Владимировский фотограф

 В одном из своих рассказов о старой Владимировке я рассказывал о доме купца Лопатина, который ранее находился рядом со зданием бывшего магазина «Культтовары» по адресу Шубина 100. Напротив этого здания, на пересечении улиц Шубина и Гастелло, ранее был небольшой дом, новый владелец его снёс и собирался построить на его месте новый дом, но что-то у него не сложилось и ныне там пустырь. Первыми владельцами этого дома был знаменитый фотограф дед Тюков и его жена, как мы её просто называли тётя Оля.

 Почему знаменитый? Потому, что в конце пятидесятых, начале шестидесятых на всю Владимировку только он делал фото на служебные документы. К нему бесконечно шли посетители не только со всей Владимировки, но и из других районов города Ахтубинска.

 Дом его был сравнительно небольшой, с низким потолком, а рядом, через тёмный коридор, к дому примыкало просторное сооружение со стеклянным верхом и стенами из частично застеклённых рам, называемое балаганом. В балагане, кроме фотокамеры на деревянном штативе, имелась различная резная мебель, используемая при фотографировании в качестве антуража.
 
 Вдоль одной из стен стояло несколько огромных полотен холста с искусно нарисованными колоннами, портиками и ротондами, используемые при фотографии в качестве задника – заднего фона. На высоких штативах стояло несколько больших ламп подсветки.
 
 Вдоль всей стены тёмного коридора были сооружены широкие полки, на которых стояли аптекарские весы, множество больших стеклянных банок со стеклянными притёртыми крышками в которых хранилось большое количество различных химических реактивов. Фотограф Тюков сам занимался приготовлением растворов, используемых при изготовлении фотографических снимков - проявителя, закрепителя. Иногда в этом ему помогала тётя Оля.

 Все знают, насколько сложный процесс фотографирования маленьких детей. Дед подходил к этому процессу творчески – у него была заготовлена для этого специальная песенка, что-то типа: «Точка, точка, два цветочка, где же птичка? Смотрим, дочка!». И обязательный танец у фотокамеры.
 
 В моём личном фотоальбоме есть фотография, сделанная дедом Тюковым, на ней мне около года, я стою на венском стуле, за которым спрятался мой отец, на фото только его руки, с обеих сторон поддерживающие меня. На фото я внимательно смотрю в сторону фотографа, видимо хитрый дед применил свой отвлекающий приём.

 В конце коридора был тёмный чулан, освещаемый только фонарём красного цвета, в котором и происходил таинственный процесс появления изображения вначале на стеклянной пластине в виде негатива. Потом уже под лучами фотоувеличителя, в больших стеклянных ванночках с раствором, на фотобумаге появлялась фотография, в дальнейшем отправляемая на глянцеватель.
 
 Помню вдоль стен коридора сотни использованных стеклянных пластинок и огромный стенд вдоль одной из стен балагана, где висели образцы фотографий разных размеров. Тут были представлены фотографии разного периода времени и разных эпох.
 
 Были фото дам с вуалью, с обязательным атрибутом того времени в виде роскошного веера, были молодые девушки с огромными бантами на груди в огромных широкополых шляпах. Были фото молодых офицеров, важно сидящих на стуле в начищенных до зеркального блеска сапогах и опирающихся руками на эфес шашки, были фото молодых щёголей в полосатых пиджаках и лихо закрученными колечками усами и прилизанными бриолином волосами с обязательным центральным пробором.
 
 На фото купцов, важно сидящих за круглым столом, обязательно присутствовал большой пузатый самовар и набор чайного сервиза. Был на одном из висящих на стенде фото и Лопатин, который с детства дружил с дедом Тюковым, да и жил последнее время рядом с домом фотографа. О нём дед поведал моим родителям, так как они некоторое время проживали в доме, хозяином которого до войны был Лопатин.

 Часто мои родители со смехом вспоминали момент переселения их из дома Лопатина в выделенную нашей семье жилплощадь. Помогать с переездом вызвались вся семья Тюковых, их дочь Вера и зять Валентин – тот ещё юморист. Забор вокруг нового двора уже стоял, мой отец с Валентином вырыли погреб и соорудили небольшой сарайчик для кур.
 
