Цельное и разбитое

Этот роман написан недавно.

Все начинается с того, что молодая и красивая врач Ольга приезжает в небольшой городок России и поражает всех своей работой с пациентами в отделении неврозов.
А кончается тем... что во всей стране приходит весна. И информационный фронт прорывается. Потому что инфо-война должна закончиться миром.



Оглавление
2
Часть 1.  2
Ее приезд    2
Ольга  2
  2
Пенсионерка, сошедшая с ума из-за пенсии    4
  4
Суицидный подросток    6
  6
Женщина, сошедшая с ума от одиночества     10
  10
Человек, смотревший телевизор    17
  17
Девочка, которая не смогла простить этот мир    23
  23
Самый странный пациент    28
  28
Ольга-победительца    33
  33
  37
Часть 2. Кем была Ольга на самом деле  37
  37
“Ангел” в своей городской квартире    37
Без Ольги    41
  41
“Ученики” Ольги    44
  44
Что они делали потом    47
  47
Итак, они отправились в путь  49
  49
Быть с Ольгой    52
  52
Часть 3. Декабрь  56
  56
Быть вместе    56
  56
Что было дальше     61
  61
Ожидание Нового года     65
  65
Алексей Петрович в больнице  69
  69
Свидетели смерти    72
  72
Похороны в снегу  75
  75
Праздник    79
  79
Часть 4. Январь  84
  84
Первое число, начало    84
  84
Как проходили каникулы    86
  86
Ее ложе    90
  90
После праздников  94
  94
Мы все побеждаем смерть  97
    97
На работе    100
  100
Бедный Андрюша  104
  104
Что значит счастье?    108
  108
Часть 5. Начало весны    113
  113
Тест на весну    113
  113
Точка отсчета  116
  116
Все равно - ей не верилось 119
  119
Прорастать втроем в этом мире    120
  120
Человек - это существо, которое гуляет по земле  123
    123
Что делать дальше?    125
  125
“Переговоры”    128
  128
Венчание без фотографий    131
  131
  135
После венчания    135
Часть 6. Конец апреля, май    139
    139
Что было дальше    139
  139
  143
Снова прогулка    143
  146
Отражение    146
  146
Надежда  149
  149
  152
Энергия мечты    152
  152
  155
Ольга и “политика”    155
  155
Родные, Андрей, мой будущий ребенок: вы моя политика     159
  159
Как в начале XXI века делается история    162
  162
Почему президент молчал    165
  165
Конец голоса в телевизоре    169
  169
  173
Генерал Ниядов едет по стране  173
  173
  176
Наконец, он приехал в Верейск  176
  176
Последнее политическое событие  178
  178
Человек против телевизора  181
  181
Свобода    185
  185
Прорастание неучтенной, непрозрачной жизни    188
  188
Экран и война    192
     192
Реакция на Ольгу разумных людей        196
  196
Люда    201
  201
Людмила    205
  205
Ольга принимает удар  208
  208
Ее печальное лицо - как “фактор” мировой политики     211
  211
Часть 7. Лето    216
  216
Ее сад, их сад  216
  216
В середине июня она попросила Надю - снять новый ролик    219
  219
Виктор, учитель из Новгорода  220
  220
После прихода Ольги  224
  224
Проблемы с криминалом  228
  228
  233
Виктор едет к императрице  233
  233
Часть 8. Осенние прогулки  237
  237
Сентябрь    237
  237
Переезд на юг  239
  239
Ноябрь  243
  243
Часть 9. Прошло двадцать лет  248
  248
Время  248
  248
Дмитрий  251
  251
Встреча    255
  255
Человек в наушниках, перед экраном компьютера  258
  258
Без Ольги - теперь уже навсегда  261
  261
  264
Похороны  264
  264
  267
Император Димитрий  267
  270
И снова весна  270
  270
Лиза  271
  271



 
Часть 1. 
Ее приезд   
 
 
Ольга 
 
 
Она зашла в это отделение неврозов. Ей было лет двадцать пять, - совсем молодой доктор. Отделение - не было психоневрологическим интернатом, по нему не бегали “сумасшедшие”. Нет, оно - и в плане обстановки, и в плане “контингента” - было вполне “цивильным”. В столовой, - которая была в пристройке рядом, - не воровали и кормили всех достаточно, от нее не шел неприятный запах. Само отделение представляло собой длинный коридор с большими окнами и широкими дверями в палату. Пациентов было немного - человек двадцать и все они без напряжения для них и для персонала помещались по два человека в палате. В центре был “ресепшн”, где сидела сестра-администратор. Рядом - стоял кулер с холодной водой.   
Буквально два пациента сейчас - в десять утра - проходили по коридору. Вид у них был не безумным, а просто немного заторможенным, - одна женщина лет шестидесяти, и одна - лет сорока. Если бы они оказались на улице, то вряд ли бы кто-то подумал, что это пациенты-невротики. Все смотрели на Ольгу - спокойно, с улыбкой проходившую мимо них - и удивлялись. Что же это такое? Она была одета очень хорошо, но не броско: расстегнутое осеннее пальто, под ним - голубой полувер, и - черная юбка до колен. Лицо - без косметики, но оно в нем и не нуждалось, грудь и ноги были тоже “вполне”. Длинные тёмные волосы, ни разу не крашенные, были аккуратно убраны в красивый хвостик. Да что же это такое, а? Думали - те две женщины-пациентки и сестра. Что она у нас забыла, а? Так думали и все, кто ее видел. Все были рады, не верили, считали, что перед ними фантазия (особенно - мужчины), но все равно спрашивали - зачем? Зачем - тратить на нас свою жизнь, свою энергию? Да блин, она могла бы - раз она врач - вообще пойти по более перспективной, - чем неврозы, - сфере - например, пластическая хирургия, или - стоматология. Да с ее данными - она могла бы вообще “забить” на медицину и уехать в столицу. А что если все это - неспроста? Что если это - секретная комиссия, - вот почему она приехала? Русские, как известно, любят страдать и испытывать чувство вины за радость - и вот, глядя на нее, они тоже испытывали сложную гамму - радости и страха. Ой, если это комиссия - то нас могут закрыть, “расформировать”. И то, что это сделает - такая “молодая и красивая” - особенно сильно воздействовало на мозг, вот она - коварная Судьба, прикрывшаяся такой маской. Особенно с таким страхом, - но и с восхищенным интересом  тоже, - смотрела на Ольгу - администратор, женщина лет сорока.   
Ольга негромко спокойно сказала:   
• Скажите, пожалуйста, где заведующий?   
• Она в своем кабинете.   
И указала ей в конец коридора. Сразу проявилась личность Ольги - она была молодой и, видимо, недавно отучившейся, - но совсем не “ботаником”, ко всем обращавшимся на вы и со страхом, живущей своей жизнью, в своем “замке”. Не было этой дистанции. Но она не была и грубой. Не пользовалась своей красотой, не играла в “красавицу”, в “женщину”. Она словно была обращенной к этому миру, к людям. Но - без наивности и сентиментальности, готовой “разбиться” от первого же “порыва ветра”. Нет, ее отношение к миру - было твердой дорогой, проторенной колеей.         
Ольга  нашла указанную дверь, постучалась, вошла. В кабинете она увидела женщину пятидесяти лет - везде-то у нас женщины - с длинными, сто раз крашеными белыми волосами, она курила, сидя за столом, и разбирая бумаги, - везде-то у нас бумаги, - форточка была открыта.   
• Здравствуйте, - хриплым голосом сказала заведующая. Ольга поздоровалась. И села к столу - без капли стеснения, но и без наглости, самоуверенности.   
• Ольга Викторовна Бармеева?   
• Да.   
• Мне прислали на Вас приказ... - она процитировала его - “из Центрального Управления - прислать с целью оказать помощь в ведении пациентов с неврозами”.   
• Мхм.   
• Зачем же Вы... к нам... - она задала тот вопрос, которых у всех появлялся и будет появляться - когда будут ее видеть.   
• А что, пациенты - не люди?   
• Люди... Люди, конечно.   
“Так я тебе и поверила. Стопудово - это тайная проверка Управления, - думала заведующая. Блин, неужели Ермаков мне не доверяет? А что если вот эта “пигалица” (хотя Ольга совсем не выглядела “пигалицей”) на мое место встанет? Надо будет поговорить с Ермаковым и Федотовым. Ладно, где наша не пропадала... посмотрим пока. Неизвестно еще, - как эта “Ольга Викторовна” покажет себя. А вот я - проверенный кадр, а меня-то не ценят. А, может быть, она здесь проходит некую стажировку и потом - уйдет, так что и нечего беспокоиться? Может, она - любимица Ермакова? Любовница? Тогда все ясно”. И она - улыбнулась все понимающей хитрой  улыбкой. Ольга - улыбнулась в ответ, догадываясь, что она там себе напридумывала.      
• Вы не курите? - спросила заведующая.   
• Нет.   
• Тогда - давайте - кофе?   
• Да.   
И они стали пить кофе, потому что до начала смены оставалась еще полчаса. Заведующая - ее звали Вера Ивановна - довольно подробно рассказывала Ольге характеристики больных. Мол, да нам все равно - откуда ты здесь такая свалилась, мы - “профи”, “мастерство не пропьешь”. Большая часть пациенток - женщины (конечно), распространены неврозы навязчивых состояний, “депрессивные эпизоды”, “умеренная депрессия”, у двух женщин лет сорока - умерли мужья - от алкоголизма - и они совсем не хотят и не имеют сил жить, суицидальные мысли. Лечат всех - “консультацией”, и разными видами антидепрессантов. Эффективность - пациенты доходят до более адекватного состояния, правда, - спустя год или два - возвращаются. Они сами этого хотят.   
Ольга улыбнулась: 
• Хотят сюда вернуться... разве это не показатель? 
Вера Ивановна покивала головой.   
• Да все понятно, что это показатель нашего бессилия. Но делать-то что?   
Она еще имела в виду, - что вот мол, ты, “шмакодявка”, молодой врач почти без опыта, - учишь меня жизни. Впрочем, она почему-то не могла долго злиться на эту Ольгу. Это было странно. Если бы так над ней пошутил кто-то другой - то она бы - солидная, уважаемая женщина, достигшая некоего статуса в медицине - она бы ему вообще не простила и отомстила. Ольга - была какой-то легкой, неуловимой для зла. Своим голосом и улыбкой,  - она сразу все побеждала. Она - Имела право. Почему? Кто ей его дал? Не Ермаков. А кто-то другой.   
• “Депрессивный эпизод”, - сказала Ольга - смешное название для диагноза, да?   
• Обхохочешься...   
Смена началась. Ольга переоделась в халат, он у нее был свой, с собой - и он очень ей шел. Вера Ивановна сама поднялась и показала Ольге - как все у них устроено. Где у них туалет для персонала, где они едят. Наконец, показала и ее приемную, в которой она будет говорить с пациентами. Приемная была тоже очень хорошей - просторной, с широким окном, со столом и компьютером, с диваном и креслом для пациентов. За окном был сентябрь - деревья “улыбались” своей умирающей красно-желтой красотой.   
Вера Ивановна не удержалась и сказала:   
• Вот видите, Ольга Викторовна, все для Вас готово.   
• Спасибо, - ответила та. Но - без тени краски и смущения. С благодарностью, но как будто так все и должно быть.   
Вера Ивановна - коснулась ее спины своей рукой. Хорошо, - что ты к нам пришла. Не знаю - откуда ты, с неба? Что там - за твоей спиной? Твоя молодая жизнь...   
Она вышла.   
 
Пенсионерка, сошедшая с ума из-за пенсии   
 
Ольга на минуту осталась одна, - перед первым пациентом. Она смотрела на деревья, на чистое небо. Заведующая думает, - кто меня прислал? Ермаков или кто-то другой? Хотят ли в будущем поставить меня на ее место? Меня прислали - вот эти деревья, вот это небо. Им я буду отчитываться. 
Вошла первая пациентка. Женщина лет шестидесяти. Нина Антоновна. Худая, тихая, одетая в серую старую пижаму. Она поздоровалась совсем неслышно и с большим трудом. Ольга улыбнулась и тоже поздоровалась.   
• Меня зовут Ольга Викторовна. Я буду Вам помогать.    
• Ольга Викторовна... - эхом отозвалась пациентка.   
То, что в кабинете не ее обычный врач, а - такая молодая и красивая, кто-то новый - сначала ее испугало. Забавно еще было - подумали они обе, - что ее - в дочки или во внучки ей годящуюся, - она должна называть “Ольга Викторовна”. Да, придумали люди “бирки”, и не могут без них, без этих сопровождающих опознавательных знаков.   
• Зачем Вы сюда пришли? - спросило существо с опознавательным знаком “Нина Антоновна”.  В ее голосе не было, конечно, упрека, а просто - недоумение.      
Словно - для меня, что ли?   
Для такой никому не нужной?   
Для - цифры в статистке?   
Для отчетности по всем сферам, - от медицины до “соцсферы”.   
Для того, кого кормят, кому дают еду и таблетки? 
Да кто я такая?   
Я же - спряталась за всеми этими цифрами.   
Люди определили меня - сюда, в клинику - значит, сюда.   
• Я пришла, Нина Антоновна... для Вас... (как много у людей условностей - “Вас”, “Нина Антоновна”) для тебя, Нина.   
Нина Антоновна, нет, Нина - заревела, тихо, негромко. Ольга поднялась и аккуратно посадила ее на кушетку, - до этого она стояла, - хотя та не хотела, упиралась, но, все же, сдалась.   
• Спасибо тебе, спасибо тебе...      
Голова Нины запрокинулась назад из-за того, что такова была ее “структура” - и Нине сначала это было неудобно, словно она - “барыня”, и не заслуживает этого, но потом она расслабилась. Они с Ольгой засмеялась. Затем Ольга ее приобняла.   
• Зачем? Зачем? - запротестовала Нина, имея ввиду, что она пахнет, и не мылась давно, и старая. А Ольга - свежая и молодая, и пахнет от нее духами, пусть и несильно.  Но ее протест уже не был таким мощным, как поначалу.   
• Ничего, ничего...   
Они сидели так - минуту, и молчали. Потом Ольга осторожно оставила Нину, улыбаясь ей, показывая, что она все равно рядом, и взяла в руки папку с ее делом, вернулась к кушетке.   
• Здесь написано, что ты постоянно говорила своим родственникам, что у тебя маленькая пенсия.   
• Да. Говорила.   
• Но все пенсионеры так говорят, - сказала Ольга.   
Они засмеялись.   
• Нужно же им что-то написать на людей... Зачем они нас здесь держат.   
Ольга горько улыбнулась. Потом коснулась рукой плеча Нины.   
• Знаешь... Я хочу, чтобы ты рассказала мне, - как ты видишь свой идеальный мир.   
• Ты будешь это записывать?   
• Нет... Я буду это записывать в своей голове.   
Нина снова заплакала.   
• Мой идеальный мир, дочка, это когда всем выплачивают пенсию, и ее всем хватает. И президент в нем - такой красивый, молодой, и всех любит, и все контролирует. А еще - в моем этом мире, - растут белые розы. От них так пахнет... с ума можно сойти. Я, правда, по бумагам, - и так уже сошла! (Нина и Ольга засмеялись) Но лучше бы мне записали, что я безумная из-за роз, чем из-за пенсий. Это все президент виноват, с этими своими цифрами. Не хочу я из-за них здесь гнить. И я здесь - под цифрой, под номером, и пенсия моя тоже цифра, и расход на меня страховки - тоже цифра. Вот так вот, дочка, мы живем.   
• Вы видите эти розы во сне?   
• Вижу, только их и вижу... Ольга... - она произнесла ее имя, словно не имея на это право, словно “захватывая” ее. И Ольга была не против. И это - шокировало Нину.   
• Опиши эти сны, Нина.   
• Мой муж Гена, он умер уже давно. Мы вместе их выращивали на нашем огороде. А потом - после смерти его - я уже не делала этого. И вот - он мне снится, и розы белые тоже. Мы - молодые, или еще нестарые, и детки у нас маленькие. И это - самое главное, что мне нужно в жизни. А какая разница - где эти сны видеть? Дома - где ты одна или здесь, где за тобой ухаживают?   
Она с минуту молчала. Потом продолжила:   
• Пенсии - так, на фиг они нужны, и так хватает. Лишь бы - Розы во сне были.    
“Этого в медкарту не запишешь”, - подумала Ольга.   
Они еще долго говорили, и потом Нина ушла.   
 
 
Суицидный подросток   
 
В тот день Ольга еще заполняла отчеты в компьютере. Если другие врачи жаловались, что отчетов слишком много, то Ольга ничего об этом не говорила, как будто она заполняла какую-то другую отчетность. И еще, время приема было ограничено - полчаса, - на что жаловались пациенты, но Ольга и здесь себя не стесняла, и заведующая смотрела на это “сквозь пальцы” (может, пока?).   
На следующий день Ольга пригласила в свой кабинет - подростка, мальчика шестнадцати лет. Ольга держала в руках его дело (впрочем, она читала его еще вчера, а сейчас - так, скорее, для формы).   
Итак, вот бумага на него: Кирилл Дементьев. Вот его фото, но сейчас оно совсем не нужно. Потому что вошла - и сама “персона”. Невысокий, русский, с татуировками на шее, так что их хорошо видно, одна “змейка” доходит по шее до самого подбородка. Наверное, если бы хватило времени и денег - тату были бы и на лице?   
Пахло от Кирилла - потом и мочой, впрочем, не очень сильно. Пижама на нем была старой, мятой, - как и вчера на Нине. Невысокий, худой (но от еды он не отказывался, так что мог бы быть еще худее). Зайдя в приемную, - он остановился и молчал. Все уже видели Ольгу вчера, и пациенты говорили о ее появлении, обсуждали ее, что им еще делать? Так что Кирилл не был удивлен. И в то же время, - удивлен и напуган. Что это? Реальность или - сон подростка? Воплотившийся порноролик?      
Ведь все они - невротики - были болезненно склонны, конечно, к фантазиям, зачем же Реальность так жестко их “искушает”? Что это - провокация? Должны ли они верить в это? Особенно мучились на эту тему трое мужчин-пациентов - и вот, Кирилл Дементьев, - один из них.   
• Здравствуй, - сказала Ольга уверенным, но и участливым голосом, в ее тоне не было “административного”, как в тоне заведующей, - садись на кушетку.   
Кирилл кивнул. В его лице - все еще были страх, растерянность.   
• Садись... не бойся. Садись, не бойся.   
В его глазах появись слезы. Да кто он такой, - чтобы так с ним говорить? Хотя предыдущая пациентка Нина всем рассказывала - какой эта “Ольга Викторовна” отличный врач и как она обращалась с ней - всем все равно не верилось. И все думали так же, - как сейчас, но намного силнее - думал Кирилл.   
Сердце билось учащенно, на коже проступал пот... Ольга испугалась за него, - что ему вообще придется вызвать другого врача и проверить его сердце.   
Так что она пока не говорила вообще ничего. И он был ей за это благодарен. Ему и так пока хватало. Самого ее присутствия. Ее запаха. Ее голоса.   
Она ждала - мягко, не “давя на него”, - чтобы он лег на кушетку. 
Да кто он - такой, чтобы так лежать - в Ее присутствии.   
Он - проклятый. Отвергнутый. Брошенный матерью (а отец ушел от них еще раньше), которая в последний год перестала к нему приходить.   
Он - строчка в бумагах.    
В протоколах. В ведомостях о помощи. Что он здесь делал? Принимал таблетки, ел и пил. Хорошо хоть - здесь разрешалось “сидеть” в телефоне. Его он украл, еще до помещения сюда. Он смотрел в затертый экран “самсунга” днями и ночами. Играл, реже - переписывался с кем-то случайным в интернете. Смотрел ролики и часто - пачкал свою пижаму мужским семенем.   
До того, как к ним пришла Ольга - его “вела” заведующая. Надо отдать ей должное - она не всегда говорила с ними “административным” голосом. Она пыталась быть более искренней. И все это видели. И - не верили ей. Потому что, в итоге, и эти свои попытки она записывала в отчеты. Еще и перед Богом думала, что вот, я пыталась их любить, видишь, так что и здесь - в “небесную отчетность” - это тоже должно пойти, да?   
И вот это “существо” сейчас - с большим трудом располагалось на кушетке.   
Да кто я такой.... да кто я такой...   
Ааа, ладно - и он, обидевшись на себя, просто заставил.   
Тело, всё-таки, - расслабилось.   
Он не в реальности, а во сне, в своей подростковой фантазии. В “порноролике”. Руки и ноги - успокоились. И даже тот самый орган стал приподнимался над пахом. И это было видно, заметно.   
• Меня зовут Ольга Викторовна. Я буду тебя вести.   
Сказала Ольга, наконец, - свои слова.   
Такое он уж совсем не мог вместить, словно - переполнившись.   
И вдруг - Кирилл своей правой рукой стал все сильнее касаться паха, тер, тер.   
Во сне он или нет? В “порноролике” или нет? 
Точно во сне.   
Ольга все видела. И - улыбалась. Как мало людям нужно.   
Наконец, семя вышло из его органа.   
Он заплакал.   
Она, наверное, - считает меня совсем уродом. Совсем дебилом.   
• Нет, не считаю, - ответила она вслух на его мысли.   
И ее голос и улыбка, ее глаза - в них не было какой-то силы над ним, что вот типа она - женщина и господствует над его желанием, нет, как это было ему не странно - в ее голосе сейчас было не женское сознание силы, а - Добро, Свет, пусть он и не говорил внутри себя такими словами, но просто чувствовал это.   
• В твоем деле сказано, что у тебя была - попытка суицида. Там же было указано, что она имели не демонстративный, а настоящий характер.   
А что еще делать с этой жизнью?   
Поставить Точку, Остановить.   
Он снова заплакал. Вот так, слезами, которые все чаще “выходили” и в слова, во фразы, в “обрывки” - он все ей рассказывал.   
Смерть всегда виделась Кириллу спасением. Вся его жизнь - и жизнь людей вокруг - казалась мутной... мутное существование - без опоры, без света. Отец, когда он редко с ним встречался - пил. Мать - заботилась о нем, была рядом, но - жила своей жизнью, смотрела телевизор, много работала. В школе - он дрался. В техническом колледже, - куда он пошел после девятого класса - он стал все чаще пить и есть таблетки. Иногда - занимался сексом с девчонками, но постоянной девушки у него не было.   
В сети - он посещал чаты, где говорилось о суициде. Там писали люди, прошедшие через попытки. Ставилась соответствующая музыка.   
Смерть казалась чем-то таким, что было единственно осмысленным. Точкой Опоры. Смерть была - Белой Госпожой. Красивой. Любящей тебя. Смотрящей на тебе.   
Смерть - это любовь и свобода. Ты всегда можешь “уйти” в нее, “уйти” с ней, в ее мир - от матери и от отца, от всех людей, от себя самого, непонятно зачем рожденного, непонятно зачем существующего и она - примет тебя. Таким, какой ты есть. И даст тебе - свой мир, свою красоту, свою любовь. Увидит тебя. Потому что - никто тебя не видит и даже ты сам себя не видишь. Он спрашивал отца, - когда тот снова был пьян: “зачем вы меня родили?” и тот в ответ - смеялся, говорил: “чтобы пожить немного, бля...”. В другой раз за такие вопросы он мог вообще дать ему подзатыльник, пусть и не сильный. А мать на такие вопросы - только плакала. Кирилл ухмылялся. Мать еще бормотала: “побойся Бога”, и иногда советовала ему сходить в церковь (хотя сама она не была “церковным” человеком).   
Бог... Бог... Спрашивал он и его. Зачем? 
Зачем - весь этот мир? В котором так много людей, так много Шума и Грязи, что он, Кирилл, в нем потерялся. Он стал частью этого Шума и Грязи. Стал таким же шумным и грязным, и производящим шум и грязь.   
Зачем Бог - создал в этом мире его, Кирилла? Тот не отвечал. В сети на суицидных сайтах давали свой “теологический” ответ, писали, что весь этот мир создал совсем не Бог, а дьявол, который скрылся под личиной Бога. И на иконах в церкви - куда иногда ходила его мать и куда она заставляла его приходить, когда он был маленьким, - этот строгий Бог, и есть на самом деле дьявол. Тогда все сходилось. Был ответ - почему его родили, почему Бог его сотворил.   
Чтобы - Страдать.   
Вести существование без смысла, без опоры, в хаосе - чужих и своих слов, мыслей, отношений с родителями, отношений в колледже, где преподавали издевались над ними своими занятиями, и всем им было скучно. Все это - “безостановочное производство” Страдания. Без центра. Без - Линии, без Сюжета. Если в кино или книгах этот сюжет был, то в реальной жизни - его не было ни у кого. У взрослых, - конечно, но и у них, его ровесников, - тоже.   
И только Смерть, - на которую ты идешь сам, и в которую ты можешь “шагнуть” в любой момент, - и давала этот единственно возможный Сюжет, Линию. Делала все - осмысленным, и Кирилл - думая о смерти - был счастлив от этого.   
Думая, мечтая о Смерти.   
Этим он только и занимался.   
Смерть - стала для него богом.   
Смерть - давала мир без Страданий, давала Свободу. Мир, в котором нет хаоса, шума и грязи. На одном уроке литературы, которые все ненавидели, и он тоже, и, всё-таки, что-то у него “запало”, он услышал стих - Пушкина, что ли? - где упоминалась некая река Лета. В нее приходишь после смерти и, когда пьешь ее, забываешь все, что пережил.   
Лета... Лета.... - повторял Кирилл... красивое название...   
Но в ней не только забудешь все, что пережил, все свое нелепое здесь появление и существование. Словно и не было - “отростка” планеты и людей на ней и его среди них... А еще: там будут другие люди, свободные и красивые, и он - среди них. Мужчины и женщины, и все - вечно молодые.   
Лета... Лета... Он даже написал “хип-хоп” про эту страну - никому, правда, его не показывая.   
Но - Смерть как будто не давалась ему.   
Манила, приближалась, и потом исчезала.   
Как будто, он хотел выстрелить в цель, и никак не мог попасть, собраться с силами.   
Зачем вообще существует тело?   
Зачем его тело - “выросло” в этом мире? Среди других тел?   
Тело - было частью огромного потока рождений.   
Сам он - не будет рожать, что бы там не говорили ему на эту тему - пусть и редко, - мать и отец.   
Нет, он ни в коем случае не породит - следующее звено в цепи.   
Да и все говорят, что людей на земле и так слишком много.   
Его тело... Этот еще один гриб на человечестве.   
Но почему - его так трудно уничтожить?   
Да, этот Бог, создавший мир и его, - коварен.   
Его сознание - мутилось от сигарет и таблеток, от “повседневности” с мамой и учебой, и вот - ему каждый раз нужно было - сосредоточиться на смерти.   
И однажды - это было лето, мать уехала на два дня на дачу, - он позвал всех своих друзей и устроил “вписку”. На утро - все ушли и он остался один. Он переспал накануне с двумя девушками, но и они - ушли. Какое было - красивое летнее небо, облака, которые несутся ветром. Вот она - страна Лета. Вот она - Чистота.   
И хотя его организм и так был полон со вчерашнего дня алкоголем, но он Заставил себя выпить водки - и съесть сразу несколько таблеток. Вот так нужно - с этим Телом, созданным этим дьяволом под маской Бога.   
Вот так - нужно “бить” по нему.   
И как плохо, что он раньше не решался нанести Удар.   
Все сразу - разорвать.   
Стало больно... но он потерял сознание.   
А когда очнулся - было больно намного сильнее и он лежал в реанимации, в больнице. Особенно болела грудь, легкие. Все тело - было Болью.   
Блин... еб твою мать.   
Оно не умерло.   
Смерть, Лета - ему не дались. 
Мысли в его голове почти не работали, выключились. Если раньше его существование было страданием, то теперь - совсем нелепым страданием, он ощущал себя - мутной точкой угасающей жизни.   
Рядом  была мать - и плакала. Когда пришел отец - он снова был пьяным, стал кричать на Кирилла, на мать, на врачей - и послав всех матом - ушел.   
Врачи... врачи...   
Они боролись за его жизнь.   
Зачем?   
Для своей отчетности, для своей совести - и для него, для Бога.   
Они вернули его к жизни, - но теперь сердце у него было слабым, в будущем были возможны инфаркты.   
Но он уже не верил, что Смерть к нему явится. Нет, он не заслужил этого. Нет, она скажет, что он ее предал, шел к ней не до конца.   
После того, как его поставили на ноги - его и определили сюда. Где он и жил уже год.   
Как растение, с сознанием, которое работало не всегда.   
Все это - слезами и вырывающимися иногда словами, фразами, - он и рассказал сейчас Ольге.   
Она - смотрела на него, все так же лежащего на кушетке.   
А что если она - пришедшая сюда, явившаяся к ним - и есть его Смерть? Его - Лета?   
Ольга приблизилась к нему, полы ее платья еле слышно зашуршали.   
Она - положила свою ладонь на его лоб.   
Это невозможно. Невозможная радость. Он - остаток человека, “ментальный отброс цивилизации” - не имеет права на эту радость.   
Он ощутил - как бьется ее пульс, сквозь ладонь.   
• Скажи, какой твой идеальный мир, о чем ты мечтаешь?   
• О том, чтобы мать и батя умерли. Чтобы - все люди умерли. И я тоже. А главное - чтобы умер их главный, их Бог.   
Он заплакал еще сильнее.   
И она - вместе с ним.   
 
 
 
Женщина, сошедшая с ума от одиночества    
 
Она принимала еще пациентов. После общения с ней - все как будто погружались в некую волну - а точнее, от нее самой она исходила и даже когда она просто шла по отделению, просто была в нем, сидя в своем кабинете. Те, кто уже у нее побывал, рассказывали другим, а вернее - “показывали” другим свою изменившуюся душу. Самое интересное, что даже Кирилл Дементьев,  - “суицидный подросток”, который тенью жил раньше и ни с кем не говорил - теперь часто выходил в просторный коридор, и ходил по нему. Слов он говорил мало - “мужик он и есть мужик”, - но ведь раньше - он вообще был наполовину в мире Смерти,  а теперь - иногда даже тихо улыбался другим пациентам. Все они - как бы подразумевали, что вот, Ольга здесь, с ними... и даже если ее еще или уже не было, все равно - она здесь в том плане, что вообще к ним пришла. К нам, в мир проклятых и отверженных, в мир, существующий только для того, чтобы государство и общество показывали свою видимую доброту, на которую на самом деле - они были не способны. Все существовало - для отчетности - перед собой и перед Богом.          
И вот - Ольга пришла сюда - как душа в тело. Люди - и верили, и не верили происходящему. Неужели - Бог, все-таки, есть? И ведь - и в Рождество он родился в этом падшем мире, в обычного человека, и вот здесь - послал эту Ольгу, в это заведение.   
Люди боялись - однажды проснуться  и увидеть, что ее нет на работе. Страшнее было бы, если бы выяснилось, что ее и не было вообще, что она - коллективная мечта, фантазия - сумасшедших. Что и не удивительно.   
Заведующая приходила на отделение - и видела, что пациенты... Радуются. Не в состоянии ложной эйфории, а именно Радости. Заведующая записывала в отчеты, что результаты лечения Ольги - дают эффект. Что проведено такое-то лечение.      
Поначалу она и сама радовалась, хотя и была - растеряна. Ну вот казалось бы - наконец-то, - форма совпала со своим содержанием. Ведь и в школах - такие же проблемы; если есть сильный учитель, то это многое решает, если нет - все “виснет” и гибнет. С приходом Ольги - все эти помещения, и еда в столовой, и одежда - все окрасилось смыслом, и все это почувствовали. И она сама, заведующая, - через пару недель - стала спрашивать внутри себя: какой, всё-таки, метод использует эта Ольга? Да, та пишет в отчетах, что это “общение” с пациентом... Но это - слишком “широкое” слово, под него можно подвести все, что угодно. Так что - эти мысли в голове заведующей крутились все чаще.   
И еще - несмотря на свои сомнения, она распорядилась - выдать всем пациентам новые пижамы, докрасить одну стену в коридоре, которую раньше так и не докрасили, и установить еще один бойлер с водой - в другой части коридора.   
Все сразу почувствовали перемену. Ольга, когда зашла в отделение и увидела всех в новых пижамах голубого цвета, - сразу заулыбалась. А как радовались больные. Радовался Кирилл. Все преобразилось. Старые бабушки - в том числе и та самая Нина, которая у нее была первой, - говорили, что в таком можно и помереть... Ольга на это смеялись,  но они говорили серьезно. А что им еще нужно? Они Готовы - у них хорошая свежая одежда, а главное - они встретили в конце своей жизни ее, “Ольгу Викторовну”. Что им еще нужно?   
Многие пациенты - сидели перед ее дверями и ждали приема у нее. И это - тоже стало частью обычного “ландшафта” их отделения.      
 
Однажды в кабинет Ольги зашла совсем еще - по документам - не старая женщина. Она, правда, зашла не сама, а ее ввели по списку, - значит, состояние было тяжелым. Если только очень присмотреться к ней, - то можно было понять, что ей - сорок три года. А так... Маленькая, сморщенная... а лицо - большое, губы - огромные - словно она сделала ни них “пластику”, но это было не так, они у нее и сами по себе были такие “модные”. С губ иногда падала слюна, пачкая ворот старой пижамы (новых пижам еще не было). Глаза - тоже большие, пустые, словно вмещающие весь мир.   
• Я - Ольга Викторовна... я буду Вас вести, - сказала Ольга.   
Она говорила эту фразу каждому, кто у нее бывал первым. И каждый раз - она видела перед собой не цифру, не отчетность, а конкретного человека. Она прочла в деле этой женщины: “депрессивные эпизоды... отсутствие энергии на фоне мыслей об одиночестве”. Замужем не была, детей нет. Вера Ивановна Скорникова.   
• Вера? Вы слышите меня?   
Та не отвечала.   
• Да Вы садитесь на кушетку. Или - на стул. Вот, смотрите, - какой здесь с кушетки вид - на осень за окном... Красиво ведь, да?   
Вера, наконец, ответила:   
• Да...   
И - как и все с трудом, но распложалась на кушетке. Она подобрала рукавом пижамы свою слюну и больше у нее не капало.   
• Да, очень красиво.   
Так ее голос, ее сознание - обретал в пространстве этого кабинете для приема - себя. А ведь как это трудно в такой обстановке. Пусть Ольга и повесила здесь репродукции картин - это было то, что она здесь переменила. Все равно - сложно было изменить все. Все равно - все было “казенным”, отделение в целом было таким. Это называется: здесь мы будем делать так, чтобы души пациентов становились из больных здоровыми. А вы сами - здоровые? Откуда вы знаете - как стать здоровым? Почему это нужно делать в кабинетах, а не, например, на природе? И тогда становится понятным, что вы заключили сюда людей - потому что боитесь их, и хотите их изолировать, сделать их - “нормальными”, при всей невозможности определить, что такое “норма”.   
Об этом Ольга думала, глядя в окно и подспудно - на Веру. И - ожидая, чтобы ее голос - снова звучал, “входил” в пространство диалога.   
• Я - заговорила, наконец, Вера, оттаяв, - я - жертва статистки.   
Вот - выяснилось, что за Вера совсем не так проста, как казалось, явно - она была раньше начитанной и рефлексировала.   
• Что это значит? 
• Россия - знаете, что это такое?   
• …   
• Женское царство.   
“По сути, Вера сама себя проанализировала”.   
• Это такой жесткий разброс между тем, что у нас в голове - и тем, что в реальной жизни. 
Вера стала ей рассказывать - своим тяжелым прерывающимся голосом. Она говорила и думала: это все - правда? И этот красивый человек меня слушает? Или я - во сне и снова говорю сама с собой?   
Нет, правда. Как же государство - не жалеет нас, что посылает нам, проклятым, нам  - строчке в  бюджете, - таких вот людей. Они ведь могут не вылечить, а еще больше свести нас с ума.   
Она говорила о своей жизни, говорила, и сама не верила, вот это - и есть моя жизнь? Но даже и этого моего рассказа - не останется... А только строчки в медкарте про депрессию на фоне одиночества. Да у нас у всех в стране - депрессия на фоне одиночества.   
И вот - рассказывать о своей жизни ей, Ольге, - этому посланному ангелу, - это и есть последнее, что с Верой Произойдет? Пусть ей и  всего - сорок с лишним лет.   
Сорок с лишним лет...   
Сорок с лишним лет...   
Цифры, цифры, цифры.      
Вы, в вашем мире - и довели ее всякими цифрами.   
Сначала - сорок с лишним лет, а потом - сорок с лишним градусов.   
Она родилась в этом провинциальном городке, - где и находилась больница, - в семье учителей.   
И сама, - конечно, - стала учителем.   
Русского языка и литературы.   
Как же она - любила литературу, особенно поэзию Серебряного века, часто начинала урок - со стихов. Она словно хотела сказать: да, этот мир такой, что в нем есть стихи, такая в нем глубина. Глубина - по имени человек и глубина по имени Бог. О чем и говорят все стихи, каждый поэт говорит об этом по-своему. И я в этом не виновата, я просто - свидетельствую.   
Сейчас ей страшнее всего вспоминать именно эти первые годы своей работы, - когда она только начинала, и ей было двадцать с лишним лет, и она была таким открытым ко всему Цветком. И вся жизнь была у нее впереди.   
Зачем она была такой? Может, - ничего этого и не было? Лучше бы - не было. Вспоминать об этом - значит падать в пропасть.   
Зачем она была такой? Почему она была так уверена в этом мире, что с ним нужно именно так? А сейчас: ей дают таблетки и у нее слюна изо рта течет.    
Что если в реальной жизни нету никакой поэзии, никакой глубины, нету человека и нету Бога?   
Почему она - не нашла себе любимого человека?   
Страшно - начать полет и рухнуть.   
И - зациклиться на муже.   
Ее сознание - совершило некий полет с высоты в низину, опустилось в “локальность”.   
Бог ей не ответил.   
Его и - не было никогда?   
В те первые годы она ни о чем особо не думала, и о муже не думала очень сильно.   
Она была учителем, получала неплохие деньги, все ей нравилось и она сама себе нравилась. Суперкрасивой она не была, но в целом у нее было симпатичное нетривиальное лицо с глубокими голубыми глазами, длинные черные волосы, которые она не красила. Она очень хорошо одевалась - без яркости и коротких юбок, - но соответственно своему ощущению жизни тогда - в красивые длинные платья.   
Мужчины ею  интересовались, пусть это ни к чему конкретному не приходило.   
Она думала - пока не приводило?   
Но самое забавное, что она была уверена, - что все у нее впереди.   
Она много читала, смотрела интересные фильмы, нередко это были мелодрамы, потому что их всегда показывали.   
А потом она - влюбилась.   
В Егора.   
Но это был... женатый мужчина.   
Он был ее коллегой.   
Он был среднего роста, с узким умным лицом. Он всегда говорил мало и с улыбкой. Часто - горько шутил.   
Было видно, что брак у него не очень удачный. Но - у него было двое детей.   
И вот - чем дальше, тем больше - Вера все думала и думала о нем.   
Может - потому что это был запретный плод - потому она в него и влюбилась?   
Кто ее знает...   
Она не могла даже сказать о своих мыслях ему, не то что - “вторгаться” и разрушать семью.   
Впрочем, - он и сам видел ее чувства. Но, - видимо, - ничего больше симпатии к ней не испытывал. Она была моложе Егора и его жены - на пять лет, что тоже в целом делало ее более привлекательной, но не более того. Егор просто жил своей загруженной работой и семьей жизнью, - так сказать, - не особенно “вылезая” из нее. Возможно, если бы он встретил не Веру, а другую девушку - то он бы и “вылез”.   
Она рассказала обо всем маме. Та ответила: “ты его забудешь, дочка”.   
Но она - долгие три года забыть его не могла.   
Она даже стихи о нем сочиняла. О них.   
И никому не читала, нигде не показывала, - даже в интернете.   
Она хранила их внутри себя как Связь с ним. Как святыню.   
Жалела ли она сейчас об этих трех годах как о потерянных? 
Разум жалел, а то, что осталось от души - нет. Она и сейчас помнила эти стихи. И пока их не забудет - будет жить? 
В итоге, - эти три года прошли как в полусне. В школе она работала не с таким энтузиазмом. Ей тяжело было - быть рядом с Егором. Слава Богу - через пару лет он уволился, не из-за нее, а по своим причинам.   
С другой стороны, литература и поэзия стали для нее теперь - поддержкой, опорой в том, что она переживала. Тебе хорошо - читай стихи. Тебе плохо - тем более читай стихи.   
Три года она не могла полноценно общаться с мужчинами. А родители уже давили на нее. Ей было - двадцать шесть.   
И все книги в классике и все фильм по телевизору  - говорили о любви, о браке.   
И она - Испугалась.   
Так она - пыталась найти свою личность в чем-то внешнем, определяющем.   
По большому счету, - думала она теперь, в больнице, и говорила это сейчас Ольге - она всегда стремилась к тому, что невозможно, но - невозможно не с большой буквы, а с маленькой. Она всегда выбирала то, что ей было недоступно, то, что было самым слабым, уязвимым местом в ее жизни, она сама загоняла себя в тупик.   
Сначала это был Егор, на котором она “циклилась”, потому что он был женат и отношения с ним разрушили бы его семью.   
А потом - вообще идея того, что она не успеет выйти замуж.   
И она, конечно, - не успела.   
Как с Егором она совсем не была уверена, что реально любила его, что эту любовь она в себе не “нагрела”, не “нагнала”, так теперь и с браком...   
Возможно, она бессознательно “наказывала” себя за любовь к Егору. Что вот - Бог ее наказал,  и это при том, что у них не было с Егором никах реальных отношений.   
Так - один тупик порождал другой.   
Она не понимала, что даже если бы вышла замуж, то не смогла бы полноценно в нем жить, потому что все время боялась бы его потерять.   
Что нужно искать не брака, а просто - жизни и ее правды.   
Но она - не могла выйти в эту колею.   
Еще начиная с Егора.   
В итоге, - ее жизнь стала тенью.   
Шли годы.   
В школе она работала, - иногда без особого энтузиазма - и уж, конечно, без восторга первых лет. И всё-таки - работа ее “держала”, не столько в плане денег, сколько в плане ее “психики”, “стержня”. Те слова, - которые она произносила на уроке - соединяли ее с Глубиной, и это было неизменно.   
Она смотрела на учителей-мужчин с затаенным чувством обиды на судьбу, на жизнь. Да и мужчин-то было мало, и они все были женатыми. Это чувство обиды - и есть лицо несчастного человека?   
На нее посматривали ученики-юноши, и, наверное, - фантазировали о ней, но - не более того. И это тоже - из-за ее несчастного вида? Или из-за невозможности таких отношений?   
У нее собирались подруги - тоже, как правило, незамужние - и они говорили, читали... Иногда с ними сидела и мать Веры. Выпивали вино (если погода была хорошей - выходили на улицу гулять). Вера говорила им:   
• Вот, что нам всем остается... Читать книги. Говорить о чем-то. Жалеть о том, что мы - пропустили, упустили. Завидовать тем, у кого получилось. Вспоминать тех, кого любили, или - мечтали полюбить. Нам остается - дружить. А все потому, что Россия - это женское царство. Из-за войн... из-за того и сего. И вот я, Вера Скорникова, - становлюсь Тенью. И ведь во всех фильмах-то наших это и показывается, - что у нас женщины остаются одни и все.   
Однажды некая подруга ей сказала:   
• А ты не становись тенью. Но мы-то с тобой.   
“Жалкое утешение”, - подумала Вера и в ответ улыбнулась.   
И вот сейчас - в больнице - она понимает, как та подруга была права. У женщины в России ничего не остается - как дружба другой женщины. И это очень редко ими осознается. Им все кажется - что надо не “упустить” мужчину, “принца”, - но даже это не с кем обсудить, кроме подруг, или родственниц женского пола. И вот ты обсуждаешь, мечтаешь, завидуешь... А, в итоге, жизнь-то и прошла. И ничего, кроме этих разговоров по душам, у тебя не было. И что в этом такого страшного?   
На самом деле, - думает сейчас Вера, - не такой уж это было несчастливое время, - когда она была вместе с подругами.   
И, может, найти любимого человека было бы проще, если бы она умела просто радоваться всему, что дает ей жизнь, Бог.   
Но она же “должна” наказывать себя...   
И, в итоге, она спилась. С подругами она пила вино. А потом - уже с другими подругами и вообще одна - коньяк и водку.   
А ведь “женский алкоголизм”  в России, - как узнала потом Вера, - тоже очень часто встречается, и все по той же причине одиночества.   
С работы ее выгнали: мужчину-алкоголика, конечно, терпели бы,  а так...   
Одиночество. Она сошла с ума от одиночества.   
Но кто знает, - думала она сейчас, - может, и одиночество тоже можно принимать как дар.   
Когда ты один, тебе нужно Развернуться на саму себя, на свою жизнь, а она думала, что и разворачиваться-то не на что...   
А еще - на Бога.   
Но у нее к нему было слишком много скрытых, подавленных претензий.   
Она думала, что он мужчина и ему меня не понять.   
Так что - этот “канал” был ею “замусорен” обидами и тоской.   
Пила... бросала пить... снова пила...   
И вот, - два года назад оказалась здесь.   
С диагнозом - “депрессия от одиночества”.   
Ольга - слушала.   
Ее хриплый, иногда прерывающийся голос.   
Кем была для нее Ольга? 
Она была... женщиной, которая ее поняла.   
Выслушала.   
И - женщиной, у которой получилось быть другой, чем большинство в России.   
Почему так сложилось?   
Может, дело только в ее молодости, в том, что она напоминала Вере ее саму?   
А в будущем Ольга тоже станет такой же, станет “несчастной”?   
И все, что остается людям на этой планете: вот так помогать друг другу. Молодые своими телами - верят, а старшие - чувствуют пустоту, и “наполняются” верой и силой молодых. Зная, что те верят в иллюзию, что за ней пустота, но это просто пока не видно...   
Но Вера считала, - что с Ольгой этого не произойдет, что она - выйдет за эти “циклы”.   
Что сам Бог ей помогает. 
Или Вера - просто очень хотела, чтобы так было?...    
Ольга подошла к ней ближе и - обняла ее за плечо.   
Присутствие ее молодого тела, ее молодой энергии...   
Вера в тебя, - несмотря на то, что ты - строчка в гребаной отчетности, что ты - пахнешь и в старой пижаме и у тебя иногда слюна падает из рта.   
Все, больше ничего не нужно - думала Вера.   
Они вдвоем смотрели на осенний пейзаж за окном. 
Вот оно и есть - женское царство в России. 
И как там во время войны: девушки вынуждены были танцевать друг с другом.   
Сколько больше Нежности в таком прикосновении, чем - в скором и грубом мужском, но именно о нем  мы Мечтаем.   
И вот она, - с ума от этого и сошла. 
Нежности и... Любви...   
И то, что она всю жизнь искала, ждала - может быть и там, где она совсем не ожидала.   
Речь не о том, чтобы быть “лесби” - само это слово не очень красивое, - а о том, чтобы быть человеком и быть благодарной жизни.   
А не проваливаться опять “мимо” - в пропасть одиночества и самоосуждения.   
• Спасибо тебе, Ольга.   
• Спасибо тебе.      
   
 
Человек, смотревший телевизор   
 
Все больше людей - она принимала, “охватывала”. Все пациенты делились на тех, кто уже у нее был и кто еще не был.   
Это - чем-то было похоже на “секту”.  Заведующая - с одной стороны - радовалась, с другой - завидовала. Конечно, невозможно было не радоваться, когда ты видишь, что такие пациенты, как Кирилл или Нина, или Вера - вдруг выходят из своих палат в коридор и робко, но - улыбаются. При том, что они много лет почти не выходили, кроме как похода в столовую. Нельзя этому не радоваться - иногда до слез в глазах. С другой стороны, заведующая вдруг поняла, как она привязана к тому, что было раньше - хотя она не могла лечить этих людей, но ведь она - до прихода Ольги - все здесь контролировала. А теперь - контролировала Ольга или, в чем-то, - сами пациенты. Как же можно было ей простить?         
Здесь нужно сказать, что тот самый коридор - длинный, широкий, с дверями в палаты, уставленный цветами, в целом - выглядящий хорошо, не ветхо, с широкими и тоже не ветхими черными диванами - теперь, как уже было сказано, играл большую роль. Чего раньше не было.      
Раньше - это было место, где пациенты сидели по одному или, максимум, по два, тихо разговаривая - в ожидании родственников или приема у заведующей. А теперь все было другом - это и тревожило заведующую и сестер тоже. Пациенты вроде как просто ожидали приёма у “Ольги Викторовны”, а на самом деле... говорили друг с другом. Ведь Ольга принимала одного человека в полдня. Главную роль в разговорах играли те, кто уже у нее был, “свидетели”. С искаженными, но добрыми лицами - вспоминали ее слова, повторяя их,  иногда искажая в своей ненадежной памяти. В их речах Ольга представала великим человеком, тот, кто не был у нее - ничего еще в жизни и в  лечении не понял. 
Казалось бы - разговоры... Что могло тревожить заведующую? Разве общение ранее молчаливых больных людей - не путь к выздоровлению? Иногда с ними говорила и сама Ольга. Да, путь к выздоровлению... Но мы ведь не знаем - всего, о чем они говорят. Как мы это проконтролируем?   
 
Как бы то ни было, ее следующий важный пациент - почти не участвовал в этом общении. Для него новым было то, что он вообще сидел сейчас в коридоре, а не в палате. Это тоже был “прогресс”. И пришел он - не сам, его пригласили по списку.   
Итак, он зашел в кабинет. Вот он - тоже, как и подросток Кирилл, - один из немногих мужчин среди пациентов. Вот он -  мужчина пятидесяти пяти лет - читала Ольга в его карте. Он был уже в новой пижаме, но это его, к сожалению, не сильно “спасало”. Худой, взгляд и все выражение лица - остановившийся. Лицо - с выраженными скулами. Когда ты смотрел на него, то физически чувствовал - насколько  “нагружено”, насколько “тяжелым” было его сознание, его мозг, он смотрел не на тебя, а в сторону. Так что - степень патологии была довольно большой, о чем и указывалось в карте. Там же говорилось: “Григорий Семенников. Депрессия на фоне - потери дочери. Как выход -  много смотрел телевизор. Разговаривает фразами из передач и фильмов”.  Ольга подумала: “да у нас вся страна так разговаривает...” Потерял дочь и “ушел” в телевизор. Вот так - “вылетела” у человека вся жизнь.   
• Я Ольга Викторовна. Я буду Вас вести.   
Он молчал.   
• Садитесь сюда, - указала она на кушетку.   
Он тоже долго не мог сесть. Только кивал. Тогда она - просто взяла и усадила его сама. Зачем? - думал он стремительно, - зачем она так с нами, со мной возится? Зачем - прикасается ко мне - проклятому, вонючему... к строчке в бюджете, в балансе, вонючему даже в новой пижаме? Своими молодыми руками, своими пальцами? Зачем она здесь? Откуда, из какого мира она к нам пришла - молодая, красивая? Неужели она не понимает, что тратить на нас жизнь - это... просто так ей не пройдет, без последствий... Она все это чувствовала. И наверное, была согласна, готова...   
Зачем она касается его? Это ведь совсем “снесет” ему голову - ему, одинокому мужчине? А с другой стороны, - и ладно, что уже ему терять? Ты несешь нам - исцеление. Я навсегда запомню - как пахнет твое тело, твои руки, как ты мне улыбаешься. Мне! Мне!   
Наконец, он устроился на кушетке, - чтобы ей сделать приятно, чтобы услышать ее похвалу. И все равно не мог на ней сразу успокоиться, расслабиться.   
• Как звали Вашу дочь? - осторожно спросила Ольга, но он ответил:   
• А теперь мы поговорим о ситуации на Ближнем Востоке.   
То есть, - он озвучил то, что слышал в телевизоре. Блин, хорошо хоть Ольга была в курсе - что они там по “телеку” говорят.   
• Ну и что там - с ситуацией на Ближнем Востоке?   
Григорий вдруг посмотрел на нее своим тяжелым взглядом. И только после большой паузы ответил:   
• Израиль бесчеловечно бомбит мирное население Палестины.    
• Вы ему сочувствуете?   
• Очень.   
• А что - с Россией?   
• Россия ведет войну не столько с Укрорейхом, сколько с Западом, и она - одержит победу. Россия - самая сильная страна.   
Они помолчали. Потом Григорий сказал:   
• Мою дочь звали Ириной.   
“Слава Богу!” - подумала Ольга. А то она боялась, что она так и не “вытянет” его. Ведь говорить что-то “из” телевизора - можно было бесконечно, там есть и сериалы, и “шоу о звёздах”, которые она, как нормальный человек, совсем не любила. Конечно, он так быстро “раскрылся”, потому что - пришла она, Ольга, а не заведующая.   
Так он постепенно - иногда снова “прорываясь” на голос телевизора - стал рассказывать ей свою жизнь.   
Вот, Иришка. О тебе я расскажу этому хорошему человеку - доктору. Вы - чем-то похожи?   
Вот моя жизнь и стала - рассказом молодой женщине... Может, - не так уж это и плохо. Есть кому рассказать. И до кона жизни я буду это помнить. Как рассказал ей все.   
Григорий работал менеджером в одной местной компании. Работа была интересной, деньги были неплохие, продавали “продукты химической промышленности”. У него была жена - Надя, и дочь Иришка.   
Они были счастливы - особенно в первое время. Время, время, - подумал он, - вот из-за времени все и происходит... Первое время,  а потом - второе время.   
И вот, Надя стала все больше думать о разводе и о том, чтобы уехать в столицу... Любили ли они друг друга? Надя подумала, - что нет. И она - уехала.   
Им обоим с Ириной было тоскливо. Дочери было пятнадцать лет. Надя предложила оставить ее с отцом, и все согласились.   
Но тем сильнее было их - недолгое, как потом выяснилось, - счастье. 
Вспомнить о нем сейчас - страшно.   
И только эта Ольга смогла помочь Григорию - снова погрузится туда, в это время.   
Словно Ольга была - выросшей Иришкой. 
Вот она - красивая - в маму - подросток, Цветок. 
Вот ее - длинные стройные ноги, вот ее все более возрастающая грудь.   
Вот она - в платье или в черных джинсах.   
Она рядом, она здесь - своим запахом, своим голосом - и ему больше ничего не надо.   
Он не думает о том, чтобы найти себе кого-то, ему это не нужно.   
Конечно, - “вовне” был мир, куда она уже скоро, можно сказать, уже почти - “шагнула” или сделает это “завтра”.   
Но здесь нужно сказать, что Ира - немного “задерживалась” в своем развитии и ее созревание и “выход” произошел позднее.   
Кроме этого, родители приучили ее читать, так что она - не только “зависала” в телефоне, но - и с книгой, нередко - с бумажной, и ей это было интересно.   
Надя звонила не так уж редко и иногда приезжала к ним.   
Григорий так был благодарен Богу - за это счастье, за эту гармонию. Что они могут вот так выйти с Ирой - провожать приехавшую Надю к вокзалу, идти по летним или осенним улицам, паркам. Радоваться, говорить... Он не думал о том, чтобы вернуть Надю, ну да, у нее есть свои “амбиции” - и ладно, он не будет “вступать в борьбу”, ему это не нужно, но - просто вот так идти и говорить всём втроем...   
С другой стороны, он не очень хотел осознавать это счастье, смотреть на него со стороны, чтобы не потерять его. Нужно было быть в нем, а не вне его.   
А потом - Ира погибла.   
Говорить об этом сейчас Ольге - было самым тяжелым, так что он - все чаще на этом месте своего и так сбивчивого рассказа “переключался” снова на “голос телевизора”.   
“Бедный... - думала Ольга, - бедный”.   
Все обстоятельства того дня он очень хорошо помнил и очень старался забыть.   
Потому что это был последний день его жизни. Дальше - “телевизор”.   
Вечером - это было лето - ему позвонили и сказали, - что Ирина разбилась.   
Она напилась и накурилась веществ в компании друзей. Потом села за руль в одну из их машин и - случайно наехала на железное ограждение.   
Его - Иришка? Его вот этот ангел? Что всегда был рядом...   
Она была и вот ее нету.   
Она в другом месте.   
В “морге”.   
Не с ним, - а там, где-то в чужом месте...    
Григорий пил водку и его сознание вошло в состояние постоянного напряжения, он пил и не спал. Их этого напряжения - он не выходил и только какие-то редкие яркие бьющие по мозгу пятна - болезненно “выводили” его. И он эти “пятна” ненавидел. 
Приехала Надя и осталась на неделю в городе. Она утешала его - и себя, они пили вместе.   
Надя повторяла, он видел ее лицо, слышал ее голос как тоже “пятно”:   
• Не понимаю, не понимаю, что ее туда понесло?   
• Это я виноват.   
• Чем ты-то виноват?   
• Это я виноват.   
Потом она - обняла его... Ему было хуже, чем ей. Так сложилось. Он не винил ее в этом. И все повторял:   
• Это я виноват.   
А потом - они с Надей легли в кровать и сделали это. Вот тут его сознание, его душа проснулись больше. Они делали это так, как никогда раньше. Не от скуки брачной жизни и не смотря перед этим “порнуху”, не представляя более молодых партнеров - и не обсуждая, не рефлексируя  все это (а ведь именно такие рефлексии - и есть смерть брака), - а по-настоящему. Это была любовь, и Бог, - жестокий и мудрый, - дал ее им в этот момент. Может, она могла бы потом забеременеть?   
На следующее утро они проснулись и почти были счастливы - пока не вспомнили все. И снова заплакали. И, всё-таки, - им было значительно легче.   
Он снова пил - и она тоже - но мозг не “уходил” совсем в алкоголь, как пока они не сделали это.   
Затем были похороны. Родственники. Тело Ирины - в закрытом гробу.   
Григорий держался.   
А потом...   
Полиция пригласила их двоих к себе и сказала, что они во всем разобрались, и им тяжело говорить об этом, но, на самом деле, по их новым данным, - Ирина наехала на ограждение не случайно.   
Перед тем, как сесть в машину в тот день, она постоянно говорила, что ей очень плохо без мамы, с одним отцом. Что ей “***во жить”.   
Григорий с Надей - слушая это - инстинктивно сжимали друг другу руки.   
Они - задыхались.   
Придя домой - они снова это сделали...   
Иришка, как же ты могла?   
В этот вопрос уперлось их сознание.   
Но - его больше, чем ее.   
Он попросил Надю остаться в их городе навсегда. Она знала, что там, в Москве, - она еще не вышла замуж, она только начинала свои “поиски”, ничего ее еще не держало.   
Он имел ввиду, - так мы будем помнить о ней, об Ирине, может, - даст Бог, - родим еще.   
Он даже не очень сильно уговаривал ее. Ему казалось, что это Бог их обоих уговаривает.   
Она подумала:   
Москва... Москва... 
Что это все значит?   
Надежда или... обман?   
Призрак? 
И она - выбрала призрак. Даже если Москва ей ничего не даст, но она хоть попробует.   
Дело было не в Москве.   
А в том, что здесь было слишком страшно.   
Она не хотела смотреть на “это”... на их убогий городок, - вместе с ним и рядом с ее могилой.   
Их новый брак будет мемориалом?   
И все - как в книжке или как в фильме.   
А она хочет - настоящей жизни.   
А для Григория - это и была бы настоящая жизнь.   
Честно “проутешав” его месяц, - но уже без секса, пусть и не сразу, - она честно уехала.   
Он - снова погрузился в свое алкогольное состояние, - снова еле “выхватывая” реальность.   
Когда Ира или потом Надя были рядом, - то он в эту реальность “выходил”, а сейчас - не было смысла.   
Почему же, - спрашивал он, - Бог не дал ему Надю?   
Бог молчал.   
У тебя есть я, - и ты сам.   
Ты - и я сам? Но этого как-то мало...   
Бог снова молчал.   
Я - явился тебе во всем этом.   
В чем?   
И в Ирине... и в Наде... и в тебе...      
Все это - слишком больно.   
Я даже вспоминать это не могу. 
Да, больно. 
А тебе было когда-нибудь больно? 
Было.   
Что-то мне не верится. Тебе там хорошо наверху, комфортно, а нам здесь хреново, очень хреново.   
Я знаю.   
Я здесь.   
Я люблю тебя.   
Вот я - обернулся и гляжу на тебя.   
Ты - несовершенен, Григорий, ты ошибался и еще будешь ошибаться. И я это знаю, но я люблю тебя все равно. И твои ошибки, твои заблуждения -  тоже...   
Когда ему совсем надоело  пить, то он и стал - смотреть телевизор.   
Сначала - это был просто фон и он даже, - вспоминая об Ирине и уехавшей Наде - не особенно обращал на него внимания.   
А потом - “ушел” в телевизор с головой.   
Так же - как с алкоголем. У него начался “теле-запой” (забавно, что водки он, наоборот, уже совсем не хотел).   
С работы он уже давно ушел, когда начал выпивать. У него были сбережения, и родственники ему помогали, даже Надя.   
По сути, все россияне - в той или иной степени - были в таком “теле-запое”.   
Но у него это - учитывая, что он вообще после отъезда Нади мало с кем общался - конечно, это стало патологией.   
Он смотрел фильмы, сериалы, очень часто - “политические ток-шоу”, смотрел президента страны.   
И думал: “вот, мы могли бы смотреть это вместе с Ириной и Надей... А Ирина - там, в земле, а Надя - в своей столице”.   
И плакал.   
Голос из телевизора - все захватывал его и захватывал.   
В жизни у него был свой голос.   
Но - кому он был нужен? 
Кто его услышит?   
Свой голос - всегда связан с тем, чтобы говорить свои слова и мысли, думать, ошибаться, искать.   
А голос из телевизора - все это решал за тебя и не нужно было ничего искать, и сомневаться, быть собой. 
Свой голос - слабый, хриплый, почти неслышный...   
А голос из телевизора - громкий, он найдет тебя везде. 
Даже когда ты засыпал и твой телевизор был выключен, - ты слышал голос из телевизора от соседей.   
Так - этот Голос побеждал.   
Реклама.... Пятерочка  выручает!   
Реклама... Пятерочка выручает!   
Программ ““Время покажет”, с вами Андрей Шейнин”.   
Программа - “Большая игра”.   
Запад на нас нападет, но мы - выстоим, как выстояли наши деды в 41 году! 
Сериалы - об истории разведки и борьбе с Западом. 
Реклама - Газпромбанк. Возьми кредит!   
Все это - “забирало” всю страну, а Григория особенно.   
Вот он - экран, темный, но сейчас он нажмет пульт, и все будет хорошо. 
Это мир реальности, мир людей - и он “войдет” в него. 
Пустит его в себя.   
Не выходя на улицу, и не разговаривая. А - включая пульт.   
Иногда он ловил себя на мысли: “зачем мне Ира, зачем мне Надя? у меня и так все есть...” И ужасался этой мысли.   
И вот однажды, - когда к нему пришли родственники, которые иногда его посещали, то он - все чаще говорил с ними фразами из телевизора. Вот так - он “спрятался”, и был уверен, что никто его не найдет.   
Так он - запуганный, “спрятавшийся” за голос из телевизора, отождествивший себя с ним, видящий во сне - живую Иру и вернувшуюся к нему из Москвы Надю, - и попал сюда, в клинику, год назад. Вылечить его не могли. Его поместили в палате, - где не было телевизора, он был в коридоре, но сестры следили, чтобы Григорий не “зависал” перед ним больше получаса. Но ему и этого хватало. Так он - “заглатывал” новую информацию, и переваривал ее.  И потом - он держался еще и на своих прошлых “ресурсах”. 
Зачем он рассказал свою жизнь этой Ольге?   
На его глазах снова были слезы.   
Но он не мог - не рассказать.   
У нее - слишком свободный и слишком любящий голос.   
Таким мог бы быть голос у его Иришки, если бы она выросла?   
Она обняла его за плечо и чуть прижалась к нему.   
Вот он - Свет.   
Они глядели на сентябрьский пейзаж за окном.   
Она дышит рядом.   
Зачем-то отдавая им, больным, ему - свою жизнь.   
Восполняя все то, что они пережили.   
Да кто же... кто же она такая? 
А ему - восполняя дочь.   
Кто она такая? 
Есть ли она и не придумали ли мы ее?   
Она, наверное, - послана им всем Богом, это - ответ на все его разговоры с ним.   
• Скажи, Григорий... О чем ты мечтаешь?   
• … о победе России над Западом.   
Они ревели.   
 
 
 
Девочка, которая не смогла простить этот мир   
 
Ольга шла по отделению - и улыбалась. Она - победитель. Заведующая и сестры - смотрели на нее с завистью, и, все-таки, радуясь за пациентов. Они смотрели на нее как Рошфор в последней серии “Мушкетеров” на Дартаньяна.   
Вот они - измененные ею пациенты. Конечно, эти изменения еще только начались, это процесс, и за ним нужно следить. И не все еще за эти две недели ее пребывания здесь - у нее были, но таких остались уже совсем единицы. Ее первые больные, - увидевшие и повершившие в нее - Нина, Кирилл, Вера, - сидят и рассказывают о ней. И пусть они говорят с трудом, косноязычно, - особенно обычно закрытый ото всех Кирилл, - но их слушают бесконечно. Отвечают, - что раньше они им не особо верили, хотя и подозревали что-то необыкновенное. Но ведь необыкновенное - может и пугать, и они - привыкли боятся, а не радоваться... И вот потом говорили, что теперь они окончательно поверили ей, и поверили, что Бог, значит, нас всех, людей на земле - не оставил... Послал ее. Да еще и нам - больным, ненормальным. Но ведь - с другой стороны - мы и нуждаемся в этом больше. Так что - все на своем месте, все по “мудрости”.   
“А за окном, - думала Ольга - золотой октябрьский пейзаж”. И это - торжественное октябрьское солнце -  как будто тоже приветствует  ее, идущую по коридору - в белом халате, скрывающем платье до колен, “венчает” ее своим золотом. 
Среди пациентов остается “неохваченными” ее, - как она пишет в отчетах, - “телесно-ориентированной терапией” - всего два-три человека. Впрочем, она не очень акцентирует на этом свое и чужое внимание. К ней приходят те, которые у нее уже были один раз.   
И вот - сестры, наконец, привели еще одну, совсем не бывшую.    
Вот она - приведенная ими “дичок”. Девочка-девушка. Ольга смотрела в ее карту. Наталья Разломова. Пятнадцать лет. Снова - “депрессия”, снова - “неизвестная травма”. Ну а ты, заведующая - за все эти годы - не смогла, да, ничего сделать, узнать, что за травма? (Заведующая мысленно ей отвечала: “ты-то варяг, пришла и уйдёшь, наверное, а я здесь - не только за ними слежу, но и на всем хозяйстве”.)       
Она стояла в дверях - в новой пижаме, но как будто совсем ей не шедшей, она стояла - словно совсем “выбравшая пустоту”. Худая, с совсем маленькой грудью, - наверное, раньше она была обычной развивающей девушкой-подростком. В карте написано, что она почти не разговаривает и сейчас молчала. “Бывший” человек, “бывшая” девушка. И что у нее там внутри? И что у нее было в жизни? Голова у нее почти лысая, с короткой стрижкой, а может - были длинные черные волосы, которые развевались... которые когда-то радовали кого-то... (да, так оно и было). А теперь - она вся стала тенью своей прошлой жизни. Ольга думала об этом - не с “научными азартом”, не с профессиональным психиатрическим интересом, - а просто как человек. Она, - смотря на нее, - проникала в ее жизнь. Такой у нее был дар, и она сама уже боялась его, и его последствий. И сколько таких вот людей, как Наташа, - “выбравших пустоту” - в этом мире? И всех ведь - не откроешь?   
“Зачем она пришла к ним?” - думала остатками своей рефлексии Наташа.  И - нервно накручивала на свой пальчик нитку от пижамы.   
• Меня зовут Ольга Викторовна. Я буду... тебя вести.   
Та еле заметно кивнула.   
• Наташа... Наташа... Наташа...   
Зачем она произносит ее имя?   
Разве она этого достойна?   
Да она - хотела бы забыть свое имя и фамилию. Хотела, чтобы ее все забыли. И тем более - такой красивый человек - как Ольга.   
Это же - больно, больно. Я здесь - полу-существую, принимаю таблетки, молчу на все попытки заведующей меня разговорить. И вот так я и хочу дальше до-полу-существовать, и уйти в несуществоание. Дайте мне, я - строчка в бюджете.   
Мне больно, когда меня так часто и как будто с удовольствием называют по имени. Да в чем удовольствие-то?      
В тебе - мысленно, одним взглядом отвечает ей Ольга.   
Во мне? 
Да.   
Во мне?   
Да.   
Во мне? 
Да.   
• Садись на кушетку.   
Спустя минуту Наташа садится - Ольга ей помогает. Приято ощущать ее руки, ее ладони, ее присутствие рядом - словно это мать в детстве, или старшая сестра, которой у Наташи никогда не было. Все они здесь - у нее в кабинете - становятся другими. Самими собой? Да, они становились неожиданно проявлявшейся той своей частью, которая всегда была, и вот здесь - рядом с Ольгой - она оживала. Или это была - иллюзорная часть? И, все-таки, - она “держалась” у тех пациентов, которые через нее прошли. Другое дело - что будет через год или два. И где будет в это время Ольга - неизвестно.      
• Все хорошо, все хорошо, я рядом.   
Наташа расслабила голову на кушетке - откинулась, прошла это, как и все. Они обе посмотрели в окно: октябрьские красно-желтые листья - сверкали на солнце. У Наташи в глазах появились слезы.   
Ольга подумала: и правда, зачем ты вызываешь этих духов к жизни? Зачем напоминаешь им, что они существуют?   
Какое ты имеешь на это право? 
Она не знала ответа на этот вопрос.   
Но она уже была - “вовлечена”.   
Ольга была уверена, что Наташа - не может простить этому миру, что он есть. Вот - этот огромный мир, и такая девочка-девушка-подросток. И в ее душе, в ее сознании - этот мир, его течение - как будто остановлено. Поток “подачи и отдачи” - не идет. “Слепое пятно”. Почему? Может, Наташа что-то такое знает, пережила - чего никто не знает? И она - Ольга - тоже?   
Она начала осторожно ее расспрашивать.   
Наташа говорила своим глухим хриплым голосом. Сначала понемногу, потом - больше.   
И ведь правда, когда ты начинаешь углубляться в их жизни и вот, в ее, - ты как бы и сама это все переживаешь.   
Может - не надо? - спрашивал у нее внутренний голос. Но было уже поздно.   
Наташа жила в этом мире всего пятнадцать лет.   
Она родилась в местном городке, в довольно неплохой семье - родители получали хорошо, купили загородный дом и жили все вместе там. Следили, чтобы она - их единственный ребенок - хорошо училась в школе, читала, поступила потом в институт. Общалась она - среди детей, таких же примерно, как она по “социальной группе”. Возможно, - из-за своих работ, - отец и мать - пусть и давали ей все, что надо, в их представлении, - но совсем не думали ради нее чем-то жертвовать. Отец возвращался поздно, но и мать - тоже, а иногда даже уезжала по работе в Москву. Но у Наташи были воспитатели и репетиторы. Она к такому быстро привыкла, или думала, что привыкла. Она чувствовала, что родители произвели ее на свет потому, что - вроде как надо родить ребенка, это тоже - часть их “статуса”. То есть, Наташа была продолжением в “цепи существования” - не самым ценным, но, всё-таки, любимым. Они и правда ее любили, особенно когда она была совсем маленькой, свою “Натусю”. С другой стороны, - уже лет с одиннадцати, - у нее, помимо репетиторов, появляется еще и психолог, к чему она тоже привыкает. Психолог говорила родителям: больше проводите времени с Наташей... Родители кивали, соглашалась, а сами при этом думали: если бы мы меньше работали, то - мы бы и тебя не могли оплатить, и здесь бы, в загородном доме, не жили. Мы бы и ее стопудово не родили, ее бы - в этой “цепи существования” - не было бы. 
А что сама Наташа - в свои тринадцать? Она жила там - в их доме, ей, в принципе, было хорошо. “Сидела” в телефоне и ноутбуке, переписывалась с подругами и появлявшимися друзьями, смотрела фильмы и сериалы. Особенно она “запала” на фильм “Сумерки”, и полюбила - как и все девчонки мира - красивого бледного вампира. Ей еще нравилось, что у героини с ним - долгое время не было “секса”, потому что тот был в буквальном смысле родом из 19 века, и там такие были понятия (это, кстати, к вопросу о “голливудской бездуховности”).         
Тема “секса” - с другой стороны, конечно, ее все больше интересовала. Наташа - была очень красивой, с длинными черными волосами (что и угадала потом Ольга). Умной, начитанной, небанальной по своим мыслям и словам. У них в том поселке, где стояли такие же дома, как и Наташи, “средний класс”, - сложилась очень хорошая для нее компания. Девушки, парни... И вот - особенно летом, когда можно было гулять, они это и делали, иногда и до позднего вечера. Она обнималась с подругами, с друзьями. Один из них - Юра, очень ей нравился, а она ему. Они уже почти были парой. Он напоминал ей вампира из “Сумерек”.   
Они - обнимались и целовались. И каждый раз это было... чем-то Звездным. Они брали друг друга за руку. “Секс” - подразумевался, подразумевался, но его еще не было. Ну и хорошо. Наташа - была девственницей. Секс - это ведь “запара”, нужно искать презервативы, нельзя ведь просто так соединиться в этом мире взрослых. Нельзя - встретиться по-настоящему. А может, - без презервативов, но как тогда быть с беременностью? Не думать об этом и принять эту возможность, потому что ты любишь человека? Возможно.   
И сам Юра тоже не спешил с этим.   
Она так быстро влюбилась, потому что истосковалась без любви от родителей, потому что любовь родителей казалась ей уже недостаточной.   
То, что она хранила свою девственность, - было связано еще и с влиянием “русской  литературы”. Она любила читать Тургенева. В его книгах девушки были какими-то неуловимыми по своей красоте, похожими на озеро, или реку, или - лес. И она тоже считала себя такой “тургеневской” девушкой, хранящей свою любовь, свою “целостность”, - пусть и скрывала это от подруг, которые бы засмеяли ее. Тургенев во всем виноват... А так - она была обычной девушкой, “сидящей” в телефоне.   
Она просто знала, что однажды Бог сделает так: они с Юрой почувствуют, что вот он, час настал. И это и будет - их исполнившейся любовью. И они не будут думать о презервативах, они сделают все по-своему. Они - присвоят себе то, что называется взрослым словом “секс”.   
Так она - встретила свои четырнадцать лет. Она была счастлива.   
Это был август. Они сидели в ее доме: все ее подруги, ее Юра, которого ее родители уже знали и он им в целом нравился. Наташа - плакала от счастья. Она - в день, когда она, много лет назад, появилась на свет - простила своим родителям, что они это сделали - наверное, просто из-за того, что так делают все.   
Наташа чувствовала в себе какую-то тайну. И она - ею всеми делилась, одаривала.   
Через пару дней - они гуляли с Юрой тоже в их поселке.   
Они держались за руки. Они были одни, и вот - удалялись в некий подлесок из сосен. Сосны - какие же они красивые. Как хорошо было бы вот так - лечь под них и просто полежать - думали оба. Тем более, что она была не в платье, а в джинсах. В их ладонях и в их сердцах - что-то Стучало. И этот стук, этот вселенский пульс, - бил все сильнее, сильнее. Он “забирал” их в себя. Этот стук, пульс - был послан тем, кто сотворил этот мир, кто его “запустил”. Весь мир и был таким Пульсом, особенно в начале. Но - все люди о нем, и о Пульсе - забыли. А они - Наташа и Юра - почему-то вспомнили. И - хотели “уйти” в него совсем. Целуясь, обнимаясь... Погружаясь друг в друга - и в него, в тот изначальный Пульс, потому что больше жить не для чего. Люди и их жизни - остыли. А здесь - свет и солнце.   
…   
Потом родители Наташи и Юры выяснили, что в сосновом подлеске Наташу и Юру - встретили какие-то жесткие хулиганы. Они не были местными, из соседней деревни, все их знали и давно жаловались на них. Теперь - их быстро поймали, быстро судили и надолго посадили. Конечно, никто их в полиции не щадил, учитывая, что у “ пострадавших”, у жертв - были такие родители. Полиция еще и извинялась, что недоглядела.   
У жертв... У жертв... У жертв... 
Последнее, что помнила Наташа, это как какие-то люди - пытаются оторвать ногу ее Юре. Он лежит в крови, они ругаются на него матом, и он так же ругается от боли.      
А ей между ног - входит что-то тяжелое. Входит... Входит... Входит... Это было на самом деле - не так уж и долго - пару минут. Потом их быстро поймали и оттащили. Но ей казалось, что это... то, что вошло, - так и не исчезло. И до сих пор...   
Юра попал в больницу - с переломами руг и ног.      
Наташа - должна была пройти “психологическую реабилитацию”. Вот так - этот мир вошел в нее.   
Вот так - она его не простила.   
До сих пор.   
Родители - не знали, как реагировать, особенно отец. Мать обнимала и жалела ее. Отец добился, чтобы тот, кто ее изнасиловал, - был в тюрьме убит. Что дальше?   
Юра ей не писал и она ему не писала. Да, жизнь - это не Тургенев и не фильм “Сумерки”.   
Что дальше? 
Что делать с этим - “остановленным” человеком? 
Что делать - с его глазами?   
С его душой?   
Вот она сидит дома...   
Ничего не читает и даже в телефоне не “сидит”. С ней постоянно - психолог, который ей помогает. Еще ее водят - к другому психологу в больницу.   
Вдруг родители понимают, что они родили ее когда-то - потому что так делали все, хотя и нисколько не жалели об этом. И - любили ее.   
Не пожалели об этом: пока этот мир не сделал с ней такое.   
Разве они в этом виноваты?   
В том, что мир, в который они ее привели, - вот так с ней поступил?   
Ну, это вопрос философский...   
И Наташа все больше чувствовала их мысли, их отношение. Они дают ей психологов, лечение - чтобы отгородиться от нее.   
И тогда она начинает... выть, от тоски, и чтобы им стало с ней еще хуже. Чтобы - освободить их от себя.   
Они - раздражаются на нее и на Бога, судьбу - и в то же время - внутренне благодарны ей.   
“Все, дочь сошла с ума, она - “крэзи””, - решает отец.   
Мать тоже - хотя ей поверить в это и отгородится от дочери - намного сложнее.   
Она сгребает ее в своих объятиях.   
Наташа... Наташа... Наташа...   
И Наташа чувствует, - что маме все еще сложно.   
И она - начинает выть еще громче и - по ночам.   
Почему она так делала? 
Потому что - хотела совсем оторваться от маминой полулюбви, недолюбви, сомневающейся любви, чтобы она стала ненавистью.   
Потому что - этот мир так сильно в нее вошел, что она не хотела уже ничего.   
Хотела - закрыться.   
И - закрылась.   
Так она и оказалась здесь.   
Зачем, Ольга Викторовна, зачем - Вы поднимаете во мне всю эту боль?   
Думала она.   
Выть она здесь перестала.   
И врачи решили, - что это “прогресс”.   
Ну - и сиди там в своей пустоте, ты нас не трогаешь, и мы тебя почти не трогаем.   
Мать приезжала, но очень редко. Отец - не приезжал.   
Возможно, они оба думают, что будут пытаться родить кого-то еще.   
Вот - с первым “не получилось”. Надо, чтобы получилось со вторым. Ну вот - не везет, так бывает. Надо помолиться, чтобы “вторая попытка” удалась. И чтобы все не кончилось тем, что их дочь сидит в своей комнате и воет... Как ведь тогда они будут принимать гостей?   
Ольга обняла ее за плечи. Словно - мать или старшая сестра.   
Наташа заплакала. И уже не подумала, а сказала: 
• Зачем? Зачем? 
• Смотри... какие красивые листья падают с деревьев... падают для нас, тебя.   
• Зачем? 
• О чем ты мечтаешь? 
• Зачем? Зачем? 
Ольга подумала: “я вместе с тобой - не могу простить этот мир, не могу дать, чтобы он проходил через меня.   
И в то же время, - разве он сегодня через нас не прошел?”   
Наташа - улыбнулась на ее мысли.   
 
