1. Ерь. Город золотой

Мария Шпинель
Эссе


Автор:   Ерь




   Когда я вспоминаю Новгород, перед глазами возникает картина весеннего разлива у Спаса на Нередице. Вода драгоценными синими нимбами блестит в окружении сочной молодой зелени, ковёр жёлтой медуницы стелется к горизонту. Необыкновенной красоты розовато-коричневый храм плавных, простых очертаний, идеальных пропорций, стоит на взгорке.

   И идёшь, идёшь в лугах, по тропинке над разливом... И вдалеке, над серебристой рябью Волхова, виднеется прекрасный мой «город золотой». Да, если есть на земле «город золотой», то это, конечно, Великий Новгород.

   Отпечаток далёкой средневековой мудрости и простоты чувствуется в характере города. У него, города, есть характер – это его люди. И лицо – это его центр, улицы, набережные, это Ярославово дворище, и Детинец, и валы, и светлые воды Волхова. Особенно чувствуется характер города в экспедиции, в музее, в Поветкинском центре музыкальных древностей, в университете, где соприкасаешься вплотную с древностями и теми, кто их изучает. Наверное, есть и другой Новгород, заводской, фабричный, но я его не знаю. А, как сказал один умный человек: «пиши о чём знаешь».

   А я знаю чистые светлые улицы с домами, где на балконах полно цветов в горшочках, где половина всех жителей поработала на раскопках и ценит свою историю. А она у города богатая.

   Да, при слове «Новгород» во мне поднимается лавина образов. Но, по-хорошему, надо бы начать с начала. Начался-то Новгород с нескольких поселений на берегу Волхова. Одним из них была варяжская крепость на Рюриковом городище в устье Волхова, неподалёку от озера Ильмень. Это прекрасное место. Потом оно стало княжеской резиденцией, а тогда просто возвышался холм среди серебристых вод с небольшим поселением на макушке. Здесь я бы и поставила крепость, будь я среди тех варяжских дружинников. Здесь и теперь каждый год разбивают лагерь... Нет, не варяги, а питерская археологическая экспедиция и потихоньку, методично копает городище. Несколько студентов, несколько начальников разбирают слой на площади меньше ста квадратных метров. Нехитрый быт, заросший цветами и травами холм, вечера у реки, иногда поездки в Новгород к московским и новгородским коллегам. В 2021-м здесь были обнаружены остатки самой первой крепости IX в. Толстенные дубовые брёвна распиливали для дендрохронологического анализа на глазах многих гостей из музея, университета, журналистов. Это был праздник души, магическое действо. Эти волшебные брёвна, конструкции, срубленные «в обло» больше тысячи лет назад, можно было потрогать руками.

   А в древности поселения расширялись, сливались. Превращались в город на двух берегах, на одном Софийская, на другом Торговая сторона. Город стал разрастаться городскими «концами» – Неревским, Загородским, Людиным, Плотницким и Славенским. На смену финно-угорским и славянским шумящим привескам в костюмах новгородок пришли крестовидные привески на ожерельях, другие приметы христианского мира, в городе начали строить первые церкви. Храм становился для средневекового человека не просто молельным домом, а моделью мироздания. Частью этого нового миропонимания стали фрески, которыми зачастую расписывали внутреннее пространство храмов по примеру византийских. Многие из росписей тех времён, конечно, утрачены. А сохранившиеся, в большинстве своём, были погребены под слоями штукатурки, под поздними записями. И уже в XX веке они предстали перед современными новгородцами и перед всем миром, хоть и не в первозданном виде, но оттого в не менее ошеломляющем могучем величии.

   Одно такое чудо случилось в 1918 г. в храме Спаса на Ильине улице. Здесь, под слоями поздней штукатурки, обнаружились фрески Феофана Грека, учителя Андрея Рублёва. На выразительных Феофановских фигурах святых каждый из слепящих движков, пробелОв читается как откровение. Одной из самых известных фресок Феофана стало изображение Макария Египетского. Фигура Макария  напоминает световой столб. А у Феофана свет является как бы изобразительным аналогом «божественной энергии». Можно эту энергию называть божественной, можно как-то ещё. Но она точно связана с силой человеческого духа, знанием, просвещением.

