366 снов на Благуше. Часть 19

Часть 19
Над слабым человеком имеют деньги власть…
(Р.Юнгманн. Айзенхут)
               
Сон 147
Проснувшись, Эмиль долго не мог понять, где находится. Он лежал на жесткой узкой кровати посередине  маленькой, похожей на келью, комнаты. За окнами, полуприкрытыми ставнями,  брезжил рассвет. Эмиль чувствовал себя разбитым и усталым, но заснуть опять не мог. Что-то мешало ему. То ли воспоминания об абсурдном, путаном сне, казавшимся неимоверно длинным, хотя спал он всего 2-3 часа, то ли запах еды. В постели было полно крошек черного, пахнущего тмином хлеба. «Фу, какая гадость, - подумал он с брезгливостью, - монашки не удосужились поменять постель после предыдущего постояльца. Как же он, ложась спать, ничего не заметил? Интересно, не оставил ли прежний постоялец после себя еще что-то, кроме крошек?»  Он открыл выдвижной ящик стола и увидел небольшой кусок аппетитно пахнущего копченого окорока. Жаль, под рукой не было ножа, чтобы отрезать кусочек…
Пробило семь, и он решил спуститься на первый этаж в трапезную. Найти ее оказалось не так просто. Планировка гостиницы напоминала лабиринт, повторяя отчасти паутину венецианских переулков. Узкие длинные коридоры неожиданно заканчивались тупиками или приводили к крутым, почти отвесным лестницам, спустившись по которым он оказывался в каменном мешке. Неотличимые друг от друга холлы с деревянными шкафчиками по стенам сменяли один другой, и было непонятно, то ли он кружит по одному и тому же месту, то ли идет по огромному пустому дворцу-призраку, увеличивавшемуся по мере того, как он продвигался вперед. Наконец, открыв наугад какую-то дверь, которая, в отличие от других, была не заперта, он оказался наверху широкой и пологой мраморной лестницы, плавными спиралями  уходящей вниз. За большими полукруглыми окнами виднелся сад.  Солнце, выглянувшее из-за туч, было уже высоко, и на желтоватом мраморе ступеней лежали резкие светотени, образующие причудливый орнамент. Спустившись вниз, он оказался у полуоткрытой двери, из-за которой доносились тихие звуки органа. Мелодия была знакомой. Не во сне ли он слышал ее? Он вошел  в просторную капеллу, погруженную в теплое светло-золотистое сияние. Ни души.  Он вышел за порог и, отворив дверь напротив, оказался там, куда так стремился и  куда уже отчаялся попасть – в трапезной.
Сие просторное помещение было выдержано в бело-красных тонах. На белоснежных искусно вышитых скатертях лежали алые вышитые салфетки, и на каждом столе в хрустальной вазе стояла алая роза. Едва он сел, бледная послушница с пухлыми пунцовыми губками и опущенным взором, облаченная в белое одеяние, подала ему большую белую чашку из тончайшего, почти прозрачного,  фарфора. Другая послушница, похожая на первую, как сестра-близнец, подала ему белую  тарелку, на которой лежала миниатюрная подрумяненная булочка из муки грубого помола и желтоватая розочка  масла.  Он был  неприятно удивлен скудостью завтрака, с невольной тоской подумав об окороке в выдвижном ящике стола, и с приторной улыбкой поблагодарив послушниц, принялся за еду. Кофе оказался великолепным.  Горячий, с большим количеством жирного молока, которого, возможно, с точки зрения тонкого ценителя, было слишком много, но вкус кофе оно не заглушало: лишь оттеняло горечь и подчеркивало все достоинства, присущие этому изысканному напитку. Булочка  оказалась тоже исключительно вкусной. Ничего подобного он никогда не ел. Помнится, в П. госпожа Эссельман и Софи потчевали его сдобным белым хлебом, который привозили специально для него из Мемеля, однако этот, по деревенским понятиям, городской деликатес не мог сравниться с вкуснейшей монастырской выпечкой. Что касается масла, то оно отчасти уступало  маслу в П., однако все равно было великолепным.
