Выпей отвары трав, глава 27, Пельмени

 "Эрих явно хочет меня бросить,"— сокрушалась Маша.
   Но куда ему идти? Ведь это его дом... Неважно, куда, — лишь бы  подальше от неё и их будущего ребёнка.
  Малыш ощутимо пинал её изнутри, и точно так же она сама себя пинала в голове: "Я никому не нужна. У ребёнка не будет отца."
Следом приходила мысль:
"Будет ли Эрих помогать, если уйдёт? Он, конечно, по немецким законам, никуда не денется, алименты всё равно должен будет платить, но сможем ли мы с младенцем на них прожить?"
А следом — ещё страшнее:
"А что, если он захочет ребёнка отобрать? Это Германия, он мигом докажет, что я — без денег, без жилья, без профессии и языка..."
    Машу охватывал ужас. Она перестала ходить в церковь к Кире — крутой подъём в гору в последние месяцы беременности оказался непосильным. Кира иногда приходила к ней в гости, пока Эрих был в своей конторе.
   — Не волнуйся, мы что-нибудь обязательно придумаем! В крайнем случае — ко мне жить придёшь! —  успокаивала подруга. — Думаешь, ему прямо так сдался этот младенец? Это же знаешь, какая морока? Ну, будет забирать его на выходные — а ты отсыпаться в эти дни станешь! Красота же! Судя по поведению, он себе другую бабу завёл...  Да и фиг с ним!
 Маша воодушевлялась, кивала,  но страх не уходил.
    Она начала угождать.  Заглядывала в глаза мужу, тщательнее прибиралась, пыталась поговорить, насколько хватало знания языка. Всё было без толку: Эрих ушёл в себя, замкнулся, закрылся. Глаза остекленело глядели куда-то поверх Машиной макушки, рот выдавал лишь равнодушные, набившие оскомину фразы "Hast du gut geschlafen?"
Маша, боясь остаться  в чужой стране без поддержки, изо всех сил старалась с Эрмхом не ссориться. Ходила на цыпочках, а любое слово отзывалась торопливым кивком:
 — Ja, nat;rlich, Liebling!
При слове "Liebling"  Эрих морщился, и Маша пугалась ещё сильнее.
 И всё -таки это произошло.
 В конце февраля Эриху исполнялось тридцать.
 — В субботу придут мои друзья и коллеги, приготовь им ужин в русском стиле, — Эрих обошёлся даже без своего дежурного  "Bitte". С него на глазах слетала воспитанность и учтивость.
 — Хорошо, — ответила Маша. Ей нездоровилось, ноги сильно отекли, дышать было тяжело, но спорить она не стала.
   В субботу она приготовила — как умела — домашние  пельмени. Борщ варить не стала — кто же ест борщ в день рождения? Это — еда повседневная.
 Коллеги Эриха — бородатые весёлые дядьки — кривобокие пельмени похвалили. Сказали Эриху:
 — Твоя юная фрау отлично готовит! — но Эрих сидел кислый, над шутками приятелей смеялся неискренне.
 После ужина, когда приятели уехали, он сразу напустился на Машу:
   — Зачем ты сделала это ужасное тесто с мясом? Это что, русская еда?
    — Да, это наше традиционное блюдо, Эрих. А что, тебе не вкусно было?
— От такого только изжогу заработать можно!
   — Ну, конечно, — ядовито сказала несчастная замученная Маша, которая испытала все прелести непрерывного жжения пищевода за время беременности, — а от жирных баварских колбасок с пивом — никогда никакой изжоги, да?
— Ты ещё надо мной издеваешься? — выкрикнул Эрих.
Он схватил куртку и выскочил из дома во тьму. Маша услышала, что он выезжает из гаража, вытерла набежавшие на глаза слёзы и начала складывать в посудомоечную машину грязную посуду, оставшуюся после вечеринки.