было страшно и тяжело без отца. И вообще - что такое смерть? И я - тоже когда-нибудь умру, стану бездыханным?   
Его друг, который все нам рассказал, спрашивал: 
• Почему он - такой хороший Летатель - не смог сесть на эту штуку спокойно, ведь такое может сделать любой подросток? Он что - намеренно так сделал? 
Мать тоже задавалась этим вопросом и тоже не могла ответить. Тоскуя по мужу, она часто повторяла на все наше гнездо этот вопрос и сходила с ума, и нас тоже сводила. Я не отвечал им. И тем не менее, смутно, но понимал, почему он это сделал, хотя и не мог это высказать, -  ни себе, ни тем более им. Отец сделал это не намеренно. Вернее, все произошло так. Он просто в тот момент слишком увлекся - тем, что был на своем месте, тем, что летал, тем, что принесет добычу, тем, что его крик поможет кому-то из людей. Ему стало так хорошо, что он забыл о безопасности, о своих границах. Он захотел еще глубже знать о том, кто устроил этот мир, и кто поставил отца на его месте... захотел принести себя в жертву этому порядку, сотворить что-то бесконечно красивое. 
И еще он хотел, чтобы я, все время донимавший его вопросами о смысле - все это понял. Это и был его ответ, - в конечном итоге. 
Поэтому я теперь - по-другому смотрю на небо, на людей, по-другому кричу. Я делаю это - как он. 
 
Крик чайки. 
Слышимый людьми и другими чайками. 
В одно мгновение. 
Раздается и тут же испаряется. 
Свидетельствуя о чем-то. 
О чем? 
 
 
 
 
 

18 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Тьма в нашей жизни 
(миниатюра-размышление) 
 
Тьма в его жизни. 
А может - и сама жизнь - тьма? Как думают некоторые... 
Он существует в этой жизни - почти пятьдесят... 
“Уходит” корнями в разветвляющуюся “крону” родителей, дедов, прадедов. 
И - тоже имеет свое потомство. 
Он имеет счастливую возможность думать, говорить, - за всех своих предков, которые были, в основном, бергамотными. 
Он в этой точке рефлексии. В цепи немых поколений он стал голосом. 
А что будет дальше? 
Не будут ли следующие поколения - грамотными, но больше смотрящими образы? Не будут ли они читать только инструкции для телефонов?   
Он живет почти пятьдесят. 
Скучна ли жизнь? 
Да. 
В ней много повторения. Сколько дней на земле он прожил? И каждый день нужно было вставать и ложиться, есть, ходить в туалет, покупать продукты. 
В молодости живешь не особенно скучая, с возрастом усталость копится, увеличивается “моральный износ”. 
Тьма может быть в скуке, и еще - в несовершенстве медицины - в том, что нужно ухаживать за больными, тратя на это свою жизнь. 
Тьма может быть в скученности и бессмысленности мегаполисов. 
В надсадной телевизионной пропаганде. 
Тьма в том, что мы живем в тесных маленьких квартирах. 
И у нас, - как следствие, - “тесный”, “маленький”” мозг. Который, в свою очередь, “наполняется” дикой пропагандой из телевизора. Вот он, наш тип “среднестатистического человека” в России - в маленькой квартире он смотрит большой телевизор. И это вся его жизнь. 
Конечно, можно в ужасе сбежать - молодежь (и люди за сорок, “средний класс”) об этом и думает. Их все здесь пугает, и они лихорадочно зарабатывают деньги, мечтая “уехать за рубеж”. Это такая наша личная утопия в борьбе с тьмой. 
Это можно понять. 
Но - денег на всех не хватит и “заграницы” тоже. 
Не нужно убегать от той тьмы, в которой мы живем. 
Потому что тогда ее станет больше. 
Все мы убегаем. 
Кто - в монастырь. 
Кто - в личную утопию “денег” и “заграницы”. 
Кто - в “книги” и  вообще в “культуру”. 
Кто попроще - в “алкоголь” и “наркотики”. 
В самих по себе “монастыре”, “деньгах”, “загранице”, “книгах и культуре” - ничего плохого нет, но они не должны быть предметом  эскапизма, панического бегства. 
Есть ли тьма в жизни? 
Да. 
Есть. 
Возможно, на земле существуют люди, которые прошли такой опыт тьмы, - что он полостью их выбил, так что их уже “не вернуть”. 
Но если мы все же - соберемся с силами. Развернемся друг к другу. Не будем убегать - молодежь в телефоны и “заграницы”, среднее и старшее поколение в телевизор, интеллектуалы - в книги, - то мы сможем сделать какие-то шаги. 
От того, что мы не разворачиваемся к тьме и друг к другу, чтобы совместными усилиями просветить ее - она становиться больше. Ведь тьма это хаос, дезорганизация, одиночество. 
Как просветить тьму еще? 
Знанием, разумом, наукой - да, не нужно здесь уж так ругать их, как модно у некоторых консерваторов. 
Но не только. 
Еще - книгами, искусством. 
Еще есть религия. Причем образ Бога не должен превращаться сам по себе в часть тьмы, не должен жестко “направляться” против той или иной части человечества. 
Не нужно ждать “апокалипсиса”, “конца времен”. Разные религии ожидают его в таком виде - Бог даст им, избранным, царство, а другие будут в аду. Ясно, что в одной религии и даже конфессии образ этой “победы” зеркален по отношению к “иноверцам”...      
Люди должны развернуться друг к другу, на основе диалога, на основе культуры, искусства, просвещённой части религий - вот так надо “работать” с тьмой в нашей жизни. 
И вот тогда мы и придем к такому состоянию... где к нам придет Бог. Он не будет нам совсем чужим - потому что часть работы по просветлению мы уже сделали. Ее нужно проделать и отдельным личностям, и в истории общества. Когда Бог придет к нам, он обернется к каждому из нас и скажет: “вы мои дети”. И обнимет. И мы заплачем от радости и боли, от того, что тьма была и мы, люди, все вместе - и вместе с Богом, - победили. Это и будет Царствие Божие, Небесный Иерусалим. 
И будет уже не свет по тьме... а свет без тьмы. Свет победит - наши тела и души,  отношения мужчины и женщины, наши дома и квартиры, наши “тесные” мозги. Мы обернемся на историю и скажем: да как мы могли так долго жить во тьме? Мы будем все вместе... здесь и сейчас... Будем делиться прекрасными и высокими мыслями, чувствами... любить - не любовью с элементами тьмы, а просветлённо. Обо всём этом - мечтали “безумные” утописты и религиозные пророки. Мечтали герои Чехова. 
Все это будет, если мы начнем этот путь, отбросив тьму внутри себя и другого, если скажем другому и Богу - «ты». Если - в один момент “развернемся” на тишину, если выберем и “вдохнем ”свет. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 





























Разговоры молчаливых 
(миниатюра) 
 
Август уже заканчивался, было тепло и горожане - пусть это и был рабочий день - в довольно большом количестве высыпали на улицу. Широкий проспект в этом районе мегаполиса был отличным местом, и все шли по нему охотно, тем более что он предсказуемо “прерывался” детскими площадками со скамейками, где можно было посидеть. 
Как хорошо находиться “внутри” августа, как в нем красиво. И горожане в этом северном регионе, истосковавшиеся по природе, и набирающие силы к будущим холодам, “пили” эту красоту, “потребляли” ее... Солнечный свет - теплый, “уходяще-осенний”, но еще не покинувший. Жёлтые и красные листья - как знаки конца, итога, урожая. 
Среди гуляющих мало кто обратил внимание на этих двух. Прохожим было не до того. Но эта пара была, на самом деле, очень странной. 
Две молодые девушки лет двадцати трех. Одеты они были, если присмотреться, тоже необычно. Одна в длинном, очень красивом, и, наверно,  дорогом платье белого цвета, до щиколоток, другая - тоже в дорогих джинсах чёрного цвета, но не обтягивающих, а просто очень хорошо на ней сидящих. Обе - красивы, но их лица были почти не накрашены. Та, что в белом, была худой с черными длинными волосами, та, что в темном - чуть плотнее, блондинка, с  более короткой стрижкой.   
Если бы не август, с которым прощались горожане, то на них точно обратили бы внимание, ведь в этом районе мегаполиса редко появляются такие “персонажи”. И дело не столько в их дорогой одежде, а просто в их необычности. В том, что они были “непрозрачны” для этого района и его жителей. 
Но уж женщины, пусть и в небольшом количестве, - посматривали на них вопросительно. Посматривали, конечно, и мужчины, когда эти двое проходили совсем рядом, по понятным причинам. 
Если вдуматься и внимательно присмотреться, понаблюдать - все в них было странно. 
Они шли рядом, но не под руку. 
Некоторые прохожие, встречая их по пути, думали - это что те, “извращенки”, что ли? Но решили, что вроде не те... Потому что хотя одна и была в джинсах, но совсем не выглядела как имитирующая мужчину. Нет, на тех не похоже, тем более что и за руку они не держатся. А так - взялись бы, и чтобы все это видели. Просто две красивые молодые женщины, и все. Может, сестры? Думали женщины, и присматривались к их лицам, но они совсем не похожи. Значит, просто подруги. 
Но если, опять-таки, присмотреться, то внимательные прохожие, - в основном, те же женщины - понимали, в чем еще была странность. У них, блин, в руках - не было женских сумочек... Кстати, - вообще не ничего. Ни сумок, ни пакетов, ни “авосек”, - но хотя бы женская сумочка-то должно быть! Может, это такие новые извращенцы, новая “ориентация” - без сумочек? Да, наверное, так и есть... И снова на России экспериментирует ненавистная Америка!   
Там, где у обычной женщины - некий уравновешивающий ее образ аксессуар в виде этой сумочки - причём это может быть что-то самое разное и  эти двое, раз имели деньги, могли здесь проявить свою фантазию, - у них были только ладони, чуть отставленные в сторону, парящие в воздухе, который, видимо, и выступал для них в качестве аксессуара.    
Если далее наблюдать за ними, - но до такой степени у прохожих это точно не вышло бы, и потому это говорю я, тоже офигевший от увиденного, - то у них не было того, без чего современный человек - любого пола и возраста - вообще не может себя представить. Телефонов. Ну ладно - сумочки, но гаджеты в чем провинились? Так могли бы сказать прохожие. Да что такое телефон для современной женщины, у которой есть деньги? Это все. Это ее паспорт. Мир, в который она уходит и “забивает” на все вокруг. И если она богата, то имеет на это право. Телефон, машина, собачка... А чего еще желать в этом мире, к чему стремиться? Что вы нас сбиваете своим пофигизмом? Все, - и  мужчины, и женщины, и (особенно!) подростки, -  если бы узнали об отсутствии телефонов, - точно бы разозлились, обматюгали бы их и выгнали со “своего района”. Это стало бы “последней каплей”. 
Но далее - еще одна странность, и она тоже была заметна при внимательном наблюдении. Они шли рядом, не спеша, не держась за руки, -  и молчали. Немые? Или это имело какую-то другую причину... И тоже - если бы люди это увидели, это вызвало бы еще большее подозрение. 
Они как два ангела - реяли над этими августовскими улицами окраины мегаполиса - своими молчаливыми прекрасными ликами.   
Наблюдали. 
Думали. 
Глядя на все из своего молчания. 
Из своей тишины. 
Изредка поправляя челки надо лбами, когда ветер был слишком сильным и трепал их волосы. Они дышали этим городским, не всегда чистым воздухом. Слышали крики детей на площадках,  громкие голоса мам, чем-то недовольных. Видели отцов с бутылками пива. А надо всем этим - широкое августовское небо без облаков, солнце... рядом - деревья, под ними трава. Все это они “впитывали”, улыбаясь друг другу. Словно хотели уловить некую песню...  песнопение... 
Уже в конце своей прогулки - они вдруг заговорили. Так что выяснилось, что они не были немыми. Впрочем, если бы кто-то их услышал, то понял, что разговор этот был коротким и тоже странным. 
• Решение принято? - сказала с улыбкой та, что была в белом длинном платье. 
• Да. Принято, - ответила та, что была в черных изящных джинсах. 
И после этих слов их лики, реющие над улицами, - испарились.
 
Ночью вся планета - резко, за две секунды - погрузилась в огненный шторм. Люди не успели понять, - что это такое. Ядерная война? Или что-то еще? Да и важно ли это знать... Огонь в один миг взял все - природу, животных, людей, города и дороги, заводы.
Странно, что люди успели осознать, что они испытывают противоречивые чувства внутри этого огненного ничто, которое вбирало их в себя, перед тем, как они совсем “отключились” и умерли. Ужас, что у тебя была жизнь, был ты, люди рядом, твой телефон, твое пришлое и будущее... И одновременно другое чувство - освобождения, что у тебя все это было, а  теперь нет. Ничего нет. 
 
Кто были эти двое? 
Ангелы освобождения?   
 
 
 
 







20 октября 2023 года,
Петербург 
 



























 
Смерть Озириса 
(рассказ) 
 
Воронов проснулся и тут же услышал ее голос. Молодой, звонкий, уверенный в себе. Неважно, что Катя говорила - важно, что она рядом. Он так и представлял себе свой мозг сорокапятилетнего мужичины - со всем его “старьем”, “залежалостями”, который вдруг “заполняется” из чистого родника. Как будто “меняли” его клетки, играя какое-то прекрасное произведение. Он вспомнил, как однажды ездил в протестантскую кирху недалеко от Невского проспекта на концерт органной музыки. И вот - такое же было ощущение каждый раз, когда он слушал голос Кати, словно ему “запустили” программу обновления... Вообще голос человека, - что это значит? Почему этот голос рядом с тобой? Почему он присутствует? Как некая со-жизнь, со-гласие, со-личность. Со-гласие, со-звучие... 
Что же Катя говорила? Что вещал ее не то чтобы громко, скорее - внятно, - молодой голос рядом...
• А знаете, Андрей Палыч, - она улыбнулась, - я ведь, ну, стала думать о тебе, когда ты нам на лекциях рассказывал про Озириса. 
• Что значит? - стала думать обо мне? - задает он вопрос и они смотрят друг на друга - он лежа у стенки, на спине, она - отвернувшись от него лицом в сторону, потому что у нее затекла нога. Вот так и происходит со-звучие двух голосов...
• Что значит - стала думать обо мне? Скажи просто - влюбилась. 
• Ну да, влюбилась. 
Ее голос звучал дальше, и мозг Воронова снова “пропитывался”, “зачищался” им, погружаясь в «водопад». 
• Так вот ты нам рассказывал об Озирисе. 
• Да я многим рассказывал об Озирисе. 
• Я поняла. А я восприняла это особенно. И вот - я стала думать о тебе все больше и больше. Я подумала: какой же он, Андрей Палыч - одинокий, а какой умный, и я стала еще очень интересоваться этим твоим Озирисом. Меня - и нас всех тогда - поразила его история. 
Ее голос звучал и звучал - все более полновесно, завоевывая... 
• Что вот, мол, в древние первые времена правил бог Озирис Египтом и была у него жена богиня Изида. И многое они дали своим подданным, которых они любили, а те -  любили своих царей-богов. Но у Озириса был младший брат, который завидовал ему и хотел занять его место - Сет. (Воронов представил, как Катя так же наивно рассказывает эту историю кому-нибудь - своим подругам или своей матери, и незаметно для нее улыбнулся.) И он однажды хитростью заманил там куда-то этого Озириса и потом - убил, и разбросал, тварь, части его тела, так что они находились по всем сторонам света. 
• Фильм “Части тела”. Божественная расчлененка. 
• Да, ты говорил это на занятиях, и мы ржали с подругами.   
• Ну что... я рад. Хотя, наверное, самому Озирису было и правда тяжело. 
Катин голос звучал, словно кто-то нажимал некий аккорд. Кто же это был? Кто нажимает на аккорды наших голосов... жизней...   
• А потом его жена Исида - всё-таки, нашла части его тела, и собрала их. 
• Камбэк... - снова не удержался Воронов. 
И они с Катей залились смехом. Он обнял ее, положив ей правую руку и коленку на спину. Вот разве не ради такого стоит? А? 
  - И она восстановила его и даже зачала от него ребенка. Это был Гор. Он долго боролся со злым дядей Сетом, и, наконец, одолел его. И стал следующим фараоном. Озирис же - ушёл в мир мёртвых и стал там царем. Озирис судит душу умершего египтянина по его делам. И нас тоже будет, да, Андрей? 
Воронов кивнул. 
• И ты еще сказал нам, - что каждый раз осенью и зимой Озирис умирает. А каждой весной воскресает. Это все, Андрей, и правда как-то запало тогда мне в голову. 
Как приятно слышать свое имя - в ее речи. Тут он совсем “ушел мозгом” в ее голос, “соединился”. 
Она повернулась, наконец, тоже на спину, и они теперь лежали - оба смотря на обои и потолок его квартиры. Которые, - слава Богу, - благодаря усилиям его старшего брата и еще его друзей – недавно были отремонтированы, так что выглядели “несмертельно”. 
• А ведь сейчас - октябрь, Андрей... 
• Я знаю. 
Смерть Озириса. 
Распад его тела. 
Воздух становится холодным. На небе пасмурно. Ночь и тьма становятся все больше, наступают на тебя, завоевывают, переходят твои границы.   
Когда Катя рядом, как это было сейчас, никакая смерть и распад Озириса ему не страшны. Но иногда она надолго уезжала по своим делам, связанным с работой секретарем в агентстве недвижимости. И Воронов оставался один. Или, - совсем плохой вариант - они ссорились, и она уходила временно жить к маме.   
Вот тогда и “приходила” к нему смерть Озириса и распад его тела. Он лежал - и вспоминая Катю и ее голос - проклинал ее, благословлял и снова проклинал. Мысли неслись быстро, скачками. 
Смерть Озириса. 
Люди - тенями, толпой идут по улице, непонятно куда и во имя чего. 
Распад мысли. 
Распад слова. 
Распад цивилизации. 
Распад истории и общества.   
Громкие голоса из телевизора, громкие голоса его родственников, - звенят в голове. 
Ночь не сменится утром, после зимы не придет весна.   
Серый воздух, которым нельзя дышать. 
Серые лица людей, которыми тоже нельзя “дышать”. 
И у него лицо - тоже серое.
Серый воздух все победил. 
И только когда Катя возвращалась, тогда можно было не переживать эту смерть Озириса. Тогда для него и наступало воскресение – и неважно, что октябрь был за окном. 
Сейчас он попросил ее: 
• Встань на меня, Катюша. 
Он повернулся на живот, а она, - легкая на подъем, - взобралась на его голую спину. И осторожно сделала несколько шагов. Ее маленькие ступни с нежной кожей вправляли позвонки, застарелые места между ними. 
• А... хорошо...   
Дойдя до его шеи, и сделав шаг и по ней, так что у Воронова чуть закружилась голова, - Катя сошла и стала массировать ему спину. Словно мать в его детстве. Катины руки, ее почти детские ладони прогоняли от него все, от чего его нужно было уберечь. Как чудесен день, начавшийся с их “благословения”... Закончив, она легла рядом, и ее громкое частое дыхание после “работы” тоже было чудесным, очищающим.   
• Знаешь, я так заинтересовалась этим твоим Озирисом, что сочинила недавно хип-хоп композицию про него, и выложила ее в сеть. 
• А я этого не знал. 
“Конечно, они называют это “композиция”, мать их так, молодежь, блин”.    
• Хочешь, я поставлю тебе это в телефоне или пришлю ссылку?   
• Нет, - в его интонации была твёрдость, но не было агрессии. 
• Как это? 
• Нет. 
“Избавь меня, любимая, от твоей профанации, от твоей хип-хоп хрени”. 
• Как это «нет»? А ты знаешь, сколько у меня просмотров моего творчества? 
• Нет. 
• Десятки! Между прочим! 
И она - не щадя его - начала “зачитывать” отрывок из своего “творчества”.   
• Сет был полным лошарой! Сет был полное чмо! А Озирис - красавчик! Я люблю его, ёу! 
• Ну все, хватит! 
Им нужно было завтракать и собираться на работу - ему в институт, ей в агентство. 
• Ну и зря, факин. 
Снова - ее голос, пусть и обидевшийся, но его мозг все так же “сидит” на нем. А зная, что он до вечера ее не услышит - ему это было особенно ценно. И она, понимая это, говорила, говорила... Ей это тоже нужно, пусть и биологически чуть меньше, чем ему. 
• Между прочим, по всем городам Египта - были разбросаны частицы тела Озириса. Я уверена, что и в моем родном Тихвине эту частицу нужно заиметь! 
• Хватит уже издеваться, ты - Тихвин! Ты - Ленинградская область!   
• Ага... Во всем мире значит, частицы его тела есть, а у нас,  в России, нету! Конечно, ты же очень любишь нашу страну... Но мы разоблачили таких, как ты. А чем Россия хуже других? Нет, мы тоже имеем право. Мы любим свою страну, в отличие от таких, как ты. 
• Хватит издеваться! 
Но он при этом улыбался...   
Они разбежались по делам. 
И увидятся только вечером. 
Люди в маршрутках, в машинах, в метро... Зачем мы здесь? Смерть Озириса. Распад его тела. И Воронов ведь тоже когда-нибудь умрет. Осень жизни, время итога - и распада, разложения. 
Ему стало совсем страшно без нее. 
Да, он знал, что когда придет домой - она снова будет рядом. Ее голос. Ее руки, ладони,  волосы. Но все это вдруг показалось ему таким хрупким. Все зависит - и от его настроения, и особенно от ее, от ее гребаных подруг, которые могут наговорить ей, что она тратит время своей жизни с этим “стариком”. От ее мамы. А ему могут наговорить друзья, - что она “тупая” и недостойна его “уровня”. 
Как хрупко в этом мире... А, Господи? И тот в ответ словно подтверждал: “да, хрупко”. Висит на волоске. Пусть он и верил в этот “волосок”, хватался за него, верил, что Бог дал ему эту Катю. 
Распад, смерть. Холодный и серый воздух. Доживет ли он сегодня до нее? Доживёт ли она до него? 
И тогда он взял и открыл в своем телефоне ссылку на ту “хип-хоп-хрень”, которую она ему прислала. В ушах Воронова были беспроводные наушники. Вот она перед ним, Катя - во всей красе, русые волосы длинной косой обрамляют ее лицо, знакомая обстановка квартиры ее мамы - за спиной. Ее глаза - горят, в них жизнь и никакой распад, никакой октябрь ей не страшен. Он смотрит и слушает. 
• Сет был полным лошарой! Сет был полное чмо! А Озирис красавчик! Я люблю его, ёу! 
Он плачет... и боится, что пассажиры в метро заметят это. 
Да и по фигу. 
Пусть все видят, что я плачу. 
Пуст видят и на работе. 
Что он плачет из-за нее.   
“Сет был полным лошарой! 
Сет был полное чмо!
А Озирис красавчик!
Я люблю его, ёу!” 
 
От постоянного повторения последней строчки она трансформировалась в: “аллилуйя, ёу”. С этими словами внутри - как с неким “нейронным остатком”, “отголоском”, связанным с Катей, и еще с кем-то, - он и вошел в здание института. 
“Аллилуйя, ёу”. 
 
 
 
 





21 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 




















Когда придет свет 
(рассказ)
 
• Наконец, именно в книге Платона “Государство”, как вы знаете, этот великий мыслитель и рассказал нам свой знаменитый миф о пещере. По сути, он символически говорит здесь о том, как философ может познать Благо, то есть, говоря другим языком, Бога, высшее начало. В пещере сидит много людей. И почти все они - не выходят из нее и видят солнце лишь по теням разных предметов. Люди привыкли к пещере - они добиваются там своих целей, воспитывают детей, приучая их к полутьме. И лишь единицы могут выйти из пещеры и увидеть солнце. Это философы. И чем чаще философ выходит из пещеры и видит солнце, - тем меньше ему верят сидящие в пещере. Им кажется, что все это - выдумки. У самих философов поначалу, с непривычки, болят глаза... Познавать солнце - то есть, познавать Благо, высшее начало. Но потом философ все больше погружается в тот мир... Видите, дорогие мои, как это все интересно. Миф о пещере Платона оказал огромное влияние на философию, на культуру,  - заключил Антонов свой рассказ, - на следующей паре мы будем говорить про этот миф отдельно. Прочтите, пожалуйста, эту часть “Государства” и в целом всю книгу. 
Занятие кончилось, а еще ведь была пятница... Так что студенты, прощаясь с ним, повторяя  - “до свидания, Сергей Борисович... до свидания, Сергей  Борисович”- словно это была «магия», улыбались, думая о конце рабочей недели. 
Думал об этом и он. Хотя лет двадцать назад, после лекции о Платоне в его душе было бы   другое - о пещере, о солнце, о Благе, о философии. 
Сейчас он сидел в машине и ехал домой, из  центра города, от метро «Садовой», где был его институт,  в район Охты, огибавший исторический центр, там он жил со своей семьёй. Эх... везде пробки. Особенное искусство, - как проехать на машине утром с Охты до «Садовой», а вечером обратно. Если в Москве эти проблемы решались, то у нас... Впрочем, он не падал духом. Если другие водители матерились, то Антонов - слушал аудиокниги по философии, или вообще поэзию, которую тоже очень любил. 
Чертыхаясь на пробки, он, наконец, доехал. Хотя район Охты был в целом старым, но это был новый многоэтажный дом. 
Вот она, его квартира, три просторных комнаты. Его встречают жена, дочь и сын. Сыну Виктору сегодня особенно рады, ему уже двадцать два, и он живет отдельно, но вот - в связи с пятницей, пришел к ним. Ну, он еще хотел попросить у них денег, и довольно много, так что нужно будет еще поговорить об этом, обсудить. Дочь Ксения, ей восемнадцать, его любимица, - обнимает его. 
Жена Наташа говорит, что она, несмотря на работу, - а работает она в одной крупной кампании по продвижению арт-продукции, - еле успела с ужином. И целует его в щеку. 
Вечер пятницы... Все сидят за столом, едят и пьют вино. Ксения и Виктор произносят тосты, Антонов и Наташа - слушают их с благодарностью. Иногда в их глазах появляются слезы, они обнимают детей, и склоняются к тому, чтобы дать Виктору эти деньги, пусть это для них и нелегко. 
По “телевизору” - любимое шоу “Голос”. А еще - канал “Культура”. Или какой-то интересный - возможно, старый, “классический” - фильм. Антонов пьет коньяк, и курит дорогие сигареты, каждый раз открывая форточку, чтобы кухня не заполнялась дымом.   Иногда они смотрят вместе какие-то видео в телефонах, пересылая их друг другу...   
Он “сыт, пьян, и нос в табаке”. 
В первом часу ночи он остается на кухне один. Виктор уехал домой, Ксения  в своей комнате, Наташа почти спит.  Антонов смотрит на опустевший стол. По занавескам - изредка “двигается” сломанный свет и со двора доносится шум от автомобилей, потом - снова все затихает, до следующей машины. Он по инерции замечает это, следит. В телефон изредка приходят сообщения, словно после “шторма” пятницы - доносятся его отголоски, наверное, это его друзья или Наташа и Ксения,  но он уже не реагирует. 
Пить он больше не может.
Перед ним пепельница.
Он курит. 
Ему сорок восемь.
И вот, казалось бы, - особенно если “смотреть со стороны” - все есть... И автомобиль, и квартира, и жена, и дети, работа, которой он “в целом” предан, и, в свою очередь, студенты, которые его “в целом” любят. 
Что самое интересное: всего этого он не добился, а просто пришел - без “насилия над собой”, без “карьеризма”. Он не изменял себе, и честно может сказать это и себе, и близким. В науке он занимался тем, что ему было интересно, на него “не давили”. И в семье тоже. Да, Наташа больше решала, но просто потому, что ее доход был чуть значительнее, чем его, и ей “семейные дела” были более подходящими. Антонов запирался в своем кабинете и читал, писал монографии. Всем было хорошо, все чувствовали себя на своем месте. Разговаривали, читали, шутили и смеялись, иногда - с подростком Ксенией - кричали и потом мирились. Радовались, “проходили” жизнь. 
И вот вся это “конструкция” жизни, “матрица” - к его пятидесяти годам - вдруг “провисает”. Опять-таки, он никогда не делал на работе и в семье - того, чего не хотел. Но он все чаще был - свадебным генералом. Особенно в семье. Все эта конструкция -  обнаруживала внутри себя пустоту. Да, они любили друг друга. Но - Наташа уже жила своей жизнью больше, чем его. При этом она искренне говорила, что любит. Но ясно, что молодость прошла, дети выросли и уходили. Ксению он любил, она очень сильно его радовала, она тоже хотела поступить на философский, но и она становилась независимой. Они как будто потерялись во внешних признаках - пусть и не самых значительных, - их благополучия, и особенно это чувствовал он. 
Антонов вошел в их спальню. Наташа еще смотрела что-то в своем телефоне. Он сказал: 
• Прости, давай спать. 
Она кивнула. Завтра у них будет “любовь”, ведь пришли выходные. И он будет искренно рад ее попыткам, - чтобы все оставалось как раньше, и будет сам это поддерживать и идти ей в этом смысле навстречу. Внутренне содрогаясь от вида - и себя, и ее. А сейчас пора спать. У него покружилась немного голова от выпитого коньяка и потом он заснул. 
Во сне с ним что-то произошло. Он вдруг почувствовал - свет. То самое Благо, “солнце”, о котором писал в мифе о пещере Платон и о котором он говорил на лекции, уже в своем возрасте не особенно осознавая. 
Каким был свет? 
Беспощадным. 
Он принес ему не радость, а боль. 
Но при этом он четко понимал, что это не тьма, а именно свет. И от этого ему было тяжело. 
Готов ли ты прийти ко мне? - спросил свет. 
Готов,  - отвечал Антонов и все равно плакал. 
Чтобы войти туда нужно было - буквально “отодрать” себя от своей жизни. Он-то, - когда думал о смерти, пусть и не особенно часто, - был уверен, что готов. Что - скажем грубо, говорил он себе, улыбаясь,  - 90% его жизни, его личности войдёт после смерти в свет. А сейчас он понял, что никакие не 90%, а 30... и то - в лучшем случае. 
Он не готов. 
Все надо “отодрать”.
Да, он не был “потребителем” и “вещистом” - по сравнению со многими, может, даже с большинством, - но это не мешало ему привязаться. 
Вся жизнь была привычкой.   
Он, - как выяснилось,  - не мог жить без своего автомобиля.   
Без квартиры... 
И даже - о позор - без телефона... (при том, что именно они, родители, упрекали молодежь в том, что та постоянно смотрит в экран).   
Без алкоголя и особенно сигарет...   
Всего этого он касался, трогал, заботился, заменял, если было нужно. 
Все это был он, его “плоть”, душа. 
И при этом он был философ, который должен «помнить о смерти», о «разрыве». Тот же Платон говорил, что философия -  это искусство умирать. 
Самое страшное, что его близкие - были частью этой обстановки. Да, они люди, но вещи  и привычки заслонили их, отодвинули. Не дают увидеть их лики по-настоящему. 
Он был вещью среди вещей.
И вся его жизнь была вещью и привычкой. 
В конце сна ему задали вопрос: готов ли он остаться в таком, “урезанном” виде или - вернешься обратно? Ты привыкнешь здесь, в царстве света, хотя сначала будет больно. Ты все равно будешь светлым, свободным, тебе этого будет достаточно, -  в конце концов. 
Но он выбрал - обратно. 
…   
К утру... он исчез из дома. Оставил свой телефон, сигареты, взял только паспорт. Наташа, проснувшись, готовая выполнять супружеский долг, - удивилась. А потом - поняла, что, на самом деле, удивляться нечему и что она - рада. Ксения была в шоке, она заревела и все выходные Наташа ее успокаивала. Потом неожиданно приехала мать Антонова, и вот ей объяснения Наташи никак “не зашли”, ей стало плохо и она потом слегла в больницу. 
Когда он вышел тогда утром из дома - он сказал первому встреченному им человеку - это был какой-то сосед с собакой: 
• Здравствуй, брат. 
Общаясь с людьми - а их с этого момента у него стало много, - он не называл себя “Антонов” или даже “Сергей Борисович”, а просто “Сергей”. 
В душе клубилось, рождалось что-то новое - от чего в его груди приятно ныло, болело, а на глазах выступали слезы, и он не мог их сдержать. Это был свет. Свет предъявил ему себя, ввел его в свой мир, и обойти его было невозможно. Свет был в его карманах, в воздухе, в его ладонях, в интонации.   
Он и во мне, когда я о нем пишу. 
Эй, читатель, ну что ты с этим поделаешь? 
 
 
 
 
 
 
 
 







22 октября 2023 года,
Петербург 
 
 




















Дерево Игоря 
(рассказ) 
 
Очень красивое дерево. 
Но оно - сломало ему жизнь. 
Или - спасло? 
 
Оно появилось в его жизни в конце октября, когда никакие деревья расти не могут. А оно - сумело.   
Игорю было сорок лет, он работал в не самой крупной петербургской компании по строительству домов. Среднего роста, неказистый... С ним в квартире как “гражданская жена” жила сорокалетняя Вера. 
Однажды он проснулся, лежа на диване у стенки. Веры уже не было, - и увидел, что на его теле что-то происходит.  Игорь был худым стройным человеком - без большого живота. И вот из этого самого живота - вдруг что-то появлялось. Он не мог в это поверить... но из него росло маленькое и очень красивое дерево. Своими размерами оно  было с его ладонь, не больше. Светло-коричневый ствол, темно-зеленые ветки, вершина. Ствол “выходил” прямо из пупка. Больше оно не выросло, и то хорошо.   
Что это, блин, за херня? А?
Ему стало так страшно, что он даже испытал небольшой обморок. Дерево нарушило распорядок его жизни, а ведь если тебе сорок, то это очень важно. 
Такое ощущение, что кто-то там наверху, - боги - наказал его. 
Как он будет жить и что-то делать, - кроме, как сейчас, лежать на спине? Ведь даже перевернуться на живот - видимо - невозможно... Игорь посмотрел на дерево, боясь бороться с ним, - а вдруг все будет хуже? Он со страхом, осторожно перевернулся на живот. И обнаружил, что оно исчезло. Он закричал от радости. Но повернувшись обратно – обнаружил, что дерево мигом выросло снова. 
Как он будет принимать пищу с таким “отростком”? Ходить с ним по улице? В магазины? На работу? 
Он позвонил начальнику, сказал, что заболел, взял больничный. Конечно, хорошо, что предупредил, но такого все равно не любят. Голос у него при этом дрожал. 
А Вера... екарный бабай, он совсем про нее забыл. Она придет вечером, уставшая, и что увидит? Деревце в животе своего “сожителя”? Который и так не всегда ее радовал - так что они часто ругались, и денег он приносил он меньше, чем она. А сейчас - вообще не будет? 
Вера пришла домой, быстро поела и заснула. Утром она, наконец, заметила изменение в их жизни. “Какое же оно миниатюрное и красивое...” - невольно отметил Игорь, глядя на дерево.    
• Ты что - совсем охренел, что ли? 
• Да я-то здесь причем? Я виноват, что ли? 
• Виноват...
И убежала на работу. Ничего больше ему не сказав. В конце недели она от него ушла. 
Игорь плакал. Кричал от отчаяния.
Да за что он прогневил там кого-то наверху... за что? Он обычный человек, не лучше, но и не хуже. 
Ясно, что и свою работу он потеряет, там не будут долго ждать, когда он выйдет с больничного. Как и на любой работе, там и здорового-то человека могли «подсидеть». 
Как он будет жить? На что? Как он будет кушать в “техническом смысле”, как будет мыться в душе? Кстати, он заметил, что он стал меньше есть в последнее время. И как-то начинал приспосабливаться кушать - с деревом. 
Брошенный Верой, без работы, он сидел в своей квартире на окраине города, и лежал на диване. 
А все оно - проклятое дерево.
Да, красивое, но оно сломало ему жизнь. 
Он не мог успокоиться. И начал войну. Он спиливал «вражину» пилой...  Но оно тут же вырастало обратно. Словно он был кем-то приговорен. 
Когда выходил на улицу, то убирал «деревяху» в надетые специально плащ или куртку. А вообще  он стал реже выходить. Потому что и ел меньше. 
Прошло несколько недель. На дворе - ноябрь, за окном темно и пасмурно, холодно, сильный ветер. 
Игорь уставился в экран телевизора, но - с того момента, как выросло дерево, он не мог его нормально смотреть (так же, как и в телефон), душа сама “уходила” к теме дерева  и  своей жизни. 
Почему? 
Почему это? 
Он не заметил, как за это время появления у него дерева - он привык к нему. 
И уже не мог без него. 
Вот оно - красивое, маленькое, живое. 
И каждый раз, когда он просыпается - оно здесь.
Оно словно говорит с ним. 
Его тело привыкло к дереву, приросло к нему, сроднилось. 
Да, нет денег и Веры, нет работы, нет друзей. 
Но есть - такая красивая, такая любящая его жизнь рядом.
Жизнь внутри него.
Может, это чем-то похоже на ребенка в животе беременной женщины. 
Наказали ли его боги? Сломали жизнь? 
Или - наградили. Это их дар?   
Что было раньше? Грубая Вера, телевизор, телефон, мысли о зарплате и еде. А теперь  у него есть время... подумать...  И красота в животе. Он, кстати, стал читать бумажные книги, чего не делал раньше. 
У вас там ноябрь, а у него - живое дерево. Древо жизни? (он не знал раньше, что это такое, а теперь - прочел).   
Он говорит с ним - и ему этого достаточно. 
Ему хватает. 
И еды нужно меньше. 
С того дня, как он это понял, то уже не пытался уничтожить его. 
 
Прошла неделя. Однажды проснувшись, он взглянул на живот, и был поражён, - но это был не ужас, как в первый раз, а радость. 
На дереве росли маленькие плоды желтого цвета, пять штук. Да, они тоже были маленькими, но собрать их было можно - пинцетом. 
А главное - они пахли. Виноградом и персиком. Игорь был так рад, что дерево узнало, что он не считает его чем-то чужим и вот - так его благодарило. Этим восторгом Игорю нужно было поделиться. Он накинул крутку, - так что дерево и его плоды были чуть прикрыты, но при этом хорошо видны, – и выбежал на улицу. 
Было холодно, пасмурно, - хорошо хоть без дождя. 
А ему было все равно. Он не должен быть есть «ягодки» в одиночестве. 
Прохожие на утренней ноябрьской улице - кутаясь в тёплые куртки, скрываясь от безумного ветра в капюшонах, - смотрели на этого сумасшедшего - с расстёгнутой курткой и без капюшона, и на его дерево с плодами. Которые почему-то совсем не страдали ни от холода, ни от ветра. 
Но каждый прохожий - на призыв Игоря съесть эти крохотные “ягодки” вместе - только  отмахивались. Да уйди ты от нас... Отмахивались гастарбайтеры, подростки, идущие в школу, редкие мамы с колясками, и уже выпившие “алкаши”. 
И только один человек - не нахмурился, не отошел. Это была девушка лет двадцати пяти, шедшая по своим делам, но, видимо, не очень срочным. Она поправляла свои длинные черные волосы, вившиеся на ветру, словно поток водопада, но это ей не мешало, она не уходила, слушала, и смотрела на дерево с желтыми плодами. Что это все значит? Какой-то неизвестный никому научный эксперимент? Или что? Чудо? 
Она сказала, что ее зовут Наташа. Она смотрела на Игоря с интересом. Тот предложил пойти к нему домой. 
Они пришли, и разделись. Уф, наконец-то - здесь нету ветра, а то на улице -  безумие какое-то. В спокойной обстановке он рассмотрел ее - красивая девушка с тонким носом и губами, умный взгляд. Ее негромкий голос зазвенел в его квартире - словно потихоньку обживая ее. Он предложил попить чай на кухне. Они все говорили и говорили. Он долго рассказывал о том, как это дерево появилось, как он был ужасе от него. Как он потом смирился со всем - и вот, оно через несколько дней  - принесло “ягоды”. И как он хотел поделиться ими с кем-то, но никто не захотел - кроме нее.   
Но - они еще не ели эти плоды, словно боясь чего-то. Вернее, это был благоговейный страх перед ними. 
Наконец, он принес пинцет. И осторожно, - боясь уронить и потерять, - сорвал один. Положил его в рот. Он боялся, что раз он такой маленький, - сможет ли он вообще почувствовать его вкус и тем более насытиться? Но он смог. “Фрукт” напоминал по вкусу - виноград и персики. Он насытился за всю свою жизнь. У него было странное чувство, - словно он “поел” небо, облака, “поел” саму жизнь. Обычной “человеческой” еды после этого не хотелось. И еще - эти ягоды как будто делали его ближе к самому себе. Они были не столько “телесными”, сколько “духовными”. Он улыбнулся и посмотрел на Наташу. Та тоже взяла пинцет, сорвала плод и принялась сесть. Так они съели все ягоды. Она тоже переживала что-то необычное, непонятное. 
• Что это все значит? - спросила она. 
Игорь пожал плечами. 
Наташа ушла по своим делам - которые, все-таки, не могла отложить до конца, а вечером - безо всякой договоренности с ним,  - пришла к нему. Он чувствовал, что так и будет.   
Он ждал. Телевизор не работал, телефоном он тоже почти не пользовался. Он лежал на диване, у стенки, в домашней одежде, смотрел на дерево, опустевшее, без плодов. Но все такое же красивое. 
В дверь позвонили, он осторожно поднялся, стараясь не повредить дерево, хотя оно и не нуждалось в такой заботе, скорее для себя, чем для него, из благоговения. На пороге стояла она. 
Какая же она легкая, и какой у нее легкий взгляд и голос. Он вернулся на диван на свое место у стенки. Наташа сняла крутку, помыла руки. И легка рядом с ним, слева. Он чуть повернул к ней голову. Его левая рука пожала ее правую. Игорь не был удивлен, что красивая молодая девушка теперь появилась в его жизни... 
• Знаешь, что я поняла? 
• Что?
• Мы с тобой каждый день будем поливать твое дерево. 
• Наше дерево... - поправил он.   
• И однажды - на нем снова вырастут ягоды. 
Так они и сделали. 
Их жизнь с деревом и его временами появляющимися плодами - наладилась. Все было на своем месте. Игорь благодарил небо за все это - дарованное ему. Он не заслужил. Или заслужил? Им было так хорошо, что он не верил.
И иногда думал: «если у меня в животе дерево, то ведь это значит, что я просто умер, и из меня что-то растет: деревья, трава. А то, что я переживаю, вижу - просто сон умершего человека. Но даже если и так - ну и что, ну и пусть...»   
 
 
 
 
 
 












23 октября 2023 года, 
Петербург   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

















 
Обычная суббота 
(рассказ) 
 
Это был день “большой лежки”. Галя и Андрей лежали в своей спальне на диване перед телевизором. Сорокалетние, женившиеся лет пятнадцать назад, имевшие двух детей. Оба они работали в одной крупной компании своего города, и вот так проводили выходные. 
Галя была низкой и полной, Андрей - высоким и худым. В своих комнатах были дети. Она лежала на краю дивана, он - у стенки. Работал телевизор. Иногда звонили или приходили сообщения на телефоны. 
Хорошо было лежать, крепко обнимаясь, засыпая и просыпаясь. Ночью сегодня у них будет “это”. А пока - просто крепкие “обнимашки”. Да, Галя чувствует, что Андрей готов, судя по всему. Иногда Андрей беспокоит ее, выходит курить на кухню или на балкон. А на балконе - холодно, потому что поздний октябрь, и они иногда ругаются из-за этого. 
Андрей вдыхал запах ее шеи, ночной рубашки, какой-то ее крем, и немного пот. 
Хорошо - проваливаться в сон и возвращаться, проваливаться и возвращаться, снова крепко  друг к другу прижимаясь. 
Выходя иногда на кухню - для завтрака, обеда, и наконец, ужина. В обед и ужин Андрей пил  пиво. 
А еще дети - две девочки, одна десяти, другая одиннадцати лет. Они сидят в своей комнате, но часто выходят. Галя и Андрей так радуются им... это ведь “ходячее чудо”, что-то всегда спрашивающее, говорящее, нередко - кричащее, но это не суть. 
Весь день Галя говорила Андрею об одном важном деле: ему нужно найти в интернете телефон какой-нибудь конторы, которая чинит стиральные машины... Андрей обещал, но так и не сделал. Галя - “запиливает” его на эту тему весь день. Наконец, делает сама. Мастер придет завтра. Это становится еще одним пунктом - в “пилении” Галей Андрея (да и на будущее, в другие дни, это будет использовано, “положено в копилочку”). После ужина - выпив  совсем  много пива, он выходит на балкон курить - посылая Галю матом, пусть он и нечасто говорил такие слова...
Они оба решают: все, секса не будет, они опять в выходные поссорились, не смогли “привести” свои организмы и психику в нужное состояние, чтобы не злиться друг на друга. Андрей думает с грустной улыбкой: «мы уставшие люди, которые, “напсиховавшись” на работе, теперь “сливают” свое раздражение дома. И эта схема  будет повторяться всю жизнь?» 
Он пришел с балкона - весь холодный, - и лег на диван. Но Галю не обнял, а просто - уставился в телевизор. В комнате было темно, только экран освещал ее ярко и причудливо. Галя лежала, не зная, что думать, но, всё-таки, настроенная “миролюбиво”. Ещё оба вспомнили, что во многих фильмах говорится: секс после ссоры – часто очень хорош... Да, так у них и бывает. А что если пройдут годы, и будет так: ссоры есть, а секса нет или почти нет...
Иногда приходили дети с вопросами. И вообще - было еще только одиннадцать часов, для “секса” рановато. Кто-то звонил по телефону - в основном, Гале - мать или сестра, она с ними говорила, впрочем, стараясь не очень долго. 
Лучше сделать «это» уже в первом часу ночи, поняли они, не сговариваясь и внешне вроде как еще ссорясь, но обоим было все ясно. 
Андрей не говорил ни с кем по телефону, а просто включил звук телевизора погромче. Шли новости, которые были на самом деле совсем не новостями, а явным “объяснением” всего и все, в том числе и чуть ль не твоего личного смысла жизни, Андрюша. Говорили, что Израиль атакует Сектор Газа, и что США и Европа это все поддерживают. Андрей, который был чуть грамотнее, чем Галя, - он читал книги, в отличие от нее, - сказал: 
• Вот кого нам теперь нужно жалеть - Сектор Газа. 
Галя отвлеклась от разговора с дочкой, и отреагировала: 
• Америкосы во всем виноваты. А ты - как всегда нашим не веришь, и нашу страну не любишь. 
Андрей принялся долго объяснять, почему это он должен ненавидеть США и этого Байдена, которых ни он, ни она даже не видели своими глазами. Галя слушала и отвечала одно и тоже: 
• Ты нашу страну ненавидишь...   
Но - у нее самой в голосе ненависти не было. Они оба знали, что новости, телевизор их уж точно не поссорит. В отличие от стиральной машины. Так что они оба, - поругиваясь из-за политики и призывая детей тоже выбрать сторону, - даже немного улыбались. 
Наконец, все уснуло, и дети тоже. Телевизор работал, но уже совсем без звука.
Андрей обнимал ее, нюхал ее шею и плечи, целовал их. Его ладони и губы, его бедра дрожали, словно у эпилептика, если бы кто-то увидел это со стороны. 
Они сделали «это»... Чувство свободы и наполнения. Чувство общения с миром. Они оба громко и часто дышали, как будто после тяжелой работы. Потом дыхание успокоилось. Андрей пошел на балкон курить, и она - вообще не курившая, - с ним.   
Вернувшись, снова легли на диван. По телевизору, - который работал теперь с включенным, пусть и негромко, звуком - были все так же новости. Теперь будет опять засыпание, уже полное, на ночь. 
Галя сонным голосом говорила: 
• Надо хоть завтра прибраться, а то мастер стиральную машину чинить приедет. 
• Спи уже на фиг... - отвечал Андрей, широко зевая. 
И вдруг - что-то произошло. 
Что-то совсем невозможное. 
В полутемной комнате, - в которой работал только телевизор, - вдруг стало очень светло, все “завоевал” яркий свет. Он исходил от какого-то существа. Оно было полупрозрачным, и висело в воздухе, с еле заметными очертаниями того, что можно было бы назвать - головой и крыльями. А главное, что еще очень сильно их поразило: от него исходил прекрасный аромат, “благовоние”. Перед ними стоял архангел Михаил. 
Он долго висел в воздухе. Андрей спросил Галю шепотом: 
• Ты это видишь? 
• Да, - ответила та. 
А потом архангел заговорил... и казалось, что произнесённое им слово как-то очень легко долетело них, что оно были легким, как и сам архангел. И то благовоние, что от него исходило, тоже как будто “дополнительно” передавалось волной этого слова. 
• Полетели? 
Галя - напрягая весь свой разум, чтобы не поддаться “соблазну полета”, который предлагал архангел, сказала: 
- Зачем? 
- Вам интересно будет. 
Галя, - все так же напрягая мозг, - ответила: 
• Не хочу, - но на самом деле она хотела, - между прочим, на мне семья, дети.   
Здесь надо еще сказать, что Галя ходила в церковь регулярно, а вот Андрей - не особо, он не был атеистом, но ему было “все равно”. И она даже иногда спорила с ним на тему Бога и церкви. 
Андрей не выдержал и вскочил с кровати. Отбросив в сторону одеяло и руку Гали. Отбросил руку человека... Вот он, свет от архангела, его слов, вот его аромат, благовоние, словно тонкий запах очень дорогого ладана.   
• А на тебе, Андрей, еще и ипотека... 
Но Андрей - не мог по-другому. Да, он любил Галю. И детей... их особенно сильно. Но он - не может сейчас не шагнуть туда, к этому существу, в его полет, в его бесконечную свободу. Последний взгляд он почему-то бросил на телевизор, на новости, на набор эпизодов, слов, образов, которые показались уже совсем чем-то бессмысленным, лишним. 
Галя начала ругаться матом. 
А существо и Андрей уже открывали балкон. Андрей - так и шел в одних трусах, а ведь на улице был поздний октябрь. 
Но им было неважно. 
Шаг.
Туда, вниз, в пропасть. 
Вырвать из сердца Галю, детей - людей, человеческий мир, - было трудно. Он даже  заплакал. 
Но... 
Они уже летели. Летели высоко. 
Вот она - свобода... любовь...   
Сверху звезды, такие близкие, “уютные”, красивые, внизу земля. С их людьми. Которые как-то там живут, радуются и страдают, молятся Богу. 
И нужно быть между ними и Богом. 
Да... это было интересно. Быть светлым облаком, гимном любви Богу. Дыханием звезд и неба. Его дыханием. 
Галя осталась в одиночестве. Тебя звали на небо, а ты не пошла. Звали на небо, а ты не пошла. Она ревела и ругалась матом. В голове почему-то осталось только одно: “надо завтра не забыть прибраться в квартире, а то мастер придет...” 
 