 
 
Самый странный пациент   
 
Все, он остался один. “Воронка добра” вокруг него сузилась. Все остальные - уже прошли через кабинет Ольги. Их было двадцать шесть человек, и он был двадцать седьмым. Все больше пациентов сидели в коридоре, так что - заведующая и сестры вынуждены были с этим смириться. Кроме этого, Ольга попросила своих больных - не шуметь, так что они сидели тихо, разговаривали, но без криков.   
И вот все они - и Ольга тоже - видели его. Это был мужчина - лет сорока с лишним. Все время, конечно, молчавший. Интересовался ли он происходящими переменами? Возможно. Но он это скрывал.   
Итак, однажды сестры завели его к ней в кабинет.   
Вот он, - последний.   
Есть ли у нее - азарт игрока? Охотника?   
Наверное.   
Но есть ведь и последствия всей ее охоты, “исследования”.   
Когда смотрит на таких, как он, или как Кирилл, или Григорий, - то она сразу же забывает о том, что вот - он последний, это - неважно.   
Он - был “крепким орешком”. Его случай был уже не только неврозом, но и на грани - психоза. Так что его вполне могли  отправить в более “жесткую” психиатрию.   
Да, по уровню его закрытости - он был самым “заклятым”.   
Вот он - стоит перед ней и она смотрит в его карту.   
Мужчина, сорока пяти лет. Андрей Торсионов. Он мог вообще не говорить месяц. Если говорил, то почему-то произносил слово “рыба”. “Тяжелая депрессия”.   
А заведующая - опять ничего не “копала”.   
Ольга - снова чувствовала внутри себя напряжение, как будто - у нее болела голова. Но она знала, что это напряжение - “разрешится”, снова через разговор с пациентом (как будто она была художником перед написанием картины или - Сократом перед беседой с учениками).   
Вот он - стоит. В новой пижаме. Среднего роста, худой, лицо узкое, глаза - большие, карие, на нее не смотрит.   
• Меня зовут Ольга Викторовна. Я буду Вас вести.   
Он чуть кивнул.   
• Зачем... Вы... к нам... пришли... - сказал он, с трудом произнося каждое слово.   
• Вы же знаете, зачем,  Андрей, садитесь, - и она указала ему на кушетку.   
Он пытался расслабиться и сесть, но у него получилось только с третьего раза. Когда она - помогла ему, дотронувшись до его плеч и рук. Ее пальцам было странно чувствовать - его почти посеревшие тонкие ладони. Она подумала: “какой же он - хрупкий человек, буквально может сломаться”. Он заговорил и теперь уже чуть лучше произносил слова, привыкая: 
• Может - Вы инопланетянин... и собираете информацию...      
Она громко засмеялась:   
• Да! Я инопланетянка!   
• Но... почему... тогда... о нас...    
Она посмотрела на него и подумала, и он понял по ее взгляду все ее мысли:  “именно о вас...  вы - малые мира сего, вы - безумные мира сего, вы его - оборотная сторона, его - темная сторона. Но вы - и его надежда”.   
Как им было хорошо сейчас вдвоем. 
• Рассказывайте...   
Она - на миг коснулась правой рукой  его лба, словно желая узнать все о нем “напрямую”. Его сухая кожа была как будто выжженной землей его жизни, на которую упала капля влаги.   
Он не сразу, но начал... Смотрел на листья за окном и хотел падать вместе с ними, лететь вместе с ними. Лишь бы эта Ольга - была рядом. Лишь бы - слушала его. Лишь бы - не забыть то чувство, которое у него было, когда она коснулась его лба.   
И вот - раздается его голос, такой незнакомый ему самому, хриплый.   
Падать вместе с листком - в пропасть своей памяти, своей прошлой жизни. Да - была ли она? Его ли это жизнь? 
На самом деле, - у него никаких особых травм не было. Он был обычным вроде бы человеком.   
Более того, он вообще был врачом, хирургом (“а эта мымра заведующая, - подумала Ольга - даже этого о нем не узнала”).    
Единственное что, у него была некоторая “наследственность”. Его отец тоже лечился от депрессии и неврозов. И тоже - во второй половине жизни.    
А так он... Родился и жил в соседнем очень крупном городе. Выучился на хирурга. Очень любил свое дело. Он чувствовал, что это - дар Божий. Когда он совершал свои действия - со скальпелем, когда он говорил сестрам - “свет”, “пот”, “пинцет” - когда он видел больного, и его “открытое”, “обнаженное” для воздействия тело, когда он видел потом, что - все получилось, и можно с облегчением покурить во дворе больницы...   
Какое же это было счастье. И как он был благодарен за это небу. И то, что он него зависела жизнь и смерть человека - не пугало его. Он знал, что на самом деле - это зависело не от него... У него было очень мало летальных исходов. Он не думал об этом, не обращал на это внимания, и вот - ему и правда везло. Ведь он был молод - ему тогда не было и тридцати.   
Ольга подумала: “эх, сейчас, десять лет спусти, он был бы в “расцвете” своих сил и способностей...”    
Потом он женился и у них родились дети. Жену он любил, и она его тоже. Может, это и не была очень сильная любовь, потому что она тоже была врачом - терапевтом - и это их сближало, но тем не менее.   
Все в его жизни - складывалось. Вот ему сорок. Дети уже вступают в подростковый возраст. Казалось бы, идеал. И семью он любит и “налево” не ходит (даже мысли такой нет). Он лучший хирург, известный на всю область врач, - заместитель заведующего отделения и может стать заведующим.   
Но вся жизнь какая-то, какая-то...   
• Ну, какая? - спрашивает Ольга с улыбкой. 
• Не моя. Чужая. Полная чаша, - а не моя.   
• Может, это просто потому, что мы, русские, - не умеем быть счастливыми, и благодарными, а? Это ведь - известный факт.   
• Счастливыми, или - ограниченными. Фиг его знает, - отвечает он и возвращается к своему рассказу.   
Все - не мое. И я сам - тоже. Вот, я нашел это слово: ты как будто смотришь фильм, а не живешь. И ты даже не можешь понять, нравится он тебе или нет. Иногда нравится, иногда - нет. Но дело не в этом, а в том, что ты должен его смотреть. Это - твоя судьба. Твой кошмарный сон, твой день сурка.   
Все “поехало”. Жена уже любила меня меньше и я ее, хотя - мы оба даже и не заговаривали о разводе. Дети вырастали и жили своей жизнью, с ними нужно было ругаться, постоянно вести какие-то “переговоры”, словно с враждебной стороной, - из-за денег и из-за “сидения” в телефоне и ноутбуке. Вот во что я превратился.   
А что у меня было на работе? Да, внешне говоря - это был успех. Но - что осталось от того верящего в людей и в Бога - молодого хирурга?   
Ничего. Я думал только о деньгах, и том, как подсадить своих конкурентов за пост заведующего отделением. Самое ужасное, - что я и правда был мастером своего дела. Я спасал людей на столе. Спас очень многих. Но - если клиент, или его родственники - был богатым, то я  мог отменить операции по полису, поставить их позднее, даже с риском для их жизни. Не знаю - как я мог так быстро измениться. Когда я был молод - я вообще не думал о деньгах. А так - это как будто само по себе “выросло”, и все “заполнило”. Вот, это типа нужно ради семьи, ради детей... И ты уже - не можешь ничего сделать. Почему я хотел стать зав. отделения? Потому что это - деньги и статус (как говорили в одном советском фильме: “деньги  и титул”). Вот я - достиг вершины. Смотрите на меня - мои коллеги, моя жена и дети. Смотри на  меня - я сам!   
Однажды... мой главный конкурент делает операцию - и у него пациент умирает. И я - этому радуюсь! И благодарю за это Бога. Потому что я уверен, что именно я - достоин должности заведующего. И - становлюсь им. Я и правда был достоин, мой конкурент - хуже.    
А потом...   
• Что потом? - спрашивает Ольга.   
Кто его знает, что произошло.   
Может, проявилась моя наследственность, потому что и у моего отца тоже в таком же возрасте обнаружились проблемы с психикой.   
Может, - что-то другое, я “сам по себе”.   
Никто ведь таких вещей до конца не знает.   
• Да, не знает.   
Только - он, на небе.   
В один из дней, я проснулся и не смог пойти на работу. Это было через пару месяцев после того, как я стал заведующим. Когда я типа достиг своей цели. И был так рад, что вот, Бог мне все дает, все мне удается.   
Ольга заплакала.   
А я... а я...   
• Что Вы? 
Я ощущал себя... мертвой рыбой.   
Ольга вспомнила, что она прочла в его карте: единственное слово, которое он произносит - это слово “рыба”.   
Но я...  реально был и реально есть - мертвая рыба.   
• Почему?   
Я жил только в одном воспоминании. Детство... Лето... Мы с семьей на даче. Мой брат идет на рыбалку и - ловит рыбу. Мы все - радуемся. Это окуни, среднего размера, медноговатого цвета кожи. Мать хочет готовить из них... И - режет их всех передо мной, в большом тазу. Из них - хлещет кровь. Она - черная, и заполняет весь таз до кроев. Пахнет рыбьими потрохами и кровью.      
Ольга снова плачет.   
Я говорю маме: 
• Лучше бы мы и не ловили эту рыбу...   
И - не могу потом есть уху.   
Я иногда вспоминал этот эпизод из детства...   
И вот, в тот день - он как будто заполнил все. Всплыл из памяти, из сна и - словно обнаглев, завоевал меня.   
Сейчас мне уже немного полегче, но в тот день мне было очень больно и страшно.   
Больно, - когда тебя режут по-живому.   
Когда от тебя отрезают плавники, жабры...  А ведь - у тебя есть мать и отец, жена и дети, и они все ждут меня там, в озере.   
Вот ты был живой - дышал, смотрел на этот мир, радовался... и благодарил Бога за свою жизнь...   
Мир Воды - какой он волшебный, как все в нем мудро и глубоко устроено. И я в нем - занимаю свое место, не ниже и не выше. И пою свою песнь Создателю.   
Но - когда я съедаю червяк, то под ним оказывается - железный крючок, очень больно тянущий меня за мои губы, я со страхом думаю, что это какой-то хищник, но - оказалось, что это странное существо, просто вытянувшее меня из моего мира Воды.   
Так я - умирал, погибал, солнечный свет и воздух били по моим глазам и ноздрям.  А потом - меня и вовсе зарезали.   
Я умер.   
Я мертвая рыба.   
Я лежал на диване, а моя жена и дети - смотрели на меня со страхом.   
Потому что я - молчал. Я ведь - умершая рыба.   
Они не знали, что со мной делать.   
С работы меня не сразу, но уволили.   
И стали водить по врачам.   
Вот так я и оказался здесь.   
Мои жена и дети - приезжают, но очень редко.   
Мне нечего им сказать.   
• Знаете, есть ведь объяснение этому, тому, что с Вами произошло.   
• Знаю... не такой уж я дурак. И врачи мне это говорили. Правда, я их только слушал и молчал. Что вот мол - у меня проблемы с матерью. Да, эти символы очевидны. Я - это рыба, которую режет моя мать. Мать - не дает мне жизнь и вообще - кастрирует меня. И что нужно разбираться с моими отношениями с матерью. Вы - будете со мной разбираться в моих отношениях с матерью?   
• Нет. Не буду.   
• Почему? 
• Потому что я знаю, что ты - действительно убитая рыба...   
Ольга снова коснулась его, но на этот раз - положила свою ладонь на макушку его головы - волосы были коротко постриженные, полуседые, давно немытые. И стала его гладить. Как ему было хорошо.   
- У тебя - плавники... и жабры... и глаза - большие, привыкшие к твоему миру Воды. О чем ты мечтаешь, Андрей? 
• О том мире, где никто не убивает рыб. И том, что я однажды воскресну. И смогу - снова уплыть в мое озеро. К моим маме и папе, к моим жене и детям. Пить его воду, пускать ее фонтаном, иногда всплывая на поверхность, играя с солнечными лучами... и славя Создателя.   
Ольга была уверена, что его маленькое худое тело сейчас превратилось в рыбу, и ей так хотелось обнять его всего и отнести куда-то далеко - из этой палаты, из этого мира. Она сказала:    
• Мы все - воскреснем.   
Они заплакали.   
 
 
 
Ольга-победительца   
 
Прошло три недели с момента ее прибытия.   
На что это было похоже? Возможно, на какую-то “секту”? В которой были адепты - они, больные, и их врач, Ольга Викторовна Бармееева, - которая каждого из них “спасла”, вывела из состояния ступора, молчания, пустоты.   
Вывела - путем своего появления здесь - такой молодой и красивой, - и путем своей интуиции, и своих прикосновений ко всем пациентам, своего не жесткого, а просто по-нежному  упорного “проникновения” к каждому, “нахрапа” в хорошем смысле, неравнодушия, - вот как она все сделала. Да даже то, что заведующая, - “сидела” все время на месте и была привычной для них, а Ольга был “варягом”, даже это играло свою роль.   
Парадокс был в том, что мы не привыкли видеть такого вот человека, который бы просто  любил свое дело и людей, за которых он отвечает. При ее знаниях и при ее красоте - она могла бы сделать - как минимум, карьеру здесь, в районе, в сфере медицины, а вообще - вполне могла “забить” на все, и на медицину, и на “район” - уехать в Москву. Девушки и молодые женщины - и с намного более средними данными - и в плане красоты, и в плане знаний - так и делают. Может, раз они более средние - в этом причина? У них нет ничего, кроме амбиций? А у нее?   
Вот она сидит среди своих пациентов - в коридоре.   
Теперь уже все были охвачены - пусть и по-разному это проявлялось. Нина - та, что была первой и была озабочена пенсией и видела белые розы во сне, - сидит недалеко и тихо говорит что-то, ее слушают, но она готова говорить и сама по себе. Кирилл - подросток, который хотел покончить с собой - наоборот, не сидел, а ходил и иногда говорил что-то. Женщина, сошедшая с ума от одиночества  - Вера - иногда слушала Нину, иногда говорила что-то Кириллу, по-матерински заботясь о нем. Григорий, который сошел с ума от того, что говорил голосом из телевизора, - посматривал на Веру и помогал ей с Кириллом. Наташа - та, что была изнасилована и не простила этот мир, - тоже сидела рядом с Ольгой, пусть еще и молча. Андрей - “человек-рыба” - вообще просто похаживал по коридоре, но, всё-таки, иногда что-то говорил, то отдаляясь от Ольги и ото всех, - к  окну, то - снова к ним приближаясь.   
А сама Ольга - сидела в центре, на стуле, принесенном для нее сестрой - по ее просьбе. Все больные могли либо сидеть рядом - на скамейках, тоже сдвинутых, либо просто стоять и похаживать, ведь совсем не все они готовы были сидеть. Эта компания - была всегда, иногда Ольга отходила от них в свой кабинет, чтобы кого-то принимать, и потом возвращалась.   
Вот так они - сидели. В отделении хорошо топили, за окнами в коридоре - октябрь уже переходил в пасмурный холодный ноябрь. Но это их не пугало.   
Они - о чем-то говорили, тихо смеялись. Особенно хорошо было вечерами, в конце смены, когда день уже был позади и уборщицы - вытирали пыль и мыли пол.   
Голос Ольги раздавался - в полу-тишине, они слушали. Или они что-то говорили Ольге и всем, и потом снова раздавался тихий смех.   
Заведующая и сестры - смотрели на них и не знали, как реагировать. По сути, все это было - нарушением порядка и дисциплины. Но ведь - Ольга и правда имела приказ от Центрального Управления на свои действия. Так что - заведующая просто ее боялась - и, конечно, завидовала. Пару сестер были на ее стороне, остальные две - все больше тоже становились “сторонницами” Ольги, как и весь персонал - включая тех же уборщиц.   
Что происходило? Почему она пришла сюда и оставалась с ними? С убогими, нелепыми... с безумными... со слабыми мира сего... с юродивыми мира сего... с “ментальными отбросами”. Почему она - трогала и обнимала их, пусть она и делала это уже чуть реже, чем в кабинете? Но они уже -  сами друг друга иногда обнимали.   
Может, это просто - Бог ее сюда поставил? Может, она - действительно любила их?   
И вот эти дни и вечера в коридоре - это что-то им благословенное, о чем нельзя говорить, и даже думать - чтобы не упустить.   
То, что Ольга здесь, с ними - эта некая реализованная фантазия - человека и больного. И совсем не верилось  - что такое возможно. Как будто они каждый день задавались вопросом - неужели жизнь, неужели Бог - такой? Потому что все они привыкли думать, - что Бог совсем не такой. Что он их - забыл. Что то, что происходит - это некий их “коллективный сон”, и ведь это было бы неудивительно - учитывая, что они “безумные”. Каждое утро они проверяли - на месте ли она? И каждое утро - она приходила на отделение в восемь утра, она была на месте. В этом был главный смысл, - а не в словах, которые она и они, больные, произносили.   
Если она на месте - значит, и мы на месте. Если она - посланная нам Богом - есть, значит, и мы есть, значит и Бог есть. Она была доказательством бытия Божьего, о котором не думали Фома Аквинский и Кант (потому что они были тупые...).   
Она на месте - со своей улыбкой, со своим всегда чистым и пахнущим свежестью телом, в своей блузке, в своем платье до колен, спрятанным под всегда выстиранным белоснежным халатом. Она на месте - со своим голосом, со своей улыбкой, со своими руками, ладонями - которые - не так уж часто, но могут просто тебя обнять. Пока этого не видит заведующая (лучше назвать ее - завидующая?). Чтобы она - не собрала на нее компромат. Она на месте, ты слышишь ее голос и больше тебе ничего не нужно.   
Она на месте... в этом коридоре и в этом отделении. Она на месте - в этом бытии, в этой вселенной и - мало кто был в такой степени на своем месте. Сколько людей на этой планете были не на своем месте, и понимали это. Вот - она была на своем. И сам Бог поставил ее сюда. Именно сюда, не ниже и не выше.   
Сколько на этой планете было разрывов, несовпадений. “Преподы” читали свои лекции, а студенты - “отсутствовали” в телефонах, родители говорили детям, что любят, а те отвечали по инерции, или - жены тоже требовали от супругов любви... И вот здесь - не было разрыва, несовпадения, сам Бог словно благословлял ее.   
Андрей-“рыба” - воспринимал Ольгу особенно. И он - особенно сильно волновался - будет ли она на месте - каждое утро. Хотя - он не говорил с ней так уж часто, как Нина, или Вера, или Григорий. “Молчун”, он отходил к окну, и просто “смотрел” на нее. Невысокий худой человек, нелепо выглядящий и в новой пижаме тоже. И Ольга - чувствовала его присутствие, тоже по особенному. Пусть она и всех чувствовала. Она как бы мысленно общалась с ним в течение дня, просто - когда она видела его краем глаза, даже когда он стоял спиной к ней, у окна. “Ну, ты как, Андрей?” - “Я хорошо... очень хорошо... а ты как?” - “И я...”   
А может, Ольга и сама была с отклонениями, раз она так просто с ними сближалась? Вот о чем думала заведующая и те сестры, которые были “против”. Да, это - самое легкое объяснение. И правда - невозможно понять, зачем она сюда пришла. Не исключено, что так же этого не понимает и сама Ольга, и тем более они - больные.   
Заведующая могла нажаловаться на нее в Управление, но - пока этого не делала. Время “поинтриговать” - у нее есть.   
 
Через четыре недели с того момента, как Ольга сюда пришла, - она исчезла. Вот... это произошло. То, чего все боялись. То, что все проверяли каждое утро, - в этот день ее на месте не было.   
Никто этому не верил. Заведующая звонила Ольге на мобильник, но та не отвечала. И тут она обратила внимание, что в приказе по ней от Управления - есть дата начала ее работы, но нет даты ее конца. Так иногда  бывает - все зависит от обстановки, от ситуации. Когда же она дозвонилась до Управления, то там ей сказали, что Ольга Викторовна Бармеева - закончила свою работу и представила им отчеты.   
Никто этому не верил. Если раньше - не верили ее приходу и тому, что она каждый день появляется на работе, - то теперь не верили, что она ушла. Самое забавное, что этому не верила и сама заведующая. И она сама - привыкла к ней, и не представляла, как они все теперь смогут без нее прожить. Сестры, которые были сторонниками Ольги - ожесточено смотрели на нее и говорили:   
• Вера Ивановна, это Вы сделали? Вера Ивановна, это Вы?   
• Нет, это не я, это не я.   
Но они ей все равно не верили. И все больные - те из них, кто мог для себя сформулировать мысли, связать причины и следствия - думали так же.   
Отделение - обезольгинело.   
Больные стояли в разброде, они как будто хотели взлететь, а им - не дали. Хотели вздохнуть, но не было воздуха.   
Нина - та что была зациклена на пенсии, - говорила: 
• И что... что теперь?   
Кирилл - тот, что хотел покончить с собой - потерянно и беспокойно ходил по коридору. Вера - та, что сошла с ума от одиночества, - гладила Кирилла по голове, хотя у нее самой в глазах была пустота. Своими движениями она хотела как будто заменить Ольгу, но они оба знали, что у них  - это все равно не получится. Григорий - тот, что раньше смотрел телевизор, - плакал и снова все больше смотрел в экран, снова “уходил” в него. Наташа - та, что не простила этот мир - тоже, как и Вера, старалась успокоить Кирилла. А Андрей... забился в угол коридора, к окну, и чувствовал себя мертвой рыбой.   
Нету, ее нету.   
Больные растеряно ходили по коридору, и не столько плакали, сколько - выли, выли тихо, но неотвязно.   
Все, это все им, - и заведующей тоже, - приснилось.   
Этот мир именно такой, как они всегда - здоровые и больные, врачи и пациенты, неважно, - и подозревали.   
Нету Ольги, нету ее голоса, ее красоты и энергии.   
А значит - и нас нет. И Бога - нет.   
Зачем она сюда пришла - сводить нас с ума, но уже окончательно?   
Больные все не уходили в свои палаты и выли.   
Тихо - но слышно.   
Они проходили мимо заведующих и сестер, мимо персонала - и смотрели “зомбаками”.   
Это все, наверняка, злые врачи сделали что-то с нашей Ольгой.   
Иногда они кричали:   
• Верните нам ее!   
• Да я ее никуда и не убирала! - отвечала заведующая, - Это не я, поймите вы. Она сама...   
Верили ли они? Они не знали. Но им проще было думать, - что это происки ее врагов. И самой заведующей так было проще. 
А, может, - она заболела? Умерла?   
Даже так - было бы лучше, даже если умерла.   
Все они не хотели одного, чтобы Ольга сама почему-то перестала сюда ходить.   
Тогда - все в этой Вселенной оборвется окончательно.   
Они выли и выли, и сама завидующая и сестры уже начинали сходить с ума...   
Вот до чего она их - и нас всех - довела. 
И тогда она вызвала охрану, мужской персонал.   
Такого она никогда здесь не делала. А все эта Ольга виновата со своей любовью к ним. Вот к чему любовь приводит. К хаосу и беспорядку. Любовь - или - спектакль любви?   
Блин... она обязательно это узнает. Ольга их всех здесь вбаламутила и нужно в этом поставить точку. Ведь второго такого необычного случая, истории - не будет, чем бы все ни кончилось.   
Охрана - без жестокости, но настойчиво - развела этот “воющий бунт” по палатам.   
Все улеглись на свои кровати. Но заснуть, конечно, не могли. Вот она - первая ночь в отделении без нее.   
Охрана не ушла, так что снова выть было невозможно. Охранники стояли - со своими каменными равнодушными лицами.    
Наташа и Вера были в одной палате. Девушка шепотом говорила:   
• Не может этого быть, не может этого быть.   
И они плакали. Но это был не тот плач, который все разрешал в твоей жизни, в твоей боли, - на приеме у Ольги, когда она обнимала тебя и тоже с тобой плакала, - а что-то совсем другое. Пусть и их здесь тоже было двое. Но - в этом их плаче - была лишь снова пустота и одиночество. И как же не хотелось снова в них “падать”, “сползать”. Это был - плач в ноябрьской тьме. А не при дневном свете октябрьского золотого солнца.   
То же самое было и во всех других палатах.   
Ангел улетел, и разве ему место на земле? Он - другой природы, из другого мира.   
 
 
 
 
 
 
 




 
Часть 2. Кем была Ольга на самом деле 
 
“Ангел” в своей городской квартире   
 
Второй день Ольга сидела дома.   
Начальство ее отпустило - за проделанную работу.   
Город, в котором находилось отделение неврозов, - был совсем небольшим, ехать от него до сюда, до крупного районного центра, Верейска, где жила и работала Ольга - нужно было  двести километров, ее довез на машине водитель, посланный Управлением.   
Итак, вот она - Ольга, сидит перед нами, ей двадцать пять лет и она с длинными черными волосами, которые она ни разу не красила. Лицо - широкое, большие карие глаза.   
Второй день она была дома, и второй день - пила. Вот так она “отдыхала”.   
Хотя - для нее это не было так уж характерно.   
Она пила раньше, но мало.   
Разве она - как врач и тем более как психотерапевт - не понимала опасности “женского алкоголизма” в России?   
Иногда она и курила сигареты. Хотя курить ей обычно вообще не хотелось, и она знала, что не будет курить в будущем.   
Но она - не могла вот так просто все забыть.   
Хотя она попросила начальство вернуться обратно, сюда, - и ей разрешили, но она все равно испытывала очень противоречивые чувства.   
Вот она сидит перед большим зеркалом и смотрит на себя, телефон у нее выключен, в ноутбук она не “заходит”.   
Что это было?   
Дело в том, что ее работа там была и правда выполнением приказа Управления - есть бумага и подпись, и печать, и все это правдивое, - но суть в том, что глава Управления - Алексей Петрович Ермаков - был просто ее любовником. Это был тот самый “Ермаков”, о котором вспоминала заведующая отделением. Вот здесь, в этой квартире, они редко - но встречались. Очень обычная история. Очень - скучная история? Каких тысячи в столицах, а в таких, как ее, провинциальных городах - еще больше?    
Он был женат и у него двое детей. Он был - обычным пятидесятилетним “медицинским чиновником”, она была - его “ангелом”, - два года назад она была еще моложе и еще невиннее. Он ее выбрал, отметил. А она - мудро, хорошо воспользовалась своей красотой. Она пришла к нему секретарем, пусть и с медицинским образованием, но она только что закончила ВУЗ. А стала - его первым “замом”. По закону, он вообще не мог так делать... Но это ведь не столица, а их районный город, у Алексея Петровича был очень большой авторитет. Так что все закрыли на это глаза, и  все понимали.   
Но - нужно отдать ей должное - она воспользовалась ситуацией не для того, чтобы стать какой-то “глупой стервой” на этом посту. Она применила свои знания, которые у нее действительно были, училась она на “отлично”, - и способность к общению - с коллегами, а главное, -  с пациентами. Она показала себя как талантливый врач.   
Алексея Петровича это радовало, но не более. Он купил ей вот эту большую двухкомнатную,  отлично обставленную квартиру в центре, ведь раньше она жила с родителями, на окраине.   
Он приходил к ней  два раза в неделю и ночевал у нее. Его жена - не подозревала.   
Чего еще хотела Ольга?   
Она хотела, чтобы он, раз он говорит, что любит, - развелся и женился на ней. Ведь у нее - даже нету детей, а каждая женщина в России в этом возрасте уже имеет ребенка. Правда, она забывала, что большая часть - растит его без отца, одна.   
У нее был некий образ, который ей снился и - виделся днем. Что она даст ему счастье. И он - поймет, что зря уже живет со своей супругой. Так она видела - свою жизнь в будущем.    
И вот - однажды утром, лежа с ним на кровати, в спальне, - она улыбнулась и сказала ему:   
• Я хочу, чтобы ты меня проверил. Чтобы ты понял, что я - твоя...   
Он улыбнулся и притянул ее к себе. Они долго целовались.   
• Ну и?   
• Дай мне такое задание, - чтобы я смогла его выполнить. Трудное задание.   
Она смело глядела в его глаза, из нее “шла” энергия молодости. То, чего у него не было и зачем он к ней ходил - чтобы “обменяться” с ней, “сбросить” энтропию. Ну... чего она там опять придумала?   
• И я его выполню. Выполню - ради тебя, и ты поймешь, что я тебя люблю.   
Любили ли она его? Она любила свою мечту о нем и о себе.   
Он нахмурился. Минуты две размышлял. И вспомнил - о том отделении неврозов в далеком маленьком городке. Он рассказал ей. Она слушала - с радостной улыбкой.      
• Знаешь, там полная жопа. И ехать туда далеко. Ну - машину мы тебе, конечно, дадим. Деньги туда отпускаются не очень большие. И заведующая там - творит что хочет, наверное. У нее - около двадцати душ пациентов. И мы, Управление - очень давно туда вообще не ездили, не проверяли. А - надо бы. Но никто не хочет. И я не хочу.   
Ольга загорелась. Это - как раз для нее! Она - ради своей мечты - может и туалеты мыть.   
Алексей Петрович согласился и оформил приказ. Вот так все происходит в нашей бюрократии - не из какого-то там “формализма”, а из чувства любви к людям... Он был рад, что сделал то, что она хотела, не обещая ей ничего по поводу своего развода. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы - не уходила от него, лишь бы была рядом. Разлуку в три-четыре недели - он выдержит, ему даже будет полезно - затосковать по ней, писать ей длинные сообщения, может, - даже в стихах. А еще он - будет тогда чаще заниматься сексом с женой, из тоски по Ольге, и та подумает, что вот, он ее любит и все у них хорошо.   
Ольга - радостная - отправилась в тот маленький город. Конечно, чтобы “дезориентировать” заведующую - в приказе не говорилось, что она - заместитель Алексея Петровича, все было оформлено не как проверка, а как помощь врача в работе с пациентами. Тем более, что одно другому не мешало.      
“Я еду в жопу мира, я еду в жопу мира”,  - думала Ольга, глядя из окон машины. У нее возникало ощущение, что она, - красивая, молодая, знающая -  опускается в “ад”. Природа у нас, в России, - очень красивая, особенно сейчас, в сентябре. А вот люди... да, чем дальше в  глушь, тем чаще попадались “алкаши”, гастарбайтеры, “бесхозная” молодежь. Да и это все - надо лечить, чего уж там говорить о нервно больных. Чего уж там до них, если - и многим этим людям нужна поддержка, нужно сделать так, чтобы они жили по-другому. У нас деревья, у нас  небо, у нас трава и птицы, - выглядят лучше, чем люди. А там, в больнице, ее ждут те, кто совсем потерял надежду, совсем “ушел в себя”. И это ведь - неудивительно.   
Как она провела эти четыре недели в отделении?   
Она жила в лучшей гостинце, в лучшем номере, пусть многое там тоже нужно было “терпеть”. Но это не беда.   
Итак, как она жила?   
Мы знаем - о ее общении с больными.   
А - она сама? 
Первые две недели, она еще помнила о своей мечте и об Алексее Петровиче. Тот - присылал ей свои “тоскующие” сообщения в “ватсапе”. Поначалу она их читала и писала в ответ. Думала: “вот, он увидит, что я его реально люблю”. При этом - как он и предполагал, - он стал чаще заниматься сексом со своей женой - и та подумала, что любовь у них, значит, не умерла... “Так что - и овцы целы,  и волки сыты. Эх, молодец я, все умею разруливать, Бог меня любит”.   
В третью неделю она отвечала ему односложно: “у меня все нормально”, “у меня все в порядке”, “спасибо, что помнишь меня...”   
Потому что - сама она помнила о нем, и о своей мечте - все меньше. Она даже себя помнила все  меньше.   
Ее захватил - поток. Эти люди, которых вся система называет: “пациенты”, “больные”, “ненормальные”, которым даются диагнозы: “невроз такой-то”, “депрессия такая-то”... которые являются статьями в расходах - по медицине и социальной сфере, в региональном и федеральном бюджете... о которых пишутся миллионы слов в сотнях тысяч книгах по психологии, которые она читала в институте. Все они вдруг - оказались живыми. Со своими ликами, со своей жизнью, со своими потерями, со своей болью. Со своими зацикленностями, -  как реакцией на боль и потери. Все они “вывалили” на нее. Вернее - отдали ей. Ведь - больше было некому, потому что заведующая не вызывала такой реакции. То, что они говорят это ей, - было самым важным событием в их жизни, уж по крайней мере, с тех пор, как они стали “больными”.   
У всех возникал один вопрос: почему она здесь? Такая молодая, красивая, знающая... Неужели - наше государство, наше общество настолько стало “хорошим”, что делает “такое” для них - для “убогих”? Был этот вопрос и у заведующей - ну, у нее это был свой, “бюрократический”, интерес. Ей Ольга неопределенно отвечала, ссылаясь на приказ. А им?   
Им она тоже впрямую не отвечала. Что она могла им сказать? Правду?   
Но - ее глаза, когда она смотрела на них, ожидая, как кто-то из них заговорит после долгого многолетнего молчания... ее ладони, - когда она клала их им, женщинам и мужчинам, среднего возраста и молодым, и старым... но ее душа, - когда она плакала вместе с ними, радуясь новому рождению их личности - все это отвечало им, что она здесь - только ради них.   
Забавно, что это было неправдой.   
Или - правдой?   
Сначала это было неправдой, а потом стало правдой.   
Она не понимала - почему Бог ей это дал?   
За что?   
Ясно, что это было связано с ее красотой и молодостью, и все же...   
Каждый раз - она очень сильно боялась, что - ничего не выйдет. Вот - ну уж этот “орешек” молчания и замкнутости она точно не “разгрызет”, и каждый раз - получалось.   
Общение с “пациентом” было для нее как танец, как молитва...   
Она сразу видела человека и всю его жизнь, и знала, как ему помочь.   
Да что - там собственно - помогать, надо просто - улыбнуться и обнять его, а не думать о тех учебниках психологии, которые она читала.   
Такой - у нее был дар.   
И она - так недостойна этого дара.   
Она оказалась здесь почти случайно, и вот так ее “пробило”...   
Почему - Бог устраивает такие вещи? 
Она не имела ответа на этот вопрос.   
С другой стороны, уже в третью и, особенно в четвертую, неделю, она начала уставать.   
Уставать от того, что она слушала, принимала. Да, она на своем месте, да, она готова слушать, и, все же, - всей этой боли, потерь - было слишком много, и каждый раз ей нужно было открываться. Она все ревела на приемах вместе с пациентами. Спрашивала себя: “почему у нас в России все вот так? Или - дело не только в России, но и вообще в Земле, в жизни?” Когда она послушала рассказ девочки-девушки Наташи о том, как ее изнасиловали, то она не смогла больше в тот день принимать, весь день и вечер была в прострации. Она говорила: “Господи, зачем ты это с ней сделал?” Так что - ее вера заколебалась, пусть и не исчезла. Такие реакции - на тему Бога и его любви к ним - у нее были часто. Она “упиралась” в это душой и сознанием. С другой стороны, сами они, ее пациенты - воспринимали ее как кого-то, посланного им сюда - “в жопу мира” - самим Богом. И вот в их глазах так и оправдывался Бог. У нее были свои сомнения в плане оправдания Бога, но она сама, - не сознавая это, или слабо сознавая, - была частью его оправдания.   
Алексей Петрович писал ей, что скучает все сильнее, писал уже стихами... А она - плакала, читая его сообщения. Не было этой Ольги, которая уехала всего три недели назад. Была - наполненная и опустошенная, верующая и отчаивавшаяся, ненавидящая и любящая этих людей - молодая женщина. Готовая говорить с Богом - и задавать ему вопросы об этом мире.   
И вот тогда, - на пределе, - она написала ему, что ей пора уже возвращаться. И он - немедленно выслал машину. Захватив с собой отчеты, - которые она вела в первые недели больше, а потом меньше, но они, все же, были, - она уехала.   
 
Она сидела первые два дня и выпивала подаренный им коньяк, чтобы - пережить, забыть, не забывать все.   
Сам Алексей Петрович в эти дни был в срочном отъезде и писал ей, что мучается, ждет встречи. А она была рада, что его нет, и не ждала его.   
Из всех ее пациентов - ей особенно запал в душу - последний - Андрей, который считал себя мертвой рыбой. В этом было что-то страшное и великое, пропасть, в которую хотелось - не хотелось - шагнуть, падать. Его глаза - карие, закрытые для мира - преследовали ее. Она тоже хотела быть мертвой рыбой.   
Наконец, приехал радостный Алексей Петрович. Полноватый, с узким лицом человек. И тут же потащил ее в постель, чтобы она “выполнила свою функцию”. Это было утро, и потом он пойдет на работу. Хорошо, что ей не нужно быть в офисе Управления, она в кратком отпуске после своей поездки. За окном - пасмурный, холодный, ветренный ноябрь.   
Алексей Петрович оделся, взял из чемодана бумаги с ее отчетом и читал.   
• Отлично! Отлично, Оля! Ты их там всех растрясла! И главное - эту заведующую! Ты - молодец!   
“И я молодец, что у меня есть такая любовница и такой психотерапевт”, - подумал он. Он смотрел в ее глаза. В них почему-то была не радость, а печаль и усталость.   
• Проси все, что хочешь!   
Будет ли она просить его развестись с женой? Ведь, на самом деле, он не мог это сделать, потому что его жена была дочерью одного важного человека. И вообще - вся карьера Алексея Петровича и весь его авторитет были построены на этом. А Ольга - как будто этого не знала. Хотела, наверное, все равно “пробить” эти препятствия своей “любовью”. И вот - поехала, чтобы доказать ему, что она способна разгребать такие вот конюшни... Почему же она сейчас молчит и не говорит о своей любви и что хочет нашего брака? Может, эти конюшни ее слишком достали, оказались ей не под силу? А может, -  она там встретила кого-то? Блин... так не хотелось в это верить... Так хорошо ему было с ней. И любовница, и поговорить есть о чем, и шутит весело, остроумно, -  идеальная “гейша”. Так не хочет ее упускать... Впрочем, он все равно на работу опаздывает, некогда об этом думать.   
• Я люблю тебя, Оленька, скучал очень по тебе...   
• А я тебя, - ответила она - как эхо той, прошлой Ольги, которой уже не было.   
• Ты отдохни.   
• Хорошо... да. 
• Ну - коньяком не увлекайся. Мы - наше Управление - улыбнулся он, имя ввиду себя, - назначит тебя на должность главы пресс-центра. Ты очень к этому подойдёшь. И деньги там тоже - большие. Подумай об этом. Все, я пойду.   
• Хорошо. Подумаю. Спасибо тебе, Леша.   
“Она плачет... наверное, от благодарности”.   
Когда он ушел, Ольга уже не пила. Она смотрела на себя в огромное красивое зеркало и думала:   
“Кто я такая?”   
 
 
Без Ольги   
 
Так бы они назвали то состояние, в котором они находились. И не только люди - но и казалось, даже само здание отделения неврозов и уж тем более - коридор внутри, кабинеты, особенно тот, в котором пронимала она. За окном был холодный пасмурный - почти без солнца - ноябрь, словно сама природа тосковала по ней.   
День проходил за днем, утро проходило за утром. Каждое утро - все ждали. Особенно пациенты, но и не только они - заведующая и сестры - тоже, хотя - как они ревновали к ее влиянию. И пациенты до сих пор не верили, что ее отсутствие - это не их “козни”.   
Нету - ее проникающего в тебя голоса, раздающегося негромко, но очень уверенно. Нету - ее глаз, ее скрытой под белым халатом фигуры молодой женщины... Всего этого они лишены. Она - исчезла и, видимо, не вернется.   
Заведующая нередко вспоминала фильм из своего детства - “Мэри Поппинс, до свидания”. Там красивая молодая няня для детей - прилетела на зонтике... посидела с ними, “повлияла” на них и потом - так же на зонтике улетела.   
Вот - пришествие и исчезновение этой Ольги Бармеевой - очень похоже. Хотя - у нее был мобильный телефон и на него можно было позвонить - правда, Ольга так и не ответила, и не отвечает до сих пор, так что заведующая уже и не пытается.   
Да, - ее немного неожиданный приход и такое же исчезновение - очень сильно на всех повлияло.   
Не в лучшую сторону, в том смысле, что у пациентов “росли” какие-то невероятные мифы об Ольге.   
Что она - ангел. И тогда - понятен “стиль” ее существования, поведения. Пришла - ушла. Раз она ангел - то мы, конечно, недостойны ее. Может быть, Бог нам ее послал, чтобы мы помнили, что он нас любит и что мы тоже - его дети. Но почему - так ненадолго? У некоторых были такие неожиданные “богословские находки”: Бог передумал, когда услышал то, что они говорили Ольге. Но в целом, - что она ангел, было для них больше всего похоже на правду. Ангелы ведь долго не могут быть на земле. Или - она некая фея, или - инопланетянка, гость из “параллельной вселенной”. Все это - хорошо “встраивалось” в представления о ней.   
Самое “страшное” в плане того “нейронного следа” памяти, который остался от нее,  - в том, что чем дальше шло время - дни, потом неделя, потом две, - в том, что ее появление здесь вообще было коллективным видением. Потому что это было первое, что пришло им всем в голову, - не только больным, но и персоналу, и заведующей.   
Каждый день увеличивал тоску этих бедных людей - пациентов - и их мозг тысячами операций в ответ - “обрабатывал” это с присущей ему “спецификой”. Но для всех для них было общим одно: Ольга и ее “пришествие” все больше превращались во что-то совсем мифологическое. Разрыв с ее телом, с ее голосом, с ее присутствием - должен был компенсироваться.   
И вот здесь, заведующая и  сестры - даже в чем-то завидовали своим больным. Мы - врачи, и нормальные вообще, - должны всегда держать себя в руках, верить в календарь, в слова  и в цифры. А им - все нипочем.   
Одни - говорили с Ольгой - виртуально, налаживая контакт с “параллельной вселенной”, или с небом. Григорий - человек, говоривший языком телевизора, - стал утверждать, что он сейчас слышит и видит не про политику, как раньше, а некий особый канал, на котором идет только одна передача - раздается голос Ольги и видно ее изображение, некоторые ему верят, и слушают “переданные” ею слова.      
Андрей, - считавший себя мертвой рыбой, - увидел, что Ольга стала неким красивым дельфином, который подплыл к нему - и оживил, так что они уже вместе плавают в море и разговаривают. Андрей не сразу, но рассказал об этом паре пациентов, от тех это дошло до заведующей и та подумала: “да блин, почему я так не могу?”   
Но многие все чаще говорили, что Ольги и не было, что это прекрасное видение. Заведующая и сестры понимали, что они и сами склонялись к этому - так трудно, тяжело было без нее, без ее голоса, и без ее тихой любящей каждого улыбки, - но они понимали, что если они поверят, что она была - мечтой, видением, - то это и превратит их сразу же - из медиков в пациентов. Они преодолеют эту жесткую грань. Нет, нет, они должны держатся, во имя нормы, во имя человека, во имя цифр и слов. Они должны воспроизводить скучную повседневность. Да, это тяжело и страшно - делать это каждый день, но - такова их миссия, возложенная на них обществом, государством. Ох уж эта Ольга, будь она неладна... Она ведь тоже - по идее - была “агентом нормы”, была “нашим человеком”, но почему у нее это получалось так легко, весело? У нее были какие-то свои отношения с “миром нормы”. Почему заведующая и сестры обязаны представлять Норму, это ведь так невыносимо и скучно? Или - Ольга была, все-таки, на стороне пациентов? Она была... как будто поверх этих сторон... Но кто же она тогда была? Кто дал ей такое, кто ее уполномочил на такое? Только ли приказ Управления?   
На четвертую неделю отсутствия Ольги, когда тоска по ней была еще достаточно сильной, пусть и потихоньку укладывалась в сознании больных, -  произошло следующее. Заведующая объявила, что она будет каждый день принимать в том кабинете, где принимала Ольга...  Это решение подсказал ей “административный инстинкт”. Вы хотите Ольгу? Мы вам ее дадим. Да, не зря, так сказать, деньги получаем из бюджета, мы - “специалисты”, мы профи по тому, чтобы представлять нормальность, пусть сама Ольга играла с ней в какие-то свои игры, нам непонятные, была - и “вашим”, и “нашим”. Мы на такие тонкости не способны, да еще и неизвестно, как бы ее оценила какая-нибудь комиссия, пусть она и сама была из Управления и с приказом.   
Заведующая искренне верила, что если делать те же самые действия и произносить те же слова, - то все вернется. Как будто само отделение - и коридор, и кабинет, где принимала Ольга, - готовы были такое принять, не заметить “подделки”. Заведующая не понимала, что это нужно не только им, но и ей, и сестрам.   
Сестры, по ее приказу, - призывали пациентов на прием, и говорили, что он будет ежедневным, как это делала Ольга.   
Пациенты - заходили. Они делали это, скорее, из страха. Ведь, уж если на то пошло, к Ольге  они шли сами, еще и очередь создавали. И, все-таки, видя, как заведующая к ним обращалась - улыбалась, причем делала это не как раньше, до Ольги - формально, а искренне, насколько могла. И еще - касалась их своими руками, обнимала их. Да, Ольга была красивой и молодой, - еще и “чужой”, “варягом”, а заведующая - пятидесяти лет, она выглядела не так уж “страшно”,  но в сравнение с Ольгой никак не шла. И все-таки...   
Парадокс был в том, что после Ольги - ничего и никто не мог быть прежним. Возможно, Ольга сама была не рада такой выпавшей ей миссии.   
То, что началось как пародия, как некий “замещающий ритуал”, и даже где-то как насмешка, - вдруг - не всегда, - но могло срабатывать. Пациенты, вначале шедшие “из-под палки” и чувствуя, что их обманывают, что заведующая - это “самозванная” Ольга, протестуя молчанием и “закрытием”, потом - а заведующая работала как часы, не отставала от них, - заходили со все большим желанием.   
Заведующая не могла и никогда бы не могла дать им то, что давала Ольга, - но иногда какие-то “прорывы” происходили, удивляя и больных, и ее саму. И это было тем более ценно. Заведующая вдруг поняла, что вот они, души людей, которые даны ей обществом, Богом, который поставил ее сюда. Увидела за ними - не отчетность, не показатели эффективности, - а живых людей. Такие же людей, как она и сестры, пусть они и представители нормы. Таких же? Может, в этом и был секрет Ольги? Что она видела в них не столько больных, сколько людей.   
В итоге, за две недели после начала ее приема - сложилось так, что она принимала со все большей уверенностью, и пациенты - уже шли к ней в кабинет легко, тоже по привычке.   
Ольга всем - и больным, и врачам - представлялось как что-то, что было давно. Она была - “журавлем в небе”, а заведующая - “синицей в руке”. Ольга была молодой и красивой, и она почему-то жертвовала этим - ради них. А заведующая была не такой, и она была главой отделения, чиновником (хотя ведь и Ольга была чиновником, но об этом никто не помнил, не верил в это). А главное - Ольга таинственно появилась и таинственно исчезла, тогда как заведующая - вот здесь, рядом, и никуда не денется. Но - если бы Ольга не исчезла, то - не была бы Ольгой.   
Если бы Ольги не было, ее следовало бы придумать.   
Она пронеслась как метеор, но  - она реально была и очень многое здесь к лучшему изменила... 
Это было чем-то  похоже на отношение основателей религии и их учеников.   
У Ольги было очень много огня, но она - быстро прогорела (это взаимосвязано?). У заведующей - огня было меньше, но - он был стабилен, и он был здесь, рядом. Ольга была - пожаром, а у заведующей была зажигалка, которую всегда можно было достать. Зажечь и погасить. Зажечь и погасить.   
И, в конечном итоге, - этот режим оценили и пациенты, а то они ведь и правда чуть не “сошли с ума” еще раз - когда Ольга неожиданно уехала. Разве ее поведение в этой ситуации - не эгоизм? Ясно, что она уехала, потому что на нее свалилось слишком много, ее реакция оказалась слишком живой... для чиновника.    
Закрывая дверь после очередного приема, которые давали теперь - небольшие, но предсказуемые, улавливаемые результаты, и, все же, реальные, не только для галочки, - заведующая смотрела в окно, на пейзаж. Это был поздний пасмурный ноябрь, но еще без снега. И думала - вот в это окно после приема смотрела и она, Ольга... Как хорошо, что ее нету. С ее нестабильностью, с ее слишком живой жизнью, с ее - неуловимым, неконтролируемым светом. А то - мы бы все здесь сошли с ума. Как жаль, - что Ольги нету. С ее нестабильностью, с ее слишком живой жизнью, с ее - неуловимым, неконтролируемым светом. А то - мы бы все здесь сошли с ума. Что еще делать-то? Заведующая плакала...   
 
 
 
“Ученики” Ольги   
 
А как реагировали те, кто был наибольшим ее “учеником” - пенсионерка Нина, “суицидный подросток” Кирилл, девушка, что не могла простить мир за насилие - Наташа, Вера, сошедшая с ума от одиночества, Григорий - человек-телевизор, и, наконец, “рыба” Андрей?   
Как и все остальные пациенты - но, конечно, более глубоко. Именно это слово - “глубоко” - передает самое главное. Всё-таки, остальные пациенты - относились к Ольге легче, она на них влияла, но на поверхностном слое их души. Может, если бы она оставалась дольше, то и влияние было больше. В любом случае, связь между Ольгой и этими пятью - была совсем неслучайной.   
Они помогали ей работать с другими пациентами. Говорили что-то настраивающее перед приемом у нее. Впрочем, это относилось больше к Нине, Вере и Григорию, потому что Кирилл, Наташа и Андрей  - все еще оставались не таким уж и общительными - но они, тем не мнее, просто ходили по коридору - и изредка говорили какие-то слова, а для них, до Ольги сидевших в палате в состоянии “тотального молчания” - это было сильное изменение, так что и они - как могли - помогали другим.  Возможно, что именно они имели с ней еще более глубокую связь, чем остальные трое “учеников”.   
Итак, когда Ольга исчезла, то все ее “ученики”, - как и остальные пациенты - стали плакать, “выть”, не веря в то, что произошло. И решили, - что Ольга исчезла неслучайно, что это “козни” заведующей и сестер. Все сидели в коридоре и шептались, чуть ли не кричали, “предъявляя” это заведующей и сестрам. Те искренне отвечали,  что они здесь ни при чем, проклиная тот день, когда Ольга сюда явилась. Пока наконец, не вызвали мужчин-санитаров и те - вежливо, без насилия -  но успокоили пациентов, развели их по палатам...   
Но - поскольку Кирилл, Наташа и Андрей - были слишком “нелюдимыми”, закрытыми, несмотря на признаки “прогресса” в связи с Ольгой, - по ним не было понятно, как они на все реагируют. Да, их лица очевидно были расстроенными, но они не плакали, не выли. Заведующая, глядя на них, боялась особенно и особенно проклинала Ольгу - вот, бросившую таких совсем слабых.   
Как они на самом деле - реагируют? Они и сами этого не знают. Может, у них “запустился” какой-то процесс, никому не ведомый, который еще неизвестно к чему и когда приведет. Ольги нету... Ольга исчезла. Для всех это была потеря, начиная с самой заведующей, но что это было для этих троих, ведь она просто “вернула их к жизни”. Совесть у нее есть? Это же не просто там “подбадривать” людей -  это уже очень серьезно. Неужели эта Ольга - Бога не чувствует? Ясно, что психотерапевт не может все время быть рядом, смысл лечения - в том, чтобы пациент стал более самостоятельным, но ведь - уехать вот так, через четыре недели после начала - это совсем безответственно. Нужно было побыть здесь хотя бы четыре месяца... Никто не подозревал, что Ольга просто физически не выдержала всего того, что она здесь “на себя”, “в себя” принимала. Она оказалась слишком живой для “чиновника”, и даже для “врача”, что и вызывало к ней - любовь и... ненависть.    
И самое главное, что об этих тяжелых последствиях для Кирилла, Наташи и Андрея заведующая подумала очень поздно. Пока она там - боролась с реакцией остальных пациентов... потом начала принимать пациентов вместо Ольги, и установился какой-то новый порядок жизни на отделении. И лишь еще через некоторое время она начала обращать на них внимание.   
Как реагировали на ее приемы в кабинете более “спокойные” ученики Ольги - Нина, Вера, Григорий? Конечно, - с большим подозрением, чем все остальные. И, всё-таки, и они начинали открываться перед ней. Они поняли, что заведующая - и правда хочет им помочь, не для галочки - или, скажем, не только для галочки. Они видели, - что и она растеряна после исчезновения Ольги, что и ей нужна поддержка. Ольга оказалась каким-то землетрясением... После Ольги - нельзя было быть по-прежнему. Да, заведующая могла “формально” их обнимать, делать это реже, без души, и как некий “метод Ольги”, - но даже и так, все равно - это могло иногда действовать, и на саму заведующую тоже. Реже и не так сильно, более “контролируемо”, и это вписывалось потом в отчеты.   
А эти трое - Кирилл, Наташа, Андрей? Они были самые трудно пробиваемые. Хотя Ольга - “пробила” их с первого раза... Но заведующая верила, что пройдет время и они тоже начнут открываться на ее приемах, а не только присутствовать на них.   
 
Однажды - Наташа и Кирилл стояли у окна в коридоре. Нина, Григорий и Вера были недалеко. Были еще и другие больные, но в целом народу было немного. По идее - Наташа и Кирилл должны были пойти сейчас на прием, но заведующая слишком долго кого-то принимала, так что все затягивалось. “Ну и хорошо”, - думали Наташа и Кирилл. Андрей был тоже недалеко - он в своей манере ходил по коридору, и вспоминал, что сегодня Ольга опять ему приснилась...   
Итак, двое подростков - стояли у окна. Это было неплохо сделанный стеклопакет, как и все отделение было в очень хорошем состоянии, недавно отремонтированным. За окном - поздний ноябрь, почти декабрь, но снега еще не было.   
Под огромным плоским белым подоконником - была батарея, и от нее шло тепло. Они стояли в новых пижамах - голубого цвета. Если бы кто-то незнакомый посмотрел на все это с улицы - но там был двор и никого почти не было,  - то он бы подумал: “все хорошо, все отлично, если бы не сами эти люди”. Люди всегда мешают и все портят, “не соответствуют”. Оба - какие-то жалкие, некрасивые. Парень  - с мутным полукривым лицом, со следами татуировок на шее. Наркоман? Стопудово: наркоман на лечении. Девушка, почти девочка - с блаженным выражением больших глаз, от ее навязчивого взгляда - хочется бежать, а не оставаться в нем. А если бы зритель видел все изнутри, то заметил бы, что у девушки еще иногда изо рта капает.   
Кирилл и Наташа долго стояли и смотрели в окно. Их очередь к заведующей все не подходила, и если сестры их оставили в покое, - значит, уже завтра. Маленькая радость для них.   
Кирилл сказал, его голос был мутным, хриплым: 
• Холодно...   
• Да, - слабым голосом ответила она.   
Они имели ввиду  - холодно без нее, без Ольги. Хотя - в отделении было очень тепло, но они оба поняли друг друга. За окном был “труп” умирающей природы: потемневшие без листьев деревья, вошедшая в “ступор” еще зеленая трава, асфальт с темными мокрыми разводами. Словно и природа - умирала без Ольги.   
Они думали: “никому мы не нужны. Бог забыл нас. Поставил на нас - свое пятно. Он любит только людей нормальных, тех, что изредка шли по двору, и в большом количестве - там, на улицах, в этом и в других городах. Он заботиться о них, видит их. А мы - пробел в его списке. Он, наверное, думает - да зачем я их создал? Такими вот... Они сами виноваты, или он виноват? Лучше бы их и не было. Но даже убивать себя - это тоже тяжело. Если ты хочешь убить себя, то - это значит, что ты есть. Есть... есть...”   
Когда Ольга была, то они оба почувствовали, - как и другие пациенты, - что Бог не жалеет, что создал их. Это шло - не от “разума”, а просто от прихода к ним и присутствия с ними Ольги. Кто она? Существо, которое спорит с самим Богом? Или - посланный им ангел? Она - засвидетельствовала, что они все - в списке Бога... Это очень неожиданно, но они знали, что это правда.   
Кирилл посмотрел на Наташу. Какая она слабая. Как хотелось ее пожалеть. Что у нее - за этими ее остановившимися глазами... Что она пережила?   
Он, - не веря в то, что он делает, - протянул по направлению к ней руку. А ведь он почти не чувствовал свое тело. Что такое его тело? Когда-то оно было больше и сильнее - он много пил и курил травы, “воевал” с родителями и пытался покончить с собой. Здесь - в отделении за долгие месяцы - оно стало меньше, суше, таблетки зачищали его сознание. Вот он - жалкий остаток Кирилла Дементьева... Он весь в чужих руках - на нем больничный, пусть и новый, халат, и его новизна лишь подчеркивает зависимость. Сестры говорят ему, что принимать и вообще что делать, куда идти. И во всей этой жизни, где мир сполна “ответил” на его сомнение в нем, в его ценности - лишь приход Ольги - показал ему, что в мире есть что-то другое. Он бы даже рад был, чтобы мир был “безольгенным”, так проще (как и Наташе тоже было бы проще). Но - она констатировала, “засвидетельствовала” другое.   
И поэтому он сейчас протягивал к ней свою ладонь, привыкнув до Ольги почти не чувствовать свое тело, “отдать” его врачам и сестерам. Так он впервые распоряжался своей рукой.   
Его ладонь - коснулась ее шеи, ее правой щеки... Наташа - переживала то же самое. Она обернулась на него. С вопросом-недоумением.   
Она тоже впервые почувствовала свое тело, - после того, как ее насиловали.   
“Мы - существуем?” - спрашивали ее глаза.   
“Мы существуем”, - отвечал его взгляд.   
Несмотря на - ноябрь, несмотря на заведующую и сестер.   
Причем именно мы - даже не Ольга. Хотя - без нее они бы не проснулись.   
Кирилл - все так же трогал, касался ее шеи и правой щеки. Чуть отодвигая ее длинные волосы. Иногда ей было так хорошо, что небольшая струйка слюны выходила из ее рта и быстро засыхала на верхней губе. 
Андрей ходил рядом, - то отходя дальше, то приближаясь. Его приближение им совсем не мешало. Им вообще ничего не мешало. Нина, Вера и Григорий - тоже все замечали и создавали некий “круг прикрытия”. Все они - и Андрей тоже - улыбались. Сестры ничего не видели.       
 
 
 
Что они делали потом   
 
Так постепенно Кирилл и Наташа - сближались. Глядя на них и как будто “выполняя функцию” более “старших” и “нормальных” - Вера и Григорий тоже. Они были похожи на родителей этих подростков, или, скажем, не одиноких отца и мать. Им было по сорок с лишним. За Верой была жизнь, которую она прожила сначала легко, а потом - в “жестком” неврозе по поводу отсутствия мужчин, лихорадочного поиска “жениха” - и вот, она оказывается здесь, и лишь Ольга ее “раскрывает”. За Григорием была жизнь человека, потерявшего свою дочь, которая покончила с собой после развода их, родителей. После чего он долго пил, а потом “отождествил” себя с голосом из телевизора,  и также - лишь Ольга смогла его немного “разгрузить”.   
И вот они стояли сейчас в коридоре чуть поодаль от Кирилла и Наташи - как и все, худые, в новых пижамах, и - как и все - с как будто не принадлежащими себе телами и душами. Смотрели на подростков и друг на друга - и улыбались. Вера - сошедшая с ума из-за “женского” одиночества - а на самом деле, из-за необходимости что-то решать в жизни, из-за страха пустоты - здесь, в отделении, впервые глядела на кого-то как на мужчину и почувствовала его ответный взгляд. Кто бы знал, что только здесь она что-то такое найдет...   
Григорий улыбнулся ей и громко сказал:   
• Россия победит всех своих врагов!   
Вера - засмеялась. 
Все они, - тем, что интересовались друг другом - не “компенсировали” Ольгу, а просто - пытались быть дальше после нее. Пытались - по-своему, в своей ситуации.   
Так же выживали и Нина, и Андрей. Нина - чувствовала себя им всем бабушкой или прабабушкой. Андрей - просто другом, особенно сильно тосковавшим по Ольге.   
Ольга - была далеко, и, в то же время, - рядом. Она - исчезла, - она жертва “козней”, - и, все же, она где-то есть, и она - вернется. Ольга - ангел, посланный с неба, и он просто вернулся туда.   
Все это многообразие отношений - было в их душах, в их несчастных брошенных эгоисткой или просто слишком живой для врача Ольгой сознаниях. Проявлялось в снах, в беседах с друг с другом и, - более опосредовано, - у заведующей на приемах.   
А потом они поняли, что они, ее “ученики” - должны поехать к ней, чтобы найти ее и привезти ее сюда, обратно. Или хотя бы - просто найти?   
Они сидели - все шестеро в одной  из палат, где в тот момент - это было после обеда, - кроме них, почти никого не было. Кирилл и Наташа крепко держали друг друга за руки, им было сейчас особенно хорошо.   
• Мы найдем ее, - сказала, ярко улыбаясь, Наташа.   
• Мы найдём ее, - ответил Григорий, и потом добавил снова цитату из телевизора, - Запад будет посрамлен.   
Они должны были найти ее не потому, что “зависели” от нее... а просто потому, что хотели быть рядом с ней, и быть благодарными Богу за то, что он ее послал. Особенно этого хотел Андрей, в его душе образ Ольги “горел” - каждый день и каждую ночь.   
На следующий день они отправились всей своей “делегацией” - в кабинет заведующей. Та  - пригласила женщин сесть, мужчины же стояли. Она подумала: “вот, они все в сборе, ее “ученики”. Чего они хотят? Может, - чтобы я избавила их от приемов у себя?”   
• Мы хотим найти Ольгу, поехать к ней - довольно бодро сказал Кирилл.   
• Зачем?   
• Вы сами знаете, зачем... - так же бодро ответил Андрей.   
Она молчала. Они что - хотят убежать? Что она должна им сказать? Что она - как глава отделения - отвечает за них? Еще ведь - Кирилл и Наташа - вообще подростки, и она отвечает за них особенно... Она за всех отвечает - перед государством, перед их родственниками, - которые “засадили” их сюда - и забыли, “исключили” из своей жизни. Чтобы они стали - строчкой в бюджете, чтобы они исчезли с глаз, и “из сердца” вон, стали - тенями, выполняли все ее приказы, пили таблетки, ходили на приёмы, в столовую, занимались - по силам - “общественно-полезным” трудом.      
Ох, эта Ольга... она во всем виновата. Может, она и правда - инопланетянка.   
Как можно было приехать сюда, - и дать всем этим людям свет, надежду. Она - преступница. Или - ангел? Ведь она и им, заведующей и сестрам, - дала эту надежду. Разве ангелы могут быть такими жестокими...   
И тогда она сказала то, что было невозможным, запретным, за что она могла понести очень серьезное наказание. Но эта Ольга запутала их всех здесь, и ее тоже. Ну и ладно - помирать так с музыкой... Да что она, собственно, теряет в своей жалкой предсказуемой жизни, со своими “методами” и “отчетами”?   
• Хорошо... Я вас отпускаю.   
Они все обрадовались. Андрей сказал:   
• Спасибо.   
Впрочем, они знали, что если бы она их не отпустила, они бы и сами ушли. А так - все будет проще.   
Между тем, - на улице был поздний ноябрь, почти декабрь. Так что сестры, по распоряжению заведующей, купили всем шестерым “путешественникам” - по теплому хорошему пуховику, которые выглядели не убого, - чтобы не позориться, подумала заведующая, - а как что-то “нормальное”, симпатичное. Кирилл и Наташа смеялись, когда примерили эту одежду, еще и шапки теплые сверху.   
Заведующая также достала адрес, где живет Ольга. Так что “искать” ее долго не пришлось. Она - что было предсказуемо - жила в районном центе, в Верейске, - в двухстах километрах от их небольшого города. Нужно было ехать на автобусе, потом на электричке, и там, в самом городе - можно было дойти пешком. Заведующая - дала им деньги на дорогу и вообще, и сумма была не маленькой. Дали от себя еще и сестры.   
Через  день утром они собрались. Все пациенты были в сборе и провожали их. Никто им не говорил, почему это все здесь происходит - “выпускают” на свободу шестерых из них, да еще и самых закрытых. Но, с другой стороны,  они и сами как будто все знали. Знали и, в то же время, не верили в это. Они смотрели на шестерых - и понимали, что те могут ехать только за ней, за Ольгой. Которую они - забыли-не забыли, которую они прокляли-любили, которую заменили-не заменили заведующей. Которую они - ждали-не ждали. И еще - если вот эти самые закрытые из-за нее делают такое, - то, значит, и они смогли бы что-то сделать... Хотя бы - не забывать ее и не предавать ее своим забвением, пусть она сама непонятно почему  исчезла. 
Заведующая сказала, на этом “импровизированном” митинге:   
• Привезите нам Ольгу Викторовну. Или хотя бы - передайте ей, что мы ее ждем.   
Она плакала... Меньше всего она сейчас думала об “уголовной ответственности”.   
 
 
Итак, они отправились в путь 
 
 
Надо еще сказать, - что пижамы с них сняли, и выдали ту одежду, в которой они прибыли сюда в отделение, в которой их сдали сюда родственники или органы власти. Так что их тела и в этом смысле были свободны.   
Свободны... Вот они - шестеро, включая Нину, выходят к остановке автобуса. Шестеро странно выглядящих людей - и, всё-таки,  - в обычной зимней одежде. Кирилл и Наташа держаться за руки и улыбаются.   
Свободны... Небо было пасмурным, дул холодный ветер, но им было все равно. Автобус все не  ехал, было тихо, людей на остановке не было. Чуть поодаль от шоссе росли высокие красивые сосны.   
Свободны... И это - она, Ольга, подарила им такое состояние. Они ведь вообще могут убежать сейчас прямо в этот лес, и никто ничего им не скажет.   
Может, и правда убежать?   
Да не надо.   
Наконец, - автобус приехал. Это был не старый, а довольно новый и комфортный автобус.   
Народу было совсем мало - несколько человек, в основном - пенсионерки, ехавшие в магазины, на рынок, сидели на своих креслах с прикрытыми глазами.   
Но они их мигом открыли,  - и с интересом смотрели на новых пассажиров. Да кто это такие? Почему у них лица какие-то странные? Они почти не говорят друг с другом. И “бессмысленно” улыбаются. Аа, они же, наверное, - из психбольницы... А почему они тогда - одни, без медперсонала?   
Кто-то из пассажиров - с отвращением отворачивался от них, глядел в окно или снова засыпал. А кто-то - улыбался им в ответ.   
То же самое было, - но в “большем масштабе” - и в электричке, в которую наши шестеро сели после автобуса. Вагоны электрички тоже были не старыми, не раздолбанными.   
Нина и все остальные - сели на два сиденья друг против друга. И сидели, почти не разговаривая. Кирилл и Наташа - взялись за руки. То же самое сделали и Вера с Григорием. Если подростки были уже к этому привычны, то Вера и Григорий сделали это впервые, неуклюже - тоже с трудом ощущая свои тела, ладони своих рук. Но - здесь, на “свободе” - не в пижамах, не под присмотром - им было, конечно, проще. Григорий громко сказал:   
• Россия - великая держава. 
Вера в ответ пожала его руку еще крепче. Они ощущали - прикосновение.   
Как хорошо, вот так просто сидеть и смотреть в окно. Всем вместе. Именно с таким чувством - всем вместе. Которое кто-то из них знал и забыл, умер для него, а кто-то и не знал вообще, он переживал это впервые. И все это - подарила им Ольга. К которой они и приближаются каждую минуту. В это тоже не верилось. Ждет ли она их? Конечно, ждет.   
Пассажиров в вагоне было человек десять. В основном, они спали и тоже ехали в магазины или на работу (но утренний час пик уже прошел, а так народу было бы больше).   
Но на них, - как и в автобусе, - тоже смотрели... Что это? Психи? “Крэзи”? Или - “секта”? Почему они улыбаются, и почти не разговаривают?   
Как будто здесь, - на этих двух сидениях, - была какая-то особая энергия, был - провал во что-то, но непонятно во что. Как будто эти странные люди, - с интересом смотрящие в окно, - что-то знают об этом мире, и о каждом человеке, и о каждом из них, сидящих в этом вагоне. И кто-то был рад этому, хотя и не понимал, чему он радовался, а кто-то - злился.   
К ним на нетвердых ногах подошел мужчина явно с похмелья - средних лет, “алкаш”, - и крикнул:   
• Вы что  - психи? Больные? Да? 
Так он “взывал”, повторяя свой вопрос, другие пассажиры смотрели на него - с осуждением, и все же они еще не решались попросить его замолчать, да и сделали бы это не только от жалости к тем шестерым, сколько из-за того, что он им досаждал.   
• Вы что  - психи? Больные? Да? 
И вдруг Григорий поднялся со своего месте и громко ему ответил: 
• Да, психи. Да, больные.   
“Алкаш” мигом замолчал. Остальные пассажиры заулыбались. Они подошли к их сиденьям, и сели рядом - на соседние. Это были - бабушки, мужчины и женщины среднего возраста, пару молодых людей. Один из них сказал “алкашу”: 
• Иди отсюда...   
И тот - вышел из вагона. Подошедшие стали спрашивать, - кто они, те - вместе, с трудом, то один, то другой, - но смогли ответить более или менее точно. Что вот, мол, они едут из такого-то городка, из отделения неврозов, и что их отпустили одних, потому что очень важное у них дело... Они должны найти и привезти обратно в свое отделение - или хотя бы повидать - Ольгу Викторовну Бармееву.   
• Кто же это такая? - спрашивали пассажиры. 
Они - с еще большим трудом, потому что заволновались, отвечали, что это - великий врач, красивая молодая женщина, которая буквально один месяц у них поработала, но то, что она сделала... Она просто спасла их всех от психоза и полного молчания.   
• Да, так бывает, встречаются такие врачи, люди. Хотя она и молодая, - но и среди них такое бывает. А что потом?   
Григорий ответил:   
• А потом она - уехала, устала, наверное, от нас, - он улыбнулся.   
• Это понятно, - улыбались и пассажиры.   
И потом, из этой общей улыбки, - вдруг родился смех - тоже общий, взаимный, “переходящий” из одного человека в другого, делающий всех людьми.   
• И вы хотите...   
• Мы хотим вернуть ее, или хотя бы сказать ей, что наше отделение ее ждет. Так нам и сказала наша заведующая.   
Они вместе с этими людьми - доехали до города.   
Когда шестеро шли уже в самом городе Верейске, - и им нужно было уже от здания вокзала дойти до дома, где жила Ольга, все эти сцены - повторялись. “Алкаши” - или иногда подростки - издевались над ними, но все остальные, - а это могли быть прохожие, или работники ГИБДД, - защищали их и слушали историю об Ольге. Причем полиция не спрашивала у них документы и не задавалась вопросом, - почему эти пациенты отделения неврозов из далекого городка - здесь. Все показывали им дорогу. И снова, - от этих шестерых исходил какой-то свет - робкий, словно боящийся прорываться - через их улыбки, их взгляды, их редкие фразы - и тем приятнее было прохожим “погружаться в него”, приобщаться к нему, удивляясь тому, что - вот так - в “плотной ткани” повседневности, оказывается, есть такие провалы, “пропасти” - почти неведомые им раньше в их жизни.   
Ольга приближалась.   
Она - ждала их?   
Она была их выдумкой, коллективной фантазией, которую видели и заведующая с сестрами?   
Ангелом, который не мог иметь прописки и квартиры?   
Ольга - приближалась.   
Бог их не оставил.   
Он - с ними.   
Ольга - приближалась.   
 