 После работы, собрав часть необходимых вещей, решили переселять и кур. Тётя Оля выделила несколько больших ивовых корзин для переноски птицы. Пока собирались, пока ловили кур, на дворе уже стемнело, но это не являлось препятствием для весёлой компании.

 С песнями и шутками, с детьми и котомками, с кошками и птицей в корзинках весёлая компания вошла на территорию центрального парка у летнего кинотеатра «Мир». В это время в кинотеатре закончился вечерний сеанс, толпы людей ринулись из открывшихся дверей.
 
 Тут дед Тюков решил перевесить одну из корзинок с правой руки на левую руку. Его зять Валентин, встретив знакомого, повернулся к тому лицом и, не заметив оказавшуюся на земле корзинку, упал через неё. Из-под сползшей от удара материи выскочил перепуганный петух и как давай орать и бегать по площади.
 
 Совершенно обалдевшие люди идут по площади после киносеанса, а между ними бегают за ошалевшим петухом Валентин, мой отец, дети Валентина и мои братья. Насилу поймали бедного петуха, в результате погони лишившегося своего роскошного хвоста.
 
 Где-то в середине шестидесятых годов старый фотограф умер, родственники фотографией уже не занимались. Балаган постепенно ветшал, его разобрали, стенд с уникальными фотографиями исчез, использованные фото пластины ещё некоторое время пылились вдоль стены тёмного коридора, но потом исчезли и они.

 Тётя Оля на несколько десятилетий пережила своего мужа, последнее время проживала у дочери. Мне всегда нравился её неунывающий характер, хотя ей выпала не лёгкая судьба, она могла веселиться по любому поводу и за это её уважали окружающие.
 
 Рассказчицей она была отменной, как начнёт свой рассказ – её просто заслушаешься. Мне приходилось часто быть слушателем её рассказов и былин.
 
 Родом она была из поволжских немцев по фамилии Кейп, как и её родная сестра - Миля, с которой ей пришлось не просто в годы военного лихолетья. Только замужество и смена фамилии спасло их от депортации из прифронтовой зоны в годы войны.
 
 Когда мне было лет двенадцать-тринадцать мои родители уехали в город Астрахань на свадьбу моего старшего брата, а чтобы мне не оставаться дома одному, попросили пожить у нас тётю Олю и присмотреть за мной. Это было где-то в начале февраля, стояли трескучие морозы, перед этим снегу навалило очень много.
 
 В связи с сильными холодами топить нужно было две печки, одну утром, а другую вечером. Поэтому наш день с тётей Олей начинался следующим образом. Пока тётя Оля выгребала золу из печек, я шёл в сарай и таскал дрова в холодный коридор и к печке. Потом готовили себе завтрак, после которого она начинала мне что-либо рассказывать интересное из своей жизни.
 
 В школу мне, кажется, ходить не нужно было, так как это был то ли период зимних каникул, то ли отменены занятия в связи с сильными морозами, точно не помню. Вечером мы или смотрели телевизор или играли в карты в «Переводного Дурака» или в «Пьяницу». Правила игры в последнюю - я уже забыл.
 
 Рассказы тёти Оли, даже о суровых буднях военного времени, были всегда позитивными, везде она находила что-то смешное. Например, её рассказ, как они с её сестрой Милей пошли через железнодорожный мост проведать свою тётку в Петропавловке. Перебраться по мосту им не удалось, так как мост охраняли красноармейцы с винтовками и их через него не пустили, но совсем недалеко им предложил перевоз один из многочисленных лодочников.
 
 Только они переправились на берег Петропавловки, как начался налёт фашистской авиации, стремящейся разрушить железнодорожный мост, по которому со станции Ахтуба доставлялись для погрузки на баржи в речной порт боеприпасы и личный состав пополнения. На высоком крутом берегу застучали пулемёты и открыли огонь зенитные орудия.
 
 Тётя Оля и её сестра бросились бежать под кроны густых деревьев, но там весь берег был занят красноармейцами. Под каждым деревом стояли, лежали или сидели бойцы, Миля потащила сестру к ближайшим зарослям густого кустарника.