 
 
 

 
24 октября 2023 года, 
Петербург 
    
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 




















 
Сообщения в телефоне 
(рассказ)
 
“Журчание” сообщений. 
Короткое - “хрум”, “хрум”, “хрум”. 
Или громкое “агрессивное” - “тададам”, “тададам”. 
Белоногов, у которого тоже, конечно, был телефон и были “журчание” и “хрумы” - иногда думал: сколько же в мире телефонов, сколько звонков и сообщений. Сколько мессенджеров, и сколько каждую секунду людей в мире - читают, пишут. У кого-то умерли родственники, и он пишет об этом, кто-то просто развлекается, кто-то рекламирует или мошенничает, а кто-то - защищается от мошенников.
Телефоны стали целой вселенной, и он, Белоногов, со своей жизнью - ее частица.       
Сейчас он едет вечером с работы, пока в метро, потом сядет в автобус.
Он глядел на пассажиров... Какую роль играют телефоны, звонки и сообщения в его жизни? Телефоны у него, в плане их цены, были средними. «Самсунг», «хуавей». Он долго приучался к тому, чтобы перейти от кнопочного к сенсорному. Но теперь уже по-другому и не сможет. Ведь Белоногову было не так уж много лет - сорок пять. Касание телефона рукой, листание... Это - важная часть жизни, сколько с этим тоже связано событий... Если тебе плохо, ты нервно листаешь и слушаешь мрачную музыку,  если хорошо - листаешь радостно, ты хочешь поделиться со всем миром и слушаешь что-то легкое.  Поверил ли бы кто-нибудь в начале прошлого века, - что телефоны у нас сегодня, - это не позвонить, а... листать? Они бы сказали: да это вообще-то телефон? Это звонит? Сколько на планете людей, для которых, особенно если это подростки и старики, касание экрана - их единственная ласка, контакт, связывающий с людьми? Умирая, многие старики наверняка касаются телефона. Подростки, - касаясь телефона и слушая музыку из него, - шагают с крыши... 
Телефон и все, что с ним связано, менялось вместе с жизнью Белоногова. Телефон “вписан” в пейзаж его жизни и наоборот. 
Когда они с женой Ольгой были молодыми, - а их дочь Даша маленькой, - то они вместе ездили на юг. Телефоны были кнопочными, они звонили, писали сообщения, но уже и фотографировали. Это осталось в его памяти: горы... юг... они с Ольгой и Дашей... Это - центр мира, сад его памяти, зафиксированный в телефоне. 
Прошли годы -  и сад был потерян. Остались фотографии, которые он бережно переносил в каждый новый телефон.   
И вот он едет в метро, глядя в телефон. Смотреть те семейные фотографии он, как правило, не может, знает только, что они есть, сохранены. И значит, - сохранена его душа? 
А потом он выйдет из метро на улицу, чтобы ехать на автобусе, и там будет холодно, октябрь, беспощадный воздух, от которого нужно закрываться. 
Сад потерян, есть только он, листающий экран. 
Дочь Даша выросла и теперь живет сама. 
Жена Ольга - устала с ним жить и они развелись. Она сказала, что он ее не любит и что он пассивный. 
Сад потерян.    
Почему? 
Кто виноват? 
Он сам? 
Или просто время? 
Никто не виноват. 
Почему все так в жизни устроено? Ты как будто хочешь что-то изменить, “вернуть”, - но никак не можешь, потому что река времени ускользает, течет строго в своем русле. Или ты как будто во сне хочешь кого-то догнать, и не можешь. Вот так и он, хотел вернуть сад. 
Сад есть, - но он лишь в твоей голове.   
Или он и правда - присутствует? Прямо здесь, на станции  “Ленинский проспект”? 
Ему пора выходить... 
Сегодня у него было много сообщений, особенно в ватсапе,  в этом “зеленом приложении”. 
Там, в этой “зелени”, у людей целые миры... Миры жизней, работы, увлечений, отдыха. Видео и фото. У Белоногова была группа по работе, и они с одним его коллегой переписывались о том, как бы их начальство не добавило им больше работы в одном задании (в тайне от начальства). Он весь день этим занимался, и сейчас, под вечер, стало ясно, что все у них получилось. 
Вот она - радость для Белоногова сегодня. А еще в “зелени” ватсапа он иногда писал своей бывшей жене, но чаще Даше. С этим тоже было связано одно переживания сегодня. Он написал Даше еще утром: «как живешь?» И вот она не ответила, и даже,  - судя по известным всем знакам, - еще не прочла. Так что Белоногов весь день смотрел: прочла или нет, ответила или нет... Она живет там своей жизнью, недавно вышла замуж, хотя детей ещё не было. Сколько в мире людей, которые пишут кому-то в ватсапе или в других мессенджерах, и смотрят, ждут. Ждут, когда прочтут, когда ответят, или вообще не ответят. Это у кого-то может быть связано с болезнью и  лечением, с жизнью и смертью, или  с какими-то угрозами, обманом, с переводом денег, с кредитами и долгами, сколько людей в мире,  сколько мыслей и чувств, сколько глаз приковано к экрану... Так что если подумать об этой бесконечной сети человечества, - можно сойти с ума. 
Белоногов видит в “зелени” ватсапа, что к вечеру Даша еще так и не прочла... И лишь часов в девять, когда он вышел из метро и интернет у него стал работать лучше (поймет ли эту фразу житель начала прошлого века?) он, наконец, с радостью увидел, - что она прочла и даже ответила: «живу ничего, как ты?» Это “прожурчало” ему в его беспроводные наушники. 
Он ответил, “прожурчал”: «я тоже ничего». 
Потом они “зависли”, не зная, что еще написать, как часто бывает в таких случаях. Вот тоже - сколько эмоций и мыслей связано с тем, как писать, что писать, надо ли писать или звонить. И они оба уставились в “зеленку”. 
«Ладно, хорошо хоть так, что парой слов обменялись». 
А может зря он так часто ей пишет? Может, он так пытается “поймать” прошлое, вернуть сад, который потерян...   
Когда он вышел на улицу, вдруг пришло еще какое-то сообщение - снова “хмур”, но не от Даши, как можно было бы надеяться. И вообще, это был не ватспап, а просто эсемеска (на фоне “восхождения мессенджеров”, этим пользовались реже). С какого-то незнакомого номера. 
Сообщение было странным: «я к тебе сегодня приду». 
Да кто это может быть?   
Мошенники? А в чем тогда мошенничество? 
Белоногов, у которого после развода с женой были “случайные связи” и в целом - он всё-таки кого-то искал, - вдруг возникла мысль: «а что если это какая-нибудь красивая девушка?» 
Да он ведь даже не знает, мужчина это или женщина. 
Возможно, что все объяснялось проще - это какой-то сумасшедший. Ему, кстати, одно время писал малознакомый человек, с которым они много выпили в большой компании, - и  вот, тот “зацепился” и стал ему много писать, уже в трезвом состоянии. Писал в телеграмме и в ватсапе. Белоногов не отвечал ему, и быстро заблокировал его везде, пусть для этого и нужно было приложить усилия. «Вот... на что “уходит” сегодня жизнь».   
Сумасшедших в мире, - пишущих и звонящих, -  сотни тысяч. Особенно пишущих. Звонки у нас больше ассоциируются с мошенниками, которые у нас хотят что-то отнять, и это справедливо. Сумасшедший вряд ли будет прямо звонить. Мессенджеры и сети порождают целые миры людей, готовых паразитировать на других. Если мошенники хотят отнять деньги с карты, то эти - наше спокойствие, нашу жизнь. Это не обязательно именно сумасшедшие, а просто люди, которые пользуются мессенджерами и соцсетями как эгоисты. Для самоутверждения,  из-за своего одиночества, для выполнения своих фантазий и компенсаций. Звонить прямо они не могут. А вот писать, - это их ниша. 
Возможно, это и есть такая “угроза”. Может быть, написал подросток, чтобы почувствовать свою значимость. Сидит эта “точка” - посреди мира сетей -  и пишет.      
Так предполагал Белоногов. Не понимая, что он просто “отбрыкивался” от своей тревоги, казалось бы, ни на чем не основанной. Ну - написал тебе кто-то, чего бояться? 
Причем больше сообщений с этого номера не приходило. Отлично...
Но, несмотря на это, Белоногов все чаще смотрел на это его единственное сообщение: «я к тебе сегодня приду». 
Он читал его, уже не столько с тревогой,  сколько с интересом, словно кем-то заворожённый. 
Кто к нему сегодня придет... 
Нет, это не “тупой подросток”, а она - молодая красивая девушка... 
Выйдя из метро, он закурил. Дым уносился вдоль Ленинского проспекта, который был уже темным, с горящими огнями магазинов и рекламы. Было страшно подумать, сколько на нем было стоявших в ряды домов, по обеим сторонам, и сколько там было людей, со своими жизнями. Холодно, Белоногов закутался в крутку и надел на голову капюшон, дождя не было, но была неприятная и холодная изморозь. 
Он доехал до дома на автобусе, купил в магазине хлеб и пришел домой. 
Кто к нему сегодня придет...
Он поужинал на кухне, смотря в телевизор. 
Потом лег спать. В полном одиночестве своей квартиры, слушая с недовольной улыбкой привыкшего ко всему человека - какой-то шум у соседей, который всегда донимал его. 
Во сне он, может быть, снова увидит тот сад, который он потерял. 
Кто к нему сегодня придет... 
Ты сам, Белоногов, сходишь с ума. Может, этого тот неизвестный и добивался? Одной странной эсемеской “нанес” по твоему мозгу “локальный” удар. Несколько слов, знаков, - и все, ты поехал. 
Кто к нему сегодня придет... 
… 
И она пришла. Красивая молодая девушка. С понимающим, проникающим в тебя взглядом, который и так все знает, так что ей не нужно ничего объяснять. 
С легкими обнимающими руками. В которых невозможно было не остаться. 
Белоногов умер во сне от внезапного инсульта.   
Перестал быть живым. 
Перестал смотреть на людей и быть видимым ими как живой. 
Перестал думать  и чувствовать. 
Перестал быть центром, точкой сознания, жизни. 
И он был рад. 
Он уходил из этого холодного мира, из холодной вселенной  октября.
Мира, где ты пишешь и получаешь бессмысленные сообщения, все время “журчишь” сам и “получаешь журчание” других. Потому что на самом деле - нет адресата, нету этих других, и его самого тоже. Все они - созданы корпорациями по производству мессенджеров и другими заинтересованными силами.   
Вместе с предсмертными судорогами - он улыбался.
Потому что понял, что Там - сад его памяти, где он обнимал свою жену и маленькую дочь, - действительно есть. 
И он Там остался. 
 
 
 
 
 
 


 
25 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Победа вездесущего голоса 
(рассказ) 
 
В это утро Егоров проспал на работу... Его телефон громко зазвенел своим рингтоном, “пробивая” ему сознание, а тот передавал приказ во все тело: «подъем! подъем!» 
А все это имеет свои причины, это была “карма”... Конечно, он вчера до двух ночи спорил со своей женой Наташей о политике, и вот - последствия... для его крупного тела... человека сорока пяти лет. Они пили чай на кухне, курили. Она говорила ему: 
• Ты не любишь нашу страну... и ни в чем нашим не веришь. 
• А ты слишком веришь телевизору. Знаешь, что такое пропаганда? 
• Не пропаганда, а информационные войны. В которых мы тоже должны победить. 
• Сегодня, Наташа, это особое искусство... Это – очень мощный уровень. Вездесущий голос - из каждого телеканала, из каждой соцсети, из каждого утюга... Это могут быть передачи - для более массового зрителя, и для более утонченного. Для  провинциального и для столичного, для пенсионера - конечно, как правило, для него, но и для молодежи тоже. Этот голос везде, он включен негромко - когда пенсионер слушает его и засыпает, он включен громко в радио и машинах. 
Наташа снова спорила, говорила о патриотизме. 
• Странный какой-то патриотизм. Патриотизм - это все время говорить о других странах? То об одной, то о другой? Что они завтра “рухнут”, “обвалятся”... Причем сначала говорят об одной  “неправильной стране”, а потом о другой, сначала об Украине, сейчас об Израиле? Патриотизм - это когда ты считаешь каждое падение на трапе самолёта Байдена, при том, что ты никогда его в жизни не видела, и не увидишь? Да пойми, Наташа, родная, что все это - очень сильный удар по психике людей, система. Ладно ты, с тобой еще можно спорить, ты можешь еще смотреть на это со стороны... Но есть старые люди, которые уже вообще не могут. Пропаганда – у нее очень сильное воздействие. Она связана у нас - с завистью, ненавистью, с ложным самомнением, со всезнайством... Вот все пропагандисты - и их зрители - говорят, что они знают, в чем смысл истории, и чуть ли не смысл жизни. Знают, что такое Запад и Восток, что ждет США и ЕС, что ждет Россию и КНР, что ждет человечество в будущем. Понимаешь, они “знают”. Ученые спорят об этом, исследуют, но зачем? Пропагандистам же все известно... Они создали целый мир  ложных очевидностей - про «90-е годы», про то, что Америка и Европа скоро рухнут, и прочее, - и они живут в нем, в этом мире. И уже вся огромная страна в нем живёт. Спроси у доктора исторических наук, у доктора философии - у нас, в России, в академиях, - могут ли они так сказать о прошлом и будущем - они так никогда не скажут. Потому что «знать» это и значит - искать, копить сведения, сомневаться, ставить под вопрос, видеть разные варианты. У них “мозги” другие, культура другая. Они могут спорить друг с другом, и это правильно, без этого нельзя, но они никогда не назовут свою - или чужую - позицию окончательной, это просто смешно. Но нет, зачем все эти непонятные тонкости  журналистам. Если что-то говорит первый канал, и второй, и четвёртый...то это и есть знание. 
И еще. Патриотизм по-вашему - это все время менять повестку, и если ты не повторяешь за ней как попугай - ты враг. Так что нужно за ней следить. Вчера была Украина,  сегодня Израиль. Вот еще говорят, что скоро будут выборы президента в США... А то, что у нас, в России, будут в следующем году тоже выборы президента, - конечно,  - кого это вообще волнует, да?
А вот меня волнует.  За пару месяцев до выборов немного о них поговорят, типа - ну уж что-то нужно сказать, пусть им это и страшно, митингов боятся. Скажут: «эй, население... голосуйте или за Миронова, из которого песок сыпется, или за мутного человека из ЛДПР, или за коммуниста Зюганова, из которого тоже песок сыпется. Ну или - за него. Сами, короче, решайте... А у нас времени нет - мы должны о Байдене говорить». 
Так он доказывал, и в итоге - проспал. Егоров стал одеваться, даже не позавтракав. Наташи и дочери Ксении уже не было. Одна ушла на работу, другая в институт. Хорошо хоть, что на дворе - август, а не осень, так что он накинул на плечи пиджак и побежал. Он работал журналистом в одной крупной местной газете, которая писала о вопросах культуры. Знал, что его начальник очень не любит опозданий.   
С зажжённой сигаретой в правой руке и с портфелем в левой - Егоров стоял на остановке. Автобус долго не ехал. Егоров - вообще не особо общительный, но в этот момент волнения, вдруг заговорил с женщиной лет пятидесяти, стоявшей недалеко. 
• Куда же они делись-то, а? - и он добавил крепкое словцо. 
И вдруг услышал ее ответ: 
• Байден снова всех удивил своим падением на трапе. 
• Что? 
Он обалдел. Причем сказано это было - как-то безлико, словно - это был не ее голос, а какой-то общий, транслируемый через нее. 
Он улыбнулся и отошел. Вот что телевизор с людьми делает... И снова вспомнил спор с Наташей. Автобус все не появлялся. И только чистое без облаков августовское небо, солнце, деревья, трава, цветы – радовали его... Невольно любуясь, он закурил еще одну сигарету, белый дым уносился в воздухе от слабых порывов ветра. 
Автобус приехал. Егоров бросил окурок в урну, и вошел. Платить нужно было водителю при входе, это был приезжий из Средней Азии.
• У Вас картой можно? 
К незнакомым людям он всегда обращался на “вы”,  и к приезжим тоже, за что они ему были внутренне благодарны. И вдруг тот ответил: 
 - США уже давно исчерпали свой ресурс мирового гегемона. 
Причем сказано это было на чистом русском языке, без акцента! Это снова был тот голос из телевизора. 
Он смутился... приложил карточку к терминалу и прошёл в салон. Пассажиров было не очень много, кто-то стоял, но, в основном, сидели. Егоров внутренне сжался, предчувствуя, что он услышит... Или, все-таки, ему показалось? Внизу салона сидели две пожилые женщины, и говорили. Одна - таким же безликим голосом, как и водитель, и женщина на остановке, то есть для нее, старого человека, он был неестественно “здоровым” - произнесла:   
• Приходит время для наступления нового мирового порядка. 
А соседка ей в ответ: 
• И связано оно с Россией, КНР, Индией и Южной Африкой. 
Недалеко от Егорова стояли два подростка. Они смотрели в свои телефоны, слушали музыку в   беспроводных наушниках. Егоров подумал: «эх, неужели и они?» 
И вдруг он услышал одного из подростков: 
• Израиль осуществляет слишком жесткую политику в ответ на вполне обоснованное сопротивление палестинского народа. 
А другой: 
• И все из-за того, что надо уже давно выполнить резолюцию ООН от 1967 года о создании отдельного палестинского государства. 
Когда Егоров вышел из автобуса, и направился к редакции своей газеты - забыв, что он опаздывает, потому что все творящееся вокруг было слишком “жестоко” для его бедного сознания - он видел и слышал всякое, и это и правда не могло не задерживать. 
Он видел - молодых мам, говорящих о перспективах и проблемах БРИКС и ШОС... Видел их годовалых детей, вещающих о структурных особенностях экономики США... Наконец, встретил группу очень красивых девушек, одиннадцатиклассниц, на всю улицу кричавших о том, что Канада - фашистское государство. 
Егоров был ошарашен. Разум говорил: «невозможно... невозможно... ты просто видишь это во сне.... это кошмарный сон русского либерала» Эх, а он ведь совсем уже опоздал на работу. Но ведь если подумать, - ясно, что он там увидит. Хоть одно сегодня хорошо - его никто не будет ругать за опоздание. Кстати, а как наша, - не американская, - экономика после победы голоса? Остановилась? Что вообще происходит, если младенцам, видимо, нужен он, а не молоко... женщинам и мужчинам – тоже он, а не еда (и не секс)? Голос заменил все? Это победа “духа” над “материей”? 
Да, на его работе было то же самое. Что и понятно... Самое обидное, что в редакции работал его близкий друг Вася Никонов, с которым они немного спорили, но, как правило, соглашались, воспринимали то, что говорят по телевизору, одинаково. Одинаково осуждали и притеснения “во имя патриотизма” со стороны главного редактора их издания. И вот - перед ним его родной Вася Никонов, он улыбается и говорит: 
• Европа лишилась своего суверенитета уже очень давно...   
Егоров попил в редакции кофе, скурил несколько сигарет подряд, плюнул на все и поехал домой. Потому что никакой работы уже не делалось, работой было произнесение слов голосом. Никто больше ничего не контролировал... А «светиться» лишний раз  тем, что у него голоса нет, он не хотел. Одно только хорошо - он свободен... Но он понимал, что радоваться рано, эта свобода оплачена тем, что нет живых реальных людей. Да, он любил их и ненавидел, он спорил с ними. Но они были ему нужны. Как он особенно остро, до слез в глазах, это сегодня понял. Нужны даже водители и пассажиры автобуса, уж не говоря о редакции,  о Васе Никонове. Ему нужен микромир, в котором живут люди, а не голос.   
По дороге домой - снова в автобусе и потом в магазине – опять слушая «это» везде, он уже начал привыкать. Стоп... а почему у него не победил голос? И еще: что его ждет дома? Блин, он как-то об этом совсем забыл. Он уже был рядом с домом, во дворе. И замер... На площадке дети не играли, а громко говорили о вечных законах геополитики... Слушая их и уже не удивляясь, Егоров дрожащими пальцами набрал в телефоне жену. 
• Наташ... привет, ты видишь это все вокруг, а? 
И услышал ответ: 
• За Евразией - настоящая перспектива. А страны моря - всегда враждовали против нее, против нас. 
Егоров заплакал. Но самое страшное было набрать дочь Ксюшу. Он долго молился, чтобы у нее не было, ведь она - молодая, и так нужна ему. Эгоистично, но таков уж человек.   
Набрал и ее.   
• А теперь мы поговорим о том, как члены республиканской партии США критикуют Байдена. 
Тоже «зомбак». А ведь это его родная дочь... Которую он растил и с которой должен был жить дальше. От злости и обиды - Егоров бросил свой телефон на асфальт. Потом все же поднял, просто из привычки. Ведь с кем теперь говорить... 
Почему у него голос не победил? Сбой в системе? Это произойдёт, но позднее? Или этого вообще не будет? Он что, один такой? А если все же, не один? 
В любом случае, домой идти смысла не было. Он там совсем сойдет с ума. Со слезами в глазах он опустился своим большим телом прямо на траву газона, - хорошо, что был август, тепло. Рядом он бросил портфель и положил на него телефон - уже не нужные? Люди умерли, зачем ему то, что связывало с ними? Эта связь - на ней все держалось. Егоров снова заплакал. Он всем телом почувствовал - тепло земли. Егоров трогал руками траву, лаская ее. Хорошо хоть, что деревья и трава, воздух и небо, солнце – не завоеваны. Или - еще будут? С  журналистов станется. 
Вокруг ходили люди и в один голос говорили о будущем КНР. То есть, уже не люди?      
И вдруг перед ним остановилась девушка - молодая, красивая, в длинной юбке белого цвета, очень шедшего ей. 
Она сказала, испуганно глядя на него: 
• У Вас тоже? 
Он не верил. 
• А у Вас? Нет? И у меня нет. 
Они улыбнулись. Она села рядом с ним на траву. 
• Что же это за безумие? - сказал он. 
• Да... Но все ведь к этому шло. 
Как радостно было - встретить, обрести человека, со своим голосом. 
Они сидели и говорили. Им было не так уж важно - о чем...  о себе, о своей жизни, о потерянных близких и друзьях. Ее звали Лиза. 
Вокруг бегали подростки, которые не ездили на велосипедах и самокатах, а лишь кричали  о том, что новый центр сопротивления США и мировому порядку - это Иран... 
• Знаешь - сказал Егоров, - это, наверное, рано или поздно произойдет и с нами. 
• Да. Что тогда делать? 
• Не знаю. 
Он сжал ее за руку. Вот он, человек, вот оно - человеческое, земное. Лиза улыбнулась, не сопротивляясь, хотя еще вчера такое резкое сближение между незнакомыми людьми, со своими семьями, было бы невозможным. Но теперь они одни остались живыми в этой стране. Как Адам и Ева. 
• Пойдем отсюда на какую-нибудь крышу. 
Она примерно догадывалась, что он задумал. Да а что здесь еще делать-то? Они пошли, со слезами в глазах. Поднялись на крышу девятиэтажки, причем вахтер, пустивший их, сказал, что они должны думать только об одном: о планах мирового правительства...   
С крыши открывался великолепнный вид: на город, на небо, на “август”.   
• Хорошо? Да? 
• Да. 
Не хотелось думать, что все люди, что так хорошо вписывались в пейзаж внизу  - “зомбаки”, и что они, на крыше, тоже сейчас ими станут. Ему в голову пришла песня Наутилуса: “ я хочу быть с тобой”. Они сели на край, свесив ноги. Дыхание перехватывало, голова мутилась, но они, все же, привыкали. Они взялись еще крепче за руки. 
Он сказал: 
• Мой голос — это дар Божий, моя свобода. Я надеюсь, что там, на том свете, я не услышу про Байдена. 
Она кивнула. Как хорошо, что Бог послал ему ее. Они крепко поцеловались - для храбрости. На ее губах был вкус ее молодой жизни. Лиза... 
И вдруг он услышал: 
• Начало новой гражданкой войны в США - произойдет в самое ближайшее время.   
Кто это говорит? Лиза? Нет... Это говорит он. «Голос». У него закружилась голова. Лиза - смотрела на него с ужасом. Нет-нет, сейчас он все быстро исправит. Егоров снова заговорил: 
• Новый миропорядок, уже без гегемонии США, будет основан на многополярности.   
Лиза кричала: 
• Ты чего? Ты чего? 
И она - резко, силой своего молодого организма,  потянула его вниз, с крыши, вместе с собой. Страх  высоты - сменился смирением, улыбкой. Егоров успел подумать: «ты все правильно делаешь». 
На том свете - они не услышали ничего про Байдена. Потусторонний мир не был завоеван. Он услышал голоса... Бога и ангелов. А еще - Лизы, его жены и дочери,  его друга Васи Никонова. И - свой голос, причем говорил он свободно. Царствие Божие - это хор голосов, поющих свободно.   
 
 
 
   
 
 
 
 


26 октября 2023 года, 
Петербург 
 

Байден 
(рассказ)
 
Да есть ли он на самом деле? 
Жив ли? 
А может - и не жил никогда? 
Американские и мировые СМИ лишь используют, тиражируют его образ? 
Есть множество видео с его участием, статьи о нем и его самого, есть насмешки над ним и проклятия в его адрес, а с другой стороны, - попытки защитить его со стороны администрации.   
Да нет. Он есть. Вот он, живой... 
Лето 2023-го года, он отдыхает на берегу океана. Совсем ветхий человек со старой кожей, ему восемьдесят лет.
Здесь, на берегу Тихого, - он отдыхает не только телом, но и душой. Он очень устал от того, что его имя постоянно “треплют” республиканцы и вообще все кому не лень: русские, арабы, иранцы (вот - все “враги Америки” как на подбор). 
Все указывают ему на его падения с трапов, ошибки на выступлениях, реальные или мнимые. Трамп пишет в твиттере, что такой человек, как “сонный Джо”, не может быть президентом США, и что ему нельзя доверить ядерное оружие... 
О нем - говорят, говорят, пишут, и снимают в соцсетях, пишут люди, которые хотят послать его подальше. Пишут и снимают те, кто хочет защищать “честь Америки”, их значительно меньше. 
Эти “волны” скандалов, искусственно созданных, или обоснованных - доходят до его сознания там - в Белом доме. И его пытаются успокоить жена Джил, сыновья и даже внуки. 
Но вот здесь, на берегу океана, он уже совсем отдыхает. 
 
Лето... Сегодня он с утра - сидит в кресле на пляже, в нескольких метрах от воды, иногда ходит купаться. Охрана - вдали от него, “обеспечивает безопасность”, но не беспокоя его. Раскладное кресло поставлено удобно, оно твердо держится на камнях. Он одет в шорты и майку, на нем солнцезащитные очки, рядом - книга. Сегодня он сидит один, может, к нему еще подойдут жена Джил и внуки. 
Ну и хорошо, что он пока один. Как он любит океан. И сегодня как раз отличная погода: нежарко, ветер - слабый, никакого шторма, а то всю одежду срывало,  и это было бы проблемой. 
Он любит океан.
Он все чаще откладывает книгу под кресло, снимает очки и смотрит. 
У океана есть тайна. 
И вот мы, живя рядом с ним, все время предстоим ей. Жить перед океаном, с его глубиной и тайной - очень интересно, ты все время “захвачен”. Но это и очень ответственно, - а достоин ли ты его здесь и сейчас...    
Океан помогает - очиститься телом и душой.
Пусть он и не совсем чистый, из-за нас, людей.
Бог и природа это все сотворили и дали. 
Байден смотрит на волны, уже совсем отложив книгу. Только бы он никогда не был отлучен от этой тайны... образовавшейся миллионы лет назад в результате геологических условий... освоенной индейцами... потом - европейцами... потом -  американцами... здесь мы воевали с Японией и победили... А еще - порядком загрязнили его.   
Тайна - не должна быть нами потеряна.
Хотя - в чем она и что значит - потерять ее, он бы не смог никому  - и себе тоже - сказать. Но он просто знает. И когда он смотрит  и слушает, то ему это понятно. 
Смотрит  и слушает. 
Смотрит  и слушает.
Смотрит  и слушает.
Он мог бы делать это миллионы лет. 
Он и делает это миллионы лет. 
В этом и есть настоящее призвание американцев. 
Может быть, это было особенно понятно Мелвиллу, написавшему “Моби Дик”. 
 
Каково это - быть человеком, слова которого цитируется? Образ которого одними проклинается - и их большинство, - а другими защищается, и их меньшинство? Быть все время в этой виртуальной борьбе, в этой “он-лайн схватке”? 
Что же мы, люди, сделали с собой и с миром, что вот так все происходит? 
Есть ты - и есть твое отражение. 
По сути, так у  всех. И всегда так было. Есть человек и есть его образ в “других”, его слова в “других”.   
Но сегодня - учитывая, что появились печать, телевизор и соц.сети и что  он, Байден - лидер мировой державы, - то все это усиливается, растет. 
Есть Путин и его отражение. Есть глава КНР Си и его отражение. Все это пиар. 
Сегодня политика - это не только что-то, связанное с решениями в экономике, но и пиар. И, он все более важен. 
Конечно, мы же первая держава в мире. 
С другой стороны, - если бы он был “молодым и здоровым”, а не старым и больным - то и пиара было бы меньше. 
При нем пиаром занимаются не просто люди, а целые группы специалистов, их несколько, и они конкурируют друг с другом. 
Он здесь, на берегу океана. А есть - океан информационный.
И важно, чтобы враги Америки не устраивали шторм в том океане. Каждое его слово, каждый поступок, - предварительно обсуждается. Если он делает ляп, то ясно, что Трамп и республиканцы начтут в сети, в печати, на телеканалах - “раскачивать лодку”.  Тогда нужно будет утихомиривать, “выдавать” объяснения, аргументы. 
Самое забавное, что его отражение (тень) часто кажется ему - намного более значимым, чем он сам. Это парадокс. Ты здесь купаешься, - а отражение живет там своей жизнью. Какие-то люли проклинают его, другие с ними спорят, о нем пишут и постят, делают мемы. 
Сейчас он встанет, пройдётся по берегу, а в этот момент во всех частях света - о нём что-то скажут, напишут. 
Отражение живет само по себе. 
Есть песок под ногами Байдена, его стариковские сандалии... 
А есть - далёкое отражение. 
Что реально? 
Без Байдена его нет, он его “запустил”, его нет без реальных заявлений, поездок, встреч.   
Но и - Байдена без него нет. Без этого страшного капризного облака информации. Без работы с ним пиарщиков - он просто не сможет существовать как политик, без зачистки этого поля, без тысячи слов на английском и других языках. 
Наши предки покоряли океан реальный. 
А мы - покоряем океан информации, мир виртуального, в нем свои жесткие правила. 
И учитывая, что демократическая партия хочет выдвигать его на следующий срок - это продолжится и дальше? 
Да, Байден делает такие заявления. 
Но на самом деле он думает, что в его возрасте это почти невозможно.   
Нужно продвигать кого-то другого. 
Кого и как? Все это тоже его головная боль. 
Что он выберет - океан реальный, Тихий или - океан информационный? Кого он выберет - себя или свое отражение? И хотя он говорит, что снова будет идти в президенты, никто этого до конца не знает, и он сам тоже.   
Вообще, как верующий католик - он не может не думать о том, что его отражение, тень... что нем есть в этом что-то - не от Бога, а от его противника. С одной стороны, информация нужна, в ней - защищается человек, творение Бога и его свобода, Америка, - и все это символизирует он, президент страны. А с другой - эта бесконечная и все более трудная ему, человеку восьмидесяти лет, - борьба. Она затягивает, существует сама по себе, требуя новых жертв: событий, слов, поступков, столкновения интерпретаций. Эти информационные волны «находят» одна на другую. И все уже забывают, какая и по поводу чего была предыдущая, в ожидании следующей... Все не могут без этого, мы - наркоманы. Мы не можем без этого пьянящего вкуса качающей тебя информационной волны. 
Или, все-таки, можем? Остановиться? Посмотреть на себя и на других, увидеть их лики, - не искажённые борьбой и словами ненависти. 
Информация накатывает на тебя, и уносит, и ты без этой волны не можешь. И вроде бы - мы боремся за правильные вещи. Но имеет ли это смысл... все уже забыли об этих вещах и им нужна лишь информация. Энергия борьбы. 
Ты вроде должен в ней участвовать, но тебе жалко, что этот мир таков. Мы, люди, сделали его таким. И Бог сверху смотрит на нас, и ему грустно.    
А есть еще - противоположная сторона, наши враги, и они верят в свое, все видят по-своему. Там, где мы видим белое, они видят черное и наоборот. Они перетолковывают по-своему.  Слова, что мы говорим, они понимают по-своему. Мы называем их диктаторами, они это толкуют как желание их поработить. Так же и мы перетолковываем их слова.    
Мы с ними - в единстве борьбы не на жизнь, а на смерть, в качании информационной волны, в словесной оргии. 
Как соединить людей, если мы так любим быть несоединенными?
Мы хотим, чтобы соединение было... но по-нашему, а не по чужому.   
Бог видит, что люди в его мире - больше соединены ненавистью и непониманием, чем любовью. Наши души привыкли к агрессии, а не к любви. Агрессия - такова наша форма отношений: класса к классу, государства к государству. Это сложные, запутанные мотивации... причем часто то, что выдается за добро – оказывается просто новой агрессией или за внешней по отношению к твоей системе. Люди ссылаются на любовь и Бога – а реальный Бог задыхается.
 
А вот и его внуки идут по пляжу... Натали и Роберт, они совсем молоды. Как же он их любит, тем более, что их отец - его сын Бо - умер от рака в сорок шесть, и они остались одни с матерью. Особенно он любит Натали. 
Но его жена Джил сначала отводит Натали гулять, он же остаётся с Робертом вдвоем на какое-то время. Роберту шестнадцать, он заканчивает школу. Высокий, одет в довольно неяркие шорты и майку, худой, в его лице и глазах - какой-то вечный вопрос. 
• Как ты, дедушка? - спрашивает он сначала немного “официально”. 
• Ничего. Как ты? 
• Я окей.
Они слушают океан.   
• Знаешь, - говорит Роберт после небольшой паузы,  - я хочу тебе что-то сказать. 
• Да.
• Ты все время говоришь о человеке, о свободе, об Америке. 
• Да. 
• Но веришь ли ты в это на самом деле?
• Верю. 
• Или ты говоришь это как политик? И не более? 
• Как политик. Но я и правда верю. Когда ты вырастешь, то поймешь, Роберт.
• Да как можно, как можно... 
• Что?
• Как можно говорить о человеке в начале XXI столетия... Человек! - крикнул  он зычно, по-подростковому, как школьный хулиган, - да что осталось от твоего человека... После мировых войн и Гитлера, и Сталина. После атомного оружия, после того как мы засрали, - так он и сказал, - всю природу, океаны, - и этот в том числе. Людей много, планета задыхается. Земля не может дышать с нами, хочет сбросить нас, как пиявку, хочет вымести нас как мусор. А ты все твердишь: человек, человек. Ты веришь в Бога, дедушка... 
• А ты разве нет? - спросил Байден спокойным тоном. 
• Не знаю... Хорошо, допустим. Но разве твой Бог, видя все это - не послал бы ангела - с огромным мечом, который бы просто взял и стер бы нас с лица земли...  стер бы нас с лица земли...   
Роберту так нравились эти слова и он повторял их и повторял. Байден подумал: «но все же пока не стер...»  Ясно, что Роберт был увлекающимся подростком, что он часто смотрел фильмы и играл в жанре “пост-апокалипсиса”. И все же, все же... Вот оно - следующее поколение, подростковая кровь с молоком. Да, это поколение в чём-то намного радикальнее, чем они,  но - именно оно придет на смену. 
Роберт воскликнул: 
• Какой там - человек! Да что осталось от человека! 
Байден вспомнил про свои мысли об отражении, про океан информации, в котором они, старшее поколение, обречены вести бессмысленную борьбу. Да, какой там человек... 
Роберт остановился рядом с ним,  потому что до этого он чуть отстранялся, сильно волнуясь, а теперь ждал ответа. Байден молчал, - десять секунд, двадцать секунд, полминуты. 
• И все же я верю в человека, - ответил он, наконец, - и в его свободу верю, и в Америку тоже, пусть ее имя и сильно истрепалось. 
• Ты говоришь - не как политик? 
• Нет, как человек я говорю. Бог сотворил нас и этот мир. И мы - при всех этих проблемах, - не можем не радоваться этому миру. Не благодарить Бога. Как бы мы не засрали - он тоже использовал это слово - и землю, и себя самих.   
Словно сам океан говорил через него, так показалось Роберту. Мудрый седой океан с тихими волнами. И Роберт, кажется, немного успокоился в своей боли. Байден был рад, что Бог дал ему возможность сказать такие слова, которые никак не были связаны - с миром информации. Значит, он еще не совсем пропащий человек...   
Наконец,  погуляв с Джил, - прибежала Натали. Ей девятнадцать, у нее облако длинных чёрных волос, она одета в спортивный костюм, который ей очень идет, она - студентка первого курса колледжа.   
Вот она - его ангел. Натали обняла дедушку, обдав его своим запахом - волос и молодого тела.   
• Как ты, дедушка? 
• Я отлично, - ответил он,- а как ты? 
• И я отлично. 
И она начала говорить о своих друзьях и подругах в колледже, смеяться, и вызывать смех у деда. Она все время что-то рассказывает, и он даже не всегда внимательно  слушает, и  иногда с трудом отвечает на ее вопросы. Но она на это не обижается, главное, что он здесь, рядом.   
Сам океан улыбается, - видя и слушая ее.
Вот она – его тайна?   
Если ты будешь говорить с этим ангелом - то ты ее сохранишь. 
Роберт говорил об ангеле с карающим с мечом. Да, люди это заслужили. Но Бог... посылает нам другого ангела, совсем не карающего. Не чтобы стереть нас с лица земли. А чтобы - несмотря ни на что - поддержать нас, благословить. 
Слава тебе, океан.   
Слава тебе, Боже.   
 
После своей поездки к океану, Байден объявил... что не будет баллотироваться в президенты США в следующем году. Хватить играть со своим отражением.
Пусть лучше в мире будет больше реального. Не информации, а жизни. Боли и страданий Роберта... улыбки и длинных  темных волос Натали. И всего их странного, но живого поколения. 
Им, старым, время прощаться. Это больно для самолюбия, но - так угодно Богу. 
 
 
 








27 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 




 
Стук женских каблуков по асфальту 
(рассказ) 
 1

Его Трофимов отсюда “слышал”. 
Конечно, когда ты умер и лежишь в земле - все условно. И все же. 
Да, он слышал не только это. Еще - рост деревьев и травы, шум ветра, звон колоколов в церкви. 
Но почему-то Трофимов - «пост-Трофимов» - больше “цеплялся” именно за стуж женских каблуков по асфальтовой дороге. 
Он раздавался нечасто, и тем более был дорог. Чаще его можно было слышать по выходным. Иногда - стук был бойким, - видимо, шла молодая женщина, - может, дочь или молодая вдова. Иногда стук был медленным и слабым, - ясно, что эта была уже в возрасте.   
Именно со стуком женских каблуков у него ассоциировалась жизнь. И когда был живым, и когда уже оказался здесь, «внизу». Он часто думал, - когда еще был среди людей, - что пока ты слышишь стук женских каблуков, и ты ему радуешься, то жизнь продолжается. В этом списке был еще один пункт, - уже особенный, его, - он любил карябать ногтем по наволочке подушки по ночам. Почему-то этот звук казался ему очень приятным. Так что пока ты радуешься каблукам за окном и, засыпая, можешь карябать ногтем подушку, - жизнь не кончена. 
Впрочем, стук женских каблуков ассоциировался у него здесь, под землёй - не просто с жизнью и  с женщинами, - а с вполне конкретной женщиной. Таней. 
Слушая каблуки и деревья, траву и колокола - “Трофимов” все больше понимал, что именно Таня - была главным в его жизни.
Надо отдать ему должное, - в отличие от многих людей в такой “ситуации” - это не было для него поздним прозрением. 
Он вполне это понимал и при жизни. 
Здесь он это “понял” в том смысле, - что здесь он ни фига не может быть там, среди живых, и иметь шанс, надежду, что он ее встретит или хотя бы напишет. Да, с Таней все было не просто, о чем мы сейчас и расскажем. Но если ты когда был живым имел хотя бы шанс - то здесь-то что?
Могила - это тюрьма. Ты в деревянном ящике. Слой глины давит тебе на грудь. Никто тебя отсюда туда наверх - не выпустит. Не стучи.
Таков закон природы.
И от того, что твое угасающее сознание будет говорить  все время “Таня, Таня” - ничего на не изменится...    
Они встретились в 2019 году, Трофимов был молодым - ему было тридцать три - преподавателем и ученым в “большом университете”, СПбГУ, на факультете иностранных языков, или, как его называли из-за большого количества студенток - “женском”. Он специализировался на испанском языке, и еще переводил с него. Женат не был, детей не имел. Таня училась на последнем четвертом  курсе (по программе бакалавриата), ей было  двадцать лет. 
Учитывая, что другие преподаватели были,  как правило, пожилыми, все с интересом смотрели на Трофимова. Впрочем, он совсем не пользовался этим вниманием, может, даже боялся и избегал его.  Среднего роста, в очках, немного сутулый от сидения за книгами. 
Таню он заметил на своих занятиях сразу: высокая, плотная, в тесных красивых джинсах, с короткими, но очень красивыми черными волосами.  Она часто задавала ему вопросы, связанные с испанским. И, наконец, однажды он ответил ей так: 
• Ну что, Таня, я могу Вам сказать...   
“Значит, имя мое запомнил”, - подумала она,  и они друг другу улыбнулись.
В другой раз, после всех занятий они оказались в одной толпе студентов, двигавшейся  к автобусной остановке. Это было то самое известное “открыточное” место на набережной Васильевского острова, которым все любуются, и приезжие и местные, -  и он, Трофимов, тоже: недалеко Дворцовый мост, на другом берегу - Зимний дворец. Был конец  мая, скоро сессия. Таня не искала его специально, так получилось. Хотя у всех студенток он вызывал интерес: умный, симпатичный, молодой. 
• Здравствуйте, Алексей Павлович. 
• Ооо, Таня... 
Сначала они говорили и стояли на остановке, долго ожидая автобуса. Потом пошли гулять по острову, - к ростральным колоннам и зданию Биржи.   
Выяснилась, что Таня, как и многие студенты Петербурга, была приезжей, из Твери.   
И вот так они гуляли весь день и потом весь вечер, и всю ночь, а ночи в это время  были уже белыми. 
Трофимов сдержанно относился “к романтике белых ночей” - это больше рекламный туристический бренд, а в реальной жизни  белые ночи - это много туристов, ”китайцев”, и очень много пьяных. Реклама “белых ночей” портила их и делала совсем не «рекламными»... Так и все в нашей жизни?      
Но им с Таней в ту ночь все это было неважно. 
Трофимов курил сигареты, они пили вино и пиво. Таня - дарила ему свою жизнь, свою улыбку, и свои “фото” в телефоне.
Потом было три месяца в их жизни... Они целовались, брали друг друга за руки. Им настолько “снесло” крыши - особенно ему, жившему с мамой, - что они даже не думали  съехаться и жить вместе. А зачем, если они и так вместе? Дом там, где они: на автобусной остановке, в самом автобусе, в метро, на улице. Тем более что это было уже почти лето. Само лето, возвращение солнца  - произошло потому, что они встретились, иначе бы, после мая, снова пришла бы зима. 
Они делали все подальше от здания университета. И мир для них останавливался. 
• Таня...
• Леша...   
В июне она получила диплом, «выпустилась». Преподаватели и начальство догадывались, что между ними “что-то есть”. Но, во-первых, такие вещи случались часто, и она уже давно взрослая девушка, а, во-вторых, она после выпуска перестала быть студенткой, так что придраться было не к чему. Ее диплом они отметили - широко, с его и ее друзьями.      
И вдруг... Прошло два месяца, и Таня сказала, что уезжает из страны. Дело в том, что выпускники университета часто получают гранты на учебу и поездку за границу. Сам Трофимов, - еще когда у них с Таней ничего не было, когда она еще не была для него “Таней” - утверждал этот список. 
И вот, Таня говорит, что едет в Испанию... Кончался август, у него отпуск. Они идут по Васильевскому острову, - который их соединил, а сам Трофимов и жил здесь. 
• В Испанию?   
• Да... Алексей Павлович. 
Конечно, раньше  был “Лёша”, а теперь “Алексей Павлович”. 
  - Надолго? 
• Года на два... Если все пойдет успешно. 
“Зачем ей, дуре, в Испанию? А, грант получила, учиться там будет. Это же хорошо - обмен студентами... “коммуникация””.   
Так он думал и быстро шел, почти бежал по направлению к своему дому. Это было красивое здание начала двадцатого века, на 10 линии. Таня была рядом, смотрела на него, говорила что-то, объясняла. Иногда они натыкались на прихожих. 
• Ты нормально, Лёша? Нормально? 
Он закрыл перед ней дверь парадной. Перед ее глазами, перед ее душой, перед ее жизнью. Так он видел ее в последний раз - среди живых и сам будучи живым. 
Когда он вошел в свою квартиру, мать вскрикнула: 
• Что с тобой, Лёша, на тебе лица нет! Тебе что, плохо! 
• Заткнись, мам. 
Он закрылся. “Вот женщины... Одна родила, другая замучила”. 
Мать поняла, что у него что-то с Таней. И не входила. 
У него с Таней что-то, да, мам, - так и есть. 
Быть без Тани. 
Без ее слов.
Без ее улыбки.
Что это значит?
Ему тридцать три года. 
У него вся жизнь впереди. 
Так могут сказать - и скажут еще - друзья, близкие и дальние родственники, мать. 
Таких Тань будет еще много. 
Да... 
Почему она уехала?   
Своим большим умом он, тем не менее, не мог понять, - что у нее другая мотивация. Таня его любит. Но это он здесь жил, да еще в центре города, а она - приезжая, пусть и из Твери, а не из Средней Азии. Она хотела “перспективы” и увидела ее в этой поездке. 
Изъятие Тани из его жизни, из его сознания, из его души. 
Жизнь, вселенная - стала обес-таненной. 
Он задавал вопросы Богу. Почему Россия - это Россия, а Европа - это Европа? Да, он сам говорил на занятиях, что Европа в целом живет лучше, но все равно говорил и о России, - пусть он с специализировался на испанском, но он очень любил русскую культуру, и литературу, особенно поэзию.
Он ходил по “Васе” - пил и думал. Почему, почему. 
А тут еще начался новый учебный год. Нужно было видеть коллег, начальство. Особенно тяжело ему было общаться со студентками.   
Все знали, что Таня его бросила. На их отношения закрывали глаза, а теперь - когда ее нету, и тем более когда она уже не студентка их ВУЗа, так и хорошо, - думало начальство, - баба с возу кобыле легче. Трофимов пострадает немного, и успокоится, может, какую-нибудь книгу переведёт или вообще что-то напишет. 
Он - не успокаивался.
Внешне он держал себя в руках.   
Таня - перед тем как уехать в свою Испанию, - говорила, что будет ему писать - электронные письма и сообщения в ватсап. Он кивал. А сам плакал, лишь бы она оставила его в покое.   
Она и правда много писала, как она его любит и скучает. 
Он не читал, сменил сим-карту. Он вообще хотел избавиться от телефона, но это было невозможно. 
Он здесь один, посреди Васильевского острова, в холодную сентябрьскую ночь со своим старым другом “преподом” глушит водку - “препод”, потому что он женат и имеет детей, а Трофимов, -  потому что без Тани...
А она там в Испании. 
Учится. 
Говорит там что-то. 
Улыбается.
Читает. 
Смотрит на соборы, на дворцы. 
Трофимов весь превратился в вопрос к Богу. Раньше он смеялся над “религией”, а теперь - молился. 
Разумом он понимал Таню. Но “неразума” - у него оказалось слишком много.
В этот учебный год после ее ухода он  заставлял себя работать, смотреть на студентов, говорить слова, читать дипломы, здороваться за руку с коллегами.   
Но уже на следующий год - он ушел. 
Он стал одержимым? Сумасшедшим? Так это называется у людей? 
Сидел дома и смотрел в стенку. Не мог даже читать. 
Мать говорила ему: «почему ты не работаешь?» 
Трофимов пошел разгружать вагоны. Друзья удивлялись: «Леш, ты же кандидат филологических  наук». Он в ответ зло думал: «скоро напишу докторскую».   
Работать надо было сменами, раз в неделю. Очень большая физическая нагрузка, но Трофимов  был сильным и мог это делать. Оплата была значительной, на жизнь хватало. Грузчики сначала не полюбили его, “интеллигента”, пытались бить. Но потом привыкли и выпивали вместе с ним после смены. 
Так он - жил-не жил. 
Он часто думал, - не вспоминая конкретно Таню, чтобы не “сорваться”, - почему в России - все так нестабильно? Вот был целый человек - и сплыл. У нас у всех нет какой-то четкости в жизни, структурности, что ли, а у них, в Европе, есть. Да, это связано с доходом, с уровнем жизни... И вот - мы все страдаем от этого. Словно мы никогда не можем быть центром сами себе. Европа - как некий магнит, который всех к себе манит, и люди к нему притягиваются - как опилки. И Таня - такая же “опилка”? Виновата в этом, в конечном итоге, не Европа, а мы сами. У нас везде - ощущение нестабильности, неоформленности, и в облике городов, и в душах людей, и в их жизни. И вот он - пострадал от этого. Забавно, что уезжающие, – видя вокруг пустоту, – и сами своим отъездом ее увеличивают.   
Россия и Европа... Почему он должен уезжать? Почему не может жизнь здесь так, чтобы не хотеть уезжать (а он, со своим знанием языков, имел бы там перспективу)? И снова  в душе возникала “Таня”, - которая сделала свой выбор. Таня...
Все-таки, от такого проговаривания - ему становилось немного легче. 
На второй год После нее - ему в голову пришли стихи. То, что у людей называется стихами. О ней. О них с Таней. Возможно, это и был ответ Бога на его вопросы: почему есть Россия и Испания, почему люди не едины, и почему Таня пропала, почему в России есть пустота и нестабильность. Стихи накрывали его своими рифмами целиком. Он не старался их запоминать, потому что знал, что они и так останутся в памяти. Он мог сочинить огромное на улице, и, придя домой, записать его в ноутбук.
Он никому их не показывал. Но возможно, что это лучшие стихи в современной русской поэзии. Но он не думал о них так, не смотрел на них со стороны. 
Таня - все жила в Испании.   
Трофимову было ясно, что ей там нравится. 
Может, она там и нашла кого-нибудь? 
Да, на второй год, - понимая, что Трофимов не будет с ней переписываться, она начала встречаться с испанцем. Иногда подумывая  о женитьбе. Выйти замуж за гражданина Евросоюза для девушки из далекой русской Твери, - это хорошая перспектива. 
 
2

На второй год после ее отъезда - Трофимов умер. Бог одарил его этим ответом. 
Ответом на его боль. Это произошло во сне от инсульта. Сердце у него не выдержало. Того, что на планете есть Испания. 
Когда его хоронили, - он “слышал”речи собравшихся у его могилы. Мать ревела и ничего не могла сказать. Бедная мамочка. Отец - тот жил в другом городе, потому что они были разведены, - приехал и сказал, что очень любит  сына, - так и  сказал, в настоящем времени, - “родного Лешеньку”. И тоже заплакал. Потом - друзья, коллеги с работы, которые говорили о нем как об учёном, преподавателе. Один из друзей - тот, что пил с ним водку, семейный - сказал, что он нашел в ноутбуке Трофимова стихи о Тане, об Испании. И прочел некоторые их них. Все поражались: как можно было такое написать, оказывается,  мы такого потеряли поэта. Еще – студенты... Люди говорили, плакали, пили коньяк. Трофимов так хотел - присоединиться. 
И вдруг он - услышал ее голос. Наверняка она стояла с рюмкой в руке, а на ее лице -  тоже слезы... 
• Прости меня, Лёша. Мне очень жаль, что есть Россия и Испания. Что есть Россия и Европа. 
Дело в том, что Таня ненадолго приехала к родным и друзьям , и так получилось, что попала именно на его похороны. 
Когда он услышал ее голос... Как же он снова хотел встать. Услышать ее слова и смех. Но он не мог - огромный слой глины давил ему грудь. Да и вообще - Трофимов ли он был или уже нет? Из могилы тебе в любом случае не встать.
Таков закон природы. 
Гости шумели. В конце - он услышал стук ее каблуков, он знал, что это именно она. Поэтому он каждый раз потом - когда слушал такой стук, думал о ней. 
И вот он остался здесь один, кукует, слышит голоса людей, каблуки, колокола церкви, ветер в ветвях деревьев. А еще, совсем по-другому - слышит рост травы.   
Как и «наверху», когда он был живым, так и здесь - его жизнь сводится к одному слову, к одному имени. Таня. Как у нас были «имясловцы», повторявшие одно имя Христа – так же и он. 
И вдруг... произошло совсем необычное.  Через два года после его смерти (как он здесь, в могиле, воспринимает время? ...) - Таня вернулась из Испании на Родину - навсегда. И оставила там своего перспективного жениха “гражданина Евросоюза”. 
В тот день, когда она пришла к нему - он, как всегда, услышал стук женских каблуков по асфальту. Но он сразу почувствовал что-то особое, заволновался. И - услышал. Ее голос. 
• Леша, прости. Я вернулась к тебе. Лёша, прости. 
Раскидать землю, могилу, деревья. Он - Илья Муромец, что лежал тридцать три года на печке и вот сейчас должен встать. Но не вставал. 
Таня  ходит к нему каждый день. Его мама радуется этому, пусть и понимает, что это безумие. Таня так и не вышла ни за кого замуж и не родила детей. 
• За тебя я должна была выйти... от тебя родить...   
Она узнала про его стихи, написанные, когда он был без нее, и читала их - ему и себе. Она легко выучила из наизусть. Каждое слово, рифма, ритм - песнопение, и она знает, что он - слышит, что оно доносится до него туда, под землю. 
“Да, Танюша, я все слышу. Все было не зря”. 
Трофимову стало намного лучше, светлее. Он знает, что Таня там, наверху, с ним: летом, зимой, осенью, весной. Стучит каблуками или приходит без них. Весной они вспоминают, - как в мае они встретились, как гуляли в белую ночь, это - их время. Их начало. Которое - стало вечным. 
Да, ему лучше, на душе просветлело. 
Но что будет дальше? 
Он - в могиле.
Пройдут годы... и она сойдёт в могилу. 
Закон природы.
Навсегда? 
Нет, конечно. 
Он знает, что в конце Бог всех восстановит. Огромный кусок глины на груди Трофимова, - не помешает. Он поднимется. Отряхнет с себя землю. Увидит деревья, траву, церковь, услышит колокола, - все то, что он только “подразумевал” там, под землёй. Не увидит - ни России, ни Испании. Улыбнется.  До него донесется стук женских каблуков. И найдет среди них Таню. 
 