 
 
Быть с Ольгой   
 
Итак, после ее “бегства” прошло полтора месяца.   
Она не знала, что там происходит - в ее “родном” отделении. Не подозревала, что заведующая однажды заместила ее - сев в ее кабинете, принимая в ее время, и по ее “методике” - то есть - чаще улыбаясь, обнимая людей, называя их на ты, пусть и реже, чем она, и не так спонтанно, как она... И то, что началось как “замещение”, как “тело без души”, как ритуал  вместо удалившегося “божества” - и чуть ли ни как пародия - вдруг показало свою редкую, но эффективность. Так сильно было потрясение, которое совершила Ольга, что одно только механическое повторение ее слов и жестов с намеком на нее  - давало эффект. С другой стороны, этот эффект был ограничен, контролируем, прозрачен, “записываем”. И это как раз всех устраивало - особенно медиков, но в глубине души - и пациентов тоже, потому что они были шокированы ее исчезновением, вроде бы подтверждавшим ее миф - почти не человека, - но больно “бившим” по их душам. Она была землетрясением, и вот, - то, что осталось - был пепел. Приемы заведующей и были “пеплом”.   
Но они не знали, что и сама Ольга тоже переживала из-за того, что была такой. Ее тоже - “трясло”. Она была и “землетрясением” и “пеплом” в одном лице. Сама от себя страдала. 
Единственные, кто все равно хотел быть с ней - это поехавшие к ней шестеро. Они хотели этого даже при том, что ей и самой с собой было тяжело... Только они хотели и могли - быть с Ольгой.      
В эти дни она все еще сидела в своей богатой и большой двухкомнатной квартире. Она выпросила разрешения у своего патрона-любовника Алексея Петровича на то, чтобы ее отпуск продлили, и тот рад был помочь.   
Он уже давно предлагал ей в качестве награды стать, помимо того, чтобы быть его первым “замом” - еще и главой пиар-службы. Он очень ценил ее - в качестве своей любовницы, лишь бы она не “лезла” в  его семейную жизнь, не заставляла его разводиться. А так, его Ольга - красивая, сексуальная, умная, с юмором... такую редко найдешь. Да он положит к ее ногам - весь свой “аппарат региональной медицины”... ведь “глава пиар-службы” - это очень высокая зарплата, а делать-то там почти ничего и не нужно. Какой “пиар” в нашей глуши?   
Все - к ее ногам. Всех медиков - к ее ногам. Хочет сидеть дома и восстанавливаться после поездки туда, - пускай.   
Алексей Петрович чувствовал, что с  ней что-то случилось. То ли - слишком плохое, то ли слишком хорошее. Может, она кого-то там встретила? Она же у него - “огонь”. За это он ее и любит. Она ведь сама захотела туда поехать, чтобы доказать ему, что способна “поднять” на себя такой груз, - чтобы доказать ему свою любовь и заставить его развестись. Но вот она вроде не заговаривала об этом, и он был благодарен Богу, что все остается, как есть.   
Она сидела дома и нередко выпивала дорогой, подаренный им коньяк. Иногда - приходили подруги и утешали ее. Пару раз пришла мать с той же целью. Отец с матерью были в разводе, и тот вообще жил в другом городе - история обычная. Сам Алексей Петрович приходил не так уж часто - тоже щадил ее, он был готов и на такое, лишь бы она была с ним. Он зависел от нее больше, чем она, хотя по идее - должно бы быть наоборот, ведь это в подаренной им квартире она живет.   
Итак, она успокаивалась. Часто в своих снах она видела их, пациентов из того городка. Они ничего ей не говорили, просто - смотрели на нее. С упреком? Да нет, с благодарностью. Нередко она видела во сне одного Андрея. Сны,  сны, почему у человека они есть? Почему все так Богом и природой сделано? Ритм засыпания и бодрствования, дня и ночи. Когда она была там, среди них, то сны не имели для нее большого значения, она быстро их забывала. А здесь - они словно качали ее в своих руках. Все хорошо, Ольга, все хорошо. Сны были похожи на волны.   
По идее, у психологов и психотерапевтов была возможность - при наличии проблем с “психикой” - самим обращаться к психологам. Круг замыкался... И у нее был  такой психолог, она часто думала пойти к нему, - и, всё-таки, не шла.   
Да, она очень многое “приняла” в себя, выслушивая этих людей. Одним “броском” выводя их из “закрытости” и молчания - на свет Божий. Но - такова у нее миссия. И еще - почему в этом мире так много зла? Ведь все, что с ними произошло - это “нестандартная” реакция на зло. Наташа - отреагировала на насилие, Вера - на то, что в России мало мужчин и много женщин, Андрей - на то, что стал продажным хирургом. Почему все так? Это был вопрос - Богу и человеку, людям. И еще: она “выводит” их в мир, а разве он стал за все это время, пока они там пребывали в своей “духовной коме”, - лучше? И зачем тогда “выводить”? Это вопрос - к нам, к людям. 
Все это она тоже старалась не “осмыслить”, а просто пережить в своих снах, а днем, - в своем молчании, в тишине своей квартиры. Она ценила эту тишину. Пусть иногда она превращалась в пустоту и одиночество. Но мир там, за окном, - бегал, достигал чего-то, - и мешал ей. Тишиной и молчанием, снами, иногда приходящими и днем - так она исцелялась и была благодарна за это жизни. Каждое утро в голову приходили мысли, что она бросила своих пациентов, предала их... или - что она так и не заставила Алексея развестись и ее жизнь как бы “подвисает”, и надо что-то делать, на что-то решаться. Но она знала, что днем весь этот “утренний крик разума” забудется. Что придет время - для нее, для Ольги. Что она - благодаря тишине, молчанию и снам, - будет чувствовать саму себя как некий якорь, как глубину. Никуда она из этого мира не денется. Бог дал ей ее жизнь... И - все. И это - все. Больше ничего и не нужно. И каждый ее день - это песнопение ему, на небе.   
Даже если сейчас за окном - пасмурно, начало декабря, но снег так и не выпал. Но она знала, что потом все “придет”: и снег, и Новый год, и Рождество. И все это - для нее, все это - не будет без нее. Пусть она иногда и плачет от пустоты и одиночества.   
Однажды утром, - в ее дверь позвонили. Звонок был красивым перебором мелодии, Алексей Петрович постарался. Кто это может быть? Он? Нет, он был у нее вчера. Может, - мама? Но почему тогда не написала, не позвонила накануне? Люди... Она не хочет никого видеть.   
Глянула на себя в зеркало: она была в домашнем белом халате, очень ей шедшем, - тоже он постарался.   
Ольга с испугом глянула в глазок. Блин, может - какая-то реклама, она готова была разозлиться.   
В пространстве перед дверью, - искаженном в оптике глазка, - стояли они. На первом плане - Кирилл и Наташа, на втором - Вера и Григорий, дальше - Нина и Андрей.   
Сердце у Ольги заухало: не может быть, не может быть, ей это все снится? Они пришли из ее сна? Из другого мира?   
В ее глазах появились слезы.    
А потом она - открыла дверь.   
• Вы что, правда - пришли?   
Григорий ответил:   
• Правда пришли. Россия - великая держава!   
Она громко засмеялась: 
• Проходите...   
Они стали - стесняясь, краснея, - раздеваться в ее относительно небольшой прихожей. Все. Они - достигли своей цели. Вот она - Ольга... не призрак. Она есть. Ее можно потрогать, с ней можно говорить. С ней можно дышать рядом. Она на минуту вышла, и вернулась, переодетая в джинсы и свитер, те самые, которые были у нее там, в отделении - под халатом.   
• Ну, раздевайтесь, раздевайтесь, не бойтесь, я вас не буду кусать.   
От нее пахло духами и молодостью, свежестью. И вот - все их пуховики были повешены на вешалку, или даже положены на шкаф. Она отвела их в ванную, и проследила, чтобы они помыли руки. В ванной они задержались подольше, привыкая к новым условиям.   
Квартира - была огромной и хорошо обставленной. Она казалась им сказочной страной - и это неудивительно, ведь в ней живет она, Ольга, их “принцесса”.   
Они разбрелись по ее двум комнатам и кухне. Одеты они были не в пижамы, - заметила она, - а в обычную одежду “нормальных людей”.   
Ольга спрашивала Нину и Григория, как они здесь оказались, не сбежали ли они. Те с трудом, с перерывами, но отвечали, что заведующая их отпустила и сказала передать ей, что они ждут ее обратно, или, - по крайней мере, что они по ней скучают... Ольга улыбнулась и, - поискав в телефоне номер заведующей, - позвонила ей:   
• Вера Ивановна, здравствуйте. Это Ольга. Вы не волнуйтесь, они у меня, они меня нашли.    
• Ой, хорошо, я рада. Спасибо, что позвонила, Олечка... - так, на “ты”  она впервые ее назвала.   
• Не за что.   
Ольга вспомнила слова Григория, которые он ей сегодня сказал: “они по мне скучают”.   
“Они по мне скучают...”   
Если бы кто-то еще вчера ей сказал, что сегодня к тебе завалятся шестеро из отделения того городка, и ты их примешь и будешь рада, потому что они скажут, что они и все отделение - а эти особенно - по тебе скучают...   
Примешь и оставишь, - потому что куда им идти, таким убогим?   
Примешь, - потому что ты за них в ответе, потому что ты - “вернула” их к жизни.   
Потому что они - поверили тебе, доверились. Потому что ты - сказала им, что жизнь не кончается, что Бог есть.   
Но если бы кто-то вот так сказал ей вчера и она бы представила это со стороны, - то она бы не поверила, сказала бы - чур меня, я не готова, я - себя пожалеть должна.   
Но она смотрела на это не со стороны, не из “вчера” и не из “завтра”. А сейчас.   
Она - связана с ними.   
Бог их связал. Там, на небе...   
Итак, она их покормила и поела сама.   
Улыбаясь, она замечала перемены.   
Кирилл и Наташа - сидели рядом и обнимались.   
То же делали - по-своему, в своем возрасте, более “скупо” - Вера с Григорием.   
И это тоже последствия ее, Ольгиного землетрясения...   
Нина стояла на кухне и мыла за всеми посуду. Говоря иногда с Ольгой.   
Здесь же - стоял и Андрей.   
Если другие, пусть скупо, но говорили, то он - не говорил ничего.   
И даже улыбался с трудом.   
Он стоял у стены - сорокалетний, с непричесанными волосами, в нелепо выглядящих на нем джинсах и свитере, потому что он давно привык носить пижаму, словно прирос к ней. Да еще и волновался от новой обстановки...   
Но его глаза были настолько полны ею, полны счастьем, что, казалось, - он кричит на всю кухню от радости: 
• Ольга! Ольга! Ольга! Ты здесь! Ты на месте! Мы приехали! Ольга!   
Так что даже Нина почувствовала его “крик” и обернулась к нему от раковины.   
Ольга заревела. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 



 

Часть 3. Декабрь 
 
   
Быть вместе   
 
Так проходили дни. Все у них установилось. В большой комнате - в “гостиной” - жили и спали Кирилл и Наташа, Вера и Григорий. Последние - в большой кровати, как “взрослые”, а подростки в положенном для них Ольгой удобном матрасе, который был заправлен простынями, с подушкой. В ее спальне - жила она и Андрей. Причем она спала на своей кровати, а он - на таком же матрасе. Нина - на кухне. Сначала она была с ними в спальне, но Нина как-то органично каждый раз перемещалась... Ольга протестовала, но Нина все равно оказывалась здесь, у “очага”. Потому что ей все здесь нравилось! Огромная по площади, шкаф из сосны, большой стол, за которым все они поместились, микроволновка, посудомойка и, наконец, - маленький милый диванчик - как раз для Нины. Она думала: “на такой кухне можно жить”, она и жила. 
А все постарался он, Алексей Петрович, чтобы Ольга могла мечтать о том, что - вот, они уже совсем скоро поженятся и родят детей, да, это было бы органично здесь, в такой красоте. Что еще остается у женщины в России - как не мечтать? Оттолкнувшись от чего-то реального? Так вот, Алексей Петрович щедро давал ей это “что-то реальное”, - чтобы она “возмечтала”. Что она и делала, в конечном итоге, и думала, - не особо осознавая этого, - что это и  есть - жизнь... И это она - психолог, которая должна все понимать про душу и про “ловушки”, иллюзии, которые ставит себе человек, в которых он “убегает”. А она не поняла, пока - случайно - не оказалась у них, в отделении неврозов. Случайно? 
Как у них все было хорошо теперь, вот сейчас эта квартира, “сделанная” для нее Алексеем Петровичем, - и обрела свое истинное предназначение.   
Они просыпались по утрам и завтракали, потом обедали и вечером ужинали. Ели ее “пациенты” немного. Разговаривали о чем-то, делились друг с другом. Отношения Кирилла и Наташи - шли дальше, а с другой стороны - из-за “специфики” их организмов - имели некие “пределы”. Максимум, на что они были способны, - просто ласкать, любить друг друга по ночам руками. И им от этого было такое счастье, они были так благодарны Богу и Ольге, которая была виновницей всего это. Их любовь - росла вот в этой квартире, в этой комнате, редкими словами и частыми “обниманиями”, взглядами. Энергия, что была между ними - передавалась всем и чувствовалась всеми. Словно - цветок вырос посреди “зимы их жизни”, в которой он хотел убить себя, а она - не могла просить миру и Богу, что пережила насилие. Теперь все это уходило, преобразовывалось в другое. Они - как могли - заботились друг о друге. И их любовь переносилась и на других, тех, кто был рядом. Вера и Григорий - играли при них роль родителей. При том, что настоящие родители подростков почти их забыли.   
Вера и Григорий - спали на одной кровати, но они тоже могли что-то делать друг с другом лишь руками. Но и им этого было достаточно. Сорокалетние... Она сошла с ума от женского одиночества, он - из-за смерти дочери, которую он пережил, став алкоголиком и потом “отождествившись” с голосом из телевизора. Никому совсем не нужные, задвинутые на обочину жизни, “ментальные отбросы”.   
Но и они - нашли друг друга. Знала ли Вера, что она уже в таком возрасте - и в отделении неврозов - найдет кого-то? Знал ли он, что он сможет кому-то рассказать про свою боль и свою потерю, добавляя, что Россия - великая держава  и что Запад будет побежден? Так - в Ольгиной квартире росло “пространство любви”. Их забота их о Кирилле и Наташе была, конечно, “символической”, но она все равно играла свою роль и для “детей”, и для них, “взрослых”. На ночь они подходили к ним и целовали их в лоб...   
Иногда дверь в их комнату была открыта - и все, кто засыпал - общались, иногда с громким смехом на всю квартиру. Ольга - слушала, и участвовала.    
Иногда они рассказывали друг другу сочиненные ими самими сказки. 
Не рассказывал только один человек - Андрей. Он так и пребывал в своем молчании. Когда нужно было говорить с заведующей там, в отделении, - то он говорил, но здесь замолчал. Тем не менее, все чувствовали, - и Ольга тоже, - что он всецело присутствует здесь. Он - рядом, он - вместе. И - особенно вместе с ней. Что у него внутри что-то “растет”, когда он смотрит и слушает - Кирилла и Наташу, Веру и Григория, Нину, а главное - когда он рядом с ней. Когда Ольга просыпалась, она чувствовала, что Андрей как будто просыпается не рядом на своем матрасе, - а рядом на ее постели. Очень часто она видела во сне - рыбу, которая не была мертвой, которая разговаривала с ней, которая играла водой, выпрыгивая иногда на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, играя в солнечных лучах... Дни, перед которыми она видела такой сон - были особенно светлыми для нее и, - она это знала, - для него тоже. А значит - и для всех. И для всех людей на земле? Тогда он даже подходил к ней - и касался ее руки. Обнаженной под рукавом халата до локтя. Ее кожа была с легким белым пушком. От его прикосновения - все ее тело пело, пело - Богу, жизни. Да, все не зря...   
Через две недели после их приезда -  Ольга стала ходить на работу. Это было большое здание в центре города. Она выполняла свои обязанности “зама” Алексея Петровича, а что касается должности главы “пиар-службы”, которой он хотел ее “наградить”, то она ничего об этом не говорила, и он тоже уже не заговаривал об этом. При этом она сообщила ему, что к ней ненадолго приехала одна ее очень любимая подруга и что ей совсем негде жить, и она осталась у Ольги. Ольга очень попросила, чтобы он разрешил. Тот был рад. Чем бы дитя не тешилось... лишь бы она была рядом с ним. Хотя он заметил, что Ольга стала за это время чуть отстраненнее от него. И секса у них - из-за этой ее подруги - не было. Но - в суете работы он не обращал на это внимание. “Ладно, - думал он, - скоро все вернется на свои места”. С другой стороны, даже хорошо - скучать по ней. Вот она - рядом, красивая, молодая, в тесных джинсах, но почему-то временно недоступна. И он снова будет заниматься сексом с женой, - и та снова будет думать, что все у них хорошо, ничего не “умерло”. Доброму вору все в пору. Какой же он, Алексей Петрович - мудрый, как у него все ловко выходит.   
График работы у нее был незагруженным - четыре дня в неделю. Обычно она могла брать многое на дом - с бумагами, отчетами, - но здесь - когда они были тут, она все меньше это делала. И он ей такое позволял, хотя и видел, что она работает меньше. Но претензий у него не было.   
В дни, когда она была на работе, - за все в доме отвечали Нина, Вера и Григорий. Первое время она нередко звонила им из “офиса”, узнать, все ли в порядке. В конечном итоге, все приспособились. И каждый раз скучали, особенно Андрей.    
А потом, - числа десятого декабря, довольно поздно, - выпал первый снег. Это было уже не что-то случайное и быстро тающее, не снег с дождем, а именно - снег. Словно кто-то сверху дал людям на земле свое благословение. Плотно все закрыл белым цветом. В России снег всегда скрывает грязь... И даже сами люди становятся от него светлее. По снегу можно было бегать, по нему можно было “скрипеть” своими ботинками. Ольга и ее “семья” - часто рассказывали сказки на ночь, а тут - они словно сами попали в сказу, тот, на небе - ее для них и для всех людей - этим снегом сочинял.    
В этот день у Ольги был выходной - и они всей своей “семьей” после завтрака оделись и вышли на улицу... Снег, снег. Он был белым и чистым. Нина, Вера и Григорий стали лепить снежную бабу, Григорий при этом говорил, что Россия - великая держава. А Кирилл и Наташа - кидаться снежками. Это было так весело, так хорошо. Андрей тоже был с ними, ни в чем не участвовал, просто - улыбался. Но Ольга, все-таки, - “залепила” ему маленьким снежком в голову, в шапку. Андрей засмеялся. И вдруг... он нагнулся к снегу, тоже вылепил снежок и бросил в нее. Крохотное тело снежка - разбилось о рукав ее куртки. Она заплакала. Это был, может быть, самый радостный момент в ее жизни. Так они все - “приобщались” к “таинству снега”. Всем хотелось есть и пить эти снежинки, стать снежинкой и лететь вниз с неба, на землю, и падать, и таять, и радовать людей.   
Когда они вернулись домой, - им было так хорошо... Поев и немного отдохнув после еды, Ольга села на своей кровати и сказала громким голосом: 
• Знаете, я хочу вам всем что-то рассказать.    
Все смотрят на нее, на свою любимую Ольгу. Вот она - красивая, молодая и - бесконечно живая. Чужая? И поэтому - любимая? Нет... Изначально она была “чужой” и любимой. А теперь - “родной” и любимой. Разве так бывает? Ну вот, значит, бывает. Это и называется - любовь?   
Ее голос - льется в квартире, они слушают каждое ее слово.   
По идее, она могла бы “покаяться”, сказать им, что оказалась в их отделении не столько из заботы о больных, сколько - по своему глупому желанию “продвинуться” в карьере и привязать к себе сильнее Алексея Петровича, директора Управления. Но она вдруг поняла, что они ей просто не поверят. А главное, - она и сама была почти уверена, что это неправда... в том смысле, что это Бог - таким вот способом - ее к ним направил.    
Так что в этот День выпавшего Снега, в день, когда само небо превращается в Сказочника, - она заговорила о другом.   
• Я и сама - была на вашем месте...   
• Так мы и знали, - ответила своим мудрым голосом с кухни Нина. И - перешла в комнату, где были Вера и Григорий, чтобы быть ближе, - так мы и знали, доча, - сказала она уже совсем рядом.   
У Ольги в глазах стояли слезы. Но она все равно краем глаза заметила, как Андрей, стоявший чуть в стороне от нее, у подоконника, - весь напрягся, покраснел, так что она испугалась, не случится ли с ним припадок.   
• Правда, совсем недолго. Я была в психоневрологическом отделении два месяца. Но - меня там реально “залечили”.   
• А что с тобой случилось? - спросила Вера, - какая-то болезнь?   
• Да в том-то и дело, что никому ничего не было понятно.   
Ольга стала рассказывать им свою жизнь. Пусть это было тяжело, и больно. И, в то же время, - именно им, этим “неполноценным” людям - она хотела ее рассказать. А особенно ему - “рыбе” Андрею. Может, - для такого рассказа она и прожила свою жизнь, как это ни странно? 
Ну что ее жизнь... Да, ей было тяжело говорить о ней, и о том, почему она оказалась среди “психов”. Ее мать и отец - жили в этом городе Верейске, крупном районном центре. Они были достаточно преуспевающими людьми, работали в крупных компаниях. Она была - единственным и очень любимым ребенком. Ольга - плакала, когда вспоминала сейчас свое детство. Да, оно было счастливым. Парадокс в том, что в этом и была проблема... Родители видели, что их Ольга растет - очень чувствительным ребенком. Уже лет с десяти они это за ней наблюдали. Она много читала... И - много плакала, сочувствуя героям. Так же - она реагировала и на фильмы. Она либо слишком сильно радовалась, либо - слишком сильно огорчалась. Общаясь с подругами и друзьями - она и на это общение реагировала так же. Она была - слишком “большой” для этого мира. Слишком радостной. Или - слишком огорченной. Ее обратная связь с миром - была всегда какой-то осложненной. Возможно, она чем-то напоминала Марину Цветаеву. И, возможно, если бы она стала писать стихи, то ей стало бы легче (с другой стороны, - всем известно, как закончила Цветаева). Жить с ней, - когда Ольге стало четырнадцать, и все эти ее “сложные реакции” на мир пошли совсем в рост, - стало очень тяжело. Она то слишком много смеялась, то слишком много плакала. Зачастую даже больше смеялась. Но - как жить с таким человеком?   
Ее родителем было очень трудно, - не потому, что она “сидела” в телефоне и не потому, что она “загуляла”, - а потому, что она была вечным “эмоциональным землетрясением” рядом с тобой. Казалось, что Бог дал ей слишком много, тогда как другим дает слишком мало?   
Как жить с таким человеком, который все время просит твоего внимания, твоей реакции, чтобы ты что-то новое узнал, прочитал, оценил, проникся чем-то, восхитился природой, отрывком из книги или фильма, новой мыслью, что пришла ей в голову? Ты живешь своей жизнью, работаешь, - и вдруг тут дома на тебя обрушивается поток. Самое обидное, - что зачастую поток “позитивный”.   
Поначалу они только радовались, что у них такой необычный ребенок. Разве это - не счастье? Но потом - они быстро “выгорели”. Почему Бог все так устроил, дал им такое?   
И, в итоге, - родители испугались ее. Они стали отправлять ее на консультации к психологам. Те говорили, что это  такая “повышенная активность”, “амбивалентное состояние”, особенность организма, что со временем пройдет. Но - не проходило. И сама Ольга - реагировала на эти консультации так, что они, казалось, еще больше ее провоцировали, усиливали ее “амбивалентность”. Прошел год, ей уже было пятнадцать, - но она оставалась такой же, даже более ярко выраженной.   
Может, если бы она встретила и полюбила кого-то, - думали родители, - то это все бы “ушло” на этого человека и тогда им бы стало легче? “Отношения” у нее были, и тоже довольно яркие, но - ничего постоянного не было, так что “сбагрить” ее не получалось. Она и о своих парнях им рассказывала как об очередном своем переживании - счастья и потери.   
И они - сдались. Она была помещена в отделение неврозов их города Верейска. И это при том, что никакого диагноза у нее не было... Если ты не знаешь, что это за человек - отдай эту загадку психотерапевтам. Что такое человек - никому не понятно, и все занимаются отписками.   
За деньги, по связам, знакомствам - они уговорили дать ей диагноз “повышенная активность”. Да, из-за этой “повышенной активности” они чуть не умерли с ней. Из-за того, что она слишком сильно реагировала на жизнь, на людей, на природу, на книги, на себя. Из-за того, - что она слишком любила жизнь, из-за того, что она была - слишком широкой, слишком сильной, слишком высокой. И не “помещалась” - в их мозги, в их жизнь.   
Хотя она провела в отделении совсем немного, два месяца... Но - ей хватило. Она поняла, что мир - вот так реагирует на нее, на то, что она такая. Она насмотрелась на больных с кривыми лицами, наслушалась их криков, на врачей и медсестер. А еще - ей давали “тормозящие лекарства”.   
Родители быстро поняли, что они сделали ошибку. И однажды - просто взяли и забрали ее, послав подальше врачей. Они все обнимались, и целовались, вернувшись домой...   
Но было уже поздно. Она была - разрушена, напугана. Она не знала, что делать дальше. Они “сорвали” ее в момент роста, цветения, расцвета. Она уже не реагировала так же на все - как раньше. Она стала - такой же, как все. Почти не читала, “сидела” в телефоне, следила за свой красотой, а она стала очень красивой девушкой. И родителям не досаждала.   
Парадокс был в том, что когда она стала такой, - то им почему-то стало жутко от того, что они сделали. Словно, - у нее были крылья, и они их обрезали, они буквально так и чувствовали.   
В итоге, их брак - развалился под этой тяжестью. Они-то оба думали, отправляя ее в больницу - что они спасают свой брак, а вышло наоборот. Они развелись, мать осталась с ней одна - и никого у нее больше не было. Отец уехал в другой город, и там женился. Приезжал и звонил он редко, но Ольга чувствовала, что у него не все там получается, что он просто уехал подальше от всего того, что произошло.   
Что же? Ольга - во всем виновата? Она - так это чувствовала, и от этого еще сильнее становилась “как все”.   
Почему же она - пошла в психотерапевты? Да потому, что она чувствовала, что там, в том отделении неврозов, где она была всего два месяца, - там и осталась ее душа.   
Она хотела понять, - как найти ее снова. Хотя и думала, что - это невозможно. Что ее душа была - “под спудом”, под печатью реакции родителей  на нее. Она делала карьеру в этой сфере, “плела интриги”. А с другой стороны - хорошо и с интересом вела консультации, помогала людям, пусть это и не было никогда главным для нее в то время.   
Но бессознательно хотела именно этого, снова найти свою душу.   
• Этого я хотела, - сказала она в конце своего рассказа, - пусть и не знала, не понимала этого.   
И подумала: “И это мне дали - вы”.   
Они - плакали.   
Андрей понимающе моргал ей глазами.   
 
 
 
Что было дальше    
 
Декабрь и конец года - шел, мчался к своей развязке. Погода была отличной: снега было много, было не очень холодно, но и не очень тепло. Если бы были слишком тепло, то снег часто превращался бы в слякоть и все бы портилось. Но если бы было слишком холодно - например, стабильно за минус двадцать пять, то люди бы просто не выходили на улицу, сидели бы по домам и пили алкоголь, а наст снега превратился бы во что-то жесткое и некрасивое, слишком твёрдое, чтобы быть похожим на снег, так что и кидаться снежками и лепит из него бабу - было бы из-за холода невозможно. Днем - часто светило солнце.   
Так что люди в городе - и по всей стране - уже были “готовы” к наступающим праздникам. Их уже ждали, скоро будет западное Рождество.   
Ольга и ее семья - выходили на улицу, “в снег” - все чаще. С благодарностью, что им всем не холодно и не слишком тепло, что можно просто кидаться снежками и лепить бабу.   
Кстати, однажды после такого вот похода - который закончился небольшими обедом на кухне и небольшим сном после него - Кириллу и Наташе было так хорошо, что они, как только проснулись, взялись за руки, а потом, - разъяв, все-таки, свои объятия, - начали... рисовать. Конечно,  это было что-то простое, на нескольких листах А4 цветными карандашами. Как правило, нарисовал был двор и снег, и снежная баба, и вся их семья во дворе. Все это - схематично, как у детей, больше обозначения, чем фигуры, тем более что их - вместе с Ольгой - было ведь семь человек. И “нормальному”-то художнику такое не просто написать.   
Ольга была очень тронута и в ее глазах появились слезы. Вот он, какой у них здесь “прогресс”. Рядом с ней, но и вообще -  рядом с теми, кому они доверились. Психолог, который бы их - и ее, Ольгу, - не знал, стал бы еще смотреть, как все эти фигуры их семьи расположены, какого они размера и прочее, потому что это дало бы объяснения каким-то особенным отношениям Кирилла и Наташи - более индивидуально, ко всем своим близким. Ольга бы тоже обратила на это внимание, но намного меньше. Ей не нужно притворяться “незнающей”. В этом же секрет психологии (и любой науки?) - отвергать то, что ты чувствуешь, закрываться от “объекта”, от “предмета” - делая вид, что ты его не знаешь и не видел никогда, что у тебя нету опыта в отношении него. Биологи делают вид, что они никогда не знали и не чувствовали природу, историки, - что они когда не знали и не чувствовали своих предков, психологи, - гордясь этим особенно, - делают вид, что они не чувствовали душа человека и что они по схемам смогут ее понять.   
Так вот, Ольге не нужно было быть “чужой” по отношению к этим рисункам, не нужно было прилагать к ним свои схемы, которые она знала наизусть и которые она отбросила.   
Она просто - радовалась за этих детей, что они обрели - свою, особую, - любовь, а  здесь - обрели дом и семью. Психологи слишком много говорят, чтобы их слушали и платили им, и в этом их “словословии” - пропадает суть, хотя в их словах изначально и может быть что-то осмысленное.   
Из-за этого “словословия” они сами утрачивают радость. Так вот, Ольга, глядя на эти рисунки, была просто рада, до слез - по-женски, по-человечески.   
Еще Ольга обратила внимание на то, что среди этих рисунков был один - не связанный со снегом и близкими. Он изображал схематичную фигуру солнца - четыре больших лепестка. Все-таки, Кирилл и Наташа смогли передать, что это солнце - едва заметно, но - улыбалось. Оно “смотрело” на кого-то, - хотя никто больше не был изображен, - и “благословляло” людей своими лучами, хотя и лучи не были изображены, но “подразумевались”.   
Ольга тоже была очень рада этому рисунку, и тоже не собиралась его “анализировать”, и даже забыла объяснения и схемы в данном случае. И так все было понятно. Если учесть, что Кирилл пережил попытку суицида, и Наташа - изнасилование...    
Однажды - это были уже двадцатые числа декабря, - к ним пришёл Алексей Петрович. Про которого Ольга - всегда помнила-не помнила. Хорошо, что у нее этот день был выходной. А то - что бы вообще получилось? Но Ольга просто понимала, что то самое солнце на рисунке Кирилла и Наташи - и тот, кто стоит за этим солнцем, за его всегда открытой улыбкой, за его согревающими, несущими свет лучами, - что он все видит и знает.   
И вот, - после того, как они снова гуляли на улице и обедали, и коротко спали и уже все проснулись - они все и услышали звук в двери - открываемого ключа. Алексей Петрович - соскучился по ней, и не позвонил предварительно, он “хотел сделать сюрприз”. Эх, как они сейчас будут любить. Эх, как Бог его любит, что дает ему все. И работу, и деньги, и жену с ребенком, - и вот, эту Ольгу. Все - в изобилии, ведь он это заслужил.   
Ольга и Андрей были в ее комнате и просто посматривали друг на друга - счастливыми после прогулки лицами, им этого было достаточно. А вот Нина и  все остальные - с испугом смотрели на открывающуюся дверь и входящего в нее человека. Лет пятидесяти, полуседой, среднего роста, не толстый, но с растущим животом (он ходил в фитнес). В черных дорогих очках. С большим красивым портфелем. Человек - снимал в прихожей свое пальто и вешал его на вешалку... Кто эти люди? Что это за хрень такая? Ольга говорила, что у нее гостит подруга, но ведь уже много времени после этого прошло... Но это - совсем не подруга. Он - будучи психотерапевтом и “чиновником медицины” - сразу понял, кто они. Это - “психи”, больные.   
Какого хрена они здесь делают?   
Что Ольга здесь устроила? В его, в их квартире.   
Но вот, наконец, и она вышла, в своем белом халате, который так ей идет. Какая она - красивая и молодая. Даже сейчас он не может не улыбаться внутренне, когда видит ее и слышит ее голос.   
• Привет, Леша. 
• Привет.   
• Я сейчас все тебе расскажу.   
• Хорошо. 
• Ты голодный? 
Он кивнул. И они - прошли на кухню. Андрей и Нина остались в ее спальне, остальные - в другой комнате. Что он еще сразу заметил, войдя в квартиру - запах. Раньше здесь пахло - Ольгой и ее духами, здесь пахло - его любовницей, его счастливой жизнью, здесь пахло его Богом данным успехом. А сейчас - гречкой, которую по утрам варила Нина, пахло памперсами, которые иногда были необходимы для подростков, и которые им меняли Вера и Григорий, а иногда и сама Ольга.   
Теперь они сидели на кухне одни. Раньше в этой кухне для него была “романтика”. Он приезжал с работы, временами дарил ей цветы, они пили здесь вино, и - занимались сексом, иногда прямо тут. Как в фильмах или клипах. Вот она, - жизнь. Вот чем здесь пахло, - их любовью. И они оба это ценили. Или - ценил только он? Почему же Бог отнял у него счастье? Или можно еще побороться?   
Она - “закармливала” его котлетами и пюре. Он достал из холодильника коньяк и выпил. Ольга вместе с ним, - но так, для “формы”, лишь на дне стакана.   
• Это - твои? - спросил он. 
• Да.   
• Из того городка?   
• Да.   
• Треш... Так я и думал. Что ты делаешь, Ольга? Как ты можешь предавать нас?   
Она молчала.   
• Ты сама - такая же, как они. Эти твои неполноценные... И это еще мягкое название для них... Ты понимаешь, что я могу вообще вызвать полицию и они отправят их обратно... А тебя, - взять и выгнать, и поедешь обратно жить к своей маме - в Ледищиво (это был пригородный район их города). И все.   
• Понимаю.   
Они перешли с кухни в ее спальню. В его пьяном сознании - мелькнули лица незнакомых ему - Веры, Григория и других, которые слушали их из коридора. Их лица были напуганы.   
Из ее спальни успела выскочить Нина, но Андрей - из-за своего обычного “торможения”, и из-за того, что он тоже чувствовал испуг, - так там и остался. Он сидел на своем матрасе, который стоял у стены, и иногда поднимался с него и потом снова опускался... Когда Алексей Петрович и Ольга зашли - они сели на ее большой кровати, или иногда вставали от нее к окну. И продолжали “говорить”... то есть, говорил он, все тем же своим пьянеющим, “растущим децибелами” голосом. Бокал с коньяком он взял с собой и все время пил из него, так что иногда казалось, что это движение руки - было каким-то “самостоятельным механизмом”, “нервным тиком”.    
• Зачем ты все погубила? Из-за них? Ты свою карьеру погубила...   
И вот он начал рассказывать про Ольгу. Если она вчера говорила им всем - и Андрею тоже, и себе самой тоже - свою версию, то у него была своя.   
Он говорил о том, что он с первой минуты полюбил ее, понял ее душу. Очень начитана, с хорошим голосом, с желанием помочь людям - и сделать карьеру.   
• А ведь одно другому не мешает... И у меня тоже не мешает. Да мы могли - горы свернуть! Ты - звезда в нашем провинциальном мире, а я - мог бы помочь тебе продвинуться дальше. Ведь ты реально этого заслуживаешь, больше, чем другие, а не потому что... - он имел ввиду, не потому, что я к тебе неравнодушен, - мы могли бы основать фонд помощи для невротиков. И все - в конечном итоге, - для людей. Да, мы получили бы и сами много, но и им тоже бы досталось. Мы получили бы не только деньги, но и статус - людей, которые много делают в своей сфере, не все сводится к деньгам. Все взаимосвязано. А ты... а ты... Ничего ты не понимаешь.      
Он махнул рукой. Он еще выпил из бокала - в знак “траура” по своей версии Ольги. И своей счастливой жизни. 
• А самое главное, ты смешиваешь норму и безумие. Ты совершаешь преступление. И сама это знаешь. Никто и не относится сегодня к ним - как к нелюдям. Они - люди. Но - это не значит, что нужно вот так вот - пускать их домой.    
Наконец, он перестал пить. На полминуты замолчал. Потом обратил внимание на Андрея, сидевшего на своем матрасе. “Связал” какие-то причины и следствия, подумал. Андрей был сорокалетними, худым, с взъершенными волосами и остановившимся взглядом карих глаз.   
• Вот на него ты меня променяла?   
Андрей с напряжением в лице - смотрел на него. Поднялся и - задвигался как волчок на месте. 
• Сразу видно, что он даже сказать тебе ничего не может. А не то что - детей родить, как ты, наверное, мечтаешь.   
Ольга подумала о том, что Алексей Петрович видит ее Андрея по-своему, со стороны. И вдруг поняла, что когда он сказал свои слова, - то  и она сама тоже начала так на него смотреть. Она заплакала.   
• Ну и все, удачи тебе, Ольга.   
Но он - как “локомотив реальности” - не мог остановиться.   
• Я одно не понимаю - если ты так их любишь, зачем привозить их сюда? Поезжай к ним сама и живи уже там! В этой полной жопе!! Вот там - и полюбишь русский народ такой, бля...., какой он - на х... - есть!!! И нечего их сюда херачить, в город, в котором живут нормальные... бл... люди... Вам здесь не место. И это ты во всем виновата.   
Ольга даже не видя в этот момент Андрея, - почувствовала, как тот буквально затрясся. Обернувшись, она и правда это увидела... Его лицо - покраснело, на губах была пена. Все то, что было достигнуто ею и ими всеми за эти недели - все это было сброшено. Он снова был “дохлой рыбой”, убитой своей матерью.   
Алексей Петрович опять забасил: 
• Ой... я что-то не то сказал? Вот видишь, Ольга, какой он у тебя слабый.   
Ольга хотела убить его. Она бросилась к Андрею и стала трогать его бледное лицо  и тереть ему руки. Тем временем, за прикрытой дверью спальни - раздался какой-то шум, шуршание.   
• Что это? - спросил он.   
• Не знаю, - ответила Ольга, занятая “реанимацией” Андрея.   
Дверь открылась и вошли - Кирилл и Наташа. Но - на их лицах не было никакого гнева, и даже недовольства. Они улыбались.   
“Ну правда, “больные”, - подумал Алексей Петрович, - если этот Андрей еще как-то реагирует, - и это хорошо для меня, чтобы его уничтожить, - то они...”   
Они - протягивали ему лист А4, с чем-то нарисованным на нем. Подростки сделали это сейчас, сидя в коридоре и волнуясь.   
• Что это? А... рисунок.   
На рисунке была схематично изображена летящая птица, с большими крыльями и с улыбкой на лице.   
• Птица... Ну хорошо. Я сейчас не могу вспомнить, что означает “птица”. Но, в любом случае, что-то хорошее.   
И он - буквально на один миг - улыбнулся Кириллу и Наташе. Потому что невозможно было не улыбнуться этим детям, подросткам, “психам”, влюбленным друг в друга... Лист с рисунком он положил на тумбу, рядом с кроватью Ольги.   
• Помни обо всем, что я сказал.   
Затем - оделся, взял свой портфель и вышел. Он сел за руль и поехал по ночным улицам к себе домой - к жене и сыну.   
Он был пьян, но не очень, у него бывало и сильнее. Сейчас дело было даже не в алкоголе, а в волнении, и в том, что все еще продолжал говорить ей и всем им.   
Когда на одном повороте он превысил скорость и не рассчитал расстояние до обочины и то, что дорога - как всегда у нас зимой, была слишком скользкой, - он почему-то вспомнил эту улыбающуюся птицу на рисунке.   
А потом - его машина резко съехала с шоссе. “Полетел как птичка?” - подумал он в последний момент. 
Пострадал он значительно, - но не смертельно, и оказался в больнице. 
 
 
 
Ожидание Нового года    
 
В тот вечер Ольга, конечно, долго не могла успокоить Андрея и всех остальных. Она - как будто в ответ на ругательства Алексея Петровича, - тоже ругалась, про себя, матом. Блин, блин, ну что же он наделал? Как же мы теперь после него будем? Он все нам здесь разрушил.   
А что, собственно, разрушил?   
Их здесь гармонию, их особый сад, их дом, их семью. И - как то событие, которое ждала ее семья и, - как казалось россиянам, - вся вселенная - он разрушил у них, хотел отнять у них Новый год.   
Ольга поняла, что русские люди относятся к Новому году как чему-то совсем особенному. Как к некому ритуалу, который невозможно не совершить. Новый год - это наступление нового века, нового эона. Вселенское обновление, - отношений между людьми, между человеком и Богом. И чуть ли ни обновление всех “вещей” и - от камней и воды до растений и животных. В Новый год - сама вселенная покорно находится в ожидании чуда и новой жизни. За новогодней елкой и - дедом Морозом, - возможно, скрывается весь мир. Как поется в песне Летова: “в новогодней игрушке... вселенская большая любовь”.   
Здесь забавно все получилось - если думать, когда это возникло и почему, и можно сравнить - с Западом... Но - долго в это углубляться мы не будем.      
Сложилось так, что на Западе Рождество значимо - даже сегодня - больше, чем Новый год.   
А у нас - вроде как нет.   
На самом деле, у русских - все это сливается в “одно”, и начинается с Нового года.   
Потом - этот новогодний дух ожидания вселенского обновления продолжается в Рождестве Христовом. Затем - в “святках”, в Крещении, и наконец, - в старом Новом годе - как конце всех праздников. “Старый Новый год” - это что-то совсем русское и абсурдное. Вроде и новый год - но вроде уже и старый... Старый Новый год - это прощание с Новым годом и возвращение в “обычный режим”. До следующего цикла Нового года.   
Ясно, что во всем этом сыграла свою роль политика, государство, со своими интересами. И - компании со своими интересами.   
Но, как бы то ни было, сформировались некие мысли и чувства по поводу Нового года. Некий “культ”, который в целом почти все русские соблюдают. Они могут смеяться над этим, но все равно - верить.   
Когда Ольга была совсем юной, она, конечно, - нарочито этот культ отрицала, не смотрела телевизор в Новый год, и - что уж совсем нетерпимо! - не делала оливье... Тем более что дед Мороз даже безо всяких “психологий”, - конечно, - ассоциировался с Отцом, а Ольга именно отца винила в том, что ее посадили - пусть и ненадолго - в отделение неврозов... отец в это время уже и не жил с ними (а у скольких подростков по всей стране возникали аналогичные проблемы с отсутствующими отцами и, - как следствие,  - с дедом Морозом).   
Потом - после юности - ей было особо не до Нового года, она была занята карьерой. Однажды она, кстати, встретила Новый год с ним, с Алексеем Петровичем. Конечно, это было здесь, в этой квартире.   
И вот в этом году, - который уже почти заканчивался - Ольга знала - что Новый год у нее, у них  -  все равно будет. Несмотря на Алексея Петровича. Несмотря ни на что...   
Может быть, впервые в жизни - со времен ее детства. Когда папа еще от них не ушел, когда они с мамой обнимались и целовались. Когда сама Ольга - пусть она тогда и не осознавала, конечно, - как раз начинала расцветать как личность - со всей своей чувствительностью и шириной. И - никто ее не боялся в таком виде, не реагировал, не запирал, наоборот, - были рады ей и ее дару... И она сама - не боялась себя, не было “стены внутри”. Не подозревая, чем все закончится. Не подозревая, что сама их семья потом распадется - из-за слишком одаренной Ольги.   
Вот к этим временам - восходит ее ощущение Нового года в ее детстве. И вот, что после того, как она была у них в городке в отделении неврозов и после их приезда сюда - она поняла, что Новый год у нее в жизни - возвращается.   
Она - подарит его им, своей новой семье, потому что именно они его больше всего заслужили.   
Что бы там дальше ни было. Как бы там все дальше не сложилось, у нее и у них. Но - этот Новый год они проведут вместе.   
Уже начиная с двадцатых чисел, по телевизору все чаще говорилось о Новом годе. Политика - “уходила” на второй план, с ее вечными разговорами о борьбе с Западом, о возможной ядерной войне. И это уже казалось новогодним чудом. Компании проводили новогодние и рождественские акции, рекламу.   
По телевизору - новогодние и рождественские фильмы. Ольга - смотря их вместе со своими, думала о том, что западные, - конечно, сделаны сильнее, душевнее, а наши - не считая советских, - только подражают, с разной степенью успеха. И это при том, что наши политики только и делают, что ругают Запад... Но, как бы то ни было, воспринималось все так: мы, русские, - смотрим западные фильмы о Рождестве - часто очень красивые, плачем. Но “переносим” это все на Новый год и “стоящее” за ним Рождество.   
Почему у нас так развился этот культ Нового года? - снова задавалась вопросом Ольга... Потому что русским не хватает единства. Если на Западе это единство было связано с христианством, что и показывалось в их фильмах (пусть они сейчас от этого христианского единства и отказывались, “боролись” с ним), то для нас Рождество - это праздник не для всех: есть пенсионерки, воспитанные в советское время, и еще - мусульмане.   
И вот, каждый Новый год - вся эта “энергия национального единства” “прокатывалась” по стране, обновлялась, находила себе русло.   
Все смотрели советские фильмы: “Иронию судьбы”, и “Обыкновенное чудо”. Ольга, кстати, в детстве  больше любила “Чудо” - потому что этот фильм был не “массовым”.   
Сейчас, со своими близкими - она тоже их смотрела, и пыталась им все объяснять, она вообще в это время постоянно им что-то рассказывает, иногда читает. Литература до них доходит с трудом. Но они - каждый раз благодарно ее слушают. С фильмами, конечно, - проще. Их образы, “саундтрэк”, фразы героев - вызывали большой интерес. И то, что раньше “доставало” Ольгу в Новом году - повтор по всем каналам одного и того же - в этот раз, наоборот, сыграло свою позитивную роль. “Новогодние фильмы” - все больше ими понимались, находили отклик. Особенно у пострадавшего от Алексея Петровича Андрея. Он чувствовал, что Ольга через эти фильмы хочет что-то до них - и до него - донести. И понимал ее, улыбался. И она чувствовала, что “наезд” Алексея Петровича - сглаживается из их душ.   
Опять и опять смотря фильмы вместе с ними, Ольга думала. 
Забавно, что в “Иронии судьбы” - еще нет “новогоднего культа”. Он сам - стал “предметом  культа”. А вот во всех современных российских фильмах - “Ирония судьбы-продолжение”, “Елки”, “Елки-2” и прочее, - созданных в подражание и западным рождественским (в большей степени), и советским “новогодним”, - уже очень четко прописываются “положения” культа Нового года, которые, - в конечном итоге, - “упирались” в западные представления о Рождестве, - а, в дальнем прицеле, и в наши русские дореволюционные  представления о том же Рождестве (вот так все в истории запутано).   
Новый год - это особое время. Это время чудес. Ты должен в это верить. Во всех фильмах, человек, который слишком погружен в суету и перестал верить в чудо - всегда негативный герой, он всегда проигрывает. Девушка, которая верит в возможность чуда - обретает любимого человека и теряет того, кто оказался не готов к чуду, не верит в него. Об этом - фильм “Ирония судьбы”. 
Без числа были фильмы о том, что некий вдовец - с детьми, в возрасте, но не старый,  красивый - уже давно не верит в чудо, в новую любовь, уже отчаялся - но ему-то можно, ему такое прощается. И еще - он обязательно богат. Затем он встречает молодую красивую девушку - и они влюбляются друг в друга. “Это, - думала Ольга, - уже такая “матрица”...” Западные фильмы с подобными сюжетами были очень сильными и их было много. А российские на такую тему, - как правило, были совсем уж слабыми, подражательными,  “шлейфовыми”.   
На Западе, - несмотря на все их перемены в отношении к Рождеству и к возможности чуда, - каждое поколение “обновляло” эти фильмы. Там наверняка есть очень жесткая конкуренция на роль молодой девушки и чуть меньше - на роль вдовца.    
И сама Ольга, - смотря эти фильмы, - плакала. Ты знаешь, что это чтото совсем предсказуемое,  и все равно... Любуешься на красивого вдовца и на красивую девушку. Ты как будто сама “помогаешь” фильму, он может быть слабее, чем тебе хочется. Но это ведь - Новый год и Рождество. И  ты - прощаешь ему “тупость”, он и создавался для такой цели. 
А разве - думала дальше Ольга, выпивая немного коньяка и садясь на свою кровать, после просмотра очередного такого фильма вечером, - а разве она сама не хотела с “Алексеем Петровичем” - вот такого же? Эти фильмы на нее повлияли, как и на всех. Но ведь там-то по-другому: там вдовец, и все происходит само собой, по воле Божией. А сколько в мире девушек, которые хотят это все нарушить, хотят играть роль Бога. И она сама - тоже. По сути, они оба делали вид, что они как в фильме: он типа вдовец, а она типа невинная девушка. Ждали, когда Бог заберет его жену? Я ждала больше, он - слабее, или вообще - только для виду. Я использовала его, он использовал меня и мои мечты. Теперь все это обрушилось.   
И с чем ты, Ольга, осталась встречать Новый год? А ведь Новый год - это, опять-таки, очень важно. Все русские суеверно говорят: “как Новый год встретишь, так его и проведешь”, и еще - “с кем Новый год встретишь”... 
Вот они - шесть человек в ее квартире. Некрасивых, - и даже не имеющих возможности сделать себе что-то с лицом, как делают женщины и мужчины среднего возраста - крема, ухода или вообще “пластику” - “набрасывая” на себя некую маску. Закрытых, молчаливых или повторяющих какие-то скупые слова - как некие “коды” своей жизни и своей ограниченной коммуникации с миром. Неполноценных? Нецельных? Разбитых? Нелепо выглядящих в своей одежде, с неловкими движениям, взглядами...   
И ухаживать за ними, - пусть они и немного ели, - было не так уж и легко, хотя Нина ей помогала. Можно было в будущем нанять няню.   
Ольга, постепенно отходя сон, мысленно смотрит на них.    
“Вот кого мне Бог послал.   
А меня - послал им.   
Они - вместо “телевизионной картинки”, и всех тех фантазий, что она порождала.   
Я все равно - люблю их.   
Андрей - совсем не похож на богатого вдовца из рождественского фильма. На него больше похож “Алексей Петрович”.   
Но он, - как выяснилось, -  совсем не верит в новогоднее чудо.   
А Андрей верит.   
И я, - как выяснилось, - тоже.   
Андрей сейчас спит на своем матрасе, рядом.   
Он не храпит, а буквально сопит.   
И знает, что однажды перестанет быть мертвой рыбой, и станет живой, ему это снится.   
Ожидание Нового года... Покупка еды для оливье, подарков, звонки, сообщения.   
Оно всегда - сильнее, чем сам Новый год и чем все те дни, которые идут, начиная с первого января, и дальше?   
Такая мысль - тоже часть “культа”.   
Но, может и правда - однажды и сам год будет таким же, как и его ожидание,  с лихвой его “перекроет”.   
Придет новый век”. 
 
 
 
 
 
 
Алексей Петрович в больнице 
 
И вдруг - “разрывая” это предновогоднее ожидание (или, наоборот, бессознательно чувствуя, что так вот все и бывает под Новый год, и потом про такое и снимают фильмы, чтобы их смотреть), - Ольга узнает от коллег, что Алексей Петрович - в больнице. Да ну? С переломами - да ну? Одной ноги, руки и позвоночника... да ну? 
А потом она быстро понимает, и уточнив, узнает это точно, что он оказался в таком состоянии - после нее, Ольги. После них.   
Ольга достала коньяк и выпила. Это был тот самый коньяк, который пил и он, злясь на них, и на весь мир.   
Блин... это она виновата. Это они все здесь виноваты.   
Разве он - купивший эту квартиру для нее, гордившийся тем, что вот, такого успеха он в своей жизни достиг, что может позволить себе такое, значит, - Бог его любит. Разве он не имел право возмущаться?   
И что она теперь должна делать? Она ведь даже сказать им не может, они это не переживут. Они его живым и здоровым еле пережили, а  уж при смерти...   
Андрей чувствовал, что с Ольгой что-то творится. И сочувственно кивал головой. “Да он даже - сказать тебе ничего не может, чтобы разобраться, и хотя бы успокоить тебя,” - подумал кто-то внутри Ольги.   
Она собралась, и поехала в эту больницу. По сути, она и должна была там побывать - ведь она первый заместитель Алексея Петровича, а ведь праздники еще не начались, было двадцать четвертое, - канун западного Рождества. Ехала она в машине вместе с другим “замом”, своего водителя она вызвать не догадалась.  Это был мужчина лет пятидесяти, который скупо сообщал новые подробности о том, что произошло. Ольга машинально подумала, что вот, еще один интересный момент в нашем “новогоднем культе”, - это то, что западное Рождество тоже, по сути, входит как его часть. Хотя ее душа в этот момент была занята другим, но вот мысли - шли об этом. И правда, даже юмористы это высмеивали. Сколько же у нас праздников... Кроме Нового года  и Рождества - еще и старый Новый год, и западное Рождество. Все это идет какими-то волнами: от Запада, от нашего прошлого, и мы - не сопротивляемся. Еще если западное Рождество совпадает с нашим, то это тоже вызывает наш интерес, и смутное чувство будущей великой гармонии... когда у всех людей на земле будет один праздник. И разве мы, русские, за свою историю, - не заслужили этого большого количества праздников?  Всегда с привкусом будущего великого праздника, нового века.   
Об этом думало ее сознание, а душа - “пряталась” в эти мысли. Больница была, скажем так,  государственной, но очень хорошей, в нее клали руководящих региональных работников. Они все ее знали: новое здание, комфортные коридоры, одиночные палаты, на каждом шагу - кулеры и стаканы.   
Но Ольга обо всем этом не думала. Зачем она сюда приехала? Прежде всего, по должности. Но это было не главное. В конце концов, - подумали все его замы, - время почти новогоднее, рождественское. Вот блин, нашел время, когда “умирать”, или быть при смерти. Так что - “отметившись” один раз, можно было уехать, или даже и одного раза не приезжать, всегда можно было чем-то  “отговориться” и никто бы не осудил. Главное для нее было в другом. Она все поверить не могла, - что это произошло. Был Алексей Петрович - успешный, умный, знающий специалист, веселый, любящий пошутить, и вдруг - он стал каким-то “ломом”? Они его, правда, с этим “замом” еще не видели, шли по коридору больницы, спрашивали, узнавали, шли дальше. Вот так, все под Богом ходим. И только Ольга знала - почему это все с ним произошло. Ее сердце ухало, руки дрожали. И все, кто смотрел на нее - знали, кем она ему приходится. Ну ясно, - что переживает. Все ведь в ее карьере зависит от него. И что теперь? Хотя они понимали, что она и правда была способным талантливым психотерапевтом...         
Наконец, они дошли. Вот его палата. В коридоре - еще одна женщина, лет пятидесяти, - тоже его “зам”. Итак, они все были в сборе. Тут же - сидели его жена и сын-подросток. Жена искренне плакала. Сын смущался всех этих взрослых, краснел, вырванный из “телефона”, который он теперь не мог достать и смотреть, - он явно злился на отца, что вот, с ним такое произошло и нарушился ход его жизни. По сути, то же самое испытывала и жена, - но она понимала, что должна плакать, так показывают в фильмах и пишут в книгах. Он чуть ли ни при смерти, а они все - и врачи, и сестры, и, главное, его коллеги по работе, - все видят. Они должны  видеть, что все у них в семье хорошо, и жена у него не такая уж и старая, и не такая уж и некрасивая, и сын, все у него есть, все на месте. Она плакала искренне, от испуга за себя и свою жизнь, и от желания показать, что все у них на месте. В конечном итоге, она и себе хотела это доказать. И - Богу тоже. Что же - она зря жила, что ли, если у нее нету слез в такой ситуации?   
Ольга здоровалась с “замом”-женщиной, и - с женой и сыном Алексея Петровича. Они виделись, - но очень редко. Знала ли жена о том, что Ольга... Знала и не знала. Ей никто этого не говорил, никаких слухов до нее не доходило. Но вот, у ее мужа было три заместителя: один мужчина - тот, что приехал сейчас с Ольгой, второй - та самая женщина шестидесяти лет, что была уже здесь, в больнице, и третий - Ольга. Они сейчас глядели друг другу в глаза. Жена подумала: “ничего вкус у моего Алексея”. А Ольга: “хорошая, красивая семья у него”.   
Здесь же, на столике, стояли пластмассовые бокальчики и все тот же коньяк, который Ольга уже сегодня немного пила, и который почти убил его. Пили все, - и жена тоже. Ее звали Елена. “Замы” потихоньку начинали спорить о том, что делать в этой ситуации, какие нужно проводить решения, приказы, утверждения из министерства. “Исполняющей обязанности”, - по регламенту, - стала тот “зам”, что была женщиной пятидесяти лет, она была худой, с жестким “административными” лицом. И она уже шепотом - начинала о чем-то спорить со вторым “замом”, так начинался “дележ” власти. Оба они при этом смотрели на Ольгу и про себя усмехались: ну, а что с тобой-то будет? Любовница? Возможно, она вообще потеряет свой пост, ведь врачом она была перспективным, но - чиновником бестолковым, это был просто к просто его каприз и ее амбиции.   
Наконец, Ольга зашла в палату. Все чисто, комфортно, “на уровне”. Пахнет медикаментами. Алексей Петрович, – вернее, то, что называлось раньше “Алексеем Петровичем”, – лежал на большой кровати, одна нога была в бинтах и перевязана, бинты были и под позвоночником, что доставляло ему, наверное, главную боль. Рядом стоял экран с “пикающими данными”. Все как в фильмах показывают. Сердце у Ольги снова заухало... хорошо, что она выпила. Лицо Алексея Петровича – было поцарапанным, глаза закрыты. Ольге перед этим сказали, что он то теряет сознание, то снова в него приходит.   
Неужели, неужели, - это все она сделала? Она – со своими «пациентами» - к этому привела? 
Что она здесь видела? Обломки своей жизни. Вот почему ей в это не верилось.   
Все уже необратимо.   
У Бога – все необратимо, у времени все необратимо.   
Вот, она целовала эти руки, ноги, это лицо, глаза, тот «орган», - который был уже потерян. Все это могло быть путем в другую жизнь. Как он и сказал ей тогда, в тот вечер.   
И что?   
Куда ты сейчас пойдешь?   
К людям, которые и в туалет-то сходить по-настоящему не могут, и занимают его постоянно. К этому Андрею, который и двух слов связать не может и всю жизнь так и будет считать себя мертвой рыбой.   
Вот – с ними ты будешь встречать Новый год. 
Да что этот Новый год, что из него все сделали, кому он нужен.   
А так – бы спокойно встречала с ним, убежавшим от жены на пару часов.   
И – со своими мечтами и амбициями.   
Здесь лежит – не Алексей Петрович, а Ольга – в ее прошлой жизни. Но – изменить ничего нельзя.   
А все потому, что она слишком хорошо помнит клятву Гиппократа, - о том, что нужно помогать всем больным. Остальные врачи могли как-то балансировать эту клятву – и реальную жизнь, а она не смогла. Гребаная античность...   
И вдруг, она услышала, как Алексей Петрович очнулся. На его лице пробудилось сознание, брови зашевелились.   
Он застонал, посмотрел на нее, та была в этот момент одна в палате, сестры ненадолго вышли. 
- Ольга? Ольга?   
А потом – у него резко закрылись глаза. И экран рядом с ним перестал подавать сигналы. Как будто – это экрана зависело, умрет он или нет, экран заведовал жизнью и смертью.   
Это что? 
Это что? 
Это она? 
Ольга смотрела на экран, на лицо Алексея Петровича, потом снова на экран и снова на лицо. Да, это было лицо – покойника. Ольга проходила практику в морге, так что ей все было понятно, и в целом – смерть не была для нее шоком. И все-таки. Одно дело смерть как часть практики, – вот забавное выражение, - одно дело смерть, «упакованная» в цифрах статистики, в перчатки, в слова – “летальный исход” (это выражение имеет явно “замещающий” характер).   
И другое дело – смерть человека, который стал ей родным. Кто у нее был до него? Когда она стала в юности «такой, как все», то она и красоту свою научилась “использовать”, пусть и не так искусно, как другие. Смотрелась в зеркало, улыбалась... В институте у нее было две любви: на втором курсе и на последнем. На втором она потеряла девственность, перестала быть цельной... Это было грубо, но она старалась получить удовольствие. На последнем – были еще и чувства к этому человеку. Но, на самом деле, никто не мог сравниться с Алексеем Петровичем. Правда, Андрей был не в счет. Он – “выпадал” из системы сравнения, да и появился он в ее жизни буквально недавно.   
А так, какой – по сравнению с теми, институтскими – он был мужчина, и старше тебя, и мудрый, и веселый, и в сексе он был лучше, с большим опытом (а еще  – вот надо же, - он твой начальник).    
А сейчас – от него осталось вот это.   
Мертвая тишина.   
Каменеющее, пергаментное лицо.   
И от нее тоже останется?   
Ольга была уверена, что Алексей Петрович как будто улыбался, и хотел забрать ее с собой.   
Отомстить ей за то, что она – нарушила его план жизни.   
Дверь открылась, в палату вбежали сестры, врач, “замы”, жена Елена и сын.   
Ольга отступила чуть в сторону.   
Елена бросилась к Алексею Петровичу, и зарыдала.   
Из-за страха перед смертью, за себя и сына. Все, кончилась их жизнь семьи чиновника. И - одновременно она плакала по своей “роли”. Вот, для такого она и жила на вторых ролях, молодилась, делала пластические операции. Теперь будет еще и сына “морально утешать” в “горе”, помогать пережить “потерю”, наконец-то, будет какой-то смысл в жизни.   
“Вот так он умер, – подумала Ольга, -   
Последнее его слово было – мое имя... 
И все”.   
Но ей было совсем не хорошо от этого.   
Ничего “романтического” в этом не было.   
Ото всех этих переживаний - от духоты помещения, наполненного запахом медикаментов, от коньяка, от криков в палате, - она на миг потеряла сознание. Последняя мысль была:  хорошо, что она нащупала рукой сиденье и села в него, а не упала на пол.   
 
 
Свидетели смерти   
 
И хотя сознание к ней быстро вернулось, следующие два дня у нее прошли - в полу-сознании, в некоей темноте. Ее вернули в себя, слегка ударив по щекам, - Елена и коллеги по работе. Все испугались за нее, подумали - блин, Алексея Петровича потеряли, сейчас и ее потеряем? Коллеги знали, что она “вроде как” любила их начальника... Значит, понятно, почему она так переживает. Поняла это и Елена, ставшая в этот день вдовой... Вдова. Вдова. Как, все-таки, красиво звучит... (“Вдова Клико” там вроде было шампанское?) Но все это придет к ней позднее. Походы к дорогому психологу - и разговоры о “потере” (в России только состоятельные люди могу позволить себе психолога, могут позволить себе “страдать”). Но сейчас она и правда чувствовала себя вдовой, сейчас она и правда чувствовала потерю, шок. Сейчас она, - несмотря на все свои роли, - плакала искренне. Почему Бог вот такое с ними сделал? Да, Алексей не был идеальным мужем и отцом... Но все люди - неидеальны, грешники. И вот эта Ольга, - что упала в обморок, - скорее всего, и была его “грехом”, это даже очевидно. И только ее, Елены, самообман и то, что Алексей Петрович постоянно задаривал ее, а иногда даже спал с ней, до последнего времени, - все это пускало ей пыль в глаза. “Я сам обманываться рад” - вот она, судьба женщин в России.   
Сейчас - обманываться сложнее. Но пройдет время, и ты, все-таки, привыкнешь его смерти. Потому что смерть сделает его совсем далеким. Чужим. И более любимым. Идеальным. Ведь он уже не может жить и ошибаться. 
Ты умер, и тебя можно выдумать. Давно умер Высоцкий, но его выдумывают до сих пор, и, возможно, в будущем выдумают еще больше, еще “богаче”, еще разнообразнее. Погиб Цой и его тоже стали выдумывать. Чем страшнее, трагичнее он погиб, - тем богаче фантазия.  Умер, - правда, не так “пафосно”, как Цой, - Летов и его тоже стали выдумывать, пусть и меньше. В этом  смысле Ницше говорил, что люди - большие художники.   
И все это, как правило, делали девушки и женщины. В отношении умирающих мужей, сыновей, которых “косило” алкоголем и наркотиками, или просто “усталостью” от жизни в нашей “действительности”. А в последние годы - еще и от войны. Как говорила пациентка Ольги, сошедшая с ума от одиночества Вера: Россия - это женское царство. А еще - царство вдов, которые пьют, воспитывают своих детей, кричат на них... И - выдумывают жизни своих умерших, “сколовшихся”, пропавших мужей. Вся Россия - это “банк” женских слез и фантазий, самых разных, разного качества и уровня.   
Одно дело - ты скучаешь  по мужу, - выпивая дорогой коньяк и уехав на Бали. Другое дело, - ты скучаешь по нему в хрущевке, выпивая водку и отправляя своего непослушного ребенка-подростка в школу.   
И, все-таки, - событие смерти вначале всех равняет.   
И вот это событие с ними произошло. 
Алексей Петрович - только что дышал, и вот - перестал дышать.   
Вся его жизнь словно собралась в это его “тело” - нелепое, некрасивое собрание органов, забинтованных, поцарапанных при аварии.   
Никто не верил, - что он умер. А он сам, казалось, был рад этому избавлению от лжи, и как будто на его губах была улыбка. 
Ольга вернулась в сознание, но лучше бы не возвращалась. Рядом - стояли его близкие и ее коллеги, спрашивали.   
Потому что она знала одно, - он умер, и это произошло по ее вине. По их вине - ее и ее пациентов. Никто этого не знал, кроме нее. Она одна тащила этот груз. Все думали, что она просто вот так убивается по нему, потому что любила его. “А на самом деле, - думала Ольга, - это она туда его отправила”.   
Эти два дня - прошли в полутьме...   
Ольга долго сидела с ними в больнице. Они все были в коридоре, как правило, сидели, за окном - уже темнело. Ее утешали и спрашивали, как она себя чувствует, не вызвать ли здешнего - из больницы - врача. Она - мотала головой. Всем было просто нужно было куда-то деть свой шок от его смерти. Все боялись, помня о его мертвом теле, боялись, - что они и сами станут такими же.   
Снова пили, - уже не чокаясь, “за упокой”. Что тоже - было чем-то новым. Женщина, которая стала его исполняющим обязанности, - уже не временно, а постоянно, - поднялась и сказала:   
• Мы потеряли очень ценного работника. И еще - любящего мужа и отца (она подумала: “надо и потом так же говорить - на поминках”).   
И вот оттого, что она так сказала, все уже окончательно поняли, что он умер, словно это она - худая женщина с холодным голосом - во всем и виновата.   
Елена заревела уже совсем по-настоящему, не по роли - как было до этого и как будет, наверное, - через неделю после. И даже его сын-подросток - тоже заплакал, и он-то уж точно не по роли. Вот - рядом дверь палаты, где тело Алексея Петровича на кровати - и они здесь, в коридоре. И они никуда не могут уйти от этого (но только “зам” мужчина - убежал, и оставил их, не выдержал).      
Смерть вдруг пришла. Смерть их всех вырвала. Смерть создала пространство, в котором они... чувствовали что-то совсем непонятное. Смерть сделала их всех настоящими - на одно мгновение. И еще, - как это ни странно, - едиными на одно мгновение. Они были одним телом боли, братством смерти. И то, что они говорили, они говорили в этом единстве и в этом пространстве смерти, хотя со стороны могло показаться, что это просто обычные в этой ситуации слова.   
• Он все равно меня любил, - сказала Елена, - и я его все равно любила. 
• Да, конечно, - ответила Ольга.   
• И меня он все равно любил, - сказал его сын-подросток, - и я его.   
Хотя он всегда говорил, что ненавидит родителей, и особенно папу. Потом он будет говорить себе, - что ничего этого не было в этот день, что он не произносил таких слов.   
Ольга сказала им обоим:   
• Держитесь, мы все с вами. Поможем вам...   
И она, - находясь в “едином теле боли”, - продиктовала Елене свой телефон. Ольге и самой было легче вот так переносить эту смерть.   
Елена записала, назвав ее - “Ольга - коллега мужа по работе”, не осознавая, что нету уже ни мужа, ни его работы. От мужа - остались обломки. От мужа осталась смерть. И от всех нас останется? От нее? И даже - потом с годами - от их сына-подростка? Люди рождаются, рожают других и умирают. Рождаются, рождают других, и умирают. Мы все в этой кровавой игре, и не можем из нее выйти. Кто нас сюда, в нее посадил. Он, Бог? Зачем? Зачем? Зачем? 
Она вытирала слезы, которые размывали косметику, пила коньяк, смотрела на них на всех - свидетелей смерти. Человека, который был ее мужем.   
Видела Ольгу в слезах... в ее голове еще недолго сохранялись - на автомате - цифры ее телефона (потом они исчезли за ненадобностью). А ведь на этот телефон, на эти цифры, - думала она, - он ей звонил, писал сообщения, поздравлял с праздниками. Писал, - что она сексуальная и благодарил за ночь. А она ведь и правда, - сексуальная. Кто знает, может быть, он и тот день аварии, - провел с ней и ехал настолько довольный, что разбился от волнения? Может, надо посмотреть в его телефон... Но все это - в будущем. Когда она будет по-женски эмоционально и “бескомпромиссно” “творить”, создавать свою версию его смерти, и постоянно ее пересказывать. А сейчас - они все были в этом событии смерти, в братстве смерти, все были повязаны ее тайной - холодеющим телом Алексея в его палате.   
Они не были - Еленой и его сыном, Ольгой и “замами”, - а другими существами.   
Они смотрели друг на друга, - обмениваясь мыслями, скупыми, зачастую формальными словами, алкоголь действовал на них все сильнее. Кто-то даже смеялся каким-то шуткам.    
Они почувствовали: как кто-то сильный и нежный обнимает их. Это был он. Так он отвечал - на их боль. На их вопросы. Они заплакали. Но это были слезы не шока и ужаса, а грусти, светлой печали.   
И тело Алекс Петровича - тоже это почуяло.   
Ведь первые минуты после его смерти они все испытывали - распад. Им казалось, что распадается, - распинается - вся вселенная, каждый атом и молекула. Эта пропасть - у всех была под ногами, и они в нее неслись. И думали: ну, скорее бы уже тогда кончилось. Конец - значит, конец... уж лучше это, чем ощущение распавшийся вселенной.   
Но потом: из разговоров и алкоголя, из шуток, из прикосновений - даже формальных,  - которые просто символизировали, что они живы...   
Они, наконец, увидели что-то совсем другое. И это другое, этот другой - никуда не уйдет. Он - здесь. Рядом. Смерть Алексея Петровича - открыла им какую-то возможность противоположного мира, потом она закрылась, но - в их душах остался след, осталась нить.      
Ольга уже не думала о том, что она виновата в его смерти.   
Она вообще не думала. Она - так же, как и все, - “плыла”  в потоке светлой, вечной печали.   
В потоке - любви.   
 
 
 
Похороны в снегу 
 
Тем не менее, “братство смерти”, тесный круг ее свидетелей - распался, пусть и был неким опытом. Он был чем-то общим, коллективным, а далее - жизнь все равно все “вернула” в “гнезда индивидуальных сознаний”.   
И снова - в голове Ольги возникла мысль о том, что она - и ее пациенты во всем виноваты, ее  слишком широкая душа виновата. Опять - как в детстве, когда она пугала этим родителей и сверстников, пока не испугалась и сама. Тогда - Алексей Петрович - это как бы отец, ругающий ее за то, что она “плохая девочка”. Но эти мысли - не были неким сознательным ответом, а “проваливались” в полу-алкогольном блуждании ее души.   
Что-то в ее душе постоянно говорило: пока ты испытываешь вину перед Алексеем Петровичем - ты живешь. Засыпаешь? Ты виновата. Просыпаешься? Ты виновата. Ты виновата, - значит, ты существуешь. Так мы связаны с самой тканью существования. Выходит, те самые “индивидуальности”, - на которые они “распались” после опыта смерти, - немыслимы без такой вот “смазки”. Это их искаженная перспектива, то, чем они “входят в реальность”. Или, все-таки, - все эти условия могут меняться... во что-то более высокое.    
В ту ночь Ольга к себе в квартиру не пошла. Потому что не знала, как ей там быть. Как она будет жить там с этим грузом. Она ведь даже не сможет сказать о его смерти, поделиться. И вот - уже и перед ними у нее было чувство вины, но оно - было более глубоким и чистым, чем перед Алексеем Петровичем. Иногда - чувство вины перерастает в любовь. 
Она им звонила, и все просила, чтобы Нина, Григорий и Вера -  все там контролировали. Те слышали ее пьяный голос - и тревожились за нее. Они понимали, что с ей что-то происходит. Андрей - тоже краем уха, из-за двери, слышал их разговоры, о чем-то догадывался, но все же - не подходил, и Нина не звала его, и Ольга - тоже, чтобы он не волновался. Хотя он все равно нервничал.   
Ольга говорила им, что скоро придет. Это чем-то было похоже на поведение пьяного отца семейства, который вот - где-то пропал. Наверное, - в России много таких семей с “гуляющими” матерями... особенно под Новый год.   
Но Ольге было не до статистики.   
Она все пила, - уже не в компании с теми, со “свидетелями”, а сама. Заходила в бары, в кафе. Часто встречала там знакомых, ведь город-то маленький... Они озабочено спрашивали у нее, что случилось, она говорила, что у нее “близкий человек умер”. Ни разу не сказала, что умер ее начальник. Все хотели пожалеть эту красивую плачущую молодую женщину, хотели обнять ее. Мужчины пытались с ней познакомиться. Она - темнела лицом и молчала, мотала красивой головой. И - на нетвердых ногах - шла в другое место. Конечно, была в этом и некая рисовка:  вот она, красивая и печальная, пьет, как в фильмах и клипах, полюбуйтесь на меня, люди, пожалейте меня... И, все же, - в глубине это была просто потребность - быть с людьми, быть с живыми, и - быть живой, дышать.    
Вот так этот день его смерти вошел в ее жизнь - было пасмурно, но не сильно, вокруг был - снег, сугробы, метель, минус пять. Все ходили и радовались наступающему Новому году. Кроме того, на дворе было двадцать пятое число, западное Рождество. Дети громко смеялись, играли в снежки, делали снежные бабы, - и взрослые тоже позволяли себе улыбаться, отцы - уже начали выпивать (а кто-то это делал с первых чисел декабря). И она - тоже вроде была в этой “обойме”, как могло показаться со стороны, - на нетвердых ногах и с улыбкой, которая у нее возникала в ответ на радость детей, на метель.   
Иногда в этот день ей звонила жена Алексея Петровича Елена. Теперь уже - вдова, и ей и самой это слово было в новинку.   
Она тоже выпивала, и вот так они - говорили. Ольга сидела в баре, или шла по улице. Она помнила, что сама дала ей свой номер. Тот самый - на который звонил Алексей Петрович. Они теперь - были “сестры”? Да вся Россия была полна таких “сестер”.   
• Ну как ты? - спрашивала Ольга, стараясь, чтобы голос у нее был пободрее.   
• Ничего... А как ты? 
• Тоже ничего.   
Елена рассказывала, как все переживает ее сын, или, - что они готовят в плане похорон. Человек умирает, и его нужно хоронить. Человек умирает - и ему как бы все равно, что  у вас здесь сегодня западное Рождество, что скоро Новый год, что у вас здесь - снег такой красивый, метель, дети и сугробы, и что земля промерзлая. Человек умирает и его все равно надо положить в эту землю. А самое странное, что этот человек - он, Алексей Петрович. Так же однажды умрет и она, Ольга, и она, Елена. Вот что они все примерно думали.   
Елена решила, что раз такая ситуация, то похороны будут не через три дня, а уже на второй день после его смерти. Она, правда, мучилась, не нарушит ли это традиций и не “обидит” ли Алексея? И это при том, что она была почти уверена, что он любил эту Ольгу. Священник успокоил ее насчет традиций: мол, всякое бывает, так сделать можно.   
Еще и неизвестно, кто кого больше поддерживал. Иногда сама Ольга начинала плакать во время их разговора, и тогда - ее успокаивала Елена. Потому что, кем бы они в обычной жизни друг другу ни были, но они были прежде всего, - “свидетелями” его смерти, это было записано у них в “подкорке”, и никогда не забудется.   
Вот так проходил этот день. Ночевать она пошла к одной подруге. Позвонила снова домой, и еще раз спросила, все ли там хорошо. “Все хорошо, - ответила Нина, - доча, когда ты придешь?” - “завтра...”   
Ее подругу звали Вика, они дружили с института. Она жила с молодым человеком - гражданским мужем.   
Они знали Ольгу как “перспективного профессионала”, нацеленного на карьеру. Сама Вика - не связала свою жизнь с “психологией”, сидела дома, у нее зарабатывал муж, а она была беременна на раннем сроке.   
Ольга совсем расслабилась... Не могла заснуть, и будила еще и их. Часа в два ночи они о чем-то говорили все трое, иногда смеялись, “ржали”, а она еще и плакала.   
Вот им она могла все рассказать, в отличие от той же Елены, при том, что они и “сроднились” с ней, как ни странно.   
Ольга рассказала все - от начала и до конца. Это было ценно, потому что Вика всех этих людей почти не знала. 
Рассказала, как она - чтобы доказать свою любовь к Алексею Петровичу, взялась поехать в самую глушь их района, в тот городок, в отделение неврозов. Как ее работа там, негласное типа инспектирование, - стала чем-то невозможным, общением с Богом. Как ее все там восприняли. И хотя понятно, что это было вызвано просто тем, что она - молодая и красивая, из региональной столицы - приехала к этим “шизикам”, пусть и не на самой последней стадии. И как она, - слишком много там на себя приняв, - убежала, ведь она всех там вывела из закрытости, из состояния “мумии”. И как она уже не хотела, чтобы он развёлся с женой и женился на ней... Потому что она уже ничего не понимала. Не понимала - кто она. И как шестеро из них - вдруг приехали к ней, сюда, в квартиру, которую он ей купил. И она стала с ними жить. Потому что это было им нужно... и ей тоже.   
• Ну ты и наглая, - сказал парень Вики.   
• Ну ты и дебилка, - сказала сама Вика.   
• А потом он приехал и все увидел. Отругал меня и  всех их, матом, напился - и потом разбился на машине...   
Они ахнули. 
• На смерть?   
Она полминуты не могла ответить, и, наконец, сказала, сама еще не до конца веря: 
• Вчера умер в больнице.   
Вика стала гладить Ольгу по спине, одетой в халат. Они оба, - слушавшие ее историю - подумали: “она сама - псих, сама сумасшедшая”. И ведь что-то такое Вика всегда в ней подозревала, еще в институте. За маской обычного человека - скрывалось что-то, что и сама Ольга не  понимала, какая-то детская открытость ко всему.   
Ольга заревела:   
• Это ведь получается - я, мы во всем виноваты. Вы можете - заявить в полицию. Я не буду против. Мне вообще по фигу.   
Вика: 
• Во-первых, тебе не по фигу, Ольга, потому что и мне не по фигу. И твоей маме не по фигу. И им, твоим этим пациентам не по фигу.   
Ольга молчала и плакала. Обычно - такая всегда строгая и немного презрительная к Вике - сейчас она была другой. Нуждалась в ней. И Вика - все гладила ее по спине. Ее парень уже заснул, ведь ему завтра на работу. А Вика  - из-за беременности, все равно плохо спала.   
• Ты не виновата... ты не виновата...   
Ольга заснула - в этом ее голосе и в ласке ее руки.   
В России - только женщина может утешать женщину?   
 
Проснулась она - и правда утешенной, прощенной. Словно сам Бог с ней поговорил. И еще - рассказав все это им, она поняла, что зря она боится и чувствует себя виноватой, пусть как некий “фон” это все еще оставалось. “Фон”, - связанный с его смертью... все это “клубилось” вместе, страх пред смертью, и вина, но - слабее. Это был день похорон. Она позавтракала с улыбающейся ей Викой и поехала.   
Утро было чудесным. Все то же: слабая метель, дети и родители гуляют, смеются. Еще один день - ближе к Новому году.   
“Вот так, Алексей Петрович, Леша... - ты от нас уйдешь.   
Прости нас.   
Прости меня.   
И мы тебя прощаем.   
И я тебя прощаю.   
Я все равно тебя любила, все равно тебя люблю.   
Тебе там, наверное, интереснее, чем здесь.   
Мы будем молиться, чтобы Бог простил тебе твои грехи.   
Там - так же светло и так же бело - как у нас здесь.   
Весь твой рай, - залит белым цветом, белым снегом. Чистым, чистым - как наша душа, когда рождается”.   
Она приехала на похороны, и почувствовала, что все испытывают то же самое.   
Тьма смерти накануне - снова прошла.   
Елена и его сын, - улыбались и здоровались. Так же улыбались и “замы”, и - другие коллеги.   
Да, он ушел, но он - не исчез.   
Да, - без него грустно и пусто.   
Но - он там.   
Среди света, который напоминает солнечные блики на снегу.   
Работники кладбища долго рыли холодную землю.   
Священник служил заупокойную литию. И сказал потом, что все мы воскреснем, когда будет второе пришествие Господне. Обычно он говорил во многом формально, но сегодня было такой чудесный предновогодний день, - что он сказал это вполне искренне. И все ему поверили - и сын Алексея Петровича тоже. Все просто. История кончится, и - он придет.   
Люди произносили речи... Ольга соглашалась, кивала и плакала. Сама она ничего не сказала, и так все было понятно. И потом она - уже снова немного выпила, для согревания. И так было хорошо.   
Потом - все с ним прощались.   
И, наконец, - закопали.   
Казалось, что снег только и ждал, когда ему, наконец, дадут, - засыпать могилу. И вот он - набросился на свежую землю, на цветы, на венки. Словно - тоже прощался, целовал.   
Ольга выпила еще больше и закусила, начались поминки на кладбище. А снег, - между тем,  - все веселее и легче кружился над могилой. Ольга подумала, что это его душа - кружится над закопанным телом. Как будто говоря: люди, живые, вы меня закопали, это правильно, это хорошо, но - я-то уже не здесь, мне уже - весело там, на небе...   
Поздно вечером, почти ночью, после поминок дома у Алексея Петровича, Ольга пришла в свою квартиру... пришла домой.   
Она тихонько разбудила  Андрея, спавшего на своем матрасе, и сказала:   
• Знаешь, снежинки - такие смешные. Они вроде принимают какую-то постоянную форму, - но потом снова теряют ее, разрушаются, тают. А потом - снова принимают. Ты меня понял?   
• Да... понял... - ответил он.   
И она заснула.   
 
 
 
Праздник   
 
 
Это было тридцатое число. А следующий день, соответственно, - тридцать первое.   
Вот так все происходило, так выглядело со стороны, - Нины и других. Молодая женщина моталась по  каким-то своим - впрочем, наверное, неотложным - делам. И почти под самый Новый год - уставшая, немного пахнущая алкоголем... что совсем не лишало ее красоты, может, придавало ей другой, более “русский”, -  “ракурс”? На самом деле, в России таких эпизодов было много, когда женщина “уматывалась” пред праздниками, - и на работе, и дома, -  и выпивала, конечно... Потому что Россия - это “страна женского алкоголизма”? И выходило, что женщина выступала в роли мужчины, “отца семейства”...   
Что за дела у нее там были? Догадывалась ли Нина и другие, что произошло с этим страшным человеком, - который заставил их страдать? Нет.   
   