 Покатившись от смеха, тётя Оля продолжила свой рассказ, как они сами не поняли, как же они оказались в выгребной яме, наспех вырытой красноармейцами для сплавления естественных нужд. Благо налёт быстро закончился и бойцы со смехом помогли молодым женщинам выбраться из ямы.

 Платья и чулки плохо отстирывались без мыла, их пришлось хорошенько натирать речным песком, но запах перебить так и не удалось. Хорошо, что это случилось в тёплое время года, на летнем солнышке одежда быстро высохла, и им не пришлось долго стоять полураздетыми под сотнями взглядов ржущих мужиков.
 
 Как пострадавших от налёта вражеской авиации, комендант разрешил им перебраться на свой берег по железнодорожному мосту. Поход к тётке сам собой отменился.

 Помню, как хохотала тётя Оля, рассказывая как, после одного из праздничных застолий в доме её дочери, дед Тюков так хорошо накушался, что не мог стоять на ногах, а домой просится. На улице перед двором огромная и глубокая лужа только-только затянулась льдом.
 
 Решили деда вести на санках, на которые установили венский стул, на него усадили деда и привязали к спинке стула верёвкой. В самой середине лужи один полоз санок продавил лёд и дед всей массой, а был он человек довольно упитанный, рухнул в лужу, пробив головой лёд.

 Тут уж всей толпой кинулись спасать деда, сухим и чистым не остался никто, даже дети помогали вызволять подгулявшего фотографа. После этого Тюков дал себе очередной зарок, продержавшийся до очередного красного листка календаря.
   
 Родители с приездом задерживались, заготовленная впрок еда заканчивалась, и нам с тётей Олей пришлось подумать о хлебе насущном. При общем согласии решили с ней готовить мясной суп. Мясо, картошку и макароны нашли в шкафах, разожгли печь и принялись готовить кулинарный изыск. Буквально перед отъездом мама откуда-то принесла полулитровую банку приправы под названием «Хмели-сунели».
 
 Мясо уже стало отставать от косточек, картошка своя рассыпчатая уже доходила до готовности, макароны засыпаны по норме, но что-то мне запах нашего супа не совсем понравился и я, как заядлый кулинар, решил внести финальную вишенку на торте. Пока тётя Оля наливала в чайник воду, чтобы поставить его на плиту, я бухнул в наш суп полную столовую ложку с верхом новой приправы.

 Запах «Хмели-сунели» я теперь очень не люблю, в доме, к приезду родителей, этой приправой воняли даже наши кошки, запах во всём доме выветрился только через много лет. Есть наш суп было практически не реально, мы спасли только мясо и часть картошки, а жижу отказывался кушать даже наш дворовый пёс Бобик, он с ужасом косил глаза на замерзающую массу в его миске и жалобно скулил, наверное, подумал, что мы его отравить решили.

 В его глазах, подёрнутых слезой, был немой вопрос – за что? Воробьям это адское кушанье пришлось по вкусу, они целый день клевали превратившийся в лёд суп с приправой.
 
 На следующий день приехали мои родители и спасли нас, привезя с собой множества деликатесов, тётя Оля облегчённо вздохнув, ушла восвояси. Потом мы часто со смехом вспоминали наши «кулинарные успехи».
 
 Проходя по старым улочкам Владимировки, вспоминаю прежних хозяев сохранившихся домов. На другом углу от дома Тюковых, через улицу Гастелло жил «кум Мышка», рядом с ним на задах был, недавно сгоревший дом их дочери. На чердаке этого дома хранилась моя первая металлическая кроватка-качка, вероятно, она сильно пострадала в огне. Во дворе этого дома раньше была баня, в которую мы ходили мыться всей семьёй, предварительно принеся свои дрова.
 
 Теперь уже нет тех мастеров фотографии, что колдовали над каждым снимком. Всё сейчас упрощено до предела, можно даже заказать фото в рыцарских доспехах. Раз и фотошоп сделал тебя греческим патрицием, убрал морщины и блестящую лысину. Но в старых снимках была душа, если мастер настоящий!