   Ещё в XI веке князь Ярослав собрал «от старост поповых детей 300 учити книгам». Грамотность со временем стала почти всеобщей. В Новгороде письменность была и бытовая, и книжная, церковная. Кроме бересты использовались деревянные таблички, церы, с восковым слоем, на котором процарапывались надписи. Одну такую церу из трёх табличек нашли на раскопках. Это была Псалтирь XI в. Восковой слой раскрошился на тысячи фрагментов. И из этой кучи малы её восстановил удивительный человек, художник-реставратор Владимир Иванович Поветкин. Правда, в процессе работы он не жалел глаза и сильно их «посадил».

   Поветкин – одно из первых удивительных моих личных впечатлений от Новгорода. Когда я увидела его в экспедиционной столовой в первый раз, он был в косоворотке, подпоясанной тонким пояском, волосы до плеч перехвачены плетёной ленточкой у лба. Такой необычный вид в первый момент удивлял и даже вызывал недоумение. Оказалось, что для Поветкина это обычный «дресс-код». А с годами его образ наполнялся и наполнялся – энергичной походкой, свободным полётом рук, знакомым тонким силуэтом на велосипеде, мелькнувшим на Ильиной, суховато-мягким тихим голосом, с раздумчивыми паузами, иногда с иронично и лукаво взлетающими интонациями, с проворными и вместе с тем осмысленными движениями пальцев, мелькавших по струнам гуслей, внимательным взглядом, вдруг загоравшимся задорными искорками. Мы пришли к нему впервые в гости ещё в квартиру на Боровичской улице и очень стеснялись, отчего постоянно пили чай. И кто-то из других гостей сказал: «Девушки, наверное, из Сибири, там по двадцать чашек сразу пьют». А Поветкин посмеивался в усы и нахваливал арбузное варенье. Кстати, почти не съедобное. Зато чай был вкуснющий. С чабрецом.

   Делом его жизни стало воссоздание звучания древнерусских музыкальных инструментов и Центр музыкальных древностей. Он строил его долго, сам строгал, пилил. Казалось, неподъёмное это дело. Но вот стоит теперь центр, радует и своих, и туристов. И гусельки там, и гудочки, и много, много чего. А главное – люди, которых собрал здесь Поветкин. Лекции, семинары, выставки здесь проводят и, конечно, сохраняют память о необыкновенном исследователе.
   Помимо реставрации, изучения музыкальных инструментов, делал Поветкин ещё и прориси берестяных грамот. В процессе изучения текстов нужно перенести контуры букв чёрной графикой на белую бумагу. Так легче с ними работать. После церы Поветкин уже не мог делать прориси. И выпала эта честь мне. Тут я и познакомилась с Андреем Анатольевичем Зализняком.

   Зализняк, конечно, связан в моей жизни больше с Москвой, чем с Новгородом. Хотя и в Новгороде мы пересекались мельком. Но грамоты-то всяко новгородские. И вот я делала прориси и приезжала к Андрею Анатольевичу. Он их крутил-вертел. И прориси, и грамоты. Иногда сердце замирало, казалось, вот порвёт сейчас драгоценную бересту. Но нет, его руки приходили в какое-то необыкновенное взаимодействие с ней, с листом бумаги, с лупой, он вдруг, неожиданно, вскакивал, шёл к окну. Вертел, крутил, хмыкал. Потом, обходя длинный овальный стол, стремительно возвращался к компьютеру, искал нужный скан, всматривался, опять хмыкал. Говорил:

   – Неужели это «ер», а не «ерь»? Действительно, я не вижу черту. Ну-ка, ну-ка, посмотрите-ка ещё раз.
Не знаю, доберусь ли я до истины,  но гигантский ер (Ь) был использован Константином для придуманной им буквы, которая заменила глаголическую букву дервь и была похожа на кириллический ять, но у этого «испорченного ятя» не было снизу черты. Характерно, что этой букве нет соответствия ни в греческой азбуке, ни в глаголице. Похоже, что эту букву Константин придумал сам.
Считается, что Константин взял за основу самобытную глаголицу и создал на ее основе и основе греческой азбуки некую синтетическую письменность, названную впоследствии кириллицей, в которой греческие буквы были приспособлены для передачи славянских звуков, но часть букв была попросту позаимствована из глаголицы. Есть мнение о том, что у славян до Кирилла (Константин Философ после принятия монашества стал Кириллом) было письмо. Мнение это подтверждено документально.
Я немного изучила вопрос ер-ерь и поняла, что открытия Зализняка и Гиппиуса относились к вопросу языкознания, к вопросу о древности (первородности) языка. На любителя тема. Решила написать чуть подробнее, поскольку для Новгорода, для его истории, эти находки имеют большое значение, они, насколько я понимаю, ведут к истокам возникновения города, к IX веку, когда в истоке реки Волхов на окраине Славенского холма уже существовало поселение Рюриково Городище.
Зацепили меня эти ери, потому что раньше писала своего "Рыцаря" и откопала информацию о том, что в первой половине 750-х годов в низовьях Волхова появились скандинавские поселения. Далеко зарались викинги.
Мне кажется, что история возникновения Новгорода очень интересна. На мой взгляд стоило о ней рассказать, переплетая с воспоминаниями о своей молодости, чтобы мемуары стали интереснымидля многих читателей. Новгород того стоит.
В первом варианте история была. От слов " А в древности поселения расширялись, сливались" до "Поветкин – одно из первых удивительных моих личных впечатлений от Новгорода".  Дальше Поветкин и Зализняк вписались в рассказ и в историю города.
Красочные и эмоциональные воспоминания - это замечательно, но в них я вижу прошлое автора, и образ девушки из прошлого затмевает город. Для жителей страны, если конкретнее, жителей СССР, название рассказа может ассоциироваться с песней на стихи Анри Волохонского "Город золотой" из репертуара Гребенщикова. Они (жители) помнят фильм"Асса", а  библейские образы из ветхозаветной Книги пророка Иезекииля вполне вписываются в образ Новгорода. Ведь кто знает, может, так и было? "А в городе том — сад:
Всё травы да цветы.
Гуляют там Животные
Невиданной красы".
Как минимум, золотые купола еть, ворота, ведущие за стену в город были, и счастье в городе том было. И продолжает жить оно уже много столетий. Вот так и можно перекинуть мостик из истории Новгорода в свою счастливую молодость. Но это мои желания, решать автору.


   И я смотрела, хотя и знала, что черты нет как нет. Его озабоченность сменялась растерянностью, а потом радостью. Лицо его озарялось счастливой мальчишеской улыбкой. И он говорил восторженно:

   – Да, тут чудовищное место, просто чудовищное, но, по-видимому, действительно так! Значит, мы с Гиппиусом ошибались! Сильно, сильно. Так, так, а вот здесь тогда...

   И мы опять смотрели, и он опять крутил, вертел. И мы двигались от буквы к букве дальше.

   Этих людей уже нет с нами. Нет и Янина. Валентина Лаврентьевича, который собрал команду сильнейших специалистов в своей экспедиции, в своей «семье». Нет уже многих. А Новгород стоит, стоит мой «город золотой». Жив своими людьми. И общаться с ними – будто зачерпнуть живой воды. Ильменской, волховской, той, над которой идёшь, идёшь по тропинке в лугах ...


© Copyright: Мария Шпинель, 2022
Свидетельство о публикации №222042501095

http://proza.ru/comments.html?2022/04/25/1095