Когда Ольга проснулась тридцать первого, - ей было так хорошо. Она поняла, что вот - это и есть ее родной дом. Так сложилось. Так Бог сделал.   
Она, конечно, могла пойти к маме или позвать ее сюда, - если бы не было всей этой череды последних событий - она бы так и сделала. Сидела бы с подругами и с ней, потом на пару часов приехал бы Алексей Петрович. Мама бы ее не поругала за эту известную ей связь между ними, - а просто пожурила бы, не в плане “морали”, а в плане “эффективности”. Ольга сейчас это все представила - и поняла, как это все было далеко, в другой жизни. Представила, - глядя со стороны, как в фильмах показывают - вот она за праздничным столом, но, по сути, - в одиночестве.   
А тут - она совсем не одна.   
Но - можно ли это тоже “показать в фильме”? Будут ли она готова сама проживать и смотреть потом этот фильм? Ей страшно глядеть на это со стороны, - рядом с ними.   
Вот она просыпается - и рядом, на своем матрасе - лежит Андрей. Он тихонько сопит. Ольга радуется. Но - она, если можно так сказать,  радуется - душой, а не разумом.   
Ей по фигу на все.   
Она слышит, как на кухне Нина готовит завтрак, Вера  и Наташа ей помогают. По квартире раздается запах памперсов, которые иногда использует Наташа, и еще - общий запах пота. Ольга встает и спокойно, без раздражения,  проветривает, со всеми здороваясь.   
Все ей кивают, улыбаются. Они так рады, что она, наконец, с ними. Особенно - Андрей. Вот это тебе - дано, и ты дана им.   
Ночью, просыпаясь, она иногда думала: нужно ли им сказать о том, что произошло?  Да, для них это будет травма... Но не будет ли это ложь с ее стороны, что она, - вся это переживая, - не скажет им? Или она думала о том, что они вообще все узнают по телевизору, по местным новостям?   
Сейчас  она знала, что ничего говорить не нужно, и не будет это никакой ложью. То, что происходит вне их мира, - сегодня казалось ей зыбким. При том, что она понимала - что Алексея Петровича ей и правда жалко, и она молилась за него. Понимала, что никто его, при его земной жизни, по-настоящему не любил: жена, потому что их брак не был изначально с этим связан, сын - потому что вырос, а Ольга - потому что была корыстной. Получилось так, что она по-настоящему полюбила его после его смерти, полюбила как человека, - а не как своего шефа. И она молилась Богу, чтобы он простил ее грех, она чувствовала связь с Алексеем. 
И, все-таки, - все эта “реальная” жизнь и смерть казалось ей сегодня - среди них - чем-то призрачным. Коньяк, больница, дерущиеся за власть после его смерти “замы”, его жена и сын, шокированные произошедшим, тело самого Алексея - на койке - в бинтах... запах медикаментов, его смерть, и даже она сама - думающая о них и об их отношении к нему. Все это было каким-то кругом, из которого не было выхода, кругом “сансары”.   
Выход был - в этих людях, которые были с ней рядом. В их улыбках, в их любви к ней и  ее к ним. Что же это было за место? Она вспоминала очень красивый рассказ о Будде, отец которого  поместил во дворец, чтобы он никогда не увидел смерти, нищеты и боли.   
Но, может, больше всему этому подходил библейский рассказ о Ное и его ковчеге. “Мы - ковчег, - думала Ольга, - и у нас, - всякой твари по паре?” Всякой униженной твари? Вот Нина, пострадавшая от пенсии, вот Григорий - пострадавший от потери дочери и от телевизора, вот Вера, - пострадавшая от одиночества, Наташа - пострадавшая от насилия.   
Они все - “слепки” этого мира, следы его жестких ботинок,  его “протектора”, в их уме и в их душах это запечатлено... Навсегда? Когда она к ним пришла, они были совсем безнадежны. Они были “сведены” к этим своим следам и не могли - “отделиться” от них, “растождествить” себя с ними. И лишь она, - по данной ей от Бога дару, - смогла их немного “растормозить”. А вообще это окончательно произойдет, наверное, только там - в той жизни. Там уже сам Бог им скажет, повелит: вы это не пенсия, не гибель дочери, не телевизор, не изнасилование. Вы теперь - другие, новые, такие - как я вас сотворил изначально. И они, - благодарные, - улыбнулся ему в ответ. И посмотрят на нее, Ольгу, - с благодарностью, что она смогла дать им намек на это освобождение. И сама Ольга будет свободна - от того, что ей здесь мешало.   
А что касается Алексея, то вроде как он ругал из здесь матом и напился, и потом разбился на машине... Но Ольге казалось, что ничего этого не было, а он сидит здесь с ними, смеется, и всех понимает.   
Вечер тридцать первого декабря...   
Самое счастливое время во всех российских семьях. И в их семье тоже. Ольга, Вера и Нина на кухне. Иногда к ним приходит помогать Наташа, что у нее не очень получается, - над чем все мягко смеются. Работают телевизоры - здесь, на кухне, - и в комнате Ольга. Негромко, но, и не совсем тихо. В новостях “разгоняют” волну, говорят о близящемся празднике. Раньше, - когда она была “самодостаточной”, -  Ольга могла пошутить на эту тему, но не в этом году. И она рада этой перемене. Они снова все смотрят фильмы “Ирония судьбы” и “Обыкновенное чудо”. “Пациенты” - все больше “проникаются”, смеются там, где надо. Все режут салаты, оливье, бегают в магазин за шампанским.   
“Как хорошо, - что рядом так много людей”, - думает Ольга. И каждый из них - целый мир. Да, покореженный, но... тем он и интереснее? Тем он - больше вызывает жалости и любви. Хотя ведь и она, Ольга, - не такая уж и здоровая и  Алексей Петрович, - тоже был не таким уж здоровым, из-за этого и погиб. Нормальный человек... Почему он - часто не вызывает любви? Может, потому, что он слишком закрыт? А они так и ходят со своими ранами. Для нее, Ольги - эти раны очевидны, а для другого человека - нет.   
Люди-раны, и сразу хочется помочь их исцелить. Сразу хочется их зализать.  Поразительно, что она пошла в эту сферу, не особо обо всем этом думая. Или - думало ее бессознательное, думал Бог? Чтобы помочь ей вернутся к себе, и к нему? Снова, - как в детстве, - стать широкой и глубокой, до запрета родителей, который она им простила, но не смогла забыть. 
Вот они - люди вокруг нее. И каждый из них - чудо, мир со своими мыслями и словами. Каждый из них - дан ей Богом, чтобы она - словами, взглядом, а главное своим присутствием молодой и красивой женщины - помогала им. Чтобы это чудо стало еще более чудесным.   
И среди этих людей - Андрей. С ними связь глубокая, а с ним - особая. Если другие говорят, иногда слишком много, так что их можно - без раздражения - останавливать, то он молчит. Но - улыбается ей в этот день все чаще. Так он радуется Новому году и ей, радуется, что она - вернулась, что не нужно жить в ее отсутствии. А она, - помимо ответной улыбки, каждый раз проходя мимо него, - чуть касается его руки. Или даже - пожимает ее. “Моя рука, - думает Ольга, - это слишком много для мертвой рыбы. Готова ли она быть живой”?   
• Ну, ты как? - спрашивает она его. 
• Ничего...   
Так они переживали свое счастье. Данное им Богом. Для них он создал планету, посадил на нее людей, повелел отмечать Новый год, как знак обновления его мира, как знак грядущего обновления.   
Елка была поставлена несколько дней назад, еще когда Ольга была дома. Средней высоты, искусственная, на кухне, где места для нее вполне хватало. Как хорошо было всем вместе ее наряжать. И Андрей все спрашивал, вешая очередную игрушку, правильно ли он сделал? И она ему каждый раз отвечала, что правильно. На его тихий, почти неслышный голос - ее, негромкий, но уверенно раздающийся в квартире. Да, за этот ее голос, - думал он и все вместе с ним, - можно было отдать многое.   
Хотя елка была искусственной, но она казалась живой. Угол, в котором она стояла, загораясь иногда огнями, - жил как будто сам по себе. И Нина, и другие - подолгу стояли и смотрели на нее в темноте, на ее огни или даже когда они были выключены. Елка была родом из детства, пусть оно и не у всех у них было хорошим (например, у Кирилла).   
Раньше, - в последние годы, - Ольга наряжала елку, как часть антуража. Для них же, в последние годы, когда они были уже “больными”, - она тоже была “антуражем”, но другим - от администрации. Подарки, как и сама елка, были скупыми, если только не находился депутат, который расщедривался и его благодарила заведующая от их лица. И вот в этот год - все, и для Ольги, и для них, - изменилось. Елка стояла как свидетельство другой жизни.   
Вечером они сидели за кухонным столом. Андрей был рядом - слева от нее. Она все время помнила о его взгляде. Все, даже подростки, выпили по бокалу шампанского, Андрей - нет, ему и так было хорошо.   
За окном было темно и уже иногда полыхали фейерверки, создавая постоянный фон, - который, конечно, усиливался по мере приближения двенадцати часов. Пришли Кирилл и Наташа, одетые в Деда Мороза и Снегурочку. Для Ольги, и для всех, это был полный сюрприз. Все громко смеялись, - а в первую очередь сами подростки.  Они с трудом прочитали заготовленные детские стихи. Но, подарков, конечно, - не подарили. Ольга встала и принесла свои. Это были, - как она сказала, - “мелочи” для каждого. Все это она купила заранее, до истории с Алексей Петровичем (и вот снова - сейчас и здесь, среди них, в нее не верилось).  Кастрюля и сковорода для Нины и Веры, шампунь для Григория, одеколон для Кирилла и духи для Наташи... И детский набор рисования Андрею. Чтобы он рисовал свою рыбу. Все ее благодарили.   
• Я всех вас люблю, - тихо сказала Ольга и заплакала.   
• А мы тебя любим. Спасибо тебе, дочка, за все, - ответила за всех Нина. Ко всем - своими глазами - присоединился и Андрей.   
Этот Новый год - они никогда не забудут. Казалось, что он уже давно произошел или еще произойдет в следующей жизни? Этим Новым годом они зацепились за что-то слишком высокое и глубокое, они - полетели.   
Когда президент озвучил свое послание, - к чему Ольга раньше тоже относилась формально, и смеялась над этим, но сейчас слушала более внимательно, - и забили часы, ее новая семья - смотрела на нее, не зная, что происходит, не веря, что все это на самом деле. Григорий - запел гимн России, который он, конечно же, знал наизусть. Все улица в темноте взорвалась от салютов, так что стало даже светло. Из телевизора - раздалась легкая, светлая музыка.   
Все поздравляли друг друга. Ольга уже порядком выпила шампанское (алкоголичка?).   
Она приблизилась к Андрею.   
• С новым годом, Андрюша.   
• С новым, с новым... - он не мог выговорить до конца от волнения.   
А с неба на них смотрел Алексей Петрович. 
Вот с кем ты осталась, кого ты выбрала, этого вечно закрытого человека, сухопарого, в нелепой рубашке, весь - как след, как остаток своей прошлой жизни, былого здоровья.   
Да, выбрала. И что? Ты завидуешь? 
Да нет... Я так просто говорю. А может, и завидую. Ведь вы там живые, а я нет.   
Ольга положила Андрею свою руку на плечо. Любовью они начинали Новый год. Любовью они - открывали его. Такой была их ставка. Ее нежная ладонь - на его вроде совсем уже забывшем ласку плече. 
Наступил - 2025 год.   
 
 
 





























 
Часть 4. Январь 
 
 
 
Первое число, начало   
 
Так они “погружались” друг в друга. Причем ей казалось, что через него - она “погружается” в во всех них, пришедших к ней. Он - их “представитель”.   
Страна “уходила” в праздники. Ольга подумала, что, все-таки, в этой вере в Новый год есть, конечно, помимо “русской души”, - еще и просто бедность людей. Что им еще остается делать, как не верить в сказку?   
Первого числа днем они все вышли на улицу. Накануне ночью - они, конечно, этого не делали, слишком страшно ей было за них среди того “салюта”, который раздавался на улице. Вообще - в этом было какое-то “остервенение” по отношению к жизни. Вот, мол, - как мы умеем, разорвем к едрене фене - облака, небо, уши соседей, наши собственные уши, уши наших детей, нам не жалко.   
Страна “уходила” в праздники, и Ольга чувствовала, как вместе с ней “уходит” и она. Была такая известная фраза: “я тупею на этой войне”. Также можно сказать и про Россию в это время? При том, что Ольга сама была русской, и считала себя русской. Но, - смотря иногда телевизор, где -  до праздников, а после праздников к этому снова все вернется, - постоянно говорили о том, что Россия - в окружении врагов, и что мы должны продолжать бороться против Украины и Запада, - глядя на людей на улицах, среднее поколение которых выбрало алкоголь, а младшее - что-то еще похуже... Ольга начинала понимать тех, кто не хотел больше “тупеть” на этой войне и уезжал заграницу. Алкоголь - и пропаганда... Алкоголь - и пропаганда... Вот так существует эта страна. “Опиум” - в бутылке и с экрана. Эта страна - отравлена некачественной, “несертифицированной” информацией. Люди, которые верят, что “Байден” и правда существует, однажды проснутся в стране, которую они не знают вообще. Люди, которых волнует “Тайвань” и “Йемен”, - безнадежны. Потому что “Байден” - для них важнее, чем они сами. “Байден” - имеет право на существование, а они - нет. Россия и правда похожа на отравленного, зараженного эпидемией, это - информационный вирус ненависти.  Ясно, что это можно сказать обо всех современных странах, в которых развиты средства массовой информации. Ясно, что так же, как Запад  воспринимается у нас как враг, так же - на Западе - воспринимается и Россия, и что у них тоже - вирус ненависти. У  нас Байдена и других лидеров Запада подают как “Гитлеров”. А у них - так же подают Путина. И все-таки... “мы-то все живем в России, и я живу в России”, - думала Ольга. Кроме того, очевидно, что западные страны не настолько “зациклены” на России как враге как мы на них. И вот здесь наш телевизор действительно врет. Запад живет своей жизнью, в целом - благополучной. Их информация не сводится к борьбе, хотя она там есть. А в России - этого благополучия у большинства граждан нет. В США какой-нибудь обычный техасец - доволен своей жизнью и он смотрит на Россию как на часть своего развлечения, своего “информационного блюда”. Раньше это был СССР, потом - Усама бен Ладен, а сейчас - Путин. А обычный россиянин - как правило, это вообще пенсионерки... Она сидит в своем Владивостоке, жизнь у нее бедная, она только и смотрит телевизор. Для них это - единственная духовная пища, важнейшая часть твоей жизни. Государство не дало им ничего, - кроме телевизора. Россия - это страна с непропорционально развитой информационной сферой. Образы и слова - немного важнее реальности. Конечно, в каком-то смысле это можно сказать о любой современной стране. Но у нас - с огромной территорией и с невозможностью для людей ее пересекать за небольшую оплату, - это просто господствует. Средний американец может вполне не верить телевизору. Но он может приехать в столицу и в Нью-Йорк - посмотреть, все ли там - как показывают, составить свое мнение. А уж средний житель Евросоюза тем более имеет такую возможность. Средний же россиянин с Дальнего Востока вообще должен во всем верить телевизору. Есть Москва? Есть. Есть Путин? Есть. А уж что там говорить о США и Европе. Об этих “врагах”? Они-то уж точно есть - именно как “враги”.   
Россия вела себя в информационном мире как - хулиган, а точнее, - она была “информационным дикарем”. Вела себя как слон в посудной лавке. Пользовалась тем, что западные демократии были открытыми, что у них была оппозиция, что все это транслировалось на весь мир через ТВ и сеть. И Россия как бы информационно “влезала” в эту борьбу, брала себе свою “информационную кость” и “грызла” ее, - “критикуя” западные правительства, поддерживала Трампа против Байдена. И к этому “грызению” подключалась вся страна, все граждане - “глодали” эту информационную кость, ели эти свиные рожки, которые бросало им телевидение, - дети и их мамы, мужчины среднего возраста, и - пусть и меньше - молодежь. И все эти зрители были уверены, что это и есть “политика”, все были уверены, что они разбираются в тайных пружинах мировой власти, в “геополитике”, в истории. Что они - умнее простых американцев и европейцев, жалели их и хотели их освободить от “угнетающей” их элиты... Все были уверены, что слушать и смотреть такие новости - это значит не просто заниматься “политикой”, а - “жить”.   
Россия говорила: нормы демократии на Западе не соблюдают, Трампа, скорее всего, “посадят” и это явное нарушение... как же так - на выборах не будет реальной альтернативы. При этом - если бы не наличие реальной оппозиции и свободы СМИ в США, - то Россия и не смогла бы во все это “информационно” влезать, пользоваться этим и “грызть” свою кость.  И наши пропагандисты все это понимали. Так же как и то, что в самой России вообще не было настоящей оппозиции, что у нас выборы президента - по факту - безальтернативны. А один из реальных оппозиционеров, который мог бы стать альтернативой, был посажен - в тюрьму на 16 лет, за “неуважение” к ветеранам и к суду.   
Ругать Запад... Неважно, на каком основании. То на основании принципов демократии, то на основании того, что он поддерживает фашизм, то на основании христианства и традиции. Запад - вездесущ и всесилен, но мы, Россия - его победим. Запад - царство антихриста, он создал мировое правительство, масонство и хочет управлять всем миром. Такой образ Запада - наиболее востребован зрителями, здесь все восходило к сталинской борьбе с космополитизмом, и - к чему-то совсем древнему, средневековому, к Ивану Грозному. И телевидение, чувствуя эту древнюю темную связь, этот замирающий от волнения вздох за экраном миллионов людей, - этот “продукт” давало, в современных условиях информационной эпохи. Телевидение выбирало, “активировало” темную сторону России и ее истории.   
Обо всем Ольга думала, когда сейчас, в праздники - пропаганды как раз почти не было, и тем лучше это можно было осмыслить.   
 
Погода первого числа была чудесной. И народу было мало, что еще больше добавляло ценности всему этому. Солнце светило. Его лучи искрились, играли на снегу... Было не очень холодно, - но и не тепло.   
Ольга пошла со своими шестерыми - во двор с детской площадкой, где была буквально одна мать и один ребенок, игравший на горке. Все ее чуть разошлись, а Андрей - в смешно выглядящем в пуховике, в варежках, - стоял рядом с ней. Ольга плакала.   
Так хотелось стать этим чистым белым снегом, этим светом солнца, приобщиться ему, приобщиться Богу.   
Бог давал это все людям. 
Но они - не брали.   
Брали только - дети...   
И вот - эти “неполноценные”, хотя это и не значит, что у них нет своих недостатков.   
Чтобы брать, чтобы “пить”  красоту Божьего мира - нужно быть чистым сердцем. Нужно быть ненаполненным. А вот те, что сидели сегодня по домам - были “наполнены” телевизором и водкой. Причем телевизор был еще страшнее, чем алкоголь. На словах говоря, что они верят в Бога, они на деле верили в Экран. На словах говоря о том, что любят, они ненавидели.   
Она взяла Андрея за руку. Остальные пятеро - видели это и улыбались. Они уже давно все подозревали.   
Как хорошо.   
Вот оно - замыкание.   
Жаль, что у них руки в перчатках.   
Ну и ладно. Так даже лучше. Словно, что-то из детства.   
Вот он - любимый человек рядом, под небом, под Богом.   
Разве еще что-то нужно? 
Андрей улыбался.   
Она могла бы рассказать ему все эти свои мысли о стране, которая продала свою душу телевизору...   
Но ей почему-то казалось, что он и так все понимает.   
Потому что он - понимает ее.   
 
 
 
Как проходили каникулы   
 
Ольга снова чувствовала на себе, на своих плечах - целую страну, которая с первое по десятое число каждый день: сидит дома, кушает, пьет, смотрит телевизор. И тупеет. Многие думают, - что решение о январских каникулах, которые было принято Путиным в начале нулевых - было ошибкой. Может, это и правда. Учитывая, что большая часть россиян не может куда-то в это время уехать.   
Выходило так: Новый год был кульминацией, люди радовались, переживали, “пили”, потом - седьмого числа Рождество, которое, все-таки, не для всех было праздником, люди потихоньку приходили в себя, хотели доказать себе и другим, - что они “адекватные” - и приходили в церковь, приводили детей.   
Да, кто-то - от скуки - занимался спортом.   
Ее “семья” все проводила по-другому, была как бы вне этих циклов, - наполненных едой, алкоголем и сном, сном. Для большей части россиян - главным ресурсом отдыха - был сон, потому что он был бесплатным. “Объятия Морфея”. Во сне ты можешь убежать от начальника, от жены, от детей, от домашних животных. Некоторые “фанатики” говорили, что во сне они не грешат. Обломов воспел лежание на диване - и сон, во сне - все равны.   
Во сне нет ни богатых, ни бедных, нет - европейцев и русских, о - неужели? Нет - негров и белых. Все спят в свое время планеты, во сне - мы все как дети, даже Путин - спит. Нет, не может быть, он же - слишком великий, чтобы иметь маму и папу, жену и детей, он не может просто спать, не может просто видеть сны. А вдруг у Путина - бессонница? Он не может заснуть. Разве может быть такое? Кажется, что это невозможно, что мозг Путина не может быть таким безответственным... И еще - сны Путина... Это - единственное, что он не может контролировать. Он подчинил себе: парламент, суды, оппозицию, СМИ,  но сон подчинить не может. Его покой охраняют, но сам сон - нет. Во сне - он может увидеть что-то неприличное, нарушение традиционных ценностей, или - лица тех людей, что он посадил. Только так они могут достучаться до него.    
“Да, - думала Ольга, - сон - это самое хорошее, что есть в том, как проводят каникулы наши люди. Еда - часто некачественная. Алкоголь, кстати, тоже, и чрезмерен. Уж не говоря о “спайсах” у молодежи”. 
 
Каждое утро они все вставали часов в восемь. Ольга радовалась тому, что все они вместе, а особенно - Андрей, что он - рядом. Нина и Вера открывали окно, чтобы проветрить, заменяли памперсы у Наташи, если в этом была нужда. Готовили завтрак.   
Вот он, ее “немой”. Смотрит на нее, думает. Он казался индейцем, который все время или почти все время молчал.   
Иногда они все мечтали достать лыжи и пойти на них, как это показывают по телевизору...   
Смотреть сам телевизор Ольга не хотела.   
Поэтому они начали читать вслух все вместе. Все они могли читать, но медленно.   
Чаще всего она сама им читала. Всем это так понравилось, особенно первое время. Так они привыкли, - что она сидит в кресле в ее спальне, Андрей - рядом с ней, все остальные помещения открыты и все хорошо слышно... Нина и Вера - на кухне, Григорий, Кирилл и Наташа - в соседней комнате.   
И вот ее голос - молодой и красивой женщины - раздается. Она одета в домашнюю майку и черные джинсы. Заинтересовавшись тем, что она читает, она кладет руку себе на колено. В ее голосе - любовь к ним ко всем. А особенно - к нему. Вот так они с ним соединялись. Вот так они “занимались любовью”. Ведь это и правда было похоже на “оргазм”. А еще - на совместный просмотр фильма, с его кульминацией.   
Слова - раздавались в полной тишине квартиры. Слова - выходили из ее уст. Одаривали - вселенную, всех людей на земле. И его, - Андрея. А он принимал этот дар. Слова - это все и ничего. Ради слов люди умирали и убивали. Ради слов - они жили. Чтобы с их помощью - рассказать о себе, зафиксировать, “застолбить” свое присутствие в мире.   
Читала она - по экрану ноутбука, держа его на своих божественных коленях... Хотя и бумажные книги у нее были во множестве. Но - интернет был хорош тем, что он давал все ресурсы, “соблазнял” доступностью, своим “коммунизмом”.   
Чаще всего это была русская литература. Иногда - Марина Цветаева. В ней Ольга вообще чувствовала свою душу... Они и правда были похожи: чувствительностью к миру и к людям, широтой и глубиной. Хотя - всем известно, как она кончила, как она неприкаянно существовала в этом мире.   
По сути, в выборе Ольги не было чего-то слишком сознательного. Она выбирала что-то - не как их “психотерапевт”. Она ощущала себя - не врачом, а матерью.   
Она шла по наитию. Здесь еще играло роль, как та или иная книга хорошо могла “прочитываться” вслух, насколько она была “напевна”.   
Ну, например, очень “напевным” был Тургенев. В нем было что-то уютное, домашнее, “усадебное” - и вот, они читали его рассказы и повести. В том числе и “Муму”...    
Понимали ли они? Иногда с трудом. Что-то она им объясняла.   
Но им очень нравилось, что она верит в них, что им все будет понятно.   
Что она - улыбалась и смотрела на них, и им иногда этого было достаточно.   
Поэтому они и любили ее слушать.   
Напевной была вся поэзия, не только Цветаева.   
Пушкин, Лермонтов, Тютчев. 
Поэзия - “организовывала”, творила, или заново творила, обновляла - этот мир словами. И ты в этом участвовал, стоял у истока, Начала. Без поэзии, - думала Ольга, - невозможно жить. И они - пусть и не могли до конца все понимать, - но чувствовали ее отношение и участвовали в нем, “входили” в него.   
Рассказы Чехова.   
Нередко, чтобы немного их “разгрузить”, она читала им обычные детские сказки - Андерсена, Перро... Как врач, она понимала, что это им ближе. Но, кстати, не все сказки им нравились. “Золушка” и “Снежная королева” - да, а вот “Дюймовочка” почему-то нет. Она себя еще ловила на том, что язык сказок - это что-то из ее детства, и что вот эти слова ей читали родители и она, - как любой ребенок, - очень сильно в них верила, “вкладывалась” в них. И вот сейчас это ушло в прошлое, в мир детства и вернуть - нельзя. У них глаза горели, когда они это слушали, а она им - завидовала. Что одни и те же слова - так по-разному “отзываются”.   
Так проходили дни, вечера...   
На Рождество - на утреннюю службу - они все пошли в ближайший храм. Погода была все такой же чудной, рождественской. Под ногами снег, сугробы, с неба светило солнце. “Спасибо тебе, Господи”, - молилось ее сердце, словно само по себе, непроизвольно. Это была не “молитва”, а просто “вздох” внутри, и разве такой “вздох” не был в душе каждого, кто видел это утро, и у “атеиста” тоже? И лишь слова, “определения” - нас всех разделяют. 
Как и большинство россиян - здесь отличия не было, - Ольга верила в Бога, но не была “фанатичной”.   
Храм этот был построен не так давно, лет десять назад, он очень ей нравился. Не низкий и “мрачный”, а наоборот, - высокий, стилизованный под Покрова на Нерли, - словно возносящийся к небу, с белыми стенами и голубым куполом. И внутри тоже все было - “высоко и свободно”, просторно, в нем легко было дышать, он не “давил” на тебя своей массой, наоборот, - возносил. Икон на стенах и росписи было немного.   
Хор располагался на втором этаже - и сразу же погружал тебя в атмосферу. “Вводил” в Бога. Это был хор девушек, почти детей. По храму разносились слова, громко, но не гремя, властно - но и мягко, не завоевывая извне, а проникая изнутри. “Ты еси Бог, творяй чудеса... Ты еси Бог творяй чудеса... творяй, творяй, творяй чудеса”. Все это как будто ты сам пел... Служба был красивой, торжественной. Священник, диакон и все остальные - были одеты в праздничные облачения белого цвета.   
Ольга подумала: “как мои воспринимают это все? Как что-то непонятное и неприятное, как спектакль?”   
Но они - это было видно по их лицам - воспринимали так, что они сразу во все погрузились. Там, в отделении неврозов, к ним иногда приходил священник, но - это все было “казенное”. А если вспоминать свои жизни раньше, так это как будто был другой человек.   
Они увидели все - как еще одно чудо, связанное с ней, с Ольгой. Это - еще одна часть ее мира. Как ее присутствие в квартире, как чтение книг.   
Они удивились, почему в мире взрослых, “нормальных” - есть такое место. Где они - не бегут, не разговаривают, не ругаются, не бьют друг друга. А - просто стоят и слушают, поют, смотрят на красивые картины, и... как будто с кем-то разговаривают? С кем? Или просто молчат? Думают о чем-то? Вот так, - рассредоточившись на каменном полу, кто-то - со слезами в глазах, кто-то - с улыбкой. Старушки, мужчины среднего возраста, мамы с детьми, молодежь... С кем они говорят? А мы - можем с ним поговорить?   
Вот что было - в их глазах, обращенных к Ольге. И она как будто им отвечала: можете, вы уже с ним говорите. Вы всегда с ним говорили, и будете говорить. Он есть. Он - на небе, но и здесь, внутри нас с вами. Он - общий, он один для всех. И - у каждого свой. Твой Бог - не оставит тебя, даже когда тебе очень плохо, и ты сам оставил его. Он создал этот мир, - только для любви. Больше ни для чего. Как бы вам ни было больно, - помните об этом. Меня он прислал в ваше отделение неврозов, - чтобы я вам все это напомнила. И - чтобы сама это поняла, наконец-то. Бог - будет с вами и когда меня не будет.   
Андрей, слушая этот ее мысленный ответ, понимал, “слышал” его лучше всех - и улыбался.   
 
Вечером того же дня они все - уставшие и радостные, - легли спать раньше. Ольга уже была в халате. Андрей стоял рядом со своим матрасом.   
 - Иди ко мне, - тихо сказала ему Ольга. С вопросительной интонацией.   
• Зачем... я...   
• Иди ко мне. 
Он садится не на свой матрас, а на ее кровать. От него пахнет - потом, его кожа сорокалетнего человека - словно “несла” на себе всю его жизнь, зашедшую в тупик.   
• Иди ко мне.   
Они ложатся рядом. Он снимает ее халат, и вот, вся она - молодая и красивая - перед ним. У него кружится голова. Он нюхает ее волосы, целует ее шею. Не веря. Обнимает ее за левый бок, к которому она к нему повернута. Моя... моя... моя... Твоя... твоя... твоя...   
• Оля, Оля.   
Никогда он так ей не говорил, хотя - они уже с ней все давно на “ты”.   
А потом - целует ее в губы. Такие - желанные для него все это время, такие невозможные. 
Она плачет, почему-то вспоминая Алексея Петровича - тот, конечно, возникает в ее голове и говорит:   
- Вот  чем все кончилось. Ты занимаешься “благотворительностью”?   
-  Я хочу, чтобы мертвая рыба стала живой.   
 
В ту ночь они, - как подростки, - не дошли до секса. Им и так было хорошо. Он познавал мир ее тела - в объятиях, поцелуях, “прижиманиях”, “уходил” в ее вселенную.   
Она  была счастлива от его пытливости. Говорила внутри: “спасибо тебе, Господи, за это, вот в том числе так -  мы тебя познаем”.   
С этих пор - они спали вместе в ее кровати, и он тесно к ней прижимался, “вдыхая” ее шею и волосы.   
 
   
Ее ложе   
 
 
Да, это была кровать - как часть всего, что подарил ей Алексей Петрович вместе со всей квартирой. Большая, занимающая большую часть ее спальни, мягкая, просторная. Пахнущая ее шампунем, ее духами и немного - потом. Напротив, на полке стоял телевизор, который нередко включался, - когда Ольги не было дома, и сюда заходили остальные.   
Секса у них так еще и не произошло. Так они, - как подростки, - и не “вышли” еще на него. Что обоих - устраивало/не устраивало.   
Здесь, на этой кровати, - она делала это с Алексеем Петровичем. Все это было давно и как будто не с ней. Не верилось, что он погиб, да еще и из-за нее, из-за них. С другой стороны, что еще могло с ним произойти...   
Уходя на работу, которая снова началась после каникул, или в магазин, или к подруге, - Ольга знала, - что она придет домой, и там ее ждут они и он. И ночью он снова будет ее обнимать.   
Все более смело... Завоевывая все новые места, устремляя туда - руки и губы, нос. Слава тебе, Боже, что ты сотворил это все и дал нам. И вот - ее ложе и их любовь. Наивная тяга - со стороны Андрея, которая возрождает его. И делает счастливой ее.   
И ты смотришь на это все сверху. И улыбаешься? И благословляешь?   
Вот, ее ложе - посреди этого мира. Ненадежного, падающего, повторяющего слова ненависти, кажется, завороженно смотрящего в свое будущее “огненное самоубийство”, только его и ждущего, только его и тайно желающего.   
Ее ложе, ее кровать стоит в этом мире как что-то, что не упадет, как место их с Андреем соединения. Как место их любви.   
Это - риф их спасения, риф их любви. За который он держится, но и она - тоже.   
Ее ложе - “уходит” в тысячелетия. Всех, кто любил и будет любить. “Уходит” - в ее и его родителей, в запутанные роды, в огромное Древо Жизни. На котором сейчас “висят” - они. И улыбаются.   
Любовь... Любовь... 
Вот она - прячется в их взглядах и улыбках.   
Вот она - затерянная среди звезд, затерянная во вселенной.   
Вот она - ее центр, ее сердце, хотя со стороны кажется, что это одна из тысяч планет, из тысяч звезд. И внешне ничем не отличается.   
Но именно здесь дышит любовь, именно здесь бьется ее сердце.   
Среди планет и звезд стоит ее ложе и дышит их любовь.   
Неужели это с ними случилось? Имеют ли люди - право на любовь? 
После всего, что случилось с нами в двадцатом веке, что случается с людьми сегодня, когда люди разменивают себя на товары, на рекламу...   
И вот - любоваться ликом другого человека?   
Верить ему? 
Верить его рукам, ладоням, его поцелуям.   
Видеть его лик. Путешествовать по нему - как Колумб по Америке. И давать - путешествовать ему по своему лику.   
Быть вдвоем.   
Быть вместе.   
Согревать друг друга, - потому что это зима.   
Лежать вместе под одеялом и думать - лишь бы это продлилось вечно.   
• Я тебя люблю - говорит ему однажды Ольга. 
• И я... тебя... люблю, - отвечает Андрей.   
Любить друг друга, любить человека, когда большая часть людей на планете давно уже любит - экраны телефонов и ноутбуков. И их пальцы трогают не друг друга, а клавиатуру или панель.   
Ольга после своего помещения в больницу и желания быть, как все, - тоже была такой. Любить человека - а не экран, - это выбор.   
С человеком - всегда все нестабильно. Никаких гарантий.   
А вот экран - никогда не подведет тебя, не предаст, единственное что - его могут заменить на более “продвинутую модель”.   
Любить экран можно вечно. По дороге на работу, на самой работе, с работы - и дома.   
Он всегда есть, всегда рядом, он - твой идеальный электронный слуга, секретарь, или - твой муж, твой любимый?   
А с человеком.   
Вот - Андрей - “неполноценный”, - и он, по “внешним показателям” - уступает даже телефону.   
Человек может - разлюбить, ненавидеть, или - использовать тебя.   
Может вообще, - умереть.   
Недалеко, на кладбище, лежит в холодной земле Алексей Петрович.   
Который любил-использовал ее и потом вот погиб.   
Лежит в снегу, лежит в холодной земле.   
Лежит в снегу, лежит в холодной земле.   
Думала Ольга, сама холодея от ужаса, как будто и ее тоже касался этот холод зимы и смерти.   
Вот - что может быть с человеком.   
Вот - что будет со всеми.   
И с Андреем тоже? 
И - со ней тоже? 
...   
Оооо...   
Оооо...   
Какие же мы безумные.   
И в этот момент, когда она думала о холоде смерти - ей совсем ни во что не верилось. Да нету никакого Бога. Никакого бессмертия. Никакой другой жизни.   
Все это - наши выдумки.   
Есть только - кладбище, Ворховское кладбище, - как оно называлось, - единственное в их городе.   
И - ничего не хотелось.   
И - “отогреться” от этого холода смерти можно было только в ее квартире, когда она видит и слышит и говорит с ними. И - с ним.   
Какие же они безумные, - все люди, что радуются чему-то, говорят, любят, надеются.   
Да кто они такие - с точки зрения - кладбища? 
Так, лопухи.   
Трава. 
Листы, - которые быстро исстелют.   
Люди - листы в книге жизни, которые пролистывает время, стремительно.   
Но как же они смеют, как будто - останавливать это время, “листать” его?   
Кто-то - вложил в них это.   
Это -  проклятие или благословение?   
Кто-то заложил в них способность любить, смотреть на небо и ходить по земле, познавать мир, любить красоту.   
Способность - останавливать время, быть вечным.   
Неужели Алексей Петрович, лежащий в холодной земле, - тоже останавливал время? 
Да.   
И  сейчас, - но в другой форме.   
Все меняется в этом мире.   
Все обретает разные формы.   
И все это - от Бога.   
Все это - его горячая любовь к нам и к этому миру.   
Звезды и галактики.   
Животные и растения.   
Люди в далеком прошлом и люди - живущие сегодня.   
Весь этот мир - существует в тайне Божьей любви, Божьего присутствия, Божьего избытка, все - пьет его вино и вкушают его хлеб, все это - и является его вином и хлебом.   
Мир и Бог, человек и Бог, - вечеряют друг с другом.   
Вот в чем тайна жизни.   
И даже когда нам плохо, одиноко, когда мы переживаем потерю, и не хотим ни во что верить, Бог - все равно рядом, ему тоже с нами одиноко и пусто. И это может длиться долго, годы.   
Он - чувствует все.   
Он чувствует даже какие-нибудь полусгнившие растения на помойке, и любит их, и жалеет их.   
А человек - и есть такое полусгнившее растение на помойке.   
Но - оно все равно “поет” и все равно тянется к свету.   
Говорить человеку, что любишь, значит, исповедовать вечность.   
И вот, она говорила ему, что любит, а он, что любит ее.   
И они все теснее и все горячее обнимались на ее ложе.   
На ложе любви, на космическом ложе вечности и бессмертия.   
Неужели - я люблю именно его?   
Вот это мне дал Бог?   
Этого щуплого, молчащего, эту “мертвую рыбу”, этого “неполноценного”?   
Именно я - его вижу?   
Его чувствую?   
Именно я - знаю его прошлое и будущее?   
Именно я - стану его живой рыбой? 
Именно я - срастусь с ним? Стану родной?   
Да.   
Именно я.   
Именно мы - остановим поток времени, остановим смерть.   
То же самое думал и он.   
Неужели - именно мне - она?   
Кто я такой?   
Господи...   
Кто я такой? 
Я недостоин ее красоты, ее молодости, ее жизни.   
Неужели?   
Ее запаха, ее глаз, ее шеи.   
Ее мыслей.   
Я - недостоин ее любви.   
Все звезды, галактики, - когда я буду смотреть на них ночью, - засмеют меня.   
Или - достоин? 
Именно я? 
Именно ты - говорят звезды и галактики.   
Именно ты  - говорит Бог. 
• Именно ты, - говорит Ольга. 
Не в его мечтах, не в его мыслях, а на самом деле.   
Именно ты.   
Именно ты.   
Как пережить ему эту боль любви в своей грудной клетке, этот разрыв сердца, как не умереть?   
Господи, Господи, дай силы.   
Для любви.   
Для радости.   
Для - тебя.   
 
 
 
После праздников 
 
 
“Бог, - думала Ольга, - “верит” в любовь больше, чем человек. Иногда кажется, что только Бог в нее и “верит”.”   
Числа восьмого января - на излете каникул, - было девять дней у Алексея Петровича.   
Девять дней...   
Обычно - в этот раз на кладбище приходят те, кто не был на самих похоронах. Они боялись хоронить, “класть” в землю, - еще и промерзшую, - боялись участвовать, тем более что это было двадцать пятое декабря, “предновогодняя неделя” - западное Рождество. Нашел когда умереть, Алексей Петрович, - как бы возмущались они. Ты бы еще умер - в сам Новый год! А ведь правда - есть же такие люди. Это же все статистика. Люди - это статистика. Мы все - статистика. Если столько людей на планете, значит, есть и смерть в Новый год. Как это воспринимают близкие - в России? Как неудачу в жизни? Наказание за что-то от Бога? А ведь, как Новый год встретишь, так его и проведешь. И если ты потерял близкого, - так ведь и есть. В любом случае, это очень тяжело, одиноко.   
Ясно, что на девять дней к нему пришли люди, которые чувствовали вину, или долг перед ним, и были связаны с его работой, или совсем дальние родственники. Отметив и Новый год, и Рождество, - наевшись и напившись, порядком устав сидеть дома, - люди с готовностью выполняли долг перед погибшим, чтобы “растрясти” свой организм и прогуляться. Их было много - человек двадцать. Да, - думала его жена Елена, глядя на них, - конечно, это ведь - не то, что было со мной. Получить звонок от полиции, не верить в то, что слышишь, ехать в морг и опознавать там “тело мужа”, и видеть там его раскоряченное после аварии тело,  и еле узнавать в этих “остатках”, в том, во что Алексей превратился. Потом - платить, договариваться со всеми, а ведь это почти уже Новый год, Россия, все пьют. И ты понимаешь, что чем больше ты тянешь, тем сложнее все будет сделать. Поэтому и решили хоронить не через три дня, а через два. Хорошо, что мать Алексея Петровича - очень хваткая женщина и помогла ей. Дело даже не в деньгах, их у Елены и мамы Алексея было достаточно, так что они быстро купили участок на кладбище, и заплатили большую сумму похоронной ”компании”, - как они себя называли. Дело было не в деньгах, - а в самой организации.   
Вот эта Россия... По телевизору показывают новогодних “ответственных” россиян, - а они совсем безответственные. Пьяные, с вечными ухмылками, с шутками, с матом - пусть им и заплатили много. Как будто мы и правда виноваты, что он погиб двадцать четвертого числа. Все это было и в морге, и на самом кладбище. Вроде все есть - морги, кладбища, конторы, -  но одновременно всего этого нет, все это тонет в какой-то пустоте. Только настоятель храма - того, куда Ольга ходила на Рождество, он же и отпевал, - и правда был, а не делал “для галочки”, помог им молитвой и словом утешения, насколько они в тот момент его могли слушать, и пьяным, “новогодним”, - он не был. Спасибо ему. Да, Новый год - может иметь оборотную сторону. С одной стороны, в нем что-то детское, вера в чудо, у нас, русских, это как-то связано с тем, что Бог дает людям награды - за то, что они были добрыми. А с другой, - по всей России разливается какая-то “дионисийская” стихия, причем, - когда Путин сделал большие каникулы, - это все еще и становится “бесконечным”. Вся Россия превращается - в “анонимное поле”, все думают, что фильм “Особенности национальной рыбалки” - когда люди пьют на озере, - это и есть наш “код”, наш “менталитет”, по всей стране кочуют анекдоты об алкоголе. И всех это вроде устраивает - государство говорит о том, что нужно проводить время с семьей, люди соглашаются. А что там, под этой “анонимностью”, под этой вечной тотальной невысказанностью, под этой немотой, - какие судьбы людей, какая боль, какие лица и лики, какое насилие и мат, какая нужда, нищета духовная и телесная. Все это - покрывается снегом и фильмами по телевизору,  люди не хотят смотреть на себя самих в экране телевизора, не хотят видеть себя в образах, “высказывать” себя в них. Конечно, разве они имеют на это право? Имеет право - только первое лицо государства. Оно - имеет. И буквально горстка россиян,  показанных в нескольких фильмах, не более того. А так - все он да он. И правда, что наша политика, как не сериал жизни этого человека? Как он подумал, что сказал, что ему сказали. Кто его друзья, и главное - кто враги. Все наши “политические ток-шоу” - это сериал о том, как он борется и побеждает “зло”. “Зло” это разнообразно - и о нем нужно постоянно говорить. “Добром” - по сути, оказывался лишь сам президент. И еще Россия, но она “заслонена” его образом, сужена, она - предмет его защиты и опеки, заботы о ее “интересах” и “безопасности”, то есть она - несвободна. 
“Ругать” плохие страны - это и значит, с ними бороться.   
В этой фигуре президента россиянин и видит свое искаженное отражение. Думая, что это и есть он. Ему легче смотреть на “сильного” главу государства, чем на слабого себя, и думать - почему он слабый.   
Что еще, - кроме этого сериала борьбы со “злом” - россиянин увидит по телевизору? Сериала, к которому должна сводиться не только политика, но и сама жизнь России, не только “экран”, но и реальность, сливаясь в “экстазе единства”?   
В телевизоре покажут “великую Россию”, еще российские мелодрамы - и, конечно, западные. Русский человек - это существо, которое смотрит фильмы, где ему демонстрируют Европу и  США, - несмотря на всю “борьбу с ними”, но другого-то нет, - и “бухает” в своем Владивостоке.   
Есть еще рубрика “Криминальные новости”, но она имеет другой “информационный  статус”. Это не образец, а форма развлечения, но не исключено, что однажды мы “потеряем” в этой рубрике вообще всех россиян, и они - “сгинут” там в своей “алкогольной анонимности”.   
И где здесь место для “чуда”? Оно затерялось, его не найти. Хотя оно, видимо, все равно есть. В улыбке ребенка, в старой, родительской елочной игрушке и в самой елке, в заботе молодой одинокой матери, в мыслях подростка, все равно - открывающего для себя мир, в любви мужчины и женщины. Бог - негромко - про-являет себя. Шепчет свои слова. Шепчет себя. Несмотря на безумие людей, продающих свою душу алкоголю и телевизору. Бог - “крохотный” в этом мире. Потому что люди не дают ему места. Ему нечем дышать в нашем мире. Заброшенной колодец. Он всегда есть, но человек - не всегда пьет из него.   
Вот о чем думала Елена.   
И еще -  о его смерти.   
О смерти и зиме.   
О смерти и снеге.   
Вот, они сейчас все стоят у его могилы, священник уже отслужил литию, и ушел, сказав им снова слова поддержки, спасибо ему, - и большая часть из них не знает, каково ей было с мамой Алексея и их сыном в те дни похорон. Да, они подходят, говорят о сочувствии. Подходит и эта Ольга, она тоже здесь. Красивая и мрачная, что, - надо признать, - еще больше ее красит. Выпивают и закусывают в память об Алексее.   
А каково им было всем его близким - в те дни?   
Смерть...   
Смерть...   
Она там, под землей, под снегом.   
Они не видели, не чувствовали ужаса смерти, ее дыхания, ее касания, ее “формалинного” запаха.   
Вот мы какие, люди.   
Мы боимся этого ужаса.   
Этого провала.   
В небытие.   
Был человек, а теперь нету.   
Был его голос, его слова, его мысли.   
Да, Елена не сказала бы, что они так уж сильно любили друг друга.   
Ясно, что эта Ольга Бармеева - была его любовью (хотя она все равно до конца не верила в это, и только разумом понимала).   
Но, все же, привыкли быть рядом, и - имели сына. И - занимались любовью. 
Что-то было.   
Не - “молния любви”, а - “комок привязанности”.   
И все же.   
Был.   
И нету.   
Священник говорил о воскресении мертвых. 
Да, она верит в это.   
Но это - будет потом.   
А сейчас...   
Он умер.   
И мы - закопали его в землю.   
В холодную зимнюю землю.   
И вот сейчас - снег над его могилой.   
Снег - забвения.   
Что мы, люди, можем, кроме того, чтобы убрать умершего под землю, под снег?   
Снег памяти. 
Снег забвения.   
Снег страны Леты.   
И нету уже его, Алексея.   
Или - есть, но - в другом месте, в другой форме?   
И мы, люди, слишком жалкие, чтобы думать об этом? Чтобы мечтать об этом?   
Что мы все - встретимся там?   
Побыстрее в снег, под землю - и забыть.   
Забыть о том, что нас здесь коснулось.   
Разве мы можем - встретиться там? 
Сама мысль об этом, здесь, на кладбище, кажется безумием, от нее кружится голова, дыхание задерживается. 
Разве мы можем - проявиться там, заговорить друг с другом там?   
... 
И вдруг к ней подошла та самая Ольга, потому что увидела, что с ней творится, да еще и чувствовала вину из-за смерти Алексея Петровича.   
• Держитесь, Елена.   
Она сказала это неформально. И обняла Елену. Обдав ее - своей свежестью, молодостью, красотой, теплом. Елена подумала: “не жалко ей тратить свою молодую жизнь на нас,  в такую погоду, почти в праздники, казалось бы, - сидела бы дома и расслаблялась”.   
В этот момент они обе забыли, - кем она приходилась Алексею Петровичу.   
Они были сестрами.   
И - плакали.   
 
 
 
 
Мы все побеждаем смерть 
   
А что сама Ольга чувствовала тогда, - придя на кладбище?   
Вообще у нее было такое ощущение, что мир, в котором она жила в своей квартире - это нечто параллельное. “Слишком” параллельное. И как он соотносится с “реальным” - непонятно. Кстати, возвращение после праздников на работу - в целом для русских большая проблема, это всегда травма. Их истовая вера в Новый год (а во что им еще верить?) - порождает и такой обратный эффект. И это - тоже может быть причиной  алкоголизма. Люди “пьют” на Новый год - и тихонько после него, в ожидании нового Нового года. Вот так мы в России и существуем.   
Ольге казалось, что ее жизнь в квартире, - это тот свет, тот дар, что дал им всем Бог. А “вокруг” - “реальность”. Там прохожие ходят по улице, там она идет на работу. В ней - происходит что-то, что заставляет ее переживать боль, вину, все это какая-то “сложная материя”. И один из этих моментов внешней реальности, очень болезненных, - это гибель Алексея Петровича.   
Часто, находясь дома, она не верила в то, что он погиб. Но вот - придя тогда, на “девять дней”, - “убедилась”. Вся эта “конструкция” - снова “полезла”. Что это она его погубила, он там, под землей, под снегом, а вы здесь, наверху, и ты каждый день целуешься на своей кровати с этим Андреем.   
Почему эта внешняя реальность всегда связана с чувством вины? И даже она - психолог - не могла себе в этот момент помочь. Словно эта вина “расположена” в самой географии, в самой земле, в самом небе, она - “вяжет” тебя, душит, “привязывает” тебя к чему-то тяжелому, неподвижному и делает тебя - тоже неподвижным.   
В этот момент она заметила, что светофор недалеко от кладбища, где они все стояли, на перекрестке - вдруг стал работать только зеленым светом. Сломался. Это было удивительно. Но только она это заметила. И улыбнулась про себя.   
Она подумала: “включить зеленый... включить себе зеленый свет... включи себе зеленый свет”.   
Она хотела обернуться ко всем и сказать это. Она даже хотела - достать из могилы Алексея Петровича и ему тоже сказать (а он на небе и так это знал, ему, правда, пришлось привыкать к этому зеленому свету).      
Но она - увидев, что Елена плачет и почувствовав, что ей и правда тяжело, - подошла и сказала, чтобы она держалась. И ей неважно было, что они были “конкурентками”. Всего этого уже - нет. Есть они - оставшиеся здесь. И есть он - “утащенный” от них под землю, под снег, с угрозой, - что в любой момент могут утащить и тебя. Когда “это” тебя касается, ты сходишь с ума, и все твои “подпорки” рушатся. “Это” - тянет к тебе руки, дышит на тебя. Дракон... в этом образе древние русские люди, возможно, имели ввиду именно смерть. И душа, и мозг неистово “работают”, чтобы “наверстать”, восстановиться. Вот, Григорий у нее не смог себя восстановить, “выстроить” - после гибели своей дочки, потому что это тоже вызвало у него чувство вины, что он, ее отец, не смог достаточно окружить ее любовью, чтобы она - не “отдалась” добровольно этому дракону. В итоге, - он “ушел” сначала в алкоголь, а потом - в “телевизор” и стал повторять его голос. Все мы - ходим над этим драконом. И мертвое тело Алексея Петровича в морге, в гробу, и - даже спрятанное нами, живыми, под землю,  чтобы не думать о нем, - показало им это.   
Ужас смерти - лишает тебя всего.   
Но - со временем - душа все как будто “шлифует”. Почивший “уходит” в твою память. Ужас смерти - становится светом. Становится - печалью. Становится - вечностью. Благодарностью.   
Бог победил смерть.   
И мы все - участвуем в этой победе.   
Творим ее в своей жизни.   
Мы, люди, - побеждаем смерть.   
Хотя иногда в это не совсем верится.   
Вот этого - дракона под землей, этот сносящий тебе мозг подземный ужас, который может прийти за каждым из нас и за тобой тоже. И, в конце концов, - все равно придет. 
Вот его? 
Да, его.   
Мы чувствуем это - весной, когда приходит Пасха.   
И в словах священников о воскресении Христа.   
В каждой стране, в каждой религии - смерть побеждена.   
Весна - есть у всех.   
Она - открыта для каждого.   
Мартовское солнце, лучи которого мы чувствуем, щурясь на них до слез, - прямо нам говорят, сообщают, что зима кончилась.   
Мы побеждаем смерть - каждое утро, просыпаясь и чувствуя дух Воскресения.   
Всем своим “нутром” понимая, что однажды история кончится и наступит вселенское утро, вселенское пробуждение. Когда все мертвые проснутся. 
Мы побеждаем смерть каждый раз, когда видим глубину и высоту бытия.   
Мы побеждаем смерть, - когда рожаем детей, которые “приходят” к нам из вечности и улыбаются нам “оттуда”. А мы - им.   
Мы побеждаем смерть, - когда побеждаем всякое зло и несвободу в этом мире, - уменьшаем несправедливость, делаем что-то, преодолевающие закрытость любых границ - внутренних и внешних. Когда - остаемся людьми.   
Мы побеждаем смерть, - когда пишем и читаем стихи.   
Когда творим что-то, что остается потомкам.   
Мы побеждаем смерть, - когда радуемся, свидетельствуем этому миру свое восхищение.   
Когда поем. 
Когда - танцуем.   
Когда - целуемся с кем-то.   
Когда - говорим.   
Когда - молимся.   
Мы побеждаем смерть, - когда любим.   
Когда соединяемся с другим - взглядом, мыслью, рукой или губами.   
Ольга  и Андрей побеждают смерть.   
Каждое поколение по-своему это делает.   
Хотя каждому кажется, - что все, “капец”.   
Ее побеждали - советские воины-атеисты на фронте, не знающие, кому молиться.   
Ее побеждали - говорящие по-французски офицеры при Бородино.   
Ее побеждали - творящие свою Иисусу молитву жители Московской Руси.   
Ольга и Андрей - побеждают смерть, просто посмотрев друг на друга.   
Подумав друг о друге.   
Открывая - линию любви, линию связи.    
Начиная полет, который не кончится.   
Чувствуя, что сам Бог крепко их обнимает.   
Поворачиваясь к нему.   
Говоря ему.   
Говоря с ним.   
Слушая его.   
 
 
 
На работе   
 
Да, каникулы кончились. А в ее квартире - как будто - нет.   
Первые рабочие дни.   
Как жалко всегда всех и саму себя - идя на работу в первые рабочие дни. И снова - россияне сами виноваты, что так любят новогоднее “чудо”, сами как будто делают себе хуже.   
В этом новом году на работе все для нее изменилось. Потому что накануне Нового года погиб Алексей Петрович.    
Пришла новая начальница. Это была тот самый “зам” - женщина пятидесяти лет, сухая, с “административным” лицом.   
Она появилась уже тогда - в больнице - в палате умирающего начальника, так что она присутствовала и при его такой неожиданной для всех них смерти. Она была в том “братстве смерти”, ее свидетелей, - среди которых конечно, была и Ольга. Она их всех сблизила своим ужасом и совместной попыткой “выйти” из него, “задышать”, обрести хотя бы хрупкий мир, почувствовать Бога, - что им всем удалось, пусть и осталось для них во многом - в силу момента паники, неожиданности, - в “тайниках души”. Это относилось мало что - к жене Алексея Петровича Елене, и к Ольге, что понятно, но даже и к его сыну-подростку, который в своей обычной жизни слово “Бог” вообще не употребляет, даже в отрицательном плане, это слово для него не существует. Была новая начальница и на похоронах, и на “девяти днях”. Там уже и Ольга, и она, - все больше воспринимали друг друга в “обычном”, “поверхностном” режиме, тем более что был повод.   
Когда Ольга шла в здание управления, все в душе “всплывало”, “накатывалось”. Вот она снова - “реальность”. Здание было небольшим, но очень хорошо построенным, находилось в центре города, недалеко от администрации губернатора. Серо-серебристого цвета. Все ее здесь знали, и все с ней здоровались, начиная с охранника на входе.   
Вот она, Ольга Викторовна, или - как игриво называл ее он, умерший шеф, - “Олечка”. 
Ольга здоровалась, ее поздравляли с прошедшими праздниками. И, в то же время, - все понимали, что нельзя и было слишком радоваться, нужно было “выдерживать равновесие”. В холле первого этажа - “памятный стол”, портрет Алексея Петровича, и сообщение о его смерти.    
Ольга снова сталкивается с его смертью. Ладно, она уже готова.   
Краска стыда на ее лице.   
Потому что она видит, как “коллеги”, - в основном, это женщины, но немало и мужчин, - словно заглядывают ей в глаза.   
Пытаясь понять, что она чувствует.   
Аа... Получила свое? От Бога, от кармы, - наверное, думают они.   
Ведь она - его любовница, любовница шефа, который вдруг умер.   
Бог есть! Он все видит!   
Эту ситуацию, эту краску стыда - она никогда себе не простит. Она скажет: никогда в моей жизни больше такого не будет.   
Она - сама во всем виновата.   
Причем виновата не в его смерти, - что хотели нашептать ей “демоны”, - а в том, что стала его любовницей, в этом ее вина, а не в его смерти.   
Да, они все считают меня - “обломавшейся сучкой”?   
Так тебе и  надо, получай их еле скрытые ухмылки.   
Все, кончилась ее лафа - когда она работала мало и получала кучу денег - почти ни за что. За свою улыбку, молодость, красоту, за то, что - воспользовалась ими, “продала” их ему. Все, “покупатель” умер.      
Они все не знали, что, на самом деле, она сама все это “подкопала” и “обрушила”.   
Но им же не расскажешь... Бог, - которого они все сейчас, глядя на нее, поминают, - это видит.   
Ладно, она уже разделась в гардеробе и шла по коридору к ней, новой начальнице. Как она была красива в этот момент - грустная, потерянная, в черном до колен, - в знак траура - платье. Эх, Алексей Петрович видит ее оттуда - и все равно любуется. Говорит ей: “ну ты и дура, сама все порушила, из-за тебя я здесь, а не там, на земле, с тобой”. И все, видя ее, любуются. Она похожа на погасшую звезду?   
Секретарь, улыбаясь, говорит: 
• Да, Людмила Игоревна Вас примет.   
В улыбке секретаря, кстати, не было злорадства, и это хорошо, спасибо ей. Ольга входит в кабинет - небольшой, отлично сделанный, с большим столом и компьютером последней модели, маленький диван для отдыха и кулер с водой. Эх, сколько же она здесь провела своей жизни с ним. Не так много - два года, но каких “интенсивных”! Здесь они целовались, здесь он ее обнимал, говоря по телефону, а на этом вот диванчике... он любил “отдыхать”, и она ему “помогала”.   
Как же стыдно сейчас. Хотя Людмила Игоревна, наверное, думает, что Ольга краснеет из-за того, что все это ушло и не вернётся?   
“Эх, неужели - это все я? Да, ты”.      
Быстро завоевала все это здание Управления, да и что там было завоевывать... Она ведь и правда была не только красивой и молодой, но и знающей, и умной, а в глубине души - доброй. Алексей Петрович ее прочил себе в преемники. А не эту “Людмилу Игоревну”, потому что красота уйдёт, а знания и уже наработанный опыт - останутся. Другое дело, что он понимал под “наработанным опытом”? Чем они здесь занимались?  И речь даже не о сексе, а о самой работе. Они занимались: бумагами, файлами, отчетами, “проектами”, “информационным сопровождением”. Они сами уже никого не лечили, а были посредниками. Вот какой опыт у него был “наработан”, и он думал, что и она станет такой же. Конечно, это тоже было нужно. Но необходимость эта была какой-то слишком неуловимой, оторванной от жизни, от души больного человека. Ольга всегда это чувствовала, но окончательно поняла в ходе поездки в тот далекий городок... Она поняла, что есть Управление, “администрация”, а есть - люди. И она встала на сторону людей. Потому что поняла, что по-другому не может.   
Итак, вот она сидела перед ней - Людмила Игоревна. В его кресле. А могла бы сидеть она, Ольга Викторовна Бармеева? И ее имя было бы на табличке? “Ну ты и дура”, - снова раздался голос с неба. И все бы ее слушались, заглядывались на ее “формы”, вдыхали ее духи? И она бы руководила здесь - много лет, а потом - ушла “на повышение”. И нашла бы себе - “мужчинку”, может, тоже более старшего, как и Алексей Петрович, чтобы он ее любил и помогал. Может даже - вышла бы за него замуж, и родила ребенка.   
Накатанная дорога. Она ходила бы здесь - красивая и молодая - ходила бы, ходила, издавала бы приказы, потом стала бы так же “ходить” в другом месте.   
Ее родители - и мама, и папа - были бы довольны ею, что она достигла успеха. Папа бы приехал на ее свадьбу из другого города. Они рады, что Ольга, все-таки, стала такой, как все, и что все их тревоги за нее, - что она слишком “широкая” и “чувствительная”, слишком  любит жизнь, так что даже “загремела” в отделение неврозов, - что все эти тревоги остались в прошлом.      
Вот что ждало. Если бы она была “умной”. 
Итак, она смотрела на Людмилу Игоревну. Обычный “медчиновник” - пятидесяти лет, худая, узкое лицо и очки, черный брючный костюм, белая рубашка. Стол в бумагах, она сама - перед экраном компьютера. Но она отодвигает его узкую панель в сторону, как бы освобождая пространство между ними, - и смотрит на нее.   
Что в ее глазах, спрятанными за этими очками? - думает Ольга.   
Злорадство?   
Вот, мол - была ваша власть, а стала наша?   
Могла бы быть ваша - власть вашей юбки, - а стала наша? 
И она ее вроде жалеет - что вот, Ольга растерялась из-за “его” смерти.   
Жалость, что она - глупая, не смогла “воспользоваться”?   
Людмила Игоревна сказала, неожиданно участливо, человечно: 
• Оля...   
Ольга заплакала. Так она ее раньше не называла... Обычно - “Ольга Викторовна”, как бы каждый раз со скрытым презрением, подчёркивая ее особый “статус” в Управлении - с завистью и ненавистью. И лишь там, в коридоре рядом с его палатой, - когда он умирал и умер, - и когда все они на миг стали “братьями и сестрами” в его смерти, свидетелями смерти - она так ей говорила, как и та ей - “Людмила... Люда...”   
Начальник продолжила, таким же тоном, в котором не было осуждения:   
• Мне поступило сообщение от заведующей отделения неврозов того города, куда тебя послал... - она имела ввиду Алексея Петровича, но не назвала его имя.   
Ольга побледнела.   
• В котором она говорит, что...   
Что же она говорит? - думает Ольга.   
• Что ты... отлично провела свою работу психотерапевта.  Что все больные - с ума от тебя посходили, в хорошем смысле, - она чуть улыбнулась, - и все сестры и она сама тоже очень довольны. Что она - использует твой опыт и твои методы, насколько это возможно.   
• Ясно.   
• И еще...  Она сообщает, что шесть пациентов - и тут Людмила Игоревна, на минуту обратясь к экрану компьютера, перечисляет всех шестерых, Ольге странно слышать их имена и фамилии в этом “чужом”, “административном” списке, особенно его - “Андрей Торсионов”,  - покинули отделение. И что они, - скорее всего, - у тебя дома.   
Это был провал, - подумал Штирлиц. А могла ведь сказать: не “покинули”, а “сбежали”.  Людмила Игоревна снова на нее смотрит и снимает свои очки.   
А уж понять, что эти “покинувшие” живут с ней в той самой просторной и дорогой квартире, что подарил ей Алексей Петрович, не так трудно. Вот она - “внешняя реальность”. Хорошо хоть, что квартира была записана на нее, принадлежала ей. Хотя после его смерти его жена Елена могла бы это оспорить. И тогда - какой скандал  будет. Как же все плохо, Господи. Помоги...   
• Ты понимаешь, Ольга, что все это - преступления? Да, ты показала там себя отлично. Но - зачем стулья-то ломать? Зачем систему ломать? Кто ты такая - чтобы ее ломать? А ведь этих шестерых так и не нашли. Вот, мы здесь сидим, в Управлении, - и отвечаем за это, контролируем это. По сути дела, мы это покрываем, и я это покрываю. И та - заведующая - тоже это покрывает. А проверь нас кто-нибудь - и нас просто посадят. Хорошо, тебя ценил он, - она имела ввиду Алексея Петровича, - и мы тебя ценим. И что?   
То есть, он многое ей разрешал, но эти времена прошли. А главное, что такое и он бы не разрешил, тем более в этой квартире. Что вообще происходит? - как бы спрашивала Людмила Игоревна.   
 - Поймите, Людмила.  Я все понимаю... Но - мы вот сидим с вами в двадцать первом  веке - и говорим о том, что медицина должна помочь, тратим на  это деньги, пишем программы и отчеты, я сама этим занималась и занимаюсь. А в итоге, - мы теряем больного, его душу. Я это там увидела. Ну что они там сидят, как в тюрьме... И никакая это не помощь. А так - “отрабатывание” бюджета. Уж я-то это знаю. Все мое открытие, мой “метод” в том, что я - молодая и красивая, просто живая, из региональной столицы, - приехала к ним туда. И пробыла у них несколько недель. Но - мы все равно живем как в разных мирах. Отчеты, бюджет, программы... И все равно - мы попадаем мимо реального человека. Мы им не помогаем, а просто держим их под контролем. 
В голове у нее пронеслось: “может, то же самое и везде? В школах не учим, а держим под контролем. На предприятиях - не столько эффективно работаем, сколько тоже держим под контролем. Государство, - ну это и так понятно, - не управляет, а контролирует”. 
• А тут? - спросила Людмила Игоревна, она имела ввиду то, что происходило у нее в квартире, но не стала это называть.   
• А тут - все другое. И я могу реально им всем помочь.   
• А Вы не думали, что можно просто - стать врачом в том отделении, в том городе? Или вообще - мы Вас можем вместе этой Веры Ивановны - заведующим? 
• Думала.   
Ей это предлагал и он, Алексей Петрович... Она и правда об этом думала, хотя и не сознавала эти свои мысли.   
• Да, это возможно. Но... Дело здесь не в том, что это вроде как понижение моего статуса, моей карьеры, совсем нет. А просто...   
• Вы не доверяете системе?   
• Да. Я боюсь пропасть в ней. Я ведь и так в ней чуть не пропала.   
Пропасть можно по-разному. Можно - “вертя” своей юбкой и красивым лицом, как раньше Ольга, можно - просто становясь чиновником, как будет с этой Людмилой. А может - это эволюция жизни всех работниц Управления? И эта Людмила - тоже была раньше “молодой и красивой”?   
• Просто понимаете, так сложилось, что я их всех... люблю. А они - меня любят.   
Ольга подумала: “как “уложить” любовь в программу и бюджет, в отчеты?”   
• И вот так получается, что все это во все, что у нас есть, - не “укладывается”. Я в этом не виновата. Но и они в этом не виноваты, - “так Бог нас благословил”, - так сложилось, что они ко мне приехали и я их приняла. Вы понимаете, Людмила?   
• Понимаю.   
Хорошо, что она понимает, что они понимают. Пока понимают? Людмила Игоревна сказала:   
• Я даже подозреваю, что Алексей Петрович все это как раз не понял...   
Ольга от страха затаила дыхание.   
• И был недоволен этим.   
Людмила Игоревна - улыбнулась. И - “закрыла” эту тему.   
Они прослезились.    
Выходя из ее кабинета и потом из здания Управления, она знала, что “Людмила” не будет ее “валить”, больше того - Ольга, как и раньше, - будет заниматься работой, которая не требует много времени и сил, и все равно много получать (пусть это и не так сильно ее волновало, но - после смерти Алексея Петровича - это было важно). Ольга обещала подумать, не станет ли она врачом или заведующим в отделении неврозов того городка.   
Как хорошо, как вольно было - смотреть на чистый белый снег, на сугробы, дышать чистым морозным воздухом.   
 
 
 
Бедный Андрюша 
 
Итак, она победила. Они победили.   
Ей не верилось. Казалось сном.   
Что в этой нестабильной, причиняющей боль “внешней реальности” - может случиться такое.   
И она была уверена, что победили не только эти шестеро, и даже не только все ее пациенты там, в том городке. Но и кто-то еще, очень многие. Все непроявленные... те, кто задвинут, те, кого не заметили. Однако они, эти неведомые ей, - и, в то же время, ведомые, угадываемые, - не собирались “поднимать топор”, не собирались мстить. Потому что после двадцатого века  - по-другому было уже нельзя. Она не думала об этом, но просто знала. 
 
Итак, через пару дней после этой своей “маленькой победы”, она - на радостях, громко смеясь, что-то напевая, заходила в дом после магазина, это было позднее утро. И сразу почувствовала - что-то не то.   
Непривычная тишина. Да что может случиться? Они ушли? Да нет, их зимние куртки -  на месте. Ольга сняла свое пальто и зимние ботинки. Надела домашние тапки.   
Все на месте, но почти без единого  звука. А ведь обычно - особенно Кирилл и Наташа, - постоянно громко что-то говорили, так что Ольга, наоборот, просила их быть тише.   
В коридоре пусто и даже на кухне - Нина сидит молча и без громко включенного телевизора.   
Ольга заходит в свою спальню. Андрей здесь, но он сидит не на их кровати, - не на ее “ложе” , как обычно, а снова на своем матрасе, и спиной к ней. Такого в последние дни тоже не было. Это что - он деградировал, что ли?   
Что случилось.   
Что случилось.   
Что случилось.   
Ольга поворачивает Андрея лицом к себе - он не хочет, но она заставляет.   
И видит на его лице сильные “подтеки”, свежие красные синяки - под правым и левым глазом...   
Что это за хрень?   
Кто это сделал?   
Она целует его лицо, его синяки...   
Бедный Андрей.   
Бедный Андрей.   
Да понятно, кто это сделал.   
Они - остальные пятеро.   
Вот, она - защищала их всех там, на работе, говорила, что она любит их, а они - ее.   
Говорила, что такое у них особая форма лечения. 
И защитила.   
Вот...   
Она целовала его лицо.   
Гладила по голове.   
Бедный Андрюша.   
Бедный Андрюша.   
Потом выбежала в коридор, на кухню.   
Нина молча стояла перед ней.   
• Кто это сделал?   
Нина краснела, молчала.   
• Кто это сделал?   
• Григорий... и Кирилл.   
Но было ясно, что молча и все остальные “участвовали”. 
Ольга надела зимнее пальто, ботинки - и вышла на улицу.   
 
Погода была - чудесной. Снег и сугробы, солнце, небольшой градус.   
Много детей и молодых мам с колясками.   
Бедный Андрюша.   
Как они только могли...   
Ведь неизвестно, как придется восстанавливать.   
Ну да, она видела, замечала их недовольство.   
Раньше она принадлежала им всем, а теперь - больше ему?   
Раньше смотрели телевизор и читали вместе - а теперь часто с ним одним?   
Она - эгоистка?   
А с другой стороны, она же вообще могла их всех “послать в любой момент”. Другое дело - что не пошлет.   
Самое главное, - что в глубине своей души она понимала, что права и дело не в эгоизме.   
Это Бог дал им любовь.   
И по своей совести она - готова за все ответить.   
Любя его и выделяя его - она любила в нем - их всех.   
Любила в нем  и в них - образ Божий.   
Бог - не видит никакого противоречия.   
Но они, эти пятеро, - конечно, видят.   
Надо как-то им все это доказать.   
Эх, люди...   
И даже вот эти - “неполноценные” - и они - завидуют, ненавидят.   
Конечно.   
Но - она все равно в них верит.   
Пусть - и не сегодня, не в этот день.   
 
Она - пошла к своей подруге Вике, той самой, что была рядом с ней со времен института и сейчас на раннем сроке беременности.   
Хорошо, что ее гражданский муж в этот день был на работе. Это позволяло ей быть более откровенной, не скрываться. Заходя к ней и раздеваясь, она уже почти плакала.   
Вика увидела ее потемневшее лицо и сказала: 
• Ну ты чего, мать, ты чего?   
Они выпили вина (алкоголичка?). Она все ей рассказала про Андрея.   
• Да, ну ты и дебилка.   
Она так же отреагировала, когда Ольга несколько недель назад рассказала ей о том, что эти шестеро к ней приехали и что Алексей Петрович, - узнав об этом, - разбился на машине.  А ее муж добавил тогда, что она наглая.   
• Ну и что... Ты правда его любишь? И их тоже?   
• Да.   
• Несмотря на то, что они это сделали?   
• ... 
• Да ты пойми, что все это... все это - извращение какое-то. И они. И он.   
Вике пришли в голову чьи-то известные строки: “розу белую с черной жабой я хотел на земле повенчать”.   
• Знаешь, Оля, я не работаю психологом, но - у меня все равно психологическое образование. Очевидно, что у тебя у самой проблемы. Может, это связано с тем, что отец вас бросил и уехал? Ты что - Бехтерев какой-нибудь, что ли? Или Пирогов? Ты что - в “народ” идешь? Ну так - никто тебе и не мешает. Но только зачем в такой вот форме?   
Ольга молчала. Ее сознание затуманилось от вина.   
• Все в этом мире - должно быть на своих местах. Даже то, что ты была у них там, в том городе, так популярна, - это было из-за того, что ты была - чужой. Чужой в плохом и в хорошем смысле. Дистанция. Дистанция. Если бы не дистанция - не было бы в этом мире ничего, понимаешь? Ты была для них - чужой и красивой, засчет этой дистанции. И вся женская красота - построена на дистанции, невозможна без нее. Как мужчины будут на нас, женщин, глядеть - если не с расстояния? Если у нас не будет своих секретов, своих тайн, своего “мира”? А теперь что? Ты уже не такая красивая для них. Может, - и для него тоже. Ты - каждый день с ними, ходишь в туалет, и видишь, как они ходят в туалет. И хотя ты говоришь, что все равно вы все любите друг друга, это неважно. Да у нас даже в браке с моим парнем - все это влияет. А что уж говорить - о шестерых чужих людях у тебя, в твоей квартире, - “чужих людях”, - мысленно повторила Ольга, - Все нужно было сделать по-другому. Ты должна была - вернуться к ним, в их город, и работать у них просто врачом, или даже стать там заведующим. Все в этом мире - должно быть на своих местах и в своей форме. Уж если на то пошло, Бог так все сделал, устроил.   
“Вот, - подумала Ольга, - и Вика ей это говорит. Может, они все правы... И мы с ними - все нарушили. С другой стороны... А Христос разве не  разрушил дистанцию? Между Богом и человеком? Разве он - не “снес” ее?”   
• Сегодня они побили его. А что завтра? Тебя? Во всем этом есть что-то слишком русское, слишком безумное...   
Ольга почти не защищалась.   
• Ну что, останешься у меня ночевать?   
Так было и в тот день, когда погиб Алексей Петрович. Но сегодня - она помотала головой, поблагодарила за все и пошла домой.   
Домой. Ей есть куда идти.   
Да, снова к ним и к нему.   
Иногда то, что кажется проклятым, - на самом деле, благословенно. Христа тоже проклинали. 
Все женщины в мире - одиноки. Мужья их бросают, и они остаются одни.   
С ребенком или двумя.   
И Вика тоже будет одинокой, и та  - ее новый начальник, Людмила, - тоже, или будет такой, неважно.   
А ей - Бог дал другое.   
Люди, - которым она нужна.   
И которые нужны ей.   
Ну вот так получается, что невозможно делать это так, как “положено”, в “системе”. Да, Вика в чем-то права насчет “дистанции” и прочего. Ольга тоже иногда об этом думала.   
Но сейчас - она проста шла к ним, шла домой.   
Шла, потому что не могла по-другому. Потому что ее тянуло. К нему и к ним, в конечном итоге. На улице были уже чудесные январские сумерки.   
Ольга открыла дверь. В коридоре стояли все пятеро виновных, либо делом, либо участием, наблюдением, - и плакали.   
Ольга раздевалась - смотрела на них. И внутренне улыбалась.   
Григорий сказал за всех:   
• Прости нас, Ольга. Мы больше так не будем. Никогда не будем. Россия - великая держава! 
Кирилл и Наташа - тяжело и шумно дышали, по-подростковому подтверждая его слова. И Вера...  и Нина, покачивая седой головой.   
Ольга не заплакала, а засмеялась. Никогда больше так не будем, детский сад. Дети. Но - ее дети. Она им верит. И нету у нее другого пути.   
Они все стояли и смеялись.   
А она уже шла к Андрею.   
Обнимать и целовать его лицо, гладить его волосы.   
Любить его.   
В эту ночь они с Андреем - сделали это.   
Открыли друг друга.   
(И Ольга даже не предохранялась - ни таблетками, ни “резинками”, - как было с Алексеем Петровичем.)    
Так она - защищала его от этого мира. 
Так он - защищал ее от этого мира.   
Так Бог - защищал их от этого мира.   
Простирал над ними свою ладонь.   
И они - чувствовали ее, “уплывали” в нее, и друг в друга. 
Забывая о времени и пространстве.   
Поднимаясь над планетой земля.   
Познавая язык, слова любви, и говоря только на нем.   
 
 
Что значит счастье?   
 
Ольга и Андрей - знали, что это такое.   
Но мало говорили об этом. Он - потому что был “молчальник”, а она - потому что становилась на него похожей.   
Счастье, - по их убеждению, - это когда ты сделал это и лежишь, обнимаясь.   
Она нюхает его плечо, а он - ее волосы.   
Они - сделали это.   
Раньше, когда у них был “петтинг” - все было хорошо, они доходили до “оргазмов”, - но все равно было “чувство незавершенности”.   
И вот теперь - они выдыхали полной грудью.   
Они делали это почти каждую ночь.   
Совершенствуясь в “науке любви”.   
“Пригоняя” свои тела друг к другу. На самом деле, это нужно назвать по-другому: становясь едиными.   
Единой душой и телом. Единым процессом, единым организмом - мыслей, взглядов, запахов, привычек, действий.   
Как пелось в одной старой попсовой песне: мы здесь лежим, а там, со звезд, на нас кто-то смотрит.   
Кто на них смотрел?   
Кто-то - со звезд.   
Кто-то - на небе.   
Кому они улыбались, и кто улыбался им, кто их любил, а не осуждал.   
Своей любовью - они что-то демонстрировали.   
“Посылали сигналы”.   
О чем? 
О том, что люди на этой планете еще сохранились, что они не только говорят и слушают слова ненависти. 
Она - не предохранялась.   
И какая в этом была свобода.   
Делать это с “резинкой” - всегда как будто не можешь полноценно дышать, ты в “противогазе”.   
А таблетки, - в конечном итоге, - вредны.   
Она - открыта.   
Для этого мира.   
По крайней мере, - той его части, что называется “Андреем”.   
Готова ли она к последствиям?   
Да, хотя и не думала о них - своим разумом.   
Будет и будет.   
От Андрея, при том, что он “неполноценный”?   
А сколько в России женщин - лишь мечтают о ребенке?   
И умирают, сходят с ума, - как их Вера, - от этого.   
Ольга раньше “плела” свои “интриги” - тоже мечтала развести с женой Алексея Петровича и родить от него.   
И что вышло?   
Он - под землей, под снегом. 
А она здесь с Андреем.   
Забеременеет от него, значит - так и будет.   
Она думала об этом - после их очередной ночи.   
Андрей быстро заснул, но она не злилась на него за это. Хотя он и не был “добытчиком”, который уходил на работу и вот, уставший, - “отрубался”. У них эти роли - были другими, “добытчиком” была она сама, но - на работу все равно ходила не так уж и часто. Впрочем, в России и в мире эти новые роли тоже были распространены.   
Как бы то ни было, он уже заснул, и она прижалась к его плечу: красивая, молодая, - рядом с ним - сорокалетним, сухим, с темноватой кожей.      
И думала о возможной беременности.   
Что это будет?   
Вызов обществу?   
Может и правда, - она любит его из “противоположности”? 
“Роза белая” и “черная жаба”?   
Ведь, по сути, Ромео и Джульетта влюбились именно из-за того, что это было “нельзя”.   
Дворянки в России так же влюблялись в крестьян и наоборот.   
И не так уж много сегодня в обществе осталось таких “мест”, - где есть такие противоположности? 
“Химия любви”? “Механика любви”? 
Лучше о ней не думать.   
И у нее это получалось. Потому что - он был рядом.   
А на небе был тот, кто решал - будет у них ребенок или нет.   
Пусть он решает.   
Она - готова.   
Они с Андреем улыбаются ему тем, что они делают.   
А он - смотрит и улыбается, смеется в ответ.   
Они - родные ему.   
Он их любит. 
Он всех любит, - но их по-особому. 
У него какие-то планы на них?   
 