Закончив завтрак,  он поднял глаза и увидел послушницу, готовую налить ему еще кофе, а на столе (как он сразу не заметил?) стояла изящная корзиночка, доверху наполненная ржаными и пшеничными булочками,  и рядом - глиняная масленка.
Незаметно летит время за вкусным завтраком, когда докучные дела, бессмысленные суета и заботы не нарушают безмятежного и мирного течения жизни, каждое мгновение которой - бесценный дар, ниспосланный  свыше из прихоти или из незаслуженной нами любви. А что значит  -заслужить любовь? Это также невозможно, как и купить ее. Это всегда дар, не имеющий, по сути, к нам никакого отношения. Просто мы оказались рядом с лучом, озарившим на минуту сумрак нашей пещеры


Сон 148
Никогда, даже в П., не завтракал он с таким удовольствием. Вот что значит не пообедать и не поужинать накануне. Кстати, что он делал вчера?
 Внезапно неожиданное воспоминание вспыхнуло в его памяти, и он поспешно вынул из кармана камзола миниатюрную карточку. "Санта Кроче 316, комната 33, с 09.00 до 10.00"
Часы показывали 09.50.
Не допив очередную чашку кофе и оставив не без сожаления теплую с хрустящей корочкой булочку с маслом, он выскочил из-за стола. Где же комната 33? Он метался по коридорам, неизменно заканчивавшимися тупиками или узкими крутыми лестницами,  ведущими к запертым дверям.
Наконец, он увидел послушницу. Высокая, статная, она шла легко и быстро, и белые ее одежды струились, словно древнегреческая туника, не скрывая пышные формы ее стройного сильного тела. Он кинулся к ней, словно к спасительнице. "Синьора! Сестра! Скажите, пожалуйста, где находится комната 33?»
Послушница обернулась. Ее  лицо было прекрасным и безмятежным, а светло-серые  глаза смотрели без выражения, немного презрительно. Нежный румянец играл  на ее чуть смуглом лице, а пухлые алые губы, казалось, сдерживали улыбку.
"Следуйте за мной", - сказала она. Через минуту послушница подвела его к двери без номера. На соседней двери значилось 156. "Вы уверены, что это здесь?» - проговорил он.
Монахиня ничего не ответила.
"Хорошего дня, синьор, - проговорила она, - всегда к вашим услугам".
Эмиль невольно взглянул на ее обнаженную длинную белую шею. Справа под подбородком была маленькая свежая ранка.
Он вошел в комнату. За большим столом лицом ко входу и спиной к окну сидел молодой человек, одетый, как семинарист. Он не разглядел его лицо, однако обратил внимание на очень широкие плечи, длинную тонкую шею и маленькую коротко подстриженную голову.
"В следующий раз приходите, пожалуйста, вовремя", - сказал молодой человек, открыв толстую папку и протянув ему несколько документов. "Распишитесь там, где галочки".
Ему было совестно, что задержал бухгалтера и потому быстро подписал бумаги, не читая. Молодой человек проверил подписи, затем подошел к сейфу. "У вас есть куда положить деньги?" - спросил он.
Эмиль растерялся: "Кажется, нет".
Молодой человек вздохнул, вынул из сейфа несколько пачек ассигнаций, перевязанных красными нитками, завернул их в толстую оберточную бумагу, в которую торговки на рынке упаковывают колбасу или сыр, ловко завязал пеньковой веревкой и протянул ему.
"Пожалуйста. Хорошего дня. И впредь не опаздывайте".
Эмиль вышел, держа за пеньковую веревку увесистую пачку и поспешил к себе в комнату.