 




 


28 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 









 
Существование Елены 
(миниатюра) 
 
Она существует в этом мире - всего девятнадцать лет. Или - уже девятнадцать лет? 
Елена проснулась. Она так благодарна Богу за то, что у людей есть сон, для отдыха и восстановления. Во сне мы словно уходим в другой мир и очищаемся. Во сне есть что-то “магическое”, связанное с мировым ритмом дня и ночи. Просыпаясь, Елена пытается вспомнить, что ей снилось, “вдогонку”, “по горячим следам”. Во сне мы часто делаем что-то, что делать нельзя, например, владельцы котов с ужасом обнаруживают, что наступили в то, что их кот “натворил” и испачкались. Правда, именно сейчас Елена не может ничего такого вспомнить, “поймать” в своем сне, да и кота у нее не было.   
Елена проснулась, но как ее тело хочет поспать еще. Она укрывается одеялом. И лежит - то на одном боку, то на другом. Так, чтобы ноги и руки не затекали. Переворачиваясь, она все поправляет лямки своей футболки, потому что они спадают. 
Елена - пьет кофе на кухне. Она уже одета. В старый, но не такой уж  страшный на вид халат белого цвета. «Да нормальный он... и Витя меня в нем видел и не сказал ничего». Елена - пьет кофе. Как хорошо. Ставит чашку на блюдце, отпивает и снова ставит. Ближе к концу - закуривает сигарету. Дым клубится, “высится” облаком над столом, и медленно “уползает” в открытую форточку. Вообще Елена не курит, это единственная сигарета в день, которую она себе позволяет. 
Спасибо тебе, Господи. Что у нее, Елены, все есть: мама и папа, которые сейчас были на работе, а у нее, Елены, свой график, она студентка. Спасибо, - что есть я. Что ты “засветил” меня в этом мире - среди других “светильников”.    
Включен телевизор. Но не громко. А вот в телефон Елена почему-то смотрит мало. Устала от экрана? Сообщения к ней приходят, но редко, и она их почти не читает. Да что там может быть, реклама?   
Чтобы, все-таки, развлечь себя немного больше - Елена пультом увеличивает звук телевизора. Новости “напирают”: говорят об Украине и еще об Израиле, кричат о том, что мировые державы все меньше оставляют путей для взаимного понимания и учета интересов друг друга. Дикторы - пугают себя и весь мир тем, что нужно ждать «ядерный апокалипсис». 
Елена - моет чашку за собой. Хорошо под теплой водой, с помощью губки и мыла - смывать грязь, словно ты сама очищаешься. Слушая новости, она ухмыляется. Снова там мужчины что-то придумали, чтобы поссориться, и угробить всю планету...   
Ей пора одеваться. 
Конец октября. Холодно. Она надевает черные обтягивающие джинсы и белую кофту. Глядит на себя в зеркало. Витя, ее молодой человек, говорит, что иногда он не может на нее смотреть, настолько она “красива”. И она знает, что это не пустые слова, что он говорит искренне. Она и сама словно боится лишний раз на себя взглянуть. Словно из-за этого может произойти взрыв. У нее широкий лоб, чуть длинноватый, но не портящий ничего нос, крупные губы. Русые волосы средней длины. Тонкие руки. Она кивает своему отражению, надевает теплую куртку с  капюшоном, и выходит из дома. 
Хорошо - быть дома и вне дома, гулять. Все в этом мире - на своем месте. И она на своем. Она сдержанно улыбается соседям, дому, небу. Почему люди улыбаются? Почему растягивают губы в улыбке? 
Да, холодный октябрь, но в крутке - тепло. Елена идет к остановке. Нужно ехать на автобусе. И уже там, у метро, они с Витей пойдут в кино. Елена зашла в автобус. К ней приблизилась кондуктор, чтобы она могла приложить карточку к терминалу. 
Все почему-то смотрели на нее. Парни, мужчины, женщины. И даже кондуктор, хотя Елена уже  оплатила. 
Елена садится на свободное кресло и глядит в окно. Блин, кресло холодное. Что они уставились...   
На самом деле, - она к этому привыкла. Да, она молода и красива. Хотя иногда люди «достают». 
Все же, она смогла отвлечься от излишнего внимания. Да и пассажиров в автобусе становилось все больше. 
Елена смотрит в окно. Деревья там еще не совсем “опали” своим листьями. Так что, - несмотря на холод - все равно красиво. 
Смотреть в окно для человека - так нормально. Мы все привыкли, не осознаем. Елена тоже, но она хотя бы думает обо этом. 
 
Далее - что еще было в этот день ее существования? 
Елена выходит из автобуса и идет к торговому центру у метро. 
Она ждет своего молодого человека Витю. Он на два года старше ее. Сейчас он немного запаздывал, покупал ей цветы. Они вместе полгода. Он  нравится ей тем, что живой, интересный, “с юмором” и - любит ее. Она встретила его среди многих неживых и неинтересных для нее.    
Елена - сидит с Витей в кино. Они спорили перед сеансом. Она хотела на мелодраму, а он на боевик. Но  молодцы, что пришли к компромиссу - пошли на исторический, байопик, про некую женщину, исторического деятеля. Обоим понравилось. Хорошо сделано. 
Елена идет домой. Витя ее провожает. Дело в том, что ему завтра на работу. А так бы - она могла бы ночевать у него. 
Как все чудесно - думает Елена. Октябрь.. Ее Витя рядом... Они держатся за руки. Он снова шутит - на этот раз над фильмом, который они посмотрели и его героями, над пафосом в конце, где все зрители плакали. Елена в ответ: 
• Ну ты циник... - но и сама тоже улыбается.   
Расставаясь у ее парадной, они долго целуются. Им кажется, что с каждым их прикосновением в  мире происходит электрический разряд.   
Наконец, почти последняя сцена ее существования в этот день.
Елена приходит домой. Мама и папа на кухне, они смотрят телевизор на большой громкости. Елена садится за стол и ест. Хорошо, что на свете есть голод и еда. Правда, она не любит, когда родители и смотрят телевизор, и еще кричат сами. Но сейчас они говорят ей, что все это фигня, потому что сегодня - великий день.   
Ну ладно, что у них там случилось? В их телевизоре?
Они отвечают, что не в телевизоре, а в жизни. 
• Дочка, - говорит папа, - слушай, ты не поверишь. Но сегодня все военные конфликты и все войны - прекратились, закончились. Представляешь? 
• Что, прямо все?
• Да. Вот, смотри! 
Ведущие новостей говорили о том, что генеральный секретарь ООН предложил всем странам прекратить огонь прямо сейчас и собраться на конференцию. Такие призывы периодически звучали. Но на них, как правило, никто не отзывался, а если такое и было, то, как правило, - небольшие государства. Сегодня же все согласились, и огонь на планете был прекращен. 
Причем ведущие новостей сообщали об этом нехотя, по долгу, словно сами были недовольны  таким исходом, и разочаровались в том, что «ядерный апокалипсис», видимо, не состоится, что “конец света” отменяется. Зачем же тогда о нем так много говорили и пугали им себя и других? Мы что - полные идиоты?    
Елена улыбается, выдыхает.
Знайте же, мужики, как враждовать друг с другом. 
В этом мире так мало гармонии, порядка, света. 
Их нужно увеличивать. 
 
Последний эпизод ее существования сегодня.
Елена ложится в кровать, накрывается одеялом, и не спеша погружается в сон. Впечатления дня, ее чувства, реакции, ее слова, слова Вити, мамы и папы, слова из телевизора - все это “звучит” в ней, складываясь в звук одной струны, которой становится ее “темнеющее” сознание. 
Все.
“Свет” погас. 
Она засыпает, чтобы утром проснуться и начать этот мир заново.
Чтобы «свет» родился в ней снова. 
 
 
 
 
 
 
 






29 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
   
Ландшафт твоего мозга 
(миниатюра) 
 
Чего в нем только нет, Шемшулин. 
Это залежи, сокровища.
Но это и тюрьма. 
Это свобода и полет. 
И - подчинение, покорность. 
 
Давай, Шемшулин, будем “углубляться”. 
В твоем мозгу - весь твой род, “ствол” этого рода, во многом тебе неизвестный, и все равно -  влияющий на тебя. 
В твоем мозгу - ты сам и люди, которые есть и были рядом. 
В нем слова: “ты, Шемшулин, полный эгоист”. 
Они, кстати, встречаются часто и не от одного человека...   
В твоем мозгу кот, который часто просит еды, а тебе лень ему давать, и ты вообще не любишь его “нытья”. Кот - тоже в нем. 
В нем - все и ничего. 
В нем - ты и не ты. 
В твоем мозгу еще:
“ Мы поздравляем тебя с твоим десятилетием, Лиза”. 
Еще: 
“Выходи за меня замуж, Таня”.
И еще:
“Да осталась ли у нас любовь, Таня...”
В мозгу есть что-то фоновое, текущее - как из прошлого, так и из настоящего. Но вот эти фразы, они, конечно... Каждая из них - “затягивает”. Либо в хорошую сторону, либо в “страдание”, но они все крайне важны для Шемшулина.
В его мозгу все. Счастье и несчастье. Мелкое и крупное. Важное и не очень. Причём неважного слишком много. А важное бывает разным,  - совсем необязательно хорошим. 
В его мозгу также: 
“Шемшулин... Ваш долг по оплате квартиры составляет... ” 
“Лёша, никто в тебя, в твои стихи не верит. Ты можешь писать их просто для себя”. 
“Пошли вы все на х...” 
“Ну как я живу, пап? ****...ц как живу”. 
 
Шемшулин прожил в этом мире сорок восемь лет. 
“Оттрубил” от звонка до звонка. 
Прожил сначала в одной квартире с низким потолком, потом в другой, потом в третьей, а сейчас - в четвертой.
Можно сказать, что ландшафт моего мозга, - с низким потолком. И ведь так - у всех, большинства. 
И как бы ты, Шемшулин, не копил свои “интеллектуальные богатства” -  в виде книг, чтения, и даже писания, как бы не расширял ландшафт,  - тебе все равно в нем будет тесно. 
А может, как раз из-за того, что ты внутренне растешь, тебе так и кажется? 
А большинству, что сидит в таких же условиях, - нет? 
Но он был уверен, что и они - даже если вообще не читают, а просто “глушат водку” и смотрят телевизор, -  ощущают давление перегородок. 
Ты, Шемшулин, - голос людей с низким потолком  мозга. 
Ты несешь их боль. 
 
И еще. 
Да, у него в мозгу важное и неважное, мусор, личное счастье и несчастье. 
Но также есть - неуловимое. 
Оно выше даже личного счастья. 
Поймать неуловимое... 
Поймать, обернуться на него... 
Может быть, именно неуловимое и “взрывает” его мозг изнутри. 
Неуловимое есть у каждого. 
Кто-то еще называет его - «Бог». 
Да, можно  и так. 
 
К сорока восьми годам Шемшулин ведет размеренный образ жизни.
Он работает, ест и спит, работает, ест и спит. 
Все установилось в привычку души и тела. 
Если ты не поспишь ночью, то  завтра организм “застопорит”. 
Сейчас он пришел из магазина, и принес продукты. Включает телевизор в своей однокомнатной квартире. Кушает. 
Телевизор и его голос - тоже в его мозгу.   
Сейчас вечер, он устал и не особо сопротивляется этому голосу, который навязчиво твердит.
Об Украине, об Израиле.
Дикторы уверены в своей правоте. 
Это тоже - одна из стен в его мозгу, которая “давит”. 
Иногда в телефон приходят сообщения. Это родственники или банки с их рекламой, - все чего-то от него хотят...
Насытившись, он ложится. 
Соблазна включить телевизор и медленно “уходить в сон” “под него” Шемшулин героически избегает, даже немного зауважав себя за это. 
Засыпает в темноте. 
В одиночестве. 
С чуть влажными от слез глазами. 
Почти засыпает. 
Почти.
Но в эту октябрьскую ночь с ее холодом и ветром за окном - он почему-то заснуть так и не смог.   
Завтра он будет плохо себя чувствовать на работе. 
Ну и по фигу. 
Шемшулин почему-то думает только об одном. 
Он лежит здесь, в “реальности”, и одновременно в своем мозгу с тесными давящими стенами, в квартире с низким потолком. У него “низкий мозг” и низкий потолок. 
И у соседа  - тоже. 
И у другого соседа.   
У всех жителей России. 
У всех жителей планеты. 
Ему сорок восемь. 
Он “оттрубил” от звонка до звонка. 
У него было счастье и несчастье.
У него было важное и неважное. 
И вот - он стучится в душные стены своего мозга. 
И в душные стены квартиры, которые “отражает” его мозг. 
Он стучится - в стены своего мозга.   
В стены своей жизни. 
Бум! 
Бум!   
Бум!   
Кто ему отворит? 
Кто освободит его? 
Он не перестанет стучаться. 
 
А потом - пришло освобождение. 
Все обрушилось, “ухнуло” в пустоту. 
Дом Шемшулина с его “низкопотолочными” квартирами. И его мозг с низкими потолками. 
Пришёл - освободитель. 
Он же - огонь. 
Освободитель просто посмотрел на Шемшулина и на всех освобождённых. 
И одного этого взгляда было достаточно. 
Чтобы - жить в нем, питаться им. Говорить им. 
Думать им. Не отделять себя от него. 
Шемшулину и другим поначалу - было больно. До слез. 
Выяснилось, что весь ландшафт твоего мозга - со всеми твоими воспоминаниями, со словами, с хорошим и не очень, - что все это на самом деле - тянуло тебя. Стало привычкой, грузом. Даже телевизор и телефон - при всей нелюбви Шемшулина к ним - тоже превратились  в части его тела, в его продолжение. Все это нужно было рвать. С кровью.   
Освободитель - не против твоего счастья. 
Но он говорит на другом языке. 
Намного более высоком, чем все, что у тебя было. Хорошего и тем более плохого. 
Так что в первый миг Шемшулин боялся, что раз у него нет квартиры, и нет его привычного я - то что же тогда остаётся? Он хотел освобождения, но когда оно пришло, то испугался, что в том рушащемся доме с его низкими потолками - останется и он.
Что он умрёт и все. 
И он умер.
Но не весь. 
Осталось немного его.
То самое неуловимое, «Бог». 
Его было не очень много в жизни Шемшулина.
Вернее, он редко о нем вспоминал.   
Но оно, - в любом случае, - было. 
А теперь оно стало быстро расти. 
В нем и в других. 
Выяснилось, что именно неуловимое было главным. 
Так что - слезы первой боли и страха перерождения - быстро высохли на его лице. 
Шемшулин обернулся к другим людям, которые тоже перерождались.   
Обернулся к нему - освободителю. 
 


 
 
 
 
 


30 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 














 

Настя и вода 
(рассказ) 
 1

Как хорошо было - видеть за огромным во всю стену окном бассейна, - что на улице “бушует” октябрь, там холод, ветер, пасмурно, а здесь - все иначе, все для человека - тепло, яркий свет от ламп, теплая комфортного градуса вода в самом бассейне. И вкус хлорки  – довольно слабый, так что и это тоже было приемлемо. 
Мы, люди, все это с-делали, со-творили. Там, в “реальной жизни” - все плохо для нас в это время года, и в этом северном регионе, но мы как бы внутри нее со-здаем свой мир. В котором нам хорошо. Комфортно. Да, посещение бассейна осенью и в таком мегаполисе - недешёвое удовольствие, за это платит ее мама и папа. Оно было еще более недешевым, если учесть, что Настя была в бассейне одна. Это был салон для “верхней части” среднего класса. 
Деньги.... деньги. Их много “вертится” в нашем мире,  и они ей нужны. Сейчас, и потом ещё больше. Ее папа - стал компаньоном одного инвестора и угадал, - а ведь мог не угадать. Деньги вообще любят рисковых людей. Такие нередко много пьют или едят успокаивающие таблетки, иначе не выдержать. Деньги любят, - когда их любят. Когда ради них - жертвуют. Человек своим покоем. Своими близкими. Деньги это любят. 
От всего этого в душе Насти еше  возникали мысль и образ, - которые она не очень пускала на “верх” своего сознания: надо найти себе жениха. Который даст ей много денег. 
Это было для молодой девушки, - и такой красивой, с идеальными формами, - мысль - от которой она устала. Конечно, и мама ей это то же говорила. 
Надо было успеть - в конкуренции с другими. Успеть это, успеть то... Ходить в фитнес, что она и делала, и этот бассейн, конечно, находился в фитнес-клубе. Следить за фигурой, не “жрать по ночам”. Главное, что ее убивало - время. Время - чувствовала она всем нутром - ее враг. Оно “тикает”, вот видишь: в твоем телефоне, в твоих часах дома. Это твое время, время твоей смерти. Не успеешь в этом забеге - ты будешь оттеснена потоком. Следующими. Тебе девятнадцать, а им уже восемнадцать, и на них уже смотрят. Их много, а будет еще больше. Самое позднее, что у тебя есть  - сделать это в двадцать. Все... не позднее. 
В ее глазах появились слезы, но вода в бассейне скрывала их. 
Вода в бассейне. 
Настя сейчас еще не плавала, а лежала на поверхности.
Ее очень красивые черные волосы - сложенные в длинную косу и убранные в шапочку - чуть погрузились в воду, темнели. 
Ее лицо с тонкими чертами сейчас при желании могло бы быть замечено каким-нибудь “женихом”, и он бы это оценил.
О-ценил. 
Вода. 
Как хорошо быть в воде. 
Да, она во многом искусственная, сделанная. Хорошо хоть - запах обычной воды. 
Скажем так, это вода - нечто, сделанное на основе натуральной воды человеком. Разве мы не можем этим гордиться? А может, - это глупо? Эта вода - хорошее качественное воспоминание о настоящей воде...   
И как же мы, современные люди, любим все “натуральное”. Нам вот только напиши - “натуральное” - и все, а что там на самом деле, никого не интересует. Но это значит, что мы понимаем цену нашего сделанного мира. 
А где найти натурального человека, сделанного на основе “натуральных продуктов”? И еды, и души, ума? 
С одной стороны: мы не можем жить без нашего искусственного мира. 
С другой: не можем жить и в нем. 
Но как бы то ни было...    
Это была - вода. 
Настя всегда любила воду. 
А вода ее. 
(Глупая астрология объяснила бы это зодиакальным знаком). 
Пусть здесь, в бассейне, это и правда, - некое подобие, одноразовый заменитель, воспоминание о воде. Как и многие люди - одноразовые заменители человека? Воспоминание о нем?
Да, это всего лишь воспоминание о воде.
Она начала окунаться и плавать.   
Прости меня. 
Прости нас. 
И все же. 
Ты мне нужна. 
Я сейчас целую и обнимаю тебя. 
А ты - меня. 
Я лечу в тебя, вода.
Так приятно касаться тебя своей кожей.
Не знать свои границы. 
Может, мы родим с тобой кого-то? 
Я - твоя. 
И это намного сильнее, чем с мужчинами.
Да что там, они ведь связаны только с сексом, с браком и детьми, с деньгами. 
А здесь - другое. 
Это было безумие, но по-другому Настя не могла. 
Вода - давала ей жизнь, силу, власть. 
И - ее  саму... возвращая ее к себе.   
Воды - понимала ее. 
Я так благодарна тебе за все. И когда я хожу в бассейн, и особенно в океане, или летом на реках или озерах - я всегда тебя чувствовала. 
Я благодарна тебе за твой голос, что мне всегда что-то шепчет, журчит. 
Древние в этом понимали, - когда поклонялись Нептуну, нимфам, Посейдону. 
В самой воде есть что-то древнее, мудрое.   
Но мы сейчас утратили это все. Для нас эти имена - не боле чем смешные непонятные названия, или  что-то, ставшее рекламой. И загнав себя в такое отношение, в такое понимание, - мы сами сейчас задыхаемся, без воды. Без общения с ней. И без много чего еще. Без воздуха, без неба с его Богом, без деревьев. Без слов и мыслей. 
Настя лежала так еще долго... забыв о времени. О том, что вообще-то положенный час она уже использовала. 
Вот так, вода. 
Мы живем во времени, в делах, в сообщениях - из-за частоты которых самих людей мы уже не чувствуем. В словах, которые ничего не значат. В цифрах денежных сумм, в расписании дня и недели. И вот - Настя вдруг встретила среди всего этого воду, - и обо всем забыла.   
Вода во всем виновата. Она  - не знает о деньгах. О расписании. О том, что людей много. 
Ей это неинтересно. 
Вода просто есть, и любит тебя, даже в таком - урезанном, чуть хлорированном виде. 
Настя это поняла. 
И наморщилась, когда услышала - раздавшуюся в бассейне ругань работницы фитнеса, женщины лет сорока. 
• Спокойно, - ответила Настя, - я заплачу. Спокойно!
Та вроде отреагировала. 
Деньги, вот что нам всем нужно. 
Деньги - универсальный код нашего человеческого искусственного мира. 
Настя уже вышла из бассейна, стараясь не думать о том, что она оказалась без воды. Немного вытерлась полотенцем и принесла из тумбочки свой телефон. Она приложила его к терминалу на рессепшене. Работница улыбнулась: 
- Спасибо.
• Да, и Вам. Извините. Спасибо. 
Вот она - мечта многих. Настя — это человек, который может принести свой телефон и приложить его. Мать сказала бы: «это есть сейчас из-за папы, но ты должна достичь этого потом, - выйдя замуж». Как все просто сделано: у тебя есть телефон, в нем деньги. Как это все любят, особенно женщины. “До чего дошел прогресс!” В телефоне деньги, в нем, следовательно, - весь мир. Какой там бассейн! Хочешь натуральной воды? Приложи телефон - и вали на Бали! Хочешь, чтобы не было людей - приложи телефон! Хочешь живой природы? Приложи телефон! Главное, - чтобы в нем было что переводить. 
Но Настя сейчас, - когда ее выгнали из бассейна, вдруг заплакала. Ей стало так тяжело без воды, пусть даже такой, искусственной. Тяжело без ее объятий, без ее улыбки. 
• Вам плохо? - спросила у нее работница. 
• Нет... Нет... 
(Тебе плохо - приложи телефон и вали на Бали!) 
Она была грустной и красивой - так бы сейчас ее увидел какой-нибудь “жених”, и оценил бы ее. 
Но Насте сейчас было впервые не до это внешней оценки, не до потенциальных “женихов”.   
Она не могла себя контролировать. 
А все вода виновата. 

2 
Выйдя из фитнес-клуба,  она не пошла к своей машине - которая, конечно, была “на уровне” и вот, когда она выйдет замуж, у нее тоже будет что-то соответствующее. Она не пошла к своей машине, а осталась на улице. Хотя вокруг был холод, пасмурно, ветер усиливался. Но это было лучше, чем искусственный, предательский комфорт автомобильного салона. И отправилась домой пешком. Это было рядом, так что и машина-то была не нужна. Здесь, в “реальности” - тяжело, но лучше. Отойдя от бассейна метров десять, она приблизилась к урне - и выбросила в него свой телефон. 
Дорогой, статусный подарок папы. 
Больше прикладывать было нечего. 
Что такое телефон для современной девушки?    
Это все. Ее возможности, статус. То, что она имеет сейчас, и то, что она хочет заиметь в будущем. Телефон - это твоя заявка. В нем тысячи сообщений, ленты соцсетей, сохраненные видео.
Все это - полетело в урну. 
Мир денег, “стоявший” за телефоном, скрытый в нем, - сильно обиделся на нее. И, наверное, будет ей мстить?
Настя была сумасшедшей. 
А все из-за воды. 
Мать и отец вернулись вечером из похода в статусный театр. И застали Настю сидящей в их домашнем джакузи. 
“Джакузи”, “джакузи”... Раньше это слово “будоражило” мозг Насти, связывая его присутствие в доме с отдыхом, с молодостью... А теперь оно казалось таким смешным, нелепым. Причем здесь “джакузи”? Не “джакузи”, а вода. Ей снова нужны ее ласки, ее мудрость. 
Потом она выйдет из джакузи, немного успокоившись в нем. 
Родители будут спрашивать: все ли в порядке? Не нужно ли позвонить доктору и он приедет прямо сейчас? (тебе хреново - набери по телефону врача, а потом приложи телефон и оплати его визит).   
• Не нужно, - ответит она, закрывая свою дверь, и ложась в свою кровать. 
 
Она засыпала изменённым, сдвинутым со своей обычной позиции человеком.  Потому что прикоснулась к чему настоящему, к чему-то истинному. А нам, современным людям, это кажется безумием.   
Она засыпала - человеком. 
Вернее, - проспав всего один час, она открыла глаза. 
Настя - думала. Вспоминала свою жизнь, осознавала себя... Она приходила - к мыслям и словам. Так что ее молодой организм покорно не спал до утра. Раньше она не спала из-за встреч с друзьями и подругами, из-за ночных клубов, а теперь... Вода привела ее к самой себе. Она хотела встретить Настю.   
Что будет с ней завтра? Куда она пойдёт? Что решит? 
Мы этого не знаем. 
Мы можем только любоваться ее умным взглядом молодой девушки, ее черными волосами, хаотично разбросанными по подушке. 
 
 
 
 







 
31 октября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
   
 
 
 
   
 
 
 
 
 
 




 

Разговоры троих о Европе и России 
(миниатюра) 
 
В июле 2019 года Николаев, его жена и дочь отдыхали в одном из пригородов Туапсе. Они были относительно молодой парой с восьмилетним ребёнком. Место отдыха - “гостевой дом”, довольно средний, “витиеватое” двухэтажное здание, в котором проживало еще человек десять соседей, во дворе стояли машины. Так, для “нижней части” среднего класса... “Постить” именно саму гостиницу, все-таки, не стоило, но можно было - природу, пляж, машину, себя и родственников, что все и делали.   
Николаев сразу погрузился в отдых. Его тело загорало на пляже, кожа - особенно в первые дни - “зудела”. Книги, которые он привез с собой для чтения - в частности, Орхана Памука - лежали и он лишь через время к ним вернется. На общей кухне во дворе, удобно устроенной, -  несколько столов, так что можно было есть и вместе, и, немного подождав, одним. Оттуда раздавался запах дынь, арбузов, шашлыков и вина... 
После ужина он отходил к стене и курил, это можно было делать и на “балкончике” перед своими номерами, на втором этаже. 
Его дочь Даша - в свои восемь лет - была чудесной и все чаще задавала ему вопросы. Он готов был отвечать. 
Однажды вечером после ужина Николаев сидел с двумя соседями. Его тело, - “приняв” еду и вино, - расслаблено слушало. Один сосед был из какого-то подмосковного города - типичный москвич? Чуть старше Николаева, пятидесяти лет, работал то ли программистом, то ли просто в “айти-компании”. Худой, постоянно “сидел” в “либеральном сегменте соцсетей”. Другая - обычная женщина шестидесяти лет, пенсионерка. 
Вообще разговоры за столом - это интересная тема. Сколько всего было сказано и об очень многом. Сколько родителей здесь ругало детей, сколько подростков проклинали здесь старшее поколение. А сколько - отпускного “флирта”? Если бы кто-то смог это зафиксировать, понять - почему говорилось то и то, что люди чувствовали: любовь, ненависть, равнодушие...   
Говорили, конечно, и о политике - о России и Европе. 
Итак, сейчас за столом - сидели трое (иногда к Николаеву подходила его дочь, ожидая, когда он поднимется к ним в номер, но он все не шел). И вот - чуть пьяными голосами - “зацепились”. Москвич, его звали Кирилл, - почти нехотя, с некоторым презрением ко всем и к пенсионерке тоже (ему вообще было обидно, что он отдыхает в таком месте, пусть и не самом плохом, на самом деле). Пенсионерка, Вера Ивановна - выпившая меньше, - спорила с наслаждением, и сил у нее было даже чуть больше, потому что  и ходила она везде не так уж часто, и пила тоже. 
“Зацепились” - подумал Николаев, сидя между Кириллом и Верой Ивановной, тот слева, та справа, - оказавшись в “эпицентре” словесно-эмоционального “шторма”. 
Почему люди говорят вот так? С такими заранее раздражёнными нетерпимыми лицами? Словно они звери, у которых ругаться - это инстинкт. Ругаться по всяким поводам, и вот политика  - стала одним из них. 
Ругаются, сцепились.... Слушают и говорят, слушают и говорят... Они ведь получают наслаждение от своей сцепки. Да, это очень похоже на сцепившихся собак. Почему мы,  люди, такие?
Ясно, в чем было содержание “спора”, «дискуссии»...  И какова  была, так сказать, ее общая траектория. Кирилл - настойчиво, с упором говорил о том, что Россия - никакая не “отдельная цивилизация”, а часть Европы, и что та - живет лучше. И надо это признать. Никто самобытности у России не отнимает, но не надо “лезть во внешнюю политику”, а следует лучше поднимать в самой России уровень жизни. Кирилл аргументировал свои слова - ссылками на цитаты, на книги, которые он и правда прочёл. Кирилл все поправлял свои очки, и говорил, говорил...   
Вера Ивановна, - конечно, никаких особых книг не читала, она была типичным зрителем телевизора. На каждое утверждение  Кирилла - она реагировала, перебивая его. Николаев обратил внимание, что если Кирилл говорил довольно последовательно, то Вера Ивановна - по-женски, сбивчиво. 
Кирилл затрагивал какие-то точки “пропаганды” - связанное с Крымом, с президентом, с Украиной, и Вера Ивановна каждый раз реагировала на это, “святое” для нее. Как собака Павлова на еду. 
На самом деле, - такой же собакой был и Кирилл. Просто у него референтные точки - “святое” - были другими. И он так же реагировал на то, когда Вера Ивановна их задевала. Когда она говорила, что Европа и Америка “завтра рухнут”, или что у России - в отличие от Британии - не было “колониализма”, или что в США рабство было до середины прошлого века и был геноцид индейцев. 
На все это, в свою очередь, реагировал Кирилл. 
«И правда - как две собаки», думал Николаев. Он был худым, тоже, как и Кирилл, в очках. У него кончались сигареты в пачке, и он опасался, что придётся, наверное, подниматься наверх, в свои номера, а было уже лень. Может, стрельнуть здесь у кого-то? 
А те все спорили, и это длилось уже полчаса, по заколдованному кругу. Таких “кругов” Николаев слышал и видел, – и сам в них участвовал,  - довольно много в своей жизни. 
Кирилл повернул к нему свое напряжённое в “идеологической битве” лицо: 
• А что ты, Лёша, - не говоришь? Молчишь?
Он призывал Николаева  под свои “знамена”.  И правда, Николаев сам, как правило, - в таких спорах, - а они велись не только с Верой Ивановой, - занимал сторону Кирилла. Да, уж если пришлось бы выбирать, он выбрал бы это. 
Но - сегодня он устал. 
И потом, он все равно понимал, что в чем-то правы и такие, как Вера Ивановна. Не именно она, но “в целом”. 
Он понимал, что эти споры - идут в России несколько последних столетий. 
Какую форму они только ни принимали. 
А мы - всего лишь повторяем. Мы - “повторуны”... Пусть Кирилл, как более образованный и начитанный, и говорит на более “высоком уровне”. Мы повторяем споры Тургенева и Достоевского, Чаадаева и Хомякова. 
Николаев поддерживает таких, как Кирилл - не столько потому, что у них абсолютная правда, сколько потому, что сегодня “телевизор” “перегибает” в одну сторону - по-своему понимаемого “патриотизма”, который хочет “вырвать” Россию из реальной истории, из Европы, и поставить ее на какое-то слишком высокое место. Вот так это выглядит. 
• Почему же ты молчишь? - снова спрашивает Кирилл. 
Вера Ивановна кричит: 
• Потому что Лешенька - тоже любит нашу Россию. 
• Да люблю я, люблю, - отвечает Николаев. Потом он “держит паузу”. 
На самом деле, ему есть что ответить. 
Кирилл и Вера Ивановна  слушают. 
• Мы вчера были на горе. Поднимались. 
Они всходили втроем: он, жена и дочь Даша. Николаев с непривычки от этого подъёма немного запыхался. 
• Знаете... когда я был там - я не думал о России и Европе. Не думал, где я, в России или в Европе. 
Когда он там был - он вообще ничего не думал.
Потому что там, в горах, он увидел, почувствовал - сокровенное. 
• Там все слова кончаются, и все мысли кончаются. Там мы перестаем быть спорящими, лающими  друг на друга собаками. Я тоже обычно - такая же собака, как вы.   
Кирилл  и Вера Ивановна слушали его. Что это он хочет сказать? Он что - много выпил, раз  назвал нас “собаками”? Что это все значит? Они испугались и даже стали на мгновение - союзниками против этого Николаева. Лучше бы он и дальше молчал. “А может - он вообще наркоман?” - подумала Вера Ивановна. 
• Ладно, - сказал Кирилл - мы все устали, и ты тоже устал, Леша... 
“Спорить”, “собачиться” - они уже не хотели. Он сбил им весь настрой. И замолчали, думая о том, чтобы идти спать. Но Николаев еще что-то хотел им сказать. За ним снова пришла дочь Даша, сообщив, что  мама его зовёт. Так что и правда, пора было идти. 
• И вот еще. Последнее. Посмотрите на мою Дашу. 
Та удивленно улыбнулась, что там опять папа придумал? 
Кирилл и Вера Ивановна тоже улыбнулись, но сделали это формально, просто  боясь Николаева. 
• Вот когда я смотрю в ее глаза - Даша чуть покраснела, - у меня тоже мысли и слова кончаются. И я тоже не думаю, - где я, в России или в Европе.
Все с тобой понятно, Лёша. Ты что-то там принимаешь. Что это значит - у него кончаются мысли и слова? Что за хрень такая? Мысли и слова у человека должны литься из него, он должен производить слова,  и у человека должна быть своя “позиция”. Кирилл подумал:  «эх, перепил ты сегодня... а то бы - поддержал бы меня, как всегда». 
На кухне наступила тишина. Тёмная южная ночь - с громким пением цикад - вступила в свои права. Кирилл и Вера Ивановна пожелали друг дугу и Николаевым “спокойной ночи”. Эти слова прозвучали как примирение, как что-то формальное, типа - ты “безумный”, но ты наш сосед, ты пьяный и уставший. 
Николаев остался один с Дашей. Та снова напоминала, что нужно идти в номер, и что мама уже давно звала. Еще и жена будет ругать его.   
• Щас пойдем, Дашка. 
Он сидел за опустевшим столом и курил последнюю сигарету в пачке. 
А что, собственно, произошло? Николаев использовал слова и мысли -  не так, как они привыкли. Он как будто «нанес» по их мозгам нейронный ядерный удар. Они привыкли - из века в век, из столетия в столетие, - повторять, то, во что, на самом деле, верили наполовину, то, что лишь частично отражало их понимание жизни, но они были этим довольны, им казалось, что “и так сойдёт”. Они были в матрице слов, представлений, каждый в определённой ее части, и не хотели из нее выходить. Николаев использовал слово и мысль по прямому назначению. Он присвоил их себе. Сказал  не то, что показывают в телевизоре или пишут в книгах - а то, что есть. И это и оказалось смертельным. Кирилл и Вера Ивановна поняли про себя что-то такое, что им нельзя было понимать. 
Николаев  слушал темную ночь, по-матерински обнимающую их с дочерью, слушал ее голос, пение цикад. 
Кто ты, - сказал он себе, - канал для какой-то информации, которая пугает даже тебя самого? 
И которую ты все равно не можешь не чувствовать?
И не передавать?   
Он довольно во весь рот улыбался.   
• Чему ты радуешься-то, папа? А? 
 
 
 








 
1 ноября 2023 года,
 Петербург 
 
 




 


 


Молчание 
(рассказ) 
 
В июле Виктор сходил в местный райцентр, небольшой город, типичный для “северо-западного региона РФ”... Населения не много, предприятия, работавшие в СССР, -  возродили лишь частично, больше об этом просто говорило - местное и федеральное начальство.   
Все это, впрочем, Виктор не особенно замечал. У него были другие “проблемы”. Мало  того, что он был монахом местного монастыря, - в который он теперь и возвращался из города, - он был еще и монахом, взявшим на себя обет молчания. 
Дело в том, что всем жителям, которые имеют регистрацию, нужно было раз в три года отмечаться в МВД. И вот - каждый раз это был “стресс”. Как все произойдет? Помнит ли начальство МВД, что Виктор Полунов - не просто монах, а “молчальник”? Ясно, что ничего кроме смеха, - хотя они его и скрывают, - это не вызывало - и то, что ты монах, и особенно, что молчишь. Виктор молился, чтобы все прошло хорошо, и вот - обошлось, его вспомнили, над ним не посмеялись, а если это и сделали, то  про себя, и на том спасибо. 
Монах-молчальник Виктор Полунов... Сейчас, когда он шел, - радостный, благодаря за все Бога, - по дороге, - хорошей, твердой, но не асфальтированной, окруженной полями с капустой, - в потертой и старой рясе, пятидесяти лет, с широким лицом, с длинными волосами и большой  полуседой бородой, он понимал, что выглядит - как с какой-нибудь картины - или с фотографии  времен  дореволюционной России...   
Иногда он останавливался, садился на траву, на пригорки, потому что погода была отличной. Туч не было, солнце. И людей почти не встречал. Он садился не столько для еды, потому что и ел немного - несколько сухарей лежали у него в маленьком рюкзаке, - а просто отдохнуть, прийти в себя, может быть, более спокойно помолиться. 
Да, он выглядел как кадры из черно-белого фильма о дореволюционной России. Кстати, есть верующие, консерваторы – обычно это мужчины лет пятидесяти, - которые и не усматривают в таком виде никакого разрыва с современностью. Наоборот, они считают, что вот, “великая Россия возрождается”. Что это вот некая демонстрация - нашей духовности. Но таких людей - единицы. Виктор встречал их в монастыре, куда те приходили на службу. Но он ничего такого не подразумевал, не демонстрировал. Он просто был и все.   
Однако он понимал, что большинство россиян (и те же офицеры полиции) думало так: монахи, да и вся эта церковь - не клоунада ли это все в двадцать перовом веке? Бегство - в благочестивую мечту, бегство в “фотографию” с дореволюционной Россией?
Особенно молодежь. Россияне  смотрят на них с насмешкой, которую они таят в глубине души. Они думают, что и сам Бог воспринимает их так же. 
А что он сам? Года три назад, когда он был в “кризисе” - о чем мы еще поговорим, - он и сам мог так думать. Но не сейчас. 
Тем не менее, люди - с их “восприятием” его вида - пугали его. Он знал, что это нехорошо и что надо это исправить, но не мог ничего с собой поделать. Прости и помоги, Господи.   
Да, иногда он встречал прохожих. Однажды мимо шла совсем “мутная” пара молодых людей - парень и девушка, оба с покрашенными волосами, с телефонами в руках. Они смотрели она него, сидевшего  на пригорке. Смотрели, “изучали” - и их лица расплывались в улыбке. Они были благодарны ему,  что вот, у них такое развлечение. А чем еще им развлечься? Пили пиво, курили сигареты, “постили” в сетях, да кричали что-то в тишину.  Он - “закрылся” от них, отвернулся в сторону.   
Парень нагло сказал: 
• Расскажи нам о Боге.
Девушка повторила то же самое.   
Ему было очень обидно, что он не мог развернуться к ним и увидеть их лики, и показать свой. В их ликах - за всей «мутью» их жизни, все равно образ Божий. И за их шутливым издевательством - тоже что-то стояло. Когда они, наконец, ушли, Виктор  облегченно вздохнул. 
В другой раз он встретил пьяного тракториста лет сорока, который остановил его и закричал: 
• Поп! А поп! Я тя уважаю. Я вас уважаю. Давай выпьем за великую Россию! Ты че? Не хочешь? Ты че, не патриот? Да я тя не отпущу! 
Виктор был очень благодарен Богу, что и тракторист, как и те подростки, тоже его “отпустил”. И снова он глушил внутри вопрос о том, что и у него душа. 
Вот он снова сидит на траве, никто уже ему не встречается, не “лезет” - со своей “быдловской жизнью”. 
Как он стал монахом? Как он стал “клоуном”? 
 
Он пришёл в здешний монастырь из одного крупного города, другого региона, но - соседнего. Обычный крупный город с большим количеством населения. Школ там было много. Его родители были учителями - математики и литературы. Хорошая, счастливая семья. Он родился в 1973 году. Его родители не были особенно верующими, - как он потом вспоминал или говорил своим друзьям в церкви, - но и “жёсткими атеистами” тоже не являлись. Виктор рос - интересующимся, живым и красивым молодым человеком. Больше он читал гуманитарное, и после школы пошел учиться в главный местный институт на историка. Закончил и успешно преподавал в том же институте. 
При этом его очень волновали вопросы “мировоззрения”, “смысла жизни” - уже класса с 9 и далее  постоянно. Долгое время он удовлетворял это чтением книг по индуизму и буддизму. По сути, он считал себя буддистом. Будда на все ответил. 
После института он женился на некоей Татьяне. Они любили друг друга, она понимала и разделяла его интересы, хотя детей у них не было... Через насколько лет - она вдруг решила развестись, потому что встретила другого. 
Виктор не спорил, отпустил. Он не ревновал ее. И чувствовал, что их семья получилась слабой. Почему? ...   
На “дворе”, тем временем, - происходили изменения. К 90-му году, - когда он закончил ВУЗ, и сам в нем работать, - страна уже почти рухнула, и потом быстро началась “другая”. Уровень жизни резко упал. Многие заводы закрылись. Люди “побежали” в еще более крупные города. А кто-то -  побежал в “землю”, спивался и кололся. Он еле удержался со своей зарплатой, благо - у него не было жены и детей. Странно, но выяснилось, что это хорошо. Таня, кстати, - стала женой предпринимателя, ставшего потом известным в их городе. 
Из-за всех этих внутренних и внешних “давлений” Виктор - все больше уходил в свой “буддизм”. Но однажды он стал читать совсем другую книгу - Новый Завет. 
И стоящий за ней Христос - стал частью его жизни. Христос - словно “выйдя” из Евангелий, - заполнил собой для него весь мир.   
О Будде он все больше забывал. 
Виктор стал молиться. Ему показалось, что он словно начал дышать, после бескислородного состояния. 
Прошел год. За это время он уже регулярно ходил в церковь на богослужения. Иногда к нему домой приходили друзья из общины и они говорили о Боге. Среди них были и девушки, которые  смотрели на него с вопросом. Готов ли он - на брак?   
Однажды он сидел в своей квартире один. Он смотрел на эту привычную обстановку: шкаф, книги, фотографии. И вдруг понял, что его - тошнит от этого мира. У этого мира - невыносимый смердящий запах. Запах помойки и женского белья. Тошнит - от этих людей на улице, вечно пьяных или обкуренных. Тошнит от женщин - некрасивых, но вечно чего-то “желающих”. Его тошнит от самого себя в этом мире. 
Он боялся, что его вырвет. У него кружилась голова. И только посещение богослужений и чтение Евангелия - давало выход. Христос был рядом. С тобой. Его духовник, который сам был монахом, игуменом - благословил Виктора поехать “трудником” и просто пожить - в одном монастыре. Это был один из самых крупных в их районе. Вообще, в 1990-е - как известно, -  церковь возрождалась и отрывались новые “обители”. Что касается этого, то он просуществовал все советское время - и это было чудо, как считали верующие. 
Три года он прожил там «трудником». Со своей работы он ушел, коллеги там говорили ему, что он предает свое педагогическое призвание. Но он был уверен, что нет. Его и от института, и от коллег “тошнило”. И от себя в институте - тоже. 
Единственным местом, в котором его не тошнило - был монастырь. Его постригли в монахи. Он - словно отделился от “воняющего” мира. Он общался, “вечерял” со Христом и плакал. Он вспоминал свою жизнь, своих родителей, свое детство и понимал, что он к этому призван. Он смог ответить на все свои вопросы, недоумения к этой жизни, понял, что он готов к смерти. Что он видит все. Что он стал птицей, которая летит и смотрит сверху на мир, на вселенную. Что он стал орлом или чайкой внутри себя. Он - “женился” на Христе. На все смотрел его глазами. Любви и глубины. Любви и понимания. Он понял, что в нем, в Викторе, - чаша, которую он не может расплескать, он должен пронести ее. Эта чаша - душа Виктора, - наполненная до краев Христом. Он был так благодарен, что тот все ему открыл, все ему дал. 
Иногда он спрашивал себя: почему Бог дал ему такую сильную жажду? Когда там, в своей квартире, в городе - на него это все “накатило” - ему стало страшно, что он просто сойдет там с ума, “не потянет”. А что если снова - “накатит”? И что он тогда будет делать? Но как “накатит”, если он - в монастыре...   
Десять лет он прожил в этом месте. Община была небольшой, человек двадцать. Виктор “врос” в ее жизнь. Он знал все строения монастыря, знал его историю. Он водил по нему экскурсии для туристов и паломников. Постепенно - с трудом, но он вошел и в само это братство. В нём была размеренная жизнь: каждое утро и вечер ты посещаешь службу, еще молишься в своей “келья”. “Келья” - слово из какого-то прошлого. А у них кельи были просто комнатами, похожими на гостиничные номера не очень хорошо уровня (кроме игумена, конечно). Во всех кельях были иконы, банки со святой водой, книги. Книг он читал много. Приходила мать и сначала ругала его за его решение уйти сюда. Потом она немного смирилась и приносила ему еды. Хотя меню в трапезной было скудным, но маминых подарков Виктор не принимал. Ему легко было поститься. Ему тогда все было легко. 
Потому что для него главным был Христос. И для многих монахов - тоже. Хотя и не для всех. Кто-то - ушел сюда просто от страха перед миром, и его “ответственностью”, кто-то - вообще непонятно зачем здесь был. Игумен от таких людей старался избавляться. 
Хорошо ему там было. Распорядок дня... Ты знаешь, что будет читать такие-то молитвы. Будешь сидеть в трапезной  и есть. И что будешь - в молитве - погружаться. 
Еще - приезжают туристы и паломники. Они могут иногда мешать. Особенно Виктор не любил паломниц-женщин с их ахами и охами, с их вечной верой в чудеса. Конечно, чудеса есть, но не так уж часто они встречаются. Главное - не чудеса. Но туристы не могут это вместить. Христос для них... слишком легкий, воздушный. Он смотрит на тебя и в его взгляде – танцующая вселенная, и ты танцуешь вместе с ним, поднимаешься выше и глубже, дальше... в сторону... в себя...    
Среди монахов он сблизился с одним - Геннадием. Он был старше Виктора лет на десять. Геннадий “вводил” его, нового монаха, в “путь”, в учение святых отцов. Общение с ним - тоже стало частью уютной духовной атмосферы монастыря. Ты знаешь, что после службы ненадолго сходишь к нему, вы поговорите о евангелии, о Боге, о подвижниках. Многие монахи не говорили на такие темы, а обсуждали, например, еду, - о том, что разрешено сегодня по календарю, - или вообще футбол. 
Десять лет... За это время - он посетил службы тысячи раз, произнес слова “Христос”, “Бог”, ”Богородица” - тоже тысячи раз. Сотни - праздновал Рождество и Пасху, целовался с  Геннадием и другими монахами, с паломниками. 
А потом - когда ему уже было сорок пят лет, - его снова от всего “стошнило”. Снова пришла волна, жажда, на этот раз - почему-то больше, чем первая. Цунами. Его тошнило от монастыря и его братьев, от игумена, - который и правда не до конца понимал Виктора. И даже от Геннадия, пусть он и был ему за все благодарен. Главное - его стошнило от него самого в этом монастыре. И еще, конечно, - от вечных туристов и паломников с их жаждой чудес. 
Он выполнял свое утреннее и вечернее монашеское правило, ходил на службы, и чувствовал - что как будто “проваливается” в пустоту. Да где же Христос-то - его жених, его гость, который наполнял его чашу?
Почему у него такая жажда? Что это за проклятие? Он плакал, - но не переполняясь радостью, как вначале своего монашеского пути, не от избытка, - а от вдруг подошедшего отчаяния, от пустоты, от недостатка. Словно он не монах, десять лет “сидевший” в монастыре, - а вообще мирской человек, у которого “депрессия”, “тоска”. Он чуть ли ни каждый день хотел наложить на себя руки. Это было страшно. Ясно, что он самодисциплиной боролся с этими искушениями. Но раньше такого не было. Раньше он выходил после службы, смотрел на небо и солнце, общался с монахами,  с Геннадием, и радовался  во Христе. Ушло. 
Он несколько раз ходил к своему игумену, которому было шестьдесят лет... Тот разбирался в духовных вопросах, но больше занимался “административными”. Виктор сбивчиво, заикаясь, говорил ему, что ему плохо, и он не знает - почему. “Да - отвечал тот, - искушение, ты “выгорел””. А сам игумен смотрел на него и думал: «чего ты хочешь от меня-то? Ты жил там своей жизнью в Боге, все было хорошо, я тебя не трогал, и ты меня не трогал». Наконец, на третий раз, слушая его непонятные фразы, игумен сказал: 
• Знаешь, отец Виктор. (всех монахов называют “отцами”) У нас есть пустынька, пустынь. Ты можешь там жить. Она - твоя. И еще - если хочешь, могу тебя благословить на молчание.   
Виктор согласился. Он переехал из монастыря в “пустынь”. Со всеми попрощался. И с Геннадием тоже. Тот был нахмурен, на грани слез, но - держался. Он смог принять это новое решение Виктора, хотя очень сильно привык к нему. Привычка - вот во что превратилось его жизнь в монастыре. Во что превратился его Бог.   
“Пустынь” - это два небольших здания, построенных в девятнадцатом веке, потом разрушенных и снова восстановленных недавно. В одном из них “келья” - опять-таки, просто комната, похожая на современный плохой гостиничный номер. Он перевез в нее свои книги, иконы, одеяло, в целом, вещей было немного. Там никого не было - кроме него. 
Теперь он встретился со своим женихом. Что ему мешало в монастыре, - общаться с Богом в этот последний год? Ему мешали слова о Боге. Чужие и свои. Ему мешали иконы, изображения Бога. Чтобы молиться, - мешали молитвы, то есть, церковные службы. Теперь он - по благословению игумена, - посещал их редко, раз в месяц или, например, на Рождество и на Пасху. Чтобы причащаться. 
Он выполнял свое молитвенное правило, постился. Но на самом деле - он просто “уходил” туда, во встречу, а у людей это называлось - «молитва» и «пост». 
Он сбросил все. Слова... воспоминания... отца и мать... сбросил и свой монастырь... общину... Геннадия и игумена. Он “вытянул” из мира - какую-то его суть, сделав его безопасным для себя. 
Он сбросил с Бога - многочисленные маски. 
Станет ли и это однажды - привычным?
Он теперь боялся загадывать. 
Как бы то ни было, главное, чтобы он не мешал жениху. 
Молчание является ответом.
Молчание - дает тебе все. 
 
Виктор сидел на траве, на обочине дороги - и думал об этом обо всем, вспоминал, пора было уже подниматься. 
Вдруг - он увидел, что кто-то снова идет по дороге. Он вспомнил подростков, которые издевались над ним. Но сейчас он почему-то улыбнулся.   
Шла девушка, лет семнадцати, в джинсах и свитере. Она увидела его и приготовилась тоже засмеяться над ним. Попы, с бородами... 
Но вдруг она почувствовала что-то другое.   
Ее рот, готовый к ухмылке, не открылся. 
Она - ничего не сказала. 
Постояла немного, улыбнулась, но уже по-другому, и пошла дальше. 
Молчание является ответом. 
 
 
 
   
 











2 ноября 2023 года,
Петербург   
 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
“Пятёрочка выручает!” 
(миниатюра)
 
Эту фразу  - радостное мажорное “песнопение”, которое исполняет некий ребенок, - Григорий слышал, когда засыпал в ту ночь. Самое забавное, что раздавалась она не из его телевизора. Экран в его комнате не работал, звук доносился с кухни, там жена смотрела телевизор, и вот - эта фраза “запала” в сознание Григория. 
Он понимал, что это - реклама. Поскольку он редко смотрел Первый или Второй канал, а, в основном, - Культуру, где рекламы не было, то он вообще не очень хорошо помнит, чтобы он видел сам этот ролик. 
Вот что самое интересное - он не видел его, или почти не видел, но слушал его концовку: “Пятёрочка выручает!”
И так он и слушал - очень часто, и тоже - не со своего телевизора, а с кухни.
“Пятёрочка выручает!”
“Пятёрочка выручает!” 
Чему там радовался ребёнок - непонятно. 
Григорий об этом не думал. 
Это “шло” неким фоном, стало привычкой, повторялось, повторялось. 
“Пятёрочка выручает!” 
Этого же “рекламщики” и добиваются. 
Но кто же знал, что именно в эту ночь - через несколько часов после того, как он заснул, - сорокалетний Григорий умер от сердечного приступа. 
И все. 
Он попал “туда”, к ангелам. 
Они были светлыми. Смотрели на него и какое-то время молчали. Они принимали его в “тот” мир, “адаптировали”. 
Потом они начали петь. Их голоса были такими тихими, влекущими, что  Григорию очень хотелось быть с ними, среди их голосов, быть их голосом, звучать им. Звучать им и - плакать. 
Но потом они сказали: 
• У тебя в душе и в голове - только одно. 
• Что? 
• “Пятёрочка выручает!” 
• Как? А как же мои воспоминания? Как же моя жена, которую я, всё-таки, любил, мои мама и папа? Мои дети? Моя Родина, и вообще моя планета Земля? Как же моя душа? 
• Ничего больше нету. “Пятёрочка выручает!”. 
• Да я и слышал-то ее - краем уха.
• Мы очень сочувствуем. 
Они положили ему на плечи свои крылья, посмотрели в глаза, и ему стало чуть легче. 
“Пятерочка выручает!”
Нет, ни хрена она не выручает. 
• Знаешь, кем вы там, на Земле, стали? 
• Кем?
• Помойкой. Человек - это помойка. 
Григорий заплакал. Они продолжали свой рассказ: 
• У нас здесь есть люди, у которых  в душе только реклама “Казино три топора”. А еще очень часто попадаются со  “спорами о политике”. Есть те, кто обречен слушать и смотреть Соловьёва и больше ничего. Или - соцсети. Есть такие, кто повторяет одно слово: “кринж”. Много тех, кто смотрит порно. 
Они еще долго приводили самые разные примеры. В сущности, это ад. Все, что ты можешь видеть и чувствовать - это та информация, которая сохранилась в твоей душе, ты исчерпываешься ею. 
• Что же мне делать? - спросил Григорий. 
• Бог не оставляет вас в таком положении. Вам нужно постепенно двигаться от этой “пятёрочки”, от своего ада - к тому, что в вас есть другого. А оно есть у всех. Через эоны, века, - вы изменитесь. 
Григорий очень жалеет, что он не может явиться к своим детям и сказать им, предупредить их обо всем: 
Человек - это помойка. 
Человек - это помойка. 
Мы должны защищать его. 
Увидеть его душу, лик, пока не поздно.   
 