А еще счастье - это когда днем они, уставшие после ночи, и знающие, что следующей ночью снова что-то будет - лежат на ее кровати - и сморят вместе телевизор.    
Это полное счастье.   
Современный человек - это существо, которое смотрит фильмы.   
Они нас формируют, они выражают нашу суть.   
Если ты смотришь их в своей одинокой квартире, то это вообще часто - единственная твоя “отдушина”.   
Сопереживать героям. “Погружаться” в сюжет. В музыку этого фильма, в его атмосферу. Видеть его снова и снова, “наматывать” на “подкорку”, повторять фразы из него, рассказывать о нем.   
Фильмы становятся - “кодом жизни”, универсальной энциклопедией, как “Унесенные ветром” и “Крёстный отец” для американцев. И как - советские фильмы для русских.   
Фильмы - это часто единственное, что удерживает человека от отчаяния, от суицида.   
Конечно, в этом есть слабость современного человека, но и сила тоже.   
Да, у русских это, как правило, - советские фильмы, но и голливудские тоже.   
Так вот, “самое счастье”, - к чему и пришли Ольга и Андрей, не особо осознавая и проговаривая, - это когда ты смотришь фильм не один, а вместе. Тем более что Андрей последние годы вообще смотрел их в своем отделении неврозов среди толпы больных, в коридоре.   
Но сейчас они - лежат на ее кровати и, крепко обнявшись, смотрят.   
Иногда заходят кто-то другой и что-то у Ольги спрашивает. Потом уходит. Им это не мешает. 
Когда начинается реклама, они переключают на другой канал и потом возвращают.   
Да, советские фильмы. Ту же “новогоднюю” - “Иронию судьбы”. Ну, “Джентльмены удачи” и “Бриллиантовая рука” - это совсем не их. А вот “Обыкновенное чудо” - да. Его особенно любит он, но и она его полюбила. Еще - “Старший сын” - наивный, но сильный, добрый. Фильмы о войне - не официозные и “раскрученные” “Офицеры”, а “Они сражались за Родину” с Шукшиным. “В бой идут одни старики” - меньше, хотя тоже.   
Голливудские она смотрела с большим интересом, конечно. Это и “Красотка”. Это и - его часто показывали - “Титаник”. Ясно, что в них обоих было много “попсового”, но все равно трогало, “классика”. Иногда - для прикола - даже первую часть “Сумерек” с красивыми вампирами и оборотнями.   
Однажды они вообще увидели “Древо жизни” Терренса Малика. Их обоих “пробило” до слез. Шедевр, весь фильм это, по сути, - молитва, обращение к Богу - обычных американцев пятидесятых годов по поводу гибели их сына. Ольга и Андрей - плакали, не как в мелодраме в конце, - а на протяжении всего фильма. Это, кстати, к вопросу о “бездуховности” Запада и “Америки” в частности.   
Вообще современный человек - фильмами - молится. Конечно, не всеми. Но - многими. Наиболее значимыми, но ведь поэтому они и становятся значимыми, проникающими в душу.   
Фильмы в чем-то заместили религию, - но не в плане ее “замены”, а в плане ее дополнения и нового выражения.   
Вырастает новый образ Бога и новое чувство Бога. Но - на основе, на “почве” уже существующих религий, и прежде всего - христианства, потому что именно Запад породил кино. Сегодня миллиарды людей на планете - совместно молятся, смотря один и тот же фильм... вот что происходит. И разве Бог не может этого не видеть и не отвечать на это? Если раньше люди писали иконы и пели в соборах, то теперь они - смотрят добрый светлый фильм и - сопереживают.   
Фильмы - это молитва Богу, современная форма “богопознания”, в которой миллиарды людей соединяются не только с ним, но и друг с другом. При том, что они в реальной своей жизни - разных вер и наций, разных классов. Зачастую получается так, что “исламский террорист” и его жертва, американец или европеец, - смотрели одно и то же кино и - сопереживали его героям.   
Что будет дальше? 
Неизвестно. 
Может, люди на планете - сформируют какую-то новую религию - на основе этого единства? Может - она будет называться - теле-религией?   
Фильмы - это целая вселенная. В них можно найти что-то легкое, или - глубокое, и это может соответствовать разным настроениям человека - разному тебе. Ты можешь быть - мрачным, или оптимистом, быть “циником” (“Доктор Хаос”), можешь смеяться или плакать, или “думать”. Это не только “богопознание”, но и самопознание. Часто это единственная форма коммуникации между человеком и обществом: какой-нибудь подросток, “сидящий” в телефоне и в “играх” - смотрит своих “Трансформеров” и “социализируется”. В этой вселенной - легко потеряться, “зависнуть”, “застрять”, особенно если ты - одинок и беден. Есть “порноролики”, которые “объединяют” людей на планете - совсем по-другому. Это - оборотная сторона кино-вселенной.   
Но - как бы то ни было...   
В очередной вечер, когда они лежали вместе, Ольга - все теснее, все крепче “обвивает” его своими руками, своей грудью, своим дыханием, своими черными длинными волосами, - своей молодостью и красотой, своей жизнью, так что они становятся едиными - до не-различия. И смотрят “Титаник”, - который снова показывают по телевизору. Они чуть засыпают под него, что совсем уже хорошо. Будет реклама, - но фильм и его герои все равно никуда не денутся. И они будут “отождествлять” себя с ними: с их улыбками, с их смехом, с их любовью, с их жизнью и гибелью, с океанском простором и ветром. Будут - “уходить” в легкий, неглубокий сон и в “фильм”. Вот оно - их счастье, их вечность.   
Слава тебе, Боже, слава тебе.   
 
 
 






































Часть 5. Начало весны   
 
Тест на весну   
 
Прошло два месяца...   
На дворе стоял конец марта.   
Весна в этом году была поздняя, но тем благодарнее были за нее жители этой части планеты. Вон там, за окном их кухни, - можно было видеть оттаивающий лед, а в форточку - услышать капель. Обычно для молодой, “бегущей по жизни” Ольги - весна это что-то календарное, но в этом году - она “остановилась”, “замедлилась”, словно - сидела в трамвае у большого окна и все видела, чувствовала, за все благодарила, принимала. Если ты принимал осень и зиму, - то примешь и весну. Потому что - была не одна, а с ними и с ним. Не со своими мечтами о том, как она разведет с женой своего шефа (как и большая часть россиянок - с какой-нибудь мечтой такого же рода), а с ними. С ними, - “остановившись”, - она почувствовала Землю и Небо. Их ход. Их игру. Их дыхание. Их борьбу и единство. Почувствовала себя как в детстве. Почувствовала себя - участником, свидетелем. Частью их присутствия. Она видела все как таинство. И если осенью и зимой - было таинство смерти, - то теперь в этом снежно-ледяном гробу все воскресало, это было таинство жизни. Зарождалась жизнь - кажется, из ничего, из пустоты, из смерти. Тысячи поэтов и художников пытались передать это состояние, “гнались” за ним. Весна была частью древней игры Неба и Земли.    
Для Ольги и Андрея - и остальных пятерых - это была их первая весна вместе. Она смотрела на них и думала: “все-таки, я не могу вот так слишком по-детски все воспринимать”. И Андрей здесь тоже от нее отличался, и больше был похож на них, чем на нее. Но это ее не огорчало. Она знала, что со временем, станет больше на него похожей. Ведь она часто сидит дома, а не на работе, график у нее такой же незагруженный. И - любовь по ночам тоже сделает это.   
Да, шестеро все воспринимали - более остро, более глубоко и живо.    
Снег на Новый год и Рождество... В Деда Мороза и в Снегурочку, в сказки, - верили не только Кирилл и Наташа, но, - не особенно распространяясь  об этом, - и Вера, и Григорий, и даже Нина. Установка новогодней елки для них было сильной радостью - так же, как ее снятие после праздников - все шестеро в этот день плакали, и Андрей - тоже. “Вот, кого ты “выбрала”...  да, и что?”   
А главное - тоже наивно и по-детски - верили в Бога. Бог и его ангелы - были для них везде и заботился о каждом человеке. А для “нормальных”, “взрослых” - Бог был “наверху”, и - нужно было прикладывать усилия, чтобы к нему обратиться... Кроме этого, в “нормальном“ мире из-за него - убивают и умирают. Все это шестерым было непонятно. Они не знали, что именно из-за разных образов Бога и были многие войны. Возможно, что и последняя атомная будущая война, - о которой все чаще говорили политики и журналисты, словно поднимая ставки, подливая масло в огонь, - тоже начнется из-за этого. Из-за того, что различий окажется слишком много, чтобы их преодолеть. Все это показалось бы им странным.    
Бог - здесь.   
Он видит тебя и говорит тебе.   
А ты говоришь с ним.   
И вот - весна “обрушивалась” на них откровением Бога, “теофанией”.   
Это была - весенняя религия.   
Религия - падающих за окном капель.   
Религия - высыхающей земли и асфальта, - по которому они все ходили во время своих прогулок.   
А главное - религия возвращающегося солнца.   
Вот оно, здесь, - оно греет, оно дает тепло и каждый день можно было легче одеваться.   
Лучи мартовского солнца - заполняли тебя целиком.   
Они говорили, шептали: ты есть, ты есть, ты есть.   
Нельзя было - не встречать весну.   
Не петь ей, не говорить с ней.   
Не “уходить” в эти лучи, не совпадать с ними.   
Ольга, глядя на них и на весну, - плакала.   
И даже боялась, - может, и обоснованно, - что им станет плохо, что они “сойдут” от весны с ума. Так что она иногда давала им по вечерам - успокаивающие, не очень жесткие, не как в больнице.    
Эта весна - была первой и у них с Андреем. Иногда они гуляли вдвоём. Ольга была одета - в демисезонную куртку. И он - тоже (она купила им всем - такую одежду, ведь они приехали к ней в пуховиках). Какой он был смешной. Как будто - голый? Странно было ощущать, что не нужно одевать что-то теплое и большое, чтобы защититься от этого мира. Странно было идти по сухой земле и асфальту. Это ощущение - сухой, прогревшийся земли, - было самым важным. Словно ноги в ботинках - проверяли, пришла ли весна или нет. Пришла. Земля сообщала о чем-то важном... что она не будет больше губить человека холодом. Странно было чувствовать легкий весенний ветер, овевающий тебя шею и ладони, и - лучи весеннего солнца в глазах. При этом - они с Ольгой брались за руки. И снова - не нужно прятаться за рукавицами или делать это только дома. Можно, - на улице. Можно, - на улице. Можно, - на улице. И они - шли, шли, шли, словно выполняя ритуал. Словно, - приветствуя и благодаря весеннего мартовского Бога. И пусть прохожие видели их и понимали, что она - красивая и молодая, а он... мало того, что “старый” по сравнению с ней, видимо, еще и больной, “неполноценный”. Хорошо хоть - русский. Непонятно, он что, богатый, что ли? Но и на богатого явно не похож. Что же ты делаешь тогда, - красивая русская девушка? Но ей было все равно. Она - поклонялась мартовскому Богу. Хотя именно из-за него все эти “оценки”, “пересуды” - и стали возможны, ведь зимой, конечно, ничего не видно, зима все скрывает своим “белым саваном”. Да, зимой не было “просматриваемого обзора”, - и тепла было меньше, так что и те, кто “просматривал” - сидели по домам. А весной они радовались не только весне и солнцу, но  и тому, что снова можно было смотреть и судить. Забывая, что их тоже могут однажды - осмотреть и осудить.   
Ольга и Андрей - шли, взявшись за руки. Как чудесно, что можно чувствовать его/ее ладонь в своей - на улице, а не дома. Зачем еще тогда существуют улицы, как не для этого? Так улицы - возвращались к своему смыслу, к истоку.   
Что бы там люди на этой планете не придумали со своим этим будущим “огненным суицидом”, - о котором  они устами “журналистов” говорили, проговаривались, словно одновременно и боясь, и желая его, “заигрывая” с ним, потому что им было скучно жить просто так, каждый день, радуясь этому дню, - весна все равно пришла. И Бог как будто говорил людям: я все равно есть, солнце все равно есть, небо и земля все равно есть, любовь все равно есть, и Бог не виноват, что он является этой любовью. Это - чувствовали, свидетельствовали Ольга и Андрей. Она думала: “если есть весна, значит, - и люди на планете будут жить, потому что небо и земля - старше и мудрее... Люди могут - при “ большом желании” - уничтожить себя самих, но не это небо и землю. Не - Бога. Мы, люди, - со своими знаниями и технологиями, - слишком “тяжелые” для него, а он - слишком “легкий” для нас. Весна - это и есть легкая поступь Бога. Его взгляд, обращенный к каждому, его призыв, который слышит каждый. Так что, пройдет ли человечество этот тест на весну - неизвестно”.    
 
За эти два месяца у них произошло важное событие: они жили теперь не в подаренной Алексеем Петровичем двухкомнатной квартире, -  а в трехкомнатной. Она - тоже располагалась в центре города. Это был подарок спонсоров, связанных с медициной, - организованный ее новым шефом - Людмилой Игоревной, за что она была ей очень благодарна. В курсе этого была и заведующая отделения из того городка - она ненадолго приезжала сюда, и они обо всем говорили. И снова Ольге сказали, что они ее поддерживают, очень сильно рискуя, не зная даже, почему, - ведь Алексея Петровича уже нет. Значит, по какой-то другой причине. И вот - им дали такую большую квартиру, чтобы им не было тесно. Ту продали - и новая тоже была оформлена на Ольгу. Кстати, Людмила сказала, что для Ольги есть еще такой вариант: они все помогут ей создать свою - не государственную, а частную, тоже на деньги фондов, - клинику неврозов. Там она будет свободна, и все будет делать так, как захочет. Ольга снова ответила, что будет думать.   
Вроде и правда - так было бы лучше. Может, - этого и Бог хочет? Это - какие же возможности помогать людям...   
Но, во-первых, государство все равно будет ее контролировать, и так ли уж сильно это отличалось от того, чтобы быть зав. отделения в том городке, - неизвестно (да и сами эти фонды тоже будет вести контроль).   
Во-вторых, она была уверена, что эти шестеро должны быть с ней, вместе.   
В-третьих, она не исключала, что забеременеет от Андрея, хотя и боялась этого, в любом случае,  - само ее тело “думало” не о частной клинике, а совсем о другом.   
В-четвертых, она почему-то вспоминала выражение из фильма “Красотка”, - где героиня Робертс говорит, что ей недостаточно от него, от “Ричарда Гира”, чтобы он снял ей дом, платил ей и временами приезжал к ней, что ей нужна “вся сказка”. Эту фразу про “всю сказку” Ольга почему-то повторила про себя, хотя она и не понимала, что значит - “вся сказка”, - но чувствовала это.   
Переезд напугал ее “пациентов”, им сложно было - оторваться.   
Это был февраль, пасмурно, холодно, грязный снег на улицах. Так что Ольга - два дня их уговаривала. Наконец, с помощью друзей -  Вики, и ее мужа, еще участвовала  Людмила и ее “админ-ресурс”, - они переехали.   
Первые дни они плакали, боялись, что счастье - осталось там, в той квартире. Так что она не выходила на работу, сидела с ними.   
Говорила им: “да посмотрите, как здесь хорошо... и Кирилл с Наташей - теперь могут жить отдельно от Веры и Григория”. Все соглашались, но даже это “расширение пространства” их поначалу пугало. Они боялись, что “потеряются”. Главное, что она, Ольга, потеряется для них. Уйдет окончательно, - к Андрею. Так что она даже сначала проводила с ним меньше времени.   
Наконец, все начали успокаиваться. Привыкать. Меньше плакали. А они с Андреем - все чаще снова лежали рядом. Она вспоминала слова Вики о том, что все они ходят в один туалет, и нет никакой дистанции, “бытовуха”. И ей иногда от этого тяжело, и им. Конечно, в чем-то Вика права. И в новом доме - нету второго туалета, но - хоть места значительно больше.   
Так что их совместная жизнь - была каким-то хрупким построением. Но на земле вообще все хорошее и глубокое - хрупко. Сам Бог это держит. Пока он это делает, - будет стоять, хотя и кажется слабым, “падающим”.   
И вот, в этом их новом доме - пришла весна.   
Как бы внутренне освятив его.   
Сделав его живым, дышащим.   
Их дом – тоже проходил текст на весну.   
И прошел.   
Вошел в ее любовь, в ее свет, в ее улыбку.   
 
 
 
Точка отсчета 
 
Весна и стала этой точкой отсчета.   
Уже где-то с середины марта, неделю назад, Ольга думает об этом.   
Что происходит в этом мире?   
Весна... весна...   
Может, ей тогда все кажется?   
Наступающий весенний прорыв, карнавал солнца и света, праздник высохшей земли и высохшего асфальта... Когда ты просто идешь по улице, - и что-то понимаешь,  и все понимают, и улыбаются. Улыбаются - друг другу. И - ему.   
И одна только мысль у всех: неужели мы достойны?   
При том, что нас на земле так много, что мы даже нумеруем друг друга, и по другому уже не получается. Нас так много, что мы не видим лица другого. Он скрыт от нас маской. Это не другой, а “покупатель”, “работник”, “пенсионер”.  И в статистике мы все это теряем, упускаем личность. Нас так много, что мы огромной толпой ходим по историческим местам и заповедникам. 
А тот, что на небе, - видит лицо каждого. И каждого любит.   
И еще. Неужели мы достойны весны, при том, что мы ненавидим друг друга, завидуем. Бедные завидуют богатым, а те их презирают... так же - бедные страны ненавидят богатые страны, а те - их используют. Вся наша жизнь - информационные потоки - полны этой взаимной ненавистью, вечным взаимным разоблачением, недоверием... Все говорят, что у них правда - Запад, что у него, Россия и Китай - что у них. Богатые, - что они правы, бедные - что они, вот, сейчас они установят снова свою власть. Что может остановить эти взаимные потоки обвинений, - разных религий, народов, классов? Кажется, что ничего не может “вклиниться” в них... Что эта атмосфера, заполненная словами и образами, фразами, действующими как рефлекс у собаки Павлова... Слова “Россия” и “Путин” - для Украины, в меньшей степени для Запада...  Соответственно, слова “Украина” и “США”  - для русских... Все здесь было  зеркальным... Обе стороны обвиняли друг друга в “фашизме”, и в “продвижении” своих интересов под прикрытием “высоких слов”...
Так что ничего сюда - в это плотное, тяжелое пространство, в котором жили все люди, - не могло войти и дать понять, что есть и что-то другое.   
Кроме весны, - за которой стоял Бог.   
Весна говорила на другом языке.   
Не на языке ненависти и скрытой зависти, - скрываемой за проклятиями и пожеланиями исторического конца.   
Опять-таки, каждый раз выходя на улицу, Ольга думала, что он, - давший нам эту весну, любит нас больше, чем мы себя любим, верит в нас больше, чем мы в себя верим, что он там, на небе, - “романтик”.   
Весна - на этой планете, которая уже мечтала, “бредила” о ядерном суициде - была чем-то невозможным. Но и, с другой стороны, - единственно возможным.   
Она давала нам возможность дыхания, в пространстве, в котором уже не было кислорода из-за слов и образов ненависти.   
Она останавливала то, что нельзя было остановить.   
И вот именно в эту невозможную весну - Ольга и почувствовала что-то в животе.   
Как будто - он, в ее животе - и был этой невозможной весной.   
Был дыханием, карнавалом.   
Хотя - уж если она никак не предохранялась и ей было двадцать пять, и у нее не было никаких противопоказаний, то, конечно, - разумно предположить, что такое было возможно.   
Но она, скорее, не думала об этом раньше - и полностью отдала это Богу. Не хотела думать, - что может родиться от ее Андрея.   
Родиться от этого человека. Родить. Зачать.   
Но само это слово как будто к нему совсем не подходит. Хотя за последние месяцы он чувствовал себя, конечно, лучше, но он по-прежнему мало говорил, чаще вообще рисовал картинки - иногда с мертвой, иногда с живой рыбой.  Она-то к этому привыкла, она, - по мере того, как они жили вместе, - и сама немного становилась такой же, более молчаливой и “мыслящей” картинками.   
Она любит его. И будет любить его - и их, - и дальше. Но говорила себе при этом, что она же не может совсем “залезть себе в душу”. Может, это что-то “извращенное”, по принципу "сопротивления”. Красавица полюбила “чудовище”, так это воспринимают другие (в глубине души - и она тоже?). В сказке и в фильмах чудовище превращается в прекрасного принца (в одном фильме это красавчик актер Венсан Кассель...) Но в реальности любовь и правда требует часто чего-то совсем другого: другого сословия, нации или религии. Раньше, в прежнем обществе, это особенно “срабатывало”, “звездило”, давало “энергию контраста”. 
Но она совсем не хочет “влезать”. Именно потому, что при желании, как “психолог” - вполне могла бы все “проанализировать”. 
Нет...   
Нет... 
Она не будет смотреть на то, чем движется корабль, а будет просто на нем плыть.   
Она - честна перед ними и перед ним, и перед Богом.   
Ее к ним отношение - совсем не “эксперимент”.   
Здесь, в этой квартире, с ними и с ним, - она на своем месте. Что будет через годы - Бог даст.   
Но вот... он уже давал что-то - в ее животе?   
Да, она любит Андрея, но совсем не была уверена, что они могут родить. И даже зачать.   
Звоночек от Бога. 
Звоночек от весны.   
Звоночек от марта.   
Невозможно..   
Возможно.. 
Невозможно...   
Она уже три раза сделала тест, и три раза - ответ положительный.   
И все равно - не верится. 
Значит, он, - небе - и правда есть, и правда - любит.   
Смотрит на них ночью - со звезд.   
Улыбается.   
Он  “подтвердил” их с Андреем и остальных пятерых.   
Он видит и любит.   
А с другой стороны.... - говорили в ней гены, и еще мать и отец, - а с другой стороны... - ты что, не понимаешь, какой ребенок у вас родится, от него родится? Да, он родил сына, но это было в давно, в “прошлой жизни”. Даже ваша разница  в возрасте - тоже нехороший фактор. А уж что говорить о “разнице в психическом состоянии”.   
Эта фраза - “разница в психическом состоянии”, “разница в психическом состоянии” - преследовала ее внутри. И будет преследовать еще сильнее, еще неотвязчивее?   
Вот они, любимые ею, и особенно он - Андрей. Вот его глаза, его любимый, родной взгляд. Нет, это не ее Андрей, а “разница в психическом состоянии”. Это не родная “бабушка” Нина, не Григорий и Вера, не подростки Кирилл и Наташа, влюбленные друг в друга и в нее, - это “разница в психическом состоянии”.   
Так это называется.   
У людей.   
И у нее - частично - тоже.   
Но не у него, там, на небе, он не видит в них “разницы в психическом состоянии”, он так же их любит, и даже больше, чем других.   
Вот эту его любовь сверху - она и хотела им всем показать. 
Бог дал им этот плод. Но ведь еще неизвестно, какой это будет ребенок и что им нужно будет с ним вытерпеть. 
Бог дал им этот плод. При том, что на планете и так много людей. И все чаще казалось, - чем больше людей, тем меньше - смысла, тем сильнее “информационный” шум, и тем меньше они могут понимать себя и других, понимать - что происходит, что будет завтра. Кто они - человечество или муравейник? Толпа людей, бегающих по планете, наполненных страхом, ненавистью и нуждой. Так что они все чаще задумывались об “апокалипсисе”, о конце, - и в фильмах о будущем - а фильмы очень важны и создают “матрицу восприятия”, - это будущее показывалось не как что-то прекрасное, наполненное любовью и светом, а как существование уже после конца - немногих оставшихся людей, “мутантов”. “Мутанты”, “зомби” после конца света, - вот о чем думали, “мечтали” люди, вот с чем они себя “отождествляли”. И как будто уже готовили себя к ядерному концу - тоже потому что их слишком много.   
И вот здесь, - тем не менее, - она зачала от него ребенка. 
И вот здесь, - тем не менее, - Бог “проголосовал” за людей, за человека, и - за Ольгу с Андреем.   
 
 
 
Все равно - ей не верилось
 
 
Она ходила утром в магазин, возвращалась днем с работы домой. И все смотрела на своих коллег, на людей на лицах, на своих пятерых и на Андрея. Засыпала с ним ночью, крепко обнявшись. И не верила. Думала - неужели это во мне?   
Неужели - это есть?   
Какое чудо.   
Есть наша с Андреем любовь. 
И вот она - воплотилась.   
Самое поразительное было в том, что вроде ничего нет, и вдруг - есть.   
Только Бог мог так сделать.   
И какие еще нужны “доказательства” - беременной женщине?   
Так он делал и в начале мира, и когда этого мира еще не было?   
Ничто и потом - мир, творение. 
Ничто и потом -  Что...   
Он сотворил все одним своим словом, так же и этот плод.   
В этом было что-то - невозможно легкое, танцующее. 
Бог словно оборачивался на них с Андреем - и улыбался.    
Как в Кане Галилейской он обратил воду в вино, смеясь и улыбаясь.   
Так же он обратил воду людей - в вино их с Андреем любви, - и в вино этого плода.   
Так же в конце истории он обратит воду людей в вино Царствия Небесного, Нового Иерусалима.   
И Ольга - приобщалась к этому вину.   
Она чувствовала всю историю, от начала и до конца, от творения и до Нового Иерусалима, чувствовала все поколения.   
Все это было - в ней, забеременевшей, и в этом плоде.   
Она - готова быть вином Бога, вином Тайной вечери, которая будет длиться вечно. Вином наступившей весны. Вином наступившего марта. 
Он - в ее животе - есть.   
Он - в ее животе- есть. 
Вот оно, присутствие.    
Вот оно, послание.   
 
 
Прорастать втроем в этом мире   
 
Трое.   
Трое.   
Прорастать втроем в этом мире...   
Думала  Ольга.   
Почему именно так?   
Да, потом можно - и вчетвером, но изначально - втроем.   
При этом она была уверена, что ребенок будет, и все с ним будет хорошо (и еще - что больше Бог им не пошлет).   
Ее тело было в этом уверено.   
Ее тело - проросло втроем.   
Словно они - Ольга, Андрей и ребенок в ее животе, - находились в чем-то или на чем-то. 
И потом она однажды нашла слова, когда думала об этом ночью: “аа... древо жизни...”   
Почему мы, люди, - прорастаем втроем?   
Странно, когда они с Андреем были вдвоем, то они любили друг друга, но сейчас ей казалось, что это было давно. Потому что они уже - втроем, а не вдвоем. 
Чудо жизни - быть втроем.   
Их любовь - проросла, воплотилась этим третьим.   
Не нужно оглядываться на это и “анализировать”.   
Просто - живи и люби.   
Но теперь еще и третьего.   
Который у них еще не родился, но который уже есть.   
И это устроил Бог.   
Который, если следовать христианству,  и сам - троичен.   
Быть втроем.   
Прорастать втроем.   
Теперь все в их жизни, в их душе - по-другому.   
Любви в этом мире становится больше.   
Снова - как будто ниоткуда.   
И это - растет их любовь.   
Бог ее увеличил.   
Она еще даже не знает - пола ребенка. Может, вообще будет выкидыш, и никто этому не удивится...   
Но он уже есть.   
Какой он?   
Это - совсем тайна.   
Современные врачи, - учитывая, что Андрей за человек, - посоветуют ей сделать “анализ генов плода”, и по-своему будут правы.   
Но они чего-то не понимают.   
Может, и Ольга чего-то не понимает - думая об этом, но - ее “непонимание” намного ближе, намного чище, чем их.    
Итак, - какой он?   
Вот чудо.   
Он - это они с Андреем.   
И, в то же время, - не они.   
Не только они.   
Он - это Андрей.   
Но и не только Андрей. 
Он - Ольга.   
Но и не только Ольга.   
“Господи - думала иногда Ольга, обращаясь к тому, кто на небе, - можем ли мы - понять? Это ведь - твое, твоя территория”.   
Но она - не могла не думать об этом.   
Наш ребенок.   
Это они с Андреем.   
Но еще - и что-то еще.   
Другой.   
Чужой.   
Но совсем не страшный.   
Другой и чужой, - который не вызывает ужаса.   
Потому что это их сын (или дочь, хотя она чувствовала, что первое, безо всякого узи).   
Он - твой и, в то же время, чужой. 
Он - чужой и совсем не пугает тебя.   
Он - это ты и Андрей.   
Но и - третий.   
Вот оно - чудо.   
Бог сейчас совершает в ней чудо.   
И она благоговейно чувствует это.   
Дает в себе место Богу, - чтобы он в ней творил свое дело.   
Действуй, твори.   
Ты - тайна. И творишь тайну в нем, как творил и во мне, как творил и в Андрее.   
И вся-то наша культура, традиция - “упирается” в Богородицу и Мадонну.   
Все - наполнена этой тайной.   
На иконах русского средневековья и на картинах Ренессанса.   
И ведь даже та самая “Мона Лиза” - тоже, скорее всего, беременна - и в этом ее загадка.   
И Ольга чувствовала, как все это, что она видела раньше, и, может быть, понимала не до конца - как что-то внешнее, - теперь “идет” в ней.   
Третий.   
Третий.   
Трое.   
В этом есть что-то уводящее тебя глубоко в землю - и, в то же время, - поднимающее высоко в небо.   
Ты углубляешься и поднимаешься. 
Углубляешься и летишь.   
Она уже знала, чувствовала, как они будут растить их сына, их третьего.   
Как он будет говорить им что-то. Смеяться, радоваться этому миру.   
А она - будет волноваться за него.   
Будет говорить с ним и слушать его.   
Будет менять ему памперсы, пахнущие ее молоком, - и нисколько не вызывающие отвращения, наоборот, словно он - ангелочек, и питается своей ангельской пищей.   
Втроем. Втроем. Прорастать втроем в этом мире.   
Но стоит ли этот мир, - чтобы прорастать в нем втроем?   
Стоит ли этот мир, - чтобы умножать в нем любовь?   
Умножать тепло в мире, в котором как будто все время “сквозняк”, все время “открыта дверь”.   
Это - вечный вопрос.   
И сама наша жизнь, - думала Ольга - и есть ответ на него.   
Все. Все.   
Не нужно столько думать, задавать столько вопросов.   
Жизнь - это не вопросы и ответы.   
Жизнь это не слова.   
Жизнь - это он, третий, - в ее животе.   
И он уже - вступил в этот мир.   
Он уже - третий.   
Он уже есть.   
Слова нужны не для познания, а для - прославления.   
Для песнопения жизни и Богу.   
Для благоговения и благодарности.   
Для - молитвы.   
И Ольга чувствовала, что он, в ее животе - уже молится.   
Вместе с ней и Андреем.   
И этим уже включен в “процесс жизни”.   
Это и есть - познание.   
 
 
Человек - это существо, которое гуляет по земле 
   
Она не знала, как обо всем рассказать Андрею?   
После того, как она поняла, что все так и есть, - прошло две недели, март уже подходил к концу.   
Это было чудесное время, когда все, как завороженные, смотрели на капель и слушали ее. Снег уже почти растаял. Почти полностью отступил.   
Они в шестером - все чаще выходили на улицу. Все, холодная мертвая зима кончилась, можно было не прятаться, не сидеть дома. Иногда они выходили и вдвоем.   
Весна - пела им свои песни, делала их живыми, обвевала своим теплым ветром.   
Не верилось, что вот так спокойно, без спешки, и без пуховика - можно было идти по улице - и греться в лучах мартовского солнца.   
Ольга почему-то вспомнила черно-белые фото Николая II, его жены и многочисленных красавиц-дочерей и маленького сына. Фото, в которых можно видеть, как они гуляют по Царскому селу, или в “Александрии”. Она, как и все, видела их в сети.   
Вот так же они играли в снежки и каталась с горы, потом - радовались теплу и весне, купались в море летом, любовались на золотую осень. И все это - сохранилось на фото, их было довольно много. Страны уже давно нет. Революция все и всех “снесла”, а царскую семью расстреляли... Но - в фото все сохранилось...  как будто это другой, параллельный мир, поэтому их так часто и смотрят, чтобы “уйти” в него.   
Пока человек живет на земле, - он будет по ней гулять. Человек - это существо гуляющее. Гуляли не только такие люди, как Николай II, но и такие, как Гитлер, и Сталин, и Ленин. И они - тоже были благодарны этой жизни за ее дары.   
И вот, - думала Ольга, смотря на Андрея, который шел с ней рядом, - мы тоже с ним идем.   
И - будем идти всю жизнь?   
Да. Всю жизнь.   
Как  она ему все скажет?   
А с другой стороны, - как ему не сказать...   
А может, он и так уже все понял? 
Что значит для него - понял?   
Андрей как отец... 
Андрей как отец...   
Они в это время как раз шли рядом с детской площадкой. Дети кричали довольно громко, но в эту пришедшую, явившуюся всем весну - это не раздражало, а было частью общего “шумящего” потока. И Андрей тоже улыбался их крику.   
Улыбался, что в жизни можно и нужно - вот так гулять по земле и ходить по ней, смотреть и быть видимым для других. Знать, что сверху небо и что оно все равно защитит тебя, любит тебя... И весной это особенно чувствуется. Весной, когда можно видеть прямо перед глазами солнце, слышать вернувшихся птиц, трогать и нюхать ветки вербы и других деревьев. Все это - и было весной, было Богом.    
Ольга - не глядя на него, смотря в сторону, на детскую площадку, сказала:   
• Я беременна, Андрюша.   
Как женщина может говорить такие слова? У нас их иногда говорят своим парням - пьяные, или еще и обкуренные, девушки. Озабоченные, что придется делать аборт, и на него нужны деньги. И делают - с ужасом, “заливая” все алкоголем. Стараясь потом забыть о произошедшем. Добавляя к своей жизни, к своей судьбе, - вот такой эпизод. Или - говорят с радостью, потому что получат деньги от государства. Для кого-то - только в этом и радость. А многие, - несмотря на пособие, - говорят это без радости, в горе. Потому что - не хотят “портить себе жизнь”. Но есть и те, кто огорчен по другой причине: что людей стало слишком много, и, как следствие, - и хаоса тоже... чем больше людей, тем меньше смысла. 
Так что - миллионы разных оттенков смысла можно было вложить в эти слова:   
• Я беременна, Андрюша.   
Она сказала это с тихой радостью. Все еще сама не веря, и с легкой тревогой за него.   
Она, наконец, развернулась и посмотрела на него. Вот он - ее Андрей. Ее любимый человек. Всегда с таким выражением на лице, как будто хотел спрятаться ото всех людей - в  свое детское воспоминание об убитой, зарезанной  его мамой рыбе. Но сейчас он как будто хотел “вырваться” из этого воспоминания. 
Ольга сказала:   
• Ты понял меня?   
• Понял. Я как-то не верю, Оля.   
• И я тоже. Но это правда.   
В его “прошлой жизни” у него были жена и сын. Но - жена давно развелась с ним и вышла замуж за другого. Сын был уже совсем взрослым, он уехал из их городка и вообще из области. В последние годы, - когда он был на лечении, - к нему приходили редко и это были друзья.   
И вдруг Андрей заговорил, чего он в таком большом количестве не делал:   
• Неужели... я... буду снова... отцом... Да... еще и... от тебя...   
• Будешь. От меня.   
• Я... как будто... не заслужил... Если бы я... не стал рыбой... то - моя жена... не развелась бы... Все было бы... по-другому... Все было бы... правильно... Это я... во всем виноват... я... во всем виноват...    
• Нет, ты не виноват! Тебя просто - прижало в этой нашей жизни. Ты оказался слишком чувствительным, слишком открытым... и - хлоп!   
Она и сама была такой. Ольга положила ему свою руку на плечо. У Андрея текли слезы. Дети на площадке смотрели на них - с любопытством, с улыбкой, и Ольга тоже им улыбнулась. Она показала на одного мальчика лет семи:   
• Вот такой у нас будет.   
• Не может быть... не может быть... И потом... кто я такой... Ты же понимаешь... Ольга... какое от меня... будет потомство...   
• Понимаю. Но если Бог нам это дал, я верю, что все будет.      
• Ты уверена... что выдержишь это все... и до... и после...   
• Верю.   
• Иногда я думаю... Оля... что Бог... сотворив тебя... сам мне завидует... что ты меня любишь...   
Они засмеялись. Она сказала:   
• Я верю - всему этому, Андрюша. Весне, сухим тротуарам, детской площадке и детям, я верю солнцу, и земле, которая нас приютила, верю небу. Верю Богу, который не дает просто так. Я верю тебе и мне... Я верю ему, - она показала на свой живот, -  верю, что он существует и что он уже все знает об этом мире и о себе. Он знает обо мне и о тебе, и о том, что мы его любим. И верю, что он любит нас, и молится вместе с нами.   
Как же она была в этот момент прекрасна и глубока. Как - глядя на ее лицо сейчас - не принять это за “доказательство” бытия Божьего?   
Они взялись за руки, и пошли по сухому асфальту дорожек. Прорастая втроем в этом мире. Неужели? Неужели? ... Готов ли этот мир для них троих? Если бы они были вдвоем, то это было бы важно только для них, и таких двоих было много на свете. Готов ли этот мир? Но этот  третий - уже не спрашивал, уже стучался... Чтобы спасти его или разрушить? Стоит ли наш мир - спасения?  Что скажет об этом  - он, в ее животе. Как оценит? Как осудит? Готов ли наш мир, готовы ли мы - к нему, к этому новому человеку? Не готов? А если нет, то стоит ли его спасать? 
Об этом не хотелось, нельзя было думать. Уж проще поверить в иллюзию, чем окончательно осудить этот мир... И не занимались ли мы всю историю тем, что верили в иллюзии, лишь бы “не оборачиваться”, не видеть реального человека, реального себя, реальных ближних? И не была ли вся история человечества - долгой историей заблуждений, смен разных систем иллюзий? И борьбой иллюзий разных культур и народов? И - иллюзий разных классов общества? Все отличие которых лишь в том, что они приспосабливаются к разным условиям?   
Что если вся наша культура - отравлена верой в жизнь и в человека, не говоря уже о Боге...   
А, в итоге, - природа “засрана”, и даже космос мы “завоевали” своей “техникой”. Иллюзия - это всего лишь слова, звуки, которые произносит человек. А реальность такова, - планета-помойка. На которой написано: “человечество”, “прогресс”, “разум”, “наука”.      
Вот о чем подумала Ольга.   
Но - кто мы такие, чтобы судить? Чтобы отказываться от надежды? От мечты?   
Будем надеяться, что Бог и этот новый человек в ее животе - не осудят этот мир.   
...    
Человек - это существо, которое ходит по земле и рожает детей.   
Даже не до конца веря, что это имеет смысл.   
Бог, земля, небо -  верят в это больше, чем мы.   
Весна - верит в это больше, чем мы.   
Ольга снова прижала в своей ладони руку Андрея и улыбнулась ему.   
Мы - всего лишь люди, которые отвечают на весну, которые дышат ею, питаются ею.   
 
 
Что делать дальше?   
 
• Андрей, давай с тобой обвенчаемся?   
• Давай.... А как же... ЗАГС...   
• С ним мы договоримся, чтобы они просто пришли в храм, и мы поставили свои подписи. Или - домой.   
• Давай... Давай...   
Почему она этого захотела?   
Не из-за страха за себя и своего ребенка.   
Страх - последнее дело в религии, хотя, - к сожалению, - для многих самое первое и чуть ли ни единственное.   
Не из-за того, что “так делают все”, не из-за повальной моды, что охватила русских девушек, “выкладывающих” фото и видео в интернет и считающих это смыслом своей жизни. Не венчание, а именно фото с него. Что там будет дальше, думали девушки... Муж стопудово бросит, и она останется одна, и когда она будет “бухать”, - тайком или не таясь от своих детей, - то и придет время смотреть свадебные фото и видео. 
Ольга это все не любила, тем более что она почти не “вела” соцсети, пользовалась ими редко, фото там не обновляла, чтобы... не “переполнять” этот мир. При том, что с ее данными - она могла, посредством соцсетей, - сделать себе состояние. Ее данные... Важны не только красота и молодость, но и ум, - чтобы ими правильно воспользоваться, и не “загреметь” в скандалы или вообще в тюрьму. Она не шла по этому пути, тем более что с того момента, как она стала работать в отделении неврозов того городка - она была занята другим.   
Из-за чего же она хотела обвенчаться?   
Бог был связан у нее не со страхом, а с радостью. Христос пил вино на свадьбе в Кане Галилейской. Пил вино со своими учениками. А когда он воскрес, - то ученики, пришедшие к его гробу, увидели ангела, который сказал им, что Христа здесь нет, что же вы ищете живого  среди мертвых... И здесь, - была уверена Ольга, - снова была улыбка, смех, ангел по-доброму шутил над ними.    
Она просто хотела - быть связанной с этим - улыбающимся, шутящим, пьющим вино с учениками Христом, одним своим смехом и Божьим вином победившем смерть.   
Вот такая “траектория” между небом и землей виделась ей: быть связанным с Богом - и с Андреем. И еще - с тем, кто у нее в животе.   
Быть связанным - перед лицом Бога, в Боге.   
Раз Бог дал им ребенка - значит все будет хорошо, значит он их видит.   
И - помогает прорастать им в этом мире втроем.   
Кроме этого, она видела, как в России расцвели “гражданские браки”. Ясно, что все боялись ответственности и были эгоистами, и Ольга тоже была такая. Но все-таки... Гражданский брак - это что-то совсем “неоформленное”. Всем было понятно, что “мужья” в  них уходили очень быстро. Скорость превращения гражданского брака в состояние мать-одиночка  - была стремительной. У нее была подруга Вика, которая тоже была в гражданском, и там тоже все было “подвешено на нитках”.   
Ольга не хотела “попадать” в это огромное “болото”. Уж лучше тогда - ни с кем не жить и не выходить замуж.   
Парадокс был в том, что в ее ситуации - полной зависимости Андрея от нее - она скрепляла себя, чем его. Хотя она не насиловала себя. Но - просто брак давал всему некую форму, “внутреннюю строгость”.   
Она хотела сделать это - ради Бога и людей. В том числе - уже ушедших, ее предков. Ради ответственности перед ними. Она хотела сделать это - ради своей и Андрея - совести. Тем более, что они были свободны. Опять-таки, сколько в России измен, “непрямых отношений”, сколько всего запутанного... Все это показывали в многочисленных фильмах и сериалах, пытаясь разобраться. И вот, Бог давал им с Андреем прямые, четкие отношения.    
С другой стороны, те же ее предки своими голосами в ее голове говорили ей: он же - сумасшедший, а ты - умница и красавица, ты чего - наш род предаешь? Не понимаешь, какие у вас родятся дети? А ведь ты могла бы родить - для нас - прекрасное потомство... И это - когда многие русские “смешиваются” с “нерусскими”? И вот в эти условиях ты делаешь такое. Ты что - тоже сумасшедшая? “Красавица и чудовище”? Ты как будто назло всем хочешь сделать. Нет ли в этом чего-то слишком нарочитого? Вызова всем, назло маме отморожу уши... Но почему ты хочешь так делать, кто тебе так насолил, что ты хочешь мстить людям, мстить всему миру? Ты сама психолог, и могла бы найти ответ на этот вопрос.   
То, что он Андрей - такой, Ольга, живя с ними и с ним, - как будто все больше забывала. Она - не смотрела на это со стороны. Она становилась на них похожей, и тогда - какое уж тут лечение?    
А что если и правда, эта мысль о браке  - и есть уже само безумие? Когда она пустила их к себе в квартиру - она уже к этому приближалась. И когда влюбилась в Андрея - и потом начала спать с ним - тоже? И когда забеременела - это был следующий шаг. И вот - логичный итог, следующий шаг.   
Да, “смешение со “средой” - известный “феномен”. Кастанеда пришел к своим шаманам в Южной Америке как ученый, - и остался. А уж - с пациентами психбольницы... Ольга вдруг с удивлением поняла, что “Палата номер Шесть” Чехова, - которую они читали в школе! - тоже про это. Там ведь новый молодой врач “психбольницы” начинает с того, что более активно пытается всем помочь, действует “гуманными методами”, ближе общается с пациентами, а кончает тем... что сам становится пациентом. Вот так. 
А что если - я и выполняю внутри себя эту “программу”? В своей форме и в свое время? И что это - и есть причина всего, что я делаю?  Чехов во всем виноват...   
На самом деле, - дело, конечно, не в Чехове, и не в том,  что я хочу отомстить всему миру своим этим “эпатажем” - как говорят во мне мои предки, и как скажут об этом мои знакомые.   
А в том, что вообще - если говорить “рационально”, - то вся наша европейская культура - и русская особенно - подразумевает вот такое, типа того, что я делаю... Но она же ведь подразумевает и меру, равновесие. А какое у меня равновесие?   
Но я не хочу - говорить “рационально”. Не хочу - смотреть со стороны.   
Не хочу - “взвешивать”, считать плюсы и минусы, “анализировать скрытые мотивы”.   
Потому что все мы видим, куда нас, людей, это сегодня привело.   
“Анализируя”, - мы не доверяем себе и не любим себя, не доверяем и не любим Бога. И тем более - других людей.   
Все это и привело - к “огненному суициду”.   
Начинается с того, что сумасшедших переписывают, сажают, ведут их учет, дают на них смету, - одним словом - “лечат”, а кончается тем, что никто не знает, что с ними делать, кроме как снова  ставить их в списки.   
Чем больше говорят о разуме, - тем меньше этого разума в нашей жизни. Чем больше говорят о контроле, - тем больше хаоса. В головах и на улицах. И - в самой истории.   
Ольга знает одно, что она любит Андрея, и что он ее любит, и что Бог дал им ребенка. И еще - весну. Которую они слышат и видят. Что они нашли с Андреем эту “точку” в мире, который был слишком разумным и слишком безумным. Поэтому мир  не верит прекрасным снам и верит кошмарам... 
И все, что они хотят, - “отметиться” у Бога на небе этим венчанием и браком. “Донести” свою весну, своего Бога - до людей, пусть это и вызывает страх, что они - потеряются в “бюрократии”, в “системе” - церкви и особенно ЗАГСа. Но у них нет другого выхода.   
Отправляясь договариваться со своей начальницей Людмилой, которая должна быть в курсе всего, и потом - в храм - она весело спрашивала себя: “примут ли они нашу весну?” 
 
 
 
“Переговоры”   
 
На приеме у Людмилы она долго объясняла ей свою ситуацию... Во-первых, она и - ее “пациенты” - благодарны фондам и спонсорам, что они помогли с новой квартирой.   
А там, за окном, было такое весеннее, такое мартовское солнце, почти - апрельское, и его лучи и широкие тени от его лучей - были видны на подоконнике. Шумно играли дети на детской площадке. Ольга почему-то подумала, что ничем люди на этой планете не смогут предать этой весны, даже если сильно захотят, этого весеннего Бога, Бога любви и света. Даже если люди устроят себе вечную ядерную зиму, - весна все равно придет. Любовь все равно есть. Даже если все люди мертвы и их тела “лежат”, пораженные радиацией. Бог все равно есть - говорили эти солнечные лучи за окном. Весна - это язык, на котором с нами говорит Бог. И все северные народы чувствовали это, и выражали - в мифе и религии, а позднее - в живописи и поэзии.    
• А во-вторых, - говорила далее Ольга, - Мы хотим пожениться с Андреем.   
• Этого следовало ожидать, - ответила Людмила не криком, а как можно спокойнее. Она вздохнула. Пятидесятилетняя худая “медчиновница”, она за это время уже освоилась на своем посту - после смерти Алексея Петровича. Она зажгла сигарету, подошла к подоконнику и открыла большую форточку. Затянулась, выпустила в нее струю дыма. “А Алексей Петрович, кстати, не курил, - машинально подумала, сравнила  Ольга, - да был ли он, Алексей Петрович?”   
Она сидела за столом. И смотрела в стену напротив, краем глаза видя и чувствуя весну за окном. Не могла не чувствовать. Всеми фибрами своей души и тела. Не могла не чувствовать, что март как будто играл музыку Моцарта, и ты становился этой музыкой - высокой и радостной.   
А Людмила? Слышала ее? Слышала? Слышала? 
• Ты понимаешь, Ольга Викторовна, что мы снова тебя покрываем...   
• Да. Понимаю.   
• У меня к тебе совет. Пожалуйста, не меняй фамилию. Иначе, всем будет проще вас обнаружить, тебя обнаружить.   
Ольга и забыла о смене фамилии. Ладно, она не будет ее менять. Подумает об этом. Обнаружить, обнаружить... что? Любовь? Весну? Обнаружить и обезвредить?   
• Да, мы организуем вам с этим твоим ненаглядным, - но она сказала это слово без злости, - просто работника ЗАГСа, который придет к вам в дом, или - в тот храм, где вы будете венчаться. Я им позвоню и договорюсь с ними.   
• Спасибо Вам, Людмила.   
Слышала музыку весны-Моцарта?   
• Следующий этап, - сказала Людмила таким же тоном незлой насмешки, так она проводила “разведку боем”, - это забеременеть?   
Ольга улыбнулась на ее “атаки”. Людмила все поняла: 
• Что? Уже? 
Но та отрицательно замотала головой.   
• Вы что, Ольга Викторовна,- ломаете вместе с ним систему изнутри, да?   
Ольга улыбнулась. Весна-Моцарт ломает, Бог ломает, ему у нас тесно.   
• По идее, для брака может понадобиться справка о психическом здоровье Андрея. О том, что он дееспособен. Они могут у меня ее попросить.   
• Справка, - сказала Ольга и кивнула. Справка - это бумага, где написаны какие-то слова и цифры, его имя и фамилия, и отчество, и год рождения. И выписка из его медкарты. Вот такими бумагами - все у нас в мире скреплено, на таких бумагах все держится.   
• Ладно. Если потребуют, я ее выпишу.   
А нужна ли справка - весне и музыке Моцарта? Нужна ли справка Богу?   
• Ну как ты вообще живешь, Ольга Викторовна? Как там все твои пациенты?   
• Хорошо. Отлично. Лечимся. Процесс идет.   
Она еще раз поблагодарила Людмилу и пошла по своим делам, в свой кабинет на работе. “И все-таки, - подумала Ольга, - она слышит... Несмотря на то, что здесь - в Центральном Управлении - как и в любом “госучреждении” - всегда “холод”, всегда “зима”, всегда - бумажное царство снежной королевы, даже жарким летом”.   
 
В другой день она вдвоем с Андреем пошла в ее храм. И снова была - побеждающая весна, побеждающее солнце. И дети, с криком бегающие по улицам, по остаткам грязного снега.   
• Вот так же и наш сыночек будет бегать, - сказала она, улыбаясь.   
И им с Андреем от этого стало еще лучше, они задохнулись от этого будущего и настоящего счастья. Он взял ее за руку, впервые он сделал это на улице, по своей инициативе. Редкие взрослые прохожие поглядывали на них, словно “залезая” своим мыслями - в их жизнь. Какая же она - красивая, и молодая (они не знали, что она была еще и беременной, что делало ее еще более красивой...). И вот, идет под руку с таким... Да, он не “мигрант”, и даже не “богатенький”, но явно - по его лицу - с какими-то проблемами. “Псих”, пусть и не такой уж и “сильный”, не такой уж “психованный”, но это заметно. Что же ты - русская молодая красавица - идешь под руку с ним, а не с нами?   
Ольга, как будто “расталкивая” эти взгляды - думала: они не слышат весны-музыки Моцарта, хотя и все чувствуют “усилившееся” солнце, теплый ветер, но совсем не слышат.   
А вот храм, - казалось Ольге и Андрею, когда они подходили к нему, - все слышал. Его белые высокие стены - стилизованные под Покрова на Нерли, - и все его здание - словно возносилось в весеннее небо, играло в солнечных лучах. Храм был таким зданием, которое было “выделенным” среди девятиэтажек и детских площадок. Он как будто был “пунктом по приему”, точкой по приему - весеннего неба, весеннего солнца, весеннего Бога. Сердце - глядя на такой весенний храм - радовалось. Они зашли в него. Шла служба. Вверху сзади - пел хор девочек. Ольга не знала, что за служба - может, и поминальная, а все равно - весело. Весной все весело. И редкие прихожане, - тоже им улыбались.   
Хотя... Присматриваясь к ним, они понимали, что ведь не просто так они сюда пришли и спросили настоятеля и ждут его. Бабушки в платочках думали: какая же она красивая и молодая, и вот, ну ладно бы за мигранта - это было бы совсем “неприемлемо”, но все же понятно... И ладно бы - богатый, тоже неприемлемо, но понятно. А тут что? Такого они никогда не видели. И вот они - “пожирали” их глазами. Это же “психованный”, “блаженный”, "неполноценный”. И они - с тихими осуждающими улыбками - смотрели на них, “оценивали”.   
“Да, они тоже не слышат весны-музыки Моцарта, ну и фиг с ними. Зато храм и его стены слышат, зато хор наверху слышит”. И она - словно защищаясь от них, и защищая от них Андрея, - прикоснулась к его руке, за что он был ей благодарен. Как чудесно было - касаться его руки в храме, словно сам Бог им улыбается.   
Наконец, пришел настоятель. Отец Вадим. Он был иеромонахом - то есть, неженатым - священником. Худой, среднего роста, лет пятидесяти, но выглядел совсем не старым. С большой седеющей бородой. Он знал Ольгу, она была заметной, - пусть и не пользовалась своей красотой и молодостью, как могла бы.  И помнил, что если раньше она заходила в храм - не так уж и часто, во многом по инерции, то в последнее время - делала это чаще, особенно когда так неожиданно умер ее начальник Алексей Петрович, которого отец Вадим отпевал. Была ли Ольга его “любовницей” - о чем ходили упорные слухи, - он сам не знал. И вот - Ольга пришла с каким-то мужчиной странного вида. Он заметил “осуждающие улыбки” своих “бабулек”, глядящих на эту пару, и сам - в свою очередь, скептически им улыбнулся, словно отметая их “чары”, и как будто говоря Ольге: мол, они и на него иногда так смотрят.   
Благословение она у него не взяла, - Вадим не настаивал, чтобы все прихожане так его приветствовали. Они просто поздоровались.   
• Батюшка, отец Вадим, это Андрей...   
Как странно и хорошо было произносить его имя. Имя, которое она любила. Имя, которое любил Бог. Имя, которое она произносила, засыпая и просыпаясь с ним.   
Они друг другу слегка поклонились. Да, ясно, что он немного “того”. Он что - ее пациент? Что это вообще значит? Она что, хочет сломать изнутри всю систему? Да, разные у него были пары, которые он венчал. Были - влюбленные, были - женившиеся из-за денег, были - делающие это по инерции, потом что “так надо”. Но - таких он еще не видел. Каких? Услышавших весну, услышавших Бога, услышавших Моцарта...      
• Мы хотим повенчаться. 
Он немного помолчал.   
• Вы любите друг друга? - странно, что он, монах, говорит такие слова. Но что-то подобное он всегда спрашивает, в разной форме, чтобы понять - будет ли пара в будущем ответственной за себя.   
• Любим, - ответила Ольга и улыбнулась.   
• Лю-бим... - с трудом повторил Андрей.   
Хорошо, что на свете есть места, - где можно произносить это слово.   
Хорошо, что на свете есть места, - где ты можешь радоваться весне и Богу и не думать о том, - как люди называют твоего любимого человека.   
• Справка про Андрея Вам не нужна? - спросила Ольга.   
• Нет... 
У отца Вадима - своя “справка”.   
Ольга договорилась, когда будет венчание. Прощаясь, она - на этой раз - взяла у него благословение, как хорошо было ощутить его руку, запах ладана... Андрей никак не попрощался, чуть наклонил голову - и они вышли.   
А на улице - снова была весна. Она никуда не делась. Ее даже стало больше - после всего, что произошло в храме, - словно ее дух и там окончательно утвердился.   
 
 
 
Венчание без фотографий   
 
Наступил апрель. В его первых числах, в день, когда было назначено венчание - с утра было пасмурно и закапал небольшой дождь, дождь-”проказник”. Такое она тоже любила. “Хорошая примета”.   
Она поняла, что главное - чего хочет, чтобы было у нее на венчании... вернее, - чего не было у нее на венчании - суеты и шума, фотографий. Фотографии... Отражения... Зеркала...  Современный человек - живет ради фото и видео отражения. Фото в сети может дать тебе власть и деньги, на весь мир прославить и - все отнять, на весь мир опозорить. Русские девушки и молодые женщины - живут ради фотографий со свадьбы. А если ты молода и красива, - как Ольга, - то ты вообще не должна выходить замуж за такого, как Андрей. Ведь - как можно сниматься с ним? Зачем тогда вообще все затевать? Ты что, дура совсем? Ты бросаешь вызов - и даже своим предкам, ведь они тоже “снимали” свои свадьбы? Что есть у современной русской женщины? Свадебные фото в телефоне... Спустя годы, муж ее бросил, дети выросли, и остались лишь они, она все время на них смотрит, пьет коньяк и слушает песни своей юности... Она, ее душа, ее жизнь - и есть эти фото. Вот так - существуют свадебные фотографии в России.   
Ольга - не хочет такой “густой”, “тяжелой”, предрешенной “русской кармы” - в ней нету злобы, просто не хочет.    
И дело совсем не в том, что Андрей будет выглядеть рядом с ней “неказисто”. Да нет, все это можно было подправить, “подфотошопить”, да и Андрей в день свадьбы оденет хороший костюм.   
Она хотела свадьбы без шума и фото?   
И Бог ей это дал. Потому что она - заслужила.   
Все пятеро, конечно, собирались в храм, вместе с Ольгой и Андреем. Их помогла одевать, - кроме Нины, - еще пришедшая подруга Вика. При том, что она - как и Людмила, ее начальница, - была против, и с ней Ольга долго спорила, умоляя прийти. Ольге нужна была не только “техническая”, но и “моральная” помощь. Ведь позвать свою маму, а тем более отца - она не могла. Отец вообще жил в другом городе, а мать рядом, здесь, - но она не поймёт Ольгу. Она вот и подругу-то еле уговорила. Отсутствие родителей ее огорчало. Но потом она вспомнила слова Христа о том, что “враги человеку домашние его”. А что касается родителей  Андрея, - то его мама уже умерла, а отец был старым и больным.   
Она оделась, сидя у зеркала вместе с Викой. Она была в очень красивом белом платье. Оно ей и правда шло, в отличие от тысяч девушек, которые нервничали, - что вот, само ее лицо или тело вроде как хуже выглядит, чем такое дорогое платье. У Ольги было полное соответствие. И - ничего лишнего, “кричащего”. Вика, когда они закончили, сказала ей: 
• Блин... блин... Неужели ты не дашь мне сфоткать тебя, Оленька?   
• Не дам, - спокойно ответила Ольга и улыбнулась.   
• Да у нас люди создают группы в сетях, даже если они посидели вместе в ресторане - и вот, обмениваются своими тупыми фото, а ты? Неужели ты не дашь мне тебе сфоткать и прислать?   
““Сфоткать и прислать” - это инстинкт современного человека, и я тоже была такой”.   
• Не дам.   
Она вышла к Андрею. Он был одет в черный костюм - и он тоже ему “шел”, делал его как будто другим, хотя ему было совсем непривычно, и он немного волновался. Он посмотрел на нее.   
• Какая ты... красивая... Ольга...   
Остальные пятеро - тоже смотрели и улыбались.   
Андрей приблизился к ней: 
• Я недостоин... тебя...   
• Нет, ты достоин.   
И она его поцеловала. Принцесса, королева, пришедшая с неба, благоухающая своими чудными небесными духами.   
Вика сказала с улыбкой:   
• А ничего, что вам нельзя видеться до свадьбы?   
Все собрались и поехали. Машину им дала Людмила - это был черный лимузин, правда, неогромный, - он стоял на балансе Управления. Вот, это тоже можно (нужно) было сфотографировать. Дома остались знакомые Ольги, чтобы готовить небольшое угощение. Нина, Вера и Григорий, Кирилл и Наташа - громко смеялись в лимузине, “осваивая” его. “Дети... что им нужно, чтобы радоваться”.   
Дождик, что бил по краше, совсем не мешал. Это был один из первых весенних дождей. Бог как будто “отстукивал” им его каплями свое благословение. Как будто говорил: все будет хорошо.... все будет хорошо... все будет хорошо... Бог этим стуком крепко обнимал, их как отец. 
Приехали в храм - там все было готово...  Все смотрели на них и радовались. На Ольгу - и на Андрея, и на четверых с ними. Вика шла чуть поодаль. Отец Вадим думал: “Бог ее благословил, и их всех благословил. Неужели есть такие люди? Ясно, что она хочет принести свою красоту и молодость  - вот ему, этому почти не говорящему человеку, “неполноценному”. И это венчание - значит, - что она делает это до конца своей жизни. Причем видно, что она делает это не из долга, она реально его - и их - любит. Неужели такое возможно? Значит, еще есть на земле такие люди, значит - еще не совсем она пропала”.   
Стоящие здесь же бабушки в платочках,  те, что встречали их недавно своими осуждающими улыбками, поняли, как они ошибались. “Прости нас, дочка, мы - глупые, грешные”. Они плакали и подходили к ней и к ним. Касались Ольгиного плеча, говорили: 
• Какая же ты красивая, дочка.      
Она тоже плакала. А еще они подходили к Андрею и говорили:   
 - Благослови тебя и невесту Господь, благослови.   
Затем они встали рядом с Ниной, Верой, Григорием, Кириллом и Наташой, и шепотом с ними разговаривали.   
Как хорошо было в этом храме в этот момент. Дождик капал и здесь на крышу - и снова Бог с неба азбукой Морзе тоже желал им счастья, благословлял.   
Ольга заметила, что в храме были еще неожиданные для нее гости. Приехала заведующая отделением в том городке. Поздравляла их, от себя и от всего отделения. “И по ним я тоже тоскую”. 
Еще была Елена - вдова Алексея Петровича, она не подходила, чтобы не мешать, но подойдет уже после всего. “Вот так я расстаюсь с прошлой жизнью. Бог смиряет меня, и это хорошо, чтобы я не забывала - как жила раньше. С другой стороны, - я полюбила и ее тоже”. 
А потом - так же без спешки - началось венчание. Раздался негромкий, но всем слышный голос отца Вадима:   
• Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков.   
Ему ответил хор: 
• А-а-аминь.   
Слов за дьякона почти не было, так что Вадим подавал и его редкие реплики. Служба шла уверенно, проникала в тебя - голосом перед тобой Вадима и голосами позади - хора. Проникала в тебя.... Помещала в другие место, переносила. Бог был рядом. Он был совсем близко. Он был ближе, чем ты сам к самому себе. Бог давал тебе - место рядом с собой - творить новый мир.   
Ольга улыбалась. И Андрей тоже. Они держали венчальные свечи, а еще - над ними были венцы, над Ольгой держала Вика, над ним - ее гражданский муж, и он делал это очень высоко, - чтобы не мешало, было свободно. Андрей боялся, что он уронит свою свечу, и вообще - вся эта конструкция его сначала напрягала, но, - все-таки, - он забыл об этом. Он смотрел на Ольгу: неужели? неужели Бог дает ему это? И Ольга своими глазами отвечала: это ты удостоил меня собой, и я тоже не верю своему счастью.   
Мертвая рыба, она стала живой? Она - воскресла? Она заговорила внутри Андрея? Андрей другой рукой, свободной от свечи, - чуть заметно коснулся Ольгиной ладони. 
• Исайя, ликуй, - возгласил отец Вадим.   
Он провел их вокруг аналоя. Потом, когда привел обратно и прошла еще часть службы, стал спрашивать.   
• Имеешь ли ты, Андрей, произволение благое и непринужденное взять в жену ее, Ольгу?   
• Да, - уверенно отвечает Андрей.   
“Сколько раз за свою жизнь, - подумал Вадим - я задавал этот вопрос женихам. И сколько тысяч раз за всю нашу историю, кто-то задавал этот вопрос. Но вот передо мной стоит - он, этот Андрей, и есть в нем что-то совсем особое. И называется это - не “болезнь”, “болезнь” только очень нехорошее - неточное, данное нами, людьми, эгоистами, - обозначение его особости. И только Ольга увидела эту его особость, только она почувствовала, каким он был изначально сотворен, задуман. Это неуловимо: в его взгляде, в движении его рук, в его походке, в его глазах. И лишь любовь Ольги смогла открыть это. Она вскрыла это - своей нежностью.   
Как и  его любовь к ней - открыла саму Ольгу. Хотя казалось бы, как он - такой совсем ей “неподходящий” - смог это сделать?  Но именно рядом с ним - она расцветает, она чувствует себя - и весь мир - другой. Здесь - их точка отсчета”.   
• Имеешь ли ты, Ольга, желание благое и непринуждённое - сочетаться браком с сим Андреем?   
• Да.   
Ее голос звучит как крик чайки - высокий, звонкий.   
• Господи Боже, славой и честию венчай я... Господи Боже, славой и честию венчай я... Господи Боже, славой и честию венчай я... 
И тут все в храме - почувствовали тишину. Такую тишину - какой никогда еще не было. Словно - до начала творения, когда ничего еще не было. Тишину - словно сейчас начнется новый мир. Тишина - во всей России и на всей планете. Тишину, которую не могли “забить”, заглушить - заводы, торговые центры, и - особенно “шумные” “соцсети”. Не смогли заглушить - политики с их садо-мазохистскими взаимными угрозами ядерной войны... И как будто все люди - не верили, что такое возможно. Тишину Бога. Который шел в своих людях, - и вот сейчас в них, в Ольге и Андрее. Бог одарил их этой тишиной. Бог дал им нести эту тишину - в свою жизнь, в жизнь всех людей.   
Ольга и Андрей поцеловались. Странно, что это можно было делать не дома и не на улице - а вот, перед Богом, в храме. Ее губы были полны духов и свежести. А его - жизнью закрытого и вот вдруг открывшегося человека.   
Отце Вадим, улыбаясь, сказал короткую поздравительную проповедь, - напомнив о том, что жених и невеста - в день венчания подобны князю и княгине, поэтому и венцы над ними держатся.   
Потом их все поздравляли. Вика сказала:   
• Ты была права, Оля. Не нужно ничего фотографировать и так все хорошо.   
И - убрала в сумку свой телефон. Она подумала: “нужно просто жить, а не фотографировать”. И вот, они жили: обнялись и заплакали.   
Поздравляли их - Нина, Вера и Григорий, Кирилл и Наташа, поздравляли Людмила и Елена, поздравляли - бабушки в платочках.   
Выйдя на улицу, все увидели, что дождь, все-таки, кончился, апрельское солнце вышло. Чему они, конечно, не удивились. Словно хулиганка-весна раньше пряталась и интриговала против них, играла с ними. И вот, - наконец, - проявилась солнцем и ветром. Обняла их, прижилась своим светом и теплом. Зашептала им свои песни. 
Одним словом, весна - тоже их поздравила.   
Потом был стол у них дома, короткие поздравительные речи.   
Но ту тишину, - что была в этот день в храме, - они не потеряли.   
Она жила в душе. И росла.   
И ею можно было делиться с миром, с людьми.   
Их любовь и была этой тишиной, и теперь она, - “опираясь” на воодушевляющие взгляды их предков, на их присутствие, - стала сильнее, тверже, “вошла” в их вечность.   
Засыпая и обнимая его, Ольга с улыбкой думала: “делать фотографии на свадьбе - это плохая примета... в этом зеркале - ты теряешь все, теряешь себя”.   
 
 
 
 
После венчания   
 
Прошло две недели.   
Была середина апреля.   
Венчание и его “шум” - как будто “укладывались” и становились частью их жизни, их - теперь уже “все более общего” прошлого, их “мифа”. 
А на улице - весна уже входила в свою серединную фазу, было уже совсем тепло - хотя ветер иногда становился невыносимо сильным, сбивал с ног - всех их на прогулке, да и саму Ольгу в придачу. Шестеро улыбались, что это какой-то коварный враг так держит их на одном месте, в “фигуре замри”, - не давая сдвинуться. И она улыбалась, глядя на них. Их семейная жизнь  укладывалась в некую прямую, получала направленность, “сюжет”, судьбу, - связанную и с их встречей, и с ее беременностью, и с их венчанием, свое прошлое, настоящее и будущее.   
На следующий день после венчания к ним домой пришла, - по большой просьбе Людмилы, еще и подкреплённой деньгами, - работница ЗАГСа.   
Ольга об этом уже забыла, настолько они - после вчерашнего счастья, после той тишины, которую они получили, и вот, чиновник. Хотя Ольга понимала, что ей еще повезло, что не нужно ехать в само учреждение.   
Работница не была как в фильмах и сериалах - толстой, в возрасте, - а женщиной лет сорока, и худой. Она с любопытством смотрела на Ольгу и Андрея, - остальные пятеро почти не выходили из своих мест, - здоровалась с ними. Ольга изначально была настроена “против”: ну, что там какой-то дядька - тетка - будут “лезть” своими руками, своими словами - в ее любовь. Что  может дать государство? Государство у нас, скорее, может отнять... Но она была благодарна этой работнице, что та все сделала хорошо. Ее любопытство не было циничным. Сначала что-то такое было... Что вот,  эти “психи”, скрывшиеся за дверями, и этот Андрей - такой же, а она, Ольга, - молодая и красивая женщина, с такими, блин, данными, за которые другие на ее месте платили бы много денег, и то, все равно получалось искусственно. Как будто - сам Бог против такого. Вот довольно важный момент. И ведь те бабушки в платках - тоже так подумали, но поняли, что ошиблись. А отец Вадим осознал, увидел  все сразу - поэтому и обвенчал их легко, без задних мыслей. И работница ЗАГСа это сейчас быстро поняла. Просто немного с ними поговорив, постояв с ними рядом.   
Неужели такое бывает? Такая вот - любовь? Да. Это тот самый Бог, - о котором у нас тысячи стереотипов - им это дал. Так что ее любопытство - стало другим. Оно была рада - “приобщиться” к их любви. И кто она такая, чтобы смотреть на них “со стороны”, с насмешкой? Сколько раз она произносила слова: “я... от имени Российской Федерации... регистрирую ваш брак”? Это были браки из-за денег, браки - по “залету”, женились старые мужчины и молодые девушки, и наоборот, женились - мигранты, чтобы получить прописку и гражданство. Ну да, - иногда она видела и любовь. Но - не такую. Такую она - запомнит. Потому что и сама немного - благодаря тому, что выполнила свои обязанности и произнесла эту фразу, - приобщилась к ней. Ей запомнилась почти детская улыбка Андрея, что все, казавшееся ему страшным, быстро и легко прошло. Ольга пригласила ее выпить чай на кухне... Они стали мужем и женой перед лицом государства. Хотя и неизвестно, будет ли вообще существовать планета и какие-либо государства на ней, - но пусть так будет.    
Жизнь шла дальше, - “заворачиваясь” шлейфом последствий их венчания и регистрации. Ее родители все узнали... Отец так и не проявил своего отношения, - и сидел в том городе, куда он уехал, и, видимо, просто что-то переживал на тему того, что Ольга вышла замуж за “психа”, которого она лечила, за своего пациента - вот, произносишь это и тоже становится страшно... Как можно так нарушать границы и пределы, так глумиться над здравым смыслом, это ведь, в конечном итоге, - что-то, что Бог не благословляет, пусть мы все в него не очень-то и верим, но все же... Снова - появляется образ осуждающего Бога. И вот он там переживал на эту тему, пил, обсуждал это с избранными друзьями, - да и то не со всеми, потому что ему было стыдно за нее. Одним словом, он психовал и сам становился психом...   
А вот ее мать жила в этом же городе и с ней они, - пусть и не так уж и много, - но общались. Когда она узнала, - то не поверила. И в то же время, - в глубине души - поверила. Да, именно такое Ольга и могла сделать. Это очень на нее похоже. Да что же ты, дочка - неужели ты - с твоими данными - не могла найти себе другого? Ты - рушишь наш род... Кого ты родишь от него, если забеременеешь? Как же мы тогда боролись - с тем, что ты была слишком активной и слишком чувствительной, слишком отзывчивой. Но явно не победили, как волка не корми, он все равно в лес смотрит, и вот - ты стала взрослой и вообще такое уже начала творить.    
И что же? Это что будет - деградация? Дегенерация? Мама дрожащими пальцами набирала в поисковике запросы: “какие будут дети, если они от психически больного человека” ““Психически больной человек”, нежели это я ищу про свою дочь?” То же самое, с такими же мыслями - делал отец, но уже в полном одиночестве и “под водку”.   
Врачи писали, что последствия, конечно, могут быть, но могут и не быть. Что можно сделать генетический анализ плода и он все покажет. И если есть отклонения, - то поставить вопрос об аборте. 
А еще всплывала очень много ненаучных статей о том, что человечество  дегенерирует... пресловутый Григорий Климов. Что, вот, мол, - Гитлер это понимал, поэтому и боролся с психически больными.   
С другой стороны, рано об этом думать, - она же еще не забеременела? Но мама понимала, что раз Ольга сделала первый шаг, то сделает и второй. В своей страшной борьбе... С чем? С Богом? Со всем миром? Как будто совершая месть за что-то... За что? Может, - она мстит им, своим родителям, - за то, что они ее тогда “обломали”. Но ведь они сделали это - из любви к ней. Она живо вспомнила - как это все было... Мать и отец были моложе, и любили друг друга и - ее, конечно. Но вот Оленьку, - этого тринадцатилетнего ангела, - слишком “перло” - от жизни, она слишком ее любила. Она всем хотела немедленно с ними поделиться - особенно с отцом - тем, что прочитала, тем, что она подумала, своими встречами с людьми. Тем, что ее радовало, огорчало, что ее волновало. Мать вспоминала все больше, - хотя ей тяжело было “обращаться” к этому времени. Им с отцом - нужно было быть терпимее. Да, Бог дал такого ребенка. Казалось бы, радуйся, что он не “торчит” в “компьютере” и в “телефоне”. Им бы нужно было обратиться к такому психологу, который помог бы им все это принять, а не - накладывать схемы по учебнику психологии подростков, по которым она - была неадекватной. Им нужно было больше доверится ей, - и Богу, который дал им ее. А они “сорвались”. Они решили, что она их просто достает своими вечными разговорами и откровениями... Но за этим - был страх перед ней. И еще подспудная мысль о том, что они не понимают ее, они более “приземленные”, чем она, хотя они не были такими уж “невежественными” - оба нередко читали книги, ходили в кино и в театр, но не более того. “О Господи, - подумала сейчас мама, -  неужели - в этом причина? Мы боялись ее, потому что понимали, что мы - не ее “уровня”, что в ней есть что-то такое, что в нас есть, но намного меньше”. Кем бы она могла стать, если бы они ее не “обломали”? Известным художником? Поэтом (как Марина Цветаева, которую Ольга всегда ощущала как родную душу)? А может, и известным политиком, кто знает, ведь она всегда чувствовала боль и горе людей. А в итоге, они видят четырнадцатилетнего ангела - в отделении неврозов, среди “психов”, в палате, идущей в столовую, принимающей “успокаивающие” таблетки, чтобы блокировать свою кипучую энергию. Лицо, глаза, взгляд, -  главное их не видеть, перед тем, как ты уезжаешь от нее и оставляешь ее там.   
И пусть они быстро все поняли и забрали ее оттуда, но было уже поздно. Она была другой. Она поняла, - как мир на нее отвечает. Она “поместила” на себя клеймо “неполноценной”, которое мир ей вешал...  Эту “стену” - она “вводит” в себя, в свою душу. Живет с этой “стеной” внутри и смотрит на себя сквозь нее. И становится - как все, “адекватной”. Хотя они с отцом уже и не требуют этого от нее. Она сама требует, “сидит” в телефоне, и ждет от них нового, пьет и иногда курит, пропадает с подругами и парнями, но все это без того восторга, который был в ней раньше. Без чувства тайны, без благоговения перед открытием жизни. 
Они это все в ней убили. Поэтому они и развелись с отцом. 
Прости, дочка... Как же мы виноваты перед тобой...   
И тогда то, что ты сделала, - страшно об этом подумать. Твоя месть? Это называется - назло маме отморожу уши?   
Меня мои родители запугали, - и я запутаю их в ответ еще больше?   
Страшный эксперимент... Они меня загнали в лечебницу - и вот, я сама стану психиатром и из такой же лечебницы найду себе мужчину - и выйду за него замуж. Она здесь потеряла себя, и уверена, что только здесь же себя и найдет...   
Но ты же должна ответить за это перед Богом. Он дал тебе душу, тело, ум. Ты не должна так увлекаться. Не должна сама сходить с ума, не  должна терять равновесие.   
Как же мне, Оля, жалко тебя, и как мне совестно перед тобой, и как я люблю тебя...   
Так она - с этими мыслями - шла по улице. Она знала, где Ольга жила раньше, и иногда там бывала, но - не знала ее новой квартиры.   
Вот так, единственная дочка вышла замуж, обвенчалась - а меня там не было. Но это ведь и понятно. 
А на дворе, тем временем, - была апрельская весна. Солнце... туч не было, на улицах были люди, шумели дети... Мать Ольги улыбалась и плакала.   
И вдруг - она увидела их. Они шли вдвоём. Это твоя дочь, а не чужой человек, это твоя дочь, которую ты родила, воспитала, точка во вселенной, центр вселенной, которая пульсирует в твоей душе. В твоих снах.  Человек, с которым всегда связано чувство любви и вины.   
Ольга увидела ее и инстинктивно улыбнулась, рванулась навстречу. Хотя потом остановилась, но затем снова пошла. Они обнялись. Ольга была в легкой весенней куртке, как же она была красива. А Андрей - покраснел и смутился, отошел в сторону. И тут ее мать поняла, что дочь - счастлива. И что они и правда - любят. И еще - это заметила пока только она, и никто больше, - она явно была на раннем сроке.   
• Мама, это Андрей, - сказала Ольга, - Андрей, это моя мама, Вероника Павловна.   
“Это Андрей - мой муж”, уточнила про себя Ольга и улыбнулась. Мать чуть поклонилась. Но Андрей - был на таком расстоянии, что с его стороны это больше было похоже на убегание, чем на знакомство. 
Ольга сказала:   
• Не обижайся на него. Да, он такой.   
“И не виноват в этом. И я не виновата, что его люблю”.   
• Да, конечно, кончено.   
“Это мы перед тобой, мы перед вами всеми виноваты”.   
• Слушай, мам, - пойдем в кафе. Выпьем чаю?   
• А Андрей? 
• Он здесь побудет, ему так лучше. Для него стресс - даже смотреть на нового человека в его жизни...   
• Ты уверена? Точно?   
• Да.   
Звать ее домой было, конечно, рано... Но как же она все равно соскучилась по маме (и по папе, но тот, казалось, был вообще вне поля досягаемости). Как она хочет говорить с ней - после такого вот события, делиться с ней. В разговоре они “взаимно намекнули”, что Ольга, может быть, - родит. И это уже не казалось маме ужасным, не казалось “дегенерацией”. Все это исчезало, - когда ты видел ее глаза. Они были такими же, как и тогда, когда Оля была восхищающимся этим миром ребенком. И если она родит, то это и будет такой же человек, может, еще и в большей степени?   
Родственники реагировали, шла “волна” реакций и последствий, волна “признаний”. Проявился даже сын Андрея, ему было уже двадцать. Он позвонил Андрею и говорил с ним, и с Ольгой. И был приятно удивлен, что вот, его отец, который был всеми “похороненным”, “мертвой рыбой”, - вдруг женился на какой-то адекватной с приятным голосом молодой женщине. Надо же, как в жизни бывает, чудеса какие-то. Потом он иногда позванивал и со временем они все встретились.   
Родственники... А между тем, они не знали, - кроме догадавшейся Ольгиной мамы, - что у них был еще один родственник.   
Он уже сформировался, рос, закрепился в этом мире. Ему было несколько недель. И когда Ольга и ее мама сидели в кафе, - и говорили, смеялись - он тоже как будто присутствовал. Тоже пил кофе, думал: вот, значит, они какие они там - люди на земле, радуются весне, говорят с Богом. И он уже - включился в их жизнь, уже - забился в ней своим сердцем.   
 