Он помнил только ее номер - 26, но где она находится,  не имел никакого представления, так как номера на дверных табличках шли вразнобой: за 28 следовал 58, а за 54 - 21. В конце концов Эмиль нашел дверь, которая вывела его во внутренний двор, из которого через арку он вышел на улицу. В нескольких метрах он увидел знакомую дверь и табличку -"Санта Кроче, 316". Он вошел внутрь, надеясь встретить привратницу и спросить, хоть это было и неловко, о местонахождении своей комнаты. Так и есть. Сестра Луиза сидела  у входа и вышивала. "Простите, пожалуйста, -обратился он к ней, - не могли бы вы подсказать, где находится комната 26?»
Сестра Луиза посмотрела на него, как на незнакомого. "У нас нет комнаты 26, - ответила она несколько удивленно. - В нашей гостинице всего 25 номеров".
"Но, позвольте... - проговорил он, шаря в кармане, дабы показать незадачливой привратнице свой ключ от номера 26. Но ключа не было, и тут он вспомнил, что забыл его на столе в трапезной.
"Простите, - пробормотал он, - я, кажется, ошибся дверью".
Но сестра Луиза его как будто не слышала. Опустив глаза, она сосредоточилась на рукоделии.


Сон 149
Было позднее утро, и солнце пекло немилосердно. Зеленая плотная мутная вода каналов не приносила прохладу, а лишь усиливала зной. Пеньковая веревка, которая перевязывала увесистую пачку ассигнаций, резала руку.
Что было делать? Он знал единственный дом в Венеции - дом Софи и потому, не особенно раздумывая, направился туда, тем более, что она, кажется, звала его на обед. Однако ни дату, ни точное время не назвала - прекрасный способ проявить широту натуры и отвадить нежеланного гостя. Ну и пусть. Уж в этот раз он будет смелее, и ей не удастся выпроводить его голодным. Что она теперь скажет относительно предстоящей трапезы? "Чиабатта, пекорино и несколько оливок"? Или: "Не желаете ли, мсье де Томон, разделить со мной и Фридерикой четверть вчерашней пиццы?" -  «Ну что ж, - ответит он, - в вашем обществе я буду рад отведать и 1/12 позавчерашней пиццы".
Размышляя подобным образом, он поспешно шел по направлению к Риальто. На улицах в этот час было многолюдно, он несколько раз спрашивал дорогу, и ему указывали нужное направление. Дойдя до заветного моста и проплутав еще около часа в поисках нужного переулка, он, наконец, свернул под арку в сырой полумрак двора и нашел дверь, ведшую в квартиру Софи, которую можно было узнать  по дверному молоточку в форме всадника в рогатом шлеме.
Эмиль постучался.


Сон 150
Софи стояла на пороге в белоснежном накрахмаленном переднике, раскрасневшаяся от печного жара и приветливо улыбалась. Из-за нее выглядывала маленькая Фридерика. "Это торт?" - спросила девочка, указав на сверток.
"Фридерика! Как не стыдно!", - воскликнула Софи, покраснев еще больше.
Девочка убежала.
"Простите, - сказала Софи, - доктор Люксембург запретил ей сладкое. Говорит, к двадцати годам она станет толстой и беззубой. Вот и получилось, что Фридерика ни разу в жизни не ела торт. Но, знаете, запретный плод сладок…»
«Бедный ребенок... – подумал он, почти забыв о своей неприязни к Фридерике. -  Каково ей с матерью-скрягой и прадедом, помешанном на лечебном голодании? Если она не умрет в детстве от истощения, то не будет пользоваться успехом у здешних женихов, привыкших совсем к иным статям, и останется старой девой». Вслух же сказал: «Думаю, в умеренных количествах сладкое не повредит. Кроме того, сахар питает мозг». – «Я тоже так думаю, - ответила Софи, - но не хочу спорить с дедом, потому что  от любых возражений у него учащается сердцебиение и болит голова".
Софи проводила его в сад и посадила в плетеное кресло за небольшой стол, на котором стояли графин с водой, бутылка сухого вина и ваза с персиками.
"Отдохните с дороги, а я пока управлюсь с обедом", - сказала она и вышла.