 
 
 
 
 



 




3 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
Выбранная тишина 
(миниатюра) 
 
Вот она, Димина тишина: 
Берег моря. 
Галечный пляж. 
Жарко, но, все-таки, терпимо для лета. 
Бухта, - образованная высокими тонко изрезанными скалами. 
Обычно - ветер довольно сильный и волны, “штормит”, но вот именно сегодня - волны очень слабые, так что Дима и его семья - немного уставшие от ревущий воды, - сейчас от нее отдыхали. 
Покой. Неспешное движение волн. 
Ты в этом мире.
Уходишь в него.
Без остатка.   
Он забирает в себя.
Волны едва поднимаются, шепчут:
По-кой. По-кой. По-кой. 
Дима, его жена и дочь - одни в этой бухте. 
Он - на полотенце, постеленном на камни, он уже приспособился так лежать. 
Жена Лена и дочь Наташа - только что купались, и сейчас вышли из воды. 
Десятилетняя Наташа - всему улыбается, а родители - следят за ее реакцией, повторяют ее смешные слова, “шутки”.   
Дима обнимает жену Лену, высыхающую после воды. Приятно впитывать холодную влагу капель на ее коже. 
Он любит ее. Пусть и не говорит об этом часто. А зачем говорить? 
Он любит ее длинные черные волосы, сейчас немного влажные после купания, которые она с готовностью убирает в огромную косу (а он потом будет “зарываться” в ней лицом). Ее взгляд на весь мир, всегда удивленный чему-то, восхищённый. Ее крохотное ухо, которое он сейчас целует. 
Вот он...
Мир выбранной им тишины. 
О котором он даже не благодарил Бога “словами”, потому что - эта благодарность и так его переполняет... 
Но у Димы есть - телефон.
Обычный сенсорный телефон. 
В котором ему приходят сообщения, на который ему звонят, в котором он - вместе с женой и  дочкой, - что-то “постит” в сети.   
И вот - вечером того же дня, когда не штормило, они с Леной - уложив дочку спать, вышли погулять на шумную набережную, выпить вина. И все вокруг было погружено в ночь и огни, в ночь в огни...   
В его телефоне раздается звонок. 
«Ах, как красиво это темнеющее море», - думал Дима, поднеся телефон к уху и одновременно замерев на самом краю набережной, чтобы любоваться видом. Лена была рядом, и тоже любовалась, но услышав, что у него важный разговор по работе, - такое случалось, - чуть отошла в сторону. 
Блин, не вовремя позвонили. Или - дело не в этом? Он просто боялся принять решение? И был бы рад, чтобы ему не звонили как можно дольше? 
«Эх... и весь этот мир, его величие и красота - все это как будто во мне, в нас, во всех людях, “держится” в наших взглядах, в наших душах.  Мы “держим” его своими восхищенными взглядами, “любим” его глазами, “ласкаем” его. Участвуем в нем, и каждый на набережной это знает». 
Но пора было отвечать. 
На тот вопрос, который кто-то задавал ему там, “в телефоне”. 
Как будто - телефон был чем-то живым, отдельным, и вот - не кто-то ждал от Димы ответа, а сама трубка. 
Телефон был живым и страшным существом? 
Нужно было отвечать. 
Дима снова посмотрел на море, на закат, неподдающийся описанию. 
Чуть нахмурился. 
Сказал: 
• Да. 
И, сбросив соединение, убрал телефон в карман белых штанов. 
Он мог сказать “нет”. 
Но сказал ”да”. 
Ему казалось, что телефон - там, в его кармане, - “жжет” ему бедро. 
Проклятые телефоны. 
Если бы вас не было, ему бы не нужно было бы говорить “да”. 
Если бы вас не было, ничего бы не было. 
Дима нашел с Леной отличное, не очень людное место, - где можно было тихо посидеть, на самом берегу,  и выпить вина. 
Пил он много. 
И она - тоже.
Она не спрашивала его, какое имеет значение этот звонок, и связан ли его ответ с желанием выпить. Просто что-то чувствовала, глядя на него. И, - не хотела думать об этом. 
Она все равно любит его. 
Все равно рядом. 
У них в номере - дочка спит, чудо, ангел. 
Она смотрела на закат... «Почему? Почему мы не можем ничего сохранить? Почему мы уверены, - что все надо на фиг разрушить? Вот такие мы, гомо сапиенс, - создаем все самое лучшее, всех “побеждаем” в «борьбе за существование»,  а потом...»   
На другой стороне планеты - такую же тишину, как здесь, только не в ночном виде, а в виде сияющего утра, обрушила огненная волна сверху. 
А через полчаса - подобная огненная волна пришла в ответ, сюда, где были Дима с Леной. 
«А все, - подумал Дима - мобильные телефоны. Если бы их не было, то ему и отвечать на этот вопрос не пришлось бы». 
Они крепко обнялись, жалея, что Наташа - там, в гостинице, далеко от них. 
Какое мы имеем право... 
Какое мы имеем право... 
Какое мы имеем право... 
Обрушивать эту великую тишину. 
Вот в чем парадокс: люди могут уничтожить ее. Да. Они - сильнее. 
И, в то же время, - не могут. Не сильнее. Не они ее создатели. 
Мы слишком легко соблазнились нашей техникой, опьянялись. Нам показалось, что мы - господа, хозяева, раз мы можем вот так, в один щелчок, - все “остановить”.   
Но...
Не мы - господа. 
Мы лишь - голые короли.
Не мы - господа. 
А это небо. 
Вот о чем он думал, когда жуткий, “режущий” все вокруг себя огонь вырвал у него из рук Лену.
Это небо. 
И тот, кто на нем. 
Он мудрее нас, он улыбается. 
Улыбается всем нашим играм - в него, вседержителя. 
Но ничего. 
Будут новая земля и новое небо. 
И новые люди. 
Более спокойные, чем мы. 
И новая тишина. 
Более глубокая, чем наша. 
И люди уже не предадут ее. 
Никогда. 
Они уже не “просрут” все, как мы, не упустят свой шанс. 
 
Это была последняя мысль в его голове. 
Последняя мысль последнего человека. 
 






 
 
 
 





4 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 



 
 

4 ноября... 
 
(пост в сети)
 
 
 
 
Сегодня 4 ноября
Но на улицу так и не вышел я
А зачем мне ходить туда, а?
 
 
• Чтобы впитывать капли дождя!
• Чтобы встретить других!
• Чтобы встретить себя!
 
 
 
 
 




4 ноября 2023 года,
Петербург
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Со-единение 
(рассказ) 
 
Катя приходила вчера. 
А сегодня - нет. 
Но Олег был уверен, что завтра ночью она снова будет здесь, рядом. 
Так что - его душа словно “зависла”. 
Да даже если она вдруг почему-то не придет - напьется с кем-нибудь, или резко изменится ее  настроение, - ему все равно есть что вспомнить. 
Даже если она вообще никогда не придет. 
Катя. Она есть в его душе. 
 
Вчера она пришла как всегда поздно. 
Олег уже лежал на своем диване, но не спал. 
Он ждал ее. 
И вот она рядом, он справа, у стенки, она слева, с краю. 
Ее запах, ее присутствие, ее голос. 
• Ну что, ты выпил сегодня, пенсионерчик мой? 
  – Нет. А что, без тебя-то как пить?
• А сегодня, между прочим, День народного единства.
• Да это все какие-то праздники для быдла, чтобы оно бухало. Раньше быдло выпивало  седьмого, а сейчас вот перенесли - на четвертое, чтобы оно знало когда, не расстраивалось. 
• Быдло... А я - не быдло? 
• Ты моя маленькая быдленочка.
Она улыбнулась. Потом долго говорила о политике. О том, что у нас называется “политикой” - подумал Олег. У нас это значит, когда ты полностью, со всеми нюансами, - а они меняются каждый день, - повторяешь все, что говорят по телевизору. Вот тогда ты считаешь  себя разбирающимся в “политике”, ответственным гражданином, патриотом. Олег ее слушал, знал, что ей это нужно...   
Так у них все вдвоём происходит. 
А потом... 
Олег приближался к ней: к ее плечу, к ее запаху, к ее волосам.
Вот она - его маленькая быдленочка. 
Со своей пропагандой в юной головке. 
Со своими вечными “новостями”. 
Бухает с подругами и пропадает где-то.
Но он не может без нее жить.
Без ее рук, без ее пальцев, без ее длинных русых волос, без ее шеи. 
Не может не трогать их. 
Не “зарываться” в них носом и глазами.
Не “копать” их. 
 
Утром - они просыпаются рядом. 
Это самое счастливое время. 
За окном свет - и кричат чайки. Этих птиц не так уж много, они не “галдят” толпой, а вскрикивают “индивидуально”, и ты как будто уносишься вдаль, на свободу, от их крика. 
Олег смотрит на свою Катю, на ее молодое тело... Вот оно, его “соединение” с народом. 
Они долго лежат вместе. 
Боясь “спугнуть” каким-нибудь неосторожным словом это утреннее счастье. 
Им дали эту чашу, и они несут ее с благоговением, со страхом. 
Катя, - почти молча, ничего не говоря о своей “политике”, - пьет кофе и уходит. 
К подругам и родственникам (или - другой вариант - на работу). 
Итак, в эту сегодняшнюю ночь она не придёт, но, - скорее всего, придет завтра. 
Так можно надеяться. 
Он старается не думать о капризах ее характера. Просто, - она завтра придет.
И все. 
Может, они с Катей когда-нибудь родят маленького быдленочка? 
По телевизору показывают что-то про историю, патриотизм. В конечном итоге, - все сводится к  сериалам про разведчиков, их у нас в стране смотрит один человек. 
Да, до завтра надо ждать Катю. 
Олег старается держать себя, не впадать в “истерику”. 
Даже молится, - чтобы Бог ему помог. 
Придет завтра. 
Придет завтра. 
Параллельно он думает  о “единстве”.
Единство. 
Что такое единство? 
Все уши прожужжали, - говоря о нем. 
С кем он един? 
Это очень сложный вопрос. 
Говоря о Единстве, - можно вспомнить о наших предках.
Да, о родителях.
О нашем народе.
А можно и о человечестве.   
И вообще - о единстве с жизнью, даже с природой, с деревьями или с теми же чайками “за окном”. 
Но у нас в стране нету Дня общечеловеческого единства. 
Это сейчас не “модно” совсем. 
Да фиг с ней, с политикой. 
Единство с людьми, с жизнью. 
В чем оно? 
В каких-то словах, которые он слышал, и они “запали” в память. 
В первой любви, в ее энергии и силе (у него это было в институте, на третьем курсе). 
Единство может быть жёстким, подавляющим тебя.
Единство - это когда ты родился в стране, и ты ведь не выбирал это.
Значит, это тоже подавление?
Но он ведь не только Россию, но и Землю не выбирал. И жизнь не выбирал. 
В людом случае, единство может быть... может быть - совсем другим.
Вот когда он встречает Катю, - они едины.
И нет здесь никакого подавления.
Это как полет. 
Вот это и  есть для него единство. 
С людьми, с жизнью, с собой. 
Но стал бы он делать из этого какой-то непонятный “праздник”?   
 
Он уже постепенно засыпал... 
Вспоминая, как днем слушал крики чаек за окном, всегда свободных, готовых к полету. 
Довольный, что он держит себя в руках: не звонит Кате, не пишет ей сообщений (почти...), не курит много “на нервах”. 
В этой благодарности Богу - он «отключается».
В голове еще вертятся слова из телевизора и из его размышлений: “единство”, “единство”, “соединение”.   
Потом - ему снится какой-то особенный сон. 
Он вдруг понимает, что он... на Тайной вечере. 
На той самой, где был Христос со своими учениками. 
(И ту самую, которую писал в итальянском монастыре Леонардо да Винчи.)   
Провал в две тысячи лет, в неисчислимые поколения, словно ты “опустился” по древу жизни. 
Но вот - так просто, так легко было  сидеть за этим столом. 
Быть вместе. 
За окном - иерусалимская жара. 
А здесь -  тень, и тихо. 
Толпа горожан шумит где-то далеко. 
Ученики смотрят на Христа. 
А он - на них, и на всех. 
И на Олега тоже. 
И на Катю. 
И на их родителей. 
Все они - за этим столом. 
Всем нам дается этот хлеб. 
И вино. 
Крошки и капли падают на дощатый пол. 
«Это - избыток, - думает Олег. 
У Бога - всегда с избытком. 
Всегда что-то остается. 
Не помещается в наши человеческие умы и души». 
Голова кружится от радости и опьянения, от “подступающих к горлу” мыслей. 
Вся его жизнь - мысли и слова, переживания, радость и боль, его Катя и любовь к ней - все это - улыбка и негромкий смех Христа и его учеников за тем столом, Божье вино и Божий хлеб, что хрустит на его зубах. 
 
Олег просыпается, и видит, что это был сон, боится забыть его. Да и ладно, это останется. 
Он понимает, что - все будет хорошо. Что Катя придет сегодня. 
И что, может быть, Бог пошлет им когда-нибудь - маленького быдленочка.
А вернее – ребенка.   
Которого они будут очень сильно, до удушья, любить. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


 
5 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 


















 
Христос и яблоки 
(рассказ) 
 
В августе их жизнь на даче подходила к “финишной прямой”. Отец Вадим работал в своем кабинете на втором этаже - читал и писал в ноутбуке. Его жена, матушка Наталья - сидела с детьми, десятилетней Ниной и одиннадцатилетним Егором. 
Август шел к своему итогу, деревья тихо “шумели” листопадами. Летом постов по церковному календарю не так уж много - Петров в июне и Успенский в августе. Завтра, девятнадцатого августа, - должно быть Преображение, “яблочный Спас”. Яблок в этом году на их даче - было очень много. Яблоки... Они были везде: лежали на земле (но с нее их сразу поднимали), в ведрах, их ели в большом количестве сами дачники, матушка Наталья делала из них варенье, и даже вино. 
Аромат яблок - нежный, ненавязчивый, но все равно всюду проникающий - говорил о чем-то людям, который их вырастили и собрали: не бойтесь, все будет хорошо, Бог с вами. 
Яблоки - белые и красноватые, розовые... Так хотелось - “вскрывать” их плоть, проникать за тонкую кожу к вкуснейшим волокнам, “пулять” друг в друга косточками. Что все и делали поначалу, пока от них не устали. 
Отец Вадим и Наталья думали, когда собирали с детьми яблоки, вместе их ели и готовили компоты, что так же делали деды и бабушки, они словно - с фотографии из дореволюционной России. Правда, они оба понимали, что та Россия была закрыта ото “всех ветров”, за огромным занавесом, а наша, - по сравнению с той, - совсем не закрыта, и что там творят подростки - неизвестно. Так что это была некоторая “иллюзия” - мы как с черно-белой фотографии, – но в нее все равно приятно было убегать. 
Утром девятнадцатого числа - они сели в старый, но еще вполне держащийся “джип” отца Вадима, погрузив ведра с яблоками в багажник - и поехали на службу. 
Запах и вид яблок...   
Утренняя молитвенная сосредоточенность всех перед главной службой - литургией. Отец Вадим - наизусть читает каноны, негромко, но слышно. Как от этого было хорошо.   
Всем приходило в голову - у родителей более осознанно, у детей менее, - что вот это - запомниться, войдет, и что бы ни случилось в жизни у детей - все равно, они из этого не уйдут, не смогут изгнать полностью, даже если захотят. Вот это - и есть Бог.   
И то, что они сейчас переживают, - больше, чем просто ностальгия по дореволюционной России. 
Приехали на службу... Отец Вадим пошёл в алтарь - он здесь сослужил вместе с другими, местными священниками. Матушка Наталья стояла в храме с Ниной и Егором. Нина слушала не очень внимательно, потому что вчера все время «сидела» в телефоне и переписке, как бы родители - особенно мать - не “гнали” ее, ведь был канун Преображения и нужно было готовиться, читать молитвы, или хотя бы не развлекаться чем-то “суетным”, но Нина развлекалась, и, в итоге, сейчас почти спала. 
Егор же внимательно слушал, “участвовал”, и по нему это было видно. Что Бог что-то свое ему сообщает. Он  был любимцем отца, они нередко говорили о Боге, читали писание, Егор часто заходил, - когда они жили в городе, - в их храм, помогать в алтаре. 
Наконец, посредине службы - начали читать Евангелие. Это делал диакон - громким голосом, как будто он хотел проникнуть во все уголки мира, “залезал”, вскрывал умы и души. 
Отрывок из евангелия, - отец Вадим и Егор читали его еще накануне, - рассказывал, что Христос призвал трех из своих учеников на гору Фавор, и там преобразился, стал весь светлым. Так что Пётр сказал ему: “Господи, хорошо нам здесь быть”.   
Эта фраза была такой наивной, детской, - думал Вадим, когда снова услышал это сегодня в храме. И все верующие, если молились хорошо, когда слышали их - улыбались и повторяли: “Господи, хорошо нам зде быти”. 
Он краем глаза посмотрел на Егора - а что он думает? Чувствует? То же, что и он в его возрасте? 
Ясно, что если Егор так интересуется службой и Евангелием - то, возможно, он станет священником, как и Вадим, в свое время, пошел по пути своего отца. Вся жизнь Вадима - была каким-то песнопением Богу, которое он “принял” по традиции, и вот - его Егор тоже может это “принять”. 
Яблоки были освящены. Они ехали обратно - полные смеха, шуток над Ниной, что она проспала всю службу.   
Яблоки своим ароматом - переполняли машину, и их жизнь. 
Вадим объяснял всем, - и особенно Егору, - что свет, который видели ученики Христа - называется Фаворским, и что есть целые богословские книги на эту тему, о том, что можно с помощью молитвы - познать  и соединиться с этим светом. 
Нина кивала и Наталья тоже - они это знали, но им это ничего особенно не говорило. Егор слушал с большим интересом. 
В этот день они быстро устали, особенно Вадим, и раньше легли спать. 
Их двухэтажный дом  снова был проникнут запахом и видом яблок. “Слава тебе, Боже” - думали Наталья и Вадим. 
Все было так хорошо, благословение свыше так очевидно во всем чувствовалось - в словах молитв, в тишине и покое дома, в размеренном строе их жизни, - что у них даже возникла сейчас мысль заняться “этим”, - хотя ведь был пост, и такое было запрещено канонами. Да ладно, Вадим бы все “отмолил”, а, может, - родили бы третьего, о чем они давно уже мечтали, но Господь почему-то им не давал. Зачатие сейчас стало бы - последним аккордом их общего семейного счастья. Но - им помешала усталость. Так что они лежали - просто немного обнявшись, соединив руки, и блаженно засыпая. 
Господь благословляет нашу земную жизнь, наши дела, наши цели.
И вдруг, в спальню родителей - она была на втором этаже, а комнаты детей внизу, на первом - вошел Егор. 
Выражение его лица в ту ночь они никогда не забудут. 
Он вообще был высоким красивым парнем, с большими задумчивыми глазами. Когда он читал, то надевал очки, но в целом кожа на его лице не была еще испорчена душками. Наталья иногда горделиво думала: «да, наш Егор - первый жених, для него надо еще  достойную пару поискать». 
На его потемневшим лице были слезы, он не ревел, а тихо плакал.
Наталья с мощным и все равно непонимающим инстинктом матери спросила: 
• Да что случилось? 
У нее мелькнула мысль: может, ему позвонили и сказали,  что кто-то умер? Моя мать или отец?
• Что? - спросил Вадим.
Егор ответил, изредка заикаясь от плача: 
• Я не понимаю, как так могло произойти, что Христос был таким светом, и все его любили, но... потом его распяли. 
Наталья - свистнула внутри себя. Да что ж такое, она-то действительно испугалась. 
Вадим нахмурился. Был ли он сам таким в свои одиннадцать лет? Не до такой степени. 
Наталья развела руками: мол, Вадим, поговори с ним. 
Вадим стал долго ему рассказывать то, что Егор и так от него часто слышал, - что люди грешные, и что мир лежит во зле, и что у них мало любви. И вот, в итоге, - все к этому пришло. 
И еще, - самое важное. Христа распяли, зло и тьма - скопились, сконцентрировались вокруг него,  но он потом - через три дня - воскрес. Так что смерть, тьма были побеждены. 
Егор слушал, кивал. Но все равно, повторял свой вопрос. Или просто молчал, но никак не мог “успокоиться”. 
Вадим понимал, что он в ту ночь так и не смог ответить сыну. 
Самое обидное, что Вадим не был “конъюнктурным священником”, он читал и писал богословские статьи. Когда он в своём храме выходил перед прихожанами - и говорил проповеди, и в Великий пост особенно, - то он был искренним. Да, жизнь с семьей -  машина, квартира, дача (яблоки?) - все это отвлекало и часто приводило к грехам. Но он был чист перед Богом в том смысле, - что в конечном итоге, - он сохранил свою веру.
И вот - почему он, отвечая,  -  все равно не может ответить? Хотя он говорит правильно, и сам в это верит. Эта вера не была огромной, как скала, но была, иначе зачем вообще жить? 
Наталья заснула.
Егор и отец Вадим перешли в комнату сына, - наполненной книгами и иконами - и не спали. Вадим то говорил, то “отключался”. 
А сам Егор - в эту ночь - почти не спал. Он сидел на своей кровати, в трусах и майке... 
Почему? Почему они Его убили? 
Вот мы здесь живём, и нам так хорошо, и мы все счастливы, и я тоже. И яблоки на весь дом пахнут, и мы их едим, и я так люблю их есть и стрелять косточками.
А в реальной жизни - люди живут совсем по-другому. 
Они бухают, колются, курят, ругаются матом.
Этот мир противостоит нам. Папа с мамой запрещают нам становится такими, и правильно делают. 
Ведь именно такие люди и распяли Его. 
Но разве мы не должны любить их? 
И мы - презирая их, отгораживаясь, - не делаем ли тоже зло? 
Все эти мысли, переживания - смутные, но очень сильные, захватывающие - “неслись” в его душе. 
Он посмотрел на отца, спавшего в кресле.
Как же я благодарен тебе, папа, и тебе, мама. 
За всю вашу любовь, за ваше желание защитить нас, покрыть своей любовью. 
И  - за яблоки... 
 
Егор «отключился» только за два часа перед рассветом. Вадим вернулся к себе наверх. 
• Заснул он там? - спросила Наталья. 
• Заснул, слава Богу... 
• Слава Богу. 
И они крепко обнялись. Хотя тревога за сына, за его “приступ” - оставалась, особенно у Вадима. 
На следующее утро Егор спросил у них, можно ли ему взять три маленьких ведра яблок и унести? 
• Зачем? - спросил Вадим. 
• Нужно... 
• Ну бери. 
Происходило что-то непонятное, бесконтрольное. 
Егор взял три ведра и ушел. Его не было час, два, три. Он не пришел на обед. Где он пропадал? Он мог пойти только в одно место - к знакомым ребятам,  которые у него здесь на даче были. Но он раньше никогда так надолго с ними не исчезал. Родители этому радовались, - что он вроде “домосед” и “книгочей”, так что сейчас они - встревожились. Наталья послала Вадима - искать.
«Да что же такое, - думал он,   – маленькие детки - маленькие бедки, а большие детки - большие бедки. Вобщем - бедки... бедки... бедки». 
Стояла отличная летняя погода - чистое небо, почти жарко. Вадим любовался небом и соснами. 
Он шел по дорогам садоводства, мимо домов, люди с ним приветливо здоровались, кто-то брал благословение, он был здесь уважаемым человеком. 
И вот - на одном из перекрёстков - он видит Егора. 
Тот стоял в копании из трёх парней и одной девушки. Они были чуть старше его. Все - совсем не из “их круга”, когда он встречал их раньше, то недовольно на них смотрел. Они были типичными подростками  - громко кричали, говорили только матом, в руках были сигареты, на земле валялись окурки, еще - стояли недопитые банки из-под пива и энергетиков. Некоторые их них были с татуажем на руках и даже на лице. И пахло от них соответственно, и еще - потом. 
Все это было - издевательством над образом Божиим, как говорил он своим прихожанам и детям.   
И главное, - что добило его окончательно, - яблоки. Ведра с яблоками стояли на дороге, ребята многие из них съели, но штук пять - просто побросали на песок. Яблоки - это дар Божий, как же так с ними можно? Совесть у вас есть, а?   
Яблоки - расквашенные и брошенные в пыль, в прах, - стали как бы крушением его, Вадима, мира, мира их счастья, частью которого был Егор. 
Сам Егор тоже смотрел на эти плоды, на отца и все понимал. 
Он говорил о чем-то с ними. Смеялся, правда, без мата - это еще впереди? - и в его руке была горящая сигарета. 
• Ты что, - громко сказал Вадим, так что многие люди с соседних участков оглянулись на них, - совсем охренел? 
Потом добавил более сдержанно: 
• Мы на обед тебя ждем, - хотя время обеда уже прошло, это была просто “инерция”. 
• Я не приду, - тихо, но очень твердо ответил Егор. 
Потом он - сразмаху - ударил ногой по яблокам, валявшимся на земле. Те - бедные - подскочили в воздухе и их “плоть” разлетелась окончательно. “Яблоки-то в чем виноваты” - думал Вадим. 
Егор крикнул: 
• Да ненавижу я твои яблоки! 
И подумал: “а людей люблю...”. 
Вадим не мог не видеть при этом его лицо - оно было каким-то совершенно невозможным, таким его Вадим никогда не видел: словно освящённое силой, уверенное, преображенное. Все это скрывалось - за внешним видом взбунтовавшегося подростка, за его бравадой. Вадим вспомнил, что накануне ночью Егор разбудил их, потому что не мог спать из-за мыслей о распятии Христа. 
Отец шел домой и плакал. 
 
Через десять лет Егор станет монахом. 
 
 
 
 



 

6 ноября 2023 года, 
Петербург 
 






















Она читает “Слово о полку Игореве”
(рассказ) 
1

Ирина не очень-то любила эту книгу Само это название, звучание и написание слов... Все это “упиралось” в стереотип: что-то там про князя, про Ярославну, а, еще - плач Ярославны. Оперы, наверное, есть какие-то. Лихачев, который писал про “Слово” книги. Споры историков о том, что “Слово” не было подлинным, что его написали не в двенадцатом, а вообще в девятнадцатом веке. Кстати, Ира склонялась к последнему. Тогда ведь все проще - никакая это не древность, а “новодел”, написанный “патриотами”, значит - и относиться к нему надо соответственно. 
При этом она была неглупым, начитанным человеком. Красивая, среднего роста, с длинными чёрными волосами, в “стильных” очках - она была студенткой первого курса одного гуманитарного вуза. 
И вот, в мае они изучали “Слово о полку Игореве”. Название, о котором, конечно, все слышали, все читали-не читали и прочее. 
«Ладно, перечту. Объём-то все равно небольшой, это же не “Война и мир”». Хотя и тот роман ее - не так уж пугал. 
За окном - конец мая, наступившее тепло. В их не самом северном городе было уже стабильно двадцать. Ира была в своей комнате - родители не входили, никто ей не мешал. Телевизор работал с выключенным звуком. Она сидела на кресле и смотрела в окно, - в котором были двор, машины, березы, тополя. 
Смотрела в экран ноутбука и читала. 
Слово... Почему - “слово”? 
“Слово о полку”, конечно, - про войну там что-то, про “мужиков” и для “мужиков”. 
И всё-таки, - она читала со все большим интересом. Она вдруг почувствовала, что в словах -  этих, и многих других книг, - сохранен ее народ, ее предки, память, и она что-то важное от них принимает. И передает другим, следующим. Что принимает и передает? Она и сама до конца не знала. Но как бы то ни было, без слова - это принять и передать невозможно. Поэтому и в названиях книг - часто стоит - “Слово”. 
Она быстро прочла перевод текста Лихачёва, потом перевод Бальмонта. Потом - с чуть большим трудом - сам оригинальный текст. 
Подумав, что она как будто уходит туда. 
Она уже сочувствует этому неудачнику-воину Игорю, а еще больше Ярославне, уже переживает вместе с ней. 
Забавно, как люди того времени верили, что они могут легко говорить с “силами природы” - с ветром, с Днепром. И еще, что они могут - оборачиваться, превращаться в птиц и зверей. Князь Игорь, возвращаясь из плена, становится “горностаем”, “белым гоголем”. Советский комментатор пишет, что это просто “поэтическое описание в образах”. Словно - боясь чего-то. Словно - желая, чтобы этот текст и люди, которые жили такой жизнью, - остались там, в двенадцатом веке, как в тюрьме, боясь, что они “восстанут” и “проникнут” в наше “прогрессивное настоящее”. Как будто желая заговорить эту книгу, не дать ей - быть услышанной. «Да, - подумала Ирина, - все эти современные толкования, «предисловия», «послесловия»  – просто камень на этой книге, защита, “блокировка”. Чтобы современный человек не сошел от нее с ума». 
Итак, она закончила чтение. 
И зачем-то посмотрела на себя в зеркало.
Красавица... 
Улыбнулась самой себе, даже послала себе “привет” глазами. 
А затем - обернулась соловьем. 
И улетела. 
Она была очень юрким, быстрым соловьем.
Юрк, юрк, юрк.
Юрк - над двором, юрк - над людьми, юрк - над машинами. 
В ее полете была какая-то деловитость, быстрота. 
Незабываемое чувство полета... 
Власти над воздухом, над пространством, над своим телом. 
До слез, до головокружения. 
Ее сильные руки-крылья двигаются, - попадая в “такт” потокам воздуха.
Вот она - поднимается вверх, а потом вниз... вверх, а потом вниз. 
А затем она - запела. 
Громко, имея на это право. 
Хвалебную песнь этому миру, Богу, Богородице. 
Другие соловьи и птицы - слушали ее. 
И люди, конечно, тоже, - оборачивались, пытаясь найти ее маленькое тело в ветвях тополя. 
Да где она? Где? 
Да вот же я, вот - словно отвечала она, но ее все равно не видели. 
И ладно... главное - слышат. 
Это ее роль в мире. 
Делать его еще более чудесным, еще более красивым, еще более присутствующим, умножать, а не уменьшать его бытие. 
Она и сама слушала свое пение с восхищением. 
“Молодец, Ирка!” 
Среди соловьев был один, который слушал ее особенно. 
И отвечал ей. 
И вот они уже - разговаривали, общались, она ему, он ей, она ему, он ей.   
Они сблизились и полюбили.
Он свил для нее гнездо в большом городском парке. 
Как они были счастливы. 
Она - Ирина, а он - Сергей. 
Они “ловили” друг друга своими глазками,  и пели. 
Потом у них появились  маленькие птенцы. 
Они обучали их петь, добывать еду, хорониться от опасностей, так чтобы те были готовы ко взрослой жизни.
Как все было славно. 
Так что они уже еще более глубоко, с большей мудростью и опытом - пели свои песни Богу. 
И летали - над городом, над людьми, над деревьями.
Юрк, юрк, юрк.   
Летать вдвоем с любящим существом рядом. 
Подниматься и опускаться до головокружения. 
Любовь и полет, которые сливаются в одну точку - мысли, взгляда, дыхания.
И - поющих вместе голосов.   
Юрк, юрк, юрк.   
Над вселенной.
Над звездами.
Над Млечным путем. 


2
 
Они погибли в один день. 
Их убили из своих рогаток местные хулиганы-подростки. 
Убили, конечно, - просто так, а не чтобы “съесть”. 
Чтобы показать свою “крутость”, “власть над природой”. 
Птенцы - дети Иры и Сергея - с ужасом глядели на тела родителей, на кровь, обступавшей их своей чёрно-красной полосой. 
Родители - не дышат. Не живы? Что это такое - смерть? Кем она раздается? И с ними тоже такое будет - смерть? 
Им было до удушья страшно, жутко, одиноко. 
И тогда они впервые в жизни - запели без родителей, в полном одиночестве, в опасности, запели не от радости и счастья, не от того, что у них есть гнездо и родители, - а от боли, от ужаса, что все потеряно. 
Но все же - запели. 
Сначала робко, потом - смелее.
Смелее.
И уже, - забыв об опасности. 
Заполняя весь мир своими голосами. 
Присутствуя в нем. 
Удостоверяя его в бытии. 
Запели - в память о родителях.
В-место них, на их месте. 
Обретая его. 
“Врастая” в него телом и душой. 
 
 
 
 
 




 
7 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 







 

Обезвоженный мир   
(рассказ) 
 1
Да, воды в этом мире было очень мало.
Вадим бросил окурок на высохшее дно, которое когда-то было рекой. Окурок разбился о песок и глину. 
Голова кружилась от голода и жажды. 
Он шел на работу уже часа два, хотя это было не очень далеко от дома. Лето - если воды у тебя мало - уже давно не воспринималось как праздник, “развлечение”... Людей по дороге он встречал редко. Если это был бедный, - то он был похож на Вадима, а богатые - здесь и не появлялись, они редко проезжали, невидимые, - и ненавидимые, - в своих машинах. 
Везде были рекламные плакаты, растяжки: “Купи Воду!”, “Не умирай от жажды - купи Воду!”, “Не дай своим близким умереть!” И еще, самый страшный и обольстительный: “Купи Воду в кредит!” Скольких людей на этой планете он свел в могилу. А все потому, что - они взяли воду  в кредит. Сам Вадим это сделал много лет назад, потому что у него были тогда маленькие дети. Он почти “вылетел в трубу”, был на грани срыва, работая и отдавая долг, и, всё-таки, они его с женой выплатили. 
Сейчас, - идя по дороге на работу (график на ней уже не такой жесткий, как в молодости), - он встречает детей и бывшую жену. Дети стали подростками... им не хватает воды, но все же они “приспособились”. Жена Ирина, едва поздоровавшись с ним,  говорит: 
• Какой же ты неудачник, Вадим, - впрочем, без упрека, даже с небольшой улыбкой на губах, слова говорились те же, что и много лет назад, но душа ее уже со всем смирилась. Во взгляде Ирины есть даже ностальгия по их тогдашней совместной жизни. 
• Ну а ты? Нашла ли ты себе “удачника”? - спрашивает он, тоже без прежнего гнева. 
• Ищу, и почти нашла, - отвечает она. 
Но она и правда нашла для себя и детей что-то более выгодное, - в плане воды - чем он. Да и сами дети уже начали себе ее добывать. 
Дети - парень Никита и девушка Марина - подходят к нему, они целуются. Он, все-таки, не может спокойно смотреть на их потемневшие узкие лица, хотя и знает, что сейчас им не грозит опасность умереть от жажды, как это было в их детстве. Винит себя за все произошедшее... Что он родил детей в этом почти без-водном мире, и смог дать им обеспечение лишь наполовину. Он прощается с ними и продолжает путь на работу. 
Бог... О Боге лучше не думать. Некоторые в мире Вадима - уже говорят о том, что Бог умер. Что раз он создал мир и людей, но не дал им достаточно воды, так что многие из них просто умирают, а это примерно треть всех родившихся, - то он и виноват. Так что это какой-то абсурд со стороны Бога. Священники отвечали, что Бог, видимо, наказал нас всех за что-то. Есть же за что наказывать, а? Надо меньше грешить, - и тогда Бог даст воду. Люди постоянно молились, совершали молебны, крестные ходы. Вот и сейчас мимо Вадима прошли священники и верующие. Вадим тоже помолился. И пошел дальше.   
Парадокс в том, что наши молитвы - не будут услышаны. И мы это знаем. Но все равно - молимся. Может быть, - мы это только и делаем на самом деле. Хотя внешне так не кажется. Мы работаем, ходим, обмениваемся маленькими запасами воды с близкими. А с другой стороны, что еще делать, как не молиться? Говорить с ним. Задавать ему вопросы, об этом мире. Почему в нем все так. Пусть эти вопросы не получали ответа, но они задавались. Надежда не имела никаких, казалось бы, оснований. Но она все равно была.
Наконец, он пришёл на работу. Там были люди, - с такими же, как у него, потемневшими от жажды лицами. А еще они были раздражены. Они проектировали новое водохранилище, и от этого им всем было еще хуже. Они словно “чесали” себе душу этими проектами, которые не имели сейчас смысла. Но они получали за работу деньги, пусть и небольшие. 
Опоздав, Вадим получил замечание от начальства. Потом он прошел в свою чертёжную - небольшое помещение с тремя коллегами вместе с ним. Двое из них его же возраста, но выглядели они старше. А третий - молодая, лет двадцати, - девушка. Она пришла полгода назад, ее звали Вера. Она была красивой, и они - как самые молодые, сначала посматривали друг на друга, потом - все чаще и чаще разговаривали. “Дальше” разговоров не шло. Но это вообще среди многих людей было принято, потому что сил не хватало. И потом, - зачем рожать людей, которые не будут обеспечены водой?
Им с Верой и так было. Сначала они просто разговаривали, а потом, при встрече и расставании, жали друг другу руки. Вот это и был их “максимум”. Как они были благодарны Богу за то, что в этом высохшем мире - он дал им встретится. Может, вот именно так Бог и отвечал на вопросы людей о надежде и будущем? В обез-воженном мире - общение с Верой было “водой”, живым родником, подземным ключом. Только бы - смотреть в ее глаза, только бы слушать ее голос рядом. Как только они поздоровались, Вера сказала с улыбкой: 
• А ты, между прочим, сегодня так опоздал, что мы из-за тебя не можем начать свою работу! 
• Да? Извините, - сказал он всем и ей тоже, те кивнули. На самом деле, они были только благодарны, что не работали из-за него, а лишь числились  на месте. 
• Я просто детей своих встретил. 
• Ааа, как они? 
Он начал рассказывать. Так они говорили - и уже чертили на своих огромных досках.   
Вера передала ему карандаши и стирательные резинки, так что их руки на миг коснулись. Больше ничего в этой жизни и не нужно, – подумали оба. 
• Да, - вздохнул Вадим, - чертим, создаем что-то, отчитываемся начальникам, а все это все равно - не имеет смысла. Воды не будет. 
Он посмотрел на них, на людей, которые давно стали ему родными, особенно Вера. 
• Не будет, да?
• Не будет, - ответили они “эхом”. 
Ему стало вдруг так отчетливо ясно, что все - тупик. Пусть в этом тупике Бог и дал ему Веру и друзей. 
Но все равно - огромное количество людей на планете умирает. 
Его дети - пусть уже и вступили в возврат, когда за них можно не тревожиться, - все равно смотрели на него сегодня “голодными” глазами. 
Он вошел в “ступор”. 
Почему... 
Почему Бог не дает им воды?
Это же и правда - жестоко. 
Почему.
Почему.
Почему.
Он не встал к своей доске.
А стоял у окна, и смотрел в него.
Бессмысленный пейзаж: обез-воженные люди, обез-воженные дома, обез-воженные высохшие деревья. 
И он, сомрящий на это,  - обез-воженный. 
Обез-воженный. 
Обез-воженный. 
Вадим почувствовал - лёгкий обморок из-за своего нервного напряжения, срыв. 
• Вадим! Вадим! - вдруг раздался голос Веры, донёсшийся до его сознания. Он - с трудом, но пришел в себя. 
• Смотри! Смотри!!!
Вадим не поверил. На полу их комнате, - была вода, несколько лужиц. Что это? Бред? Галлюцинация? Галлюцинации - очень часто происходили в его мире, и к нему тоже. Это было очень опасным явлением, если с ним не бороться, то сойдешь с ума, и потеряешь работу. 
Галлюцинация? Или, все-таки, - нет? 
О Господи... Он помолился, чтобы Бог избавил его от этого наваждения. Помолился ещё и еще раз. И вот - вода все равно была. В комнате пахло водой - как же они соскучились по этому запаху, и как будто сама комната - тоже. 
Его коллеги  и Вера - радовались, пили, черпая воду прямо с пола, и поднося ладони ко рту. Счастье.   
Да, это была вода. 
А не галлюцинации. 
Слава тебе, Боже. 
Но откуда же она? 
Сверху? Дождь? 
Нет.
Его коллеги и Вера, отвечая на его немой вопрос, указывали ему на него самого, - на его грудь. Он  и сам уже “зафиксировал” там странную чувствительность. Это была боль, но почему-то приятная, и его тело - привыкало к чему-то новому в своем существовании.
Вода шла из его груди. 
Из его сердца. 
Прямо так - тихой струей, била, моча ему рубашку. 
Очень необычно было, когда из тебя идет что-то живое, плотное.
Она лилась ручейками на пол комнаты. 
Коллеги и Вера, наконец, принесли стаканы - которыми они вообще пользовались крайне редко, - и начали подставлять ему под грудь. 
Странное чувство. 
Словно ты - мать, родившая ребенка, и заботишься о нем. 
Они радовались как дети, смеялись, говорили: “спасибо... спасибо”. 
А главное - они пили. 
Людей становилось все больше, они толпились, кто-то уже кричал. 
Так что он даже забыл, что и сам может пить.
Вера улыбнулась, остановила всех, крикнула:
• Да дайте ему-то!
Ему было поначалу неудобно подставлять стакан к своей груди. Так что - это сделала Вера. 
Он стал пить. Глоток. Глоток. Глоток. Как его организм забыл о том, чтобы пить вот так – без привычной нормы, как он сейчас сходил от этого с ума (то же испытывали и все люди, начавшие пить). Это была самая вкусная вода, которую он когда-либо пил. Чистая. Холодная. Она как будто была не только водой, но чем-то большим. Живой водой?
Пришли люди с улицы, и тоже стали кричать, бороться. Так что Вадим навел - и слава Богу, что у него это получилось, - жесткую дисциплину. На первое время дозы были ограничены. Ведь никто не знал, как у него все будет “там” дальше. Может, через час или - завтра - все прекратится? Так что - наладили так, что воду из Вадима переливали в цистерны, в водохранилище - которое вот и пригодилось. Позднее, когда стало ясно, что она будет долго,  ею наполняли реку.
В тот первый день пришла его бывшая жена, - которого называла его неудачником и ушла от него, потому что он мало “добывал” для семьи воды - и тоже стала пить. При этом она не переставая плакала, и благодарила, так что Вадим обнял ее. Пришли его дети - и тоже могли теперь напиться. Весь мир - возвращался к воде. К ее забытому вкусу, запаху, к ее “вездеприсутствию”. Люди благодарили Бога за Вадима. 

2

Его источник - бил и бил, днем, ночью, без пощады.
Так что первое время ему было трудно приспособиться. Он не спал. Его мозг “вошел” в тяжелое состояние. Но он терпел. 
Наконец, через месяц, когда все люди в мире Вадима были напоены, а реки,  озера и водохранилища - полны, то источник стал ослабевать и бил только днем. Словно пощадив бедного Вадима. 
Еще через месяц он перестал совсем. 
В этом новом состоянии потери его  поддерживала Вера - и часто приходившие к нему дети (хотя раньше, до воды, они это делали редко). Он медленно приходил в себя, адаптировался. Вера и дети указывали ему в окно, где по улице шли обнимавшиеся парни и девушки,  и говорили: “это все благодаря тебе” (Вадим улыбался). Да, все люди в его мире - не только обнимались, но и зачинали детей. Зачатие. Начало новой жизни. Теперь это имело смысл. Люди смеялись, пили вино, больше трудились, менялась «структура экономики», теперь она не была ориентирована только на отсутствие воды.   
Откуда пришла вода? 
Куда она исчезла? 
Когда придет в следующий раз? 
Все понимали - откуда. 
Ясно, что в следующий раз она так же возникнет в каком-то человеке на земле - возможно, из “нижнего слоя”. 
Или вода Вадима - станет мифом, легендой, и в нее перестанут верить? 
Все эти вопросы были насколько важными, что о них боялись думать. 
А сам Вадим? 
Он чувствовал себя опустошенным. 
Несколько месяцев через тебя Бог давал людям что-то самое важное, а потом... это ушло. Он понял, как привык - источать воду. Спасать этим своих близких и всех людей. Он верил, что вода вернется, что он будет чувствовать ее плоть, ее поток, биение ее пульса  в своей груди. Часто он не спал из-за своих переживаний, его мысли и слова становились от этого все более «бредовыми». Вера, сидевшая с ним неотлучно, думала: «неужели Бог, спасший нас через него - оставил его?» 
Не оставил. Потому что через три месяца после ухода воды - однажды утром он не проснулся. Все плакали, но в глубине души знали: отмучился... Хотя ему было не более пятидесяти лет. 
Да, он стал мифом, легендой, ему поставили памятники, о нем писали книги, воспоминания. Сначала это было искренне, потом становилось все более ”отчуждённым”. Мог ли Вадим - этот “неудачник”, до того, как у него появилась вода,  - представить себе такое...   
Но главное - не то, что школьники следующих поколений смеялись над ним, - а другое.
Поверят ли эти школьники, - что вода все равно когда-нибудь придет? 
 
 
 
 
 
 
 









8 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
Чем можно питаться 
(рассказ) 
 1
Две чайки - одна пониже и потолще, другая повыше и потоньше - преодолевая сильный,  почти штормовой ветер - прилетели во двор к людям. В ожидании корма. Сначала была мелочь, - объедки, и пр. Так что они сели на крышу автомобиля и ждали. И, наконец, случилось: из одного окна человеческого дома вылетела целая половина хлеба, видимо, засохшего и потому выброшенного. На нее бросились все птицы:  голуби, вороны, и одна их чаек - та, что была низкой и толстой. Другая - тонкая и высокая - почему-то застыла на своем месте, на крыше. Минуты назад она реагировала “правильно” - ела корм, но сейчас почему-то стояла. 
Низкая и толстая чайка - настолько была рада тому, что им выпало такая удача, и еще она была занята битвой за хлеб с голубями и прочими, что не обратила на это внимание. Впрочем, толстая  понимала, что она здесь одна бьётся за “хлеб насущный”, а та - все стоит. Какого фига? Друг должен быть рядом, должен “прикрыть спину”. Да и зачем вообще тогда летать, тратить силы? Это сейчас - холодно и сильный ветер, и им было трудно, а бывает - что вообще шторм и ливень, тогда еще труднее, на пределе сил, энергии, но все чайки все равно летят, потому что - по-другому нельзя. 
По-другому - невозможно. 
Низкая чайка, наконец, отбила кусок хлеба. 
Как она была рада. Ес, ес, круто, я не зря здесь живу, мастерство не пропьёшь. Я сыт. 
Высокая чайка - так и стояла на крыше автомобиля. И просто смотрела на своего товарища, не спеша  переминаясь ногами. 
Низкая оставила небольшой кусок для друга, отбивая его от голубей и противно каркающих ворон.
• Ты будешь? 
• Нет. Не хочу. 
• Ты что - охренел?
Высокая продолжала стоять и при этом чуть помахивала крыльями - как человек, который волнуется и водит в воздухе руками. 
Не хочет. 
Что это значит? 
Это какая-то - остановка причинно-следственной цепи. 
Все живое - не может не питаться. Не может - каждый день не быть озабоченным. 
Да, каждый день - это невидимая и видимая битва. 
Битва за пищу. 
Растения питаются солнечным светом и силами земли, и борются друг с другом, в буквальном смысле, -  за место под солнцем. 
А животные едят уже сами растения, и друг друга. Как мы едим - рыб и лягушек (ммм, как я люблю рыбку, это - счастливый день...) 
Мы все - в этих цепях. В этом опасность и крутизна жизни. 
Отбить сегодня этот кусок хлеба от голубей и от ворон, - разве это не наше, чайкино, дело? Вкус битвы, вкус крови... ты - победитель. 
Да, однажды кто-нибудь убьёт тебя самого.
Но это завтра. А сегодня ты - победитель. Ты - любимец жизни и богов. 
Разве не в этом смысл? 
Разве не в этом соль жизни, данной богами? 
Пусть ты весь в грязи, в пыли, в крови, своей и чужой...   
Им уже скоро нужно  было лететь обратно - к родному гнезду, чтобы найти что-то для жены и детей. А когда ты приносишь им корм, как добытчик, защищая свой дом от внешнего мира, принося из него не опасность, не беду, а добро, свет, - пищу, - какая от этого тоже радость и гордость. Что ты на своем месте, и не зря летаешь в небе. Это - ни с чем не сравниться...   
• Ну - спросила низкая чайка, - чем же ты можешь питаться? 
Высокая ответила не сразу. Наконец, произнесла:
- Да много чем. 
- Чем? А? 
- Можно питаться - своими и чужими мыслями и словами. Можно питаться воспоминаниями и фантазией. Можно питаться - самим собой. 
- Что? Да что это вообще значит? 
Наконец, они поднялись в воздух, достаточно высоко - метров на сто. Внизу: дома, машины, люди. Низкая чайка привыкла к этому виду. А у высокой,  - когда она поднималась - каждый раз захватывало дух. 
- Можно питаться вот этим, - и она указала крыльями вниз. 
- Да чем, - вот этим? Нету же здесь никакой пищи, друг. Ничего, что можно положить в живот.   
- Высотой, чувством полета, властью над воздухом. Светом от солнца, небом и облаками.
- Да как? Как? 
- А еще - свободой и сознанием того, что ты - все это видишь и чувствуешь, знаешь. И еще тем,  что здесь, - боги на небе, среди облаков, - дали это все тебе, и тебя самого в том числе, и быть им благодарным. И - проникаться их ответом на твои вопросы. И этим тоже можно питаться. 
- Не понимаю! 
Как можно питаться светом и небом, и разговором с богами?
Она начала мысленно с ней спорить. 
Слушай, друг... 
Мы ведь уже скоро - начнем снижаться и прилетим к своим гнездам. И я найду что-то для своих. А ты - будешь искать для своих? Чем ты будешь их кормить - словами и мыслями? Небом и светом? 
В итоге, - это я буду давать им еду? 
Может быть, какими-то остатками я и поделюсь. Но твоей жене придется что-то самой поискать. А твоим детям - раньше повзрослеть. Такое - у нас, современных чаек, - происходит все чаще. Что ж... А, все-таки, - мне их жаль. 
Нельзя отрицать что-то базовое.
Какой-то “кирпичик”, “матрицу” мироздания, бытия. 
То, что его двигает, его основу. 
Низкая чайка посмотрела на высокую.
А может - он просто больной? 
Или - вообще скоро умрёт? 
Сходит с ума?
А все потому, что его инстинкт, его “кирпичик” - стал работать медленнее,  чем раньше. 
Низкая чайка сказала: 
• Ты просто ослабел и стареешь. Но ничего, твоя жена и дети встанут на твое место, уже, может быть, завтра, - все устроится. Ты устал, и ты бредишь. 
• А знаешь, - чем еще можно питаться? 
• Ну?
• Улыбкой, - при этом высокая широко улыбнулась, улыбнулась - более сдержанно, просто “в ответ”,  и низкая, -  а еще ветром.
• Ветром? 
• Да, я разговариваю с ним, и он дает мне свои силы. 
И вдруг - огромный порыв ветра сверху налетел на них, и в один миг снес высокую в сторону, в облако, а потом - куда-то наверх... “Да, - не могла не подумать низкая с некоторым злорадством, - вот он тебя и питает”. Но она тут же упрекнула себя за эту мысль. Потому что - высокая так и не возвращалась...
Блин. Он что, все - погиб? Кончился? И что он тогда скажет его жене и детям? Низкая долго висела в воздухе, - ожидая. Высокая не вернулась. Друг полетел вниз, к своему и его гнезду. Да, смерть приходит ко всем нам. И к нему тоже придет. Уж лучше не так, среди облаков  и от ветра, а - в битве за жизнь, в крови своей  и чужой, втоптанной в грязь и пыль. Все, его друг там уже не дышит, его совсем “завернуло”. 