   
 
 
 




 

Часть 6. Конец апреля, май   
   
Что было дальше   
 
Однажды Ольга и Андрей смотрели в их комнате, лежа на кровати, телевизор. Был поздний вечер, и остальные пятеро уже спали.  Ольга пришла после работы, - а завтра у нее был выходной. Так что она с особенной радостью обнимала своего новоиспеченного мужа. Блин... не верится, что они - муж и жена. Что Бог их благословил.   
Смотреть было совсем нечего - и Ольга включила местный региональный канал. Что там может быть, если их регион, с центром в Верейске, в котором она всю жизнь прожила и где они сейчас и находились, - достаточно заурядный, один из многих в европейской части России, не Карелия, не самый север, но и не юг, так, на “серединке”... Единственное что, у них были крепости пятнадцатого века и очень большая, крупная река. Но - крепости были в полном развале, на них не было денег, а реку нужно было очищать от последствий многовекового использования, на что тоже денег не было. Вот таким был их родной регион. Местное телевидение  было слабым по своим мощностям. Как только ты переключал на него, то сразу это чувствовал, по сравнению с Первым или Вторым каналами. Убогая дешевая студия, ветхая, не меняющаяся годами. По нему обычно показывали старые сериалы, - никому не интересные, - местные новости и “ток-шоу”, которые вызывали чуть больший интерес.   
И все-таки, Ольга включила это сейчас, потому что по центральным каналам - вечер после семи часов буднего дня - был, конечно, временем “информационной долбежки”, и Ольга никак не хотела принимать этот “сигнал”. На дворе стоял двадцать пятый год... Президента Путина снова избрали... Война с соседним государством продолжалась. Но не менее страшное было в том, что продолжалась “информационная война”. В которой уже совсем не жалели своих... В которой уровень твоего “патриотизма” измерялся - знакомством с “повесткой”, а она постоянно обновлялась: то нужно было ненавидеть Израиль за его террор против палестинцев, то поддерживать Китай в борьбе с Тайванем, то - “йеменских хуситов”... Но было, конечно, что-то неизменное. Вера в то, что Украина - это “Укрорейх”... И в то, что США больше не “гегемон”... Президентом США на выборах двадцать четвертого года избрали Байдена. Что и правда - было немного “маразматично”. “Но с другой стороны, - думала Ольга, - это ведь их дело, а не наше”. Как бы то ни было, отношения с США опять были в тупике. Самое забавное, что ненависть к этой стране была намного сильнее, чем что-либо... чем ненависть к Украине, хотя, казалось бы, - воевали-то с ней. Это была - не просто ненависть, а одновременно - и зависть. Странная фиксация на “Америке”, что Ольга понимала как психиатр.  Быть патриотом России в это время, - значит, не столько любить и знать свою Родину, сколько ненавидеть “Америку”. Все стали по ней “экспертами”, все стали философами и историками, “геополитиками”, знающими, в чем смысл истории, и какое нас всех ждет будущее - конечно, “многополярный мир”. Ясно, что все это в чем-то было верно, - и насчет “Америки”, и насчет “многополярного мира” - но зачем так на этом “фиксироваться”? История и будущее - не происходят по велению политических ток-шоу, на которых все кричат... У истории и будущего - свой, тихий ход, его нельзя и бессмысленно подгонять. 
А главное, - что видела Ольга, и не только она, - что к великим историческим переменам не могут привести мелочные рассказы о том, что президент США Байден - старый, что он еле ходит, что США похожи на поздний Советский Союз. По большому счету, - за громкими словами о крахе США и будущей победе России - стоял просто нездоровый интерес к США,  потому что они - были великой державой и крупной экономикой. Это была просто - зацикленность, и любой психолог вам это скажет. Что там у Байдена, что там у его сына, какие он принимал наркотики, с кем он спал, как отец его покрывал. Байден хочет посадить в тюрьму своего конкурента Трампа, а это ведь нарушение принципов демократии и выборов (при том, что в России нету никаких альтернативных выборов), что там - с мигрантами на южной границе США - все, они скоро реально развалятся. На Западе - все “педики” и наркоманы, но - мы все равно будем смотреть на их неправильную жизнь. Они все там - масоны. Их элита - мировое правительство, которое хочет сократить население Земли - и особенно России. Они строят царство антихриста... Интересно - как они его строят? Мы хотим видеть это по телевизору - каждый день.   
Главное, чего достиг телевизор, даже не то, что люди во все это верили, а то, что они подспудно считали, что интересоваться “политикой”, быть гражданином - это и значит верить во все это. Более того, жить - значит смотреть телевизор, где тебе каждый день показывают старого Байдена, который снова не может забраться на трап своего самолета. Ты можешь находиться в самых разных регионах России, ты можешь быть молодым или старым, мамой или отцом, - но это “святое” - у тебя это пишется в “подкорке”.   
Могут быть отклонения от этой “генеральной линии” старого Байдена, - но лишь в сторону еще большего “патриотизма”. Это - если ты веришь, что нужно не рассуждать много, а “ударить” по всем врагам сразу... Или, что СССР был распущен незаконно и значит - он еще существует.   
Конечно, тема “ядерного взаимного уничтожения” - тоже постоянно возникала. На ней спекулировали все политики и журналисты. Политики взвешивали: будем ударять или нет? Как будто только в их руках была судьба мира... Журналисты - “трещали” громче и с меньшей ответственностью. Разбирали - по кому  Россия ударит первой, а по кому второй, и каков будет ответ. 
Все это повторялось, варьировалось, от канала к каналу. В интернете “патриоты” тоже вели бои с “либералами”, которых, по сути, выгнали с телевидения. Но владение “картинкой” и голосом  телеэкрана - было самым важным, интернет оставался значимым, но он играл роль “информационного болота”, которое окружает “вышку экрана”. Интернет был вторичным, бои там велись ожесточенные, но “арьергардные”. Государство могло позволить оппозиции - “кучковаться” в сети, ведь это превращало ее во что-то маргинальное.   
Вот такая была ситуация, когда Ольга в тот вечер включила региональный канал, чтобы - на нее не посыпалась свежая информация о наркотиках Байдена-младшего с центральных каналов. В дешевой студии - сидела диктор лет сорока, одетая неярко, - и говорила о местных новостях. Ольга с улыбкой слушала о том, что обнаружен и ликвидирован какой-то маньяк. Кстати, в местных нередко именно такое и сообщали, как будто ничего другого и не происходило... Хотя понятно, это делалось ради рейтингов. Чтобы канал оставался на плаву, - нужно говорить вам, дорогие телезрители, что вы все плохие, что вы все маньяки. Ладно, хорошо хоть не про политику.   
И вдруг - в конце новостей ведущая объявила, что следом будет - очень интересное интервью, на тему регионального здравоохранения. Вот блин, так это же про них, про врачей! Спасибо, что не про геополитику и не про судьбы мира.    
А потом она увидела “гостей”. За простым прозрачным столом на стульях сидели... ее пятеро. Нина, Вера и Григорий, Кирилл и Наташа. Это что? Сон? Это ей снится? Как же они туда попали, как они туда пришли - при том, что она вполне могла бы заметить их отсутствие... Но вот - почему-то не заметила. Наверное, в переживаниях и делах по поводу венчания и будущего ребенка.   
Как странно было их там увидеть, при том, что она жила с ними, спала с ними в одной квартире, ела, ходила с ними в один туалет. Это - родные ей люди. Вот их одежда - джинсы и свитера. На Нине и Вере - длинные платья. Это все Ольга купила им сама, они выбирали одежду в магазине - и долго там смеялись, шокируя своим видом продавцов, вызывая их недовольство и тоже смеясь над ним... Что же это такое... что же это такое... Это ей и правда не снится? Она сказала:   
• Андрюша, смотри, это же наши.   
Андрей стал глядеть внимательнее, заулыбался. Ольга почему-то сразу заплакала. В пору было сойти с ума - что вот такое происходит. Зачем они там? Зрителям, конечно, было видно - что это неполноценные люди. Небольшие нервные тики на лицах Кирилла и Наташи, заторможенное лицо Григория, однотонные мысли в глазах Нины. Но Ольга не обращала на это внимания, она уже давно к этому привыкла.   
Ведущая произнесла:   
• Перед нами, уважаемые зрители, - пациенты отделения неврозов Нерединска (это и был тот самый их городок), - она назвала их по именам и фамилиям. Те, широко улыбаясь, кивали головами. Ведущая, скорее всего, смотрела на них как на “фриков”, клоунов. Вот, мол, - уважаемые зрители, -  цените, что наш канал может вас насмешить.   
• Они пришли, чтобы сказать нам что-то важное, по их словам. Вы можете услышать это - только на нашем канале, эксклюзивно...  (Ольга про себя выругалась.)    
А потом - заговорил Григорий. Камера показала его крупным планом: лет сорока, бледное широкое лицо, он долго собирался с мыслями и хмурил от напряжения брови. Зрители,  наверное, уже смеялись. Наконец, он сказал:   
• Россия - великая держава...   
• Да, - ответила ведущая, - мы с Вами согласны. И наша Россия победит Запад.   
Ведущая не знала, что Григорий говорил это постоянно - это была первая фраза, когда он просыпался и последняя, перед тем, как он засыпал.   
Григорий продолжил: 
• Мы пришли рассказать... о... о нашем враче - Ольге Викторовне Бармеевой.   
Ольга подумала: “да ладно... что же это такое? Зачем?" 
• Она - очень красивая и очень молодая женщина. И вот - она помогла нам всем - вернуться к жизни. Посвятила нам свою жизнь...   
• Ясно... ага.   
Что же это такое? Зачем он это говорит? Зачем?   
 - Мы живем с ней вместе в большом доме, в большой квартире.   
• Ясно... Хотя это вызывает некоторые вопросы. По идее - вы должны быть в больнице, на своем отделении, но, видимо, - там есть какое-то особое распоряжение начальства. 
Потом заговорила Нина, зрители увидели старушку в платке, долго собирающуюся с мыслями. 
• Доча, если слышишь меня сейчас, я благодарна тебе за все. Ты нас извини, - никто нас не просил, но мы не могли не прийти сюда и не сказать. 
Ольга ревела, сердце у нее стучало сильно сильно. Она захотела обнять экран телевизора. Вот - странное ощущение, на этом экране обычно - новости  и пропаганда, совсем другой голос и другие картинки. А теперь - они. Родные. У Андрея тоже выступили слезы на глазах.   
Но - зачем, зачем они это сделали?   
Ведущая уже по-другому относилась к происходящему, перестала внутренне ухмыляться, сказала:   
• Как жаль, что у вас нету ни видео, ни фото с ней. С этой вашей загадочной Ольгой Викторовной.   
Потом говорили остальные. Кирилл, тоже волнуясь, - о том, что он раньше хотел себя убить и вот, Ольга Викторовна ему помогла. Наташа поведала о том, что ее изнасиловали. Зрители увидели подростков - с радостными улыбками на лицах. Вера рассказала о том, что у нее была травма из-за женского одиночества. Миллионы зрительниц ей сочувствовали.   
В конце они все снова благодарили Ольгу. Ведущая сказала, формулируя фразы на ходу, по шаблонам, по прошлым передачам:   
• Хорошо, что в нашем здравоохранении есть такие люди, как Ольга Викторовна Бамеева - она неправильно произнесла ее фамилию, - всего хорошего вам, дорогие телезрители.   
“Ну вот, - с улыбкой подумала Ольга, уже успокоившись, хотя и ругаясь на ведущую за ее шаблонные фразы, - в телевизоре рассказывают про меня, - а не про наркотики Байдена-младшего”. Первая реакция была такой, что все это справедливо, она это заслужила. Но вторая реакция, - что это просто “нереально”, что это фантасмагория, розыгрыш. Хотя телевидение было местное, регион - небольшой и выступить в передаче - не так уж и сложно, ведь событий здесь особо не происходит, и вот, журналисты на все кидаются, на все согласны - даже на интервью с “пациентами”. Но все равно - не верилось. Где она и где - они... Ведь по телевидению выступают разные “великие люди”, выступает сам президент. Пусть и не на нашем канале, а на центральных, но - экран-то один! Ольга президента не особо почитала, но -  силу, влиятельность у него было не отнять. Так что оставалось стойкое ощущение фантасмагории, смешения сна и яви, чего-то невозможного. От чего ее “крыша” немного поехала.   
О том, что благодарность пятерых может навести журналистов на Ольгу и на то, что она вообще недавно вышла замуж за еще одного такого же пациента, - она в этот момент не думала. Она была слишком  им благодарна, -  чтобы думать.   
Сегодня было уже поздно - они все спят. Завтра проснутся, и она им пожурит, что они такое сделали.   
Но она была совсем не уверена, что, проснувшись, - она не поймет, - что это был просто ее сон.   
Она обнимала Андрея, чувствовала растущего в животе ребенка.   
Как все хорошо в этом мире, и как она благодарна за это Богу.   
Все равно, даже если передача ей привиделась...   
Ее горячая благодарность этому миру - переливала через край, “уходила” в другие вселенные, и - создавала новые.   
 
 
 
Снова прогулка   
 
Проснувшись на следующий день, она осознала, - что все это был не сон. И мысль о благодарности - снова пришла ей в голову. При этом, она негромко, но попрекнула своих пятерых за то, что ни побывали на телевидении. Те - слушали ее и краснели. Все они в это время завтракали на кухне. Они смущенно на нее смотрели, как нашкодившие дети, - в том числе и в бабушки ей годящаяся Нина... Какие они еще дети, как она их любит, как ей хорошо быть с ними, - пусть это и хлопотно, и суетливо, иногда - устаешь. И правда ведь - туалет у них общий, и памперсы надо менять Наташе. И, все-таки, - семья. А еще рядом Андрей.   
Не хотелось думать о том, что передачу все равно увидят - ее начальница Людмила, и зав.отделения городка, в котором они числятся.  Ладно... Бог управит.   
Она вышла гулять вдвоем с Андреем. Была уже вторая половина апреля. Дождя не было, - солнце, тепло. Народу на улицах много, снова кричат дети. Ольга и Андрей - гуляют по их двору и по соседним. На чистом небе - редкие облака. Когда вот так все вокруг...  То весеннее апрельское небо спрашивает...   
Готов ли ты к этой чистоте? Готов ли ты - к полету? Готов ли ты - к тому, чтобы быть? Готов ли ты - к тому, чтобы петь? Готов ли ты к тому, чтобы дышать? К тому, чтобы видеть? К тому, чтобы слышать? 
И от этого неба и его вопросов - кружилась голова. Хотелось бежать... по асфальтовым и газонным дорожкам. Хотелось - смотреть на другого, и видеть его глаза, видеть его лицо. Хотелось - обниматься, целоваться, прижиматься телом, - под этим небом, под этим Богом, который есть любовь, который есть - весна, который есть апрель. Об этом не пишут в календарях, а может, и пишут.   
И они - бегали и прижимались, под этим апрельским небом и солнцем. Любили. На земле, среди людей, таких же живых, такие же - недоконченных, “недоопределенных”. Бегали и любили, пусть уже кто-то там, - далеко, не здесь, - бредил “огненным суицидом”.   
Вдруг, - когда они гуляли в своем дворе, в целом выглядящим нормально, он был новым, недавно поставленным, - к ним с Андреем кто-то приблизился. Это были женщина лет сорока с микрофоном и мужчина с довольно большой теле-камерой. Ольга сразу поняла, что это та самая ведущая из вчерашних местных новостей. “Видимо, у них ведущие часто были и корреспондентами, настолько этот канал был небольшим”, - подумала Ольга. На самом деле, та ведущая попросила начальника отправить ее саму на это задание, потому что ей было интересно, что это за молодой и красивый психиатр.   
Андрей испугался и чуть отошел в сторону. Но Ольга посмотрела на него и попыталась своим взглядом успокоить. Сказала ему тихо: 
• Андрюша, все хорошо. Не боись, - и широко ему улыбнулась.   
Странно было встретить ведущую, которая вчера она видела в телевизоре - здесь, в “реальной жизни”, у себя во дворе. Снова - ощущение фантасмагории, хотя она уже и не сомневалась в том, что ее пятеро приходили туда, “в телевизор”. Эх, телевидение... Что это такое? Мир экрана и звука, мир всепроникающего голоса, в котором показывают президента и журналистов, и голоса их звучат - громко, требовательно, “вбирая” тебя в себя. Телевидение - это зеркало? Параллельная реальность? Насилие вездесущего Голоса. Политиков и рекламы... Поэтому так удивительно, что на телевидении показали их, пятерых, - людей, чуждых телевидению, словно они сошли в ад, и там смогли выжить, использовали “бесовскую” силу, силу “магии”. Значит, так было можно? Наверное... хотя серьезные сомнения оставались.   
Итак, они пришли. Явно - брать у нее интервью. Вот он, - их экран, который покажет ее и Андрея. Снова какое-то “колдовство”... Они будут просто ходить и говорить что-то. Даже не очень громко, потому что все будет слышать микрофон. А потом их с Андреем можно будет увидеть и услышать по “телеку”. Можно ли этому доверять? Учитывая, какие у нас иногда показывают передачи? Например, передача “За гранью”? Ее душа на уровне “инстинкта” - хотела бы с брезгливостью - не доверять, пройти мимо. Кроме этого, если все увидят их с Андреем вместе, то последствия будут жесткие.   
И все же, все же... Она не прочь “выйти” к людям, пусть и в такой “небольшом” формате, на местном канале. И дело не в ее красоте и молодости, не в “амбициях”, а в чем-то другом... В том, чтобы сказать людям: вот, мы с Андреем здесь, а вы там - как? Вот и все.   
Ведущая в жизни была чуть “страшнее” (снова - “магия” телевидения) - сорока лет, с часто крашенными короткими волосами, худая. В ее облике была какая-то полная оставленность... Работы много, денег платят не очень, мечтает о более успешной карьере, а еще о муже и детях - хотя ничего этого у нее нет. Все это Ольга увидела в ее глазах и движениях и тут же - пожалела ее.   
• Вы - Ольга Викторовна? - спросила та.   
• Да.   
Они поздоровались. Ведущую звали Надежда. Ей было любопытно - посмотреть на “эту Ольгу”. Она не очень верила, что все так обстоит, как рассказали ей Ольгины пациенты; что с них возьмешь, они - “больные”. А самое забавное: она узнала, что Ольга недавно вышла замуж тоже за одного из “психов”. Это же - скандал, сенсация... Она рассказала обо всем начальнику - и вот, теперь она здесь. Да, скандал - регионального масштаба. А через интернет об этом “позорище” - может и вся страна узнать. И все сделает их канал и она - журналистка Надежда Касатина. Вот тебе и карьера. Но сейчас она, улыбаясь, смотрела на Ольгу, - чтобы ее не спугнуть.   
• Мы хотели бы взять у Вас интервью.   
• Хорошо, согласна.   
И снова мысль, что она “выйдет” к людям. Ведь, - как говорится в Новом завете - нельзя держать свечу под спудом.   
• А можно еще - вместе с Вашим супругом?   
• Да... Я сейчас позову.   
Она привела Андрея. Вокруг них уже стояла небольшая толпа - из молодых мам и детей, кричащих подростков, которые понимали, что сейчас у нее будут брать интервью. Во дворе знали этих соседей - странную пару красивой и молодой, и мужчины средних лет - почти все время молчавшего. Но видели, что они любят друг друга. Смотрели на них, любовались.   
Надежда сказала:   
• Давайте отойдем немного в сторону.   
Ольга согласилась. Оператор попросил людей не очень их преследовать и только пару детей за ними еще шли. Они оказались позади дома, где были дорожки, а людей мало, иногда попадались хозяева с собаками. Рядом была трава в одуванчиках, - она росла так бурно в этом апреле, словно боясь, что земли вообще скоро не будет, и поэтому - цепляясь за жизнь, жадно хватаясь за любую возможность бытия...   
• Как мы с ним выглядим? - спросила Ольга.   
• Хорошо... Отлично... - Надежда смутилась, что она доверяет ей в таком вопросе.
Ольга и правда отлично выглядела: весенняя куртка голубого цвета. Белое платье - до колен. Длинные черные волосы, никогда не крашенные. Глаза - карие, крупные. А вот Андрей - по одежде был в порядке, но было видно, что он краснеет и не готов говорить. “И правда, как это все нелепо”, - подумала Надежда, невольно любуясь Ольгой. Да тебе бы с такими данными и в таком возрасте... Уже давно бы в Москву уехала и вышла бы там замуж. А не здесь - с “психами” возиться. А ведь время идет, его никто не отменял. (Да, женщины всегда говорят о времени. Время - это единственный бог, в которого они верят. Ради времени - они уходят от мужей и бросают детей, ради времени - снова и снова выходят замуж, ради времени - тратят деньги на косметолога). То, что ты вышла замуж за такого, ты просто совершила преступление, Ольга. Ты грех сделала перед Богом. Тебе многое дано - и вот, ты использовала это неправильно. Ты сама с ними “сдвинулась”.  И мы, наш канал, - тебя изобличим. На весь мир изобличим.   
Она спросила:   
• Ну что, вы готовы?   
Андрей стоял в метре от Ольги, и его руки чуть дрожали.   
• Да, готовы.   
• Игорь, снимаем.   
Оператор направил со своего плеча камеру. Потом сказал:   
• Встаньте, пожалуйста, чуть правее.   
Они встали, как нужно. Рядом была стена их дома, а справа - газон с травой...   
“Наверное, эта Надежда хочет какой-то типа сенсации, ну и Бог с ней. Мне важна не она, - а - люди, которые там - за камерой. Будут потом все смотреть. А эта Надежда - лишь инструмент, посредник. Снова - магия телевидения. А что если - нету никах там людей, и никто смотреть не будет?”   
Интервью началось. Надежда заговорила на камеру, в большой уличный микрофон: 
• Мы с вами, уважаемые телезрители, находимся во дворе, где живёт тот самый доктор Ольга Викторовна Бармеева, - она, наконец, правильно произнесла ее фамилию, - которая заботится в своем доме, в своей квартире о шестерых пациентах отделения неврозов. Они приходили к нам вчера на передачу и вызвали общий интерес. Но буквально сегодня наш канал узнал еще и новую информацию о ней... Эта просто - сенсация и скандал! И только наш канал - берет у нее интервью... Так что смотрите это прямо сейчас.   
Надежда - обернулась на Ольгу. Испугалась ли она, когда увидела, что мы все о ней знаем? Нет... Почему? Почему?   
• Ольга Викторовна, это правда, что Вы вышли замуж - за одного из своих пациентов? Вот... - Надежда указала рукой в сторону Андрея, - за него, за этого господина, Андрея Торсионова.   
Она поднесла микрофон - к лицу Ольги.   
• Правда.   
“Ну ты и дура, конечно”, - снова удивилась Надежда, как будто раньше не верила в их брак и ждала повреждения.   
• А разве Вы не знаете, что это... нарушает все нормы, и мораль. И вообще - здравый смысл? И что Вас ждет отстранение и расследование. И Ваше начальство снимут за это? 
Ольга не ответила. И чуть улыбнулась.   
• Почему Вы это сделали? Зачем Вы это сделали?   
Ольга посмотрела в камеру: без насмешки, без издевки, серьезно.   
• Потому что - весна. Потому что - Бог. Потому что - цветы.   
Надежда глядела на нее. На ее глаза, на ее руки, обнимающие Андрея, - глядела на них обоих... Больше она ничего сказать не могла. В тысячи других подобных ситуаций она умела “достать” респондента своими вопросами, она была в этом плане профи: не мытьем, так катаньем.   
А сейчас она только глухим голосом спросила оператора:   
• Ты все записал?   
• Да. Давай я еще просто их поснимаю.   
И он их снимал, явно ими любуясь: как они ходят по двору, держаться за руки, говорят иногда с соседями. Это не было “постановкой” и “демонстрацией”.  Это была - жизнь, которую они могли “послать” - зрителям, которой они хотели с ними поделиться. Вот для чего нужен телевизор, - а не для новостей и истошных воплей журналистов, не для рекламы.   
 
 
 
Отражение   
 
На следующий день утром ей позвонила ее начальник Людмила, словно выполняя свою роль в “сценарии жизни” и произнося свои “реплики”. В ее голосе был гнев, но не за то, что Ольга сделала, а за то, что она вынуждена злиться, она этого совсем не хотела (вот так же чувствовали себя ее родители, когда поняли, что у них за ребенок).   
• Зачем ты это сделала?   
• ...   
• Все стало известно. Нас с заведующей отделением и правда могут уволить. И это еще хороший вариант. Лишь бы не посадили.   
• ...   
• О чем ты думаешь? Пойми, что и помощь спонсоров теперь может исчезнуть. Ты все это разрушила.   
• ...   
• Пойми, что и ты с твоей квартирой и с твоими пациентами... Их у тебя могут отнять. И его, твоего Андрея, тоже могут отнять, несмотря на то, что ты замужем за ним. А тебя - посадить, или разорить штрафами. Ты сама себя рушишь.   
• Простите...   
Ольга прекратила соединение. Голос ее был не таким, что вот мол, она вдруг все осознала на следующее утро. Нет, он был таким, что она просто хотела успокоить Людмилу и всех знавших и поддерживающих ее людей.   
Ольга ничего назло никому не делала, в том числе - и себе самой, и ее шестерым. Она просто - поделилась своим настроением. Это что - запрещено? Имеет  разрушительные последствия - для системы, для “внешней реальности”? Тем хуже для нее. Бог им поможет. Потому что - он уже помог. Дав им эту весну. И - плод в ее животе. Зная, чувствуя, что они прорастают в этом мире втроем, - чувствуя землю и небо, - она прочно держалась. И не могла этим не поделиться.   
В этот день после интервью Ольга чаще, чем обычно, включала телевизор, чтобы - посмотреть, как оно получалось. Но канал этот был настолько слабым и инертным, что нельзя было понять - когда это видео покажут. Днем у них “шли” “детективы”, а новости были вечером. Но было непонятно, может, их с Андреем покажут в этот день, или на следующий. “Программки” в интернете не было.      
Она злилась, и открыла свой ноутбук. Набрала название этого канала и свою фамилию. Ооо отлично. Она нашла его на “ютюбе”. Хорошо хоть, что это они сделали. (Она не знала, что это сделала та самая ведущая Надежда, которая брала у нее интервью. Так она - просила у нее прощения.)   
Перед ней открылась знакомая рамка “ютюба” - красная с белым, слева вверху было окно самого видео, которое заключалось в середине “сердечком”, - нажав на которое можно было его воспроизвести. Справа - “шла” строка комментариев. Казалось, что она была бесконечной, она все двигалась и двигалась, словно была живой змеей, что это что-то “колдовское”... Что писали? Ольга с волнением скользнула глазами: “вот доктор дает... оторвалась со своим пациентом...”, или: “классная грудь...”, “отличные ноги...”, или: “посадить ее нужно за такое”. Таких негативных “комментов” - было немало. Но при этом, само видео - лайкали и репостили. "Вот я и попала в “ютюб””, - подумала она с усмешкой. Оказаться в “ютюбе” - это давно уже стало важным событием для россиянина, как и во всем мире - попасть в свои аналогичные “видео-хостинги”. Значит, ты популярен и можешь получать деньги за рекламу. Молодежь  особенно часто была с этим связана - и в плане того, чтобы часто сниматься, и в плане того, чтобы часто смотреть. Были уже целые курсы - как продвигать себя в “ютюбе”. Человек - известный в “ютюбе”, - считался удачливым, живущим некоей особой жизнью. Конечно, он не ведь уже не работал в “скучном офисе”.    
Видео с Ольгой называлось: “Интервью у врача из Верейска... психиатра, которая вышла замуж за своего пациента. Жесть!” Слово “жесть!” в конце добавлялось часто, так к “контенту” привлекали внимание, такое видео могло содержать “насилие”, или “порно”.   
Вот мы и стали звездами “ютюба”...   
Она позвала Андрея и остальных - чтобы посмотреть. Вот блин, а если бы не “поход” пятерых на телевидение, то ничего этого бы не было. И все-таки, она им благодарна. Ольга объяснила им всем, что они сейчас будут смотреть что-то интересное. “Сделаю им сюрприз”. И нажала - на “сердечко” видео. Оно “ожило”... Сколько миллионов раз люди включали это “сердечко” и будут включать. Подростки, смотрящие “порно”. Мамы - про воспитание детей. Мужчины -  про машин. И вот - она, они, -  в этой обойме... В каких  рубриках? Где-то между “скандалом”, “сенсацией”, “фриками” - учитывая, что Андрей не очень полноценный, - и “легкой эротикой”.   
Ну да... И что?   
Ладно, будем смотреть.   
Она включила видео. Все шестеро вместе с ней “уставились” в экран. Странно было - смотреть на себя со стороны. Странно было - понимать, что вот - это было “снято” буквально вчера.   
Отражение.   
Снова какая-то “магия” телевидения и интернета. Два человека приехали, о чем-то говорили с ней и вытягивали в ее сторону свои технические устройства - одно маленькое и одно крупное. И вот - теперь эти проведенные с ними несколько минут их с Андреем жизни - можно было смотреть. Пугающая магия. Но и - радующая тоже? Да, в сети много шлака и “подросткового онанизма”, и одиночества, и безумия, и вездесущей рекламы. Но есть ведь и радость - диалога, открытия другого.   
Что они увидели? Первые впечатления были сильными. Как будто, это не она. Мастерство ли это было оператора, недешевая, все-таки, камера, или еще что-то, но они увидели - красивый дворик, услышали крики детей на заднем плане. Весна... Как можно передать камерой и микрофоном “весну”? Но это так было. Потом - красивая молодая женщина - словно это и есть сама весна. Рядом с ней - средних лет мужчина, - закрытый, молчаливый, но и в нем есть какая-то загадка, и в нем тоже - весна, по-своему. И только голос этой Надежды - все портил. Наконец, Ольга, почти уходя от нее в сторону, произнесла: “потому что - весна, потому что - Бог, потому что - цветы”. Кстати, на самом деле, цветов в апреле еще совсем нет, но Ольге это было неважно. Далее - Надежда с вопросительной интонацией разводила руками. Камера еще снимала минуту, и потом все выключилось, с характерным для таких съемок - резким “обрывом” уличного фона.       
Ее пятеро все не верили, что это вот они - их любимая Ольга и Андрей, и они смотрели и смотрели это видео. Все смеялись и радовались.   
Как можно “поймать на камеру” - вдохновение? Думала Ольга. Нету ли здесь - чего-то ложного? Опасного? Нужно просто жить, - и не оглядываться на это зеркало, на отражение.  Отражение в современном обществе - все уже давно победило. Все политики живут ради него. И президент России - тоже. Избиратели голосуют не за реального человека, а за его отражение. Политики думают о том, как использовать те или иные события в реальности, - для усиления власти своего отражения. Конкуренция отражений... И если вдруг отключатся телевидение и сеть, то не будет больше в мире ни одного политика - останется реальность. Может быть, не будет и государств. Конкуренция отражений - была во многих сферах. И среди “брендов”, и среди “лидеров общественного мнения”. Все они подчинялось - не правде, а этой борьбе.      
Нет ли в этой власти отражения - чего-то от темных сил? Которые подлиняют тебя себе? Делают тебя жертвой своего молоха?   
Но, с другой стороны, к этой войне отражений - все не сводилось. Твое отражение - дает тебе возможность выйти к людям. Сказать и показать им что-то. Сделать обмен. Покинуть тюрьму одиночества. 
Если тебе есть что сказать и показать. А это - твоя совесть всегда знает.   
Ольга сказала себе: “я никогда не буду подчиняться своему отражению”.   
Как говорил Пастернак: “быть знаменитым не красиво... не это поднимает ввысь... позорно - ничего не знача... быть притчей на устах у всех”. Вот что бы нужно знать всем “блогерам” мира.   
Она, кстати, уже когда они несколько раз посмотрели, увидела, что  среди комментариев были не только такие, что, мол, надо ее посадить, или что у нее классная грудь. Но и такие: “дура эта Надежда.. ничего не понимает, а Ольга - молодец”, “поддерживаем Ольгу”, “руки прочь от Ольги”, “Ольга - ты красивая...”, “спасибо вам за слова и за - весну”, “спасибо за весну”, и один даже такой: “спасибо за воздух...”   
Ольга улыбнулась. Все она сделала правильно. Бог все управит. Он все это им дал.   
И она - закрыла к едрене фене свой ноутбук. Крепко обняла “Андрюшу”, и снова почувствовала плод в животе. Он - живой. Он - здесь. Он тоже во всем этом участвует, и ему нравится. Из-за него, для него - она все это и делает.   
 
 
 
Надежда 
 
Надежда сидела дома перед своим компьютером... Она курила очередную сигарету. Квартира была маленькой и мало ухоженной. Сорокалетняя Надежда оправдывала себя здесь так: “кому я нужна в таком возрасте и с такими данными?” Крашенные еще с юности русые волосы, узкое некрасивое лицо с большими бровями. А еще ведь - курит и выпивает. Впрочем, непонятно, она стала делать это - вследствие одиночества или наоборот (и так могут сказать многие россиянки). Поэтому - единственная сфера, в которой она существовала - это ее работа, их местный региональный канал, на котором она была ведущей и иногда - корреспондентом. А что касается ее внешнего вида, то перед каждым эфиром их гример делает так, чтобы под гримом было ничего не заметно - и нормально, всем хватает.   
За что она еще могла “цепляться” в своей одинокой жизни в провинции? Учитывая, что она была, - пусть и не самой “интеллектуальной” в ее поколении, но, по крайней мере, - не глупой. Работать на телевидении - в целом было интересно. Особенно в первые лет десять. Новые люди, иногда - хорошие и глубокие, иногда - страшные. Общение, ты в водовороте событий. Конечно, уже через пять лет у нее возникла мысль о том, чтобы что-то изменить  - уехать работать журналистом в более крупный город, или даже - в Москву (что уж было совсем нереально). Но - страх и инерция мешали. Последние годы работа уже не доставляла  прежнего удовольствия... Ну что она могла узнать нового, пережить? Всех она знала - и местную администрацию, и местный бизнес. И все эти люди, - с дешевым снобизмом, с их провинциальностью - ее больше “не вдохновляли”. Если бы она в молодости вышла замуж и родила, - наверное, было бы по-другому. Не факт, что она была бы счастливой; скорее всего, - она бы потом развелась, как многие россиянки, - но у нее был бы какой-то “сюжет” в ее личной жизни, была бы “судьба”, она бы страдала, ругая разочаровавшего ее мужчину. А так - и ругать-то было некого. Главное, у нее был бы ребенок, и он бы уже - к ее сорока годам - вырос и стал бы уже подростком. Это тоже приводило бы к страданиям, но это, опять-таки, - лучше, чем ничего. А так... Редкие случайные связи, ни к чему не приводящие. И - работа. Алкоголь и сигареты. Два года назад руководство канала повысило ее, и вот, она стала ведущей новостей,  и зарплата у нее тоже стала больше. Быть ведущей сначала тоже было интересно, - но потом она и к этому привыкла. Но все равно держалась за это. Ведущий - это, прежде всего, высокий статус, тебя узнают в городе...   
Кто такой ведущий и - человек, который общается с гостями в студии (а она и это делала)? Сегодня это - “пропагандист”, “гуру”, то, что в девятнадцатом веке называлось “властитель дум”, а сегодня - “лидер общественного мнения”. В условиях “информационной войны” - фигура журналиста резко повышалась в своей значимости. Журналисты, собственно, и вели эти войны. В России, - по большому счету, - сам президент оставался несколько в тени. Да, был некий его культ, но у него было несколько любимых “говорящих голов” на центральных каналах. Это буквально два-три человека. Между ними, кстати, была жесткая конкуренция. Эти две-три головы и озвучивали - “повестку”. Так что у россиян могло возникнуть ощущение, что это не президент, а они своими “вещими”, проникающими сквозь пространство голосами, - руководят страной. И вот, если бы однажды - с президентом что-то случилось, то эти головы могли бы сказать: “а мы-то что? нас заставляли так говорить, с нас - взятки-гладки”. А россияне... остались бы в непривычной для себя тишине.   
Но пока Россия была - под этими двумя-тремя говорящими головами. Они определяли: когда нужно беспокоиться из-за Украины, когда - из-за Тайваня, когда из-за сектора Газа, или Йемена... Ну уж, что за США нужно беспокоиться каждый день - утром, днем и вечером - это и так понятно. А если ты этого не понимаешь, то ты просто глупый человек, не любящий нашу историю и наших предков, ты - сомневающийся человек. Говорящие головы определяют, что такое - политика, и не только она, но и сама жизнь людей. В жизни россиянина должна быть ненависть к США, он должен просыпаться и засыпать с образом старого Байдена... Это и есть - твоя жизнь, говорили нам голоса. И - как будто невидимый, но - стоящий за ними президент.   
Вот так они искажали само наше пространство. Создавали систему “искусственной гравитации”, “искаженные координаты”, когда нас больше волнует не своя жизнь, - а “Байден”. При том, что большая часть россиян не были и не будет в США.   
В этом мощном “поле”, которое “шло” от столицы,  - местные региональные ведущие - всего лишь жалкие винтики, ретрансляторы... Никто и не думал говорить что-то свое. Если тебя брали журналистом, то это подразумевалось само собой. Надежда никогда и не думала о том, чтобы сказать что-то другое. То, что говорили по центральным каналам, из столицы -  казалось таким же очевидным, как законы химии и физики. Надежда все это повторяла и не сомневалась, хотя их региональное участие  было небольшим, основную часть все равно брала столица.   
Чувство было другим - зависти, желания “приобщиться”. Медиа-власть... это духовная власть двадцать первого века. Популярность журналиста - была огромной. И ведь в России, где люди иногда были голодными, но все равно смотрели телевизор, - эта власть грубее, чем на Западе. Там у человека есть какая-то своя жизнь, свое пространство, возможности, а медиа - влияли на него “извне”, завоевывая, борясь за него. А в России - кого завоевывать? Большинство только и делает, что смотрит телевизор, это их единственная духовная пища.   
Интересно еще, что любое событие подается “телевизором” - как информационная победа и поражение. Главное, - это не реальные события, а их отражение в СМИ. Израиль терроризирует палестинцев? Но беда не столько в этом, как заявляется, - сколько в том, что западные СМИ об этом почти не говорят.   
Это и есть - “война повесток”. И наши говорящие головы все время разоблачают западные головы, - что они там еще придумали, чтобы не говорить о том, о чем нужно говорить. То есть - не говорить - “правду”.  Сегодня “правда” - это Тайвань, завтра - Израиль, послезавтра - Йемен. Но всегда - “Байден”.   
Надежде, - как и всем провинциальным журналистам, - казалось: ну что она может в этой ситуации? Когда - там в Москве, в Останкино, - такие люди? Каждое слово которых с замирением ждет вся страна. Которые - говорят о “геополитике”, об истории, о смысле жизни... Все слова - были высушены, заняты, завоеваны.   
Здесь был еще такой момент, который Надежда  не осознавала. Все это были - мужские слова. Слова “умных мужчин”, которые “все понимают”. Что такое - политика, что такое жизнь. Политика и жизнь - это “Байден”... Парадокс России в том, что она - “женское царство”, женщин в ней больше, но это приводит еще только к большему патриархату. Да, женщины были представлены во власти, но - для галочки, никогда не в ролях лидера, никогда не в большинстве. Президент боялся оппозиции, но и ее лидеры  - всегда были мужчины. Политика - это мужское дело.   
Речь, конечно, не о том, чтобы думать, что адекватное представительство женщин в политике - автоматически все решит, но все же...   
Что Надежда может сказать своего, если казалось, что сами слова - им там, в Москве, принадлежат, всем этим умным красивым мужчинам? Поэтому  она об этом и не думала...   
Здесь еще возникал такой момент, что, по сути, сказать “против” можно было, - опираясь на идеи прав и свобод человека и демократии, что “патриоты” презрительно называли “либерализмом”. При том, что это же было и в Конституции России, что совсем всех сбивало. Наша конструкция - “либеральна”. И кто-то уже призывал избавится от этих идей в основном законе. Кроме этого, “либералы” в России все меньше вызывали доверия, хотя здесь сыграло роль то, что их специально “отодвигали” на обочину... И тоже, - кстати, - их лидеры - были мужчины.   
Эх... все это так сложно и опасно. Они - мужчины - сами в этом разберутся.   
Им - виднее.   
Им - виднее.   
Так Надежда себе говорила.   
Но при этом она, - сидя поздно вечером и потом ночью перед экраном компьютера, - все смотрела и смотрела - на это видео про Ольгу. Его все чаще и чаще лайкают. Это - самое “смотрибельное” видео за всю историю их канала. И комментарии, в основном, - позитивные. Говорят Ольге “спасибо”. А Надежду, кстати, за ее “наезд”, - ругают. Ну и пусть, она к такому привыкла...
Что она видит в Ольге и в ее любви к этому Андрею? Красоту... чистоту... силу весны... что-то - явно от Бога.   
Она - все смотрит и смотрит. 
И вдруг думает: хорошо было бы, если бы она стала - нашей императрицей.   
Что? 
Что? 
Императрицей?   
Императрица Ольга? 
Вот они там, в Москве, - умные мужики, и все знают, и знают, какие говорить слова. Они - ведут “войну” за Россию. Против - “Байдена”. А что ты здесь понимаешь?   
Ты что, Надька, выпила или накурилась сигарет слишком много?   
“Императрица Ольга”.   
Вот твои слова?   
Как это понимать?   
Бред какой-то.   
Иди уже спи.   
Ей и правда завтра нужно было рано вставать. У нее будет “эфир”, где она станет говорить - чужие, мужские, московские слова.   
Но - другой реальности у нее не было. 
Пока не было?   
 
 
 
Энергия мечты   
 
Можно еще сказать - русской мечты.   
На следующее утро Надежда провела свой “эфир”, у нее это была третья смена подряд, так что потом следовало два полных выходных. Она отсыпалась в своей “берлоге” - как она это называла, ввиду того, что к ней почти никто не ходил. А она - вроде была и рада этому.   
И вот она могла “вернуться” к этим странным словам.   
“Императрица Ольга”...   
“Императрица российская Ольга”...   
Интересно, что Надежда в эти выходные - не так часто, как обычно,  курила, и пила не коньяк, а вино, что тоже “отсылало” к чему-то - “императорскому”.   
Ну что вы здесь, провинциальные журналистки, можете придумать, в отличие от нас, - умных, серьезных мужчин в Москве?   
Это что - возвращение к монархии, что ли? Заметьте, что у нас старшее поколение - все еще “советское”, оно ведет “гражданскую войну” с белыми (оно делает это в сети, доказывая, что дореволюционная Россия была ужасной.) Нам нужно учитывать это, - а вы, “бабы”, на это неспособны.   
Ты что, наслушалась песню “А я - шальная императрица”? 
Надежда, кстати, ненавидела эту песню и певицу, ее исполнявшую, ее тошнило, что ее пели в “караоке”, да и само “караоке” не жаловала.   
Нет, это не возврат к монархии. Да это и невозможно.   
Это будет новая монархия.   
Монархия - двадцать первого века.   
“Визуальная монархия”.   
Монархия образа и символа... но этот символ будет значимым для всех россиян.   
А разве таким же не является сегодня британский король, и все другие европейские? В век кино и особенно интернета, социальных сетей, - их власть становится немалой, но именно - символической. Это воздействие на душу, на сознание, на чувства.   
В этой связи Надежа все чаще вспоминала и смотрела фотографии - последней царской семьи.   
Да, их судьба - трагична. И тем более красивыми были эти фотографии, за каждым кадром - чувство потерянной живой жизни... Так что в сети было много “мест” с такими фото, это было популярно.    
Еще ей вспомнился - и она снова его посмотрела - фильм Люка Бессона “Жанна ДАрк”, об Орлеанской деве. Здесь тоже “возникала” красивая молодая девушка - как символ народа. 
И еще - принцесса Диана, которая жила и погибла в прошлом веке. Это тоже была по своему влиянию - “визуальная монархия”. Диана своей деятельностью по помощи бедным странам, - подавала пример, пусть это и было иногда что-то показное. Но люди видели этот пример.   
Ольга - не будет показной. “Визуальный монарх” - будет просто присутствовать и вдохновлять...   
Бороться против монархии - никто уже не станет. 
Тем более, что “под ней” будет скрываться, наоборот, - некая “анархия”, не в смысле хаоса, а в смысле самостоятельности людей.   
Государство - уже окончательно станет просто администрацией. Весь мир устал от того, что государства мешают своими амбициями. Действующий президент России это все и реанимировал. И вот, мир на пороге - самоуничижения.   
Нам нужен - покой.   
Нам нужен - Золотой век.   
Нам нужно остановить этих “умных мужчин” в Москве. Их - говорящие головы в телевизоре. Которые “все понимают”. Нам нужно остановить их “Байдена”. Которого на самом деле - не существует.   
И единственное, что может остановить этот “день сурка”, этих мужчин в столице, - это она, императрица Ольга.   
Единственное, что может остановить “повестку” - это весна. Это - Бог.   
А с другой стороны... с другой стороны... ты что - безумная?   
Ты не понимаешь, что это все такое - и как это называется?   
Нет, она, будучи опытным журналистом, хорошо понимала, какими словами, какими “формулировками” это называлось: “государственный переворот, свержение конституционного строя, законно избранной власти”. Вот так они это назовут. Хотя всем было понятно, как президент избирался. Так, что один из оппозиционеров - сидел сроком на шестнадцать лет в сибирской тюрьме. Так, что ни один из “альтернативных кандидатов” - даже намекнуть не мог на реальную альтернативу.    
У президента вообще были большие проблемы с будущим. О прошлом, об истории, - он говорил охотно. А вот - о будущем... Ведь если он такой великий и “единственный” - как о нем говорили, - то кто может его заменить?   
И вот, его заменит - она, эта Ольга?   
“Да кто я такая, - думала Надежда, - чтобы “лезть” в политику? Это - мужское дело. В политику, в историю...”   
С другой стороны, она все чаще вспоминала, и смотрела информацию, - о русских императрицах. Екатерина I, Анна Иоанновна,  была, - очень недолго, - даже такая Анна Леопольдовна. Но главные, конечно, - Елизавета Петровна и Екатерина II. И, все-таки, - все они были по-своему слишком активны. Елизавета - в плане балов, Екатерина - в плане “войны”. Ольга будет другой.   
Честной и чистой. Как в сказке. Вот что нам нужно - Сказка. Об этом всегда мечтал  русский народ. А она что, - не русский народ?   
Мужики из Москвы скажут: да кто тебе дал право обращаться к народу? Только мы здесь такое можем. Учти, что наш народ - очень легко развратить. Большевики тоже говорил, что они дают ему что-то хорошее - социальную справедливость, - и к чему все пришло...    
Что ты предлагаешь? Какая у тебя программа? 
Я предлагаю - Красоту.   
Ее я в ней и увидела.   
Красоту - вместо ваших мужских слов про “Байдена”.   
Красоту - вместо вашей войны.   
Красоту - вместо разбитых дворов, и подъездов.   
И - вместо ваших вечных планов и отчетов по их восстановлению.   
Ее красота и пример - должны нас всех вдохновить. На то, чтобы спасти себя, и страну, и природу.   
А что касается русского народа и того, как он может отреагировать... Да, я это понимаю. Вы говорите о “пугачевщине”. Вот так он может ответить на ту мечту, которую мы с ней ему предложим. Но будем надеться, что какой-то опыт - он, все-таки, учел. Риск всегда остается, в любые времена и в любом народе.   
Вы - умные мужики из Москвы, как будто знающие прошлое до мозга костей, терроризирующие нас историей, - не можете запретить нам будущее. Запретить нам - мечтать.   
У нас - свои мечты. И вот именно так они выглядят, так они существуют. По-другому, на своем языке. Это не язык ваших говорящих голов в телевизоре.   
И вот - я открываю этот другой мир, другой язык.   
Я очень сильно рискую. Ведь у нас в стране - можно “сесть” даже за тень преступления против власти. Даже - за мысль о таком преступлении.   
А с другой стороны, да чем я рискую? Неужели моя жизнь - так уж ценна? Мужа и детей у меня нет. Нелепое скопление фактов, случайностей... И вот, только когда я увидела Ольгу и ее любовь к своему Андрею - я нашла что-то. “Уперлась”. И не могу пройти мимо, как проходила - будучи журналисткой - мимо тысяч людей, не замечая их и не замечая себя. 
Я - остановилась, и хочу - чтобы все это увидели, чтобы все остановились в своем беге - к “ядерному суициду”, в беге слов из телевидения. Беге, из которого, как нам кажется, - нету выхода, нет паузы. Но вот - можно отойти в сторону, перевести дыхание. И - пойти другим путем.   
Арестуют? Посадят? Изнасилуют тело и душу? Но - больше они ничего не могут.   
На второй день своих “бдений” Надежда записала видео. На первом плане было ее лицо, - а на заднем фоне - “плыли” фото Ольги и еще чуть видневшегося Андрея.   
“Я Надежда Касатина, журналистка канала “Верейск”. Я взяла интервью у нашего местного врача - Ольги Викторовны Бармеевой. Если кто-то его не видел... посмотрите. Я конечно, извинюсь за то, что так говорила с ней. Но дело сейчас даже не в этом.   
Мне просто пришла в голову идея. Вернее, не идея, а образ. Я увидела: императрицу Ольгу. Которая правит нашей страной. Которая будет ей править. Мы будем любить ее, а она будет любить нас. Она - принесет нам весну. Главное - помнить, что мы ее заслужили. Заслужили весну, заслужили - Бога. Заслужили - строить нашу жизнь так, как мы хотим и мечтаем. А как мы мечтаем, вот это мы вместе с ней и поймем. 
Кому-то - все это может показаться безумием. Но на самом деле, этот кто-то - сам безумен, и заразил своим безумием всю страну”.   
Она - опубликовала это видео на “ютюб-странице” своего канала... Даже не спросив руководство, и с Ольгой она тоже не поговорила. Все произошло само собой. Как будто она не могла не сделать этого. 
Все, девочка, ты попала. Мы тебя быстро найдем...   
А люди  - смотрели и смотрели новое видео и то, первое. И лайкали, и репостили. Кто-то в комментариях действительно называл ее безумной, потому что она не говорит про Байдена. Всем было ясно, что это за люди. Они же говорили, что Надежда готовит у нас “оранжевую революцию”, и спрашивали, сколько ей платят.   
Но большинство комментариев - и женских, и мужских - было другим. Люди писали: “да, я хочу такую императрицу“, “мы - присягаем ей”, “красота”, “красота”.   
“Кто победит, - думала Надежда, радуясь, и помнимая, что она все сделала правильно, - говорящие головы в Москве или весна?”
   
 
 
Ольга и “политика”   
 
Все еще был апрель, - с солнцем и теплым ветром. За ним уже “просматривался” май. Все в календаре - мудро, отражает - природу и жизнь в ней человека. Вот слово - “сентябрь”, “октябрь”... и сразу понятно - это что-то золотое и красивое. Вот слово - “ноябрь” и сразу становится страшно, как будто некая тьма хочет тебя “засосать”. Вот слова - “декабрь” и “январь” - и снова радостно, это белизна снега, Новый год и Рождество. Вот слова - “март”, “апрель” и “май” - сколько у нас в России написано  стихов в эти три месяца, и про них, это целый культ весны. И Цой пел: “весна... я уже не грею пиво”. Лето своими месяцами - “шествует” в свете и тепле, выводя нас на слово “дача”. Забавно, что слова “июнь” и “июль” - как будто близнецы, и оба звенят: “июнь”, “июль”, “июнь-июль”. А слово “август”...  в нем уже что-то конечное, итоговое, желтое и оранжевое, в нем запах плодов.   
Ольга смотрела  на слово “апрель” за окном, и восхищалась этим словом. Слыша капель, чувствуя тепло и видя яркий свет.   
Боялась ли она последствий своего этого интервью?   
Да. Боялась. В интернет она больше не заглядывала, и того, что там происходило в “ютюбе”, не знала.   
Интересно, что в последнее время она стала читать вместе с Андреем книги, связанные с религией. Они были у нее в “ридере”.   
Это могли быть “Дао дэ цзин”, Бхагават-гита” и, наконец, - Библия.   
Читая их - она успокаивалась, “приобщалась”.   
Ольга думала, что обычные книги - похожи на второстепенные улицы, а религиозные - на центральные. Слова в обычных говорят о чем-то человеческом, и о многом. А слова в религиозных - о чем-то едином, сводят все к Единому. По большому счету, эти слова - некие высокие тавтологии. Они просто говорят, что Бог есть Бог. Или, что Троица есть Троица. Но когда их читаешь, ты как будто “останавливаешься” вместе с этими словами. Замираешь на месте и дышишь вместе с ними.   
То же самое было и в классических философских книгах, которые Ольга читала иногда раньше, когда была студенткой. Они “сообщали”, что бытие есть бытие, и что человек есть человек, и ты тоже - замирал на месте... То же ведь и в поэзии, которая здесь “сливалась” с религией и философией.   
Не осознавая, чувствовали это и они, остальные шестеро. Они иногда спрашивали ее и она, - как могла, - им объясняла.   
Обычные книги были хороши, но написаны были - по меркам истории - недавно, вчера. Они были яркими и вдохновляли.   
А за Библией стояли тысячелетия. И не верилось, что ее слова сохранились и были написаны в двадцать втором веке до нашей эры. Не верилось, что тогда тоже жили люди, и тоже дышали, любили и ненавидели, убивали, переживали отчаяние и искали смысл, говорили и спорили о Боге. Непонятно было - это ты читаешь, или - тебя читают.   
Слова о Боге или Дао - существуют по-другому, здесь - их предел. Если в обычной литературе слов много и они поражают многообразием, то здесь - все другое. Слова - как будто останавливаются. Замирают. Обычная литература - это многолюдные перекрестки... А слова о Боге - какие-то базовые глубинные магистрали жизни и истории, тысяч поколений. О нем говорить легко и невозможно. Доказывать его? Зачем? Это не нужно. Уже когда ты просто читаешь о нем, читаешь Библию, или “Дао”,  ты, по большому счету, уже молишься, уже говоришь с ним. Как бы его не называли. Ты уже с ним в диалоге. Библия, “Дао дэ цзин”, “Бхагават”, - это “магистрали”, по которым миллионы людей ходили, обозначая Бога своими словами и образами. И вот эта священная пыль - этих миллионов людей, их мыслей и чувств, их жизни и смерти, их радости и боли, страха, - мы видим, мы вдыхаем в этих книгах. Поэтому они и есть - “магистрали бытия”. Поэтому они нам так нужны. Каждое их слово - это веха в процессе самопознания и богопознания.   
И вот, - читая эти слова-вехи, слова-остановки, слова высокой тавтологии, и вдыхая эту священную пыль, - она успокаивалась.   
Все будет хорошо. Да, она все раскрыла и ее вообще могут за это посадить... 
Все будет хорошо.   
Господи, помоги мне - не отчаиваться.   
Господи, помоги не отчаиваться.   
И он - помогал.   
Нас шестеро...   
А с Андреем - нас трое.   
И Бог не зря нам все это дал.   
Как же мы можем этим не поделиться?   
В этом - смысл жизни.   
Улыбнутся другому человеку.   
Обернуться на него.   
Взглянуть на него.   
И дать ему - взглянуть, обернуться, улыбнуться, - тебе.   
Через пару дней после этого интервью, - ей позвонила та самая Надежда. Она извинилась, и очень просила, - снова встретиться.   
• Зачем?   
• У меня есть важное дело к Вам.   
Итак, они пришли. И вот - они сидят втроем на кухне. Надежда пришла вместе с неким Семеном, худым мужчиной сорока лет, одетым неплохо. Они оба - смущаются перед Ольгой.   
Надежда говорит: 
• Я хочу еще раз попросить прошения... за то, как я себя вела.   
• Да ничего, ничего.   
• У Вас еще не было последствий? Вас здесь не разогнали? А Вас не посадили?   
• Почему-то еще нет.   
• Это странно, потому что - за последние сутки все еще больше изменилось.   
• Да что изменилось-то? - не понимала Ольга.   
И тут Надежда - широко улыбнулась. И ее Семен - тоже. Они чуть коснулись друг друга руками.   
• То есть, я так понимаю, что Вы не смотрели за это время наш канал?   
• Нет.   
• Посмотрите.   
Ольга открыла ноутбук и зашла на страницу “ютюба”. Она буквально “пестрела”, сотрясалась от лайков, репостов и комментариев. Казалось, что она не выдержит и взорвется от количества посещений (это и правда было возможно). Лента комментария - “дрожала”, “дергалась”.   
“Ой, - подумала Ольга, - лучше бы я и не открывала”.   
• Они что - все смотрят наше с Вами видео? 
• Да, - ответила Надежда все с той же улыбкой, - но не только. Они смотрят еще и мое видео, - Вы должны его увидеть. И я - снова виновата. Мне нужно было Вас спросить.   
Ольга включила. И все увидела. Слова Надежды о том, что Ольга должна стать императрицей... и что мы вместе построим страну, которую хотим и о которой мечтаем. Непонятно, кто эта Надежда... Безумная? “Сектантка”? Или - просто вдохновленная? И под этим ее видео уже было больше комментариев, чем под первым - с их интервью, и большая часть - положительные. Ольга улыбнулась, обрадовалась. Вся эта идея - что-то из параллельного мира, что-то невозможное, потому что в глубине души - слишком “желанное”? Что-то из русских сказок...   
А потом - включился “разум”:   
• Вы что? Это же - уголовное преступление! Вы подо что меня подвели! И вот этих - моих шестрых... Которые со мной живут и которые мне нужны, - “и еще - того, кто у меня в животе”, - Это же, блин, “экстремизм”.  “Политика”, “политика”. Зачем мне все это? Это дело умных мужиков в Москве, - говорила Ольга.   
Надежда снова улыбнулась: 
• Нет... “Политика” - это дело глупых женщин из нашего с вами Верейска. Мы с вами изменим это слово. Сделаем его другим. Мужики из Москвы верят только в своего Байдена. И довели нашу страну до войны. А вместе с мужиками из Вашингтона и из Лондона и из Пекина, - всю планету до завтрашней ядерной войны. Неужели Вам, Ольга, все равно - где будет жить ваш будущий ребенок?   
   Вот, и Надежда - догадывается.   
• Если меня посадят, - то у меня и не будет ребенка.   
• Вас не посадят. Хотя риск есть всегда.   
• ...   
• Но вот - с момента публикации этого моего видео прошли сутки, и ничего пока нету. 
• Сутки?   
• Да. Ясно, что они все это видят. Но - почему-то молчат. Это значит...   
• Это значит...   
• Что они чувствуют свою слабость. Делают вид, что ничего не произошло, что мы здесь - сумасшедшие дуры. Вот я и Семен (она улыбнулась ему, а он ей; вот - Надежда всю жизнь была одинокой, но - нашла этого человека, мелкого бизнесмена, активиста, - на волне интереса к Ольге, это для нее тоже было неким подтверждением, что она на правильном пути). Ладно, в конечном итоге, я могу все взять на себя... Вы же - не говорили ничего такого, это как бы моя идея.   
• Вы что, их не знаете? 
• Знаю... 
• Не будем об этом думать сейчас. Меня, Надежда, - волнует другое. Как бы мы там с вами не ругали мужиков и их “политику”. Все равно, политика связана с толпой, с людьми, с публичностью. Я вот зашла сейчас на “ютюб”, - да, я была рада поддержке и вашим идеям, но я хочу во всем этом сохранить свою душу. А это в политике невозможно, даже при позитивных комментариях. Но они ведь не только позитивные. В политике нужно: убивать людей, не только физически, но и морально. Нужно - продавать душу дьяволу, ненавидеть, интриговать. Если мы победим - надо переехать в Москву. А я не хочу бросать этих моих шестерых, и особенно Андрея. И Вы знаете, кто у нас с ним будет, если Бог даст...   
• Думайте, Ольга Викторовна. Но у нас - все будет по-другому. И Вы увидите, - что это  правда уже не будет похоже на “политику”. Слово “политика” - станет другим... Возможно, - его вообще заменят на другое - например, на слово “жизнь”.   
• А кто это будет решать? 
• Мы с Вами. Переезжать в Москву не нужно. Там будет правительство, и оно будет решать все административные вопросы. А Вы - можете остаться здесь, в Верейске. Это даже будет лучше. И вы можете так же жить в своем доме со своей большой семьей. И - может родить потом ребенка. У нас с Вами будет визуальная монархия. Главное - это образ... Для людей двадцать первого века образ - это главное. Он будет вдохновлять людей. Он уже нас вдохновляет. Возможно, Вы могли бы иногда ездить по стране.   
• Визуальная монархия? - улыбнулась Ольга.   
“Расстояние” между внутренним миром человека и внешним резко сократилось, а они оказались к этому не готовы, и вот - осваивали это, открывали для себя.   
Они еще долго говорили, решая “политические” вопросы. То, что в прежнем мире - называлось “политическими”, то, что от него осталось и что с этим делать...   
Наконец, они ушли. Надежда держала Семена за руку, радуясь, что обрела будущего мужа.   
Ольга сидела в своей спальне и улыбалась. Андрей смотрел на нее - вопросительно. Она еще много раз ему все объяснит, и остальным пятерым тоже. Кстати, он, - если все случится, - будет “императором”? И что? Раз главное - это образ, то большой проблемы здесь не будет.   
Радость - и страх. Радость в “центре”, а страх на “периферии”. Вот что она переживала. Страх был связан - с президентом, с “экстремизмом”, со словом “политика”, с угрозой ядерной войны, с войной с соседним государством, которую вела Россия, со словом “будущее”.   
Надежда предлагала ей сделать - слово “политика” радостным. Переместить “центр” в периферию. Сделать “центр” везде. Ясно, что окончательно это будет только там, по ту строну смерти. Но здесь можно сделать небольшой шаг к этому.   
Надежда предлагала - мечтать и жить в сказке. Предлагала - “выйти к людям”. 
А что если люди, - не сразу, но в конечном итоге, - окажутся совсем недостойными красоты и сказки?   
И тогда - жертва будет впустую.   
Неужели весна, - вот этот апрель за окном, -  может нас всех обмануть?   
Неужели Бог может нас всех обмануть?   
 
 
 
Родные, Андрей, мой будущий ребенок: вы моя политика    
 
Следующие два дня она рассказывала им, объясняла. Не принимая пока решения. Григорий в ответ повторял:   
• Россия великая держава.   
Ольга думала с улыбкой: “а ведь это с их неожиданного похода на тот канал - все и началось”. Они все равно рядом. И она - все равно рядом с ними, и с Андреем.   
Хотя - буквально недавно звонила ее подруга Вика:   
• Я видела эта видео с Надеждой. Вы что там - серьезно? Ольга, нельзя быть такой безответственной. Ты сначала всех шокировала тем, что живешь в одной квартире с шестью пациентами отделения неврозов, для помощи им... Потом - тем, что вышла за  одного из них замуж. И вот теперь... ТАКОЕ. Да, ты в этом пока не участвуешь, но ведь и не отрекаешься, там как будто говорят от твоего имени. Ты хоть понимаешь, что подставляешь, предаешь - всех твоих родных, и нас, друзей. И кстати, - и твоих этих пациентов тоже, и твоего Андрея тоже. Если ты собиралась рожать от него, то и ребенка предаешь. Ты что, не знаешь, в каком государстве мы живем? Такие вот шутки в нем не проходят. Политика - это дело, в которое нельзя лезть вот так, с бухты барахты. Со своими какими-то чисто женскими мечтами о сказочном королевстве, и ты, как психолог, понимаешь ведь, - что такие мечты, - это просто компенсация. Политика - это не дело женской легкомысленности. Она не решается вот так... просто какие-то образы. И все вам скажут - в чем ваша политическая программа? В чем ваша - альтернатива? 
• Да, - ответила Ольга, - одни экономисты будут писать программы, а другие делать вид, что они все понимают и спорить с ними.  А что такое политика? 
• Что такое политика... Люди там, в Москве, знают.   
• Да, так оно и есть. И если нужно, они докажут это полицией.   
• И потом, пойми, что русскими всегда управляли мужчины. Была одна - Екатерина II - которая долго нами правила, но ведь она и вела себя как мужик. А ее муж Петр  III - был недостаточно жестким, недостаточно мужчиной, поэтому они его и свергли. Мы не знаем, как управлять этим народом, не знаем, что от него ждать. С ним все хорошее может закончиться плохим, очень плохим, кровавым.   
• Да, и я во всем буду виновата!    
• Не лезь в это во все - со своей “любовью” и “весной”. Это - не то. Это - не для тебя.   
• Мы просто все боимся. Ладно, я еще сама не решила.   
Как реагировали ее шестеро? Улыбались, наверное, еще не до конца понимая. Она в который раз говорила:   
• Есть некий человек, который предлагает мне стать главной в России, стать императрицей.   
Пятеро отвечали: 
• Императрицей? Это же - хорошо.   
Кирилл и Наташа - по-подростковому улыбались...   
Андрей молчал, потому что волновался. Но все они подозревали, что какие-то изменения их ждут. Их любимая Ольга - будет принадлежать не только им... Уж о том, что ее могут вообще посадить в тюрьму - они не подозревали. Кстати, учитывая, что она будет заниматься “оппозиционной политикой” в России - ее вообще могли убить, о чем она старалась не думать.   
Вот так... Уже тень их “политики” - входит в ее жизнь. Не надо тогда вообще этого касаться. Объявить, что видео Надежды - это ее безумная фантазия, что Ольга ни при чем. Ужас в том, что даже такое - не “реабилитирует” ее в глазах “государства”, и ее все равно захотят “наказать”. Ну, так что уже тогда - терять и сомневаться? Дура эта Надя, - подставила ее, и всех ее родных. На самом деле, она нисколько не злилась на нее. Это у нас в России такой вот маразм, что даже такие невинные мечты - сразу же “наказываются”. Странно, почему Москва  еще не реагирует? Наверное, думают: что эта какая-то безумная журналистка из Верейска - на волне “весны”, “солнца”, увидев красивую Ольгу, - такое вот сказанула. Но ведь сказала: “я хочу, чтобы Ольга стала императрицей России”. “Состав преступления”, - как они говорят, - налицо. Почему же нет реакции?   
Тебя уже “втянули” во все это, ты уже “запачкалась”. Волнуешься, думаешь об этом. Это и есть их “политика”. Ты уже ее жертва.   
Ольга эти дни часто проводила время с Андреем. Однажды она включила телевизор, не новости, а канал Культура, то есть, почти единственный, где не говорили про “Байдена”. Там - передавали концерты, на которых играли классику, том числе - ноктюрны Шопена. Как же это красиво. Как хотелось “убежать” в это - от “политики” - без оглядки. Да, вот так они там в Москве и действуют, чтобы люди не приближались к слову “политика”, боялись даже звуков этого слова, даже намека на него. Убегайте, убегайте... Заграницу, в “Шопена”, в музеи и библиотеки, в монастыри, в ночные клубы, неважно куда, - но убегайте. Иначе - вас однажды найдут мертвым недалеко от Красной площади. Или - посаженным на много лет в сибирской колонии. Убегайте, бегите.    
Она сказала Андрею:   
• А ты понимаешь, что - если это все будет, - ты станешь императором России?    
• Понимаю...   
И вдруг - он встал со своего матраса, и пригласил ее на танец, под музыку Шопена.   
Ольга тоже поднялась. Они обнялись и задвигались. Как же хорошо им было вдвоём.   
Он сказал:   
• Я люблю тебя... Ольга.   
• А я - тебя.   
• Мы с тобой будем...  отличными императором и императрицей.... Мы будем править... прекрасной, сказочной страной... в которой люди никогда не будут... убивать рыб... и рыбы вообще не будут умирать...    
Ольга заплакала. Шопен - все играл. Вот - как же обычно молчаливый Андрей ее поддерживает. И они пятеро - тоже. Даже ничего не понимая, просто тем, что они есть и они рядом, тем, что она нужна им. А теперь - она нужна целой стране? И это почувствовала Надежда? И это было от него, от Бога?   
“Политика” - это не ужасные мужики в Москве, которые заставляют всех верить в “Байдена”, - а твоя любовь, Андрей. И ваша любовь - все мои родные. У “политики” - будет теперь другой вкус и ритм. Другое время.   
“Политика” теперь не будет связана со страхом, а с радостью и с игрой, с танцем. С жизнью. С живыми людьми, - там, на улице, - которые нуждаются в Ольге. А она - нуждается в них.   
Так мы “политику” “откачаем”, “реанимируем”.   
 
На следующий день в сети появился новый ролик. Надежда снова шла с Ольгой по тому же двору ее дома... (снимал уже не оператор с канала, а один активист в ее поддержку). Это была прямая трансляция, которую потом все могли смотреть.   
Вокруг был - все тот же солнечный апрель, за которым уже “просматривался” впереди май. Так же на заднем фоне - крики  детей с площадки. Ольга без Андрея. Она красивая и загадочная. В ее походке и движениях - было что-то тайно-решительное, сильное. (Ну вот, она и стала “политиком”?) Они с Надеждой никак не обсуждали их дальнейший диалог, все было спонтанно. Надежда по-женски доверяла ей, в та - по-женски доверяла ей. Журналистка поднесла микрофон к лицу Ольги и спросила: 
• В чем заключается Ваша политическая программа?   
И тут - тысячи людей, смотревшие этот эфир, замерли. Агенты затаили дыхание. Ну вот, сейчас она “подставится”, “впишется” в статью о “госперевороте”. Ура, мы не зря здесь существуем. Тысячи простых людей - с ненавистью и завистью - тоже на нее смотрели: ну она и дура.  Ольга спокойно и откровенно, без усмешки, посмотрела в камеру:   
• Моя политическая программа заключается - в тишине, в молчании. И в Шопене. В Боге. Вылезайте из своих экранов и клавиатур. Вылезайте - в самих себя, если есть еще  куда вылезать. Вылезайте - к другим людям, на улицу. А если на этих улицах - вам не нравится, то приберитесь на них.   
Это была - вся ее программа. Надежда - пораженная, обрадованная, - смотрела на нее. Активист с камерой тоже, и он снова - как и в первом ролике, - поснимал ее в конце просто гуляющей.    
Агенты, увидев это, скидывали наушники... Да что ж такое! Что это было? Многие из этих агентов после этого ролика так и не смогли написать “отчет” своему руководству. Они просто снова и снова смотрели его, как и миллионы пользователей. Все они почувствовали, что что-то произошло, происходит на их глазах. Что-то, - о чем все подспудно мечтали, но не знали, как назвать. И вот эта Ольга - все назвала. И все так и должно быть: апрель, двор, крики детей на заднем плане, и красивая молодая женщина... Все так и должно быть. Не верится. Кажется, что это сон.    
И лишь единицы из агентов написали свои “отчеты”. Они писали - что это такое? Ссылка - на Бога и на Шопена. Это какие-то - ложные духовные ценности. Духовные ценности - явно не так, как их понимает наша русская церковь. Она - скрытая сектантка, скрытая сатанистка. А в час, когда наша Родина воюет со  всем Западом - это предательство, подрывание духовного единства. И еще - она призывает людей оставить экраны и выйти на улицы к другим людям. Это - призыв к митингам, еше одна статья. Оставить экран телевизора! Не смотреть его! Наше телевидение, которое одно во всем мире говорит правду, говорит - про Байдена. И эта духовная пища - так нужна простым людям!   
Главное же - это то, что она признала у себя политическую программу. Все, это приговор. При том, что выборы у нас совсем недавно прошли. И у нее нет никакой партии, которая была бы зарегистрирована. Она также косвенно признала, что идеи Надежды Касатиной, чтобы Ольга стала “императрицей России” - принимает.   
Но и эти агенты, отправив свои “отчеты” - все равно смотрели ее ролики. И не могли оторваться: от ее лица, от ее голоса, от ее тихой улыбки.   
Шопен во всем виноват.   
 
 
Как в начале XXI века делается история   
 
Да, вот так.   
Интернет против телевизора.   
“Соцсеть” - против образов на телеэкране и его голоса.   
Конечно, в “соцсети” тоже есть и голос, и видео.   
Но...   
“Соцсеть” подразумевает что-то другое.   
Другой принцип.   
Телеэкран в России в последние два года...   
Его можно назвать - “Байденокран”.   
Он очень “жестко” выстроен. В нем ничего лишнего. Ни одного лишнего звука, ни одного лишнего образа.   
Единственное, что у нас получилось отлично, - это “пропаганда”. Образы и голос, образы и голос. США, Байден... США, Байден... Британия, - всегда была врагом, еще с X века. Канцлер Германии Шольц - внук эсэсовца.   
Мы - на информационной войне.   
Против своего народа.   
Каково было журналистам - стрелять по живым людям?   
Забил снаряд я в пушку туго, и думал, угощу я друга, постой-ка, брат мусью...   
Думали ли журналисты, в каком состоянии мозги и душа россиянина?   
Конечно, они радовались, что люди поддерживают президента. Значит, они не зря работают, не зря по нам “шпарят”. 
Эх, остались ли там еще живые?   
Остались ли те, кто может думать и чувствовать, кто может жить, верить во что-то, - несмотря на “Байдена”? 
Верить в Бога, верить в человека.   
Очень сложно во что-то верить, если все, что тебе показывают - это, как Байден снова допустил ошибку в своей речи, или - как он снова потерялся после выступления. Называют Байдена - просто “дедом”, говорят на своем особом языке.   
А что, если бы завтра наступил конец света, - что совсем неудивительно, учитывая “взаимные угрозы ядерных держав”, - и вот, “Байден” оказался бы последней темой, о которой говорят по телевизору и о которой слышат миллионы людей, с которой они засыпают в эту свою последнюю ночь.   
...   
Мы - адресат всего этого. В нас это без жалости “всадили”.   
Неизвестное, сложное образование - мозги людей под такой “канонадой”.   
Телевизор почти не показывает нам самих себя, самих россиян.   
Он не является зеркалом нашей реальности.   
Экран “должен” отражать - нашу волю к войне с Западом. Он должен быть направлен не на нас, а вовне.   
Есть в нем, конечно, россияне, - например, на региональных каналах, - на одном из которых и работала Надежда Касатина. Но как все это убого выглядит. И бюджеты маленькие, и вообще. Или - россияне, поддерживающие президента, это понятно.   
Но интересна ли реальная Россия - по сравнению с Байденом, с Британией, с “мировым правительством”, с “антихристом”, с “геополитикой”...   
Нет, конечно.   
Реальная Россия - не интересна, прежде всего, - самой себе.   
Реальная Россия “уходит” в криминальную хронику. И - чувствует там себя хорошо, комфортно.
Быть патриотом в телевизоре, быть российским телевизором, - это значит, говорить о величии России, и о том, что нам никто не нужен, о том, что у нас великая история, великая культура и язык... А затем о том, что Барак Обама - наркоман и гомосексуалист. И если ты в это не веришь и это не повторяешь, то ты не патриот и не русский. Ты - не телевизор. 
Все россияне - превратились в телевизоры.   
Вот это - факт.   
Мы все - ходячие телевизоры.   
И ничего больше с нами не происходит.   
Даже если ты не согласен, споришь - смеешь не верить в “Байдена” как в единственную реальность, - ты все равно телевизор, ведь ты споришь с его голосом внутри и в голосах других людей.   
...   
Ну... не жалко вам людей?   
Не жалко этого “пушечного мяса” информационной войны?   
Не страшно, что останется пустыня?   
Или, - что люди совсем одичают.   
Выйдут на улицы - резать богатых и мигрантов...   
Потому что - никто ничего и никого не знает.   
Все ослеплены.   
Вашим экраном. Который отражает только то, что приказано, только Байдена.   
Ваш экран и вездесущий голос - высушил нам мозги.   
Мы достигли предела.   
Мы не видим и не думаем о себе и о других, о своей жизни.   
Само чувство нашей жизни деформировано.   
Из нас каждый день - тянут энергию жизни.   
Вы добились того, что среднему россиянину - интереснее, чем его собственная жизнь и смерть, чем его мысли и его любовь, - Байден. Его жизнь кажется ему скучной...   
Вот так он живет - с такой как будто заброшенной внутри него и над ним Антенной, проводом, который его водит, и никогда не отпускает. Провод этот идет из Останкино.   
“Инвалид”, “каракатица”, но по-другому он не умеет.   
Россияне стали - средними, и стали телевизорами.   
 
И вот, люди смотрели эти три видео. В первом из которых интервью у Ольги - и апрель, весна... А она - красивая и молодая, и она и правда любит этого своего Андрея, и есть в нем концовка, где она говорит о весне, о Боге и о цветах... На втором - журналистка Надежда говорит о том, что она считает, что Ольга должна стать “императрицей России”. Бред какой-то, она сумасшедшая? И Ольга - тоже, ведь она за одного из этих “психов” и вышла замуж, эта информация о ней была. Наконец, новое видео, где эта Ольга уже прямо говорит о своей “политической программе”. Вот дура, подставила себя. Так ей и надо, жируют там - красивые и богатые. Жалко ее немного, но совсем чуть-чуть. “Императрица”... Ничего, что у нас по Конституции, - республика? А уж ее “программа” - это вообще атас!   
Никакого тебе плана и бюджета. Вот она, наша оппозиция, нету у них ничего “конструктивного“, нету “разработанной альтернативы”.   
Какая же это программа? Тишина. Молчание. Шопен. Бог. Заметьте, что Шопена она упомянула сначала, а Бога потом. Фашист Шопен у нее сначала идет... В нашей стране - о Боге могут говорить только президент и патриарх. Смотри, девочка, с огнем играешь, не в свою область лезешь своими “бабьими мозгами”.   
Еще ее программа, чтобы мы оставили все экраны и клавиатуры, и вернулись к себе и друг к другу, вышли во дворы, и, если нужно, прибрали бы их. Женская сентиментальность, чувствительность. Если мы не будем смотреть телевизор, - как мы узнаем правду? А если не будем в интернете, то как напишем посты о “русофобии”, как будем бороться с врагами России и СССР? Она хочет вынуть из нашей головы - Антенну, провод, который связывает нас с миром, держит нас в тонусе, дает нам силы верить в Байдена. Она хочет, - чтобы мы не слушали голос. Ушли - в предательское молчание. В предательскую тишину. В “Шопена”!   
Так думали и реагировали некоторые. Кто-то из них - потому что был проплаченным “ботом”, кто-то искренне.   
Но большая часть россиян.   
Все смотрела и смотрела.   
Все слушала и слушала.   
И видела ее - “императрицу Ольгу”.   
И они - переставали быть телевизорами.   
Переставил быть “байденами”.   
Переставали - слушать голос.   
Переставали быть экранами и клавиатурами.   
У них кружилась голова.   
Неужели такое возможно?   
Быть - весной. 
Быть - апрелем.   
Чувствовать Бога.   
Чувствовать себя и свои мысли, свои переживания.   
Чувствовать другого человека.   
Они - выходили на улицу...   
И кричали от радости друг другу.   
Они говорили: 
“Мы присягаем императрице Ольге.   
Мы присягаем императрице Ольге”. 
 
Вот так - происходит история в начале XXI века. “Башню” телевизора смывает поток, спровоцированный тремя постами в сети.   
 