Разбавленное вино и пара персиков вернули ему силы. Вдруг он вспомнил про сверток и похолодел. Где он его оставил?
Эмиль на цыпочках вышел в коридор. В него выходила полуоткрытая дверь кухни.
"Мама, не сердись, - услышал он нежный голосок Фридерики, - я сразу поняла, что там не торт, а..."
"Замолчи! - сердито прошептала Софи, - какое нам дело до того, что там лежит?"
"Я только хотела сказать, - невозмутимо продолжала Фридерика, что мсье де Томон бросил сверток у самой двери, а дверь ты забыла запереть и ушла с ним в садик. Я хотела отнести сверток в укромное место, но поднять его не могла, такой он был тяжелый, и я села на него, раздумывая, что бы предпринять. Вдруг появился синьор в черном, немного похожий на нашего Джонатана, с очень широкой спиной, тонкой шеей и маленькой головой, и спросил меня, не приходил ли сюда синьор со свертком, перевязанным веревкой. Я ответила, что нет, и он ушел, не обратив внимания на то, на чем я сидела".
"Не выдумывай, - сказала Софи строго, - синьоров, похожих на черепах, не бывает. Однако я и вправду забыла запереть дверь».
С этими словами Софи вышла из кухни и увидела его.
"Хотел поблагодарить за прекрасные персики». - сказал он. - "На здоровье".
Ему понравилось, как Софи ответила ему. Не "не за что", как сейчас вошло в моду отвечать на любую благодарность, а "на здоровье".
Заперев входную дверь, Софи вернулась на кухню.
Маленькая Фридерика, прикрыв за ней дверь кухни, подняла на него поблескивавшие в темноте глаза и произнесла голосом взрослой женщины, совсем не таким, каким только что говорила с матерью: "Будьте поаккуратнее с деньгами, синьор". И исчезла. Как растворилась в темноте. Будто ее здесь и не было.


Сон 151
Итальянский обед, поданный Софи, был великолепен. Антипасто сменил минестроне, затем последовали ризотто с морепродуктами и телятина с большим количеством овощей. Заключительным аккордом стал мастерски приготовленный кофе с ликером и терамису - нежный, пропитанный вином бисквит, воздушный крем и еще что-то, напоминающее о несказанном блаженстве, испытанном в давно забытой, иной жизни…
"Фридерика сама делала", - не без гордости промолвила Софи. -
"Вы с таких ранних лет приучает ее к стряпне?" - "Нет, она сама научилась. Точнее, она даже не училась, просто, когда ей исполнилось четыре года, взяла и сделала прекрасный десерт. Говорит, во сне увидела, что и как надо класть. Соседи вскоре узнали про искусство Фрилерики, и теперь от заказов нет отбоя. Она довольна, но я не разрешаю ей слишком много работать, поэтому, чтобы получить десерт к семейному торжеству, люди оставляют заказы за несколько месяцев".
Эмиль  вспомнил про покойницу Ванду в П. и ее уроки кулинарии, которые она в свое время давала во сне Софи, но счел за лучшее промолчать. А еще он почему-то вспомнил, что в Страсбургском университете профессор церковного права господин Нахтигаль, отправленный на пенсию из органов святой инквизиции то ли по возрасту, то ли, как шептали злые языки, из-за превышения полномочий, говорил им на лекциях, что обычную женщину практически невозможно отличить от ведьмы и  под силу это лишь опытному инквизитору, да и то не каждому. "Но, профессор, - набравшись смелости, пискнул малыш Якоб, - не поделитесь ли вы с нами вашим богатым опытом, чтобы мы не стали жертвами..." -  "Жертвой ведьмы может стать каждый, - отрезал профессор Нахтигаль, - однако отличие есть. Пепел сожженной честной женщины пахнет розами, а пепел ведьмы - духами". - "Но у меня вечно насморк, я не смогу по запаху отличить  одну от другой". - "Вот поэтому, молодой человек, вас в свое время не взяли в наш постоянный штат. А сейчас продолжим лекцию».