2

А что высокая? Да, ее “завернуло”, - но не совсем. Сначала веселый ветер крутил, крутил ее, но она все же выправилась. Оказавшись очень высоко, почти невозможно для чайки, она увидела, как красивы облака на закате солнца. Теперь ее полет был более спокойным. И она уже не хотела возвращаться вниз, к земле, к гнезду. Не хотела или не могла? Дыхание. Дыхание. Биение сердца. Стук. Стук. Оно словно - каждым своим ударом подтверждало ей, что она жива, что она есть. Стук. Стук. 
Она видела - закатное красное солнце.
Чем еще можно питаться? 
Своей смертью. Своим уходом. В эти облака. В это солнце. Можно питаться - грустью о живых, что остались там, и о ней, живой, - что была среди них. 
А еще можно питаться - богами, что сейчас выйдут и встретят ее. Улыбнутся ей, и скажут ей что-то самое важное. Возьмут ее в свой мир. И она станет одной из них. Как жаль, что друг, жена и дети - не знают этого. Ничего, узнают потом...    
Биение сердца - как свидетель всей твоей жизни, как великий накопитель.
Стук. 
Стук. 
Стук. 
 
 
 
 
 
 






 
10 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 









 
Две девушки и тюльпан 
(миниатюра) 
 
Карина и Наташа купались в открытом бассейне. А рядом у борта, в стеклянной прозрачной вазе, стоял огромный высокий тюльпан. 
Погода была хорошей - жарко, небо без облаков. Был еще и ветер, - чтобы девушкам и цветку “продувало”.   
Карина поправляла свои черные волосы, заколотые сзади пучком. 
Наташа поправляла свои русые. 
Головы они еще не окунали, так что волосы у обеих были сухими. 
Тюльпан, что стоял у борта, - высокий, с ярко-зелёным стеблем, бутон его  - оранжевый, чернеющий к своему основанию. Казалось, что это какой-то красивый древний воин, а не цветок. Казалось, что он все видит и слышит. Что его тело  двигается, - ведь дул ветер, и цветок и правда шевелился. Выходило, что перед нами две головы девушки, и одна голова тюльпана, что они «выстроились» в ряд. 
Девушки плавали и молчали, плавали и молчали, словно что-то их занимало. 
Изредка на их лицах появлялись слабые улыбки, в их глазах - что-то таилось, но непонятно, что. 
Наконец, Карина сказала: 
• И вот, они там все очень долго читали какую-то книгу. 
• Какую? 
• “Пятьдесят оттенков серого”. 
• Про что? 
• Про “секс”, про любовь. Был и фильм у них такой же. 
• Да? В чем суть? 
• Отношения между мужчиной, который воображает себя типа господином, и женщиной, которая воображает себя его рабой. 
• И все это читали и смотрели? 
• Да. Не только читали и смотрели...   
И вдруг - раздался голос тюльпана, он был тихим и вдумчивым: 
• Так, дорогие мои, вы слишком увлеклись в подробности. 
• Извините, коллега, - сказала Карина. 
• Извините, - улыбнулась Наташа. 
Прошел час, и они вышли из бассейна. С их кожи стекали капли воды, и они долго вытирались полотенцами. Потом, наконец, оделись в белоснежные платья до колен, и отправились на работу. При этом тюльпан они взяли с собой. Его несла Карина - в своей правой руке, очень бережно и торжественно, так что издали могло показаться, что это факел с огнем, а не цветок. 
И вот, наконец, за ними закрылась дверь, и работа продолжилась.   
 
Суд над миром будет вести - красота. 
Суд над миром будут вести - тюльпаны и фиалки, газели, львы и чайки,
небо и солнечный свет.
Суд над миром будут вести - скопившие боль и волю столетий, обветшавшие каменные соборы.   
Суд над миром будут вести - взгляд мальчика и взгляд девочки. 
Суд над миром будут вести - свобода и правда. 
Суд над миром будут вести - потаенные, подавленные  вздохи и мысли миллиардов людей.
Суд над миром буду вести - я.    
Суд над миром будут вести - молчание и тишина. 
Суд миром будет вести - музыка.   
Суд над миром будут вести - жертва и тайна. 
Суд миром будет вести - открытый к каждому, развернутый к тебе, - взгляд Любящего. 
 
 
 
 
 
   
 









11 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мир повторения: мозги миллионов 
(рассказ) 

 1

И вот он, - снова понедельник. Ольга сидела в автобусе, который стоял в пробке. К станции метро “Ленинский проспект”. Она держала в руках телефон, а в ушах у нее были - айподы.  За окном - прекрасный октябрь, пусть к этому пейзажу и привыкли. Но ведь он быстро пройдет и сменится совсем пустым и холодным “тупиком” ноября... Однако мы все равно не ценим. Ольга смотрела в окно, на пейзаж, а сама думала: «блин... что же это такое... почему я забыла вчера зарядить свой телефон?» Ведь - телефон и наушники - это вся ее жизнь, там и развлечение, а главное - там она читает и слушает конспекты по “русскому языку”, предмету, очень важному для нее в колледже. 
«Блин... блин... блин... екарный бабай, мать твою за ногу». 
Ольга была лишь одной из точек - в миллионах связей, событий, одним из силовых “напряжений”. 
А сколько было таких точек? У всех пассажиров в ее автобусе, у его водителя. И все о чем-то думали, что-то чувствовали, куда-то стремились, что-то делали в этой жизни, и вот - все они оказались в этой пробке, как в некоем “узле”. 
Тысячи, миллионы людей, которые привыкли - все делать и думать “автоматом”. Ты учишься, получаешь знания, ты работаешь, получаешь деньги. У тебя телефон разрядился, - его нужно зарядить, у тебя тело “разрядилось”, - его надо “зарядить”, “прокачать”.   
У тебя душа разрядилась, - ее тоже нужно зарядить - “позитивным мышлением”. 
Все можно решить, - если есть деньги. 
Ольга ехала в автобусе и думала, - то, что должна  была думать. Как одна их миллиона. Как одна из миллиарда.
«Екарный бабай, почему я телефон вчера не зарядила? А все потому, что я, как всегда, в нем просидела до утра, логично. Телефон мешает заряжать телефон. Ладно, буду экономить заряд, что еще остается». 
Она смотрела в окно и чуть не плакала, - стараясь, чтобы соседи по автобусу не заметили. 
Вот такая у нее жизнь. 
Вот такая у всех жизнь.
У всех этих миллионов, миллиардов. 
Подростки плачут, что у них кончилась зарядка. 
Женщины плачут, что они стареют и некрасивые. 
Мужчины плачут, что у них мало сигарет, или что они не могут кому-то “набить морду”.   
Президенты плачут, что у них мало ядерного оружия.
Все эти миллионы, миллиарды - о чем-то всегда думают, чем-то всегда озабочены, захвачены, им всегда чего-то не хватает. Они встроены в гигантский мир повторения, и детей они в него тоже постепенно вводят, и те становятся его частью, повторяют. Повторяют. Повторяют.   
Зачем ей учиться в “колледже”?
Чтобы получить диплом. 
Чтобы получить знания. 
Чтобы получить работу. 
Чтобы получить деньги. 
Чтобы создать семью и родить детей. 
И вот потом - эти дети, когда вырастут - тоже будут “стоять” в пробке, и смотреть в окно на октябрьский пейзаж и тоже будут ругать себя за что-то, - типа зарядки для телефона. 
Или - тогда уже будет “зарядка” для мозга? И вот ее выросшие дети сидят у окна и думают: «блин, екарный бабай, ну почему же я вчера не зарядил достаточно от розетки свою голову? Ведь она мне нужна для развлечения, а главное - для работы. Что я скажу начальству?» 
Так это будет?
Ольга оторвалась от своих конспектов в почти погасшем экране и глянула на пассажиров - все слушали наушники, смотрели в телефоны - заряженные, счастливчики. На нее особо никто не смотрел, потому что она проспала и забыла накраситься. Вот - и из-за этого тоже можно плакать. 
И вдруг - в пейзаж за окном “вплыло” что-то необычное, словно “контрабандой” прокралось в поле зрения, в их зрачки, - из какого-то сна. Очень красивое и совсем невозможное в их северном городе животное. 
Это была - газель. Не машина, на “маршрутка”, а именно животное. Люди смотрели на нее, не зная, как она называется. Скорее всего, думали они, оно живет где-то в Австралии. И были правы. Со светло-коричневой “шкурой”, с белыми частями внизу живота и ног. С поднимающимися ото лба  длинными “винтами” серых рог. 
Ольга тоже ее видела. “Милота”, - подумала она, “милота” - подумали все пассажиры- женщины и мужчины тоже. Те люди, что были на улице - принялись фотографировать и снимать. В сетях и  “новостях” мигом пришла новость: в Петербург пришла настоящая газель! Вот так люди реагировали, а что им еще остается? Снять, “выложить”, и побежать на работу и учебу. И только, может быть, дети, лет до семи, - реагировали по-другому. Они не снимали,  и не “выкладывали”, потому что им было еще нечем, - все у них еще впереди,  - они просто смотрели на нее и что-то понимали, “улавливали”. У них эти “уловители” еще работали, еще не были “снесены”. 
Газель шла и вела себя как-то необычно. Она не боялась людей, которые бегали вокруг нее и снимали. Единственное - она никого не подпускала к себе близко, от наглых подростков, которые хотели сделать с ней селфи, она отбрыкивалась. 
Она шла по мостовым, по улицам, и смотрела вокруг, “наблюдала”. Втягивала воздух своими ноздрями, слушала длинными узкими ушами. Когда ей предлагали еду, - это делали старушки или продавцы, выходившие на улицу из магазинов “поглядеть” на “чудо” - фрукты, или батон,  заговаривая с ней как с “человеком”, - она не брала. Она как будто ни в чем не нуждалась. Она - присутствовала.   
Как правило, она шла по тротуарам, но иногда заходила на проезжую часть, и тогда машины останавливались и сигналили ей, и не спеша возвращалась обратно. И вот сейчас - она шла по тротуару, рядом с автобусом, где сидела Ольга и смотрела на нее. 
«Странно, - думала она, и все пассажиры (особенно та их часть, которая любит “порядок”), - почему до сих пор не приехала полиция, или -  спасатели, а те - не вызвали работников зоопарка, ведь весь город уже все знал, новость разлетелась. Как же так? Как же - “безопасность граждан”? Ведь газель может создавать “помехи движению” (помехи “движению” для нашего мозга)...» И правда, - ни полиции, ни спасателей, ни работников зоопарка - не появлялось. 
А газель как будто знала, что все так и должно происходить. 
Она ходила по улицам - как кто? 
Как живой приговор? 
Как представитель тех, кто придёт нам на смену? 
Она высматривала места - для своей и “их” жизни? 
Здесь, - вместо бесчисленных «жилых микрорайонов», - будут пастбища? 
И стаи газелей и косулей будут носиться по ним? И есть траву и слушать ветер в листве деревьев, и больше ничего не будет? 
Тишина и пустота. 
Итак, все ее видели, все ее снимали и фотографировали, - “умиляясь” ее красоте. 
Однако для этих мозгов миллионов, миллиардов - она была посланием, которое их “обрушивало” и они не могли «считать» его. 
Блин, это очень похоже на какой-нибудь фильм, или рекламу, очень красивую. Может, это какая-то крупная компания сделала себе такой дорогой рекламный трюк? А потом - газель вдруг обнаружит на своем боку лейбл этой компании, или ее слоган? Наверняка, где-то стоят камеры, и снимают. Да, это круто, очень круто. И вот - мы в этом участвуем. 
Мозги человечества “кипели”, “работали” - и не могли ничего породить в ответ на газель, на ее послание. 
Потому что людей было слишком много? 
Потому что они привыкли быть чем-то озабоченными, во всем видеть выгоду, все улучшать, “оптимизировать”. Превратили жизнь в станок, в поезд, колеса которого должны все время стучать, стучать. Привыкли всегда что-то делать, менять,  говорить. А в конце - песня и слоган какой-то рекламы. Они и свою жизнь и смерть воспринимают как рекламный ролик. Человечество оказалось огромным шумным говорящим разнонаправленным монстром. Таким оно предстало - газели. И ее суду. 
Газель оказалось слишком живой, “несчитываемой” для людей.
Они закрылись от нее своим показным удивлением. 


2

Все закрылись? 
Ну, может, и не все. 
Ольга смотрела на нее, сначала - тоже снимала, но ведь у нее зарядка почти села, от чего она чуть не плакала с утра, так что и снимать перестала (зарядка во всем виновата). 
А потом - все так же глядя на газель, - она вдруг почувствовала в груди что-то очень необычное, как будто она не могла вдохнуть. 
Она должна - коснуться ее. 
Ольга вышла из автобуса, благо он все равно стоял в пробках и двигался очень медленно. 
Застегнула куртку и перешла на противоположную сторону улицы, где была газель. 
Какая же она красивая. И какие у нее - огромные, полуприкрытые темноватой шерстью, серые глаза. Мудрые.   
Газель - не боявшаяся людей, но просто сторонившаяся их, люди ее сегодня “достали” - не отшатнулась от Ольги. 
Та ничего ей сказала, не “сюсюкала”. Просто положила свою правую руку на ее спину. От нее пахло не “шкурой”, не “животным”, а наоборот - чем-то живым, свежим, это был запах полей, пастбищ, “запах” ветра в деревьях. 
И вот так они шли. Хорошо было ощущать под ладонью - чью-то бьющуюся жизнь. Нужно было только приспособиться к тому, что газель иногда могла “подаваться” чуть в сторону, - и поспевать за ней. 
Люди смотрели на них, - на животное и на эту странную, но и обычную девушку, и почему-то не удивлялись. Не фотографировали, не снимали, не “выкладывали”, не ждали рекламного трюка, не ждали, когда «вылетит птичка».
Через несколько улиц, - к ним подошел молодой парень, тоже обычный и странный,  - его звали Сергей, - и положил свою левую руку на спину газели.  Ольга увидела это, и сначала немного испугалась, но потом успокоилась. Они улыбнулись друг другу. Но ничего не сказали: не сказали, как их зовут, не сказали, какие у них номера телефонов, - так сказать, под каким номером они в системе, - просто - краем глаза видели один другого. И были рады. Так они пошли втроем. 
Прохожие тоже почему-то не удивлялись и не снимали - хотя такой вид уж совсем подходил бы для рекламного ролика, полностью в него “ложился”. 
Ольга и Сергей - чувствовали своими руками, своими душами - через бока газели - ее душу, ее жизнь и жизнь какого-то мира, что стоял за ней - за ее взглядом, за ее телом. 
Они были единственными из миллионов, миллиардов - у кого мозги вдруг столкнулись с кем-то таким, что было никому еще неизвестным. Что было еще не продано, не изменено, не “сделано” в ролик, в песню из рекламы, в слоган, что не было снято и “выложено” в сеть и что не было оценено лайками и перепощено. И они были рады, что они не оказались совсем одинокими перед этой неизвестностью, что Ольга, если что, сможет хотя бы посмотреть на Сергея, а он на нее. 
Они сходили с ума, но вдвоем. 
А значит – вроде и не сходили?
Хватит уже, – разум, – описывать и вести «учет и контроль».
Веди нас, красивая, - в свой мир. 
Мы готовы вступить в него. 
Мы готовы. 
Использовать свои мозги - по-другому. 
“Повернуть” их так, как мы на самом деле всегда хотели. 
Мы дрожим от страха и предвкушения, - но мы делаем этот шаг. 
 
 
 
 
 
 
 
 







12 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 


 
Быть Танцем
(рассказ) 
1
 
Человек — это существо, которое танцует. 
Так говорил ей Егор. 
 
Танцует. 
Танцует. 
Танцует.
Па, па, па. 
Круг, круг, круг. 
Поворот, поворот, поворот. 
Танцует она, Анна.
Танцует президент. 
Танцуют стоящие в пробке машины. 
Круг, круг, круг.   
Поворот, поворот, поворот. 
Танцует Вселенная.
Расширяясь и охлаждаясь.
Танцуют атомы и молекулы. 
Танцуют небо и деревья. 
Танцуют животные, и птицы, и рыбы. 
Круг, круг, круг.
Танцует бог Шива.
Поворот, поворот.   
Танцуют дети, женщины, мужчины, старики.
Круг, круг, круг. 
Танцуют звезды.
Танцует Фридрих Ницше. 
Танец - разрушает, трясет до основания, но создаёт очистительный новый порядок. 
Танец нужен всем, он - часть жизни, от которой невозможно уйти, отказаться. 
И в то же время, он вроде как никому не нужен.
Ну что это такое? 
Вот Анна сейчас танцует в этом спектакле. 
Кружится, вскакивает под музыку вместе с другими.
На них смотрят зрители в зале, хлопают. 
Спектакли - по “Пиковой даме” Чайковского...
Или “Двенадцатая ночь” Эйфмана - вот как сейчас они исполняют.
Что-то «древнее».
Да еще и в виде именно танца, и костюмы соответствующие.
Выйди сейчас на улицу -  ну какой там балет, какой там танец?
Холод, пасмурно, дождь. 
Однако, на самом-то деле, Анна понимает, что и ноябрь должен танцевать.
Аристотель говорил о философии, что это самая бесполезная наука, но она же и самая необходимая. 
Так же и балет, танец. 
 
Человек — это существо, которое танцует. 
Анна снова и снова вспоминает о Егоре. 
Коллеги по сцене, - видят, как туманятся ее глаза. Значит - снова затосковала по нему. 
А так, - она молодая, двадцати пяти лет, красивая, самая успешная, перспективная в балетном мире двух столиц. У нее вытянутое лицо, с широкими русскими глазами.   
Поворот, поворот, поворот.   
На ее шее - капельки пота, никому не видные. 
Она привычным движением - поправляет свое короткое платье, пачку, крутит великолепными длинными ногами. 
Эти ноги - все любят, о них пишут журналисты, у нас и на Западе.   
Она, - словно цапля.
Поворот, поворот, поворот.
Да, человек - это существо, которое танцует.   
И без этого танца - невозможна вселенная, невозможны люди. 
В нем есть что-то уходящее в древность, магическое. 
Танец сродни жертве.   
Он «бессмыслен», но именно этой его «бессмысленностью» - питается весь мир... и создаются  новые миры. 
 
Сейчас она смотрит на публику. 
Человек — это еще существо, которое смотрит на другого человека. 
Как она и ее коллеги смотрят на зал, а зрители - на них. И слушают оркестр.
И зрители специально одеваются, в специальном месте, выбирают время, чтобы приехать, иногда из других стран. 
Почему? 
Почему без их взгляда - мы невозможны?
И они - без нашего спектакля, представления. 
Человек - это существо, которое платит за спектакль. 
Мы не можем без них, они без нас. 
Мы даем им танец. 
Они должны “пить” его, “вкушать” его, чтобы жить дальше. 
Они должны касаться нас глазами. 
Входить в нас глазами.   
Поворот, поворот, поворот. 
Любить нас глазами. 
Когда ты смотришь на шоссе, на “микрорайоны” - ты не любишь. 
Ты умираешь. 
Умираешь медленно.
Умираешь. 
Но здесь, в театре, - ты снова живой. 
И мы не можем не давать им это.
Мы уже не знаем, - где кончаются их глаза и начинается наш танец, наши движения, мы уже не знаем - где кончаются они, и начинаемся мы. 
Поворот, поворот, поворот. 
На ее шее - капельки пота, никому не видные. 
Она привычным движением - поправляет свое короткое платье, пачку, крутит великолепными длинными ногами.
 
2


Человек - это существо, которое танцует. 
Она встретила Егора семь лет назад.   
Она была совсем юной, восемнадцатилетней. 
Анна родилась здесь, в Петербурге, в балетной семье, так что сразу с детства - училась. 
Поворот, поворот, поворот.
Человек танцует, потому что - он хочет полететь. 
Она продвигалась в своей карьере очень активно, родители и их знакомства помогали. 
Училась. Потом пошла работать в Мариинский. Там она все чаще исполняла значимые партии в спектаклях, тесня конкуренток. 
Она любила и умела танцевать, и все же - делала это во многом как бы не до конца осознавая. 
Все же - она была “пулей”, “выпущенной” ее родителями. 
Поворот, поворот, поворот.
Все ее хвалили, но были люди, которые замечали этот ее “автоматизм”. 
И вот однажды - она встретила Егора. 
Поворот, поворот, поворот. 
Сначала он был для нее одним из зрителей. Он просто приносил цветы. И она - юная дура, любящая успех, - не обращала на него внимание. 
У жизни - свой танец. 
Поворот, поворот, поворот.
Тогда она считала, что есть другие поклонники, более перспективные. 
Она не собиралось выходить замуж, - но просто налаживать связи. И ее подруги по сцене тоже так делали. 
Поворот, поворот, поворот.
Однажды - заметив, что она - не так уж радуется его цветам, не так уж отличает его среди других, он сказал: 
• Ты можешь станцевать дождь?   
Никто ей такого не говорил. Все обычно “упирались” в, пусть и искренние, но дежурные слова. 
Она посмотрела на него - молодой человек чуть старше ее, двадцать два года, - в отличной форме, ясно, что тоже танцор. В его словах, в его взгляде - было что-то особенное для нее. У жизни - свой танец. 
В ответ  она - улыбнулась, смолчала, настолько это было неожиданно. 
В другой раз - он снова пришёл и она приняла его цветы. 
Поворот, поворот, поворот.
Это был август, они гуляли по центру Петербурга. 
Выяснилось, что Егор - танцует на очень высоком уровне и с большой перспективой - в татре у Эйфмана. Пусть в “иерархии балетного мира” она - при том, что была моложе, и “женского пола”, - была “выше”, чем он. 
Но они об этом не думали. Хотя раньше, до встречи с ним, она и правда придавала этому большое значение. «Какой же я была дурой».
Егор был очень интересным, глубоким. 
У него были явные задатки балетмейстера, режиссёра, он мыслил балет и танец с  космической высоты. 
Говорил, говорил, говорил. 
Но - если раньше она слушала  - учителей и родителей, которые просто любили, и любили искренне,  балет, то теперь - человека, который его понимал. 
Бог ее любит, что послал ей Егора. 
Бог их любит. 
• Зачем нужен танец? - спрашивала она. 
• Ни за чем, - отвечал он. 
Поворот, поворот, поворот.
• Но к этому великому ни зачем - ты причастна. 
Как сладко вспоминать его голос. Его присутствие. 
Поворот, поворот, поворот.
Однажды он ей сказал: 
• Ты можешь станцевать меня? 
И она станцевала. 
А он - ее. 
Два года они встречались. 
Они танцевали вместе - город, небо над ним, танцевали людей вокруг, танцевали своими сообщениями в телефоне. 
На спектакле она привыкла, что ее касаются, поднимают наверх руки партнёров, а здесь - его руки. И они касались  ее совсем по-другому. Кто он? Чужой? Или родной? Самый родной?
Потом начались расставания - из-за гастролей. Сначала из города уехал ее театр, потом, чуть позднее, - его. 
Они переписывались. Аня боялась, что тоска по нему -  будет мешать. Первое время так и было, но все же она привыкла. И даже поняла, что танцует по-другому, менее автоматично, более глубоко. Она уже танцует не “фигуры любви”, а саму эту любовь. И это дал ей он, Егор. 
У жизни - свой танец. 
Поворот, поворот, поворот.
Он дал ей глубже понять саму себя. Что жизнь состоит не только из спектаклей и славы, в  которую ее привели родители, но  - прежде всего, из нее самой, и вообще - из много чего другого. У нее раньше был “смещен” центр личности. И Егор его “поправил”. 
Однако - они слишком редко встречались. 
Опять-таки, много переписывались. 
Он снова говорил о танце. 
И она понимала его все глубже. 
Как человека, как будущего мастера, как мужчину. 
Жили они - в ее квартире, потому что Егор не был местным, или в гостинице. 
Когда они были вместе... 
Танцевали друг друга. 
Танцевали взглядами, руками, дыханием, мыслями, чувствами. 
Их танец был таким магически тесным, так напоминал “Весну священную” Стравинского...   
Они чувствовали, что сам Бог танцует вместе с ними. 
Бог танцует. 
И вся вселенная - отражается в этом танце.
Они танцевали - для Бога, в Боге. Об этом не говорилось, но было так ясно. 
Танец - был их видом молитвы. Именно для такой молитвы - они и были созданы, рождены. Как у каждого человека - есть своя форма молитвы.   
Вот что было, - когда они встречались. 
И каждый раз нужно было  расставаться. 
И только танец - не сразу, но постепенно - успокаивал, давал снова место в этом мире, “укоренял” в нем.   
Поворот, поворот, поворот.
В огорчениях и радости - они были вместе два года. 
Иногда ей было совсем тяжело без него. Но потом - отпускало. 
Два года - “священного безумия”, когда ты просыпаешься и не знаешь - будешь ли ты счастлив или убит, что тебе “выкинет” душа на этот раз. 
А потом -  Егор умер. 
У жизни - свой танец. 
Поворот, поворот, поворот.
В это было невозможно поверить, весь мир балета был подавлен, ведь ему было всего двадцать пять. И выяснились, что он не мог танцевать уже последние два года, из-за наследственных проблем с сердцем. Эти два года - и были два года их любви. Ей он подарил это время. Теперь она все вспомнила, воспринимала по-другому. 
Да, Егор говорил, что человек, - это существо, которое танцует. 
Он говорил - о себе. 
Она не могла поверить, что ее живой Егор - его мысли и слова, его руки  и ноги, прекрасно бравшие па на сцене, весь ее Егор-рядом-с-ней, - был в земле. От этого можно было сойти с ума. От этого нужно было сойти с ума...
Егор говорил ей: «станцуй мне дождь, небо, Петербург...» А теперь она одна будет танцевать его смерть? 
Поворот, поворот, поворот.
Через год вышла книга статей Егора - о балете, о танце. Она называлась: «Танец как космическое явление».
Это сделали его родители и друзья. Могла в этом поучаствовать и она. Но - не нашла в себе силы. 
Эта книга – долго лежала у нее в гримёрной, с фото Егора на задней обложке, с отзывами великих деятелей балета о том, что идеи Егора Михайлова - станут частью мирового наследия по омылению танца, балета.
Она никак не могла открыть ее. Он там - в земле. А не здесь - в этой книге, не в этом фото, не в этих - напечатанных, “чужих” словах. Они словно существуют сами по себе, а ее Егор сам по себе. И его улыбка на фото как будто подтверждала это, он смеялся над своей книгой, смеялся над – живыми.
Он в земле. 
И никогда из нее не выйдет? 
Поворот, поворот, поворот.
Полгода она существует без него. 
Полгода она танцует - «автоматом», благо в юности она так и делала, опыт  у нее есть. Тогда она была танцующей дурой. А теперь - тоскующей?
Поворот, поворот, поворот.
У жизни - свой танец. 
У смерти - свой танец. 
Она “уперлась” в свою мысль...
Он никогда оттуда не выйдет?
А, Господи?
Почему так тяжело в твоем мире... без него?
Поворот, поворот, поворот.
И чуть - заметные слезы в ее глазах. 
Да будь проклят танец, который во всем и виноват.   
Он... никогда?
Она все же смогла почитать его книгу. 
Смотреть на его улыбку с фото. 
Она опять с ним встретилась, - пусть и так.
Какие же великие у него мысли...   
Но они - все равно там, в земле. 
Это наши фантазии и не больше. 
Как и его мысли, как и ее танец сейчас. 
Как и их любовь...
«Любовь».   
Ничего не подтверждено... висит...   
Зачем тогда вообще... 
Он...   
А она так и будет танцевать его смерть, тоску по нему.
Быть «автоматом», пусть и очень хорошим, профессиональным.

3

Выйдет. 
Встанет из могилы, отряхнётся. 
Расправит плечи, потянет свои великолепные ноги. 
И они - встретятся. 
Станцуют вместе. 
Станцуют небо, Петербург, дождь.   
И Бог будет танцевать с нами.
Новый мир будет танцем. Где все люди,  когда-либо жившие и живущие сейчас - и Пушкин, и Шекспир, и Чайковский, и Егор, и она,  - будут нестись в движении. 
Танец будет  во всем.
И звери тоже будут это делать.
 
Поворот, поворот, поворот.   
На ее шее - капельки пота, никому не видные. 
Она привычным движением - поправляет свое короткое платье, пачку, крутит великолепными длинными ногами.
 
Человек - это существо, которое танцует. 
И нет у него другого выхода.   
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 





13 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
Шишки под ногами 
(рассказ) 
1
Они были везде. 
В этом парке всего в нескольких километрах севернее Петербурга. 
Рядом со своими “хозяевами” - соснами. 
Леонид шел, опираясь на свою палку. Он уже привык к тому, что его правая нога -  побаливает. Месяца два назад он много выпил и попал в какую-то драку. В итоге, долго пролежал в больнице и вот - теперь с палочкой. А работать репетитором - стало труднее. 
Ну ничего. 
Если бы кто-то его увидел: так, среднего роста, коренастый, почти пятидесяти лет, одет неплохо, но и не богато, без яркости. Главное, что бросалось в глаза - его “хромание”, его палка.
Но никто ему почти не встречался. 
И хорошо. 
В этот июльский день - без облаков, с небольшим ветром, идущим от невидимого ему сейчас Залива, - он хотел быть один. Хотя он знал, что скоро к нему придет “она”. Но когда она там освободится - от того, чтобы проснуться, привести себя в порядок, ответить на все свои звонки или самой позвонить, неизвестно. 
Леонид - шел, опираясь на палку, - по песку. Смотрел на сосны. Залив был где-то справа, он шумел волнами, загороженный деревьями, он выйдет к нему, к берегу - чуть позднее. 
Он опустился и сел «пятой точкой» вниз... прямо на песок, покрытый травой и кустами черники. Подумал, что вставать с его ногой будет тяжело, ну и ладно. Лёгкий ветер гулял в соснах. Длинная мощный ствол “уходил” рядом с Леонидом вверх. Сосна немного покачивалась на ветру и скрипела. Вот такие сосны и любил Петр I. Но сейчас это не так уж важно. С нее на Леонида падали - мельчайшие ветки, от ее ствола пахло смолой, и ты как будто весь очищался этим ароматом. 
Шишки и правда были везде, а, поскольку он сидел на земле, - то и под его ногами. 
Он отложил палку - и взял одну крупную шишку.
Как приятно было ощущать ее плоть, ее запах. 
Шишка - была, и все. 
В отличие от нас, людей. 
Мы были,  но не смогли этим ограничиться. 
И в итоге, - там вот, за деревьями, - Финский залив, который заболочен, в нем мелко, и почти невозможно купаться. Так что наши слова о воде, о море - все это наши фантазии, начавшиеся здесь с Петра I. Лучше бы он не приходил? 
Эй, люди, эй, человек. 
Будь как шишка. 
Посмотри на нее.   
Какое это чудо - круглое, плотное. 
Это целый мир. 
Она сорвалась со своего дерева-хозяина. 
Так и нас, людей, - ветром бросает. 
Он все еще сидел на земле и слушал ветер в соснах, и смотрел на них.   
А потом - сделал совсем трудно для своего тела - лег на спину. Ууу...
Как он будет вставать? 
Он словно герой фильма или клипа. 
Ну и что. 
Некоторые шишки попали ему под спину и мешали, так что он аккуратно убрал их рукой. 
И, все-таки, - он добился  “аудиенции у неба”. 
Ничего, - ни внутри, ни из вне, - не мешало. 
Чего же он просил? 
Ничего.
Просто смотрел. 
Человек - параллелен небу. 
Небо и земля. 
Бог и человек. 
Почему этот четырехугольник? 
Он существует до этого вопроса и ответа на него. 
Леонид пришел сюда, - чтобы снова все это увидеть, и задать вопрос. 
Нам остаётся только это. 
Быть вопросом. 
Присутствовать. 
Говорить с Богом, с небом.
Быть землей. 
Говорить - и слушать. 
Говорить - и слушать. 
Касаться этой сосны.
Брать в руки шишку, покручивая ее в пальцах, ощущая смолистый запах, “уходить” в него, а потом - не бросать, а осторожно, как святыню, класть ее обратно на землю. 
Почему мы все вокруг засрали? 
И - почему мы все засрали в себе?
Так что сейчас мы должны восстанавливаться. 
Почему только сейчас, когда уже слишком поздно, мы поняли, увидели, заметили - этот четырёхугольник? 
Полчаса он лежал на земле. 
Полчаса? 
Вечность? 
Один миг? 

2

А потом - она пришла. Молодая женщина, лет на десять его младше. Соня. София. Красивая, хорошо одетая. 
Она сразу сказала: «зачем ты лежишь на земле?»
Она должны была сыграть свою роль, словно – в сценарии фильма.
Да что она понимает в отношениях неба и земли... Но она все “галдела”: что у него же травма, что он сам виноват, ведь он “почти алкоголик”. 
«“Галдит” громко, но любит», - думает мозг Леонида. 
Пройдет год и он решит: “галдит” громко - и не любит? “Галдит”, и значит, - не любит? 
Сонечка. София. Премудрость Божия. 
Леонид с ее помощью поднялся на ноги. И сразу почувствовал себя изгнанным.
Как же трудно было заглушить боль. Ну, не можешь же ты все время на ней лежать. Тебе и правда это немного вредно в твоем положении. Так чувствовал себя Адам после изгнания? 
Соня не только говорила, но у нее с собой был ещё телефон, он лежал в ее летней курке, полы которой немного шуршали на ветру. И этот телефон постоянно “журчал сообщениями”, или ей вообще кто-то звонил. Хорошо хоть - она сама в это утро их отдыха никому не звонила. Но и так было достаточно. 
Они нашли компромисс - вместо того, чтобы лежать на земле одному, они вышли к пляжу, на берег Залива. 
И сели на его берегу, что возвышался песочными “скалами”, метрах в пятидесяти от моря. Это было отличное место,  чтобы все видеть. Иногда между ними и морем проходили люди. 
Море шумело волнами. Давало глазам чувство свободы. Когда лежишь на земле и смотришь на небо, - о свободе не думаешь, но и несвободным себя, конечно, не чувствуешь. Это что-то другое. А когда видишь море, - то сразу хочется уплыть, или чтобы к тебе кто-то приехал. Этого и хотел Петр.   
Море было чудным. Но Леониду, всё-таки, не давала покоя мысль, - что оно как будто ненастоящее. “Использованное”. Да и будет ли оно здесь через сто лет? Макет моря. Кладбище, помойка моря.   
Сообщения в ее телефон все приходили. Леонид смотрел на ее красивое лицо - слегка покрашенное косметикой. Мое ли это лицо? Будет ли оно моим через месяц? Полгода?
Ускользание. 
Мужчина и женщина. 
Почему такая тяга и отталкивание?
Напряжение полюсов, проходящее сквозь века... От ее и его предков, через детство, через слова и образы, через фильмы и музыку, через книги, через слова молитв.   
Пропасть, - в которой сходятся две бездны. 
Без которой мы, всё-таки, не можем. 
Как небо и земля не могут друг без друга. 
И снова - ускользание ее лица. 
• Ты со мной, Соня?
• С тобой. 
Она понимает, о чем он говорит. Она обещала ему не брать на прогулку телефон, как он не брал свой (он свой - поскольку в эту неделю вынужденного отдыха не работал). Да, она понимает, о чем он говорит. Ну а он разве не обещал ей когда-то не “пить”, и в итоге, - он сейчас ходит с палкой как гребаный Гэндальф? 
Она говорит, что с ним, а телефон работает. 
Все, сейчас поползет обратно на землю. 
Наконец, она убрала свой “гаджет”. 
И обнимает его. 
Он ставит палку в сторону, и кладёт ей голову на бедра, ближе к их основанию. Слыша, как поскрипывает ткань ее джинсов, “уходя”, погружаясь в этот звук. 
Она касается ладонью его лба, словно забирая его мысли. 
Они видят море. 
Тепло, близость ее ладони, - это сильнее, чем земля.
Но она - и есть сама земля. 
 
Он смотрит на мелкие барашки волн. 
На полчаса засыпает. 
Телефон Сони молчит. 
Земля навевает ему сны. 
Пока земля навевает человеку сны - он существует. 

 
 
 
   
 
 
 
 
 









14 ноября 2023 года, 
Петербург 





 
 
Ребенок и удивление 
(рассказ) 
 1

В эти первые дни сентября семилетнего Диму, - в первый раз пошедшего в школу - встречали то мама, то папа. Мама, конечно, чаще. Дима был красивым русским мальчиком, с узким лицом и большими глазами. 
Диме нужно было адаптироваться к школе. То, что раньше - до похода в нее - виделось чем-то интересным, из мира  взрослых – вдруг оказалось “травматичным”. Учителя с их требованиями вместо воспитателей. Много мальчиков, с которым нужно налаживать отношения, еще - и девочки. Все это “крутилось” в его душе клубком.
Мать приезжала на машине. Как же любил ее. Папу тоже, но по-другому. Как она была нужна ему, особенно в эти дни. Ей было тридцать пять, худая, хорошо себя держащая, со смартфоном в руках на “перевес”... Ее звали Мария. Да, для Димы она жила  в своем мире - мире машины и телефона, между которыми была - “магическая связь”. В телефоне была навигация, его нужно было все время заряжать, на его звонки и сообщения нужно было реагировать. Пим... пим... Так что мама очень часто писала или говорила по громкой связи. Тогда он был совсем маленьким, - и ему это все казалось “волшебством” (с годами он и сам это будет делать, сам станет “волшебником”). Телефон и сообщения - были связаны с тем, что Мария работала, и с тем, что у них был еще один ребенок...   
Дима любил мать. Но каждый раз ему нужно было “врываться” в это «автомобильно-телефонное» пространство. Хотя Мария никогда от них в нем не закрывалась, но у нее там была своя жизнь. Мария их туда пускала, - особенно когда они все были молоды, а дети - маленькими. Потом - дети вырастут, и у каждого будет свой телефон, и свой мир за ним.   
Мария его обнимает, от нее пахнет духами. Вот он, мир его мамы - яркий, светящийся салон автомобиля, сообщения в телефоне, и ее голос, - всегда открытый, всегда выслушивающий. 
 - Ну как ты?
Она знает, что ему сейчас тяжело.
• Ничего. 
Они едут из школы домой.
Ей звонят, но она не отвечает!
Не отвечает - ради него.
Говорит: 
• Может, заедем в кафе? 
Это с ее стороны, - “беспроигрышный вариант”. Власти пригорода Петербурга, в котором они жили, - сделали в центре их поселка отличное место. По дорогое от школы слева - маленькое озеро и каменная набережная, справа - торговый центр и кафе. Можно фотографироваться и гулять, тем более пока не ноябрь на дворе. 
Они идут с мамой в кафе!   
• Знаешь, я хочу, чтобы ты мне рассказывал, - что у тебя происходит в школе. Мы с папой всегда тебя выслушаем. Ясно?
• Да, ясно, спасибо.   
• И еще - я сейчас позвоню одному человеку и спрошу - насчет психолога. Я отвезу тебя к нему, и он нам поможет с тем, чтобы тебе было легче.
Так она реагировала на все: надо кому-то позвонить и куда-то поехать. Дима подумал о том, что “психолог” - это незнакомый дядя, с которым ему нужно будет разговаривать. Один незнакомый будет успокаивать его от других незнакомых. Весь их взрослый мир - населён незнакомыми, чужими?      
Ладно, это будет потом, а сейчас... Вкусное мороженое в кафе. “Вкусная” мама, “вкусная” машина. Выходя из кафе, она его, конечно, фотографирует и “выкладывает” в сети, горделиво посылает по “ватсапу” родственникам и знакомым. Сеть для Димы - это мир, в который “уходят” взрослые, он крайне важен для них. Я очень люблю тебя, мама. С твоим запахом духов и голосом, всегда готовым ответить на звонок в телефоне. 

2

В другой раз в этом сентябре его встречал отец. Григорий. Он был чуть старше Марии. Машину он не водил, потому что у него было плохое зрение. Он работал в “системе образования”. Запах Григория: одеколон и табачный дым, а ещё - запах коньяка или пива. Худой, красивый. День знаний на его работе, конечно, отмечался очень “широко”... Сегодня он не пил, но у него было легкое похмелье, и он будет пить завтра. 
Они шли вместе - держась за руку. Вокруг - тоже много школьников с родителями. Григорий посматривал на старшеклассниц и улыбался. Школа находилась  на возвышении, спуск с нее к озеру, к набережной - был и правда очень красивым, живописным, особенно летом или сейчас, в сентябре. Дыхание замирало от вида желтых листьев, которыми “стреляли” им под ноги деревья, словно желая на них напасть...   
Как хорошо - просто идти и держать сына за руку.   
Дима чувствовал то же самое. Да, отец не может водить, от него пахнет дымом и “пивом”, но сын все равно его любит. Дым, - впрочем, именно сейчас он не курил, - покрывал его каким-то “туманом”. Отец всегда скажет ему что-то такое, чего никогда не скажет мать, или другие, Дима даже не знает, что. И посмотрит своими большими глазами. В этом взгляде, в этих глазах - сын готов жить. 
Как хорошо, что у него есть и мама, и папа. 
• Ну что... Как ты?
Григорий не просто знал “педагогику”, но и сам вел по ней семинары. Так что он понимал, что происходит с его сыном, и что ему нужно помочь.
• Я - ничего. 
Они спустились с пригорка, прошли мимо озера и приблизились к торговому центру - там, куда Дима и мама ходили в кафе. А они с отцом просто сели на стулья на улице, чтобы потом пойти к остановке. Можно было и в кафе, но Григорию хотелось побыть с сыном наедине. Рядом была башня с часами, напротив через дорогу,  - церковь. Григорий поднялся и закурил от волнения. Отводя дым в сторону, но глядя в лицо сына. 
• Знаешь, в тебе всегда было удивление. 
Григорий подумал: «в каждом ребенка есть удивление. И еще: Платон говорил, что философия начинается с удивления».   
• Удивление? - не понял сын.   
• Ты на все смотришь такими огромными глазами. Спрашиваешь - с огромным любопытством. Да и дело не только в этом, а вообще. 
Дима пытался понять, вслушаться. 
Как мне ему это донести? Педагогика учила это, но насколько эффективно - неизвестно. 
• И знаешь, вот ты пошёл в школу...   
• Мхм. 
• Это все нужно, - «как легко я это сказал», - но не забывай там это свое удивление. Понимаешь? 
Дима неопределённо кивнул. 
• Удивления в тебе будет все меньше. Твоей души будет все меньше. 
Дима был так тронут, что отец объясняет, хочет донести. Это было - важнее, чем сами по себе слова. Уж по крайней мере, он их запомнит.   
• Да, школа -  это неизбежно. Тебе нужно дружить с мальчиками, знакомиться с девушками, получать знания.
Такие же слова, - в учебных программах, - Григорий прочел немало. Он сам потерял в этом свою душу и удивление. 
Бросил окурок в урну... И закурил новую сигарету.   
• Пойми, что,  - дым окружал его легким туманом, как я люблю тебя, папа, - вот, ты будешь учиться, потом в институте, потом тоже женишься, - как мы с мамой. И родишь, наверное, кого-то. Просто - не будь автоматом. Повторяй себе - кто я такой? Что я здесь делаю? Что за люди меня окружают? Думай. У нас есть зеркала... Есть такие люди, которые живут ради своего вида в зеркале. Особенно - женщины, - Он улыбнулся, намекая на маму, -  и они теряют себя в этом виде. Но есть и другое зеркало... Зеркало твоей мысли. Бог дал нам душу - и мы перед ним ответим за нее. Были ли мы живыми? Ответим не перед друзьями, и даже не перед мамой и папой. А перед ним и перед собой. Как бы тебе ни было хорошо или плохо, - задавай себе этот вопрос о своей душе. Сколько у тебя осталось удивления. Жив ли ты. Решай это сам. Одна и та же работа - может сначала помочь тебе, а потом - губить. Одна и та же семья, твои домашние, - он вздрогнул, - может сначала помочь тебе, а потом... Все что угодно может отнимать: люди с их ожиданиями, деньги, государство. И еще - экран телефона и компьютера. 
• Спасибо, папа... Я запомню. 
Там, на небе, Бог все это видит и слушает... он - свидетель их разговора. 
• Ладно, Дима, пойдем на автобус уже. 
Почему в жизни везде - великая раздвоенность? Что теперь - сыну в школу не ходить? Не дружить, не влюбляться в девочек? Но вся эта “мордующая” педагогика... Которая видит в человеке объект, цифру, статистику, инструкцию. Она может говорить о том, что ребенок должен быть в центре внимания, и выпускает инструкции, как его любить...
Раздвоенность, - и в семье тоже. Мария все больше живёт своей «автомобильно-телефонно-жизнью», а Григорий ей «параллелен». Но у них еще  совсем не взрослые дети.   
Как хорошо вдвоем идти к остановке. Снова крепко держась за руки. Создавая в этом мире “центр притяжения”, ось, вокруг которой формируются потоки жизни, любви. Касаясь ладони сына, - противостоять раздвоенности.   
А потом - садиться в автобус... Дома - Мария и дочка Лена, и вкусный ужин на кухне. Взрослые поднимают бокалы за День знаний, за праздник Григория, с которым все его поздравляют. Мария с мягким упреком говорит, что он много пьет на своих конференциях. Григорий курит после еды, когда дети идут спать. Обнимает ее, целует.. Счастье - разливается по их небольшой квартире, “завоёвывает” ее невидимым светом. 


3
Через десять лет они с Григорием разведутся. Не в последнюю очередь - из-за его “алкоголизма”, с помощью которого он, видимо, хотел сохранить в себе состояние удивления. 
А что Дима? 
Помнит ли он тот разговор с отцом?
Да, помнит. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 











 
16 ноября 2023 года, 
Петербург   
 
 
 
 
Пространство сна
(рассказ)

1 
Лариса засыпала. Она думала: «а ведь все в моем доме сейчас это делают, “отрубаются”. Да, люди в одно время работают и в одно время спят». Но сейчас ей было не до этих тонких мыслей. Главное - заснуть. Завтра - снова рано вставать на работу.   
На дворе стояла весна. Ларисе было тридцать, работала она в турфирме - самым простым секретарём-переписчиком. Офис располагался в торговом центре. Жила одна в небольшой квартире, иногда к ней приходила мама. Хорошо еще хоть, что офис был недалеко от дома, можно было доехать на автобусе. 
Весна ее почти не трогала. Ее “трогало” - начальство, которое все больше требовало от них, секретарей. Как раз весной клиенты “пробуждаются” от спички. Еще и клиенты эти - капризные, или вообще ругаются матом, или не знают, чего хотят, или - нищие, но собираются куда-то ехать. Сама Лариса, впрочем, тоже не имела большого дохода. 
Вот так она и жила - захваченная чьей-то чужой волей - сезонными колебаниями клиентских настроений, начальниками, большими и маленькими. 
Сон - был единственным прибежищем. 
Местом, где она могла не работать.
Не видеть людей. 
Однако потом с ее снами произошло изменение. 
Еще в феврале ей снились обычные образы, - а часто и вообще ничего не снилось. Если и был сон, - то это были либо мама и папа,  либо - красивые мужчины, голливудские звезды. Но сны эти были редкими и совсем не запоминающимися.   
Уже в марте ситуация меняется. Она видит сны каждую ночь. И сны эти - не такие, как раньше. Лариса, - когда просыпается и работает, – вроде бы не помнит о них. Но в душе они, все-таки, хранятся, в не самом глубоком ее “слое”, влияют, живут...   
Итак, она - в каком-то выжженном пространстве. В пустыне? Все сухо. Воды нету. И перед ней - памятники, серо-коричневого цвета. Это либо развалины, либо стелы. 
Такой сон, в разных вариантах, снился ей в этом марте часто. 
Лариса неосознанно привыкла: с утра кофе и завтрак, днем работа, редкие звонки подруг и родственников, а ночью - она в пустыне. Среди развилин? Может, это - египетские пирамиды? 
Кстати, в жизни она их не видела, и вообще, работая в турфирме, - сама она никуда еще не ездила. Просто было неинтересно. Возможно, она боялась, что не сможет отвлечься от той рекламы, которой их фирма - и она сама, - “давила” на клиентов. От этих слоганов, от рекламных акций, от их видеороликов и “густых” фото-образов, изображающих улыбающихся клиентов в путешествиях, – ее уже тошнило.   
Каждую ночь в этом марте - она в пустыне, среди развалин. 
В другой раз она видит иной вариант этого сна: пустыня и уже не развилины и стелы, - а нечто, очень похожее на могильную плиту. «Что это значит?» - думает она во сне. И уже в следующий “заход”: «это что, моя?» 
Так она ходит туда каждую ночь и просыпается, ходит каждую ночь, и просыпается. 
Но - на этой плите ничего не написано. 
Однажды - она видит там свою мать. Которую она очень любила, но у них были сложные отношения. 
Мать стоит рядом с плитой. 
И кричит на Ларису. 
Этот крик – как будто «втягивает» в себя всю Ларису... Она чувствует себя как в детстве, когда ее мать - причем чаще, чем отец, - повышала на нее голос. И как будто снова переживает это. 
Иногда и сегодня мать на нее кричит, - в реальности, а не в сновидении, - но не так, как в детстве, силы уже не те. Она говорит, что Лариса - неудачница, что она в тридцать лет не вышла замуж и не родила. Но та мать во сне, - кричит намного сильнее, эмоциональнее, при этом - Лариса не может разобрать ее слов, за что именно она ее там “честит”. Но все равно Ларису пробирает намного больше, чем в обычной жизни, пробирает - сопоставимо со временами детства. 
Однако больше мама во сне не появлялась. Лариса так же “ходит” в эту пустыню и - к могильной плите. 
И вдруг она понимает, - во сне, - что не нужно от этого бежать. Ни от пустыни. Ни от могилы. Ни от смерти. Ни от матери (впрочем, ее она там больше не видела). 
Напишется ли когда-нибудь на той плите ее имя? Может, даже дата смерти?
Пусть. 
Да, ей там жарко, одиноко, но она не будет бежать из него. 
И вот так она ходила “туда”. «Привыкала». 

2

А потом - в начале апреля - ей пришел совсем другой сон. 
Которого она неосознанно ждала, но терпела то, что было. 
Вместо пустыни и “могилы”, она увидела иное.
Это нечто - одновременно было видным глазам и слышно ушам, и еще - нюху. Источник воды, ручей... который, в то же время, издавал благоухание и был - музыкой. Чем-то напоминающей Баха. Огромное облако чистого пара и воды, - издающее музыку. Это можно было видеть и слышать, и пить, и вдыхать, - бесконечно. И только у нее, Ларисы, это есть, думала она во сне. Только у нее было - сокровище. 
Вот что ей “пришло” - после пустыни и “могилы”. 
И у нее это было каждую ночь до лета. 
Она не осознавала воздействия этого сна, но все видели - и на работе, и ее мама и папа, - что она стала чувствовать себя лучше, как будто она сходила в дорогой спа-салон. 
На работе она была спокойной, меньше раздражали клиенты. Хотя ведь было лето - самый горячий сезон. Но - она чувствовала внутри источник, озеро, играющее музыку, известную только ей. 
Просыпаясь, она дико боялась одного, - что забудет эту мелодию. Она имела замкнутую на себя “траекторию”, в которой конец возвращался к началу, омега - к альфе. Но потом - Лариса вообще все забывала, а ночью все повторялось - она слышала мелодию, вдыхала благоухания, пила воду - и снова боялась забыть. Как будто - если она исчезнет у нее во сне, то мелодии вообще  не будет в этом мире.   
В июне ее сон изменился. Он не исчез, но в нем кое-что добавилось. 
Это были - голоса. 
Сначала они еле отделялись от голоса-журчания самого источника, от той самой мелодии, но потом - через несколько ночей - они “эволюционировали” и уже были четко слышны.   
Это были голоса - людей. 
Их было, - кажется, - человек пять. 
Трое женщин и двое мужчин. 
Главное, что их всех отличало, они все говорили спокойно, уверенно. 
Что Лариса слышала - в своей дневной жизни? Напряженные голоса начальников, требовательные голоса клиентов, глупости и грубости сотрудников, а в телевизоре - передачи  о политике - тоже с очень напряженным голосами. 
А во сне поражало именно то, как они были спокойны. 
И ее, Ларисин, голос - раздавался среди них. 
И он тоже был тихим, но уверенным. 
Потому что рядом пел-журчал - источник, раздавалась мелодия. И они все были ее порождениями, существовали “вокруг” нее. 
Они были этой мелодией. Их сознание и речь - были инструментом в ее руках, звучали ею. 
Теперь Лариса была уверена, что она не одна слышит ее. И значит, - мелодия не исчезнет из этого мира. 
О чем они говорили? 
Обо всем и ни о чем. 
Главное - это само общение. Скажи ей кто-нибудь, - что во сне она с кем-то регулярно говорит, и ей от этого хорошо - как бы она отреагировала?   
Как еще строилось их общение? Если в бодрствовании этот режим - по сути, - делал ее подчиненной иному “полюсу” - типа матери в детстве, или начальнику сегодня, - а как гражданин страны она подчинялась «полюсу» государству с его давлением, с его “пропагандой”, - то здесь все было по-другому. 
Во сне она обменивается опытом, радостью с этими людьми. 
Но этот опыт и сами их лица, и слова - был преображён мелодией.   
Три женщины. Одна из них - старше ее, другая ее возраста, третья - младше. Всем им было о чем говорить, чему посмеяться. 
Двое мужчин. Один больше был похож по возрасту и характеру на ее отца, другой был молодым, только на год страше ее. Когда она говорила с ним, - то сердце в груди ухало. Они были уверены, что через них двоих - мелодия играет особый вариант своей “траектории”.   
И все это  у них было - одновременно с общением со всеми. 
Так она “проспала” все лето и осень - до ноября. А клиентов, между тем, было много, но это ее не пугало, ведь у нее внутри была мелодия. 
А вот  в ноябре со сном что-то случилось. Ну а в реальности - еще и сам ноябрь случился. Холодный, ветреный, пасмурный, - в их северном городе. 
Что все противопоставляют такому? Кто - алкоголь, кто - близких людей. У Ларисы не было ни того, ни другого. Летом и ранней осенью у нее был источник, мелодия, но в последние две недели - она ничего не слышала, и не слышала тех людей, с которыми она там общалась. Было очень тяжело. Она ощущала себя  чужой и пустой, не принадлежала себе. 
Самое обидное, что эти переживания было у нее в душе, а не в сознании. 
Мать и коллеги по работе заметили, как она в ноябре изменилась, по сравнению с тем, что было летом, - стала пассивной, не могла сосредоточиться. 
 