 
 
Почему президент молчал   
 
Да, это было удивительно. Конечно, президент все видел, - как и вся Россия, как и весь мир.   
Видел, как его власть - улетучивается. Трансформируется, переходит во что-то другое. Кому-то другому.   
Все его окружение, - а особенно один из его советников, и ближайший друг - генерал Ниядов - говорили ему:   
• Нужно что-то делать, немедленно. Нужно что-то делать, немедленно.   
А он - не делал. И не говорил ничего публично. Он, который всю свою жизнь и свою карьеру во власти - всегда что-то делал. Человек вообще живет на земле, чтобы что-то делать. Кого-то оценивать, “реагировать”, быть живым. А эта Ольга... Она, видимо, никого не оценивает, не судит... Говорит о молчании и о тишине. О Шопене, блин. О Боге. О Боге может говорить только он, президент, и патриарх. Это какая-то пассивность, что ли? Обломов. “Обломовщина”... Вот как их можно заклеймить. Президент - это вылитый Штольц из романа.  И немецкий он знает. Он всегда спасал Россию из хаоса и пассивности. А эта Ольга - призывает к ней. И это в час, когда Россия не просто ведет войну с соседней страной, но и со всем Западом, когда наша экономика - работает на полную мощь, делая оружие для войны, и - ядерные ракеты, когда она - растет большими темпами. Ее призыв “выйти” из экранов и клавиатур, кстати, ударит и по нашей экономике. Люди сейчас на улицах, так что наша экономика уже от этого пострадала. И это плюс к тому, что они не будут смотреть телевизор, не узнают правду, от этого - тоже последствия для экономики.    
Мы - растем, развиваемся, воюем... растем, развиваемся, воюем, ведем справедливую войну... Так всегда было и всегда будет. Для любой крупной державы это характерно. Мы ведем и информационную борьбу тоже, это сегодня - важная часть войны. Такова историческая реальность XXI века. И здесь тоже, мы не подкачали. Хотите - о том, что сын Байдена - наркоман и ходит к проституткам, пожалуйста. Хотите, - о том, что сам Байден-старший - старый маразматик, - пожалуйста. У нас все есть. Особенно, про самого Байдена. Президент любит, когда журналисты подчеркивают разницу между ним, здоровым и сильным, - и Байденом. Хотя ведь - и сам президент совсем не молодой, ему семьдесят два. И всем понятно, что и он тоже однажды - станет таким же “маразматиком”, а однажды - вообще умрет. Умрет? Вот он, наш президент? Нет, это невозможно... Смерть должна обойти его стороной. Бог должен сохранить его. Он не может умереть. Потому что никакого преемника у него вырастить не получается. И это неудивительно, потому что вся система - “заточена” на него.   
Несколько лет назад он уступал свой пост президента другому человеку, а сам был премьер-министром. Но потом - снова вернулся. Искушать судьбу. Брать от нее все, по максимуму. В этой суровой мужской традиции власти в России. Которой была “пропитана” вся Москва и Красная площадь, ее дворцы и соборы.   
А что касается телевизора. Да, он знал, что интеллигенция - этого всего не любит. Телевизор - с его вечным Байденом, -  превращает россиян в агрессивные невежественные существа, думающих, что быть патриотом - это значит, не столько любить и знать Россию, сколько верить в ее врагов. И все-таки... Этим “Байденом” мы отвечаем  на их информационную атаку. Это тоже продукт по нашим средствам... Да, неказистый, но зато наш.    
Простые люди любят “телевизор”. Им кажется, - что они в “центре” мировых процессов, знают о тайнах мирового правительства, о “жидо-масонах”, о Бейдельбергском клубе, о “теории золотого миллиарда”. Они “в курсе” партийных разборок демократов и республиканце в США, и “понимают” в этом больше, чем сами американцы. А что там понимать-то, главная цель обеих партий - обмануть простых американцев и остаться у власти, вот и все. А еще - причинить больше вреда России, это и так понятно.   
Понимает ли президент, что его журналисты взяли и направили “телевизором” всю энергию общества - во вне, а не внутрь?   
Да. Но это было так соблазнительно и так легко, как будто само получалось, само шло в руки. Как будто сам Бог дал им этот инструмент.   
Говорить о выборах в России? Какой смысл, если все и так понятно. У нас своя специфика, - вещали журналисты, - свои выборы. А вот говорить о выборах в США - да, это очень интересно. И там ведь - есть реальная альтернатива. Что не мешало обвинять США в нарушении принципов демократии... Что, в свою очередь, не мешало долгим рассуждениям некоторых журналистов о том, что сама по себе демократия - это “англосаксонский расизм”, навязанный всему миру, и ничего более. Доброму информационному вору все в пору.   
А зритель - смотрел, слушал, мотал на ус, строил “свои теории”, особенно старшее поколение. В интернете уже росли - “информационные монстры”. Журналисты называли их “турбопатриоты”. Они и самого президента считали слишком “западным”. Он, наверное, тоже “жидо-масон”. Нужно было уже давно “ударить” ядерной ракетой по странам НАТО и тогда они бы мигом приструнили Украину... В Сибири была секта, которая верила, что СССР существует и что РФ - юридически незаконна. В сети было много сайтов, где писалось о том, что наша славянская кириллица - это древний язык всего человечества, а вот английский язык, - в силу своей краткости, - убивает душу человека.   
Вот так... За это все - нес ответственность “телевизор” и президент.   
Но ему - не до таких тонкостей. Когда в 24-м году проходили выборы, телевизор неустанно вещал не о них, а о выборах в США, о Байдене, о том, что США скоро развалятся из-за наплыва мигрантов, что Техас отойдёт, это ведь так волнует россиян...      
Ничего... Люди потерпят. Бог простит ему, что он так делает. Он ведь делает так - не столько для себя, сколько для России. Это ведь одно и то же.   
Победа одержана. “Победа”? Да как бы то ни было...   
И вот, прошел год - и появляется эта Ольга, из какого-то задрипаного Верейска! Она даже никакой партии не зарегистрировала, не идет ни на какие выборы. Просто - ее сторонники объявляют ее “императрицей России”. Сумасшедшие! Но ведь известно, что она и сама - психиатр.  И вышла замуж за психически больного. Да даже до того, как она начала свою “политическую карьеру” - уже до этого ее нужно было отстранить от профессии и, как минимум, оштрафовать, а лучше - посадить. Ну что они там в этом Верейске, куда смотрят? А уж то, что она сделала, пойдя в нашу “епархию”, в политику, ооо... Президент постоянно повторял, что в Украине произошла не революция, а антиконституционный переворот. Это словосочетание - сложно было говорить, но он не ленился (и журналистов тоже заставлял повторять, и они делали это как болванчики: “антиконституционный переворот”, “антиконституционный переворот”). Это тоже было оправданием войны. Конечно, в свой стране он “утюжил” журналистов и оппозиционеров - и не считал, что нарушает Конституцию. Кандидаты на последних выборах - сами настолько боялись быть даже тенью альтернативы, хоть словом упомянуть что-то, что хоть как-то соотнеслось бы с реальной жизнью россиян, что они займут его место - “великого решателя” всех проблем, боялись участвовать даже в имитации выборов...   
А уж эта Ольга - нарушила нашу Конституцию по-всякому... К власти у нас приходят путем выборов, а не путем вот такого - “флешмоба”, не путем объявления и какой-то странной присяги. У нас - республика, а не монархия.   
Вчера приходил человек из патриархии, передавал вопросы от патриарха про Ольгу.   
• Что делать?      
А что они могут сделать? Отлучить ее от церкви, объявить “сектанткой”, которая наслушалась Шопена и у нее не наше, не православное учение о Боге? Немецкое, протестантское? Все знали, что церковь предала анафеме Стеньку Разина... Это имел ввиду патриарх.   
Президент ответил: 
• Ничего.      
Сегодня с таким же вопросом-недоумением снова к нему пришел генерал Ниядов:   
• Нужно что-то делать. Иначе - Вы проиграете. Иначе - мы все здесь проиграем.   
Тоже было ясно, что он имел ввиду. Все политические враги президента - были так или иначе “нейтрализованы”. Кто-то - уехал из России и не мог никогда вернуться. Кто-то - был убит недалеко от Красной площади. Кто-то - посажен на много лет в сибирской колонии. Да, если церковь имеет “меч духовный”, то он, президент - “меч оружия”.   
Почему же он не приводил его в действие? Почему хотя бы не выступил по телевизору, по которому он так всегда любил выступать? Все поле, - политическое и информационное, - было зачищено, под предлогом и во имя войны. И есть только он один - его лицо, и его голос. Во всех телевизорах страны,  во всех телевизорах мира. Он один - и никого больше нет. Нет того, кто бы спорил с ним, кто смотрел бы на него со стороны. Он сам себе - зеркало. И - россиянин, который верит ему, любит его.   
Ликвидировать эту Ольгу - да так, что никто не придерется, - было не так уж и сложно. Конечно, Запад осудит, но сейчас-то, когда с ними почти война, это вообще не страшно, Россияне скажут ему, что все это наветы, и скрыто его поддержат.   
Он вспомнил, как сам приходил к власти. Ельцин тогда сказал: “вот, идет молодое поколение, а мы - старые, и надо уступить ему дорогу”. Конечно, это было такое “молодое поколение” - которое Ельцин сам подставил во власть, это было разыграно, но все же...   
Ниядов все ждал его слов, его приказа, или хотя бы, - что он скажет, что будет выступать по телевизору.    
Президент - все смотрел и смотрел ролик.   
На эту красивую и молодую Ольгу.   
На апрель и весну.   
Дышал этим воздухом.   
Имею ли и я право - на тишину?   
На молчание? 
На Шопена? 
На Бога?   
Раньше он был уверен, что Бог - не такой, каким чувствовала его эта Ольга.   
Что он - такой, как патриарх.   
Что он потребует там, на небе, ответа за все.   
А отвечать ему было за что, и это все понимали.   
Неужели Бог - другой?   
Неужели он похож на вино и на весну?   
Похож не на “отца”, а на эту Ольгу?   
Христос сидит на Тайной вечере - и просто говорит со своими друзьями.   
Вот какой он. 
И я тоже - хочу быть на этой вечере.   
Не как человек со справкой о покаянии.   
А просто.   
Как человек, который улыбается, потому что ему хорошо быть здесь, со Христом и его близкими людьми.   
Или быть как птица, как чайка, что поет Богу свою песню.   
Имею ли я право на все это?   
Не закроют ли мне - двери? 
Имею. Не закроют. Просто потому что я есть. Потому что Бог меня создал.   
Но - я и сам хочу этой тишины. Этого молчания.   
Сам хочу измениться, чтобы быть еще более ее достоин. 
Она у меня будет, но так - я бы вместил ее еще глубже.   
 
Вот почему президент молчал.   
А генерал Ниядов думал: “Это же явно - на него действуют враги России. Вот какие они коварные. Это же - гипноз всех россиян. И он тоже на него поддался. Надо признать - что они победили, признать их профессионализм”.   
 
 
 
Конец голоса в телевизоре   
 
Точнее говоря, сам-то голос и сама картинка - никуда не исчезли. Но если раньше всем было ясно, что за этими двумя-тремя говорящими головами - в конечном итоге, сам президент, что он с ними согласен, то что было теперь?  Ведь президент молчал.   
И это при том, что Ольга и ее сторонники - точнее, именно они, ведь, как говорила та самая Надежда, это можно назвать “визуальной монархией”, - она, по большей части, сидела дома, а вот тысячи ее сторонников выходили на улицы наших городов, - в основном, это были среднее и младшее поколение... Тут окончательно стало ясно, что президента поддерживало совсем старшее. Ведь и он сам - пусть и выглядел, и реально следил за своей физической формой, - к нему принадлежал. Поколение стариков, смотрящее телевизор, - это нормально. Но тут выяснилось, что оно “давило” на среднее и младшее, которые раньше верили этому рассчитанному на стариков “телевизору”, вынуждены были верить.   
Главное, что всегда показывал телевизор - это немощный Байден. Байден, который не может подняться по трапу самолета... Или который не может прочитать свою речь - даже с экрана... Или который - путается в названиях и именах, и всем нашим журналистам якобы страшно, что однажды он случайно нажмет на “ядерную кнопку”... Создавалось ощущение, что здоровье Байдена журналистов волнует больше, чем все остальные новости. И им и правда был отдан такой приказ. Или создавалась такое ощущение, что они члены какой-то секты, поклоняющейся Байдену, и верящие, что каждое произнесение его имени - дает им очки.      
Конец голоса - был концом “Байдена”.   
И вот теперь становилось ясно, почему был этот культ. Потому что за этим образом немощного старика - невидимо и видимо стоял образ старого, но физически и “ментально” вполне адекватного президента России. Кстати, в этом было еще и другое -  показывать США - при всей ненависти к ним, - все равно казалось более правильным. А что показывать? Россию, что ли? А что в ней такого интересного, чтобы показывать ее постоянно?   
Сейчас президент смотрел эти новости о Байдене и думал: “какой же я урод”. По сути, он превратил информационный мир России в какое-то царство кривых зеркал. Дети, подростки и среднее поколение - смотрели это все, эту вечную старческую сварливость, и впитывали ее. Думали, что так все и должно быть. Что показывают в телевизоре? Телевизор как будто сам это решает. Хотя разумом они понимали, что за этим стоит президент. Но казалось, что это  какая-то магическая сила...    
И вот теперь - эта магия для них исчезла. Ольга из Верейска и ее сторонники - ее разрушили. Весна ее разрушила, Бог ее разрушил. Телевизор все так же “говорил и показывал Байдена”... Но смотрели это только старики. И они вдруг поняли, что они старики и что новости про Байдена - это и есть “стариковские новости”. Им было очень грустно, они плакали. 
Плакал и сам президент. Потому что он понял, как он виноват перед россиянами.   
Образ Ольги все больше завоевывал страну. А он - не реагировал.   
Он говорил себе: история идет дальше своим ходом. Неужели - без меня? Неужели? И ведь - главный упрек Байдену как раз и был в том, что он слишком стар. И этот упрек был справедливым. Но разве - и к нему, к нашему президенту, - его нельзя было отнести? Но эта логика русских журналистов - применительно к нему не работала. У нас же Россия. У нас все - особое. И  выборы президента - “особые” (без реальной альтернативы). И возраст президента - тоже “особый”, свой? И тот факт, что у него “глаз замыленный” - тоже не работает? Наш президент - бессмертный? Нет, - отвечали его сторонники. Но тогда нужно будет рано или поздно поставить вопрос о смене.... 
И вот - сама жизнь это сразу разрешила.   
А как по-человечески жаль. Как президенту хотелось и дальше “прятаться” за “телевизором”, за “Байденом”, за двумя-тремя говорящими головами.   
Но он сейчас просто не мог отдать приказ полиции по всем городам - разогнать митинги, и “посадить” нарушителей, и это при том, что раньше полиция забирала даже за одиночный пикет... При том, что сторонники Ольги прямо посягали на его власть, “законно-избранного президента”.  Раньше - он мог. А теперь - почему-то нет. Он сам был в всем виноват. Он сам загнал страну в “Байдена”. Где она не могла никак себя проявить и должна была смотреть телевизор и слушать его голос.   
Улица - освободилась. Это было и правда, - историческое зрелище. Полиция только следила за порядком, хотя его нарушений почти не было.   
Россияне молодого и среднего возраста привыкали ходить по улицам - не для работы и не для магазинов, не для кафе, - а для чего-то совсем другого,  для того, чтобы выразить себя. Люди сорока лет - с ностальгическими улыбками вспоминали прошлые митинги и надеялись, что нынешний энтузиазм не исчезнет. И все были уверены, что на этот раз так и будет. Ведь президент действительно - не бессмертный. Или, все-таки, бессмертный? У него какая-то магическая сила? Он - Дарт Вейдер или Волан-де-Морт? И весь этот “Байден” по телевизору хотел доказать, что Байден старый и больной, а наш - нет? Президент сам таким образом хотел себя убедить. Часто смотря это сам и заставив смотреть всю страну. Так он, как вампир - нами питался? Заставив всех думать, что это и есть то, что нужно смотреть, это и есть то, чем нужно жить - от ребенка до старика... Превращаясь в идиотов, рассуждающих о “геополитике”, о “мировом заговоре”, о “глубинном государстве”. Именно так работала его “магия”?  Так он - брал нашу жизнь, нашу энергию...   
И вот теперь он чувствовал, что теряет свою силу. Он просто пожилой человек.   
В эти дни он однажды сидел в своем кабинете... Взял пульт от телевизора и - выключил его.  Вспомнил слова Ольги - о тишине и молчании. 
А ведь ради него журналисты там “распинались” о США и Евросоюзе.   
Выключение телевизора сначала - напугало. Темный и молчащий экран. 
Словно это не он, а ты сам умер. Словно остановилось твое сердце.   
Мозг был в панике... Что делать - без “бездуховного” Запада? Без разваливающейся из-за притока мигрантов “Америки”, от который скоро отпадет Техас и он станет потом “техасской народной республикой”? Что делать - без Израиля, который терроризирует сектор Газа? А главное, - что делать без “Укрорейха”?   
Как больно. Словно тебе нечем дышать, или у тебя кружится голова.   
Именно о таком молчании, о такой тишине - и говорила Ольга? 
Да, о таком.   
Она говорила - об остановке в этом бесконечной смене образов и в бесконечном звучании голоса.   
И как же хорошо теперь ему вдруг стало.    
Возможно, он испытывал лишь тень от той тишины, - но ему и этого было достаточно.   
И так же чувствовали и те из стариков, кто это же время - выключал телевизор. Сначала как будто - клиническая смерть, полный “сбой программы”. Но потом - “система” восстанавливалась сама, автономно. Если у нее были “собственные ресурсы”.   
Как все просто, - думали эти старики и президент тоже. Как просто быть свободным, как просто - дышать, ходить по улице и слушать соловьев и чаек. Как просто - вдыхать уже совсем наступившую весну. Думать о жизни, читать книги, общаться с людьми... И понимать, что тебе ничего больше не нужно, благодарить за это Бога, и еще за то, что он послал нам всем эту Ольгу.   
Нам всем нужна - Остановка. 
И что есть Бог, как не такая Остановка.   
Остановка  в потоке телевизора и соцсетей, “Байдена”, в потоке шоу о бывших звездах, в потоке рекламы.   
Ольга смогла остановиться, и - всего лишь поделилась этим с нами.   
Пожелала и нам, чтобы и у нас это было, пусть и по-своему.   
“И вот, люди и сделали ее “императрицей”, - думал президент, - это нормальная реакция благодарности”. Он вспомнил ее лицо, и весь ее “весенний” облик. Да, она стала нашей императрицей.   
Мы, старики, не должны “нависать” со своими комплексами над следующими поколениями. Да, это относится и к пресловутому Байдену. Но это относится и к нему, президенту России. В США могут сменить власть, а вот у нас - нет.   
Старики должны занять свое место - мудрых, но не главных людей в жизни. Уходящих, и с этим нужно смириться. Президент часто говорил о Боге... Но разве это не гордыня - превращать все общество в приложение твоего страха перед старостью и, в конченом итоге, - перед смертью? Превращать жизнь твоей страны - в твою личную “информационную подушку безопасности”, в виртуальный мир, где ты одерживаешь все новые победы над немощным стариком Байденом? Которые тем легче одерживать, что этого старика в России никто в реальной жизни не видел и никогда не увидит? Ты как будто - побеждаешь саму старость и время, саму смерть. Но на самом деле, - не побеждаешь.   
Тебе придется принять свою смерть. Посмотреть ей в глаза, - а не в экран телевизора.   
Один на один.   
Твой путь - туда, на небо, к Богу.   
И вот лишь тогда, - как это ни парадоксально - ты и сможешь “победить” время и смерть.   
Когда найдешь в себе силы, - хотя бы проговорить, сказать о ней: это смерть, это старение, это время.   
Тогда ты и сделаешь первые шаги на этом пути.   
Вся “пропаганда”, на самом деле, “упиралась” в то, что ты боялся сказать это себе.   
Время.   
Старость. 
Смерть. 
Время. 
Старость. 
Смерть. 
И я - улыбаюсь.   
И я - улыбаюсь.   
Все, что ему остается - написать заявление об отставке. Как сильно он раньше боролся за свою власть, как часто нервно шутил, отвечая на вопросы о здоровье: “не дождетесь”. С каких только сторон он себя не защищал. От “либералов”, от Запада, от ЧВК “Вагнера”... И всегда думал: как это произойдет, неужели его заставят, вырвут власть, надавят и он сдастся? И вот - никто его не заставлял, не давил, ни “либералы”, ни “консерваторы”. Заставила - Ольга, заставила - весна. Заставил - Бог. Заставили - время и смерть. Революция Весны. Которая  у него - уже одна из последних. И тем больше он должен ее ценить, “вдыхать”, вспоминая времена своей юности. Хотя кто-то и скажет, что это спонсированный врагами России гипноз и что Ольга загипнотизировала всю страну, в том числе и его.   
Президент подпишет это - ради своих детей, ради своих внуков. Раньше он мало с ними проводил времени, теперь будет больше.   
Такой же путь проделывали те старики, которые тоже выключали телевизор. Разворота - к своей собственной смертности, ко времени, к Богу. 
Старики? Значит, и он - “старик”? Да. “Старик”. Именно так это называется. Не бойтесь, господин президент. Мы с вами.    
А телевизор, - между тем, - продолжал вещать.   
При том, что рейтинги рухнули и все это видели, знали.   
Улицы - освещенные людьми их общением, их любовью, - не показывали.   
Все это можно было увидеть только в “сети”.   
Но две-три говорящие головы  -  продолжали.
Просто по инерции, пусть уже и совсем не так уверенно, как раньше. 

 
Генерал Ниядов едет по стране 
 
Президент скрывался у себя в кабинете, или уезжал в свою загородную резиденцию. Все понимали, что он на что-то решается.   
Между тем, на третий день уличных выступлений - говорящие головы в телевизоре, -   замолчали, то есть, исчезли “политические ток-шоу”. Понимая по “рухнувшим” рейтингам, что они раздаются уже совсем в полной пустоте. В это время телевизор смотрели единицы. Придет время - и телезрители снова будут смотреть его в более или менее значимом количестве? Но это будет уже другое телевидение и другие зрители? Неизвестно...    
Показывали новости, “документалку”, сериалы про любовь.   
В новостях все равно - пусть и слабо, с явно меньшим энтузиазмом, - но отрабатывали “повестку”... Так же “сливали” какие-то очередные “информационные помои” про западных политиков. Кто-то, смотря на них, мог бы подумать: никто ведь не мусорит у себя же дома, или у себя же на огороде... Вот так же надо запретить “распространять” “информационный мусор”. Улицы городов, на которые вышли люди, - не показывали. О президенте ничего не говорили и он пока не делал никаких заявлений. Вместо “политических ток-шоу” - показывали “документальные фильмы” про страны Латинской Америки. Причем, по сути, это были фильмы не столько о них, сколько о том, как эти народы уничтожали испанцы, португальцы, французы. Вот такая это была “занимательная история и география”. Это называется: если по телевизору “идет” фильм о пчелах, то в нем, на самом деле, будет рассказано, как коварные англичане съели весь мед и убили всех пчел. 
Но это все была “показная агрессивность”, а на самом деле... Генерал Ниядов - как и все - понимал, что система “рушится”. Он видел, что президент - “уходит” от них, от своих приближенных, - в мысли и переживания. Что он - не реагирует четко и быстро, как это всегда было в ситуациях, опасных для его власти. Ниядов был убежден, что эта Ольга подействовала на него через расстояние, своим “гипнозом”. И что это - коварные происки врагов, - которые на этот раз президент не смог распознать. Кто ее поддерживал? Британцы? Или - американцы? Но - без финансирования - такого мощного эффекта, на всю страну, достичь было невозможно.   
И тогда Ниядов решил поехать туда, в Верейск, в этот обычный провинциальный город, - находящийся в южной части европейской России - в 200 км от Москвы. Эх, Москва... Ты становишься городом, которому русские люди больше не доверяют? Слишком много в тебе  всего было? Иван Грозный... А в XX веке - Сталин, который “соблазнился” тем же Грозным. Как говорил Христос об Иерусалиме: “се, оставляется дом ваш пуст”? 
Ниядов ехал по шоссе. На хорошей, дорогой черной машине, - но без шофера, он сам был за рулем.   
Так даже лучше. Можно рулить, переключать передачи, нажимать педали газа и тормоза... Это - возвращало его в более молодые времена и успокаивало.   
Он был лет пятидесяти, лицо у него было полным и с узкими глазами. Да, его далекие предки были татарами. Поэтому он, например, - был мусульманином, хотя и не таким “фанатичным”, как жители Кавказа.   
Хотя он и был генералом, но - поскольку он был советником президента, - то военного мундира на нем не было - он надевался в торжественных случаях.    
Президент ему всегда очень доверял, он вообще, как известно, “не ровно дышал” к военным и к работникам спецслужб. К последним особенно, поэтому по телевизору постоянно показывали фильмы и сериалы про разведчиков. Был даже сериал про Тайную канцелярию - русскую “спецслужбу” XVIII века (спасибо, что не про аналогичную службу в Киевской Руси)...
Все эти сериалы смотрел один человек (а вот сейчас - не смотрел, вообще ничего, сейчас он пытался заглянуть в свою душу, а это трудно для любого).   
Итак, он был с широким лицом и узкими глазами, и одет был в хороший серый костюм, без галстука, и в куртку, - причем костюм не выдавал в нем “чиновника”.   
Ниядов хотел сам все увидеть. А еще у него под правом передним сиденьем - был пистолет с глушителем. Он его спрятал, потому что оружие незаконно, но полиция его машину, советника президента, - а в таком случае он откроет эту информацию, покажет свой документ, - обыскивать, конечно, не будет.   
Документ... “советник президента”...   
Да, все так хорошо звучит. Но вот, люди выходят на улицу, и все твои документы, - и твой президент - “зависают” в воздухе... Как все хрупко в этой жизни, как все хрупко в истории. Особенно у нас в России. А ведь - президент всегда умел “держать удар” и отвечать на него.   
Зачем он с этим своим пистолетом ехал в Верейск - он и сам не знал.    
И одновременно, какая-то часть его, - знала. 
Чтобы остановить историю? Остановить время? Попытаться - что-то сделать? Среагировать? 
Ведь президент не делает и не реагирует. И вот - эта роль как будто должна к кому-то перейти. Словно - некое проклятие? Или - благословение? Историческая роль.   
Но главное, он хотел посмотреть на улицы, да и просто - на людей. И в Москве, и в этом Верейске, и в других городах по дороге.   
В первые дни людей на улицах, - как было видно в “сети”, - было особенно много. Сейчас уже меньше, но все же значительно... Это и правда - не было ни на что похоже. 
А ведь президент всегда так боялся митингов, что любые массовые скопления - вызывали у полиции тревогу. Это было очень редко и - только во имя правящей партии, или по каким-то крупным праздникам. Если людей много, и они митингуют против власти, - то с этим потом работают так, что “медиа” поливает их всех грязью, полиция - штрафует и арестовывает лидеров. 
И вот - все это изменилось. Люди завоевали улицу, а полиция, - видимо, - получила приказ только смотреть за соблюдением порядка - и она и правда на этот раз не выходила из этих функций.   
Итак, люди завоевали улицы... И уже здесь, в давно ставшей ему родной Москве - это тоже было (было и во второй столице - Петербурге). Но когда мы говорим о завоевании, то нужно понимать, что это уже не был митинг. В первые дни и правда - и людей было больше, и они скандировали: “Долой президента!” “Присягаем императрице!” И это “уходило” корнями в митинги против президента прошлых годов. А там еще - и в митинги в эпоху поздней перестройки... и чуть ли ни 1905 года - против Николая II? И как же  - из-за такой богатой истории - было особенно радостно кричать: “долой президента!” “долой президента!” - и улыбаться другу или красивой незнакомой девушке.   
Уже через несколько дней таких массовых скоплений не было, но на улицах - все равно многие находились. И вот это уже и было их настоящим завоеванием... Конечно, здесь, в Москве - развернулись особенно. Ясно, что все эти большие парки и зеленые улицы были в свое время придуманы, - чтобы столичная молодежь “ушла” от политики, от митингов - в досуг, в “отдых”. И это отчасти получилось. А теперь - вся эта молодежь - как бы говорила президенту и всему его поколению: хватит уже “работать”, и творить историю, хватит воевать, хватит уже “вбивать” нас кровавыми буквами в учебники по истории.   
А на дворе - была уже совсем наступившая весна. Солнце светило - словно хулиган, “пристававший” к земле, и хотевший “лишить ее чести”.    
Ниядов ехал по московским улицам, по центральным улицам других городов. И везде - со своими “региональными” поправками - было одно и то же. Люди уже не говорили о “политике” и тем более - о “геополитике”, или о “коллективном Западе” (“а ведь это святое”, говорил себе Ниядов). Они не думали о президенте. Он для них не существовал. С другой стороны, они его не ненавидели (“это, кстати, тоже плохо, значит, - все, с нами в Кремле расстались окончательно, “отпустили””). А “императрица Ольга”... Для них это во многом был “псевдоним” для своей самостоятельности. В то же время, они были с ней согласны. Вот они и делали, - как могли, - то, к чему она призывала. Творили молчание и тишину. Встречали весну. Встречали небо. Не “сидели” в экранах. Правда, молодежь все равно “торчала” с телефонами.   
Подростки, - вместе с родителями, - “создавали пространство” во дворах своих домов... Это было особенно просто в небольших городах (а еще лучше - в деревнях). Выносили остатки грязного снега. Чинили детские площадки. Часто - устанавливали во дворах мебель, и сидели  на ней. Неспешно говорили друг с другом, стараясь не ругаться матом.  Читали вместе вслух - бумажные книги. Молодые пары - обнимались и целовались, вокруг ходили их и чужие дети. Влюбленные подростки - скрывались ото всех в укромных местах дворов и прижимались, “исследовали” друг друга.   
Люди устали творить историю, устали хотеть ядерной войны. А называлось все это: “императрица Ольга”.   
Ниядов смотрел на них, впитывал... Хотел присоединиться?   
 
 
 
Наконец, он приехал в Верейск 
 
 
Вот она - новая столица? 
Но на столицу это было совсем  не похоже.   
Обычный провинциальный город. Позорище... 
Остановившись на ночь в гостинице, он поспал и на следующее утро сел в машину - и поехал туда. К высокой многоэтажке, где жила “императрица Ольга”. Известная на всю Россию - и уже на весь мир.   
Люди были на улицах, во дворах, так же как и везде, но они никак не были “организованы”, “отнесены” к дому Ольги. Они просто гуляли, или, как правило, сидели на лавках, тем более что было плюс 10 градусов и в демисезонной куртке сидеть было вполне комфортно.   
На самой улице ее дома - людей было так же, как и везде. И никто из них не ждал ее и не говорил о ней. “Блин, неужели я ошибся с адресом?” Он вышел из машины и включил пультом сигнализацию. Спросил у какого-то мужчины с ребенком на плечах:   
• А Ольга здесь? - и указал рукой на ее дом.   
Он улыбнулся: 
• Здесь. 
Здесь, все еще не верил Ниядов. Обычный многоэтажный дом - ну, чуть получше, чем другие. Не из панели, а из кирпича. И - просто еще и новый, его ведь построили совсем недавно.   
Не было даже журналистов, что уж совсем невероятно (так устроила Надежда, по просьбе Ольги). Никакой тебе - охраны? Никакой тебе ФСО? Но ведь это какое-то безумие, “выпадение из реальности”. Даже у пресловутого Байдена есть охрана, и еще какая. А уж как наш президент “перекрывал” всегда улицы на огромном периметре. Летал на вертолетах. И это было похоже на паранойю. И столица - страдала и терпела, страдала и терпела... Ну вот теперь - этого не будет. Это какой-то дешевый популизм со стороны Ольги? Что вот, мол, - не боюсь ничего. Или она и правда - не боится? Разве такое возможно - жить и не бояться? Даже дети бояться. Уж не говоря о взрослых. Страх - это то, что пронизывает весь наш организм,  страх - это, может быть, единственное, - что объединяет всех людей. Вот, как все боятся ядерной войны... Страх есть и у богатого, и у бедного, и у русского, и у африканца.  На чем еще можно жить, как не на страхе? Неужели возможно? Но  тогда - на чем? 
Он снова вспомнил об отсутствии у нее охраны. И пистолет в его машине - как будто стал сам думать и рассуждать (а Ниядов слышал его мысли): все очень просто, для меня в таких условиях - полная свобода. Дураков - наказывают. У них нет охраны, а мы сделаем так, что они об этом пожалеют. Да, президент не отдавал нам с тобой, генерал, приказа, даже устного - ну и что? Его внутренний голос отдал нам такой приказ. И мы его выполним. Выполним. Выполним... Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд - как будто не видна. Но потом - все увидят и оценят. И сам президент тебя поблагодарит. Он подумает, что даже когда я сам отчаялся - нашелся человек, который нас всех спас. Пусть и не скажет тебе этого вслух. Спас - от хаоса, от новых 90-х годов, от распада страны. Ты, Ниядов, - защитил здравый смысл, силы разума - от безумия - в буквальном смысле - этой Ольги. И президент наградит тебя, наградит нас с тобой.   
Ты сможешь это сделать. В Афганистане мог, в Сирии мог, и здесь - сможешь.   
Ну да, она - красивая молодая женщина, а не террорист. Ну да... Потом покаешься перед Богом. Ты должен сделать это ради России. Сможешь. Сможешь.   
Ниядов уже собирался идти к машине и доставать из-под сиденья этот заговоривший внутри него свой пистолет...   
Как вдруг, среди гуляющих он увидел - кого-то очень знакомого. Родного. Как это может быть?   
Красивая молодая девушка -лет двадцати, с черными волосами, с чуть раскосыми глазами, так что она немного - при желании, - напоминала “анимэ”, “отсылала” к этому образу, пусть она и не имела это в виду, когда собиралась выходить на улицу, и наносила небольшой макияж (но у нее и без него все было хорошо).   
• Папа? - спросила его девушка.   
• Вера?   
Они крепко обнялись. Его обдало его свежестью: запахом духов, чем-то домашним, родным. 
• Ты что здесь делаешь? - спросил он без упрека.   
• Так, - она улыбнулась, - приехала к ней. К Ольге.   
С ее матерью они развелись и дочь жила с ней в Москве.   
• Мама знает, что ты здесь?   
• Знает.   
• Она - контролирует тебя? Звонит?   
• Контролирует, звонит.   
• Ты здесь с подругами? И с друзьями?   
• Да. Все хорошо.   
• Ну ты же понимаешь, какое сейчас время...   
Вера кивнула. “А какое время? Что, Пугачев ходит по дорогам и режет дворян и дворянских дочек?”   
Потом она спросила его:   
• А ты что здесь делаешь?   
Ниядов пожал плечами.   
Но Вера, - поскольку была неглупой, - вполне могла догадаться. Что может делать генерал Ниядов, - советник президента, - здесь, в “гнезде оранжевой революции” - как Верейск называли в “сети” “патриоты” (кстати, - по телевизору о нем и о ней вообще ни слова не говорили и не показывали, это был обычный ход пропаганды: ты не достоин даже называться врагом президента, не достоин, чтобы тебя “лицезрел” русский народ, - в отличие от Байдена, конечно, - ведь он далеко и его, на самом деле, не существует, а “императрица Ольга” - здесь, в России, и она-то как раз  существует).    
А потом... Она просто смотрела на него и своими глазами, всем своим лицом как будто говорила ему: 
• Если  ты здесь за этим... о чем я подумала...   
А он как будто ей отвечал: 
• Нет... не за этим...   
• Если ты здесь за этим... о чем я подумала...   
• Нет... не за этим...   
Наконец, она сказала:   
• Пойдем с нами? 
• Пойдем.   
Как же он любит свою Веру. Как же он виноват перед ней. И как он рад, что встретил ее здесь. Как благодарен этой “императрице Ольге”.   
Все изменилось. Не было больше - генерала Ниядова, не было России и президента. Не было - пистолета в его машине.   
Было только - ее лицо, что-то говорящее подругам и иногда ему, ее голос, ее глаза.   
В ее лице - было будущее. И оно было связано не со страхом, не с войной против Запада и его многочисленных агентов, не с ядерным концом света... а с чем-то совсем другим. Это будущее знало только ее лицо, смотрящее на него. Полное силы и веры. Полное молчаливой любви. И он лишь - робко посматривал на него, наполнялся, чувствовал, как оно переходит через край, уносит его. В эту весну, в это небо и в этого Бога.   
Вот так - “женское царство” взяло генерала Ниядова в оборот?   
 
 
Последнее политическое событие 
 
Наконец, в один из этих тревожных и одновременно радостных дней - все услышали речь президента. Который до этого - в последнее время только молчал.   
Отставка, - думал он перед этим, накануне. 
Как это банально. Тысячи раз было в реальной истории. И  еще больше показано в фильмах. Так что мы те исторические отставки уже воспринимаем по фильмам.  Отставка Черчилля... “Отставка” Гитлера... Отставка Тэтчер... И наконец, - отставка, приведшая его, президента, к власти, - Ельцина. Она “родила” его власть. Ельцин сделал все так, что все равно воспринималось как некое шоу, и дело не в самом Ельцине (в его “веселости”), - а в том, что к началу XXI века политика в принципе воспринимается больше, как шоу. Но - и “ритуал”, который “упирается” в царей и королей, в их власть. Однако сейчас власть или политика - кажутся чем-то “беззубым”, - и в Европе это чувствуют. Чувствовал это и он, хотя внутренне был против такого и демонстрировал свою “силу”. Намекая, что он не хочет быть по-европейски “беззубым”. 
И вот - он им стал. Хотя дело было, возможно, не в “победе Европы”, а в победе истории.   
А ему, в свою очередь, нужно было победить свое эго. Он всегда смеялся над западными политиками - мол, они “не мужики”, а вот он - другой. Но - тем сильнее он загонял себя в ловушку, ведь пространства для маневра у него не было. “Альфа-самец” не может отступить. А вот он сейчас - именно отступал, сдавался. И кому? “Бабе”...   
Но ему все эти мотивации, игры были уже неважны. Он должен был сказать свое последнее слово. И таким образом - “остановить” поток “политических” слов и образов с экрана, пусть он в последнее время и сам уже прекращался.   
Он пришел в Останкино рано утром. Журналисты уже устали от неопределенности и поэтому были рады его видеть, в то же время, понимая, зачем он пришел. Сами по себе естественные эмоции они уже все давно “продали”, приучили себя радоваться всем мнимым и реальным “поражениям” американского “гегемона” (“Акела промахнулся”...) и печалиться смертям далеких палестинцев. Так что они уже давно отвыкли от естественных эмоций и не могли - без указки. Украинцев и американцев - нужно ненавидеть, так же, как и внутренних врагов президента. Но если он сейчас уйдет в отставку, то и враги, - внешние и внутренние, - будут другими? А они так привыкли демонстрировать свои реакции с экрана, их лица и голоса - словно срослись с ним, - для миллионов телезрителей.   
Президент сидел перед камерами. Не на фоне Кремля, а на фоне красивой синего цвета стены в студии.   
Трансляция началась. Президент сидел за столом, на котором перед ним лежали бумаги, им подписанные.   
Сколько раз за все это время - он говорил со своим народом. В последние годы он часто обращался к истории России. И вот - сам сейчас закончит свою страницу в этой истории. Президент плакал. 
• Я ухожу... Подаю в отставку. Документы мной подписаны. Власть принимает, по Конституции, - господин премьер-министр... А дальше - уже сами смотрите. (Таким образом он намекал на Ольгу, но, учитывая ее “неофициальный”, “визуальный” статус, оставлял все так.) Я сделал все, что мог и как мог. Но - я и правда был у власти слишком долго. Еще на нас - война... Которая стала каким-то изматывающим окопным противостоянием. И непонятно, - когда она кончится.   
Потом он говорил еще минуту. О своих достижениях и успехах или неудачах в экономике. И потом он вдруг понял, что - все, центр не в Москве, а в Верейске. Точнее - даже не в Верейске, а вообще непонятно где... Так и должно быть, на самом деле?   
Они здесь сидят - со своими традициями, идущими от Ивана Грозного и Сталина. Со своими планами, бюджетами, программами, со своими словами и цифрами, со своим Останкино, -  делающим из мозгов миллионов россиян - фарш. Все. Это все кончилось. И то, что он хочет подписать “официальную бумагу” - очередные слова, - это тоже все здесь, в Москве. Он хочет  в “аду” - закончить “ад”.  “Легитимность, легитимность власти”. Он всегда был зациклен на этом и повторял это слово. “Легитимность” власти в “аду”.   
Прямая трансляция еще шла. Зрители в России и во всем мире - смотрели на него. Президент вдруг резко поднялся со стола, и открыл окно... В комнату ворвался пьянящий весенний воздух, пусть и городской.   
Президент закричал:   
• Веселитесь! Хватит уже скучать! Весна пришла!!! Любите... обнимайтесь... молитесь...   
Потом он - схватил все бумаги со стола, и бросил их на пол. А потом - не долго думая, - вообще выкинул их в окно. Осталась только одна бумага - сам документ о его отставке. Его журналисты, - от греха подальше, - убрали и сохранили, потом он был передан премьер-министру России. Человеку, который называл себя “премьер-министром России”. Трансляция закончилась. Ее  прервали журналисты - из уважения лично к президенту, и к “статусу” президента вообще, из уважения к “России”.   
Блин, как же было круто ему смотреть на улетающие вниз - во двор Останкино - белые листы А4. Листы, бумаги, листы, бумаги. Сколько мы тратим на них свою жизнь? Как дрожим перед ними? И он, - выросший еще в советское время, - конечно, дрожал особенно. Жаль, что листы быстро кончились. Но - весна не кончалась, не могла кончаться, пусть так и написано в календаре.   
Журналисты и продюсеры, чиновники, - ломали головы. Трансляция была прямой. Прямая трансляция национального позора... Наш “телевизор” “не прощал” Байдену даже одного неточного слова, кстати, это чем-то напоминало какой-нибудь мелкий провинциальный партком с СССР, транслированный на глобальный уровень. А тут - такое. Как же обрадуются враги России! Вот, скажут, какой у вас президент? А как раньше кичился, - и совсем не без основания, - что он такой прагматичный, “защитник здравого смысла”. Да, это было верно, и тем сильнее - покажется разница, контраст.   
Западные и мировые СМИ выходили с заголовками о том, что президент России - подал в отставку, сошел с ума, призвал людей любить и веселиться. Многие - вообще не верили, долго думали, что это -”фэйк”. Запад - торжествовал и злорадствовал. А россияне? А кто их спросит-то, россиян? Уж явно - не наши журналисты. Наши журналисты всегда занимались чем-то более важным. Россияне никуда, - в отличие от Запада и его СМИ, внимание которых всегда капризно, - не денутся. Они будут реагировать так, как нужно. Но как нужно реагировать - сегодня, в этот момент отставки президента, - никто уже не знал, не было указаний, а “премьер-министру” - не до этого.   
Надо думать сейчас не о россиянах... а о “России”. Что делать? - ломали голову московские политики и журналисты. Как спасать Россию? На этот раз - от самого президента. Эх, вот до чего мы дошли. “Основы” рушатся. Но сейчас нужно не переживать, а что-то делать. Можно сделать по наглому: объявить, что это вражеская провокация, фэйк. Но это было невозможно. Потому что трансляция была прямой и велась она явно из Останкино. Все-таки, и нашим, россиянам, тоже надо как-то объяснить. Можно сказать, что наш президент - уже не молод, он стар (ага...) И он вошел в состояние какой-то эйфории - из-за весны и общей усталости своего организма. Надо сказать ему спасибо - и “идти дальше”.   
Хотя было ясно, что весь мир все равно будет называть президента России - сумасшедшим, “крэзи”.   
Обращение сделали. В нем участвовали - журналисты, продюсеры, политики. И премьер- министр тоже. Все так и сказали об эйфории и усталости, и том, что они говорят ему спасибо и что мы будем двигаться дальше. “Волнение” в мировых СМИ немного утихло. Это и правда похоже на волны океана, то бушующие, то более спокойные, и все больше казалось, - что этот океан существует по каким-то своим законам, не подчиненным людям, пусть все и толковали о мировом правительстве, что за ними, - в конечном итоге, - стоит.   
Президент выехал из своих резиденций, и вернулся домой, - к детям и внукам... радуясь, что весна никогда не отступит. Премьер-министр - взял под контроль “ядерную кнопку”.   
Нужно двигаться дальше... - говорилось в обращении. А куда? Снова говорить о “Байдене”? О заговоре всех злых сил против России? Но об этом уже который день не говорили. Что это все значит - без президента? А о чем тогда говорить? Может быть, нужно показывать - Верейск, и Ольгу? И говорить о каких-то новых врагах?   
А ведь, если подумать, - рассуждали далее журналисты и продюсеры, - то новым врагом - является сам бывший президент.   
30 лет был у власти...   
“Зажал” интеллигенцию и “креативную молодежь” - так что многие просто уехали.   
Профанировал систему выборов и все права человека.   
Втянул Россию - в войну. Сделал ее врагом мирового сообщества.   
Устроил авторитарный режим.   
И - “пропаганду” по телевизору.   
Некоторые журналисты предлагали продюсерам своих каналов: мы готовы, мы хотим сказать это все, мы сделаем фильмы и ток--шоу на эту тему. Мы - выведем его на чистую воду. Мы скажем миру правду!   
Продюсеры отвечали: готовьте, мы - не сразу, но тонко, опосредованно, наведем мосты в Верейск, к Ольге и Надежде, ее “агенту” - и все узнаем. Мы могли бы показывать Ольгу, а врагом стал бы он, бывший президент. Это было бы логично, и ведь народ, россияне, большая их половина, - наверное, этого и хочет. Об этом тоже надо вроде как не забывать.   
Вся страна - дивилась отставке президента. Старшее поколение плевалось: с катушек слетел!! Вот те раз, и как же он опозорил-то нас...   
Среднее и младшее радовалось, и тоже не верило, что этот “железобетонный” - такое отморозил, значит, - не такой уж он мертвый, не такой уж - замороженный, московский. Улыбался генерал Ниядов, радуясь, что президент отпустил себя и всех нас, и его, Ниядова, тоже.   
Улыбалась Ольга, обнимая и целуя мало что понимающего, но радующегося вместе с ней Андрея. Вот, значит, - весна и там, в Москве, бывает.   
 
 
 
Человек против телевизора 
 
Продюсеры главных каналов - все выяснили, “вынюхивали”, что же им показывать. Пока эфир “висел” на чем-то совсем “нейтральном” - советских и российских сериалах, фильмах. Причем не о войне и не “о родине” - потому что обе темы сразу же отсылали к ушедшему в отставку президенту. Ушедший в отставку президент, - повторяли про себя продюсеры - это же что-то невозможное для такого, как он. Скорее, он мог погибнуть на поле боя, или - поверженный коварной неучтенной вражеской ракетой. Но не ушедший в отставку! Тем больше боялись Ольги и  Верейска. Что же это за сила там, - что она вот так, через экран, даже не видевшись с президентом, - на него подействовала? Что это за “суггестия”, “магия”?   
Так вот, все что сейчас они показывали - “нейтральные” фильмы и сериалы, не о Родине и не о войне  - потому что это все равно сводилось к “агентам и разведкам”. Рейтинги был низкими. Была еще сеть, - там зрители смотрели чуть более активно.   
Продюсеры были убеждены, что “пропаганда” все равно необходима. Они оправдывали себя тем, что она есть везде. Что, конечно, отчасти было правдой. Людям все равно нужен какой-то Рассказ, Сюжет, Драма. Самое забавное, что рассказ нашей “пропаганды” при бывшем президенте - был увязан с западными СМИ, с их рассказом и даже не мог без него. По сути,  наша “пропаганда” и сводилась к тому, что мы обличали западные СМИ, смеялись над ними, над их “ангажированностью”, над тем, что они “переобуваются”, что они не признают “правду” о Западе, России и Украине. И каждый раз, когда они ее вынужденно иногда признавали - это выпячивалось и подчеркивалось. Вот, мол, это великое событие. На этом все и строилось, наш телевизор превращал зрителя в “кликушу”, радующегося любой мнимой и реальной победе, а нашу инфо-среду - в “болото” западных СМИ, в котором “квакают” радующиеся журналисты, воспринимают все по-своему, под своим углом... (И западная “пропаганда” тоже была такой, другое дело, что у нас люди только телевизор и смотрели, он был важнейшей частью их образа жизни, потому что денег-то ни на что больше не было).   
Так было до появления Ольги. Все это было единой системой: люди активно потребляли  передачи, фильмы, сериалы, и - что главное - рекламу. Все это работало - с экономическим эффектом.   
И вот -  говорили себе продюсеры, - Ок. Президент ушел - и вместе с ним из телевизора  исчез “Байден”. Но людям все равно нужен какой-то Рассказ, Драма. В конечном итоге, не так уж важно - какой, хотя ясно, что этот рассказ тоже появляется по каким-то своим причинам. Старый рассказ сменяет новый, это нормально. Но люди - все равно должны смотреть. Должны быть рейтинги и реклама. Иначе - все совсем завалится в хаос, иначе - мы не отвечаем за эту страну.   
Мы готовы сделать из бывшего президента - зло, а из Ольги - добро. И видеть в Западе не только зло. Это и правда - будет справедливо. Эх, как можно “раскрутиться” на образе императрицы Ольги... Они там сидят в своем Верейске - эта Ольги и ее агент Надежда - и не рубят ни хрена, провинция. Это же наша - принцесса Диана! Наша - Жанна ДАрк, наша королева Виктория. А еще - наш вклад в тему женщин и феминизма. Вот - Россией руководит, наконец-то, не мужчина, а женщина.      
Все это можно сделать - как отличное шоу. Конфетку! Ольга торжественно въезжает из Верейска в Москву. Люди радостно ее встречают ее. Посылают подальше бывшего президента. А патриарх венчает ее на царство в Успенском соборе! Патриарх, кстати, после отставки президента, тоже в шоке и будет рад закрепится при новом режиме. И правда - все называют ее “императрицей”, но в России венчание на царство - было важнейшим ритуалом, без которого ты не действителен, как монарх. Это даже “юридически” необходимо.   
Кто венчал ее на царство? Люди? Толпа? “Ютуб”? Ольга бы сказала, что ее венчала весна и Бог. Знаем мы эти отговорки. “Весна” и “Бог” - не имеют юридического статуса. (Здесь я от себя уточню, что в Древнем Риме император утверждался сенатом - от имени народа, от имени республики.)   
Как бы они это все здесь “расписали”... И снова были бы рейтинги, и реклама.   
Но все переговоры с этой Надеждой, с ее “агентом” - ни к чему не приводили.   
• Что нам показывать?   
• Не знаю...   
• Мы можем рассказать и показать всю правду о бывшем президенте.   
• Не надо! 
• Можем рассказать и показать всю правду об императрице Ольге.   
• Не надо!   
• Можем говорить правду о России.   
А можем и не говорить? Да, при бывшем президенте Россию “зализывали”, делали из ее “миндальный пряник” - назло информационным врагам. Сейчас продюсеры думали: да мы, если надо, такие недостатки найдем в нашей “действительности”... мы Россию с дерьмом смешаем! 
Надежда усмехнулась:   
• Не надо. Рано пока. На самом деле, у императрицы и у всех нас, в Верейске, - одна к вам просьба.   
Просьба императрицы - это приказ?    
• Да?   
• Выключите вообще теле-сигнал. По крайней мере, центральных каналов.   
• Технически это сделать очень сложно и дорого.   
• И все-таки... мы вас очень просим.   
Они там что - сошли с ума? Безумие? Она ведь вышла замуж за “психа”, и живет с “психами”. Сигнал, Останкино - в сознании миллионов людей в России и по всему миру... Это же - основа. Ты можешь свергать власть, проводить новое, уничтожать старое, ты можешь даже игнорировать столицу и  жить в своем Верейске. Ты можешь смешивать с дерьмом то, что вчера все любили (и завтра все это повторится уже с тобой...) Но - сигнал все равно должен быть. Это “святое”. Ты ответишь за какую-нибудь одинокую старушку, которая смотрит свой сериал. Про любовь, не про Запад и Россию, не про политику, ответишь за ее смерть от сердечного приступа. А что - с договорами о рекламе, на которых мы здесь, в Останкино, - “висим”?   
Вот что, возмущаясь и не веря, - думали журналисты и продюсеры. А особенно - главный их них, продюсер Первого канала - Максим Евгеньевич. Он был полным, пятидесяти лет, высоким, лысым, в очках, - очень знающий и опытный “профессионал”, типичный европейский “медиа-менеджер”, но - с русским уклоном в информационный “трэш”...   
Сейчас он сидел в своем кабинете один и курил сигарету. Лучше бы это была - “трава”, но сегодня, - как назло, - ее не было. Ладно, и так пойдет. От самого этого ритуала - одиночество и дым, - стало немного спокойнее. И ведь правда, современный человек - это странное существо, которое как бы “уходит” в сигареты - делает паузу, - чтобы созерцать и посмотреть на все со стороны, в этом был даже какой-то смысл. Окно было полностью открыто, чтобы дым уходил на улицу и его “не спалили”.  А на дворе - была та самая весна... Тот самой уже поздний апрель, с которого все и началось. И ведь президент тоже, - в том числе из-за этого, - ушел в отставку. Солнце, воздух последних чисел апреля, скоро майские праздники. Громкие голоса детей на площадке...      
Весну нужно запретить? И дело с концом? 
Ну что там эта Ольга? Со своей весной, со своим Богом. Что они там в Верейске придумали? О Боге в нашей стране может говорить патриарх, вот еще - президент, пока он был у власти. Вырубить весь сигнал... Что это значит? Лишить всю систему нерва. Лишить всю систему - смысла. Ты можешь говорить что угодно новое и отвергать что угодно старое, но говорить, производить новые слова и образы... Никогда так ни у кого в современном государстве - не было. Это жестокий эксперимент, как у большевиков, - но намного страшнее, на самом деле.   
Что там эта Ольга думает - о наших людях, что она думает о человеке? Ему все равно нужно утешение - и мы его даем. Фильмы, сериалы, и “пропаганда”. Мы можем изменить ее - пожалуйста, до противоположности. “Захейтим” бывшего президента, полюбим снова Запад, будем говорить о России - не елейно, а с критикой. “Оближем” саму Ольгу, тем более что визуально это было бы так “вкусно”, ее лицо как будто само просится! Новое все равно - должно быть.   
На самом деле, понятно, чего она хочет, прося выключить сигнал. Чтобы люди хоть немного увидели себя самих и друг друга. Чтобы человек оторвался от экрана и перестал воспринимать всю жизнь через него. Вот - ее посыл. Вернуться к реальности, к человеку. Но Ольга... А что если - нету уже никакого человека без экрана? Да и вообще нету уже человека. А остались только “зомбаки”? Тебе не страшно? Ты хочешь, чтобы все стало более свободным и простым. Но что если - попрет полный “трэш”?   
А особенно - из нашего, русского? Ведь в прошлом веке так его “накачали”, и наш бывший президент тоже - своей ненавистью к Западу. Именно для нашего человека телевизор, - как бы к этому не относится, - главная духовная пища. Ни на что другое для расширения своего кругозора у него денег нет.   
Ты хочешь человека?   
А получишь зомби. Который начнет убивать, потому что он не видит свой сериал.   
И потом пойми, что телевидение - играет роль “социального интегратора”. Люди вместе что-то смотрят - и у них есть чувство причастности. 
А так? В каком обществе они окажутся? В какой стране? Если они не смотрят русское телевидение? Ничего не останется, и я не удивляюсь, что и Россия тоже распадется. Потому что граждане на Дальнем Востоке смотрят то же самое, что и в Москве. И зачатую - это одно их и объединяет. Объединяло.   
В его комнату вошел один из заместителей - парень лет двадцати.   
• Максим Евгеньевич...   
• Да? 
• Рейтинги - уже вторую неделю очень низкие.   
• Ясно.   
• Народ почти не смотрит.   
• Ясно.   
• На нашем сайте очень много сообщений - о том, чтобы вообще отрубить весь сигнал.   
• Понял.   
Парень почему-то улыбнулся. И посмотрел в открытое окно.   
• Ты чего, Егор? 
• Ничего, весна. 
• Ой, не надо только про это. Мы государство просрали из-за этой весны.   
Парень продолжал улыбаться. Максим Евгеньевич встал и подошел к окну. Он все равно - смотрел на весну. Все равно - принимал, вдыхал ее. Пусть даже и в городе. Разве может быть иное желание - кроме как выпрыгнуть в это окно и полететь? Эпидемия весны - и его тоже захватила.   
• Егор? 
• Да? 
• Отрубай сигнал. Вообще всех каналов.   
Тот засмеялся:   
• Вы уверены?   
• Уверен. Все последствия беру на себя.   
“Нужно вынуть жало из системы. Мы здесь, в Останкино, - и есть это жало”.   
 
 
 
Свобода   
 
Через два дня после того разговора продюсера Максима Евгеньевича со своим замом, - когда это технически стало возможно - сигнал из Останкино был выключен. Все каналы - не только центральные - прекратили свое вещание.   
Это произошло утром. Перед этим ведущие на всех каналах озвучили обращение, которое было утверждено всеми продюсерами: 
“Уважаемые телезрители! Все каналы временно прерывают свое вещание. Это происходит по причине - праздника Весны... Пусть наша новая Россия - найдет себя. И тогда уже обновленная снова запустит вещание. И оно будет другим. И будет делаться другими людьми. Возможно, что вообще ничего не будет...” 
Вещание каналов в сети - тоже останавливалось.   
Ведущие зачитывали обращение с грустными улыбками, понимая, что у них не будет пока работы. Или не будет работы вообще, они ведь не смогут теперь “перейти” от одного канала к другому. В то же время, они и так накопили много денег, рассказывая зрителям о том, какая там новая жена никому не известного уже певца и как он ее бил, “эксклюзивно”, только на их канале. Грустные улыбки “клоунов”. Мы развлекали вас, как могли... 
Это обращение не было согласовано с Ольгой, но оно - вполне отвечало новой ситуации и ее неопределенности. Продюсеры как бы признавали: да, мы делаем это, хотя - совсем не уверены в последствиях. За них отвечают не только мы, но и она, Ольга.   
Забавно, что праздник Весны и труда - действительно совпал с этим днем “отключения”. Это было 1 мая.         
По идее, в обращение еще могли вставить что-нибудь типа: “Просим вас не волноваться, не паниковать, не быть агрессивными к другим людям”. Но - Максим Евгеньевич догадался, что это наоборот “зарядит” на то, чтобы люди паниковали, волновались и были агрессивными.         
Сразу еще скажу, что, конечно, “пользователи” предсказуемо “пошли” в сеть. Хотя все телевизионные каналы в ней не работали. Люди смотрели “ютюб”, “ВКонтакте”, “Телеграм”. И что самое забавное, - там “оказались” и люди старшего возраста. Раньше они как раз предпочитали телевизор, а сейчас - были вынуждены сделать так. Это было похоже на то, как наркоман переходил на зависимость от алкоголя... Но все-таки, среднее и младшее поколение - особенно те, кто знал Ольгу, и кто был уже вовлечен в ее движение, пусть и пассивно, - сказало себе: не буду менять один экран на другой. Они использовали сеть только как средство сообщений, а не как замену телевизора. И так это и осталось.   
Свобода.   
Но - готов ли человек XXI века к такой свободе?   
Готово ли современное государство к такой свободе?   
Есть ли вообще современное государство, в котором нет телевидения?   
Ведь его экран - как выясняется, - это важнейшее средство его существования, его “идентичности”.    
Выяснилось, что экран - тоже часть твоего “суверенитета”. Экран показывает, что мы есть, - как государство, как нация. Экран показывает нашу историю, и нашу современность. Телевидение есть даже у Эфиопии, а вот у нас его, - начиная с 1 мая, - не было.   
Экран показывает наших врагов. Если у народа нет врагов - то что это, казалось бы, за народ? Без врагов, без этих “физических и духовных границ”, очерчивающих государство, - как оно существует?   
Есть ли Россия, если нет ее телевидения? Есть ли Россия, если нет выпуска новостей? Удар был тем более сильным, что россияне, конечно, зависели от него сильнее, чем, например, западные европейцы. Россияне привыкли “судить и рядить” вопросы мировой политики, “смысла истории”, называли Байдена - “дедом”, канцлера Германии Шольца - внуком фашиста. А за всем этим скрывалась нищета, потому что люди - часто не могли поехать заграницу, или регулярно посещать другие виды развлечений для расширения кругозора. Поэтому они и “присосались” к “пропаганде”. Эти передачи кончились только в последние недели, хотя старшее поколение их очень любило. Ну ладно, хотя бы сериалы показывали, но вот - вообще все “отрубилось”.   
Люди сидели теперь - без сигнала. Ели свой завтрак или ужин, - с выключенным телевизором.  И понимали: блин, ничего у них в жизни нет, кроме экрана. Они плакали... им становилось плохо с сердцем. Так что по всей стране были случаи сердечных приступов, и люди умирали. Они ругались и злились на своих близких, если те у них были, или даже - на кошек и собак.   
Что же это такое? Они же заплатили за телевидение? И так над ними издеваются, пенсия небольшая. Мало того, что нам не говорят про великую Россию и “Байдена” - нам вообще ничего не показывают.   
Пустота. Тишина. Молчание.   
Некоторые из них думали: 
А все эта Ольга из своего сраного Верейска. Это - ее козни. Нашлась, блин, “императрица России”. Никто ее не признавал, мы ее не признавали, и не признаем. Императрица, блин. Да наши отцы - свергли последнего императора, и всю его семью расстреляли. Не может у нас быть императора по Конституции. Надо ее найти, и тоже с ней что-то сделать... 
Тишина и молчание - для таких людей оказались страшным погружением в реальность их души, их прошлого, где они были секретарями местных парткомов, активными комсомольцами.   
Но были и другие пенсионеры. 
Их сначала тоже все шокировало. Но потом они что-то поняли. Что вся эта “пропаганда” и еще - сериалы, ток-шоу - свиные рожки. По сравнению с их душой. С их миром. Не нужны им никакие внешние сигналы, - чтобы этот мир у себя внутри видеть и чувствовать. “Высокая печаль” была в том, что некоторые из этих людей - тоже умирали от сердечного приступа... Но - радостно, думая не о том, что их обделили и “кинули”, а о том, что их спасли. С улыбкой, думая о весне и о Боге, о своих близких, которых они любят. С благодарностью к этой красивой и молодой “императрице Ольге”.   
Как реагировали “мигранты”, люди с Кавказа и из Средней Азии? Они сначала тоже были неприятно шокированы... Ведь, - слушая и смотря “русский телевизор” - в своих тесных переполненных квартирах, на своих дымных кухнях, - они приобщались  к России и ее языку. А для них это был вопрос выживания, - во всех смыслах. Когда они слушали нашу “пропаганду”, - они тоже были уверены, что все понимают в мировой политике. И это тоже был важный момент их “интеграции”, вместе с простыми русскими “бабульками” - они ненавидели “Байдена”. А еще телевизор был для них и для их детей - “окном” в мир из тесноты своих племенных отношений: на экране они видели любовь мужчины и женщины, красоту, уважение не только к старшим, но и к молодым.   
Что же теперь делать - без сигнала? Кстати, денег на интернет у них часто не хватало, так что и в этом смысле телевизор был для них “оптимальным вариантом”.   
И все же... Со временем они почувствовали, что сам Бог благословил это. Что телевизор - это, скорее, “шайтан”, лукавое зеркало мира сего. Они быстро привыкли к этой новой ситуации тишины. И поняли, что у них огромные семьи, и каждый человек в них - не только мужчины, но и женщины, не только старшие, но и дети - живет какой-то своей жизнью, со своими мыслями и чувствами. Что никто этого почти не знает и каждый прячется за своей семейной ролью. Что экран -  давал всем отдых, забвение, стал чем-то привычным. А теперь они стали невольно - “выходить” из своих ролей, и из привычки прятаться от себя и от других - за экраном. Стали больше говорить, спрашивать, выражать себя. Иногда это было тяжело, но, в конечном итоге,  им становилось все легче быть собой, делиться с ближними - не только своей озабоченностью деньгами и работой, - но и чем-то более глубоким. В итоге, - в отсутствии сигнала, - они все более погружались в мир своей души и души своего ближнего. Не предавали их - ради экрана. А еще они иногда читали какие-то стихи - это делали младшие члены семьи. Стихи были короткими, так что запоминать их и читать наизусть было нетрудно. Это могли быть рубаи Омара Хайяма, или - другие суфийские поэты, в них была целая мудрость жизни... И вот, вы сидите за столом, а ваша десятилетняя дочь громко читает стих... И еще - сам процесс еды - стал более серьезным, в том плане, что совместная еда - это и есть - форма общения с твоими ближними. Не еда, а - трапеза. Тогда и молитвы Богу тоже стали более осмысленными, менее формальными.   
Вот, в конечном итоге, к чему это все привело. И разве - “мигранты” тоже не были благодарны “императрице Ольге”?   
Кстати, как все это приняли православные верующие? У них тоже была сложная реакция. 
С одной стороны... Если нет сигнала, это значит, что и новостей тоже нет, которые говорят о великой России и - о “Байдене”. Плохо. А эта Ольга... Вроде, ее объявили императрицей, это чем-то напоминает дореволюционную Россию, но все это как-то странно. Патриарх ее в Успенским соборе - так и не обвенчал. В Москву она не приехала. Сидит в своем Верейске. Она говорит, что ее венчали весна и сам Бог. Ну-ну... Кстати, если нет сигнала, то и патриарх не может обратиться ко всем со своими словами. И - православный канал “Спас” - тоже не вещает. А по нему показывали любимый “Бесогон” Михалкова, который “все пояснял” - “за истинных врагов России во вне и внутри”, за “пятую колонну”.   
Но были и другие верующие... Которые, - как только сигнал выключили, - сразу поняли, что вот, наконец-то... Как же свободно, легко без него стало. Нет телевидения, - нету “России”, нету “людей”. А есть - Россия и люди без кавычек. Весна пришла, Бог пришел и победил этот сигнал, как Георгий Победоносец - змия. Как проще стало молиться - без экрана, без его затягивающего мира иллюзий. Конец света? Нет. Конец тьмы.   
Нет экрана, - и люди в него не смотрят, не повторяют, - остаются здесь и сейчас. Экран говорил им о прошлом и будущем, обманывал, - даже если был искренним и верил в то, что говорил. Нету России и президента, нету США и Европы, есть только - я и Бог.   
Только тишина и молчание.   
Императрица Ольга, - поняла это и сказала, - насколько можно было это сказать. Потому что у каждого своя тишина и молчание.   
Нет экрана, нет России, - а есть ближний, которого ты не знал и не любил.   
И вот теперь ты с ним остаешься - один на один, без посредников.   
Неужели его нужно любить? Понимать? Слушать?   
Зачем Бог все так сделал?   
Поставил нас в такую “взаимозависимость”?
Но - по-другому мы и правда не можем.   
В эти вопросы ты погружаешься, думаешь о них, заходишь в тупики и находишь из них выходы... Потому что - ни на что другое не отвлекаешься.   
 
Как реагировали другие группы?   
Подростки  - лет двадцати, - часто воспринимали отсутствие сигнала - как возможность хулиганить и совершать преступления.   
Нет экрана - нет государства, ответственности. Анархия? И это становилось серьезной проблемой. Но - находились взрослые, которые их приструнивали.   
 
Императрица Ольга... 
Да, ее в этот день - поминали все граждане страны. Не только добром? Было 1 мая, выходной. Она выспалась и проснулась  - в постели с Андреем. Надела халат, включила телевизор, и... сигнала нет. Да, она знала, что все к этому идет, и сама об этом просила через Надежду. Но, все-таки, не верила, - как и все они, - что все так и произойдет. Как легко, как свободно. Весна победила, Бог победил. Не верится. Как хочется дышать, выйти на улицу и гулять, видеть людей - без экрана. Как хочется быть в тишине. Все поэты прошлого, - им сейчас завидуют. Стихи сами слагаются, идут потоком, их даже не надо сочинять, “организовывать” словами и рифмами. Тишина - это и есть слова и рифмы. Спасибо, Господи.   
И вся страна - это чувствует. А если нет, - то скоро.    
Андрей озабоченно глядел на нее, не понимая, почему телевизор не работает. Эх, Андрюша... А ведь когда-то мы смотрели вместе этот экран - и переживали счастье. Но - мы достаточно в своей жизни посмотрели фильмов, нам хватит. Мы сами теперь будем фильмами. И другие люди, их жизнь, - будут нам фильмами. Ольга обнимает и целует его, он радуется.   
Радуется и плод в ее животе. Малыш, для тебя мы готовим этот мир.    
 
 
 
Прорастание неучтенной, непрозрачной жизни   
 
Как была возможна жизнь - без отражения? Как можно сделать так, - что ты сам и сама твоя жизнь становится фильмом?   
Проходили дни, недели - с этого дня 1 мая... Уже была середина месяца. Кстати, без экрана учет расписания, календаря, счет и восприятие дней - тоже ослабилось. Не было уже такого “резкого соотнесения”.   
Были, конечно, люди которые пользовались этой непрозрачностью, того, что новостей не было, и даже о самой России - тоже. Казалось бы, в современном государстве - особенно с таким относительно невысоким уровнем жизни, как в России, “повышение прозрачности” - это явный прогресс, так оно отчасти и было. Журналисты, пользователи сетей - держали на контроле ту или иную проблему, общество ее “видело”, спорило о ней, добивалось, и вот - бюрократию заставляли что-то менять... Без этого - она бы так и воровала дальше.   
А тут - уже не было никакой прозрачности. Не было экранов блогеров и журналистов с традиционного телевидения. Не было споров и борьбы, “волны” общественных возмущений. Сетями продолжали пользоваться лишь для передачи сообщений.   
Так что - да, имелись люди, которые этим воспользовались. У них - экран воспринимался как некая внешняя совесть, внешнее принуждение... Тебя видит вся Россия, тебя видит весь мир. Как шутили эти люди: если экрана нет, то все позволено. Но, как правило, - “очень грамотных” среди них не так уж и много.   
У них процветали наркомания, алкоголизм, преступность, сексуальная распущенность. Если бы Ольга это видела, то она бы сильно пожалела о том, что сделала. Но увидеть она это не могла. Часто это были подростки... целые районы городов становились такими. Они и раньше имели к этому тенденцию, а теперь - без внешнего тормоза - и совсем.   
Но это было меньшинство. А большинство - все острее понимало, что экран - в любом своем виде - хоть в виде телевизора, хоть в виде - сети, хоть в виде телефонов и ноутбуков, хоть в виде новостей, даже репортажей о самой России, или тем более “пропаганды” - впрочем - ее уже совсем не было, - или рекламы, - каким-то странным, лукавым образом - проникал в твою жизнь, делал ее - подчиненной себе.   
В этом на самом деле, - был смысл. Смысл экрана - в том, что тебя все время “видит большой брат”. Он проникал в твое дыхание, в твои глаза, в твои руки, - когда они касались любимого человека. В твои мысли и чувства.   
Под предлогом “прогресса”, “технологии”, “развития коммуникации”. Этот аргумент был, конечно, самым сильным. И правда, разве мы не видим и в телевидении и особенно в сети - огромный прогресс? Люди находятся “онлайн”, они на связи, и при этом они могут быть в разных городах и в разных странах. Врачи делают “онлайн-операции”, спасают людей. Чтобы те смотрели в экран до конца своей жизни.    
Но люди в “правление” Ольги почувствовали, что вся эта коммуникация - тоже иллюзия.  Большой брат видит тебя. Он как будто пьет кровь твоей жизни.   
Неважно, - кто этот большой брат. Здесь очень важно не пуститься в бесконечные споры. Кто-то называет это “капитализмом”, “мировой олигархией”, кто-то - “наступающим царством антихриста”. Если мы будем спорить на эту тему - ничего не изменится. Кроме этого, большевики в 1917 году, - во имя своего понимания борьбы с большим братом того времени - устроили террор. Бывший президент и его “пропаганда”, когда она еще была, тоже могли говорить о том, что Запад всех хочет поработить, в том числе и через СМИ, конечно. Но это было просто смешно. Чья бы корова мычала... Россия при этом президенте явно завидовала большому брату, она сама входила в его систему и просто хотела своего куска побольше, пожирнее. Россия была маленьким братом, но он тоже на тебя смотрел.   
А что еще поняла Ольга - и ее ближайшие соратники, такие, как Надежда, - в эти дни об экране, ведь у них было время спокойно подумать и почувствовать?   
Есть правящая партия, патриоты, - как это было в России раньше, она называлась “Нерушимая Россия” (ну, как выяснилось - не такая уж и нерушимая). И есть оппозиция, либералы - известная партия “Груша”. Кстати, Ольга в своей “прошлой жизни” голосовала за нее. Пусть и понимала, что это все равно мало что изменит. 
Патриоты говорили, что поскольку Россия воюет, то на это требуются деньги. А либералы отвечали: нет, тратьте бюджет на наши, реальные нужды. Ольга была с ними согласна, но понимала, - что что-то все равно не так. Либералы указывали на недостатки, критиковали, а патриоты отвечали: в любой стране есть проблемы, недостатки, а вы - не любите нашу Родину, вы - предатели. И такой “разброс” на патриотов и либералов, - был в любой современной стране, в разных формах.   
А воз - и ныне там. Реальность - и ныне там. Те самые проблемы, о которых одни говорили, что они не так уж и важны, и что проблемы есть у всех стран (так мог сказать и Александр Македонский, и Рамзес II), а другие, - что это очень важно, ну - очень важно, что это самое важное.   
Все это - спектакль. Который показывает нам экран. И мы его смотрим. И все, больше ничего не происходит.   
Когда ты оказываешься без экрана, тебе - не так уж и важны все эти “проблемы”. Ты бы даже и “проблемами” их не назвал. Споры патриотов и либералов, споры России и Запада - войны России и Запада - всего этого нет. А реальные “проблемы” все равно решаются. В каком-то смысле, сами собой, в “процессе”, а не “нарочито”, не для доклада и не для репортажа. Не для доклада патриотов о том, что они это решили, и не для репортажа либералов о том, что патриоты нам все врут.   
Без экрана, без большого брата, - есть ты, твоя жизнь, твоя бесценная душа. Есть человек рядом, с которым ты живешь, который делает тебе больно или - радует тебя, с которым вы проходите вместе свой путь, у которого тоже своя бесценная душа и внутренний мир. Есть бумажные книги, которые ты читаешь, есть еда и вино.    
Без экрана - все это становится для тебя очень важным. Наступает Момент.   
И люди - все больше в него погружались. “Ловили” его. Оборачивались на него. Люди думали. Пытались понять свою жизнь. Ведь раньше - при экране, - на это не было времени. Ты все время был - либо в телевизоре, либо в телефоне. Ты не мог обернуться на свою жизнь и задуматься о ней, ты не мог “собрать” ее в своей душе, понять, - почему она у тебя такая есть. А раньше ты просто наблюдал спектакли споров патриотов и либералов, мог быть на той или другой стороне. Но реальность - была другой, забытой, брошенной. Все на нее претендовали. Все спорили о ней, из-за этих споров начинались войны. Украинцы воевали ради своего экрана - западного. Россияне - ради своего. А реальность - не является ни русской, ни украинской. Потому что реальность - неэкранна.   
Она является - твоей. Если ты ее возьмешь. Если ты ее - назовешь. Если ты немного помедлишь - и не включишь пульт телевизора, не откроешь телефон. 
Ты - свободен. Ты - есть. Ты - часть великой цепи жизни, часть человечества, часть природы. Нельзя отворачиваться от этого.   
А среди этих новых людей, вдохновленных Ольгой, - были и средний класс, и крупные бизнесмены, чиновники. И вот они сейчас давали огромные деньги на сады, на школы, и на пресловутое “коммунальное хозяйство”. Хотя основную часть работы с дворами вели проживающие. Дворы возрождались, в них - гуляли дети и взрослые... И не нужно было показывать это по экрану - телевизора и сетей, не нужно было - “отдавать” это ему, не нужно было спорить - сделали это патриоты или либералы. Их больше не было, а были люди, - живущие все более осознанной жизнью. Некоторые работодатели - делали своим сотрудникам  4-дневную неделю. В школах внешние требования к ученикам все больше снижались: нужны были не “знания” и не “ЕГЭ”, а - просто умение думать, желание читать и общаться с другими. То же было везде. Кстати, в том самом отделении неврозов далекого городка, Нерединска, - с чего все у нас и началось с Ольгой, - заведующая резко ослабила режим, отчетов стало меньше, кого-то вообще отпустили домой, и таблеток давали меньше. Так что многие оттуда приезжали в Верейск и общались с Ольгой и с ее шестерыми.      
 
Сама Ольга уже в середине мая - снова выступила. Она сделала это по своей инициативе. Ролик был записан в сети и предназначался для нее, что, конечно, не возвращало экран, он использовался ею - и потом теми, кто это смотрел, - для информирования.   
Она снова шла по своему двору. Май был в своем победном разгаре. Солнце на небе - присутствовало, дарило всем свою любовь. Двор был очень хорошо оборудован, и это тоже был результат последних изменений. А еще все увидели... не большой, но уже заметный живот Ольги, который было не спрятать под свободной блузкой. Ведь шел уже третий месяц. Ольга из-за этого  - лучилась от счастья. (Все-таки, - при очень большом желании - она могла бы спрятать. Это надо было бы сделать, если бы у нее хорошо работал “внешний разум”, который бы хотел защитить плод... Нет, она хотела поделиться, не делиться - грех перед этой весной и перед своим характером, своей сутью. В этом желании было не тщеславие, а просто радость.) Наша императрица беременна, - видели зрители. Да, все так и должно быть. Какой же она была красивой в этот момент. Она сейчас - на своем пике. От радости она долго не могла начать.   
Надежда сказала: 
• Ваше величество...   
Да, она и правда была - величеством. Как и солнце на небе. Как и май в календаре. Как и Бог, давший это все, - начиная с Ольги и кончая маем. Все было сконцентрировано, все было - видно и слышно в этих кадрах, понятно. 
• Во-первых, я подумала, что Штольц - разрушил нашу планету земля. (Гончарова она читала с Андреем недавно, и вот - эти мысли теперь органично у нее “шли”, “выливались”). Кто-то может подумать, что мы здесь, в Верейске, - призываем всех быть Обломовыми. Ну кстати, все-таки, уж лучше быть Обломовым, чем Штольцем, это не так разрушительно. Но в том-то и дело, что Штольц - делает и живет, а Обломов - лежит на диване. Обломову нужно подняться с дивана. Но не чтобы стать как Штольц, а чтобы жить и делать все, как Обломов, делать по-своему.   
Ольга помолчала. Инстинктивно погладила правой ладонью свой живот. Потом поняла, что все это видят - оторвала руку и обезоруживающе улыбнулась. Любимый мой малыш, ты все уже видишь, все знаешь, все чувствуешь.   
• Во-вторых, нам нужно меньше потреблять. Рекламу мы уже не смотрим, надо сделать следующий шаг, многие его и так делают.   
• А в-третьих? 
• Меньше всяких законов, формальностей, судов и судебных споров. Меньше - вообще любых споров, потому что, на самом деле, разные стороны называют по-разному одно и то же... А так и уходит наша жизнь. Ведь и с “пропагандой” раньше было то же самое, в этом и была ее ловушка. Украине и России, Западу и России - на самом деле, не о чем было спорить. (Философы бы подумали, что этот пункт, в свою очередь, - был вдохновлен не Гончаровым, а Витгенштейном, или просто интуицией женщины, которая молода и беременна, которая любит, и - “правит всем миром”?)   
Это было все. Не “приказы”, а так, мысли человека, который хотел поделиться со своими единомышленниками тем, что пришло ему в голову, обмен опытом - в процессе перемен. И им тоже приходило это в голову, но она смогла сказать это более четко. Поэтому - она и есть их любимая “императрица Ольга”.   
Премьер-министр России, исполнявший обязанности президента там, в Москве, - увидев этот ролик, - призывающий всех стать Обломовыми, меньше потреблять (бац - по “рыночной экономике”!), меньше спорить и судиться, отменять законы (бац - по “правовому государству”!) - впал в меланхолию... Ролик стал его кошмаром, снился ему по ночам. Так что иногда он не верил, что все увиденное и услышанное им, - было на самом деле. “Куда мы идем... Это что - опять “новое средневековье”? Нет, - это “бабье царство””.   
 