Сон 152
В прихожей послышался шум.
"Софи! Ты опять все разбрасываешь! Я чуть не упал, споткнувшись о какой-то сверток в углу!"
Софи выбежала из комнаты и через минуту вернулась, ведя под руку господина Люксембурга.
Доктор постарел за время их последней встречи: поседел, с трудом ходил, опираясь на трость. Однако голос его был по-прежнему молод, а темные большие глаза не утратили живого блеска и проницательности.
«Рад вас видеть, - сказал доктор, протягивая ему руку с очень длинными тонкими пальцами. - Вы помолодели  и выглядите лучше, чем прежде, а я уже никуда не выхожу без третьей ноги. Впрочем, это даже к лучшему. Физические недуги заставили меня исключить из жизни не только излишества, но и вообще все лишнее и второстепенное и сосредоточиться на главном. А главное - это то, что останется после меня, - мой труд о ядах и противоядиях П-ского  уезда. Вначале я предполагал написать скорее краеведческое исследование, нежели руководство по медицине, однако сейчас я по-другому смотрю на свою работу. «Грядет новое средневековье», - пишет мне Феликс из России.  Ну что ж, он культуролог, ему виднее. Меня эта перспектива немного пугает, однако в таком случае мой труд пригодится будущим коллегам. Отравленные стрелы, яды - все пойдет в ход».
«Феликс?» - переспросил Эмиль.
«Он самый, наш общий знакомый Феликс Велимирский. Живет сейчас в России со своей Теклой. Мы с ним переписываемся.
Текла хотела его познакомить ,с родителями, но он не представлял, что Балахна так далеко от Вильно, а потом пошли дети, и они задержались, но он надеется когда-нибудь увидеть родные места».


Сон 153
С наступлением вечера доктор Люксембург засобирался ломой. Следовало бы откланяться и Эмилю, но при воспоминании о том, что у него нет ни документов, ни крыши над головой, ни денег, если не считать тщательно завернутой и перевязанной веревкой пачки ассигнаций, настроение его заметно ухудшилось.
Единственная надежда, как и прежде, была на доктора Люксембурга.
Выйдя с ним из дома и держа сверток, казавшийся еще более тяжелым, чем прежде, Эмиль, откашлившись, произнес: "Господин Люксембург, вы, наверное, хорошо разбираетесь в современном банковском деле?"
"Не очень, - ответил доктор. - Сейчас появилась какая-то новая валюта, запамятовал, как называется, так вот, я в ней совсем не разбираюсь. Стоит ли за ней золотое обеспечение, от чего меняется ее курс, надо ли вообще ее покупать - ничего не знаю".
«Нет, я не о том хотел спросить, - сказал Эмиль. - Не знаете ли вы надежный банк, где можно разместить довольно большую сумму денег? Я, видите ли, получил наследство…» - "Поздравляю. Однако вас интересует именно надежный банк или  банк с высокой доходностью?" - "Скорее первое..." - "Хорошо, завтра наведу справки и, возможно, что-нибудь посоветую. Кстати, велика ли сумма?" - "Точно не помню..."
"Ах, Эмиль, - укоризненно произнес доктор, - судьба вручает вам подарок за подарком, а вы не считаете нужным даже рассмотреть их хорошенько. Однако вы, наверное, хотите идти побыстрее, а я с моим артрозом плетусь еле-еле. Говорят: "Старость - не радость", а по-моему, старость - гадость. И все тут. Запомните это и пользуйтесь жизнью, пока молоды. Завтра вечером встретимся у Софи, и возможно я смогу помочь вам. Прощайте".
"Благодарю вас за помощь, - ответил Эмиль и прибавил шагу, хотя торопиться было некуда.