3

На третью неделю - она сидела в офисе, что располагался в торговом центре. Заполняла в компьютере документ. В офисе был еще один сотрудник и один клиент. Лариса печатала - и постоянно ошибалась, ругая себя за это. 
И вдруг - вошли пять человек. Лариса смотрела на них. Это была очень необычная компания. Трое женщин и двое мужчин. Все было - “оттуда”, из ее сна. Невозможно поверить. На них были куртки, от них умеренно пахло одеколоном и духами. Старшая женщина посмотрела на нее и сказала: 
• Можно нам путёвки в Египет?
• Можно, - автоматом ответила Лариса.
И потом, - под воздействием их взглядов и ее голоса, - она взяла свою куртку в руки и сказала коллеге:
• Я выйду ненадолго.
• Ага. 
Там, на улице, - поняла Лариса, - должно что-то быть, раз они ведут ее туда. Нужно ли ей надевать крутку - ведь на улице сильный ветер, холодно? 
Однако,  когда она шла с ними по коридору к выходу из торгового центра, - то услышала что-то непонятное. Эта была - ее мелодия. Она слушала и не верила. Оглядывалась на своих гостей, и просто на прохожих. Обычно – на улице от торгового центра и внутри него раздаётся что-то легкое, услужливое, проникающее в тебя - и завоевывающее, просто потому, что кому-то хочется, чтобы ты заплатил. А здесь... То, что могли породить все динамики и все авторы мира - не могло сравниться. Эта мелодия звучала как Бог. Как ты, Лара. Как явившийся смысл. То, что говорилось в тишине, шепотом. То, что думалось и не могло высказываться вслух, – потому что не было подходящего слова. 
Выйдя наружу, она увидела - вместо ноября и улицы - огромное облако чистого пара и воды, в котором тек-звучал источник. Было очень тепло, - и она не стала надевать куртку. Вокруг источника - гуляли люди, громко смеялись  дети. Старики сидели в креслах. 
Лариса - посмотрела на молодого мужчину - который был в компании тех людей, что пришел к ней в офис.
Улыбнулась ему. 
• Как тебя зовут?
• Кирилл.
 
 
 
 
 
 










17 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Как все начиналось 
(миниатюра)
 
Можем ли мы - нашими словами, мыслями “добраться” до туда, коснуться начала? 
 
Та-а-а-к. 
Мотаем. 
Столетия, тысячелетия. 
Тысячелетия. 
Стоп. 
 
Ничего нет. 
Нет еще меня.   
Нет нашего мира. 
Небытие. 
Есть только - он. 
Его дыхание. 
Его Любящий Взгляд. 
Этот взгляд - и дает перспективу. 
В которой - творится наш мир и мы, люди. 
И вот. 
Небо и земля.   
Зачем они создаются, зачем они есть? 
Они есть - для человека. 
Чтобы он - ходил по земле. 
Чтобы он смотрел и любил небо. 
Создаются первые звезды. 
Солнце, - для света днем, и луна, – для света ночью. 
Адам и Ева, и далее. 
И вот он, - современный человек, потомок Адама и Евы, - лежит ночью на диване. Это существо, которое засыпает под звуки телевизора из соседней комнаты. И больше с ним в жизни ничего не происходит. Но он не может, правда, в данный момент заснуть. 
Потому что он хочет “мотать” мыслью назад - к началу.
И вот он “отмотал”. 
Ему важно проникнуть, - что там было. 
Увидеть этот Любящий Взгляд, попытаться ответить на него, говорить с ним. Ответить на него - то есть, тоже глядеть. 
И этими взглядами, - говорить.   
Людей на планете слишком много. 
И они настолько грубы, равнодушны, настолько все засрали – снаружи и внутри.
Что очень многие - уже и не верят в Любящий Взгляд. 
В то, что он все начал. 
И правда - так легче.
Без “балласта” твоей любви. 
Мир появился сам собой. Образовалась вселенная, галактики, солнце и земля, на ней люди, и они - высший вид.
Все испортили, не оправдали надежд “эволюции”. И будут сметены природой, или сами себя уничтожат.   
Был человек - были его победы. Потом начались проблемы, все больше и больше. И - хлоп. 
Чего стоит человек, чего стоит каждый из нас, если нет Любящего Взгляда.   
Человек - это статистика. Его слишком много. И его должно быть меньше. Возможно, он и совсем исчезнет. 
Часто мы все так и думаем. 
Так проще, менее “затратно” для души и  “нервной системы”. 
Но с другой стороны, человек двадцать первого века - засыпает под звуки телевизора - в своем “тесном мозгу”, стараясь не думать о том, что он - один из миллиарда таких же. Потому что иначе можно...   
И все, что он может, - тосковать о первом утре творения, о первом  вздохе творения. 
Тоскует - о начале.   
Он сам хочет начаться.
Сам хочет начать. 
Придет ли Любящий Взгляд снова?
Явится ли? 
Скажет ли: я здесь? 
Вот тогда...
То, что имело начало, - придёт к концу. 
И все, что было живым, - восстанет из сырой земли и отряхнется.   
Обретет свой последний окончательный смысл-улыбку. 
 
 
 
 
 
 









18 ноября 2023 года,
Петербург 
 
 
Механизмы небытия 
(рассказ) 
1
Давыдов и Антон проходили по залам этого относительно дорогого, любимого молодежью, известного в городе ресторана, который славился своими суши. Вечер субботы, окраинный район мегаполиса. Картина для них была привычной, “за” ней сюда и шли. 
Светлые, просторные залы, громкая музыка, расступающиеся перед тобой официанты, посетителей много.  Ты проходишь один зал, другой - в поисках места чуть более тихого и где меньше “народу”. В конце, в кальянной, - именно так и  есть, при том, что кальян там еще не курили. 
Минуту назад они были на улице, выходили из машины, и там была осенняя холодная полутьма. Ты как будто не существовал, а полу-существовал: холодно и темно, и тебя не видно, и ты не видишь.
А здесь - сразу искусственный свет и люди, музыка. 
Все это как будто давало тебе бытие. Люди и глаза, люди и глаза, “заколдованный круг” взаимного внимания, возбуждения. 
Да, как правило, это все молодежь. 
Они видели Давыдова и Антона, и снисходительно думали: ну вот, “пенсионеры” идут, хотя им было по сорок лет. Два старых друга, для своего возраста хорошо следящих за собой, так же и одетые. Иначе зачем идти в этот ресторан, проще вообще домой? Они ездили сейчас в Петергоф, чтобы погулять, выпить вина, и вот - усталые, зашли сюда поесть и еще выпить пива. 
А бессознательно - “зарядиться”? 
Этими глазами, энергией, пусть некоторые и посматривали на них презрительно - мол, что ты к нам лезешь? 
Но как же велик был соблазн. Как же в глубине души они хотели “заслужить”. 
Давыдов и Антон ели принесенные суши, потягивали пиво из высоких бокалов, и говорили о Петре I. Это какая-то полная “буржуазия”. Да, вот это слово еще здесь может появиться для описания. На улице - тьма и «алкаши», “Россия”, а здесь - свет и достаток, “Европа”. Так же думала и молодежь. 
Антон говорил, что Петр правильно основал здесь столицу, иначе не было бы ни Петергофа, ни дворцов, ни соборов.   
Давыдов вяло спорил: Петербург был слишком удаленной от основной части страны столицей, все “перекосилось”, поэтому и продолжалось это не долго. Можно было основать город и порт, но не давать статус. Они знали, что Давыдов был прав. Но если там, в Петергофе, - эти споры имели реальный смысл, то здесь, в этом ресторане, их слова повисали в воздухе, главное было совсем в другом. 
В глазах этих сидевших везде молодых людей, девушек и парней, в их крови, в их молодых телах, в жертву которым - Давыдов и Антон и принесли себя. Нельзя потерять это внимание, индульгенцию - чем-то неосторожным, звуком или жестом, неуместной улыбкой. Все неуместное надо исключить. Что именно неуместно - чувствовалось на лету, мгновенно. 
Им так не хотелось идти по домам. Где Давыдова ждала, пусть и дорого обставленная,  но одинокая квартира, а Антона - “двушка” с женой и ребёнком. 
И вдруг... в этом блаженном“купании” в молодых глазах и жизнях, когда им обоим было тоскливо и хорошо, тоскливо и хорошо, и музыка играет, пусть она и раздается для них приглушённо... Давыдов чувствует, что у него в правой руке - что-то появилось. Да что это может быть такое? Обычно у него в этой руке сигарета, зажигалка, или,  конечно, телефон. А тут... какой-то прибор. На нем было написано: “бытие-метр”. Он был очень похож на ручной металлоискатель у охранников, - “сигналящий” противным звуком. Но только на нем, видимо, - замерялось что-то другое. Да что? Бытие, что ли? Что это значит? На приборе было табло с цифрами, сейчас оно не горело. Видимо, прибор нужно было к кому-то поднести - и тогда он даст “показания”. 
Что же это такое... Давыдов, - улыбаясь и не веря, - поднес прибор в груди Антона. Тот смотрел на то, что делал его друг, - почему-то без удивления. В его глазах была обречённость. 
“Бытие-метр” активировался, правда - без противного звука, но табло загорелось и показало:  красный цвет и минус один. Видимо, это значит, - подумали оба, - что все у Антона фигово? Бытие - минус один? 
Давыдов поднялся со своего места. Он чувствовал себя с этим прибором - совсем по-другому. Он не искатель их глаз и внимания, дрожащий за каждый его кусочек, боящийся его потерять. Нет, он - судья. И он творит суд. Кем он назначен? … Но как бы то ни было, - он с «бытие-метром» на перевес подходил к этим людям, которые раньше были божествами, а теперь - погасли. 
Он приблизился к столу, где сидели две молодые девушки, красивые и стильно одетые, и еще - так же красиво и стильно одетый парень, иногда он привлекал к себе даже больше внимания, чем они. Давыдов весь вечер посматривал на девушек, а они в ответ словно говорили: мы не против, смотри на нас, ты ведь еще не старый, еще не в могиле. 
Сейчас этой магии не было. 
Давыдов спокойно сказал: 
• О чем вы говорили весь вечер?
Те пожали плечами. Одна из девушке ответила:
• О том, какой телефон лучше купить. 
Давыдов кивнул и приложил свой прибор. Тот показал: красный цвет, минус один, минус два, минус три. 
У других столов на его вопрос отвечали: 
• Мы говорили, как Нина обставила свою новую студию. 
Минус один, два, три. 
Попалась даже женщина лет шестидесяти, говорившая со своим мужем про то, какие  они за всю свою жизнь использовали стиральные порошки, и какой был лучше. Так они сами себя осудили. 
Антон - ходил вместе с ним. Хмурился: вот тебе и субботний вечер в хорошем стильном ресторане... Давыдов сказал, как будто думал внутри себя, а не вслух: 
• На весах - они все ничего не весят, ноль, и даже меньше, минус. 
Официанты думали и говорили о чаевых, тоже - “красная зона”.   
Наконец, Антон сказал: 
• Давай я приложу к тебе. 
Давыдов кивнул. Да, это было логично. Он и сам об этом думал. Но - страшно. Давыдов заставил себя отдать другу прибор. В его груди “заурчало” сердце, вся его жизнь теперь будет судиться. Антон поднес прибор к его плечу, и потом - отвел его в сторону так, чтобы им обоим было видно. Зеленый... Уф... Им обоим стало легче, что в зале нашелся  хоть один такой человек. Хотя Антон и завидовал ему, но все же он был рад. Значит, наш мир не совсем пропащий. При этом,  показатель все равно был слабым, “смешным” - ноль целых одна сотая... Они подумали: “а судьи кто?” 
Давыдов взял у друга прибор. Надо искать дальше.   
Вдруг в зал вошел мальчик лет девяти. Друзья улыбнулись. Дети, ребенок.  Давыдов нетерпеливо, дрожащими руками, - поднес к груди мальчика прибор. Красный... минус три... А потом тот извлек из-за своей спины правую руку... в ней была электронная сигарета.   
Им стало так жутко за людей. Эти весы - убьют нас. Живого места не оставят. И так нам и надо. 
Все - ноль, небытие. Когда произойдет катастрофа, небытие получит еще больше пустоты и будет этим довольно...   

2

«Может, бросить уже этот прибор?» - подумал Давыдов, со слезами на глазах блуждая по залу. Антон ушел домой, потому что иначе ему досталось бы от жены, хотя на самом деле он просто боялся (кстати, проверить бы ее по прибору, наверняка будет красный... а ты сам-то...)   
Молодые смотрели на него каменными лицами. Готовые к суду, готовые “свидетельствовать”, “удостоверять” свою пустоту. 
И вдруг Давыдов увидел двух девушек и что-то почувствовал. Насколько он понял, это были две сестры: они были похожи друг на друга. Обе красивые блондинки, но, все-таки, одетые и выглядящие “спокойно”, без “крика”. Их лица, - в отличие  от других, - не были “каменными”, они просто по-человечески улыбались. 
Давыдов поднес прибор к одной - зеленый... плюс один... Блин, это больше, чем у него. А другая - зеленый... плюс три... 
Вот они, люди. 
• О чем вы говорили? – заинтересованно спросил Давыдов. 
• Мы молчали, - ответила одна из сестер. 
И снова улыбнулась. 
Давыдов перенёс к ним свою куртку. 
«Бытие-метр» он оставил на столе и больше его не трогал. 
Сел к ним - улыбаться и молчать вместе с ними. 
 
Посетители в зале... продолжили говорить, слушать музыку, и смотреть друг на друга. 
 
 
 
 
 
 
 



 
 
19 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

























Локация его жизни 
(рассказ) 

1
 
Не так уж важно, почему Звездинский оказался на этой одинокой деревенской дороге. 
Он возвращался из магазина. 
В дом, где они жили с женой и дочкой. 
Который они снимали в этом жарком августе. 
Он смотрел вокруг, - на дорогу, на поле с кочанами капусты, на чистое небо без облаков, слушал кузнечиков, - и думал.
Вот она, его локация.
Он здесь и сейчас. 
Что еще - в его жизни?
Жена Вера, отношения с которой, - через двадцать лет брака, - становились все более запутанными. 
Дочь Ксения, - которой уже двадцать два, - красавица, и именно она привезла их сюда на своей машине. Она радует отца, но и “достает” их своими капризами. 
Еще - соседи здесь, в деревне. Правда, их немного, потому что и деревня-то небольшая. Молодые уехали, видимо. 
Соседи кричат и пьют водку. 
Они “патриоты”. 
Потому что книг не читают.
Вместо этого  они смотрят телевизор. 
Нередко и сам Звездинский пьет с ними. 
Так что отношения сложные. 
А что еще? 
В этой его локации? 
А еще - огромный лес, совсем рядом. 
Ты просыпаешься утром, пьёшь чай, куришь, поет единственный в деревне петух, а лес - уже здесь. 
Ждет тебя.
И Звездинский почти каждый день в него уходил, даже не осознавая, как и зачем. Тянуло. Лес сам его в себя поглощал. 
“Обычный” лес русской равнины - их село находилось недалеко от Бологого.    
Мощные березы, реже - сосны. 
Высокая, мешающая тебе ходить, - трава. 
Черника, земляника, иногда - клюква. 
Все это - жило своей жизнью. Росло, давало плоды, которые можно было осторожно срывать и есть, или - просто смотреть на них. 
Каждое утро он оказывался в лесу, ноги сами его несли. 
И он был так благодарен, что лес пускал к себе, в себя, в свою жизнь, в запах смолы и трав.
Так хотелось утонуть в этом мире и остаться. 
И каждый день - лес давал ему что-то новое. 
Он давал ему свою любовь. 
Жена Вера фотографировала лес в телефоне, и “выкладывала” в сеть как фото их отпуска, но это все не то... 
Был он в лесу и сегодня. 
Теперь, сходив в магазин, - постоянного здесь нет, это была машина, приезжавшая в соседнее село, - он возвращался в их дом. 
В его сумке-авоське были хлеб, колбаса, бутылка кваса. Ремешки поскрипывали в его ладони, он перекладывал сумку из одной руки в другую. Этот скрип - было приятно слышать и чувствовать. 
Он шел и смотрел на поле, на дорогу, знал, что никого на ней не встретит. 
Что вокруг - пустота.
И красота. 
Вот так Господь все для нас сделал. 
Расстелил эту землю - как полотно, чтобы ходить. 
И свиток неба, чтобы смотреть.
И этот воздух, чтобы жадно им дышать. 
Локация Звездинского в жизни. 
Хорошо ему здесь?
Хорошо ему в его жизни?
Уютно?
Да. 
Он вдруг понял, что, несмотря на то, что ему пятьдесят, что у него проблемы с женой и  дочкой, и что соседи здесь тупые и пьяные, и хотят, чтобы и он, Звездинский, тоже стал таким же - все равно ему хорошо. 
Слава тебе, Боже. 
Во всем - твоя мудрость и красота твоего мира. 
И что еще нужно? 
Да ничего. 
Все будет хорошо. 
Они с Верой найдут в себе силы и будут жить дальше. Дождутся внуков. Ксения станет умнее и выйдет замуж. 
А мужики-соседи - ну что ж, Звездинский будет с ними спорить и пить. 
Такова судьба русских - в начале двадцать первого века. 
Везде - счастье. 
Все - хорошо. 
Счастья было так много, что оно - как будто его душило. 
Неуловимая струна бытия.
Звон. 
Тебе так хорошо, что от этого немного тоскливо.
Тебе так хорошо, что тебе немного тоскливо. 
Звездинский вдруг все понял, почувствовал. 
Он остановился, при том, что он и так шел медленно. 
А тут совсем встал. 
Отошел к обочине.
Положил в траву сумку. 
И лег на землю.
Развернувшись лицом к небу. 
Трава приняла его в свою жизнь, позволила ему примять себя.
Муравьи деловито заползали по нему, пусть и в небольшом количестве. 
Небо.
Небо. 
Небо. 
Подожди, постой. 
Тебя слишком много, небо. 
Ты слишком большое, слишком чистое. 
Для меня. 
Ты наступаешь, наступаешь.
Ты все ниже, ниже.
Ты как будто щекочешь меня.   
Его большое тело лежало. 
Всю жизнь - где-то ходило, думало, верило, разочаровывалось. 
Мое тело - мое счастье?   
Без него я не могу. 
Но - и моя тюрьма, капсула. 
Пусть мне в этой тюрьме и хорошо. 
Без этой тюрьмы - нету его жизни. 
Тело - это моя связь с людьми, с миром. 
Без него нету жены Веры, нету дочери Ксении. Нету тех мужиков, с которыми надо спорить  и пить водку. 
Нету кваса, и его вкуса. 
Нету сигарет и их запаха. 
Мое тело - это я. 
Неуловимая струна бытия. 
Звенит. 
Звенит. 
Звенит. 
И только развёрнутый свиток неба надо мной. 
И только развернутый свиток неба надо мной. 


2
Вдруг... к нему тихо приблизилась лошадь. 
Это что-то совсем невозможное.
Она была крупной и белой, от нее пахло чем-то живым, свежим. 
Опустила свою голову и осторожно обнюхивала его. 
Так приято было чувствовать - ее храп рядом, ее любопытство. 
А еще - огромные серые глаза. 
Звездинский отлично знал, что в их деревне ни у кого лошади не было. 
Она сказала ему: 
• Пойдем со мной. 
 - Куда?
• В страну лошадей. В ней живем только мы. Зализываем свои раны, которые от вас получили.
• Пойдем. Людей же там нету...   
 
Так Звездинской умирал. 
Так локация его жизни становилась локацией его смерти. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 










22 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Дети и апокалипсис 
(рассказ)   
1
 
• Ты уверен? - спросила Катя. 
Леша вместо ответа улыбнулся. 
Да кто они были, чтобы такое делать? 
Почти дети. Подростки. 
“Сидящие” в Петербурге, в данный момент - на Марсовом поле. 
Лето кончалось, август. 
Если ты сидишь там на скамейке, то ты окружен, с одной стороны, темно-красной вершиной Спаса-на-Крови, с другой - Летним садом, а еще с одной - Михайловским замком. Места радости и боли. Двух императоров здесь убили - совсем рядом, одного задушили, другого - взорвали. 
Все это как “всплывало” в их памяти каждый раз, когда они здесь ходили или - сидели на скамейке. 
Справа - поток машин в пробке на Лебяжьей канавке, которые медленно двигались. Недалеко - Вечный огонь. 
Катя и Леша - школьники, учащиеся девятого класса. Им по шестнадцать лет. 
Редкие прохожие в это время позднего утра - смотрят на них и любуются. 
Завидуя их юности и красоте. 
Катя - тонкая, в белом платье, - с длинными белоснежными волосами. 
Леша - в очках, его черные волосы - тоже длинные, пусть и меньше, чем у нее. Школа сначала была жестко против такой причёски, и все же - они смирились. 
Потому что Леша - был отличным учеником, по всем предметам. Особенно его интересовали - история, литература и информатика. 
Да, он был типичным “высоколобым мальчиком”. 
На его коленях - небольшой ноутбук белого цвета. 
Прохожие думали: вот оно, будущее, надежда человечества. Красивые парень и девушка... он с “лэптопом” на коленях. 
На самом деле, Леша держал его без особого “благоговения”. Телефон у него был в кармане, а у Кати ее смартфон - “вертелся”, как это обычно бывает у подростков, в руках. 
Но и в ее “отношении” к технике - если бы прохожие присмотрелись, - было что-то не до конца понятное. 
Она смотрела сейчас на экран своего телефона, - в котором ей приходили сообщения, - и как будто взвешивала его на каких-то весах.   
• Ты уверен? - снова спросила она. 
И снова вместо ответа Леша улыбнулся. Протянул к ней правую руку - и коснулся ее плеча. 
Ты мое маленькое божество. 
Не могу дышать без тебя, думать.
Без твоего белого платья, шеи.   
Ты явилась мне - оттуда, сверху.
Я это знаю. 
И знаю: то, что мы вместе с тобой задумали, - и называется любовь. 
Такой, какой она к нам пришла. 
Конечно, он не был до конца уверен. Но он должен был это сделать. 
Леша “углубился” в ноутбук.
Со стороны могло показаться, что он искал важную информацию - заказывал что-то серьезное, или смотрел “криптобиржу”. 
Его пальцы - привычно, легко бежали по клавиатуре. Пальцы подростка и клавиатура - настолько уже соединились, почти слились воедино. Пусть Лешу и интересовали в сети не только игры.   
Он долго, минут сорок возился (на самом деле, это был итог большой работы). 
Но Катя - не капризничала, ждала. Иногда она клала ему на плечо руку, он молча улыбался и опять «бегал» пальцами по клавишам. 
Наконец, - захлопнул. 
• Все? 
• Все. 
Как легко, - подумали оба. 
Вот так, сидя в “жопе мира”, - взять и отключить весь сигал на планете, который подает телеизображение, а также сигнал интернета. 
В этой точке времени и пространства - 11 августа 2023 года, на Марсовом поле, - они все остановили. 
Сначала они вообще хотели отключить электричество, но потом поняли, что это слишком. “Электрического самоубийства” Земле они не устроили. Но устроили - теле- и интернет-самоубийство.

2
 
Почему? 
Для них это было так очевидно. 
Тот, кто послал им эту любовь - дал вместе с ней “особое сообщение”. 
Посмотрите на себя, люди. 
Вы же как - “зомбаки”. Вы не можете без того, что показывают по телевизору. Старшее и среднее поколение - не может без сериалов, без “новостей” и “политических шоу”, молодежь и подростки - без телефонов и сети. 
И все, на что вы способны, - обвинять друг друга в том, что у вас разные “наркотики”. Молодежь, конечно, уверена, что за ее “зависимостью” - будущее. 
Катя и Леша - были обычными подростками. Да, они учились в гуманитарной школе, и были там на хорошем сету, “интересовались”. Но при этом, не вылезали из сетей. Пока не встретили друг друга. 
Это произошло месяц назад. 
Мысль о том, что нужно отрубить два сигнала - даже не то что “пришла им в голову”, они не вычитали ее в книгах, она - явилась на кончиках их пальцев, когда они касались друг друга, явилась в их поцелуях и соитиях. 
По-другому было нельзя.
И вот - они много времени вместе работали над этой программой. Учитель информатики мог бы ими гордится. 
Итак, - теперь было все. 
Леша - отбросил ноутбук на скамейку. Зачем он, если сети нет и не будет? 
Как тяжело было от него оторваться. Как он был связан - в своей подростковой жизни - с ним, с этим “боевым товарищем”. 
Сколько книг он в нем прочел, сколько игр он в нем проиграл. 
Леша вытащил свой телефон и тоже бросил его. То же самое сделала со своим Катя.   
“Гаджеты” - валились, брошенные, ненужные. Не дешёвые, но и не самые дорогие, подарки родителей, предмет зависти для совсем уж бедных одноклассников. 
У Леши перехватило дыхание. 
Он понял, что весь его организм, - на самом деле, - всегда хотел избавиться. 
Его пальцы - словно были закованы этой пластиковой клавиатурой. Его глаза и сознание - “уперлись” в экран.   
Ничего, кроме экрана. 
Он видит и чувствует жизнь через и сквозь него. 
Сквозь него он видит родителей... друзей... 
Экран - это твой пропуск в мир «реальности», в мир взрослых. 
И только Катю он увидел не через экран. 
И только ее тело его пальцы почувствовали не через клавиатуру. 
Он понял, что все время служил экрану и клавиатуре. 
По дороге на учебу - экран и сенсорная панель телефона. 
Дома - экран ноутбука и клавиатура. 
Вот, собственно, все. 
И это сейчас, когда он молодой, а что будет - когда ему “стукнет” сорок или пятьдесят? Все видно по родителям, - как они “зависают” в телефоне и телевизоре, как они “затягиваются” в свое одиночное существование...   
Катя стала для него другой информацией. 
Как будто чайка залетела в окно и рассказала ему, - как он на самом деле живет. Хотя Катя ничего такого особого ему не говорила. Но “рассказали” ее тело и ее глаза. Так же как ей -  “рассказали” его тело.
Имеет ли человек право - жить без экрана и клавиатуры? 
Был и еще один момент, который был причиной того, что они сделали. 
“Мировые державы” - все чаще обменивались угрозами ядерного удара. “Журналисты” с обеих сторон тоже любили об этом поговорить, - как они это называли, “проанализировать” то, что “всех волнует”.   
То есть, в «телевизоре» - угрожали. Во имя каких-то “ущемлённых стран”, которые, были убеждены Катя и Леша, - и существовали только в этом самом «телевизоре», и больше нигде. “Журналисты” создавали интригу, “делали драматургию”, то приближая, то отдаляя (словно - с досадой?) “ядерный апокалипсис”, в связи с теми или иными событиями, встречами “глав государств” и т.д. 
В любом случае, привести эти угрозы ядерных ударов в исполнение можно было только через сеть. 
И вот сейчас - все это рушилось. 
Военные во всех странах  - с ужасом видят, что их отключили. Это “кибератака”! 
“Кибератака” Кати и Леши. 
Знали бы, кто их отключил. 
Подстрок. Ребенок. 
Катя и Леша плакали. 
Так они расставались с тем миром, в котором они жили, и из которого они не могли не сбежать. 
Из мира, - который ловил их везде. 
В экране телефона, и его сенсорной панели. В экране ноутбука и его клавиатуры. 
Голос в телеэфире - “доставал” их даже когда они засыпали, и слушали его из соседней квартиры - или когда они говорили с родителями,  и те, как зомби, повторяли услышанное. 
Все. 
Конец. 
Нету больше телевизора.
Миллиарды людей в мире - жмут на кнопки пультов.
Они не верят. Они звонят компаниям, “раздающим” сигнал, те растерянно что-то объясняют. 
Клиенты недовольны.
Клиенты - бледнеют. 
У них задерживается дыхание, у кого-то - плохо с сердцем. 
Пройдет день или два в таком же отключённом режиме, - и кто-то начнет умирать. 
“Скорые” несутся, чтобы им помочь. 
Кто-то - покончит с собой.      
Правительства уже на следующий день, завтра, когда чиновники придут в себя от произошедшего, - объявят режим “чрезвычайной ситуации” - и, конечно, - “повышенной боевой готовности”. Нужно же было какими-то словами отвечать на «угрозу». 
Тысячи программистов будут наняты, чтобы все вернуть. Кроме этого, будет объявлена огромная сумма награды тому, кто это сделает. Чиновники как будто говорили: блин, мы же здесь ядерную войну хотели устроить, но нам - помешали какие-то невидимые враги. Может, это вообще инопланетяне?    
Но Леша и Катя были настолько гениальны, что их ходы было не отменить.
Кроме того, им кое-кто помогал, - но не инопланетяне. 
Вернуться невозможно. 
Необратимость и беспощадность любви. 
Им и самим - тяжело со всем расставаться. 
“Память тела” восстает. 
Но у них уже есть и другая память, их первой ночи. 
Сейчас, сидя на скамейке, Катя и Леша видят, как машины, идущие справа по шоссе вокруг Марсова поля -  останавливаются. Водители с изумленными лицами выходят. У них отключился навигатор. Но, все-таки, они едут дальше, дела не отменить. 
Все в панике. Катя и Леша чувствуют это. 
Потому что - телевизор не может ничего сообщить. 
Он не может ничего сообщить о своей смерти. 
А интернет - о своей. 
Новости умерли. И тоже не могут сообщить о своей смерти. 
И правительства не могут рассказать о введении режима чрезвычайной ситуации и повышенной боевой готовности. 
Без новостей - нету правительств, нету власти? 
А без рекламы - корпораций? 
Выяснилось, что люди на планете - живут вокруг новостей. 
Новости одной страны “воюют” с новостями другой. 
Новости одной компании “воюют” с новостями другой. 
Новости говорят тебе, что происходит. 
А что сейчас происходит? 
Этого никто не знал. 
Люди понимали, что все обрушилось. 
Что их глаза, привыкшие смотреть в экран, и верить всему, что из него исходит, и их пальцы, - привыкшие нажимать на клавиатуру, - теперь голодны. 
Голод.
Голод.
Ломка. 
Лихорадка. 
Не голод без пищи, а без информации, и без прикосновения к пластмассе букв. 
 

3

Катя и Леша - поднялись со своей скамейки. 
Они подумали о своих родителях... Как их там дома сейчас “ломает”, бедные. 
Люди выходили из домов и офисов. 
Из тюрьмы - на свет Божий. 
В их лицах - страх.
Их руки дрожат. 
Теперь нужно было самим быть в своей жизни новостями. 
Теперь пальцы, вместо клавиатуры, должны были трогать кого-то живого, реального. 
Наступила свобода. 
Но готовы ли они к ней? 
И люди - молодежь и среднее поколение, и матери с колясками, и пенсионеры - почему-то смотрели на Катю и Лешу. 
Почувствовав, что они это сделали. 
Катя и Леша взялись за руки. 
А на небе - был тот, кто дал им друг друга. 
И - эту миссию.
От кого мы тоже давно привыкли закрываться в экранах телевизора, ноутбука и телефона. 
Теперь - все было обнажено. 
Нельзя было спрятаться. 
Катя и Леша - сжимали руки теснее и теснее. 
И шли мимо людей. 
Те смотрели на них - как “зомбаки”, которые должны были выздороветь. 
Каждый их них теперь был открыт. 
Для слова, для мысли, для радости и боли. 
Для молитвы, для общения с тем, кто на небе.
Для прикосновения. 
И все были уверены, что тот, кто на небе, - был в этот момент не там, а здесь, среди них. 
 
 
 
 
 
 
 
















23 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Производство тишины
(миниатюра)
 
- И вот, я увидел совсем другой город. Где главной целью было – не шуметь.
- А как она достигается?
- Очень просто. Надо лишний раз – не открывать телефон, не включать телевизор. Не говорить, а молчать. Не говорить, а думать. Не говорить, а - видеть. Не садиться в машину, создавая пробки и сигналя другим. В сфере духа – нет никаких пробок. Если задаться целью, каждый человек может найти в себе целые колодцы тишины, и открыть их. И еще – надо говорить с немногими людьми, а в основном, - с Богом, с деревьями, с солнцем и небом, с чайками, с животными. Такой разговор – внутри, и тоже не производит шума.
- Ты проверял?
- Да.
- Веришь в свой город?
- Я видел его во сне.
 
 
 
 





24 ноября 2023 года,
Петербург
 
 
 
 
 
Цветы на их даче 
(рассказ) 
 1

На самом деле, было бы точнее сказать - не дача, а “загородный дом”... “Дача” - это что-то “советское”, место для “склада” вещей из 70-х и 80-х, по которым сейчас все “ностальгируют”. Говорят: «жители дач», или «загородных домов», или “садоводы”, - а за этим скрывается целая страна, континент - отношений между людьми, между ними и вещами. У нас в России даже была “секта”, - которая проповедовала, что жители дач и огородов - возделывая почву, “гладя” ее - делают что-то “космическое”, благодарят мать-землю.       
Как бы то ни было, Кирилл и Нина не хотели, чтобы их называли “дачниками”, или тем более “садоводами”. Нет, у них - загородный дом. 
Они долго к этому шли. 
Копили деньги, а учитывая, что зарплаты у обоих были высокими, то можно понять - и стоимость. Кирилл и Нина представляли, извините за “каламбур”, среднюю часть среднего класса. 
Кирилл, как человек “рукастый”, все контролировал. И вот - двадцать соток земли и двухэтажный высокий дом. С умными потолками. Гордость. 
Гордость - как и его машина, БМВ-х5... Взятая в кредит, который он вернул уже через два года.
Кирилл и его машина... Между ними было колдовство, так он ее любил. Особенно когда он был моложе, чем сейчас, - лет в сорок с лишним и, конечно, раньше. Как он чувствовал ее, руль и рычаг передач, как он проносился по дороге, слушая громкую музыку... Он был с ней одним целым. С ее запахом, фарами, салоном. Чудо - это когда ты едешь откуда-то вечером, с тобой в машине - друзья, вы смеетесь тупым шуткам, раздаётся - на этот раз - тихая музыка. И ты знаешь, что сейчас придешь к кому-то в гости и будешь там пить... смеяться... 
А сейчас, когда ему пятьдесят. Что-то важное, неуловимое - кончилось. Хотя машина была та же. Но - ты был другой. 
Покупка “загородного дома” в России, - учитывая, что раньше они с женой Ниной и дочкой Соней отдыхали в таких местах, как Бали, а, например, Болгария была только “фоном”, где нужно было переждать между поездками в “настоящие” места отдыха, - была чем-то новым для них. 
Раньше он был более мобильным. Он чувствовал это изменение, но не хотел его осознавать. Раньше у них были неопределённые мечты о доме заграницей, и о пенсии, которую они проведут там же. Но - после известных событий – эти надежды исчезли. Так что его “время жизни” пересеклось со “временем жизни” страны. 
Дом их был под Петербургом, в районе Сосново. Очень красивое место - с говорящим названием. Высокая почва, сосны, шишки. 
По сути, загородный дом был для него отступлением... Жизнь - была там, в салоне его БМВ, с его друзьями, когда они все вместе пили, смеялись, слушали музыку. 
А теперь - остался его организм, с болезнью почек, как следствием всего, что было раньше. Была жизнь, осталась медкарта. И “колдующие” над ней врачи. Кириллу было досадно, ведь он вполне мог оплатить лечение, ходил ко многим врачам, но  ничего существенного они сделать не могли. Так что сейчас он мог выпить свое пиво - только раз в день. 
Да дело не в пиве, а в том, что вообще его тело так рано стало сдавать. Кроме почек, были еще проблемы с ногами. Они ныли и приступами эта боль находила на него... Твоя жизнь - была “авангардом”, а теперь в “глухом арьергарде”. Ты, - образно говоря, - не сидишь больше за рулем. Почему так быстро? Жизнь обошлась с ним - так же, как он с ней? Он несся по ней, а теперь - она пронеслась по нему? И вот он остался в своем теле, - переживать последствия “жарких боев”. 
Он становился мудрее. Как же он любил свою дочь Соню, эту худую красивую девочку в очках. Правда, она уже была подростком и все больше отделялась от родителей, жила своей жизнью и не так легко было сгребать ее в объятиях, - как раньше. 
В это лето - они с женой и дочкой приезжали в свой загородный дом каждые выходные. 
 
2

И вот он сидит однажды вечером, ест и пьет свою одну положенную ему бутылку пива. 
Дочь наверху, у себя в комнате. Перед ним большой телевизор. Его айфон “журчит” сообщениями. Он иногда на них отвечает. 
Все “поймано”, “зафиксировано” - деньгами, комфортом, - на европейском, а не на русском, - уровне.
Приезжает жена Нина - на своей машине. Если Кирилл полный и низкий, то она - высокая и худая. Нина начинает долго ему говорить о луковицах цветов, которые она купила. 
• И сколько ты заплатила? 
• Да не дорого. И вообще, я сама это оплатила, - отвечает она и держит оскорблённую мину на лице с полминуты. Но затем опять обрывается в своей “поток”: 
• Да ты выйди на улицу, посмотри, какие они будут красивые. Это и тюльпаны, и розы, и лилии, и гиацинты. 
Кирилл морщится и, всё-таки, выходит из дома. К ним присоединятся и дочь Соня. Которую он по инерции обнимает, пусть та и позволяет это делать уже совсем ненадолго. 
Нина достает их багажника машины - луковицы. Они пахнут землей, свежестью. «Ведь и правда, - думает Кирилл, - сейчас они это посадят - и вырастут розы, тюльпаны. Это же чудо». Но что-то - что? - заставляет его отреагировать так: 
• Вы все в моем доме делаете по-своему. 
“Бабье”... 
Это была усталость от жизни... и от Нины с ее планами и разговорами, страх перед стремительным взрослением Сони. Кирилл хотел настоять на своем, потому что ему ничего больше не оставалось. Хотя они знали, что уже сегодня ночью - он забудет о своем “бурчании”, и не тронет этих луковиц. Сейчас Нина посадит их в землю, и они будут там расти. Это ведь и правда - чудо. Чудо рождения цветка из земли. 
И он почему-то - причастен этому. Ты владеешь землей, – и в этом твоя ответственность, твоя связь с ней, с людьми, и даже с твоими предками. Хотя он никогда так не сознавал. 
Уже завтра он и сам, наверное, будет подкапывать эти луковицы с любовью, следить за ними. 
Прошел вечер, ночь. Нина спала в своей комнате, он в своей. Смотрел телевизор, переписывался с кем-то в ватсапе. Соня - тоже “сидела” в телефоне, и родители никак не могли ее оттуда “выгнать”. 
А утром...   
Посаженные накануне луковицы, - исчезли. 
Всего их было десять штук.
На их месте - черные комья земли.
Казалось, что эта сама земля их куда-то скрыла. 
Что это за хрень такая? 
Куда они делись? 
Ответ был один. 
Украли. 
Но этот ответ никак не подходил, это было “нереально”. 
Кому нужны жалкие луковицы цветов, если все их соседи были такими же, как Кирилл и Нина, - “по уровню дохода”, а иногда и больше? 
Видеокамер наблюдения не было, но стоял высокий железный забор и ворота. 
А что если кто-то сделал это, - чтобы «потроллить» их «буржуйское счастье»? 
Но - зачем? 
И - как?
Ведь нужно было изловчиться ночью, в темноте, когда все они были дома - больше того, мало спали, а в основном, “сидели” в телефонах, - и заметили бы их? 
Нину эту встревожило, и она отреагировала привычно - говорила, говорила.
Кирилла это встревожило еще больше. Но и слушать Нину ему тоже было не хотелось. 
Соня, – когда она увидела, - отреагировала “ровно” на четырнадцать лет. Она от души засмеялась. И - написала подругам о том, что произошло, и потом уже не думала об этом. Ее в тот момент вообще волновало другое - один парень из инстаграма, в аватар которого она влюблялась... 
Кирилл - не мог не думать о цветах. Они даже с Ниной - несмотря на ее постоянное говорение, - чуть сблизились в этот день странной пропажи луковиц. Он даже приобнял ее, чего не делал очень давно. 
Луковиц было не жалко. Волновало то, что они не контролировали свою жизнь. Сегодня - пропали луковицы, а завтра? Кирилл и Нина? Или - не дай Бог, - Соня? 
• Может, - спросить у соседей? - сказал он. 
• Не знаю. 
• А если я пойду к ним, то что спрашивать? 
• Ну расскажи им все...   
Он так и сделал. Хотя Нина была права, это нужно было признать. Кирилл рассказал о произошедшем соседям. Те удивлялись, кивали головами. Им тоже стало тревожно, из-за ощущения бесконтрольности. Один сосед, по такому случаю, предложил ему выпить. Они осушили по бутылке “карлсберг”. Он скрыл это от Нины. А все из-за цветов... 
Так прошел первый день их исчезновения. Вечером они оба стояли рядом с клумбой, и смотрели на разрытые комья земли. 
• А что если завтра... вернутся? - сказал Кирилл.
Они засмеялись. 
• Да, Кир, мы с тобой недостойны цветов. Пойдем. 
Они отправились укладываться. Снова по своим комнатам, но уже сближенные исчезновением. 
Однако если Нина, - выразив свою тревогу во вне, в разговоре - в целом успокоилась, то Кирилл успокоиться не мог. У него все “пошло вовнутрь”. 
Он не мог заснуть. 
Что это все значит? 
Его мозг иногда наполовину входил в состояние сна, “тяжелел”, - но не окончательно, - и тогда его сознание задавало и задавало ему этот вопрос. 
Цветы.
Луковицы. 
Он вспоминал в своей жизни: розы, тюльпаны, лилии. Как он дарил их маме и Нине на  Восьмое марта. Вспоминал эти вчерашние луковицы, из которых потом должно было выйти что-то прекрасное... 
Он вдруг понял, - что цветы от них с Ниной сбежали. Что та фраза, сказанная ею в штуку, что они их недостойны, - была не шуткой, неважно, насколько она это понимала. 
Цветы нас испугались. 
Нина купила их за деньги, - чтобы, когда они вырастут, - придать нашему загородному дому еще одну деталь, сфотографировать их потом и “выложить”. 
Вот, собственно, и все. 
А еще - они услышали мой “рык”, голос уставшего от жизни человека. 
И - ушли. 
Бегство цветов. 
Другого объяснения быть не может.   
Это могли сделать отмороженные подростки... 
Но, опять-таки, как – если мы сидели дома?   
Его рассуждения о бегстве цветов - были бредом уставшего от жизни пятидесятилетнего мужчины, и он это понимал. 
Однако - так он ответил на произошедшее. 
На следующее утро луковиц, конечно, на месте не было. 
Нина улыбнулась, она уже адаптировалась к “абсурду”.   
• Да... - сказал она, и хотела пойти по своим делам.
Но Кирилл ее остановил: 
• Я пойду искать. 
• Что это значит? 
• Пойду искать. 
• Тебя жаба душит, что ли? Это же копейки, и потом, я тебе уже сказала - я сама это  оплатила. Успокойся уже!
• Нет, не жаба.
Его жадность и зацикленность на деньгах с годами возрастала, и он это знал. Это тоже было частью отступления, инерции его организма. Раньше - здоровье и жизнь, теперь - болезни и цифры счетов. Как ей доказать, что сейчас вопрос не в этом? 
• Дело не в деньгах, Нина. Разве не видишь, - от нас цветы ушли, сбежали! 
• Тебе, все-таки, денег жалко? 
Он махнул рукой и выругался. Почему он не может достучаться до нее? Он сам в этом виноват - “сидит” в своей жизни и только ругается на них, вот каким он был. 
Кирилл набросил легкую куртку и положил в ее карман большой полиэтиленовый пакет... для луковиц. Нина засмеялась ему в лицо, - громко, заливисто: 
• Да ты крези, Кирилл. Ты сдвинулся из-за денег. 
К ним подошла Соня, сидевшая недалеко в кресле, в наушниках, но она поняла, что родители снова ссорятся, и сняла их. 
• Ну вы что? - сказала она. 
• Вот, Соня - твой отец безумный. Он пойдет искать луковицы. 
Кирилл виновато улыбнулся.  Соня спросила: 
• Тебе денег жалко, пап?
Как все равно приятно было слышать звон ее голоса. 
• Нет. Нет, правда. Я просто хочу их найти и вернуть. 
• Папа, ты серьезно? 
• Твой отец считает, что они сами от нас ушли. И хочет позвать их обратно. 
Это было безумие. Но это Соне и понравилось. Классно, что все не сводится к вечным ссорам родителей, тут было что-то более глубокое, - непонятное. 
• Я пойду с тобой. 
Они стояли втроем перед домом и смотрели друг на друга. 
• А ты, мам, пойдёшь с нами?
Она несколько секунд молчала. Потом ответила: 
• Нет. 
И ушла. 
 

3

Выходя за ворота, Соня думала о том, что отец сильно изменился, вышел за пределы, и ей было теперь интересно с ним.
Она хотела - участвовать.   
Соня улыбалась ему, обнимала.
Они оба знали, что - найдут исчезнувшие цветы. 
 
 
 
 
 
 



 
 





25 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 






 
Дельфины выбирают нефть 
(рассказ) 
 1

По крайней мере, они “выбирают” ее на этих небольших островах - в огромном Тихом океане. Жирная черно-коричневая пленка появилась здесь давно - полвека назад. За это время она расползлась, “растворилась” по своей консистенции, стала слабее. Поэтому стаи дельфинов смогли приспособиться к ней. 
Это была “четкая” экосистема: берег острова, рыбы, насекомые, в воде - кашалоты и стаи дельфинов. Дельфины общались друг с другом, “ловили” и ели рыбу, любовались солнцем, небом. 
Передвигались они быстро, и на большие расстояния. Но не выходили за границы своей “родины” - стаи. Знали бы они, что, если бы проплыли на значительное расстояние, - то увидели бы чистый свободный океан. 
Но - дельфины “выбирают” нефть. 
Правда, в одной их этих стай у острова с черной пленкой, был один - сомневающийся. Звали его Антон. Молодой, активный... у него была жена и маленький ребенок, которых он очень любил. 
Но он, тем не менее, - сомневался. И ему даже самому это было, - в конечном итоге, - неприятно. Однако сомнения были сильнее, они “забирали” его в свой мир. 
Антон просто видел сны, в которых все было другим. Он видел там чистый берег и чистую воду, и дельфинов - тоже без черных пятен. Казалось, что это что-то “нереальное”. Дерзкая мечта. Бред? Фантазия? 
Но он так зажигательно говорил об этом сне своей жене и ребенку. И те улыбались и верили ему, особенно сын. 
Антон также не мог не поделиться этими снами и с другим членам стаи. И вот здесь уже не встретил понимания, особенно у старшего поколения. Родители - не только не верили, но и боялись за него. Отец говорил: «что же это тебе снится... и зачем ты всем это рассказываешь? Это же - опасность, видеть такие сны, в которых ты живешь не на своей Родине!» 
Через год, когда он стал совсем взрослым членом стаи, он собрал их вместе. Это были двадцать дельфинов, разного возраста, кроме юных. Антон долго и увлеченно говорил. 
Он предложил четкий план движения стаи в сторону, на восток, - там они, наверняка, найдут мир чистой воды. По своим силам, для дельфинов это было возможно. 
Все члены стаи были против.
Старейшины сказали:
• Мы привыкли к нефти. Мы любим нефть. Ее запах, ее вкус. Нефть - это дар людей, которые заботятся о нас. И мы должны быть благодарны им за это. Само небо дало нам нефть, и благословило нас ею. Без нефти - и ты, Антон, не сможешь существовать. Мир чистой воды, который ты видишь во сне, - это фантазия, утопия. И вот ради этой фантазии - ты хочешь подвергнуть риску наш народ! А ведь все наши отцы и деды так жили. Ты можешь, если хочешь, - идти туда со своей семьёй, или один. А мы - не предадим нефтяной запах, и нефтяной вкус, и нефтяной цвет своей родины. Это - в нашей крови. 
Антон так и сделал. Он уговорил плыть жену и ребенка. Они сомневались. 
• Да вы поймите, что мне тоже страшно. Но я верю - своим снам, верю в страну чистой воды.


2

 
На следующее утро - они подкрепились на завтрак рыбой, и отправились. Их сердца тревожно стучали. 
И стали - стремительно “идти” на восток, на восток.   
Вода была все еще полу-нефтяная, с запахом родины. Их ребенок смотрел на лица родителей и не до конца понимал, - почему им так тревожно. Он вообще не осознавал, что происходит, он просто доверял отцу и маме. 
И вдруг - вода начала меняться. Постепенно, но необратимо. 
Ее цвет был голубым, а запах - был запахом воды, а не нефти. 
Небо, и солнце - без этой черной пленки, в которой они жили раньше, - было тоже совсем другим. И рыбы, - были чистыми, а не грязными. 
Антон и его семья стали жадно есть этих рыб. Вдыхать этот чистый воздух, любоваться на солнце.
Это было счастье.
Они не знали, кому сказать за это «спасибо», но, в любом случае, благодарили. 
Антон боялся одного, - что все это снова ему снится... Неужели? Но нет, жизнь не может так над ним издеваться. Да, это был не сон. Они плакали. 
От счастья.   
Этот момент, - запомнился ему. 
Потому что уже через час его жена и ребенок - погибли. 
Они просто исчезли в потоках воды. Сначала их лики - какое-то время держались так, что он их видел, а потом - стали безжизненными. Сначала - живые, потом мертвые. Их тела слопали рыбы, обрадовавшиеся крупной добыче... Все. С их ликами, - под воду “ушла” и часть его жизни. 
Он знал, почему так произошло. 
Хотя и не хотел думать об этом. 
Чистая вода - оказалась реальностью, раем, но - она погубила его жену и ребенка. На самом деле, и его тело тоже чувствовало последствия, неприспособленность. Просто он был сильнее, чем они. 
Чистый воздух и чистая вода - стали смертью. 
Почему все так в жизни? 
После счастья - приходит потеря.   
Это - плата?
Его стая - была права? 
Они ведь говорили, что он не сможет без нефти. 
Как пусто, одиноко без любимой и сына. 
Как же он виноват во всем.
Зачем он все это сделал. 
Почему мир чистой воды - принес смерть... 
Возможно, что и он сам - тоже выдержит не долго. 
Так он проплывал в тоске все дальше, почти ничего не замечая...