Сон 154
Вечер был жаркий и душный. Глубокая тишина, необычная для этого еще раннего часа, царила вокруг. Где-то вдали прогремел гром. Тяжелый, пропитанный затхлой сыростью воздух неожиданно посвежел, налетел порыв ветра, и первые крупные капли дождя упали на пыльную мостовую и на пачку ассигнаций. В этом безлюдном переулке не было ни лавочек, ни тратторий, чтобы укрыться от дождя, который все усиливался. Совсем близко сверкнула молния, и в ее свете он увидел надпись: "Банк Савонарола и К. От 20% годовых". Вслед за молнией прогремел оглушительный гром и хлынул ливень, мгновенно пропитавший сверток водой.
Эмиль заметался во мраке под потоками дождя в поисках спасительной двери, которая наверняка была закрыта в этот поздний час. Наконец он ощупью нашел ее и изо всех сил дернул ручку. Дверь открылась неожиданно легко. В полумраке за массивным письменным столом он увидел господина, облик которого показался ему знакомым. Однако где и когда он мог его видеть?
Тонкие ножки в миниатюрных алых башмачках с золотыми пряжками не доставали до пола. Широкое плоское дискообразное тело в горностаевой мантии. Темно-желтое, чуть зеленоватое, заостренное вперед лицо с длинным беззубым ртом. На месте отсутствующего носа – большие круглые ноздри.  И маленькие, блестящие, черные глазки-буравчики.
Господин посмотрел на него поверх очков в золотой оправе, каким-то чудом державшихся на безносом лице. Крошечные сверкающие глазки-буравчики словно пронзали его насквозь.
"Банк уже закрыт, -произнес господин, - приходите завтра".
"Но нельзя ли..." - проговорил Эмиль.
Господин посмотрел на промокший сверток, потом на него.
«Возможно, - сказал он, - один из наших филиалов еще работает. Это недалеко. Поверните направо, потом второй переулок налево и затем, войдя в арку,  спуститесь вниз. Будьте осторожны, ступеньки могут быть скользкими».
Эмиль вышел во мрак под ливень.
Неожиданно перед ним появился широкоплечий человек с очень большим зонтом. "Я проводу вас", - сказал он, бесцеремонно взяв его под руку. Впрочем, это было весьма кстати: Эмиль и его сверток оказались под зонтом.
Повернув несколько раз, они  оказались у канала   рядом с мостом.  Под ним  была маленькая запертая дверь, к которой вели крутые ступени. Спутник Эмиля отпер замок большим ржавым ключом, придержал перел ним даерь и мгновенно захлопнул ее, заперев снаружи.


Сон 155
Эмиль оказался в кромешной тьме. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он увидел низкие осклизлые своды, с которых капала вода, и стены, испещренные надписями на разных языках. Прочитав одну из них, он содрогнулся, и охота читать дальше пропала. В страшной сей темнице не представлялось возможным  ни выпрямиться в полный рост, ни лечь, ни сесть, ибо каменный пол был мокрым и нестерпимо холодным. Промучившись некоторое время, Эмиль поставил тяжелый сверток ассигнаций на пол и сел на него, понимая, что таким образом деньги отсыреют еще больше, но что делать: возможно, они никогда ему не понадобятся.  Так он сидел в полузабытьи, не думая ни о чем, слушая тихое перестукивание капель, и звуки их падения в мертвой тишине склепа казались ему самой прекрасной в мире музыкой, ибо это было последнее, что он слышал в своей жизни. Потом, в районе лба, он почувствовал тупую боль, становившуюся все сильнее. Ему хотелось одного: лечь и закрыть глаза. «Интересно, есть ли здесь крысы?» - подумал он, и, словно отвечая на его вопрос, из угла донесся тихий писк. Он похолодел, однако усталость и мигрень оказались сильнее страха. Разорвав ногтями толстую отсыревшую бумагу, в которую была завернута пачка ассигнаций, он лег на рассыпавшиеся купюры, соорудив себе некое подобие гнезда, и погрузился в крепкий сладкий сон.