3

И вдруг он увидел на берегу одного острова, - стаю.
Это были чистые дельфины в чистой воде.   
Оооо... как же он был рад.
Небо - не оставило его. 
На его глазах появились слезы. 
Он бросился к ним. 
Он так хотел рассказать им обо всем, поделиться, так хотел стать частью их стаи, в его груди теснились слова, после смерти жены и сына - он так в этом нуждался.   
Но они, заметив его, - испугались. 
Потому что на его теле - оставались чёрные следы нефти. Их было немного, но эта “метка” не исчезала. 
Антон с улыбкой подплывал к ним и пытался заговорить. Однако они отвечали: 
• Ты - черный. Ты пахнешь каким-то неизвестным веществом. Ты - чужой. 
Он все плавал... вокруг этой стаи, потом других в этом чистом мире, но это было бесполезно. 
Он «отошел» дальше от острова. 
Небо - ты издеваешься? 
Почему так? 
Для своих он слишком - сомневается в нефти, слишком часто видит во сне мир чистой воды. А для этих - он слишком ею пахнет. 
Старейшины там смеются над ним... Они празднуют победу. А ведь мы тебе говорили, - что ты не сможешь без родины. 
Кто он? 
Чистый или черный? 
Почему он “дергается” между ними? 
У одних он  сам не хотел жить... другие - его не пускают. Не пускают именно за то, что ему самому было - ненавистно, от чего его самого «воротило». 
А о том, что он потерял жену и сына - и думать не хотелось. 
Он бесцельно плавал. 
Ну и что?
Все? 
Ведь дельфин не может без стаи... 
В его огромных глазах были слезы. 
Это конец? 
Он - готов. 
Какое чистое огромное небо. 
У него на родине, кажется, даже небо покрыто нефтью, черной пленкой. 
Он не жалеет, - что убежал вместе со своими любимыми людьми. 
Он не выбирает нефть. 
Он не выбирает нефть. 
Он - такой, какой есть.
Да, это тяжелая ноша. 
Спасибо тебе, небо. 
Он вдыхает полной грудью чистый воздух. 
Забери его, огромное небо. 
Сейчас придет она? 
И он станет неподвижным, - как его жена и ребенок?
И – он соединится с ними? 
А рыбы радостно сожрут его труп...
Кто-то коснулся его головы. 
Это смерть? 
Нет, это была какая-то самка-дельфин, - молодая, красивая. 
Она улыбалась ему. 
Они стали говорить, говорить. 
Он рассказал ей все, ведь история твоей жизни, -  это и есть ты сам. 
О родине, - которая жила в темноте и запахе нефти, под пленкой. 
О своих снах. 
О бегстве вместе с семьей. 
И как они впервые почувствовали чистую воду и как это было “невозможно”, так что им казалось, что они спят. И как же хорошо, что под этим небом - бывает такое. 
Рассказал о гибели жены и сына. 
Она - утешала его. 
Она любила его таким, какой он был: с черными несмываемыми пятнами, с лёгким запахом нефти, который тоже так и не выветрился. 
А потом они - ушли к одному из островов, где не было других дельфинов. 
Родили там детей и “основали” свою стаю. 


4
 
Прошли годы. 
У них с его новой женой было много детей и уже внуки. 
Дети - тоже имели небольшие чёрные пятна. А внуки - меньше. 
Но они всех любили. 
Он уже сам был старейшиной. 
Вот теперь смерть к нему действительно скоро придет. 
И он готов. 
Он смотрит на чистую воду и чистое небо, дышит чистым воздухом. 
Он - прошел свой путь и благодарен. 
Все - имело смысл... было не зря. 
Он видит, как его внуки беззаботно играют в воде, как плещутся ею. 
Игра - это главное, что мы можем. 
В этом - наша благодарность, наша молитва. 
Рядом - его жена, она касается губами его лица. 
Он видит солнечные блики на воде.
Его взгляд погружается в их свет... погружается в их свет...   
И душа – благоговейно уходит. 
 
   
 
 
 
 
 











26 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Путин
(миниатюра) 
 
И вот, - ближе к концу ноября, - в этом мегаполисе выпал снег. 
Если раньше он был мокрым, чахлым, лишь “подступал”, “примеривался”, то теперь - уверенно все заполнил.   
Можно было проснуться, глянуть в окно - и решить, что мы в раю, потому что везде белый цвет.   
Грязь и неустроенность городов - скрыта. 
Как будто ее и нет? 
И вроде бы, - в душах людей, и в отношениях между ними - тоже стало светлее... 
Как говорится в псалтири: “грехи твои как снег убелю”.
Убелил. 
Снег казался светом. 
Еще вчера было везде мокро, скользко, и так не хотелось “утопать” в грязи, а сегодня - твердый снежный наст, по которому можно ступать, хрустеть, удостоверяясь,  что снег теперь - надолго. 
В день, когда это произошло, вечером люди высыпали на улицы - хрустеть.   
Подростки бегали и кидались снежками. Дети с мамами лепили первых снеговиков. 
И вот, Еремин тоже в этот вечер вышел с собакой. 
Он жил один в своей квартире пятидесятилетним холостяком. 
Все его существо ощущало радость, одновременно благодаря за нее кого-то.   
Его Тубик - непородистая собака, маленького роста, с бело-коричневой свисающей шерстью - тоже был рад, и довольно лаял, и тоже хрустел, насколько это позволял его вес.   
Эх, потом этот снег надо будет отмывать у Тубика с лап, ну и ладно. 
Еремин от радостного волнения выкурил сначала одну сигарету, потом другую.    
Он принялся лепить снежки и кидать ими в Тубика. Тот не сразу “перестроился” на эту новую игру, но, наконец, до него дошло. 
Среди выведенных соседями собак была еще одна: красивая “девочка”, породистая венгерская легавая, с гладкой коричневой шерстью.    
Еремин знал, что ее хозяин - его же возраста мужчина, с которым они бы вместе сейчас закурили, порадовались. Однако собака вышла, а сосед почему-то нет, - был не он, а совсем молодая девушка, судя по ее голосу, которым она обращалась к собаке.
Еремин, - если бы сообразил, то понял, что это дочь. Но от волнения мозг работал труднее. 
Его Тубик - приблизился и радостно обнюхивал свою знакомую. 
Хозяйка сказала: 
• Ну что, Нэлза?   
Та завиляла хвостом. 
• А Егор Степанович, - что? - осторожно спросил Еремин. 
• Заболел папа. Я Вера. 
• Еремин. Ой... Александр.
Еремин не удивился, что вместе с этим снегом, заполнением - ему послали эту девушку. 
• Ну как он вообще - себя чувствует?
• Сначала - большая температура была. Сейчас - уже получше, но все равно лежит. 
Они говорили и говорили. Выяснилось, что она учится на последнем курсе одного гуманитарного университета. А сам Еремин - был историком по образованию, пусть и работал “не по специальности”. 
Как хорошо им было, как уютно - ходить в этот вечер по снегу, задавать вопросы...  Поглядывая друг другу на лица, - чуть скрытые под капюшонами. Еремин видел - ее нежную ладонь правой руки, держащую поводок, слышал ее дыхание, краем глаза - челку черных волос. От нее сдержанно пахло духами. 
Вера была рядом. Ее голос был рядом.   
Еще вчера ее не было, а сегодня. 
Еремин понимал, что ее интерес к нему - по всем обстоятельствам был, конечно, слабее... но в этот вечер выпавшего снега, - все эти обстоятельства исчезали. И они оба так и чувствовали. 
Они бегали по сумеречным улицам, по только что образовавшимся сугробам, кидались снежками. Плоть снега - была такой чистой, ароматной. Еремин иногда очень хотел - опрокинуть Веру в сугроб... Но это было невозможно.  И он мечтал - как он будет трогать ее там, в снежной постели. И как она не сможет скрыться от него. 
Вера - смеялась. И иногда думала; «эх, если бы он завалил меня в снег, и трогал бы, это было бы “супер”. Но такое - невозможно». 
Между тем, их собаки - тоже не отставали. Тубик и Нэлза - все чаще обнюхивали друг друга. Они, - в отличие от Еремина и Веры, - уже давно друг друга знали. С человеческой точки зрения, - Тубик выглядел “неприметной дворнягой” низкого роста. Но для Нэлзы он был героем. А уж она для него: красавицей, принцессой. Но это и правда было так: с коричневой коротко подстриженной шерстью, с мордой - вытянутой и все время любопытной, вытягивающейся. Когда она смотрела на своих хозяев, на Веру, - то сразу становилось легче на душе.
Этому вечеру выпавшего снега, который так радостно было встречать их хозяевам и всем  людям, - были причастны и они. 
Может быть даже больше? Глубже? 
Потому что у людей - всегда есть какие-то “обстоятельства” - то, о чем думал Еремин, вспоминая, что ему пятьдесят, а Вера - студентка. И значит, их “отношения” - под вопросом. А еще у людей есть работа и телефоны... 
Тубик и Нэлза шли под этими снежинками, и просто - ловили их своими носами. 
Это была очень захватывающая игра: ты ловил снежинку, а она потом таяла, ты ловил снежинку, а она потом таяла. Исчезала. До появления новой. 
И вся жизнь - это тающая на носу снежинка. 
Вот так это чудо вечера и снега по-разному себя “распределяло”. 
 
Кто-нибудь скажет: а причем тут Путин? 
Снег выпал. 
Люди - разговаривают и влюбляются. 
Собаки - ловят снежинки. 
Да в том-то и дело, что ни при чем.
 
 
 
 
 










 








28 ноября 2023 года, 
Петербург 
 
 





Мы все - изнасилованы голосом из телевизора 
(миниатюра-размышление) 
 
Его голосом. 
Вот вы - стоите там в пробках, находитесь на работе, - и не знаете, что вас насилуют.   
Его голос. 
Он как бы - “первоисточник”, “начальное слово”, - от которого потом расходятся все “потоки”, повторяется и цитируется, и “журналисты” на свой лад - в сети и в телевизоре, - говорят уже что-то типа свое, на основе “первоисточника”. “Журналисты”, которые это делают, - то есть, - им дано право комментировать первоисточник, - отбираются, проверяются. Интернет, - конечно, - меньше используется, больше именно телевидение.
Вот в таком мире мы - россияне - и существуем последние годы. 
Что это за мир? Это мир его голоса, который постоянно “производит” что-то новое. Мы с вами - эхо его голоса, одно из миллионов, одно из миллиардов. Сложно распределенный, многоступенчатый  мир - в центре которого наша с вами душа, “объект воздействия”. 
Учитывая современные технические возможности трансляции его голоса и комментариев к нему, - это система, по-своему вызывающая удивление своим влиянием на людей. Мир его голоса герметичен, замкнут, “совершенен”, в последние пару лет в нем “нет ничего лишнего”, имея ввиду его разрушительные цели. 
Наверное, это можно назвать - “информационный тоталитаризм”. “Новейший тоталитаризм”. “Тоталитаризм двадцать первого века”. Или – «тоталитаризм голоса».
Это - войдет в историю, и будет описано очень многими, - писателями и философами. 
 
Россияне дают себя насиловать. Скорее мирятся с этим, чем соглашаются. 
Но возникает простой вопрос:      
Что будет в 24 году - допустим, понятно. 
Но что будет - в 31 году? 
В 36 году? 
Когда голосу – стукнет уже 84 года? 
Сурков писал в своей знаменитой статье “Долгое государство Путина”, - что после его ухода - останется “путинизм”, то есть сама по себе - система его власти. Но при этом непонятно - как она может существовать без именно этого человека и именно его голоса. 
Когда его голос ослабеет, - вся эта система обрушится. 
И мы, россияне, - поймем, что все это время мы “сидели” на нем, слушали его и его комментаторов. 
Совсем, кстати, не всегда верили ему. Могли и спорить с ним. И с его “носителями” в реальности, - тех, кто сидят на кухнях и смотрят телевизор. 
И все равно - слушали. 
Тут какой-то особый формат насилия, который, опять-таки, войдет в историю и будет описан. 
Мы все воспринимаем, - слушая этот голос. Себя, свою жизнь, других людей. 
Это чем-то похоже - на некий “божественный голос”, учитывая его “всепроникновение”, его возможности. 
И вот здесь - наша совесть, наша душа - должна четко сказать “нет”, “стоп”. Вот здесь - он, автор, носитель голоса - должен остановиться, вспомнить о Боге. 
Все происходящее - это духовный блуд. Здесь и правда в чем-то - в формате двадцать первого века, без насилия и лагерей, - повторяется ситуация с Гитлером и Сталиным. Как они - “блудили” с толпой, с массой двадцатого  века, так и этот голос - “блудит” с современной толпой. 
Мы все - дезориентированы в своем отношении к себе и к жизни. 
Поэтому очень неудивительно будет, если после его ухода многие все равно будут какое-то время слушать его голос, как некий “мемориал”. 
И мы ужасом будем осознавать нашу зависимость от голоса и комментаторов.
Которые, например, рассказывали нам о том, почему Байден - старый и плохой. Или почему Аргентина выбрала безумного президента. И все что угодно далее по списку. 
Да, вот именно “под это” и проходит наша жизнь, твоя жизнь, россиянин.
Это и есть твоя жизнь. И ты думаешь, - что так оно и должно быть. 
Самое обидное, что, конечно, далеко не все, что говорит этот голос - неверно. Но в том-то и дело, что правду тоже можно “подавать” по-разному. 
Если носитель голоса и его “журналисты” - так уверены в том, что они любят Россию и ненавидят Запад, - то почему они так зациклены на США и Евросоюзе, почему постоянно говорят, что те рухнут? Почему вы такие бессильные, и не можете ничего породить, создать? Все что вы можете - это превращаться в каких-то информационных юродивых, информационных кликуш, ложных пророков, по типу - “Акелла промахнулся”.   
Причем здесь - любовь к России и Байден? И еще - все время показывать его больным и немощным - это очень по-христиански, да, по-православному, да и просто по-человечески, да? Спустили разнарядку говорить о нем, вот вы все и поперли. Ясно, что за издевательствами над Байденом стоит он - носитель голоса, как бы противоположность Байдена, - здоровый и сильный. Говорить про Байдена, это у вас и называется - “патриотизм” и “геополитика”? 
Я не удивлюсь, если россияне в 24-м году - выберут президентом России Байдена. 
Россияне - люди простые. 
Им долго показывают по телевизору какого-то президента - и они начнут думать, что за него и надо голосовать. 
 
Сложно жить в информационном концлагере, в такой “душниловке”. 
Ты сам становишься безумным. 
Мы все - как пострадавшие от информационного тоталитаризма - уже жертвы.
Голос из телевизора - устроил нам пустыню, в которой мы потеряли себя, заблудились, утратили слова и смыслы: “Бог”, “Человек”, “Россия”, “Человечество”.   
Все это нужно открывать заново. 
И вот, литература и философия, - как всегда это бывало в истории, - могут помочь нам в этом. 
Помочь прийти в себя. 
Вспомнить себя.
Найти и высказать свой голос. 
Отделить его от голоса из телевизора. 
Отделить его от картинки, где Байден поднимается по трапу и все никак не может подняться... В которую превратили мою и твою жизнь. 
 
 
 
 
 
 
 
 











29 ноября 2023 года,
Петербург 
 



















 
О выборах
(пост в сети)
 
Лично я – знаю, за кого буду голосовать в 24 году.
За... Байдена.
Его же все время по телевизору показывают.
А телевизор фигни не скажет.
Я нашим верю.
 
 
 
 









 
29 ноября 2023 года,
Петербург 
 
 
   
 
 
 
 
 
Глаза зубра   
(рассказ)   
 
Большие, но скрытые за его коричневой шерстью.   
Большие, черные, устало смотрящие на наш мир.   
Этого зубра - крупного, но старого, - звали Якоб, и он был одним из двадцати представителей своего вида в этом зубровнике, - открытом много лет назад в пригороде крупного мегаполиса. Еще были лошади и пони. 
Туристов приезжало много.   
Зубры содержались не к клетках, а в вольерах, - на просторной площади в один га.   
Ну уж, конечно, - покинуть эти вольеры животные не могли. Заборы были прочными и широкими. Тем более что - Якоб был уже старым, двадцатилетним существом. До этого он содержался в другом таком же месте. И вот - хозяйка здешнего зубровника - после долгих переговоров - смогла купить его и была рада. Это было уже пят лет назад.   
Глаза Якоба.   
Что они видели? 
Людей. Туристов. Среди них - часто семьи с детьми. Все они - фотографировались с животными на свои телефоны.   
Якоб смотрел.
Думал. 
Вот так получается, что их, зубров, - и лошадей, и пони, - собрали вместе.   
Чтобы - что?   
Чтобы - наблюдать.   
Люди - странные существа.   
Которые наблюдают.   
И ведь, если тебя не запереть в вольере, - то за тобой и не понаблюдаешь.   
У каждого вольера - табличка с полной информацией. Вот у Якоба это: “вид парнокопытных млекопитающих, рода бизонов, подсемейства бычьих, семейства полорогих”. Да, у людей не забалуешь, каждое слово - как выстрел в голову. 
Люди уверены, что он и есть – «животное» такого типа, вида, да еще и с данной им кличкой. Ну... это же точно он и есть...   
У людей все зафиксировано.   
Когда Якоб родился, сколько он весит, какая ему нужна пища. А если он вдруг заболеет, - то его вылечат, и это тоже будет записано.   
Тебя наблюдают.
Ты всегда под наблюдением.
Недавно хозяйка купила и установила камеры - так что теперь за тобой смотрят всегда - и днем, и ночью.   
Снимают, чтобы это «шло» в архив, и – “выкладывают” в сеть, для привлечения туристов.   
А сами эти туристы со снимающими телефонами - разве они тоже не наблюдают?   
Среди зубров есть самцы, как Якоб, и самки. Одна из них - живет с ним в одном вольере.   
И вот, люди уверены, что Якоб ее любит. И часто кричат ему и ей, призывая их, чтобы они почистили друг друга своими лапами, “проявили нежность”. 
И поскольку все кричат и требуют, то Якоб и эта “подруга”, - делают то, что от них ожидают. 
Хозяйка мигом “выкладывает” такие кадры в сеть, со словами: «вселенная полна любви» - и туристов становится еще больше.   
«Да, люди - большие наблюдатели», - думает Якоб.   
Он не знает, что они сделали площадкой для своего наблюдения - весь мир. Забавно, что они сделали такой площадкой и самих себя. Наблюдая же и изучая природу, рассматривая ее в приборы, они открыли такие вещи, - что им самим от этого стало страшно. Так что именно сейчас над миром стояла угроза применения этих “открытий”. И люди с тем большим желанием – “рвались” на природу и на фото с животными. Как будто чувствуя, – вину перед ней и перед ними.   
Всего этого Якоб не знал. Якоб... у которого даже имя было “человеческим”, данном людьми, как будто им было мало - полностью контролировать его, “вести” его от рождения до смерти.
Глаза Якоба смотрели на людей... Раньше, когда он был молод, - с  некоторым любопытством, теперь - устало.   
Он поглядывал на ближайший лес и вздыхал.   
О чем?   
О свободе?   
О побеге? 
Да, хотя он и сам родился в неволе. И тем более - он был уже старым, и это тоже было написано в документах у людей.   
И все-таки...   
Он их прощал.   
За - небо, которое он видел, особенно когда приходила, “звенела” весна, и вместе с ней - “звенело” солнце, и его лучи. 
«Эх, – думал Якоб, - люди контролируют мою жизнь, но - не его, великое небо». (Он не знал, что сами люди были убеждены в том, что они и небо контролируют, и, в то же время, ужасались этому, и боялись последствий).    
И еще он прощал людей – за дерево красной рябины. Оно стояло недалеко от него, но все же за забором, и это тем более подогревало его интерес, создавало «игру». Поэтому он - просто смотрел на эту рябину и на ее ветки, и на красные ягоды, особенно весной и летом.   
А еще - к нему приходили дети. Правда, - он уже старый и устает от их шума. Когда был моложе, то они ему доставляли небольшую радость, “компенсацию”.   
Сейчас же они кричали, все были с телефонами, хотели его обнять и сфотографироваться.
Но примерно раз в неделю, - к нему приходила девочка Аня.  Ей было двенадцать. Она была не туристкой, а дальней родственницей хозяйки. А поскольку таких родственниц и знакомых у нее было много и все к ней просились, то хозяйка договорилась, - что она пускает Аню после гостей, разрешает ей всех смотреть и гладить, но при этом она ей помогает.   
Аня была высокой, глазастой, в белом платьице, с черными волосами, убранными мамой в две косички.   
У нее не было телефона, и она не фотографировала Якоба, и не делала с ним селфи.   
Странно, когда она приходила к нему, то она - просто гладила его. И он разрешал, хотя любые прикосновения в его жизни - были данью тому, чего ожидали от него люди. Якоб был под постоянным колпаком, люди относились к нему - либо с серьезной наблюдательностью, либо - с “развлекательной”.   
И вот с Аней, - хотя она тоже была человеком, - Якоб чувствовал себя свободно.
Она была - как будто родным ему человеком. Хотя у него были в свое время отец и мать. А здесь у него - с точки зрения людей, - еще есть и “жена”. Но Аня - как будто знала его - зубровий, - язык.   
Когда он слышал ее смех, когда она клала ладони ему на голову, на его громадную шею, на его рога, - когда что-то говорила ему, то он...   
Прощал людей, что они существуют.   
Что они контролируют в его жизни все, - от рождения до смерти.   
Ну уж если у них есть Аня, - может, они не совсем ушли в свои наблюдения. В свои зеркала, не совсем в них потерялись.   
То, что было у них с Аней, – нельзя контролировать и наблюдать. Хотя камеры стоят повсюду...
Аня уходила, но он знал, что она придет снова - на следующей неделе.   
Вот о чем он думал, - глядя на сотрудников, на других зубров, на туристов, на свою “жену”.   
Глаза зубра.   
Глаза Якоба.   
Однажды - дело было летом, в “горячий сезон”, когда посетителей было много, - ему приснилось, что он убегает из своего вольера.   
Пробивая ворота своими рогами, - которые так любили фотографировать. Так что они были, наконец, использованы по назначению.   
С радующейся, смеющейся Аней - на своей холке.    
И первое, что он делают на свободе - срывает ветку красной рябины и жует ее.   
   
На следующее утро - люди обнаружили, что Якоб умер.   
Все данные о его жизни и смерти - были занесены в протоколы наблюдения.   
Хозяйка и туристы - впали в траур, “вывесили” в соцсетях соответствующие символы, мемориальные фотографии и видео с Якобом, и поток туристов в зубровник увеличился. Им было грустно, что на один повод стало меньше. 
Аня, - узнав обо всем, - плакала. Так она впервые увидела в своей жизни смерть.   
Там, где в ее жизни раньше был Якоб - теперь пустота.   
Пустота - придет на место всех живых существ? 
И ее, Ани, тоже? 
Родители долго не могли ее успокоить.   
Пока однажды Якоб не пришел к ней во сне, и они снова могли, как раньше, - касаться друг друга и смотреть на небо... говорить на его, - зубровьем - языке. ; 
 
 
 
 
   
 
 
 
















30 ноября 2023 года,   
Петербург   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 






Розовые сады царя Мидаса 
(рассказ) 
1

По греческой легенде, во Фригии, в древние времена правил царь Мидас, и у него были чудесные, волшебные сады роз. Геродот говорит, - что они росли “сами по себе”.
 
Итак, Фригия, пригород Гордиона, “резиденция” Мидаса. 
Царь шел по своему дворцу - и звал дочь Лидию. Но слуги и домашние, и рабы - не могли ее найти. Лидия была юной и красивой, и все знали, что она сейчас точно пропадает со своим возлюбленным - Клитом. Догадывался об этом и царь... Лидия растет без матери - та скончалась много лет назад от болезни. Да и сам Мидас - в первый период своей жизни часто отсутствовал, так что Лидия воспитывалась без него. Она выросла - капризной, гордой, тем более, что она была дочерью царя и должна была в свое время составить кому-то партию - из наследников, царей соседних городов.   
Сам Мидас, - был сейчас пятидесяти лет, с седой бородой,  коренастым, с цепким взглядом  но при этом - и мудрым. На его голове была царская диадема. Первую часть своей жизни он провел в походах и просто в конфликтах, в интригах, иногда - бежал из своей столицы и потом возвращался. Затем умерла его жена Афазия - мать Лидии. Они оба по ней тосковали. Прошло еще пять лет, и Мидас осел в своей столице, рядом с дочкой. Ей это было полезно, хотя сейчас она уже была девушкой-подростком и вот - встречалась с молодыми людьми. 
Дворец был построен недалеко от широкой реки Сакарья, один из ее берегов - подходит сразу к нему. Совсем рядом также высится гора, и этот фон делает все еще более возвышенным. Дворец - это несколько великолепно сделанных каменных зданий, для жизни царя и его семьи. На стенах - множество орнаментов с животными и божествами. В центре этих зданий - раскинувшийся на пол га - розовый сад. Окруженный только дорожками для ходьбы - из песка и камня. 
Роз - как и рассказывали легенды - было очень много. Алые, желтые, голубые, пурпурные, с большим количеством лепестков. Шипов у них не было. Они радовали не только глаза, но и обоняние - весь их аромат окружал и завоевывал, “находил” на тебя волнами. Что самое поразительное: их никто не поливал, не обрабатывал под ними землю,  - и не срывал. И сами они - не гнили,  и вообще не исчезали. Их было определённое количество - пятьсот пятьдесят, и оно не менялось. То есть,  они и правда, - росли “сами по себе”, не завися от сезонов, и ни от чего другого. 
Самое чудное было приходить сюда вечерами, - что они и делали часто с Афазией, когда та была еще жива, и крохотной Лидией. Розы присутствуют своим ароматом и контурами в сумерках. Солнце садится за рекой. От гор “идет” запах свежести. От водопада и реки - доносится шум воды. Все это хранится в памяти Мидаса. И Лидии, хотя ей сейчас не до этих воспоминаний.   
В любом случае, у всех  возникал вопрос: как этот сад здесь появился? 
На это отвечали одно: его насадил сам Зевс. Для жителя Фригии в то время ответить так - значит, сказать все и ничего. Да, в то время верили в богов, и сильнее, чем в поздние времена, но все же и тогда люди за ссылкой на богов - могли ничего не видеть. 
Но таков был ответ. Дед царя Мидаса говорил это своему сыну, его отец говорил это ему самому, и теперь Мидас говорит это Лидии. 
Дворец вокруг сада - был построен дедом. Отец и Мидас добавили некоторое здания и обновили другие. 
Наконец, - Лидия явилась во дворец. И ее тут же проводили в покои Мидаса. Скоро нужно было идти обедать. Вся - полная жизни, эмоций, как она похожа на мать. В легком воздушном шелковом хитоне. Да, этого Клита, ее друга, можно понять. 
Лицо Мидаса не было раздраженным, просто - грустным. 
• Ну - нагулялась? 
• Да... - ответила та, еще не переведя до конца дыхание. 
• Со своим Клитом? 
• Да, батюшка. 
• Ладно. Знаешь, что я тебе скажу... 
• Да что? Я есть уже хочу. 
“Нагулялась, нацеловалась, наобнималась”, - думал Мидас, но все равно спокойно. 
  - Да не умрешь ты с голода. Подожди. 
Вдруг вошел слуга и принес записку на пергаменте. 
• Кому? - спросил Мидас. 
Слуга виновато ответил: 
• Госпоже Лидии. 
Было ясно, что от него. 
• Отец, позволь, я отвечу...
• Да сколько можно переписываться! - возмутился он. 
Лидия - зарычала... Как можно быть таким другим, непонимающим? Таким старым, медленным?
Она быстро, дрожащими руками написала ответ, и слуга удалился. 
• Ну, что ты хотел сказать? Батюшка...
• Знаешь, а у нас ведь и правда чудесный сад. Чудесные розы. Дар богов. 
• Мхм. 
• Твоя мать очень любила там бывать.
• Мхм. 
• Знаешь, каждая роза из всего этого количества - на самом деле, предназначена конкретному человеку. 
Тут Лидия, всё-таки, ответила по-другому: 
• Да? 
• Да. 
• Есть там и роза, обращённая к твоей матери. Есть роза, обращённая ко мне. Есть роза – для тебя. Я и сам это не сразу понял. Каждый, кто живет рядом с ними, - открывает это в свое время, своим путем. 
• А почему ты мне это не говорил?
• Говорил. Но ты была маленькой, а потом, наоборот, – выросла... 
• А как такое возможно? - засомневалась Лидия, - я ведь родилась намного позднее, чем были розы. 
• А мы все родились позднее. Потому что розы, - как ты знаешь, - не появляются и не исчезают, не вянут, не умирают зимой. 
• Да, да... 
• Розы - живут в своем времени, а мы в своем. И тем не менее, мы с ними связаны. 
• Ну что? Пойдем есть, батюшка? 
• Пойдем. 
Мидас после этого разговора, всё-таки, сомневался - запало ли что-то в ее душу, или она слишком молода, да еще и девушка. Дальше он не хотел вмешиваться - пусть она уже сама, если захочет - находит свою розу и общается с ней. 
Запало. Каждый раз, когда она проносилась мимо сада - она уже смотрела на него по-другому и по-другому вдыхала их аромат. Она чувствовала за ними - тайну, чего уже не замечала много лет... с того момента, как перестала быть ребенком, и как ее мать умерла. 
Все еще часто встречаясь со своим Клитом и веселясь с подругами, - что она тоже любила, - она засматривалась на розы, искала свою. 
Сначала она нашла цветок своей матери. Это была огромная алая роза. Лидии казалось, что она плачет. Что капли утренней росы на ней, это - слезы, из-за их расставания. И ее боль, тоска по матери, которую она “загнала” в душу, поддавшись веселью, но не избавилась от нее, - теперь действительно стала утоляться. Потому что она - говорила с ней. А рядом с розой ее матери стояла пурпурная красавица, -  ее отца Мидаса.
Тут же - и ее роза. Вот оно - чудо, небесно-голубого цвета. 
Лидия была уверена, что роза с ней говорит, своими лепестками и дивным ароматом, капельками росы, или дождевой влаги. 
Мидас, проходя по дворцу, - нередко видел свою дочь тут, в саду, а не где-то с ее Клитом. С ним она встречалась, - но реже. Отец улыбался: «да, что-то в ее душу запало». Так прекрасно выглядела красавица-девочка Лидия в окружении роз. 

2

Спустя год - она сидела рядом со своей небесно-голубой. Был наступающий вечер, горело закатное солнце, вдали шумел водопад. На дворе - поздняя весна, когда было очень тепло, но еще не жарко. И услышала очень явственно шепот-аромат своей розы: 
• Ты знаешь, откуда мы появились?
• Ну да. Дар богов. 
Потом ответила более точно: 
• Ааа.. Дар Зевса. 
• Да, верно.  Мы все выросли - из его груди. 
• Как это? 
• А как по-другому могло получиться, что мы - вечные. Вечные розы - из груди бессмертного.   
• Это что получается, что вот эта земля... 
• Да. Это его грудь. 
Розы из груди. 
Лидия улыбнулась, и выбежала из дворца на широкий двор, где были жилища слуг. Она зашагала по траве в своих легких сандалиях. Хорошо, что слуг не было, они уже готовились спать. 
Вот эта земля, по которой ступали ее отец и дед, и мать, когда она была жива... и сама Лидия - когда была маленькой, и сейчас - оказывается... была... и есть грудь Зевса. Зевс. 
Она мигом легла на землю. Трава, казалось, приняла ее ласково. Тепло. Тепло от него. Зевс, Зевс. Ты все время был рядом, а не там, далеко - в алтарях и храмах. 
Ты был рядом - с нами, со мной. 
Лидия срывала цветы, «доходила» до самой почвы - и трогала это все, нюхала, и даже  - ела. На вкус почва и трава - были вкусными, хотя она так привыкла есть изящные блюда и пить вино.   
Она была уверена, что трогает самого Зевса. 
Она чувствовала его взгляд, его любовь, мудрость. 
Слава богам, что слуги и отец не видят ее сейчас. А впрочем - ей все равно. Она - свободна. Она - обрела своего бога. 
Сказать обо всем отцу? 
Или - это только ее знание? От ее розы?
Наверное. 
Да все это не так важно. 
Главное, - что Зевс с нами. 
Что ему не нужно - возносить жертвы и даже молиться, а просто - говорить с ним, потому что он - присутствует. 
 
Позднее она перестала видеться со своим ненаглядным Клитом, - за которого раньше собиралась выходить замуж и “с боем” добиваться согласия на это отца.   
И сказала Мидасу, что хочет посвятить себя - розам  и Зевсу. Тот сначала подумал, что Лидия впала из одной крайности в другую и хотели было возражать, но потом, вспомнив, что он сам обратил ее внимание на розы, всё-таки, - смирился. Да и потом, его собственная роза тоже ему что-то на эту тему говорила. 
Тот, кто незнаком с тайной, сказал бы: посвятить себя розам - это все равно что посвятить себя дуновению ветра... ничему. 
Лидия и Мидас ответили бы: именно - дуновению ветра, именно - ничему. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
2 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
Прикосновение Мидаса - как все было на самом деле 
(миниатюра) 
 
“Факты” этого мифа таковы. Бог Дионис однажды спросил, чем он может наградить Мидаса за то, что тот хорошо обошелся с его слугой - пьяным Селеном. 
Мидас мог попросить у Диониса что угодно. И тот попросил - способность прикосновением превращать в золото любую вещь. В конечном итоге, у него даже пища и питье стали золотыми, и он не смог есть. После чего - по одному варианту мифа - он умер, а по-другому, - упросил Диониса отнять этот дар, который стал для него проклятием. 
Авторы – и античные, и современные - пишут о том, что Мидас поплатился за свою жадность. 
Но я расскажу - как было на самом деле. 
 
Мидас не был жадным. Его просто очень соблазнила сама эта возможность - обращения. Словно он - не человек, а бог, и ведь действительно - Дионис был божеством, и только он мог дать ему это. 
Вот Мидас пришел в свой дворец. Его руки дрожат от волнения, дыхание прерывается. Вот он, - не веря, - касается сначала - своего стола. И тот становится золотым. Потом - кубка.... и тот тоже становится золотым. 
Дело - в руке, в прикосновении. 
Все, кто повторяют эти слова, - “прикосновение Мидаса” - не хотят этого понять. 
Ты способен - на что-то божественное. 
От этого - кружится голова. 
В этом было что-то магическое, уходящее в древность. 
Ты был - источником. 
Может быть, самые первые люди на земле обладали такой способностью. 
По вере греков, вначале был Золотой век, где люди жили как боги.   
И вот - Мидас тоже поминал этот Золотой век.
И то, что он называется “Золотым” - тоже неслучайно.   
И разве каждый творческий человек во все времена, и сегодня тоже - - не чувствует себя так же? 
Он обращается то к одной теме, то к другой... то к одной сфере, то к другой - Прикасается к ним и они - оживают, становятся золотом. 
Это можно сказать - о Леонардо да Винчи, о Ломоносове, о Пушкине. 
Прикосновение - это метафора вдохновения. И в нем тоже есть нечто магическое. 
А что касается золота... 
Мидас не любил его как жадный человек. 
Тем более что, если золота будет слишком много, - то оно вообще потеряет свою ценность, и тогда это уже прекрасно понимали. 
Он любил золото как символ - света, солнца. 
(И разве нам, жителям северного региона, - это не ценно?) 
Все превращается в золото... Все предметы быта - оживают, становятся светлыми, а не серыми, живыми, а не мертвыми. 
Отношение Мидаса к золоту именно такое - аристократическое. 
И разве каждый творческий человек не делает мир вокруг себя - золотым? 
 
Мидас - окруженный золотом, не проклинает себя за свою жадность. И когда он увидел, что не может есть, потому что и блюдо, и мясо в нем, тоже стали золотыми, и питье с водой и вином тоже – не стал дергаться. И не побежал к Дионису просить, чтобы тот взял обратно. 
Он так и умер - в окружении золота... от того, что не мог есть и пить. 
Тем более что он был уже пожившим, старым человеком. 
Умереть от солнца, от света, от того, что все вокруг тебя блестит, - это хорошая смерть, решил он. 
В самом же конце он понял, что может прикоснуться – и к самому себе, к своему собственному телу.
Что он и сделал.
И оно тоже - стало золотым. 
О таком варианте ни один миф не говорит. Но ведь это было бы “последовательно”. 
Его последняя мысль была: «вот я и стал божественным светом». 
И разве творческий человек не прикасается в конце пути - к собственному телу, к телу своей жизни...    
Дочь Мидаса Лидия - увидев все предметы золотыми, а потом и золотое тело его самого, - пришла в восхищение.
И только спустя час осознала, что потеряла отца. 
Этот свет золота Мидаса - мы видим до сих пор. 
 
 
 
 
 
 




 



3 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
Ницше в стране лошадей 
(рассказ) 

1
 
В этот день - в начале января 1889 года - в Турине была еще послерождественская и посленовогодняя атмосфера. С одной стороны, это приводило к ситуациям, когда Ницше  морщился, глядя на то,  как буржуа-европейцы - выпивают и едят, мужья кричат на жен и детей, спят, и что всех их много - так что впору было вспомнить его слова о последнем человеке, который всем доволен и ограничен. А с другой, - всё-таки, атмосфера праздника и рождественских каникул - вдохновляла.   
Сейчас была вторая половина дня, скоро придут сумерки, вокруг снова будет снег, и колокола будут звонить, и дети - петь, пусть это и связано с Рождеством, но Ницше “прощал” - в такой час - детям и колокольному звону. 
Он любил Турин. За его море и горы, пусть туристов в нем было все больше. За его итальянскую легкость - совсем не свойственною тяжелым немцам. Итальянцы - играют, они танцует и поют, в отличие от них. Так что и музыка Вагнера - вполне немецкая, тяжелая, особенно позднего периода, так что неудивительно, что Ницше с ним разошелся. Ведь тот стал писать не о немецких героях, а о рыцарях и о кресте. 
Ницше зашел в одно знакомое кафе. Оно было небольшим - на несколько столов, и людей здесь было немного. Они знали, что этот немецкий профессор филологии на пенсии, - странный человек. Среднего роста, с огромными усами, больше похожий  на поляка, а не на немца. С палочкой, немного болезненного вида, хотя ему не было еще и пятидесяти. Таких людей можно было встретить здесь, в северной Италии, или в Швейцарии. Только в нем эти качества были сильнее, чем у других таких же одиночек. Сразу было видно, что он - “не от мира сего”: нет ни жены, ни подруги, ни детей. Иногда - приезжают друзья и он им очень рад. Занят тем, что много читает и пишет. Да, его книги выходят, но небольшими тиражами, за его счет или с помощью друзей. Молодежь читает их с интересом, иногда - с большим, старшее и среднее поколение в академической науке - считает его сумасшедшим, авантюристом, а особенно - богословы. 
Таких “самозванных пророков” в Европе очень много. Впрочем, в этом Ницше и правда было что-то роковое. Как будто он - носил в себе приговор миру их европейской “буржуазной радости”, самоуверенности, разлившейся по континенту и по всему миру. 
Как бы то ни было, сейчас им было хорошо. Пусть этот Ницше пишет свои книги, в которых называет себя - «пророком Заратустрой». Сейчас - он все равно вместе с нами.   
В кафе пять столов и человек десять посетителей, еще - дети и персонал. Ницше сидит за своим столиком - один, и пьет кофе. Он не курит, но курят все остальные мужчины, так что дым стоит столбом. Разговор идет по интересным культурным темам, впрочем - легкий, итальянский, иногда прерывающийся смехом девушек. Ницше слушает и иногда что-то вставляет. Ему одиноко там, в “келье” своего гостиничного номера. Он иногда может морщиться от людей, но не сейчас. 
Один из посетителей говорит: 
• А правда, что Вы, господин Ницше, написали в одной своей книге, - что Бог умер? 
Все замолкают. Обычно - они не обсуждают его идеи. Тем более такие скандальные и полу-запретные, могущие “вызвать соблазн”, ведь здесь есть дамы... и дети... Это спросил человек, который оказался в их кафе всего второй раз. 
Ницше спокойно отвечает: 
• Да. Я просто констатировал факт, сеньор. Вот, недавно прошло Рождество - и все посещали службы, молились. Но в следующем веке это будет сходить на нет. Я просто - предсказываю это будущее. Но не скрою, что я это поддерживаю. Европейцам будет тяжело в этой ситуации... это называется нигилизм. Нам нужно будет создавать новые ценности... уже после христианства. 
«Поэтому я и написал своего “Заратустру” - мой дар человечеству». Но разговор на эту тему больше не велся и Ницше тоже его не поддерживал. Потому что в Италии с ее Папой римским -  это было чревато. А Ницше, хоть и был рад вниманию к нему, но все равно чувствовал, что его поймут еще не скоро. Его прочтут в следующем, наступающем веке. 
Потом заговорили о новом анекдоте про какого-то князя. Все засмеялись и Ницше тоже. Затем зашла речь  о музыке, говорили о новой опере Вагнера - и тут Ницше снова вступил в разговор, и все были довольны, что он так увлечённо говорит, но не на опасные темы Бога. Ницше спорил с поклонниками Вагнера, - а их в Европе было много, - и нападал на его последние оперы. Защищая раннего Вагнера. Он вспомнил - время их дружбы. Вагнер... Козима, его жена. Их молодость, их любовь, их вера в себя. И в философию Шопенгауэра. Все это - ушло. И вот он - один, здесь, в этом иностранном городе. Может, не было бы его философии и его книг, если бы не их разрыва с Вагнером? Потому что Ницше хотел пойти дальше, чем Шопенгауэр, которым они в то время “духовно питались”. Он хотел создать свою философию, найти свой «источник». Философию Ницше. И создал, нашел. Он - новый путь человечества. И вот... сидит в этом кафе один. И радуется общению с людьми. Радуется женскому смеху и детям, и легкости итальянцев. Он - великий пророк будущего? Или - “огрызок” от того, что было в его прошлом - когда он был молод и верил в шопенгауэровскую эстетику, и был вместе с Вагнером и Козимой? Он пишет великие книги, или - это просто желчь? Он сохранил себя, нашел свой путь, но - оказался совсем один.


2

Просидев там час, он вышел на улицу. Несмотря на все переживания, - в целом “конструкция” личности Фридриха Ницше была относительно стабильной, “вертикальной”. По его мыслям, по его отношениям с людьми - можно набросать такой вот потрет. Он живет в своем мире. Читает книги, пишет, редактирует, составляет письма друзьям, что для него очень важно, потому что их было все меньше, ведь он просил их - разделять его идеи. Ему было сорок четыре. Одним словом, - эта “конструкция” под названием «Ницше» - существовала в “сформировавшемся виде”, как реакция на жизнь, на мир вокруг. 
Итак, он вышел на улицу. Наступали сумерки, но еще совсем не было темно. Он знал, что сейчас зайдет в маленький магазин и купит там фруктов и овощей, молока - и что хозяин, из уважения к тому, что он профессор, - сделает ему скидку. Придет домой и будет музицировать на рояле, - исполняя собственную музыку. 
Зафиксируем, что в тот момент в таком примерно отношении был Ницше к этому миру, к этим людям. 
Все - хорошо, “уютно”. 
И вдруг - в этом мире уютного посленовогоднего города, полном смеха и улыбок, шампанского, в котором ему было одиноко и все равно хорошо, - он услышал что-то совсем другое. Этот город породил что-то другое. Чей-то злой громкий крик на итальянском, сопровождавшийся звуками ударов. 
• На! На! На тебе, старая жопа! На тебе, старая жопа!
Было странно, что праздничный мир открыл - такое. Словно вся вселенная сконцентрировалась вокруг. Этот крик был - ее изнанкой, истинной сущностью? 
• На тебе, старая жопа! - и снова звук ударов. 
Крик и звуки - стали огромной дырой, в которую провалился весь мир. И ничего больше не осталось. Ничего больше не осталось. Пустота. 
Ницше, как заколдованный, пошел туда. Это было рядом. Как будто в далеком детстве, когда ты видишь, что кого-то бьют, и не можешь остановить, и знаешь, что запомнишь на всю жизнь. Ницше и другие горожане - знали эти звуки и иногда их слышали. 
Дело в том, что недалеко от его гостиницы была стоянка фиакров, повозок с лошадьми, на которых все ездили, и он тоже. Придя туда, он увидел, как один кучер - бьет свою лошадь. Здесь пахло животными и кожей фиакров, вокруг стояли другие кучера и смотрели.  Так и происходила казнь. Кучер был среднего возраста, коренастый, сильный. Его рука с большой плетью - четко, “профессионально” опускалась - на ее бока, ноги, круп, и даже - на морду. И все ругался и ругался, матными словами. Лошадь была старой. Она молчала. И - закрывалась как могла. В ее глаза были слезы. Что бы она сказала, - если бы могла говорить... Маленькие дети - с ужасом смотрели, в их памяти это потом останется. Подростки и молодежь наблюдали злорадно, даже «подначивая» кучера своими криками. Они думали, что его можно понять. Старые лошади у фиакров - это большая проблема. Если они переставали ездить хорошо, - то нужно было покупать новую... А ведь у кучеров - есть семьи, дети, их нужно кормить. 
- На тебе, старая жопа! На тебе, старая жопа!!!
Нужно было - пройти мимо. Мы все - проходим мимо. Мимо старых, бездомных, мимо голодных детей, мимо пьяных в  снегу. Мимо - страдающих животных. И Ницше прошел бы мимо - в свою гостиницу. Пройти мимо - и не смотреть на лошадь - которую здесь убивали, распинали. Как Христа когда-то.   
Но - “конструкция” его личности в этом момент почему-то обрушилась. «Слетели» все «защитные механизмы». Он уже - не Фридрих Ницше, профессор и постоялец гостиницы, а кто-то другой. Исчезла граница между ним и миром.   
Ницше подбежал к кучеру: 
• Да как Вы можете! 
• Что?
• Как Вы можете!!
Ницше встал между палачом и жертвой. Кучер остановился, - увидев этого вроде бы уважаемого с виду господина, да ещё и иностранца. Все сбежались смотреть на “представление”. 
Он нагнулся к лошади. Наверняка, в прошлом она была очень красивая, статная. Коричневая шкура, большая умная морда. Она громко дышала, и вся была в крови. 
Ницше смотрел в ее глаза. Лошадь точно могла бы что-то сказать. Лучше бы никто из людей в мире не говорил, а она бы имел дар речи. Кажется, она была ему благодарна, говорила “спасибо”, но от этого ему было еще хуже.   
Люди собрались  и смотрели. Кучер говорил:
• Что? Да что я-то? У меня жена и дети, Вы им, господин, скажите. 
Хотя было ясно, что он просто вымещал на лошади - свою злобу и скуку от этого мира... Лошадь ведь не может сопротивляться. 
Бог умер. А лошадь - живая. Почему он не пришел к этому раньше?
Из его глаз капали слезы. Как будто он был ребенком. Прохожие лыбились, показывали на него пальцами. Дыхание лошади – стало совсем медленным, пар еле несся изо рта. Простит ли она нас?
И потом - дыхание остановилось, пар исчез. 
Кучер закричал:
• Издохла, сучка! Надо будет новую покупать!   
Ницше, не веря этим словам, не доходя до их смысла и в то же время доходя, - приблизился к лошади и обнял ее. Какой она была чудесной - теплой, живой, свежей, живущей какой-то своей жизнью. 
Все показывали на него пальцами. 
Кучер произнес:
• Ну Вы и баба. Извините, конечно, господин, пусть Вы и из благородных. 
Ницше - все крепче прижимался к ее груди. Обычно он никогда бы такого не делал: не пачкался бы, не нарушал бы границы между собой и миром. Но сейчас ему было все равно. Он вышел за эти границы. Он был не Ницше, а просто - живое существо... среди других живых. Все мы – страдаем. Если ты жив – значит, страдаешь. Как Христа распяли на кресте, так и эту лошадь убили. Может, это он, Христос, явился в ее образе? Христос - спасет людей... и лошадей тоже? Без лошадей люди не спасутся? 
И еще. Он вспомнил, что в детстве, - где он тоже видел, как взрослые жестоко обращаются с лошадьми, и считают это нормальным, - у него была мечта, которая являлась ему и в снах, и в бодрствовании. О стране, где люди и лошади - и все живые, - вместе... в мире и любви. Страна лошадей. Где человек - не царь животных, а где он их брат и сестра. Брат и сестра. В Библии тоже нечто похожее говорилось: о мире, где лев не будет есть ягненка.   
Сейчас, прижимаясь к этой лошади, он как будто вернулся в ту страну своего детства, воплотил ее.
Все, она умерла. Бог умер и лошадь тоже. Есть он - безумный европеец, лежащий  с ее трупом, в конце девятнадцатого века после прихода Христа. 
Труп.   
• Господин.. Господин... - говорили прохожие, втайне улыбавшиеся этому скандалу... ооо, будет о чем поговорить потом дома и в кафе, - встаньте, перестанете ее обнимать. 
• Нет, нет, она еще жива. 
• Сдохла она. 
Он ревел. Ухватился руками за ее шею. Да, не знал он сегодня утром - что вот так закончится его день, здесь, в сумерках, на стоянке фиакров, под улыбки и хохот толпы (или знал?).   
Так Ницше вышел из себя и соединился с миром. Так он - открыл другого. И от этого ему стало слишком больно. 
Так он, проснувшись человеком со своим обычным днем и мыслями - заканчивал день с лошадью. Запах ее кожи, ее крови, - что может быть живительнее?   
Наконец, люди, знавшие его по гостинице, - подняли его и оттащили. 
• Вы ее похороните? Похороните? 
• Похороним, сеньор Ницше, - отвечали те, скрывая усмешки, - с честью. Все будет как надо. И цветы, и музыка, и речи. 
Они не знали, что это был уже не он. 
 
Утром он послал срочные телеграммы всем своим немногочисленным друзьям с таким текстом: 
“Мы живем в неправильном мире. Я учреждаю новый: мир лошадей. Где все существа - свободны и красивы, и не убивают друг друга. Среди них ходит и Бог, как самый красивый и свободный”. Такие же телеграммы - он отправил королю Италии и Папе римскому. Это был скандал, ведь он был иностранцем. Друг Ницше срочно приехал в Турин и увез его в Германию, где его поместили в дом для душевнобольных. Люди знают место для тех, кто слишком сильно верит -  в страну лошадей. 
 
 
 
 
 
 
 
(Должен сказать, что Ницше действительно сошел с ума, увидев насилие над лошадью. А вот его телеграммы были немного другими - вы может этим поинтересоваться и прочитать их сами.) 
 
 
 
 
 
 
 
 




 
5 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 






 

Уйти в цветы 
(миниатюра) 
 
Об этом думал молодой сильный тигр, смотря своими огромными черными глазами - на ярко-розовые, только что распустившиеся цветы сакуры. 
Дерево - с трудом размещалось у скалы, как бы споря с ней и, всё-таки, побеждая. 
Тигр - от изумления и восхищения - не сразу, но приблизился к цветам.    
Как хорошо, что у него есть нос, и что он может вдыхать запахи - не только связанные с охотой, добычей, но и - с красотой. Аромат этих цветов напоминал тигру его детство и молоко матери, ее ласки и заботу. Он нюхал - и погружался в волшебство их мира.   
Своей улыбкой - и тем, что он вдыхал, - он словно говорил:
• Спасибо. Что вы есть. 
А цветы, - когда ветер потряхивал их иногда в воздухе, - отвечали:
• Спасибо. И что ты есть. 
Им обоим было все равно - как люди называли страну, в которой они жили - «Япония», или «Дальний восток России»? 
Им обоим было все равно, что люди называли их своими словами: “тигр” и “сакура”, “скала”, “цветы”. 
Они жили не в России и не в Японии. 
Им обоим было все равно, что люди могли уже завтра “накрыть” всю землю “удушливым колпаком” обжигающего огня. 
Тигр и сакура - были анархисты? 
В этот момент - он просто нюхал ее цветы. 
И хотел - уйти в них. 
Переселить туда свою душу, мысли.   
В этом исходном движении любящего интереса, - мы видим... понимаем что-то про этот мир. 
Что этот мир - настолько фундаментален, глубок, что он имеет корни.    
Что его не “сдвинешь” просто так, пусть люди и похваляются своей властью. 
И что его не познать с помощью “разума”. 
Тигр - любуется цветами сакуры. 
Любов-аться миром.   
Восхищаться им. 
Быть с ним в некоей паре, диалоге - глядя на него и вдыхая его. 
Вот тогда - и можно его познать. 
Познать, - значит, любить, быть обращенным к этому миру. 
 
 
 
 
 
 
 



 
6 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 






































Обломки человека 
(рассказ) 

1
 
Каким был этот мир? 
Ни одного человека в целости. 
Словно кто-то там наверху - посмеялся над этими людьми. Это произошло сто лет назад -  как результат мутаций из-за влияния ядерного оружия и атомных станций.
Все привыкли. У кого-то нет левого глаза, у кого-то правого уха... Как правило, - нет именно одного органа. На их месте - бельмо зажившей раны, на их месте - отсутствие, пустота.
Это произошло в течение жизни одного поколения. У всех людей на планете - один из органов просто исчез. 
Сначала был полный хаос. Недостающие органы - валялись по всем улицам, в крови, люди - кричавшие от ужаса, в панике, - бегали и искали. Все было в криках, в кровавой жиже. И самое жуткое, что найти они свои органы не могли. Чужую руку - да, но не свою. Правительства тогда - растерялись и допустили анархию.   
В следующее поколение - уже все немного успокоилось. Государства смогли отреагировать. Органы пропадали - через неделю после рождения. Так это и установилось. Причем врачи не нашли какой-то закономерности, все было загадкой. Если у твоего отца не было правой руки, это не значит, что и ты тоже ее потеряешь. С другой стороны, мозг и сердце не утрачивал никто. 
Ну, общество, по крайней мере, смогло адаптироваться. Писались учебники по психологии. Они так и назывались: «Как привыкнуть к тому, что ты - нецельный». 
Специальные службы отвозили в ангары потерянные органы. Там их помешали в небольшую камеру со льдом. 
Однако - из-за того, уровень грамотности в целом стал невысоким, грубо говоря, люди стали “тупее”, - учет в них не велся. Хранилища были переполнены. Нередко органы увозились из “родного” города в другие. Были врачи, которые могли соединять орган и тело, но их тоже становилось все меньше. 
Следующее поколение... Люди стали больше привыкать, что и понятно. На пропавший орган смотрят как на атавизм. Мешает только то, что пропажа не была закреплена генетически, то есть, не “передавалась по наследству”. Всегда оставалось какое-то тревожащее людей разнообразие, словно судьба издевалась. Заметим, что поставить протезы - медицина была не способна. 
Появляется компании, которые продают за деньги виртуальные органы, что, конечно, было предсказуемо. Это совсем не решало проблему – просто создавало стойкую иллюзию, что у тебя есть пропавший орган, – когда ты был в телефоне, в ноутбуке и особенно в виртуальных очках. Богачи покупали эту услугу. А бедные, - что тоже предсказуемо, - брали в кредит. У людей таким образом появились новые элементы престижного статуса и мотивации. Реклама этих компаний звучала везде: «сделай себе ногу по новогодней скидке!» «Любишь свою женщину? Докажи... Купи ей грудь!»   
Сергей и Лида - были следующим поколением. Их родители - угробили свою жизнь на эти кредиты. Хорошо хоть, что они расплатились и долг не перешел на детей. 
Больше того, они смогли дать Сергею и Лиде - возможность не работать, а жить в поисках своих органов. Такая возможность тоже стала одной из мотиваций, смыслом жизни в то время. Если ты можешь позволить себе просто искать - значит, ты не совсем нищий.   
И вот они - ходили по городам, посещали в них хранилища. У Сергея не было  - правой руки. А у Лиды - правого глаза. Каждый раз им нужно было рассматривать предлагавшиеся им варианты - именно ему и именно ей. Это было больно и неприятно, связано с кровью, пусть в контейнерах и  было все во льду. Главное, что ты каждый раз как бы задыхался от предвкушения, от надежды, что все можно исправить, вернуть. А потом видел, что...
Сергей был худым и высоким, начитанным пятидесятилетним человеком.  Лида была на десять лет его младше - красивой, чуть полноватой, не такой “умной”, но мудрой. Они познакомились - в ходе поисков.   
Конечно, они привязались друг к другу. Хотя - отношения между мужчинами и женщинами, “любовь” в этом мире – тоже стала другой. Как можно полюбить девушку, пусть и моложе тебя, но без одного глаза? Часто именно так и происходило. Если у тебя нет глаза - значит, ты и не можешь на что-то такое особое претендовать. Как если бы в прошлом мире - ты была чуть хромой, но красивой, это тоже имело бы свои следствия. Или: ты была молодой, красивой... еврейкой в средневековой католической Испании... Возможно, если бы у Лиды не было уха,  то она бы нашла себе более достойную компанию. Пустоту на месте уха можно вообще скрыть платком. 
Все пошатнулось. Люди смотрели  на картины и фильмы из прошлого - и плакали. Ты плакал, даже если был богат и мог позволить себе виртуальный орган.   
И вот, со всем этим прошлым, - с его Ромео и Джульеттой, Беатриче, Моной Лизой, - которая была загадочной, но все органы у нее были на месте... 
Как полюбить девушку - без глаза? Ромео умирал за Джульетту. Но - попробовал бы он жить с ней, если бы у нее не было одного органа. 
Небо всех смирило. Нанесен удар. И каждый - реагирует по-своему. Кто-то - покупает виртуальный, за деньги или в кредит. Кто-то - смиряется, работает и старается не думать о том, - что у него нету - носа. И каждый раз, когда он видит на картинах прошлого цельного человека - плачет. 
Но поскольку прошло уже несколько поколений, - то и художники стали писать новые картины, и режиссеры снимать новые фильмы. Звезды экрана - щеголяли своими пустыми переносицами и глазницам. Везде были картины - «Портрет безногой», «Портрет безрукой». Поэты писали аналогичные стихотворения («я люблю тебя за то, что у тебя нет левой ноги...»). Все это набирало популярность. А образы из прошлого - дразнили. Так что иногда их избегали и даже запрещали. Впрочем, потом запреты снимались. Менялись и мечты, сны. Если у тебя нету носа, то ты в мечтах видишь людей с огромными носами...   
Психологи говорили, что человек должен забыть о цельности своего тела - как о древнем мифе. Что человек должен принять себя таким, какой он есть. У тебя - нету носа, но есть душа, твое «я». И это, конечно, было в чем-то верно. Хотя сами эти психологи - втайне сами мечтали о недостающих органах. 
Одним словом, люди были несчастны. Они думали: как же мы завидуем нашим предкам, у которых все было на месте, а они это не ценили...   
Еще интересно, что если первое поколение очень активно искало, тревожилось, то следующее делало это уже не с такой одержимостью. Тем более что были компании, продающие виртуальные органы. В целом люди адаптировались. Поколение Сергея и Лиды - делали это еще меньше. Люди сомневались - надо ли вообще... не лучше ли -  смириться. Так что Сергей и Лида - не так уж и часто встречали таких же искателей, как они. 
Они и сами нередко сомневались. Тем не менее, Сергей говорил ей, - и как будто и себе тоже: 
• В Библии сказано: «сотворил Бог человека - по образу и подобию своему». Значит, - и все наши органы - тоже по его подобию. 
Лида кивала. Она не читала Библию целиком, но верила ему. Они почему-то знали, что ищут не зря, что Бог им поможет. 
Сергей смотрел на Лиду... И правда - как он ее любил? 
Как можно любить - такое? 
Если ты сразу же смотришь на это бельмо вместо глаза? Как бы она не закрашивала его  косметикой. И ничего больше. Все твои мужские гены - восставали. Все картины и фильмы, - а он их хорошо знал, - тоже. Предки - смеялись и кричали: «одноглазая! одноглазая! одноглазая!» А он им отвечал: «ну, ведь есть второй глаз, и он видит, так что все нормально». Но он понимал, что это были жалкие отговорки... В такие минуты Лида отлично чувствовала его сомнения. Ничего не говорила, молчала.   
«Мы все - обломки. “Инвалиды”. Бог смеется над нами сверху. Бьёт нас, кого, - как меня, - в руку, кого, как ее, - в глаз. Мы сами себя наказали. И вот - мы как слепые, ползаем по этой земле. Утешаемся жалкими надеждами, что все можно исправить, вернуть». 
Он вполне мог бы сказать ей однажды утром: 
• Я буду искать дальше один. 
Ему это было не так уж и трудно, “послать ее подальше”. Человек после мутации - стал нестабильным. “Послать подальше” - это значит, не могу больше смотреть на твое бельмо. Не могу больше обнимать тебя ночью, пусть его и не видно, а все равно как будто и видно. 
Не могу. Не могу. Не могу. 
Я и себе тоже противен, и весь мир противен. 
Так получилось, что они познакомились, и вот - привязались друг к другу. Еще с ними была милая собачка Кузя. Так что они были втроем. Кстати, у животных никаких органов не отнималось. Они - не согрешили? 
Как бы то ни было, они привыкли быть... быть втроем. 
И он знал, что никогда не “пошлет ее”. Потому что он, вот так небу было угодно, чтобы они встретились. И знал, - что “послав” ее  - он и сам не будут дальше искать. Как это вообще? Он будет с Кузей? Или вообще один? ...   
Поиск, сомнения, слезы - все это уже второй год происходит втроем. По-другому, видимо, невозможно. По-другому он не представляет. Да и она - тоже. Пусть он и не всегда может это осознавать.
Он все равно любит. Потому что - не может смотреть на нее со стороны.   
Он любит ее, потому что видит ее не в обломках, а - цельной. А она - его. 
Быть может, он даже мучается из-за этого своего видения, и что именно ему это открыто. 
Так они засыпали каждую ночь... Сомневаясь во всем и вновь обретая свою любовь.   
 
2

Однажды утром их разбудил их любимый Кузя. Они - как всегда - ночевали в гостиничном номере. Это была обычная непородистая собака, со светло-коричневой гладкой шкурой, средней величины, с выразительной вытянутой на тебя “мордой”, которую хотелось целовать. Да, он был с ними вместе все время. Он был таким родным. И еще - животные не имели никаких проблем с органами. Это знак? В последние десятилетия - художники писали картины, где были животные со всеми органами. И фильмы – про них тоже снимались. 
Почему небо так сделало? Люди сами себя наказали. А животным не за что себя наказывать? Нет причины - нет следствия? 
Все это время своих поисков Сергей и Лида - смотрели на Кузю и улыбались. Словно хотели его спросить.   
Вот, мы ищем свои органы, уже почти без надежды, и все большее количество людей на земле - уже смирилось. Смирилось, скорее, - в плохом, а не в хорошем смысле слова.
А рядом с нами - живые существа, которым не надо ничего искать. 
Может, надо с ними разговаривать?
Но это ведь невозможно... 
Такие мысли у них часто возникали. 
И вот, Кузя сегодня их будил.   
На его вытянутой морде - как будто бы легкая улыбка. 
Он негромко лаял. 
Словно - звал их куда-то. 
Они умылись, оделись и вышли на улицу. 
На дворе стояло лето, пусть и не такое уж и радостное для людей без органов. 
Кузя все лаял, и вел их за собой. В одно хранилище. 
Самое забавное, что они были там буквально вчера, после чего они и пришли в гостиницу, чтобы сегодня уйти в другой город. 
Сейчас, увидев их снова, работники возмутились и не хотели их пускать. Хорошо, что посетителей было мало, так что - Сергей и Лида уговорили их пройтись еще раз. 
Эта процедура - каждый раз болезненна. Ты видишь разные варианты, меряешь их, - с огромной надеждой, которая подступает во всем твоем теле. Особенно сильно это происходило у Лиды. Потом - ледяной душ, слова хранителя, что это - не твое. Вот так - от надежды до отчаяния - все и летает, ходит внутри тебя ходуном. 
Ну и чего Кузя хочет? Чтобы они опять все это испытали? 
Он издевается?
• Зачем это снова делать? - говорит Лида.
Ее бельмо из-за этого краснеет и совсем уродует лицо. Все это видят, и Лида понимает, что видят. Сергей думает: «мы все калеки, наказанные небом». 
• Попробуй, все-таки. 
“Доверься Кузе”. 
Они доверяются. 
И - находят. Сначала она - свой правый глаз. Потом - он свою правую руку. 
Они не верят. Это невозможно. Ведь вчера они все здесь проверяли. Это чудо, - данное им Кузей. Или - кем-то, стоящим за ним? 
Через неделю - врачи  вернули на место ему руку. Через месяц - глаз Лиды. Кончено, это было восстановлено искусственно, но, все-таки, врачи постарались - особенно в ситуации с Лидой, - чтобы следов от операции было немного. 
Как теперь они чувствовали друг друга? Они воспринимали свое прошлое - как сон, как «предисловие». Он видел в ней цельное раньше, а теперь оно - воплотилось. 
Так Бог ответил на их любовь. 
Они были - первой за последние поколения парой, которая смогла восстановиться. 
При этом они всегда говорили, что им помогла их добрая собачка Кузя. 
И многие люди смогли довериться - как Сергей и Лида - своим собакам и кошкам.
Хотя - и не все. 
Все родившиеся дети от Сергея и Лиды и других восстановленных - не теряли свои органы. Это было невозможно, чудо. Проклятие - снималось? Почему? 
Кузя - бегал по дому Сергея и Лиды и довольно лаял.
В его больших серых глазах была некая любящая, понимающая все тайна.   
 
 
 
 
 
 
 













7 декабря 2023 года, 
Петербург 
 









 
Мир качелей 
(миниатюра) 
 
Они двигались, а июльское небо - уходило в “бок”, в сторону. 
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз. 
На качелях были двое - десятилетняя Вера и ее сестра пятнадцатилетняя Люба.   
Красивые, - пусть и по-разному, - дочери своей красивой мамы, в Любе было больше жизни и силы, энергии, а в Вере - спокойствия и мира.   
Ветер - развевал их длинные волосы.
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз.   
• У тебя голова не кружится? - с искренней заботой спрашивала в целом чуть равнодушная ко всему подросток Люба. 
• Нет.
• Смотри, говори сразу. 
• Хорошо. 
И как будто весь мир  вместе с качелями - влево... вправо... вверх... вниз...   
Как бы, глядя на это, у нас самих голова не закружилась. 
Прошло несколько минут. 
• Нет... - сказала вдруг Люба после молчания. 
• Что нет? 
• Не люблю я их. 
• Кого, Люба? 
• Их. 
И она кивнула на прохожих, которых в этот момент на летней улице было не так уж много. 
• А как ты можешь их не любить, если ты - Люба, Любовь? - улыбнулась Вера. 
• Они... недостойны моей любви. Посмотри, - что у них в душах, в головах.   
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз. 
• Слова и образы из телевизора и интернета. Продукты из магазина. Все они - штампованные. Предсказуемые. Каждый из них - виден мне с самого начала, чуть ли еще не до рождения. А наштамповали их - очень много. И в самых разных странах, континентах, со своими особенностями. Но эти особенности - ничего, по сути, не меняют. Так, штрихи к общей картине, а в целом, не так уж  и важно, где ты родился: во Франции, в России, или в Иране. Перепроизводство. Природа и животные - страдают. Этот поток не может остановиться, он только растет. Все они - неинтересные, скучные. И сами это понимают.   
• Ну прямо вот так уж и все - наштампованные? 
• Ну может и не все. 
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз.
• Вот есть такой - Григорьев. Мы с тобой часто о нем говорим. 
• Да. 
• Сидит там - у себя дома.... Один-одинешенек. И это в свои пятьдесят. И этот Григорьев часто думает о них, о людях. 
• Да, - согласилась Люба, - но что он думает? Я знаю, что сегодня у него в голове было одно - он жалеет, что человек.  Жалеет, слышишь? Что он на земле, что не может вообще стать не-человеком, лошадью или чайкой. Вот! И сегодня утром - когда он проснулся, это было первое, что он подумал. И днем - тоже.   
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз.
• Но засыпал-то он с другой мыслью - с радостью. Благодаря. 
• Да ты пойми, Вера, - что я совсем им не враг. Я просто хочу, чтобы они стали другими. Чтобы они пережили огонь моей любви. Другой вопрос - все ли переживут. Не окажутся ли среди них - ложные существа... фэйковые люди. Они боятся, что роботы их заменят, и проверяют, а проверять-то нужно другое - человек ли ты сам? 
• А папа скоро придет? И покачает нас еще? 
• Да... скоро. 
Влево. 
Вправо. 
Вверх. 
Вниз. 

Пока эта качель подлетает в воздух, - сохраняется великое равновесие мира. 
Влево - сомнение и тьма, тревога.   
Вправо - улыбки, радость.   
Вверх - боль и страх, нужда.   
Вниз - уверенность в себе.   
Влево - одиночество и пустота. 
Вправо - встреча. 
Вверх - скука и повторяемость, духота одних и тех же слов и мыслей, “зеркальность”. 
Вниз - надежда и чувство полета. 
 
Вот так мы все, - и ты и я, - качаемся. 
И да будет так. 
 
 
 
 
 
 
 
 











9 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Как найти то, неизвестно что 
(рассказ) 
  1

Иван был простым солдатом при великом царе Додоне. 
Но он совершал на войне множество подвигов. 
Одни генералы хвали его за это, и добивались для Ивана наград, а другие - завидовали. 
Из-за их интриг - ему нужно было постоянно отстаивать себя, “держаться на плаву”. 
Прошло время, и дочь царя, прекрасная Катерина - влюбилась в Ивана, и все чаще помогала ему выбираться из трудностей, которые чинил ему Додон и генералы. 
Наконец, враги Ивана при дворе, видя, что он сближается с царевной, решили дать ему такое задание, которое он никак не сможет выполнить: 
«Иди ты туда, неведомо куда. 
Ищи того, неведомо чего. 
Разойдись один - по семи дорогам. 
Разойдись один - по семи перекресткам. 
Найди - тридесятое царство, тридесятое государство. 
За тридевять земель. 
В нем увидишь заповедную (то есть, - запретную) рощу. 
В ней стоит терем золоченый. 
А хозяин в нем - невидимка. 
Он великий мастер. 
Добудь у него гусли-самогуды. 
Которые сами заводятся, сами играют, сами песни поют, и сами танцуют. 
Принеси их царю, чтобы он и его генералы веселились, - и тогда женишься на царевне Катерине, и будет тебе великая милость». 
Испугался Иван.
Однако делать нечего... Царевна Катерина собрала его в дорогу, благословила,  сказала, что будет молиться. 
Прошло три года. 
Его враги при дворе  - радовались. Катерина плакала и все не могла поверить: неужели Бог оставил такого честного человека, как ее Иван? Да не может этого быть! И она - все молилась за него, как за живого, а не умершего...   
Наконец, он явился. 
Но лучше бы и не приходил. 
Потому что он шел по великому царскому городу - без гуслей-самогудов. В его руках ничего не было, и вообще - ничего, только нож на поясе - как положено у царских солдат, а ведь, помимо него,  у него должны быть копье и щит. 
Все еще заметили, что Иван был бледным, шел с трудом. Но при этом - в его голубых глазах было что-то глубокое... новое... то, чего в них не было раньше. 
Столичный люд кричал: 
• Почему ты не добыл для царя нашего гусли? Мы бы тоже их слушали! А? На плаху его! На плаху! 
С таким же выражением лица на него смотрели вышедшие из дворца царь Додон и его генералы. 
Как он смел - не выполнить приказ?
Уж лучше бы тогда - не возвращался, сгинул. 
Дурак этот Иван, истый дурак. 
Катерина, глядя на него, ревела. 
Да, лучше бы не приходил. 
Зачем Иван мучает ее? Как она будет жить после его казни? Эх, да все мужики такие - себялюбцы!   
Царь начал его спрашивать, да очень строго: 
• Нашел ты семь дорог и семь перекрестков? 
• Нашел. 
• Нашел заповедную рощу?
• Нашел. 
• А в ней - золотой терем и невидимку? 
• Да. 
• А у него - гусли-самогуды? 
• Да. 
• Почему же - не принес их сюда? 
• Я их просто послушал, великий царь. 
• И? 
• И понял, что вся та страна название свое имеет. 
• Какое же?
• Великая страна - Отсутствия. Когда я сидел там и смотрел, и слушал гусли - то меня, солдата Ивана, великий царь, не было. 
• Что это значит? 
Он и сам не знал, что это значит. Отсутствия - обступала его со всех сторон. И так ему было хорошо, так чудесно. Это было совсем не то, что побеждать врагов по указу царя. И не то, что бороться с кознями генералов. И даже не то, что смотреть на царевну Катерину и любоваться ее красотой, думая о том, что они скоро поженятся и у них будут дети. 
Трава на лугах Отсутствия - шептала ему свои речи. 
Гусли-самогуды - играли чудную песню. 
А хозяин терема, мастер Невидимка - говорил с ним... на невидимом языке...   
Причем он был уверен, что если бы здесь был какой-то другой человек, то для него все это тоже было бы другим. Отсутствия каждым ощущается по-своему. И все это было бы одновременно. 
Другой человек...
А должен ли он здесь быть? 
Может быть, Иван останется здесь и все? 
Нужно ли передавать другим чудо, которое ты обрел? 
Сначала Иван был уверен, что нет. 
Другие  - все испортят. 
Разрушат сад... разворуют золотой терем... порвут гусли...   
От других людей - всегда зло. 
Что если они не готовы ощущать эту страну, - а значит, и не поймут ее, для них она не будет существовать. 
Скажут ему, - что он дурак, безумный. 
Но позднее Иван все больше склонялся к тому, что должен вернуться к людям и рассказать. Он должен делиться светом, который обрел... точнее – который его обрел...   
На свете есть не только Додон, но и Катерина. Она-то в чем виновата? 
С другой стороны, может быть, каждый человек на свете - сам находит свою Отсутствию? И Катерина - со временем - тоже? 
Так он мучился, и это было единственное его страдание, что он радуется в одиночку. Это ведь так естественно: обращенность, поворот к другому человеку... Что как будто удостоверяет этого другого – и тебя самого. Этот «поворот» уходит в глубь веков, он в нашей плоти и крови. Или все же, быть скупым по отношению к такому - не скупость?   
Наконец, через три года, - по нашему человеческому времени, - он покинул Отсутствие. 
Хотя ему было очень страшно - не слушать больше шепот травы... не любоваться золотым теремом... не наслаждаться игрой гуслей... не разговаривать с невидимкой на его невидимом языке... 
Из-за этого он плакал и мало спал, поэтому и был таким бледным, когда он явился к царю Додону. И его сердце твердило: «зачем ушел? зачем ушел? зачем ушел?» Этот вопрос бился задыхающейся птицей в груди.... и как же эта птица хотела вырваться и улететь...      
Казни он, конечно, не боялся. 
И вот он – стал рассказывать об Отсутствии... И каждое слово казалось ему неподходящим, нелепым.
Да что ж такое? 
Он вдруг понял, – что никакой Отсутствии нету, и  не может быть.
Все это – страшная, колдовская ловушка.
Ведь само ее название и говорит о том, что этой страны нету.
Она как бы сама в этом признается.
Наверняка, они все подумали, что он безумен.
И это правда.
Так что его сбивчивый рассказ закончился – на полуслове.
Они слушали. 
И все его слова – звучали как победный гимн – правда, непонятно чему.
Как свидетельство.
Отсутствия... трава... гусли... невидимка...   
Понятно, почему он не боится казни.   
Иван произнес, – тоже сбивчиво, из последних сил, ничего уже не чувствуя: 
• Пойдемте со мной, великий царь, и царевна Катерина. 
Те пока молчали. Иван подумал: «да потому что им нечего ему сказать».
Один из генералов спросил: 
• А эту страну Отсутствию - ты можешь показать на карте? 
• Нет.   
• А завоевать ее мы можем? 
• Нет. 
   Наконец, царевна Катерина тихо загадочно улыбнулась, и сказала: 
• Знаешь, Иванушка... Я тоже хочу - перестать быть царевной Катериной. 
Иван коснулся ее руки... И все у него прояснилось, встало на место.   
И вдруг царь Додон тоже тихо загадочно улыбнулся: 
• А я хочу перестать быть царем Додоном. 
Они втроем отправились в путь. Столичному люду сказали, что Додон и Катерина едут по важному государеву делу. А вместо себя он оставил  того генерала, который спрашивал про карту. Позднее тот мог захватить власть, но Додону это было неважно.   
 
2

Они шли.
По семи дорогам. 
По семи перекресткам.   
За тридевять земель. 
В тридесятое царство, в тридесятое государство...   
Почти не говорили. 
Тихо загадочно улыбались. 
Если бы кто-то их встретил по дороге, то подумал, что они нашли какое-то сокровище, много «злата». И вот, - скрывают это. 
А они просто знали, - что Отсутствия есть. 
И никаких доказательств это не требует. 
Доказательство - пение в их сердцах, раздавшееся сразу же, как они услышали рассказ Иван и еще более усилившееся, – когда они вышли на дорогу. 
Это был - маяк, который Отсутствия сразу в них зажгла. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 



10 декабря 2023 года, 
Петербург
 
Без денег, без работы, без “секса”, без слов 
(рассказ) 
 
Без этих “опций” - однажды осталась жизнь на планете земля. 
Это произошло не так уж и много лет “вперед” - году в 2100-м. 
Причем исчезали они именно в этой последовательности. 
Словно кто-то там наверху - издевался? 
Это и был главный вопрос: проклятие или дары? 
 
Сначала исчезли - деньги. 
Это было чем-то невозможным. 
Словно из мира вынули его душу, главный мотив. 
Извлекли “жало”. 
Деньги в любом виде - наличные, безналичные, криптовалюта. 
Но тому, кто это сделал, было мало, ведь ясно, что люди вполне могли бы превратить в деньги все что угодно. У людей исчезла и потребность в деньгах. Экономисты задержали дыхание: а как же все будут удовлетворять свои потребности и обмениваться? Что если вообще придет голод? Но - почему-то не пришел. Люди быстро перестроились.
Они переживали что-то странное. 
Чем беднее ты был, тем меньше верил, что такое произошло. 
Массы - радовались. 
Иго сброшено. Кем-то вынуто жало из змеи мировой системы. 
Но все равно не верили. 
Веками бедные привыкли жить во имя этого “универсального платёжного средства”. Люди поколениями были вынуждены ему поклоняться.   
Так же как смысл жизни богатых был в принятии этой жертвы, и в том, чтобы пользоваться большей частью общества. И это - тоже передавалось из поколения в поколение. 
Первое время - у всех в головах был хаос. Бывшие богатые думали: как же так, почему тот, на небе, - так сделал? Мы же - столько строили ему храмов? Это какая-то подстава, предательство... Мы, кажется, так задобрили его. Он что - ваш Христос - анархист и коммунист? Почему мы этого не заметили, почему наши священники нам этого не сказали? 
А бывшие бедные словно отвечали: да, он за нас. Мы всегда на это надеялись, но - нужно было просто ждать. Не убивать богатых “пачками”, - как это кто-кто делал, - а ждать. 
Это - он приходит. 
Наконец-то. 
Наши деды и прадеды наши – это и делали. И что есть вся история человечества и жизнь каждого человека – как не ожидание? Любви... Весны... Детей... И вот – такого, как сейчас.
Они ждали. И в то же время - боялись надеяться, “уходить в мечты”, становиться сумасшедшими, ведь реальность была другой. Сколько в истории было – сект, маргиналов, радикальных движений. Именно по этой причине... 
И вот теперь, - сама эта реальность изменилась. 
Бедные думали, что они сходят с ума, и смеялись, а богатые думали, что они сходят с ума и ревели. 
Сама реальность - стала “безумной”. 
За этой реальностью, - которая веками была для бедных жесткой, непробиваемой, лукавой, принадлежащей их врагу, - вдруг проступил кто-то другой. Проступил - друг, брат. Который их любит. Надежда на него была, и в то же время, - ее не было. И он сам для них раньше - был и, в то же время, отсутствовал. 
Вдруг стало ясно, что он всегда был. И сейчас - постучался к людям сквозь их реальность. И она - очень легко поддалась, “разъехалась” от его стука. 
Бедные думали: «это все правда, или мы видим какой-то мощный коллективный сон, навеянный нашим врагом? Да нет, правда. Вот, все на месте, стоит». Они улыбались каждое утро. Вместо того, чтобы плакать, и передавали эту улыбку своим детям. 
 
Второй нерв, идол, который был “вынут”, извлечен, - работа. Но она и так пошатнулась после исчезновения денег. Работа, всё-таки, не испарилась совсем.
Люди быстро поняли, что им нужна только еда и вода, еще намного - вино. Многие переехали из городов в деревню и работали там совсем немного, производя необходимое. И - обменивались этим с другими людьми на планете, без участия денег, просто на доверии. 
Работа - тоже была веками в крови и плоти у людей. 
Работа - это, как правило, что-то бессмысленное. 
Ты каждый день должен делать одни и те же действия, и их смысл - терялся в огромной системе, становился все более неразличимым, “опосредованным”. 
Только где-то там наверху системы могли это объяснить, да и то, их словам верили все меньше. 
Работа была похожа на странный налог, жертву. Особенно абсурдной, - если ты молод.    
И вот, она исчезла. 
Как и с деньгами, люди плакали и не верили, ведь они  и к этому привыкли. 
И снова - за реальностью проступал друг, а не враг, как раньше. 
Что теперь делать со свободным временем? 
И вообще - что такое человек? 
Раньше он был «похоронен» в деньгах и работе.   
И сколько поэтов и религий мечтали о его освобождении. 
Теперь - он покажет свою настоящую природу. 
Раньше он был “задвинут” в систему, не мог от нее «отделиться». 
Свобода...
Обретенная свобода  могла приводить к “эксцессам”. 
Кто-то - много ел и пил алкоголь. 
А еще люди - от нечего делать - постоянно занимались “сексом”. 
Но были и другие.
Кто тратил свою жизнь на разговоры и чтение. 
Причем в ходе общения - люди обменивались знаниями и опытом, и то, что было раньше жестко «привязано» к школе и институтам, к оценкам и конкуренции, - теперь растворилось в свободном мире обмена. 
Так же - изменилось и то, что делали художники и поэты, писатели. 
Все, что было истинным, но “похороненным” в прежней системе - обрело свое настоящее место, “расправилось”, избавилось от “служения богатым”. 
 
И вдруг - следующий нерв, который был отнят, - тот самый “секс”, к которому многие люди стали прибегать в условиях свободы, не зная, чем и как заполнить свое время.   
И дело не том, чтобы наказать людей за то, что они “пустились во все тяжкие”.
Просто вдруг стало ясно, что и “секс” - тоже был частью системы. 
Вот как она выглядела в пору своего расцвета...
Мужчина зарабатывает деньги и “имеет” женщину. Они растят детей, следующие поколения таких же. Дочери -  будущие жены, сыновья - будущие работники. А если мужчина - богат, то в этой схеме почти все же самое, но на “более высоком уровне” - он не работает, а просто имеет много денег и много женщин. 
“Секс” всегда был скрепляющим звеном, связкой. Но - люди страдали из-за того, что он мог быть связан с любовью. Или - с похороненной мечтой о любви. У людей всегда возникала трагедия. 
И вот теперь тот, на небе, говорил: рожать больше не нужно, вас и так достаточно. 
Попробуйте теперь - просто любить. 
Без той тяжелой “смазки”, из-за который вы, - в конечном итоге, - не столько радовались, сколько страдали. Особенно женщины, - “загнанные” в роды и раннюю смертность. 
Любовь была жертвой и денег, и работы. 
И вот - люди попробовали. 
Не у всех, но у многих получилось. 
Избавленные от необходимости работать и искать деньги - они все больше говорили друг с другом. 
Как правило, это происходило на улице. 
Раньше - они сидели по квартирам, “загнанные” в одиночные камеры своих жизней, подчиненные деторождению, работе и деньгам.   
А теперь все стало по-другому. 
Особенно - расцвели женщины. 
Им теперь не нужно было делать себе “косметику”. Оказалось, что без денег и работы, без “секса” - их тела и так становились здоровее и моложе. Тем более что не было уже и такой работы - косметолог, и денег, чтобы оплатить. 
Люди говорили... говорили... Энергия, которая раньше уходила на работу и деньги, на деторождение и войны, - теперь уходила в слова. 
Люди обменивались знаниями, и любили. Все это был единый процесс, так что нам сегодня сложно понять это своим сознанием. Если раньше были школы, где мужчины-учителя могли озабоченно фантазировать на тему девочек и из этого выходили трагедии, то теперь - все было иным. Очищенным. Но не какой-то жесткой метлой, а - другом, тем самым, что проявился за реальностью. Любовь не исчезла, - но преобразилась. 
 
А потом - исчезли и слова. И люди поняли, что раньше, до этих изменений, - слова тоже были частью системы. Да какой важной...   
Словами люди - врали друг другу за деньги. Словами люди работали (“журналисты”) и это тоже становилось все более абсурдным. Словами люди - ненавидели и желали смерти,  угрожали ядерными ударами и вслух мечтали о “возмездии” врагам. Говорили что-то скучное, повторяющееся, лишь бы говорить и лишь бы их слушали другие. Дублировали то, что слышали из телевизора. 
Так что вся эта инерция, след - оставался в душах. 
И теперь, когда слова исчезли... 
Сначала - без них было тяжело.
Как без воздуха. 
Ты как будто летишь в пропасть. 
Как быть человеком без слов? 
И как любить другого человека - без слов? 
И обмениваться знаниями и опытом? 
Ты ведь даже не знаешь имени этого человека, и свое не можешь ему сказать?
И есть ли тогда у тебя имя, если ты не можешь его сказать? 
Есть ли ты - без слов? 
Существует ли в этом мире другой язык для любви?
А ведь, кроме нее, ничего не осталось. Больше делать нечего. Рожать не надо, работать почти не надо, искать деньги - тоже. 
И вот выяснилось, - что есть.
Можно просто - смотреть на другого человека. 
И быть видимым другим человеком. 
Но если раньше в этом видении другими были моменты «статуса», - то теперь их не было.
Остался лик человека, обозримый для другого. 
Можно просто - молчать с другим человеком. 
А еще - можно петь с ним песню без слов. 
А еще - танцевать с ним под музыку, которую вы вместе слышите внутри.
Внутри - там, в будущем - значит, и вовне. 
А еще можно - касаться другого человека. 
Через все это и передавались знания и опыт, и творились произведения искусства - насколько мы можем себе это представить...   
На земле установилась - республика молчания. 
Республика прикосновения и танца. 
Республика совместного полета. 
Республика музыки. 
Республика - тебя и меня. 
Республика явившегося Бога. 
 
 
 
 

12 декабря 2023 года, 
Петербург 

Анта ждет Лмона 
(миниатюра) 
 
Анта ждет Лмона. 
Ждала. Будет ждать. 
Анта - спит, думает, летает, просыпается. 
Анта ждет Лмона. 
Анте - страшно. 
Анта - боится. 
Анта - и страх. 
Анта - и пустота. 
Ей страшно без Лмона. 
Анта - спит, думает, летает, просыпается. 
Почему все живые - чего-то боятся? 
Почему все дышащие - такие? 
Что за проклятие? 
Анта - спит, думает, летает, просыпается. 
Анте - больно... без него...    
Если ты дышишь, - то ты чего-то боишься. 
Страх. 
Страх. 
Уязвимость. 
Уязвимость. 
Анта - спит, летает, думает, просыпается.   
Но если ты дышишь, ты способен хотя бы “взглянуть” на свой страх, “обернуться” на него. “Схватить” его. Сказать: вот он. 
Именно в этот момент, - когда Анта “обернулась” и “схватила”, -  вернулся Лмон. 
Или - он никуда и не уходил?   
Лмон - пришел, придет, приходил. 
Откуда?
Из соседней комнаты или из соседней вселенной?
Что вообщем – одно и то же... 
Анта - не спит, думает, летает, летает.   
Лмон - не спит, думает, летает, летает.   
Они - касаются. Вот он, момент любви. 
• Как ты себя чувствуешь? – мысленно спрашивает Лмон.   
• Ничего. 
• Но я же вижу - что тебе плохо. 
• Плохо без тебя.   
И даже сейчас, когда он рядом, она счастлива не до конца, ведь она знает, что уже завтра он уйдет, будет отсутствовать. 
И ей снова будет: пусто думать, пусто спать, пусто летать, и вся вселенная будет пустой. 
А может быть, - его и нету на самом деле? Он ей приснился? 
Да если бы так.   
Вот он, ее любиииимый... Лмончик.   
С его привычкой думать-говорить быстро, и много, часто, “сыпать” мыслями.   
С его всегда помятыми, чуть грязными крыльями, которые Анта - заботливо почистит. И попеняет ему, что довел их до такого состояния. 
С кем его спутаешь?   
Как только он приходит, они начинают любить. 
Лмон - своими мыслями-словами проникает в нее. 
А она - своими мыслями-словами в него.   
Они вдвоем, вместе - летают, думают, любят, летают, думают, любят. 
Так они - соединились, соединяются, будут соединяться. 
До самого утра вселенной. 
• Кто знает, - говорит-летает Анта - может, я рожу потом - новое существо от твоих мыслей-слов? А? Лмон? С новыми мыслями-словами? 
• А я рожу - от твоих, – отвечает он.   
• Какое же это чудо - дети. Ребенок. 
• Да... 
Летают, думают, смотрят друг на друга. 
• Ну а как там существа на земле - в Млечном пути? - спрашивает Анта, - уничтожили себя или нет?   
• Да это ведь было уже миллиарды  лет назад. Седая древность. Ты что, - уроки истории в школе не проходила?   
• Ну не проходила... Хватит уже меня гнобить!   
• Если ты не знаешь прошлого вселенной, то это значит, что у тебя нет в ней будущего! 
• Хватит! Скажи, - уничтожили или нет?
• Нет. Хватило мозгов. Из-за какого-то там “Укрорейха”. 
• Ну и хорошо. Да? Слава звездам и вселённой. 
• Да. Слава Свету. 
• Все-таки, эти люди, - говорит Анта, - милые были, пусть и смешные, плюгавенькие. 
• Да... я их тоже люблю. Давай назовем наших детей, которых родим ты и я - человеческими именами, а? 
• Давай. 
• Какие-нибудь - Сергей и Даша! Вот все с нас поржут... Да? 
• Да... А мы скажем: да ничего вы не понимаете. Это суперские имена были - Сергей и Даша. 
• Сергей и Даша! - повторяет он за ней. 
 
Анта и Лмон - летают, думают... летают, думают...    
Улыбаются друг другу своими крыльями. 
Не спят. 
До самого утра вселенной. 
 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 


































 14 декабря 2023 года, 
Петербург 
 


Шутка
(пост в сети)
 
 
- Мальчик, как тебя зовут?
- Укрорейх.
 
 
 
 
 




 
14 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Движение в сторону 
(миниатюра) 
 
Шоссе - как будто не подразумевает движения в сторону. 
Ты едешь - прямо, назад, прямо, назад. 
Чем быстрее - тем лучше. 
Не оглядываясь. 
Не думая. 
Не вспоминая. 
Если день, - любуешься природой. 
Если ночь, - огнями и освещением.   
Если лето, - смотришь на деревья и траву. 
Если зима, - на белое полотно снега. 
Ставишь навигатор - и едешь. 
По большому счету, мы все в этом мире - автономные существа, у которых включен телефон и навигатор. Может быть, встречаться с кем-то длительное время - нам кажется излишним. Зачем? 
Вот так мы пронесемся, как по шоссе, мимо других людей, мимо - себя.
Нам проще - ставить навигатор и говорить с ними по телефону, лишь иногда “тактильно” встречаясь на работе, в  ресторане, дома. 
Мы все - автономные единицы существования, мы несемся по шоссе своим маршрутом,  мигаем фарами, звоним и принимаем звонки, пишем и читаем сообщения.   
Мы как бы говорим: чего этот мир от нас еще хочет? 
Мы же вот - “участвуем”. 
Звоним и слушаем звонки по работе, по своим детям - из детского сада или из школы, звоним мужу/жене. 
А наше тело шепчет: оставьте меня. Я вот тут “притулилось” в салоне автомобиля - и все. Из последних сил что-то слушаю, говорю, «согласую». 
Все эти тела хотят “нестись” в одиночестве по шоссе. Важно, - чтобы зарядка телефона работала, чтобы был подключен провод. Зарядка на телефоне - это как будто зарядка твоего организма. И - музыка, как спасение. А если нужно - с кем-то из близких ехать вместе, утром или вечером, - то это превращается в “фейерверк” ругани, или - в “блокаду” равнодушного усталого молчания. Неважно, кто инициатор, водитель или тот, кого он везет. Пассажиры все равно чувствуют, что они здесь лишние. 
Весь мир - мириады автономных существований, проносящихся мимо друг друга по шоссе, хаотичных, и, в то же время, связанных магической силой - телефоном, по которому и происходит “коммуникация”. Статистика все подсчитает и выведет таблицы - о росте мобильной связи в мире, но ничего это нам не даст. Если представить себе это огромное пятно из огней на планете, - то дух захватит. От ужаса?   
 
На дворе стоял август. 
Ирина ехала в своем “рено” серебристого цвета. Она была в салоне одна. Никто ей не мешал. Это было шоссе в пригороде крупного мегаполиса. Если бы кто-то к ней присмотрелся, то он бы не отличил ее от других - обычная средних лет женщина, судя по знакам с детским лицом на заднем стеле, - “мама”. 
Да, Ирина была - автономной единицей. 
Да, она “отслужила” и “служит” сейчас. 
Двое детей. Девочка - в школе, четырнадцати лет, и “мальчик” в институте, девятнадцати лет. 
Еще есть муж, - что довольно редко для российской семьи.
Обычно вместе него – либо ругань о том, как он ее и их бросил, либо надежды-фантазии – на будущего мужа... И все это, конечно, – сдобрено алкоголем.
А вот у Ирины – и муж был на месте...
Ты - едешь по шоссе, смотришь на эту дивную позднеавгустовскую природу, слушаешь Баха или - Агутина, или джаз. Вздыхаешь и не можешь выдохнуть от счастья. 
А на самом деле, от того, что твое тело знает, что оно сейчас автономно. Что никто его не потревожит, пока не нужно будет забирать дочку от подруги, в гости к которой она ушла. 
При этом - тело не хочет помнить о том, что уже почти наступает сентябрь - и нужно все “это” снова организовывать - со школой и институтом. 
И вот - ты звонишь и говоришь, пишешь сообщения. А еще - родители хотят приехать на Первое сентября. 
Ты чем-то “занята”. А на самом деле, - ты ненавидишь всех людей и себя среди них тоже. 
Ты хочешь - забиться в угол и слушать музыку, и смотреть на природу, ты готова приносить жертвы - звоня и принимая звонки. 
Все мы - сумасшедшие. Если посмотреть со стороны. 
Шоссе подразумевает движение вперед и назад, а не в сторону. 
Но Ирина уверенно включает поворотник - и ее “рено” сворачивает влево, там, где был небольшой съезд с дороги. 
Чудо красно-желтых деревьев было везде и она - погрузилась в него. Шины автомобиля - с характерным громким звуком - ехали по траве, словно это был танк. Ирина - выключила двигатель. Как будто - саму себя. Выключилась и музыка, и тоже - как будто она сама. На телефон пришло сообщение. Кто там? Неизвестно. Ее тело “на автомате” хочет отреагировать - схватить телефон, прочитать, ответить, “включиться”...
А еще как же велик соблазн -  “поснимать” на телефон “красивую природу”, сделать видео, и выложить его на своей страничке, чтобы все тоже вместе с ней радовались и сделать какую-нибудь надпись про то, что Бог нам такое дает, а мы не ценим. Так она делала много раз. Но сейчас - не стала. Телефон - стоял на подставке для зарядки. Привычно ожидая ее тепла. Телефон - это наш бог. Мы ему исповедуемся. С ним рождаемся и с ним умираем. С ним радуемся и с ним плачем, с ним надеемся, и с ним отчаиваемся, с ним развлекаемся и с ним скучаем. Пройдет еще пару десятилетий и нас вообще не останется. Телефон - это  и есть матрица, которая питается нами... Мы отдаем ему - любовь. Не тем людям, которым звоним, а ему самому, «посреднику». Итак, она его не трогала. Панель была холодна. И телефон, - почувствовав изменение, - словно насторожился: к чему это все? что за странный клиент?   
Ирина - открыла дверь автомобиля. Покинет ли ее тело - свое убежище? Выйдет ли из него?   
А там, извне - пели птицы. Она могла бы снять это на видео... Ирина - вышла из машины и закрыла дверь. Вышла в мир поющих птиц, красно-желтых листьев, потоками падающих с деревьев. В их полете - была мудрость, спокойствие. Ирина  тоже хотела бы стать таким полетом - мудрым и уверенным. В них была божество и вдохновение...
И вдруг она посмотрела на колеса своей машины. Как все было красиво: машина была чистой, не старой, и колеса тоже, они стояли на еще вполне зеленой траве. (Вот хоть бери и снимай рекламный ролик, - на телефон!) Блин... а как же трава? Она ее помяла. Ее было так жалко. Каждый стебелек - живое существо, у них тоже есть свои дети - маленькие травинки, и муж. А сколько она помяла - насекомых. Блин, блин...   
Вся их жизнь - прекратилась.   
Она смотрела на колеса своей машины: эта черная с еле заметными прожилками трупов смерть, кладбище мух и червей. 
Зачем она приехала сюда на этом танке?    
Зачем вторглась? 
Ирина плакала. 
Ирина сходила с ума. 
Так она перестала быть автономной единицей и стала - Душой Мира. 
 
 
 
 
 











 
15 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Смерть на льду   
(миниатюра) 
 
Зачем они вообще туда поехали? 
Так бы сказали более взрослые - про них и про то, что произошло. 
А у них такого вопроса не существовало. 
Их мир имел место, - в другом виде, в других словах. 
В машине - старой недорогой иномарке, черного цвета, - были двое - Сергей и Оля. 
Им было по двадцать. 
Красивая пара. Он - высокий, сильный, с развитыми мышцами, с широким лицом и большими глазами. 
Она - худая, с вытянутыми вниз лицом, с длинными русыми волосами, - которые она никогда не красила. Она не знала, почему - просто не хотела и все.   
Как же машина, - оказалась на льду, который провалился под ней? 
Они это событие - не осознавали. Или не сразу. 
Это был день, когда они с друзьями - там была еще одна машина, - отправились в пригород,  покататься.   
Но, опять-таки, это мы уже - постфактум - так это называем. Или - постфактум - это мог бы назвать, допустим, протокол полиции: что вот, мол - компания таких-то граждан на таких-то автомобилях - и еще даты рождения,  и марки авто и номера- такого-то числа поехали туда-то - и еще указать широту и долготу этого места, координаты.   
Это наш взрослый язык. 
А у них - другой мир, другие эмоции  и другие слова. 
Они ехали “потусить... подрифтить”. 
Катались и веселились - весь день, сил у них было много. 
Они - и машина Сергея, и его друга - постоянно съезжали на лед с дороги, и лед везде был твердым. 
Был ли риск? 
Был... но небольшой. Всем было известно, что река замерзла и ездить на ней было разрешено.
Ответственность... 
А как же - ответственность... 
Ведь если бы что-то произошло, он был за рулем. 
Это еще одно слово - не из их словаря. 
В салоне играла музыка. 
Это был “хип-хоп” - западный и русский. 
Как круто... как круто... словно ты  в кино, или в музыкальном клипе. 
Я - дрифтер.
Снежный дрифт. 
Ледовый дрифт.
Были уже сумерки (опять – слово не из словаря).   
Сергей поддавал скорости...
Вот их машина снова съехала с дороги на лед - в проверенном, объезженном месте. Машина друзей - тоже съехала с ними, была недалеко. Иногда они могли - играть друг с другом, приближаясь и отдаляясь, вот это и был настоящий “снежный дрифт”, но в этот раз им и без него было хорошо. 
Какой кайф.
Чил.
Сумерки.
Ты в салоне машины, которая дрифтит на льду, ты держишь руль внимательно, чтобы все было хорошо, безопасно, и слушаешь музыку, - то быструю, то медленную. 
А рядом - она, Оля.
Музыка своей громкостью, басами - заполняет все, и ветхий салон подрагивает. 
Поскольку телефон Сергея - стоял на подставке и из него “шла” музыка, то на Олин телефон приходили сообщения от соседней машины. А еще - она снимала на него внешний сумеречный пейзаж и их, внутри салона, особенно его. 
Сам Сергей не пил в этот вечер (еще одно взрослое слово). 
А Оля - выпила немного пива. 
Как им всем было чудесно. 
Вот оно - царство... чудо... что-то из голливудских фильмов...   
Не хотелось становиться взрослыми. 
Помнить о том, что впереди - “жизнь”, что в понедельник - работа. 
Нет, вот это мгновение, и больше ничего нет... не надо...   
“Войти” в него и остаться, не уходить, “заблокировать” выход из него.   
Так они ощущали все, так они были вместе. 
В этот момент заиграла медленная, очень красивая композиция: электронный звук - “забирал” в себя, они погрузились в него. И - запел женский голос на русском, проникая в твою душу. 
• Я тебя люблю, - сказал Сергей. 
И взял ее за руку. Как хорошо было - касаться ее горячей ладони.
Он никогда ей этого не говорил. Она заплакала. 
Он и сам не ожидал, что скажет ей это, “не планировал”. 
• А я тебя люблю, - ответила она. 
Для них обоих это было взрослое слово. Слово, которым пользуются родители. Слово из бумажных книг и из старых фильмов. Причем им всегда казалось, что взрослые врут, когда его произносят. Оно для Сергея и Оли - слишком “пафосное”. О любви говорили их родители - утром и вечером, друг другу и им, на “автомате”. И они им отвечали. О любви к Родине постоянно говорил телевизор...   
Вобщем, они оба думали, что это слово - не для них. Они уж точно не хотели бы произносить его просто так. Но - сейчас они это сделали. Был еще вариант: сказать не “люблю”, а “лав”, как говорили в бесчисленных западных фильмах, и как пели в песнях. Иногда они мечтали об этом. Но сейчас Сергей понял, что нужно сказать именно “люблю”. 
Они оба плакали. Его правая рука - несколько секунд держала ее ладонь... а не рычаг передач. Он подумал: «а можно еще - коснуться ее шеи, ее щеки, ее чудных русых волос», так он мечтал. 
И вот они “вступали” в это мгновение, в царство любви - в произнесенные им и ею слова - словно это была их планета. 
Они нашли точку опоры. Сергей посмотрел на нее, - отвлекшись от взгляда на дорогу. 
В этот момент вообще заиграла какая-то классическая музыка - в его плейлисте это было очень редко, но нельзя сказать, что уж совсем не было. Сергей учился в музыкальной школе, пусть это уже давно в прошлом. Классика - всегда воспринималась ими как что-то взрослое и чужое, навязанное. Как непонятное им, молодым, послание. Это послание тоже - слишком “пафосное”. Но сейчас - она зазвучала как что-то совсем другое. Как послание - от кого-то - именно им и именно в этот момент. Как они освоили слово “люблю”, так и эту музыку - тоже сделали своей, и это  было так просто и ясно. И тот, кто им давал это послание - и кто дал им этот миг, и слово “люблю” - был таким простым и понятным, без каких-то взрослых слов, споров и войн. Он и был этим мигом, и этой музыкой, и этим словом.   
Им стало слишком хорошо.
И тогда в этом мире чуда - их взглядов друг на друга и бесконечно красивой музыки,  - что-то провалилось, пошло вниз. Они не сразу поняли, что. Земля - а вернее, лед, - “ушел” из-под машины. 
Это видели и осознавали их друзья, - машина которых остановилась, и они вышли их нее, чтобы смотреть и в ужасе наблюдать.
Вода заполнила дно салона - в один миг. Словно - ждала своего часа. Вы, люди, забавляйтесь, а я своего добьюсь, одержу победу. Ноги - привыкшие быть в тепле, которое поддерживалось кондиционером, - погрузились в холод. 
Твою ж мать...
Сергей подумал: «как в фильмах об экстриме, или как в “видосах” про машины на льду, только... мы в этом “видосе”».
Они кричали и ругались матом.   
Ольга смотрела на него... выжидательно.   
Вода - уже была по колено, блин, не верится в это. Холод. Холод. 
Ольга смотрела на него.
В этом мире - нельзя, чтобы тебе было хорошо?
Нельзя быть счастливым? 
А классика - все так же громко играла.
Вот, она во всем и виновата.
Играла, словно - издеваясь. Или - нет? 
Ольга смотрела на него. 
Наконец, Сергей взял ее за руку, пальцы у них были уже коченеющими:   
• Да и по хрену... 
Они улыбнулись. 
Поцеловались.
Так они - обменивались остатками жизни, энергии. 
Вкус твоих последних губ... 
Классика - играла. 
А потом - все “ухнуло” в царство холодной воды. 
Классика - играла.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 








17 декабря 2023 года, 
Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
      
 
 



Рельсы сострадания 
(миниатюра) 
 
Она села на них и поехала. 
Это значит, - смотреть на собак, кошек и понимать. 
Это значит, - жалеть людей, «раздавленных» материальным миром, распятых его пространством и временем. И себя - тоже. 
Это значит, - говорить, а не писать сообщения. 
Это значит, - выходить из машины своей прошлой жизни. 
Значит, - останавливаться, а не бежать. 
Значит, - вместо селфи в телефоне, которое, как злой колдун, забирает твою жизнь, просто смотреть на себя в зеркало, пытаясь понять, что ты там видишь. 
Значит, - чувствовать связь.   
Значит, - быть живой в этом мире, который только и бредит об “огненном” самоубийстве. 
Значит, - танцевать с ангелами, и иметь на это право. 

 
 
 
 
 





27 декабря пока еще 2023 года, 
пока еще Петербург 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
   
Тоскующая тишина - 2023 
(миниатюра) 
 
Нина отложила телефон и ноутбук. 
И осталась в тишине своей квартиры. 
Все, что у нее есть в жизни - тишина.
Все, что есть у этого мира - тишина. 
Тишина белого чистого снега за окном. 
Тишина курьеров на велосипедах, - с забавными квадратными рюкзаками за спиной. 
Тишина работников ЖКХ, озабоченных уборкой снега. 
Тишина людей, ждущих Новый год. 
Тишина домашних котов и собак. 
Тишина елок, - живых и искусственных. 
Тишина “компота” из алычи. 
Тишина политиков, прикидывающих, как они будут поздравлять людей с праздниками. 
Тишина Бога. 
Тишина неба, думающего, надо ли еще валить снег на землю или уже хватит. 
Тишина цифры 2023, - которая знает, что она завтра умрет и родится новая цифра, с новой тишиной - 2024. 
Тишина. 
Тишина. 
Тоскующая тишина - 2023. 
 
 
 
 
 
 




30 тихо-бря 2023 года, 
Тоска-бург   
 
 
 
 
 
 
Падай в Новый год
(стихи)
 
 
Падай в Новый год
В святой его сугроб
Падай в его рай -
Падай, пропадай
 
Станешь сам святым,
Станешь сам другим,
Ты зайдешь за край –
Падай, пропадай
 
 
 
 
 
 

31 декабря 2023 года,
Петербург