 
Экран и война   
    
Как ведется война в XXI веке? Это “мужики” и экраны.   
Война с соседней страной, Украиной, шла уже с 22-го года. Президент и его приближенные - искренне верили, что Россию - вынудили воевать. Что НАТО подобрался слишком близко, что такая крупная и близкая по территории страна, как Украина - превратили в “анти-Россию”. Наконец, Киев - бомбит Донбасс, и мы должны защитить своих. Все это и привело - к началу “Специальной военной операции”.   
Украинцы, - в свою очередь, - видели все по-своему. Уже в 14-м году - к России отошел украинский Крым, пусть это и имело некие исторические и культурно-языковые основания. Россия - и когда была Российской империей, и когда была СССР, - всегда была агрессором, и сегодня - в виде РФ - она это продолжает. Русскоязычные жители Донбасса воспринимались как “сепаратисты” и - бомбились.   
Начало войны за Донбасс виделось Украиной как вторжение врага, подобно фашистам в 41 году... Интересно, что и президент России видел в Киеве фашистов и ставил “денацификацию” одной из своих целей.   
Страны Запада, - Евросоюз и США - “вступились” за Украину - давали ей деньги, и поставляли вооружение. Говорили о защите ее территории и свободы. За эти последние годы все чаще раздавались слова о том, между Западом и Россией возможен “обмен ядерными ударами”. Делал это и президент США, тот самый пресловутый Байден, попавший “под горячую руку” русским журналистам и “бабулькам”. Конечно, особенно в этом плане “отличились” не официальные лица, - ограниченные в силу своего статуса, - а журналисты с обеих сторон. И русские тоже. Уф, куда только не “предлагали” они “вдарить”, “смешать с трухой” - Варшаву, Брюссель, Вашингтон,  и, конечно, сам Киев.    
В итоге, - россияне были мобилизованы, наши войска заняли Запорожье, Херсонскую область, почти весь Донбасс. Война на второй год превратилась - в окопную, “микроскопическую” - не то что за каждый город, а за каждый район города, за каждый поселок. Потери русских были меньше, чем украинцев. Но в целом потери были значительными (только солдат с обеих сторон - около 20 тысяч). Россия “перетягивала”, и года через два могла бы одержать победу на тех территориях, на которые она претендовала и частично заняла.   
Ну что... я ничего не упустил в изложении? Никого не оскорбил?   
Кто был прав, а кто виноват?   
Кто “начал” первый? Что было первым - курица или яйцо? На что мы должны “опереться” - на то, что представляла Украина в XX в.? Или - в XIX-м? Все это были разные формы.   
Когда Ольга была еще просто Ольгой, а не императрицей, - в своей прошлой жизни - она тоже задавалась этим вопросом: кто начал первым, кто виноват? Но том-то и дело, что наше телевидение - не давало ответа на этот вопрос. Казалось бы, оно только об этом говорило и показывало... Вот тебе “террорист” президент Украины, вот тебе украинские войска - которые - бомбят русских и - мирное население Донбасса. Но - об этом слишком много и часто говорилось, повторялось как мантра. Даже называть Украину Украиной - уже было нельзя, а только - “территория бывшей Украины” или “Укрорейх”. Ведь и проблема религии, - как это ни парадоксально - в том, что она искаженно дает Бога. Одно дело отношение к Богу обычного человека - он может иногда и ни во что не верить, а другое дело - священника или монаха, для них такое сомнение - грех, что делает их более несвободными. Парадокс в том, что они иногда не могут понять и познать Бога. 
Так вот, информации об Украине было слишком много (так же, как и в религии слишком много слов о Боге и ты, в итоге, перестаешь его чувствовать). Россиянин должен был превратиться в некоего сектанта, а во главе этой секты, - президент. Ты должен верить, что Европа и США - воюют с нами руками Украины, что Запад - это коварное зло и он всегда нам вредил, чуть ли ни с XVI-го века... Особенно, - Англия, а потом - ее место главного врага России - заняли США. 
Ну и как, - думала Ольга, - во всем этом - сохранить свою душу и свое сознание, чтобы спокойно отнестись к этому вопросу. Чтобы спокойно “развернуться” к нему и подумать? Если как только ты даже внутри себя произносишь: “Украина, Киев, Донбасс”, - так внутри тебя сразу возникает легион слов и ассоциаций, возникает - президент, который начинает говорить об “антиконституционном” перевороте в Киеве, и о бендеровцах.   
Вот чего добился телевизор. Ты не можешь думать, не можешь сомневаться. Тебе говорят: “подумай, рассуди сам, рассуди здраво”. Но, на самом деле, - не дают. Ты сразу оказываешься “вовлеченным”, сразу попадаешь на минное поле чужих слов и мыслей, и украинских, западных, и российских...   
В итоге, армия воевала, ребята убивали и гибли, и верили, что это имеет смысл, а остальная страна - жила своей жизнью, - как бы соглашаясь: вы там воюйте, мы вас поддерживаем, вроде поддерживаем.   
И вот, когда пропаганда стала ослабевать (телевизор еще работал), - то всем все сразу стало понятно. 
Сознание и душа очистились, стали спокойными. Можно было “обернуться” и посмотреть, и задаться вопросом.   
Стало понятно, что неважно, кто там был виноват, и что было в XVIII веке, или в XX в.. Надо просто остановить эту войну, перестать стрелять. И что телевизор, экран - и был ее важнейшим фактором, может быть - главным. Все уже давно, еще задолго до Крыма, - начиналось с претензий русских журналистов к тому, что “тупые украинцы” переводят на свой язык - “великого русского писателя” Гоголя. Украинцы и правда сглупили с этим, но вот... потом - мы присоединяем Крым, а сейчас воюем с ними и с Западом. И весь мир - под угрозой “взаимного ядерного уничтожения”. А начиналось все с Гоголя... Он бы поржал над тем, что стал одной из причин конца света.   
Мужики это все устроили, - думала теперь Ольга. И им это нравится. И украинцам, и Западу, и Байдену этому пресловутому. И, конечно, - нашим. Ведь к XXI веку они получили новые технические возможности, - для разрушительного самоутверждения. За счет - своей жизни и жизни соседей. Мужики смотрят на себя, героев, - павших или еще нет, - в телевизоре.  И показывают по нему - поверженных врагов. Вот, собственно, и все.   
И, опять-таки, если на Западе - к этому все не сводится, потому что у них там больше денег и есть где расширить кругозор, то в России - люди вообще сидели там в своей провинции, и все. А теперь - у них начинался “движ”, теперь они чувствуют смысл. Конечно, потому что ничего не было построено, не было созидания, - из-за нашего государства и лени, в отличие от Запада, который много чего создал, - а теперь государство дает россиянину некую небольшую свободу: “иди, убивай и умирай”. Да, для таких людей это “движ”. Они теперь сами в “телевизоре”, это событие за все поколения их семей, он - герой.   
С другой стороны, - никто не отменят совесть. И вот, - украинцы и русские убивают, убивают, убивают. Но все это “перекрывается” мужским эго, “отраженным” в экране телевизора, компьютера и телефона, транслированным, - на всю твою страну, и на весь мир.   
Мужики-политики, мужики-генералы сидят перед экранами, и думают об “обмене” с другими мужиками-врагами - ядерными ударами. Эх, да мы эту планету держим за одно место... Не Бог решает судьбу мира, - а мы, “отраженные” в тысяче экранов.   
И вдруг - появляется какая-то странная женщина в “гребаном” Верейске. Красивая, молодая,  она ходит во дворе своего дома, а вокруг - апрель, весна, солнце, дети на площадке кричат, и говорит эта Ольга почему-то: о весне, о Боге, о цветах. Потом находится местная журналистка, которая считает, что Ольга должна стать “императрицей России”. Что это за бред? В другом видео Ольга говорит, что ее политическая программа: тишина, молчание, Шопен, Бог. И что она просит всех меньше сидеть в экранах. Подумать о себе и о других, прибрать в своих дворах. И от этой Ольги исходит некая сила. Колдовская? Она - имеет мощный дар гипноза? Или - нет, от чего-то другого?   
Как на это реагировали в армии? Политруки, - а они в ней тоже были, - и вообще старшие, офицеры - отвечали солдатам на их вопросы:   
• Ребята... Это же явная - пятая колонна. Вот, блин, так было и в 17 году, так было и в 91-м году (та “тонкость”, что коммунисты пришли как разрушители в 17 году, а в 91-м - они, наоборот, защищали свою систему от новых революционеров - демократов и что речь идет просто об исторической закономерности, - от них ускользала). Все происходит, как нам и говорил президент... и как говорил наш великий режиссер Михалков в своих фильмах и в “Бесогоне”. Мы же это с вами смотрим постоянно. Нас с вами опять хотят разрушить. Это - оранжевая революция. Снова хотят нас развести как лохов, и потом - разрушить государство и всю Россию. И как все тонко подстроили, разыграли, как по нотам. Монархия... А у нас ведь многие симпатизируют монархии. Красивая молодая женщина, улыбается, говорит о весне,  о Шопене, о Боге! У нас в стране о Боге может говорить только президент и патриарх. Она - типа за все хорошее и против всего плохого... Перестаньте, мол, сидеть перед экраном, и подумайте о себе и о ближнем, приберите в своем дворе. Да, все это может и верно. Заметьте, что первое впечатление - очень хорошее. Очень хорошее, но если потом подумать головой... Претендовать на монархию - антиконституционно. У нас по Конституции - вообще другой строй. И мы все с вами ему присягали. Посмотрите, в Украине с этого и началось - с такого же антиконституционного переворота. А чем кончилось? Кончилось - фашистами,  с которыми мы с вами и воюем. Еще она призывает - не смотреть экран. Но ведь, дорогие мои - на этом экране -  телевизора, телефона - показывают вас, героев нашей великой войны с Западом руками бедных украинцев. Тех, кто уже погиб - тоже. На экранах - ваши родные могут видеть вас, связаться с вами, а вы с ними. Вот - по чему она бьет, по святому, по тому, что у нас у всех болит.   
Так - повторяя, перепивая на многие голоса, - им говорили.   
Но солдаты - все равно смотрели. Они “заездили” два этих ролика. Военные психологи говорили офицерам:   
• Это еще гормоны у них играют, тем более если солдат молодой. Гормональный эффект, они так же и “порнуху” смотрят.   
И думали: ну кто же виноват, что она - молодая и красивая, а наш президент - старый, пусть и молодящийся.   
На самом деле, солдаты - да, особенно молодые, - смотрели на нее и слушали ее голос - не как “порнолик”. А как что-то совсем другое. И вся остальная страна - тоже.   
Что они чувствовали? Слушая днем слова, поносящие Ольгу, называющие ее сумасшедшей, вышедшей замуж за “психа”, - кстати, еще говорили, что ее вообще на самом деле нет, и все это - постановка, - они по ночам понимали, что она... что она...   
Императрица Ольга.   
Она давала им - чувство дома.   
Что ты дома здесь, в этой стране, - и что ты дома на этой планете. Если Бог дал нам такого человека, - значит, он еще не совсем нас оставил. Значит, мы еще не до конца все засрали - в России и на земле, в своей душе и в своей жизни. Есть надежда на то, чтобы жить по-другому. В тишине. В молчании. Слушая Шопена. Без экранов, думая о Боге, о себе, и о ближнем.   
Все это и было в ее лице и голосе, в звуках наступившей весны, апреля.   
И страна это все больше понимала, люди выключили телевизоры, сидели дома или выходили на улицу, чинили скамейки, детские площадки.   
Слова в телевизоре об Украине и США, о Байдене - все больше были голосом в пустыне, рейтинги рушились, в том числе и передач про них, про бойцов СВО.    
Самое главное, что президент молчал. А он ведь - верховный главнокомандующий, и он всегда их поддерживал. Офицеры уже все понимали, но продолжали говорить о том, что Ольга - враг, но им никто не верил.   
При этом - и украинские солдаты, мужики, - тоже смотрели ее ролики. И тоже не могли оторваться. Императрица Ольга... Да что что у них там в России происходит? Снова империя? Но было ясно, что она - совсем другая. Уж скорее президента России можно было назвать “императором”. (Смотрел на все это и Запад, и весь остальной мир, - но об этом мы поговорим потом).    
И вот однажды, - это было в последних числах апреля, - русские - перестали стрелять. Украинцы - в ответ - тоже.   
Словно победило - весеннее солнце, весеннее небо. Оно больше не вызывало тревоги, - что от него прилетят дрон или вертолет. Оно требовало тишины, молчания, - о которых и говорила Ольга. Победил Бог. Тишина, молчание - наступили.   
Единицы солдат и офицеров остались на своих позициях с обеих сторон. Остальные - тронулись домой.   
Теперь, - с императрицей Ольгой, - у русских этот дом был.   
Никто даже не ставил вопроса, кому принадлежат - Донбасс, Запорожье, Крым. Все это воспринималось по-другому. Это принадлежит - земле, человечеству. Богу.   
И мы - остановились за шаг до “взаимного ядерного уничтожении” из-за споров об этом.   
А виновата она - Ольга в далеком и неизвестном никому ранее Верейске. В благословенном Верейске.   
 
 
Реакция на Ольгу разумных людей       
 
Она была - прорекаемым пунктом. Люди в России и на Западе, - и уже во всем мире, - реагировали на ее “прививку весны”.   
Парадокс был в том, что многие политики на Западе реагировали на Верейск так же - как Москва. Потому что Запад - разный, о чем и говорила “пропаганда”. Она вообще многое говорила верно, но - с каким-то истошным криком ненависти и зависти к Западу. Многие в западной элите реагировали почти так же, как Москва, и, в частности, премьер-министр России, исполняющий после отставки президента, - отправившегося думать о будущей смерти. Фамилия его было Киреев, - полный, почти круглый чиновник, с немного узким разрезом глаз, но в целом - вполне русским лицом.   
Кончено, Запад смотрел на это - чуть циничнее, чем Киреев, “со стороны”.   
Что там у русских произошло...   
Что-то не совсем понятное, не совсем прозрачное. А Запад - такого не любит. Все должно быть прозрачно - с помощью телевидения и сети. Конечно, сам Запад и установил эту систему, а  отчасти - она сформировалась сама. Все должно стать политически одинаковым - везде должна победить демократия и права человека, активные СМИ, - и рынок. Президент России в последние годы очень сильно критиковал Запад - за гегемонию, за то, что он хочет весь мир сделать одинаковым. И во многом это было верно. Другой вопрос, - а что президент предложил взамен?   
Проблема была в том, что предложить-то ему было нечего... Он говорил о “многополюсном мире”, тоже в чем-то верно, и о том, что каждая страна должна больше опираться на свои силы - в плане вооружений и в плане культуры, - на свои традиции, в том числе религиозные. Но это были только слова. А в общем, он просто хотел остаться у власти. Что дала Россия миру и своим гражданам? Войну с Украиной... Звериную ненависть к этой Украине за то, что она вообще существует, и смеет быть, смеет пытаться обойтись без России. Ненависть-зависть - к Европе и США - к их благополучию, и отсюда эти постоянные разговоры о “Байдене”, о “мировом правительстве” и о его стремлении уничтожить Россию. Вот собственно, - и все.   
И вся наша русская “самобытность” и “традиции”. При этом своих противников в политике президент изгонял и убивал. В этом и были - национальные традиции, самобытность? Либералы жестко писали в сети: да, это и есть наши "традиционные ценности”, идущие от Ивана Грозного и Сталина. Которых, кстати, многие историки при президенте пытались “обелять” в плане того, что тот самый Запад на них мол, клеветал - в то время как Европа и США - в своей истории были полны насилия. И приводили примеры: геноцид индейцев, рабство негров в США, европейский колониализм. Люди в сети постоянно об этом писали при том президенте, “со знанием дела”. Вот такая была атмосфера.   
Говорили о поиске своего пути, отличном от Запада, - и это было верно. Но вот к чему у нас при том президенте пришел этот поиск. Получился не свой путь, а “информационное болото”, в котором “квакали” “лягушки”-журналисты. И за ними - все русские пенсионеры. А затем - армия стала воевать с “Западом в лице Украины”, - слушая то же “кваканье”, реализуя его в жизнь. Хотели - самобытности, а кончили - ежедневными репортажами о Байдене-старшем и Байдене-младшем. И кровью.   
Президент устроил не что-то независимое от Запада, - а свою личную “информационную лавочку”, свое медиа-пространство.   
Было ясно, что наша элита в Москве, - во главе с президентом, - из-за чего-то поругалась с Западом. И поэтому стала обливать его грязью. Паны дерутся, у холопов чубы трещат. Вот у нас должны были трещать чубы. Если бы тем же журналистам дали другой приказ - не очернять, а обелять Байдена, то они бы его выполнили. А так, Россия, - при президенте - превратилась в “Россию имени Байдена”.   
Запад - не любил президента, призывал Россию к политическому обновлению. В конечном итоге, к революции. И к тому, чтобы президент остановил войну с Украиной.   
И что же? Как Запад реагировал на Верейск и Ольгу? И на то, что показывали про нее в сети?   
Он был в замешательстве.   
С одной стороны, хорошо, что трон этого президента, наконец, зашатался.   
Но - что это все значит?   
Красивая и молодая Ольга, русские, оставляющие комментарии в сети, что она будет их императрицей...   
Потом вообще выход этих русских на улицы - в ее поддержку. И - чтобы не смотреть телевизор, потому что там - пропаганда. Все мировые СМИ, - и, прежде всего, западные, - передавали кадры этих митингов. Где люди просто общались друг с другом и восстанавливали свои дворы.   
Западные политики радуются. Видимо, президента свергают. Это - историческая веха. Он еще не подал в отставку, но это - дело времени.   
А потом - русские и украинские солдаты - перестали воевать. 
Затем сама его отставка.   
Запад радовался еще больше.   
Их СМИ все чаще показывают Россию и говорят о ней.   
Но что было дальше? Исполняющим обязанности президента стал тот самый полный чиновник Киреев. Ольга же - не въехала в Москву, так и осталась в своем Верейске. Уж если на то пошло, - если она императрица, - как, например, британская королева, - то, по идее, могла бы приехать в Москву и венчаться на царство.   
А так получается - “двоевластие”. “Двоевластие в этой России... двоевластие”, - писали газеты без умолку. Как будто, им нужно выполнить план по производству слов, а телевизору и сети, - еще и образов.   
Вот почему Ольга это все не принимала. Человечество, - и Запад играл здесь не единственную, но одну из главных ролей,  - засорило моря и сушу. Но оно засорило и свою душу, свою жизнь  - словами и образами, которые имели все меньше смысла. Они связаны с рекламой и политикой. По идее, реклама и политика существовали по одному принципу. Брендирование и конкуренция. Политики и бренды - обновлялись с каждым новым поколением. Вот и все перемены.   
Многие писатели, режиссеры, философы - в мире и в Европе - это понимали и говорили об этом. Все, что хотела Ольга, - остановить этот каток слов и образом - для себя и близких ей людей, для ее пациентов, - ставших ей родными, для ее Андрея, для ее будущего ребенка. Остановиться и посмотреть на свою жизнь и на других, - без экрана и слов, без сетей. Да, это был эксперимент, неизвестно, во что там превратился человек за десятилетия господства телевизора и сети. Да и раньше на него многое негативно влияло. Есть ли этот человек, которого они все ищут? Который может быть любящим и верующим во что-то?   
Как бы то ни было, она хотела создать некий оазис, и люди в России - пошли за ней, что для нее было во многом неожиданно. А в мире этим заинтересовались.   
Западные же элиты - недоумевали. И боялись.   
Они говорили, что вот, раньше у них был президент России, с которым они воевали и с которым они даже угрожали всему миру ядерной войной. Но обе стороны понимали, что это просто “мужские” игры и всем нравилось в них играть, держать мир в напряжении, показывать это в бесчисленных репортажах и в интернете, - а зачем еще существуют СМИ?   
А теперь, когда в России “двоевластие”, - “мужские” игры кончились. Что там будет в России? Не “залепит” ли она по Западу ракетой - уже безо всякой игры, по-настоящему, из своей “непредсказуемости”. Прошлый руководитель был агрессивен, но все-таки, - прозрачен. Может, кто-нибудь из военных - без ведома этой Ольги, - так сделает?   
Так что Запад “вышел” на Киреева и тот заверил, что все - под контролем, чтобы они не волновались.   
Потом западные СМИ стали писать, а политики высказываться - что вот, если эта Ольга - императрица, это значит, что в России не республика, а монархия. И возможно, ничем не ограниченная, то есть, совсем не такая, как в Британии... Какой же здесь прогресс? Бывший президент был диктатором, но, по Конституции, в России - республика, так что оставалась надежда, что диктатора сменит другой - демократический и либеральный, - президент. Именно на эту схему все на Западе и надеялись. Ее же видели в будущем и русские либералы. Эта схема “оранжевой революции”, которой так боялся бывший президент, уничтожая своих конкурентов. Зря боялся, - и тем более - зря уничтожал. Его свергли по какой-то не очень понятной “схеме”. Не свергли, а просто оставили как что-то прошлое. Словно в Верейске открыли какое-то “третье политическое измерение” - и вся Россия ушла в него с головой. Хотя ни Ольга, ни Надежда - не думали об этом. Они думали просто о том, что бы они хотели сделать, и люди им поверили.   
Опять-таки, Запад не мог с помощью телевидения и сетей - “проникнуть” туда, в эту рождающуюся новую Россию, в Верейск. Информация от самой Ольги и ее сторонников было минимум.   
Когда в России отключили сигнал телевидения, и большая часть людей перестала сидеть в сети, это стало следующим шагом - логичным для Ольги - в непрозрачности. Но Запад был в шоке... Ясно, что русские устали от пропаганды, но не до такой же степени? Зачем - выплескивать с водой и ребенка?   
Неужели они не понимают, что телевидение и сеть - все равно, необходимые средства коммуникации? Возможно, что они снова заработают, но уже совсем в другом обществе, обновленном? Журналисты и политики “нагнетали”: “это все тревожно, тревожно...” Конечно, ведь непонятно, во что там эти россияне превращаются, может, в “зомбаков”? Есть ли этот человек, которого они там ищут, не стал ли он уже совсем ни к чему не способным? Не станет ли он, - без телевизора и сети, - совсем диким? Тем более что это не европеец с его достатком, с его дворцами и соборами, с его более или менее стабильной историей - а русский... С его руинами вместо дворцов и соборов, с его грязью на дорогах и во дворах, - и в душе. 
Эх, сделает эта Ольга, - с ее благими намерениями, - нового Франкенштейна, нового Ленина и Сталина... И он-то уж точно погубит весь мир.   
И еще важный момент. Из-за этой новой политики терпели убытки русские телекомпании. И - западные компании, которые продавали интернет. А уж что там говорить об убытках русских и китайских компаний из-за потери спроса на свои товары, ведь русские перестали смотреть рекламу.   
Представители компаний приходили к Кирееву, и он им сочувствовал. Говорил:   
• А что я могу сделать?   
Ему недовольно замечали:   
• Все, Москва уже для них не закон? 
Тот пожимал плечами. И думал: “словно во времена Смуты, когда Москва и правда перестала быть центром”.   
Еще ему нервно говорили: 
• Может, нужно уже решать как-то вопрос с этой сумасшедшей, вообразившей себя шальной, блин, императрицей?   
• Может быть... 
Да, таких “предложений” у него было много. Недовольные мужчины - вдруг оказавшимися не у дел. Отодвинутыми... И все их слова прежде - “ядерное оружие”, “мировой баланс сил”, “стратегическая стабильность”, “Москва”, “Вашингтон”, “Брюссель”, - стали вдруг внутренне пустыми. Как в анекдоте про то, что только фашисты и остальной мир начали воевать, “серьезно” настроились,  - как пришла уборщица баба Варя, сказала, что ей нужно прибраться, и всех разогнала. Ольга и ее сторонники - и были такой уборщицей. Они как бы говорили: этих слов больше нету, они не имеют смысла. Человечество загнали в ядерный тупик - бессмысленными словами и тревогами. Не нужно ничего “гарантировать”. Подписывать. Спорить. Бороться за “свое место”. За “национальные интересы”. Все это - ловушка. Всего этого нет.   
А что есть? Есть - жизнь, с ее весной и Богом, с ее небом, и Ольга просто хотела, чтобы люди вместе с ней - подобрали новые слова и новые образы к этой жизни. Потому что старая система - слишком активная и рациональная, слишком мужская, слишком западая - даже здесь, в России, в той же Москве, в лице президента, ставшего бывшим, и нынешнего Киреева - завела всех в тупик. Ее нужно сбросить, обнулить. Найти новое.         
Киреев, не отрываясь, смотрел репортажи западных СМИ о Верейске. Потому что наши ничего не снимали.      
Вот в чем парадокс. Ольга и ее люди хотели “уйти” от телевидения и сети, от прозрачности, но западные СМИ все равно всей своей “массой” “давили” на них, “ставили” на некую “площадку публичности”. Словно компенсируя. Ольга как будто говорила всем: не лезьте к нам, в нашу “брачную ночь” поиска нового, в новую историю. Но репортажи об Ольге и ее сторонниках - были постоянно.   
Что же весь мир там видел? Иногда - наркоманов и алкоголиков, подростков-преступников. Иногда - радующихся  людей, которые читают книги, думают, мечтают, чинят со своими детьми дворы. Журналисты давали заголовки, - а заголовки, как вы понимаете, решают все, -  “Россия при “императрице Ольге” стала анархией”. Так можно дойти и до голода и каннибализма - как было в Гражданскую войну. Посыл был ясен: Ольга - “сторонница каннибализма”. Ее сравнивали с африканским императором каннибалом Бокассой.... А ее сторонники тогда воспринимаются как старшая секта зомбированных. Красивая Ольга - женщина-вапм, женщина-вампир...   
А уж когда Ольга выпустила тот самый свой последний по времени ролик, на нее  набросились еще больше. Что называется, - уж лучше бы ты молчала, “никто тебя за язык не тянул”. Мы тут всем миром - беря грех на совесть, напрягая фантазию ради мирового сообщества, - придумываем про тебя, а ты, глупая, сама подставилась.   
Ведь в том ролике она прямо сказала, что россияне должны перестать быть Штольцами, что Обломов должен подняться с дивна и сделать мир вокруг таким, о каком он всегда мечтал (она имела ввиду - менее жестким и рациональным, более чудесным и светлым). Что нужно меньше потреблять товаров, тем более что рекламу мы и так уже не смотрим. И -  меньше доверять законам, меньше судиться, и вообще меньше спорить, ведь люди просто разными словами обозначают одно и то же.   
Ага... Ты против - немца-европейца Штольца, а ведь без таких вот людей в России вообще ничего бы не построили! Ты против - правового государства и рынка!   
Ольга стала для них козлом отпущения. Диктатором в юбке, который хочет, чтобы его дела никто в мире не знал, не видел. Который пользуется своей красотой и молодостью, чтобы гипнотизировать русских, - как Сталин в свое время, - и завладеть их душами. Ольга “строит”  на обочине Европы, - у нас под боком, - свое царство невежества. Ведь что могут знать люди, у которых нету телевизора и сети...   
Это была визуальная мужская месть западных политиков и медиа-продюсеров. Ты ищешь новых путей? 
А мы тебя - распнем.   
Ты живая, - а мы сделаем тебя мертвой.   
 
 
 
Люда   
 
Это была одна из многих приезжих в Верейск в то время, когда он пытался войти в историю, “творить историю”. Когда внимание всей России, - и мира, - было приковано к этому городу.   
И это было тем более странно видеть, что людей на улицах было не так уж и много. Их было чуть больше, чем обычно. Ходил между ними и бывший генерал Ниядов со своей дочерью Верой. Потом они, правда, уехали в Москву, чтобы жить уже другой жизнью.   
И на той улице, с ее знаменитым домом-многоэтажкой Ольги - и двором, и детской площадкой,  - людей тоже было немного.   
Люда шла и смотрела на них, на их лица.   
Вот они, - ходячий эксперимент этой “барышни”.   
Люди, которые привыкают быть совсем без ТВ и почти без сети.   
Словно они здесь в секте, глава которой эта Ольга?   
Что в их глазах?   
Да, там была некая радость. И еще - мысль. У них это выражалось в глазах.   
Люда вынуждена была признать. Но ведь, когда писатель Фейхтвангер приехал в Москву в 1937 году, он потом написал, что Москва - это единственный город в мире, - где люди улыбаются и счастливы. Конечно, ведь тогда был мировой кризис и людям было “грустно”. Да, люди и правда шли в центре Москвы, и улыбались. Это невозможно было подстроить пропагандой. Или - возможно? Как бы то ни было, каково же им было улыбаться в 37-м году - когда по всей стране были аресты и расстрелы. И была очередная пятилетка... Какое же это было напряжение, что они вот так - улыбались, “радовались жизни”. Так что совсем неудивительно, что их улыбки - сменились равнодушием ко всему уже после 50-х годов и что СССР развалился в 80-х. Так что - нельзя доверятся внешнему впечатлению, особенно у нас в России. И потом, чего у советских людей не было - так это мысли в глазах! Это тоже надо признать.   
Люда подходила ближе к дому Ольги. Была первая половина мая. Тепло, но на небе пасмурно, и всем было понятно, что так и будет весь день. Солнце за облаками, но прохожие думали: пусть оно от нас сегодня отдохнет, мы прощаем ему; завтра все равно выйдет; главное, - что оно здесь, с нами.    
Прохожие видели Люду - очень молодую женщину, лет двадцати трех. Красивую, но какую-то жестковатую в своем образе. Холодная красота. Бледное тонкое лицо, легкая куртка и брюки. На голове - короткая, тоже “жесткая”, прическа русых волос.   
Из подъезда вышла Ольга. Вот она, их императрица. Она была одна. Блин, какая красивая, но и грустная немного. Ольга была в великолепном зеленом платье. Вот, эти ее прогулки здесь, которые ее сторонники  транслирует на весь мир, и все постоянно меняют, рушат, ради чего-то якобы нового. Россию уже обрушили - эти ее прогулки. Может, обрушат потом и весь мир?   
Живот Ольги был уже значительным, третий месяц. Он делал ее еще более красивой, мудрой, словно она была тесно таинственно связана и с землей, и с небом. Имела из-за этого живота - “тайное знание”. Колдунья, ведьма? Никто из прохожих к Ольге не подходил, но все смотрели на нее. И, конечно, охранников у нее не было. Она просто вышла немного пройтись, - и зайти потом в магазин. 
Вдруг рядом с ней появилась ее “агент” Надежда, улыбающаяся женщина лет сорока. Они о чем-то заговорили. Люда подумала: “ладно, что уже теперь”.   
Она, наконец, подошла к ним. 
• Здравствуйте, Ваше величество, - обратилась она к Ольге.   
Поклонится ей, что ли? Она слегка поклонялась. Ольга ответила на поклон улыбкой и кивком головы: мол, можно было и не кланяться, можно было и обратиться по имени-отчеству.  Да, сколько же у нас в России десятилетий  - мы не произносили эти слова: “ваше величество”. Но надо признать, - глядя на нее, душа и правда захотела так ей сказать. Вот почему люди объявили ее императрицей. Это - естественная реакция на присутствие рядом с ней. Голос души. Ладно, мы все просто насмотрелись западных и наших исторических сериалов. И вот, решили сделать картинку в голове - живой, “материализовать” ее. (А кто знает, может в XXI веке именно так - из женского каприза, - и можно творить историю? До этого она была материализацией мужских капризов, и не более. Мы просто все к ним привыкли.)      
Люда продолжила: 
• Я журналистка Вера Полнова, российский отдел ББС.   
• Очень приятно... - ответили те.   
• Можно взять у Вас интервью? Поговорить наедине?   
Надежда нахмурилась. Известно, что западные СМИ “поливают” Ольгу грязью. Ольга тоже это знала. Но ответила:   
• Хорошо... может, узнают, все-таки, правду.   
Надежда сказала:   
• Я Вас оставляю, но - далеко не уходите, ваше величество, хорошо?   
• Хорошо.   
Как Надежде каждый раз приятно было так ее называть. А Ольге - слышать... По-человечески и по-женски приятно. А когда к ней так обращались мужчины, бахая своими басами  - “ваше величество, ваше величество”, - то было еще лучше.      
А что касается ББС... Да, они были вынуждены опасаться их клеветы, и разве это не есть та самая мужская “политика”, от которой она бежала и объявила кончившейся?    
Надежда отошла от них, временами поглядывая. 
И вдруг Люда, - незаметно для Надежды, стоя боком, - легко коснулась своей ладонью правой руки Ольги, так что кожа императрицы покрылась пупырышками.   
Гладя в сторону, Люда тихо, но очень слышно произнесла:   
• У тебя ничего не получится. Твой ребенок родится мертвым. А твои люди - ничего не построят и перестанут называть тебя “ваше величество”. Через два года ты сопьешься. И будешь совсем одна. И поймёшь, что все это, происходящее сейчас в Верейске, - просто твой каприз в условиях переходного периода.      
• ... 
• Знаешь, какое у меня главное воспоминание о жизни?   
• Нет. 
• Мне пятнадцать  лет. Меня насилуют два моих двоюродных брата. А ты... а ты.. А ты... - шипела от злости Люда.   
Она хотела сказать: а ты здесь радуешься весне. И Богу. Тому самому Богу, который смотрел на  землю и в тот день, когда ее насиловали.   
У Ольги в груди резко сжалось сердце... Она рухнула на скамейку. К ней подбежала Надежда - крича и успокаивая, призывая на помощь.   
Люда незаметно покидала двор, а потом и улицу. Никто за ней не следил. “Какие они там наивные. Ну правда, грех этим не воспользоваться”.   
Люда была не просто “недовольным человеком”. Она была агентом, посланным премьер-министром Киреевым. Все это оплачивал он, - и все другие “заинтересованные стороны”: русские компании, потерявшие на телевидении, западные - потерявшие на “сети”, русские и восточные фирмы, имевшие убытки из-за снижения спроса на свои товары.   
На самом деле, было помимо этих веских причин сделать с Ольгой что-то - еще нечто неосознаваемое, у всех “больших людей”, что в России, что на Западе, и на Востоке. Ну что она там, эта “баба” - на что-то претендует, позволяет называть себя “императрицей”, “ловит рыбку в мутной воде”. Мы-то здесь - мужики. Мы поделили этот мир, мы держим его в руках - деньгами, оружием. И даже западные “большие люди”, - при всей нелюбви к Москве, и к ее бывшему тирану-президенту - тоже ее не любили. Москва - это зло, но предсказуемое, с ней знаешь, что ожидать, ее ругаешь за несвободу, - но это часть игры, и всегда так было.   
А тут. От этой Ольги исходило что-то совсем неконтролируемое, “хаос”, что-то совсем новое, параллельное всем их играм и “раскладам”. И от которых все стороны “игры” в конфликты и войны, - имели привычную прибыль, от политической (что Москва стоит на страже традиций, а Запад  - на страже свободы), до  экономической.   
“Ольга должна быть устранена, - думал Киреев. Но - как это сделать?”   
Бывший президент был помешан на “безопасности”. На сфере - оружия и защиты. Говорил также о “духовной” и “информационной” безопасности. Поэтому в Москве - и в России в целом -  при нем появились очень много фирм, которые занимались “войной”, а также устранением “нежелательных людей”. В них часто работали бывшие военные и спецслужбисты. “Безопасность”, “территориальная целостность”... Такая у них было, - начиная с главы государства - чисто мужская озабоченность своей и чужой территорией.   
А уж как тот президент - с помощью этих фирм по “безопасности” - расправлялся со своим политическими врагами... Одного из них убили недалеко от Красной площади. Другого - травили газом... Потом он лечился в Германии, выздоровел, вернулся в Россию, потому что не хотел жить вне Родины, - и его тут же посадили в тюрьму по ложному обвинению, и он умер через пару лет, сидя в сибирской колонии, в вечной мерзлоте. “Вот такие, - думала Ольга, когда узнала об этом, -  мужские игры со стороны президента, такой поднесли ему соратники  “охотничий трофей””. Наверное, он оправдывал свою совесть тем, что этот умерший в Сибири - “разменная карта” в играх с Западом. Президент не мог терпеть его существование, потому что не видел в нем человека, а лишь -  “Запад”, потому что западные СМИ обрушилась на него и когда он посадил этого врага, и особенно когда тот умер в тюрьме. Так он -  мстил Западу... Запад... Запад... Запад... “Байден”... А то, что этот человек не был иллюзией, а действительно существовал, и что у него остались жена и дети, - лучше не помнить.   
Но эти времена прошли. Президент подал в отставку, - в том числе и из-за таких вещей. Фирмы по безопасности все равно оставались, пусть и заказов стало намного меньше.   
Киреев устроил между ними - настоящий конкурс, кто сделает лучшее предложение, как “нейтрализовать” Ольгу. И это при том, что убить ее в этих условиях было нельзя. Бывший президент в этом плане был совсем безумным... Но у Киреева не было такой “харизмы”, и никто ему ни Москве, ни в мире этого не простит. Тем более, что легитимность его власти - “повисла” между Москвой и Верейском, было “двоевластие”. Он не имел даже неофициального права на такие решения.    
И вот, Киреев решил сделать хитро, или как он это назвал - мудро. Среди всех вариантов он выбрал “проект” молодых парней одной небольшой компании. Они предложили что-то совсем нестандартное. “Эх, - подумал Киреев, - как же они это “скреативили”, нам - “старикам” (он был не стариком, но старше по сравнению с ними) даже и в голову такое не придет. Значит, есть у нас в России настоящие ребята, которые любят Родину, знают ее врагов, и знают, - как их побеждать. Не зря мы здесь в Москве трудились, и президент тоже не зря, есть кому оставить страну”.   
Молодые люди назвали свою “идею” - креативной и высокоэффективной. Киреев слушал и кивал головой.   
Клин клином. У них женщина - и у нас женщина, у них - колдунья, и у нас колдунья, гипноз против гипноза.   
Чем эта Ольга всех взяла?   
Своей открытостью, счастьем, переживаем “весны и Бога”, а ее сторонники так смогли это показать, что “заразило” всех россиян, и даже... (здесь они намекали: и даже нашего президента).    
Ее переживания - это ее сильное место. 
Но оно же - и ее слабое место.   
Если все нормальные политики (то есть, имелось ввиду - все старые мужики) понимают, что они должны подчинять свои эмоции, чтобы принимать решения, участвовать во встречах (с такими же старыми неэмоциональными мужиками, чтобы быть ходячим расписанием, ходячей средой и четвергом), то она этого не понимает. 
Если у нас получится, то мы сможем сделать ее несчастной. Опустить ее.   
И у нас есть особые агенты, экспериментальные, которые могут с помощью НЛП - сделать это в два счета. Возможно, именно таким агентам - принадлежит будущее. Это уже - “психическая безопасность”.   
Киреев кивал и слушал.   
Все наши агенты - это обиженные на жизнь люди, носители негативной энергии.   
Если все получится, то мы достигнем очень важного результата. Никто к нам не продерётся (имелось ввиду - как с убитыми врагами бывшего президента). Ольга будет живой и физически здоровой. 
Но она перестанет быть счастливой. И мешать всем этим своим женским счастьем беременной, своим этим переживанием “весны”. Перестанет мешать серьезным политикам.   
Мы “замочим” ее - в этом ее Верейске. Но - “замочим” не телесно, а духовно, психически.   
И все для нее кончится. Она не сможет потом подняться. Все увидят, что чудо кончилось, что она ничего уже не хочет - жить дальше, любить своего мужа и других своих близких, любить людей, себя саму, не захочет  рожать ребенка на этой планете, и сопьется.   
Так мы - несколькими словами и одним прикосновением руки - устраним того, кого все называют “императрица Ольгу”. И останется - просто жалкая Ольга.   
 
Люда - шла по улицам Верейска по направлению к вокзалу. На площадках негромко шумели дети.  Тучи на небе обещали майский дождь и, возможно, - грозу. Хорошо бы... 
Люда плакала от радости. Она добилась успеха. Выполнила поставленную задачу.   
Она “опустила” на психическое дно человека, которого все в Москве боялись, и даже в мире уже начинали бояться. Она, агент не самой крупной московской фирмы, женщина - смогла такое сделать... 
А всего-то - несколько слов и одно касание. “Укол зонтиком”. Но - он поменяет ход нашей истории. Расслабитесь, история не понесется в хаос, во что-то слишком новое и непредсказуемое.   
А самое главное, что внешне Ольга  жива и здорова, комар носа не подточит.   
Киреев - даст много денег. Но этого мало, она получит, наконец, квартиру в Москве побольше - а то ее слишком мала.   
Наконец, пошел дождь. Дети радовались, кричали, бегали по лужам.   
Люда - плакала от радости.   
Или от чего-то другого?   
 
 
Людмила   
 
И вдруг она поняла, что никакая она - не Люда, и тем более - не Людка, - а Людмила... Людмила... Какое красивое имя. У Пушкина есть поэма “Руслан и Людмила”, есть еще балет и опера про них.   
Людмила... В этом имени есть - любовь и милость. Людям мила.   
Людмила... Людмила... Другой ряд слов и ассоциаций. И мне, - совсем не лень будет выводить не короткое  “Люда”, а длинное - “Людмила”.   
И правда - как будто другой человек, да? Была - Люда, стала - Людмила... Была Люда, стала - Людмила. 
Сразу появляется что-то солидное, протяженное - Люююд-миила... Люююдмии..ла...   
В тот теплый майский вечер после дождя, который прошел быстро - словно некий молодой бог, улыбнувшийся всем смертным и полетевший дальше, по своим делам, - Людмила стояла на вокзале... И понимала, что она не поедет обратно в Москву. Она могла бы быть как Штирлиц, вернулась в столицу после невидимой победы над врагом. Но зачем ей эта Москва? Этот Вавилон, уже покосившийся, уже не уверенный в себе - потому, что возникла Ольга. И даже цены на квартиры начали стабильно падать, что раньше было непредставимо. Особенно после отставки президента и остановки войны - все больше политических и финансовых “больших людей” оттуда уезжало... Уезжало, кстати, не в Верейск, а снова заграницу. 
А вот Людмила осталась в этом городе, поняв, что она не может его покинуть. Люда - сюда приехала и сделала то, что сделала. А Людмила - не могла покинуть место преступления. Она поселилась в довольно обычной гостинице (но ей было плевать на то, что это не “четыре звезды”). И жила там. По телевизору ничего вообще не показывали. В сети - были свежие репортажи об Ольге... Вроде там еще не было видно, что она в плохом настроении. Ну это и не будет сразу заметно. В этом и “гребаный профессионализм”.   
Экран телевизора был темным и молчащим, и тот, - казалось Людмиле, - как будто обиделся, что его не смотрят и не слушают, ведь раньше - как его смотрели  и слушали! Это же - Москва, это же - Останкино! Это же “Байден” и воюющий с ним, с “мировым злом”, президент России!   
А ведь она, по сути, и приехала мстить во имя этого экрана - и того, что он показывал. При том, что президент уже подал в отставку, а наши войска - перестали воевать с “коллективным Западом”. Но тем сильнее была месть этих призраков, тем сильнее был их замогильный холод, словно они хотели сделать холодным все живое, утащить его с собой.   
Людмила заплакала... В этом информационном одиночестве, - а телефон она тоже перестала смотреть, чтобы сделать себе еще хуже, -  она вдруг увидела всю свою короткую жизнь.    
Это было жутко, но она должна была это сделать. Родилась в Московской области,  в не очень богатой семье. В пятнадцать ее изнасиловали двоюродные братья. Она всегда как будто помнила это, и не помнила. Психологи с ней работали, и вроде как помогли. Приехав в Москву, она стала работать в тех самых фирмах, связанных с безопасностью. Это было модно, прибыльно, и сам президент этим увлекался. Кроме этого, руководство говорило о том, что они работают на “великую Россию” и она им верила. Возможно, она бессознательно отождествила тех самых двоюродных братьев - с врагами России? Как бы то ни было, она - такая юная - была рада оказаться приобщенной к “истории”, к “президенту”, пусть у нее и был невысокий статус. Она выполняла операции сбора материалов о подозрительных гражданах, - а таких было много. Пока не пришла Ольга, и все не испортила. Единственной подозрительной стала она сама. Ведь она легко разрушила их мир, построенный на “безопасности” и ненависти к Западу, на “Байдене”. Деньги и статус, уважение в обществе - а это взаимосвязано, - вот что эти “шишки” в Москве теряли. Людмила теряла намного меньше, она была пешкой. Но вот - ее “запустили” к ней, как “снаряд”.   
Надо сказать, что у Людмилы не было мужа и детей. Все в ее душе соединилось: глубинный “пессимизм” в отношении жизни из-за травм в юности - и “любовь к Родине”. Работники той фирмы, где она работала, - вдруг поняли, что они могут использовать ее запрятанную злобу в отношении к миру - в своих целях. Она стала “психо-бомбой”. Над ней работали психологи и гипнотизеры, настраивавшие ее, как компьютерную программу. Она должна была доставить свой заряд. И вот она - доставила. Это был первый эксперимент, и они могли теперь  радоваться. И создавать другие “продукты”, с другими людьми, “расширять рынок”. Но они, в то же время, понимали, что рынок -  из-за кризиса власти - все равно станет слабее, и с этим уже ничего не поделаешь.   
...   
Что делать теперь Людмиле?   
Она сидела в номере, или гуляла, думала о своей жизни. Люди, - радостные от мая, - казалось ей чужими, словно она - не имела права на эту радость.   
Что ей делать?   
Пойти к Ольге и попросить прощения?   
Она хотела этого больше всего, но - понимала, что это невозможно. Она бы и сама на месте Ольги и Надежды, -  после произошедшего, - не пустила бы ее.   
Она вдруг поняла, что быть Людмилой, - даже переименованной из “Люды”, - все равно очень скучно. Душно. Тяжело. Страшно.   
Что она там, в Москве, и во всей своей жизни, “бегала”, из-за карьеры и денег, из-за “патриотизма”, из-за президента. Все это - ворох слов и образов, который вдруг может  исчезнуть. Ворох - навязанный ей, чужой.   
Ольга призвала нас отвернуться ото всех экранов, и посмотреть на себя.   
А что если - и смотреть-то нечего? 
Пустота.   
А может, - она это и имела в виду?   
Что все мы - ходячая пустота? 
И, может, только с этого жуткого ответа - и начинается человек, начинаешься ты сам.   
Вдруг ее кто-то окликнул:   
• Девушка! Девушка!   
Она поняла, что стоит перед огромным прудом в парке. На дворе - яркий солнечный день. Но посетителей здесь почти не было, так - пару очень старых людей на скамейках. И вот - это был голос молодого парня - лет двадцати пяти, красивого, с бородой, в джинсах и рубашке. Людмила увидела, что она своим телом уже почти накренилась над берегом пруда.   
• Вы что? А? - хитро улыбался парень.   
• Да ничего. 
• Вы сядьте. Хорошо? Сядьте? 
• Да. 
Людмила отошла от берега и опустилась на скамейку. Она была не металлической, а деревянной, и поэтому было не холодно. Перевела дыхание... Она что - и правда собиралась?   
• Как Вас зовут? 
• Меня зовут Люда. Ой... меня зовут Людмила.   
• А меня Сергей.   
Как хорошо было говорить в такой момент с человеком. Может, это и имела ввиду Ольга?   
Говорил, в основном, он, - иногда от эмоций он вставал и ходил около скамейки, засовывая кисти рук в карманы джинс и глядя на нее. Красивая. Но почему-то - с какой-то тенью на лице. И потом он опять садился.   
Сергей рассказал, что он служил в армии в эту войну - правда, недолго, никого не убил, потому что она - вот так вдруг кончилась. Каким-то чудом. Он рассказал, как поразила их всех - и его особенно - эта Ольга.   
• Она - избранная, она - чистая. Она - наша императрица.   
Поэтому он и приехал сюда... Он предложил ей стать ее “гвардейцем”. Но она засмеялась и ответила, что ей не нужна гвардия, не нужна охрана. Но он все равно еще остается в Верейске, так, на всякий случай.   
Людмила заревела. И сказала, переходя на ты: 
• Лучше бы ты, Сергей, - стал ее гвардейцем, ее охраной. 
И она ему рассказала. И вообще всю свою недолгую и, как ей казалось, - не то что никчемную, а вредную, опасную для людей, - жизнь.   
Сергей перестал улыбаться. Он сидел рядом с ней и смотрел вперед, перед собой.   
Теперь понятно, что почему она здесь, у пруда, стояла.    
• И ведь самое ужасное, что я формально ничего с ней не сделала. Но она - утратит свое счастье, которым всех вас дарит... всех нас дарит.   
Как будто она жалела, что ее не могут посадить в тюрьму.   
Сергей подумал:   
“Почему Бог ее не защитил?   
Как будто он хочет, чтобы у нее было еще больше страданий, чем у других.   
Она ведь - как ребенок...   
С другой стороны, мы не знаем, что творится сейчас в ее душе - после этого “проклятия”. Бог ее защищает, борется за нее”.   
• Что мне делать? - спросила Людмила, доставая платок и вытирая слезы, откровенно сморкаясь, и ей неважно было, как она перед ним выглядит, - может, подойти к ней и попросить прощения?   
• Не надо. Оставайся здесь. 
“Оставайся - со мной. Скоро придет лето. Будем его встречать”.   
Сергей осторожно положил ей свою руку на плечо. 
Людмила почувствовала, - что сама Ольга ее прощает...   
 
 
 
Ольга принимает удар 
 
Как, как можно было такое сказать?   
Уже после того, как Надя помогла ей немного прийти в себя...   
Она зашла с ней домой, и там они все вместе долго пили чай. Ее близкие - с состраданием, пусть и не понимая, что произошло, - смотрели. Чувствуя, что с ней что-то случилось. Так же и Андрей. Прошла ночь, и она немного успокоилась. Нельзя еще забывать, что она была беременной.   
На следующее утро она вышла на улицу. Был отличный майский день, светило солнце. Небо было чистым и глубоким.   
Но Ольга не принимала это все. Кричащие от радости бытия на площадке дети - не для нее. Небо - не для нее. Бог - не для нее? Бытие - не для нее?   
Она плакала и “летела” мимо.   
Мозг работал “на автомате”.   
Как, как можно было такое сказать?   
У нее снова крутились слова.   
“У тебя ничего не получится. Твой ребенок родится мертвым. А твои люди - ничего не построят и перестанут называть тебя ваше величество. Через два года ты сопьешься. И будешь совсем одна. И поймёшь, что все это, происходящее сейчас в Верейске, - просто твой каприз в условиях переходного периода”.      
Это же “заклятие”... Господи, как в нашем мире люди верят в такие вот “заклятия”, в “материализацию” желаний и слов. В “позитивное мышление”. А эта девушка - дала ей свое “негативное мышление”.   
Мы сами, психологи, - в этом виноваты. Почти все психологи - в той или иной форме - зарабатывают на этом.   
А ты, ты же сама - психолог...    
Почему не поставишь “защиту”? “железобетонную стену”?   
Почему не скажешь себе, то ты одна в этом мире и будешь жить так, как ты считаешь нужным. А не как они там, в Москве, желающие ей смерти, падения, не как этот Киреев и как эта присланная “психо-бомба”.   
Ясно, что это у них новое оружие. Они сделали все очень тонко, рассчитали удар. Они достигли своей цели. Они могут написать это в своих отчетах и получить за это деньги.   
И это при том, что она - внешне - жива и здорова...   
Ольга шла, и со слезами на глазах, смотрела на детей бессмысленным взглядом.   
Почему ты не закроешься в кокон от боли этого мира?   
Почему Бог меня не защитил?   
Почему Бог меня не защитил? 
Меня и моего ребенка.   
Господи... Господи...   
Где ты? 
Где ты?   
Она его нигде не находила.   
Ольга позвала Надю и сказала ей, что она будет писать видео-сообщение.   
• Может не надо, ваше величество?   
“Что за детский сад... называют меня “вашим величеством”... объявили меня императрицей”. Ольга ответила, цитируя советский фильм, который она ненавидела:       
• Надо...   
Секретарь подумала: “что она будет говорить? Отречется? Объявит на всю Россию, что перестает быть императрицей? Что же это такое? Что же это такое? А как же - наши враги? Как же эти мужики в Москве, и во всем мире - думающие, что они держат его в руках, посредством войн и оружия, и шантажа всеобщего ядерного апокалипсиса, - от таких вот “эмоциональных баб” - как она? Они ведь будут торжествовать. Ясно, что они и прислали сюда эту “журналистку”, - чтобы она лишила Ольгу покоя”.   
Но Ольга настаивала. Надя с оператором стали снимать. Это была прямая трансляция.   
Как же она все равно была красива и в этот момент. Зрители увидели тот же двор, ту же молодую красивую женщину с заметным животом. Знакомую всему миру Ольгу.   
Но ее лицо было как будто под тенью. “Я и правда сопьюсь, у меня ничего не получится”.   
Она произнесла, глядя в камеру: 
• Мне плохо... Мне очень плохо.   
Она могла бы дальше еще сказать:   
• Я не явлюсь больше императрицей. Прошу всех меня так не называть. Играйте там дальше в свои игры, в свою политику. Управляйте - мужичины в Москве - дальше. Мы больше не будем к вам лезть. Творите свое зло и мужской разум дальше.   
Но она этого не сказала, потому что ей было вообще не до этого.   
Надя и сама заплакала... спросила:   
• Это все, ваше величество?   
• Все.   
Оператор, чтобы не дискредитировать Ольгу дальше, снимал уже не ее, как обычно (и все это особенно любили), а  двор и детей.   
Ольга отошла в сторону. 
Она ничего не хочет. 
Она вкусила вашего мира, и ей - довольно.   
Она смотрела на детей и думала: “пожалейте меня”.   
Смотрела на небо и думала: “Господи, пожалей меня”.   
Почему в России всегда хочется “нажраться”?   
Потому что никто тебя не пожалеет.   
Она вдруг ощутила эту огромную пустоту - под собой. Все учителя и врачи - спиваются.   
Потому что десятилетиями люди уничтожали друг друга.   
Потому что у них десятилетиями нет любви.   
А есть - пустота.   
Ты призвала всех отойти от экранов и - посмотреть на себя, внутрь себя.   
А что там? 
Пустота.   
Этот агент, что пришла к ней, и сказала, что главное ее впечатление от жизни - это то, что ее в юности изнасиловали двоюродные братья.   
Вот тебе это все от нее и пришло.   
И от Москвы, ведь им тоже пришлось посмотреть на себя, и они ужаснулись.   
Ты сама это все начала.   
Никто тебя не пожалеет. 
Только ты сама.   
Только ты сама.   
Ольга вернулась домой и быстро открыла бутылку дорогого сухого вина, подаренного им кем-то на свадьбу.   
Налила в бокал и выпила.   
Хорошо.   
Вот оно, удовольствие женщин в России. Потому что у нас не только “женское царство”, но еще и пьющее, ведь все одиноки. Именно от этого она лечила свою Веру. От этого она и сама будет потом лечиться?   
Недоуменный взгляд на нее Андрея, но он - уходит с кухни. 
Хорошо. В ушах приятно звенит. Алкоголь делает тебя тяжелым, привязанным к земле.   
Он дает тебе ту самую защиту, “кокон”, “стену”.   
Все русские, - если у них была хоть какая-то рефлексия, - пили.   
Пил Мармеладов у Достоевского.   
Пил Есенин -  и прожил из-за этого жизнь меньшую, чем мог.   
Пил Венедикт Ерофеев и писал об этом “поэму в прозе”.   
Пил Николай Рубцов - и погиб рано из-за пьяной драки с сожительницей.   
Высоцкий...   
Почему это все так у нас?   
Мы здесь в России - несем в себе какую-то особую пустоту.   
И не можем ее вынести.   
Выпив один бокал, Ольга остановилась. 
У тебя же ребенок, ты же сама врач, ты что - не понимаешь?   
Она очень сильно испугалась.   
И все-таки, понимала, что один бокал вина не будет вредным.   
Не будет.   
Не будет.   
Что думали Ерофеев и Высоцкий, Довлатов и Рубцов?   
“Господи, пожалей нас, ты все понимаешь и видишь, но ты все равно с нами, и даже в этот момент. Особенно в этот момент?”   
А ведь этот агент, эта “журналистка” - так ей и сказала, что она сопьется. “Спрограммировала”? 
Ольга-то остановилась.   
А сколько на земле и в России - вообще не останавливаются.   
 
 
 
Ее печальное лицо - как “фактор” мировой политики    
 
Ольга плачет, Андрей ее утешает.   
Ольга плачет, Андрей ее утешает.   
Во двор она в это время выходит все реже.   
А на полке еще стоит бутылка с вином. И Ольга иногда выпивает один бокал. Рядом с вином стоит еще коньяк, и она думает о нем, “соблазняется”. Ольга почему-то вспоминает, что жена Курта Кобейна, всемирно известного певца, говорила, что она воздержалась во время беременности от наркотиков. Вот и правда: “бездуховные дебилы”, сквозь слезы улыбается Ольга. А еще она вспоминает, что семья Николая II тоже пострадала от “мира сего”.   
Вот, мы сами “отрубили” телевизор и почти не используем сеть. В итоге, люди “погрузились” в свое зло и ей же от этого и прилетает. И утешится уже нечем, без экрана. Круг пустоты замкнулся.    
И вдруг, на следующий день после ее видео - которое вроде бы показало, что она - слабая, даже по “женским стандартам”, по стандартам западного женщины-политика, слабая чтобы быть императрицей - пусть и только символической, “визуальной”, - ее Надя видит, что их ютюб-каналы “обрушились” от лайков и комментариев поддержки, слов о том, что “жизнь продолжается”. Писали не только русские, но и граждане других стран - западных и азиатских, африканских и Латинской Америки, - по-английски.   
Надя вошла в квартиру Ольги и громко сказала:   
• Вы должны это посмотреть!   
Они обе заплакали.   
Они читали... читали...   
Потом главы всех государств тоже начали выражать ей свое сочувствие, пусть им и не очень было понятно, что там у них происходит. Таким образом, они признавали ее власть здесь, в России. Делали это и западные лидеры, думая про себя: “ну что там русская баба ревет? это просто невозможно...” Все политики-мужчины так считали, пусть формально и сочувствовали. До чего же дойдет мировая политика XXI века, если вот такой женский плач, - оказывается в нем значимым? Чем кончится? Мы здесь собираемся воевать, устраиваем локальные конфликты, строим ядерные ракеты и угрожаем всему миру,  а она... что она делает? Зачем она сбивает весь наш традиционный мужской кайф - заигрывания с самоуничижением, с танатосом? Если эта баба плачет и ожидает сочувствия, то их мир перестает быть серьезным, становится жалкой мальчишеской игрой. Или - это так и есть на самом деле?      
Председатель ООН тоже выразил ей сочувствие. Бывший президент России, в отличие от других политиков, сразу все понял. Он встретился с этим Киреевым и - обругал его матом. Президент думал: “да что ж такое, вот что наша система здесь, в Москве, может порождать... Только это и может? Он сам виноват в этом. Когда он руководил страной, то продолжил “традицию” Ивана Грозного  и Сталина”.   
Киреев - выступил с обращением к гражданам. Он сказал, что это он ответственен за преследование императрицы Ольги... И - подал в отставку. Его сменил еще один чиновник, который, конечно, и думать теперь не мог о чем-то подобном. Власть в Москве становилась все более нестабильной, что приводило к ее дальнейшему ослаблению... Важно, что Москва - таким образом - признавала Ольгу как императрицу. Выступил с обращением и патриарх,  и тоже сочувствовал ей. При этом многие в Москве думали: “ну надо же - как эта Ольга все использовала! это же какой гениальный пиар-ход!” Да, Москва неисправима.   
Начальник Ольги - Людмила - предложила ей временно в отпуск, с оплатой. Но Ольга - поскольку спонсоров у нее было достаточно, - уволилась, хорошо простившись там со всеми. Она больше будет думать о своих шестерых, и о растущем ребенке. И - о России? Россия - это вот та самая посланная на нее “психо-бомба”? 
Ее подруга Вика часто к ней приходила и утешала. 
• Ты главное - не пей, Ольга, ваше величество... - с ласковой насмешкой произносила она ее титул, - ты ведь знаешь свое слабое место.      
Ольга обнимала ее и плакала.   
Еще нужно добавить, что мэр Верейска - раньше относившийся к Ольге, скорее, как с сумасшедшей, пусть он и не мог ее “приструнить” за нарушение законов, связанных с пациентами у нее дома и с Андреем, - увидев, что весь мир ее признал, и что даже Киреев подал из-за нее в отставку... Теперь явился к ним домой, назвал ее “ваше величество”. Не навязываясь, как это обычно делали русские чиновники, как будто все им должны за их “услуги”, и как будто весь мир вокруг них крутится. Так вот, он вежливо сказал, что предлагает Ольге - со всем ее любимым семейством - съехать с этой квартиры в хорошем, но, все-таки - обычном доме, - и переехать в загородный дом. И он будет принадлежать ей, как и эта квартира - тоже. И вдруг, глядя на ее лицо  и на то, как она себя ведет, он подумал: “какая же она красивая, и добрая, и умная... она и правда - императрица”. Он понял, что никогда не встречал в своей скучной жизни местного чиновника ничего подобного. Что у него было? Интриги, борьба за власть, за влияние, коррупция, борьба за деньги и собственность... Вот, собственно, и  все. Он победил, все у него было, - но как это было жалко, тем более в таком маленьком городе, как Верейск. А здесь он встретил - что-то чистое, другое, вот почему президент подал в отставку. 
И он решил про себя, что будет искренне служить ей, и этим людям, как “рыцарь”. И это слово - явилось ему из истории не как насмешка, а как что-то вполне понятное.    
Так что уже через две недели они съехали с этой квартиры. Ольга все больше радовалась жизни, все больше ей улыбалась, “цеплялась” за нее улыбками. Все чаще, просыпаясь, она забывала про то, что наговорила ей та девушка, потом, правда, вспоминала и опять плакала.   
Плод в животе - тоже ее утешал. Он все чаще шевелился. И тогда она смеялась и звала Андрея, или Надю. Плоду было все равно - какой у них там мир. Он - родится. И - будет громко кричать от радости бытия. И она, как правило, верила, что все будет хорошо, и он родится.   
Эх, переехать в такой вот дом - действительно было хорошо. Вера и Григорий, Кирилл и Наташа, Нина и ее Андрей - как всегда, боялась оставлять привычное. Но она их всех уговорила. И они быстро привыкли - к новому. Это было три деревянных дома, одинаковых, в три этажа. В одном жили пятеро. В другом - Ольга и Андрей. В третьем Надя со своим молодым человеком Семеном, и две горничные, которые помогали Ольге.   
Григорий говорил, волнуясь и восхищаясь:   
• Россия - великая держава!   
Ольга думала: “а ведь и правда, сегодня - можно так сказать”. И еще она улыбалась, вспомнив, что вот с этой фразы Григория и с их похода на телевидение - все и началось...    
У них есть история, у нее есть история. Неужели, это все правда? Не ее выдумка? Может, это ее фантазия - одинокой бухающей молодой женщины? На самом деле, - единственное, что точно “сигнализировлао” о ее существовании - это слова той самой “психо-бобмы”, пусть она и старалась не думать об этом. Страшно, что человека с этим миром связывает страдание. Ты страдаешь - значит, ты существуешь... Нет, она не хочет “лезть” в эти глубины. 
И еще она вспомнила, когда ее начальница предлагала ей возглавить психиатрическое отделение в том городке, или вообще создать свою частную клинику, где бы она все делала, как хотела, то она тогда подумала: “близко... но, все-таки, не мое”. А чего она хочет? Она хочет, как сказала Джулия Робертс в “Красотке”, - всю сказку целиком. При этом не понимая, как это конкретно будет выглядеть.  И вот - ты ее получила. Но - тебя все равно довели до слез... 
Надя, когда они въезжали, восхитившись обстановкой, - сказала: 
• Ваше величество... Оленька, родная. Давайте еще - поставим забор со шлагбаумом?   
Ольга снова заплакала.    
• Нет.   
Никаких ограждений не было и надписи о “частной территории” тоже. Как это обычно делали наши чиновники и бизнесмены, даже не самые крупные. И это было намного красноречивее, чем горячие речи по телевизору о любви к Родине и о том, что у нас все имеют равные возможности... Тем не менее, были двое охранников, охраняющие не ее, Ольгу, а порядок в целом, с очень ограниченными функциями, и без “гонора” (они были ее сторонниками). 
Ведь территория была большой, 50 соток. Часть леса, берег реки... Вокруг дома - сад, с деревьями и цветами. Который уже начинал - зеленеть и цвести.   
Был конец мая. Природа уже полностью входила в свою силу. Одна молодая верба - особенно им всем нравилось, они ухаживали и следили за ней.   
Эдем? Золотой век? Конец истории? 
Она смотрела на своих шестерых, и видела, как им полезна природа... Те и правда думали, - что они в раю.   
Разве можно, - не пить эти деревья, не пить это небо... Не шагать вместе с облаками... Она подумала, что Марина Цветаева - великая, гениальная, и беспощадно убитая этим миром, словно и существующим для того, чтобы убивать таких, как она, - проснулась в ней и восхищается всем вокруг, живет рядом, живет в ней. И пишет стихи. Но эти стихи не писались, а просто жили - во взглядах людей на нее, в прикосновеньях, в любви Андрея по ночам.   
Ветки деревьев - нежно гладили ее душу. Чистый лесной воздух - давал ей новое дыхание, новую жизнь, дышал вместо нее.   
Еще, - когда они жили в городе, к ним приходил иногда тот самый священник, отец Вадим, тот, что их повенчал.   
Увидев, - как и все - ее видео, он - как мог - утешал ее. Говорил:   
• Главное - не забухай, Ольга Викторовна, - и по-доброму улыбался, гладя ее по голове. Ей от этого тоже становилось легче.   
А потом - когда они уже переехали сюда, в пригород, они поехали в город на Пасху, на ночную службу. Это были Ольга, Андрей и Надя. Прихожане смотрели на нее с любопытством, но больше, все-таки, с любовью. “Бабульки” в платочках как бы говорили ей своими взглядами: мы знаем, что тебе плохо, не плачь, доча, ты же - наша императрица, и ты - ребенка носишь, уже можно сказать - наследника. Так же смотрели на нее - и женщины и мужчины среднего возраста. И дети, и подростки... Все - несли ей энергию своих взглядов, своей жизни, стараясь найти для нее внутри себя - свет и добро, а не что-то противоположное. И это всегда находилось. Девушки хотели быть на нее похожими. Парни - хотели служить ей.   
Ольга плакала, но уже от радости, от их поддержки. Она была благодарна отцу Вадиму, что тот никак не объявил ее присутствие в храме, никакого: “многая лета императрице российской”. Потому что она была - настоящей. А как там до революции все это делалась - формально, по приказу, с наказанием тем, кто не делал - и к чему это насилие привело - мы знаем. По сути, жуткий расстрел Николая II и его семьи, - и есть последняя “кармическая” точка, плата - за столетия насилия. Поэтому она и не ехала в Москву и не венчалась от патриарха. Потому что все в Москве этим пропитано. Лицемерием и насилием. Так бы и отнесся к ней патриарх. И отце Вадим ее здесь понимал и поддерживал.   
Ольга стояла в правой части великолепного с белым высоким интерьером  храма, и иногда - касалась руки своего Андрея.   
“Воскресение твое Христе спасе, ангели поют на небеси. И нас на земли сподоби, чистым сердцем тебе славити”.   
Потом - все вышли на крестный ход, и через несколько минут вернулись.   
“Христос воскресе из мертвых - смертию смерть поправ, и сушим во гробех живот даровав”.   
Все очень просто.   
Мы здесь на земле - вместе, Господи. Мы - люди, и мы хотим верить в твое воскресение, хотим надеться на него.    
Хотим сиять в твоем взгляде. Хотим взяться за руки - и пойти вместе к тебе. Хотим быть твоими звездами.   
Ты победил смерть. Победил зло. От которого мы все страдаем. И вот - она тоже от него пострадала.   
И вдруг она поняла, что прощает эту девушку, подосланную ей Киреевым.   
Она прощает и любит ее.   
За ее - суетное, мимолетное зло, которым она - “запустила” в Ольгу.   
Прощает.   
Прощает.   
Прощает.   
И дышит дальше.   
Она целовалась со всеми и говорила: “Христос воскресе”...  Эти прикосновения людей, любящих ее, - она не забудет никогда. Это - то, что ей дал Бог, чтобы “опираться” на эти глаза и руки.   
Они приехали домой уже под утро. Деревья стояли в густом утреннем тумане. И - словно ждали их после службы. Чтобы - тоже поздравить их и сказать: “Христос воскресе”.   
 
 
 
































 
Часть 7. Лето   
 
Ее сад, их сад 
 
Это был - ее сад, их сад. 
Шестеро быстро к нему привыкли. Со временем, Ольга сделала здесь что-то напоминающее Петергоф, конечно, в меньших размерах и “сокращенно”, это была “реминисценция”.  Были установлены такие же, как там, - скамьи, и стилизованная под XVIII век небольшая ротонда в стиле рококо, то есть круглая беседка с колоннами и крышей. Это будет сделано быстро - уже в июне. И какая же красивая она будет - белая, из мрамора, а крыша серого цвета. Ее установка архитекторами и инженерами будет настоящим событием для всех, и для Ольги тоже... Ольга, - а тем более остальная часть семьи, - не верили, - что все можно так быстро (и качественно). Ближе к концу лета еще установили небольшой фонтан, тоже мраморный и тоже как в Петергофе. Ольга и Андрей его особенно полюбили, и часто сидели на скамье рядом с ним. Это было особенно хорошо, когда летом наступили жаркие дни. Они слушали журчание воды и молчали. Слушали журчание воды и молчали. Андрей говорил, что он чувствует себя этой льющейся водой, что он - рыба в этой воде. Ольга улыбалась и целовала его.  И в ротонде они тоже любили сидеть. 
Не верилось, что все так - по ее просьбе, - делалось. Но она это приказывала не столько как императрица, сколько как владелица дома и участка. А вот Романовы - просто приказывали и все им делалось. Да, это уже прошедшие века... Но она все равно имеет на это право, такая обстановка - всех, и ее в первую очередь, - вдохновляла. И она вспоминала - фотографии Николая II и его семьи - в Царском селе. Как же это все у них там было красиво. 
С другой стороны, потом пришли большевики и все это разрушили, а Романовых - расстреляли. В чем-то их можно понять. Ольга надеялась, что с ней и ее семьей такого не произойдет. И их сад - не станет для них страшной “исторической ловушкой”. 
Иногда она сидела в ротонде одна. Смотрела на клумбы из роз и лилий. 
Ротонда в стиле рококо... Ротонда в стиле рококо... 
На этой строчке - можно было прожить.   
Ее бы оценила Цветаева. Или, может быть, Ахматова? Хотя Ольга больше любила первую, чем вторую. Ахматова казалась ей немного “попсовой”, - и ее стихи, и саму ее жизнь, по сравнению с жизнью и стихами Цветаевой. 
Ротонда в стиле рококо... 
Стихи - организуют нашу жизнь. Придают ей внутренний ритм. Они восходят к чему-то древнему, магическому. Словесное упорядочивание мира. Мир как будто - все время распадается в хаос переживаний, чужих и своих фраз, чужих и своих мыслей. Стихи - сразу “выносят” нас с хаоса, с поверхности переживаний - вглубь себя и мира. Тогда мы понимаем, что мир был сотворен словом, словами. 
Ротонда в стиле рококо... 
И вот - даже не так уж и важно, есть эта ротонда с стиле рококо или нет, или она только в нашей голове. 
Ротонда в стиле рококо... 
Но она  - есть. Ее можно потрогать. Ее мрамор и деревянную часть можно понюхать. 
Ротонда в стиле рококо...
Кто знает, может быть - в этой ротонде - и только в ней - решается судьба мира. 
И вот - Ольга сидит в ней, и смотрит на цветы, не ветки деревьев, что немного гнутся от ветра, вдыхает цветы и воздух.
Ротонда в стиле рококо... 
Странно, - что все это - ее. И это сооружение, и этот сад, и эти дома. 
Ротонда в стиле рококо... 
Стихи, своим ритмом, своим даром, дают тебе возможность - остановиться, и не идти дальше. И ты как будто один на один с Богом - думаешь о чем-то, мечтаешь. Пытаешься быть тишиной... Можно ли - сказать тишину словом?   
Было уже начало июня... Пять месяцев ее плоду. Так что - ее силы он забирал все больше, и виден живот уже достаточно - словно Ольга подложила под платье - маленькую подушку. 
• Я страшная? - спрашивала она Надю. 
• Нет, ваше величество, не страшная. 
И это была правда, такой живот - делал ее еще красивей. Невозможно было на нее смотреть - слишком много в ней было радости в этот период. Все свелось: ее желание изменить жизнь своей Родины, которое было у нее подспудным, и теперь реализовывалось, ее любовь к пятерым и к Андрею, и к будущему ребенку, и этот - сад. Жизнь превращалась в дыхание. 
Да, она была очень красивой. С другой стороны, выходит, что у нее все построено на “внешней” красоте? А что будет когда она, все-таки, перестанет такой быть? Это ведь все равно произойдет. И, кстати, - рождение ребенка тоже - шаг к этому. У нас же - “визуальная монархия”. Или - дело не только во внешней красоте, и у нее она не только внешняя. Или она себя - обманывает? А сколько же правителей - и мужчин, и особенно женщин, - страдало из-за этого, делало себе операции (кстати, и бывший президент тоже). Ладно, рано еще об этом  думать.
Ребенок уже часто шевелился. Каждый раз это была радость. И она - давала трогать свой живот Андрею, Наде, и остальным. 
Ооо... какая же я счастливая... И одновременно, она понимала, что это ребёнок ее и разрушит. Она будет некрасивой, и люди перестанут на нее смотреть. 
Да и по фигу.   
Читала она меньше, на это оставалось меньше сил. Вот - сейчас бы и смотреть “телек”, - лежа на диване с Андреем, так и проводили досуг беременные россиянки (да и не только беременные...) А она сама всем это “запретила”. Иногда она “грешила”: смотрела в телефоне какой-нибудь фильм. Но часто - раз пришло лето, - просто гуляла в саду. 
Все ее шестеро - тоже были там. И она видела, как сад много для них делает. Они - участвуют в уборке листьев и мусора, при этом Кирилл и Наташа - часто кричат. И при этом - обнимаются, целуются, - опасливо оглядываясь вокруг. Григорий говорит о великой России, Нина называет ее дочей, а подростков - внучатами. Сад - их воспитывает. А еще помогают - нанятые Ольгой воспитатели.   
Эх, какие они все дети. Ее дети, родные... За которых она - многим пожертвовала. Она обнимает их, прижимает к себе. Не веря, что они все рядом... Благодаря за них Бога. 
А особенно - за Андрея. За ее родного, любимого человека. 
С другой стороны, “предродовой депрессии” никто не отменял, и она, как врач, это знает. Это было какое-то щемящее чувство внутри, именно там - где был живот. Живот иногда и ощущался ею как что-то непредсказуемое... Кто из него выйдет? Учитывая, что Андрей  “болен”... Зачем все это нужно... Ребенок выйдет в совсем неидеальный мир и, выйдя, - он сделает ее старее. 
Поэтому раз в два дня она, все-таки, выпивала бокал вина. Пусь и корила себя за это, и просила за это прощения у Бога. Пряталась с этим бокалом от Нади - как “заправский алкоголик”. Иногда она плакала по вечерам в этой своей ротонде.
Все ее раздражили, и пятеро, и Андрей. Какого хрена они здесь живут? А ведь ты - императрица, по статусу ли тебе жить рядом с такими людьми? Но раздражение быстро проходило. Однако - не сама по себе депрессия. 
Она приглашала иногда отца Вадима, их разговор шел неторопливо.   
• Я иногда думаю, зачем этому миру - еще один ребенок? Если людей и так уже много. И мы  и так уже все здесь засрали. Извините за выражение... 
• Ты должна родить то, что дано Богом. 
• Но Вы говорите просто - как священник. 
Он смотрел на деревья, на цветы, на мрамор ротонды. 
• Нет. Не только. Кто знает, может, именно твой ребенок - нужен этому миру. 
Да, из-за этой депрессии жизнь иногда казалась ей мукой, тюрьмой, где она как бы должна выполнить свою “функцию”, и нет выхода.   
Но потом - отпускало. И она казалась себе ветром в листьях деревьев, которые качаются, качаются...... И ее ребенок - тоже будет таким ветром и тоже будет качаться... качаться... и будет - благодарить, а не проклинать ее за то, что она его родила.   
А там - вне их сада - живет целый мир... Который любит ее и ее будущего ребенка? Или - хочет их обоих убить?   
Два раза к ней сюда - приезжал новый премьер-министр. (Вот какая у тебя теперь жизнь, Оленька.) Он был много лучше Киреева. Высокий, толстоватый, по фамилии Брендин. “От слова - “брэнд” или - “брэнди”? - шутя думала Ольга, но в любом случае -  это очень московская фамилия...” Все-таки, было видно, что они там в Москве - не захотят уже ее “нейтрализовывать”... Да и весь мир им не позволит. И снова пошли мысли: “эх, что же я рожаю тебя, сыночек, вот в таком мире”. Так что она еле себя успокоила. С Брендиным, и стоящей за ним Москвой, они  окончательно и “легитимно” - разделили свои роли. Он - называл себя уже не исполняющий обязанности президента, - что и порождало потом преступления, как некий шлейф от предыдущего, а просто - премьер-министр. При - ней. Но он все равно находился в Москве. По сути, он ликвидировал остатки прежнего правления. И - фиксировал контуры нового. А эти контуры, - говорила ему Ольга, - пусть делают сами люди. Она даю им пример и какие-то советы, вдохновение. Но это новое - не нужно выражать в законах. Они только все путают, вызывают споры, и недопонимание, так же - как и суды. А ведь люди часто обозначают то же самое разными словам. Из-за этого и начинаются войны. Украина называла себя Украиной, а Москва - “Укрорейхом”...
Пусть люди - отойдут от экрана, от сети, от рекламы и товаров. Пусть будут искать свой мир,  который она будет лишь вдохновлять своим образом. Мир - без контроля со стороны вездесущего экрана. 
И эти ее слова в разговорах с Брендиным можно было увидеть во всей стране и во всем мире в сети. 
“Эх, ребеночек мой, в какой-то мир я тебя несу?”   
 
В середине июня она попросила Надю - снять новый ролик   
 
Та засмеялась: 
• Чувствую, что Вы “подсели”, Ольга.   
Иногда - когда все сидели за столом и смеялись - они были с ней на “ты”. 
Та улыбнулась: 
• Снимать будем в ротонде. 
• Хорошо.
Ольга, Надя и оператор подошли к беседке. День был отличным - почти без туч, но и жарко не было. Легкий ветер, “задумчивое” шелестение веток деревья и стеблей цветов. Все это создавало здесь, в беседке, свой мир.   
Ольга сказала, без насмешки, но и без лишнего пафоса (наверное, - лишний пафос и губил такие династии, как Романовы, уж не говоря о таких “исторических маньяках”, как Гитлер и Сталин):
• Это будет называться: обращение императрицы Ольги ко всему миру. 
Надя и оператор не смогли удержать улыбки. А потом Надя встревожилась: да что она хочет сказать? Может, вообще возьмет и отречется? С нее - беременной, - это станется. Это вообще в ее стиле... Тем более, от чего отрекаться, если она и не венчалась. Ее “венчали” - сами люди. Тем проще сказать, что все, не мое, я устала, хочу рожать, - не наследника, а просто ребенка - в тишине, чтобы меня не беспокоили. Пусть ее и так мало беспокоили. 
• Хорошо, - ответила Надя - так и назовем. 
Оператор начал снимать. Тут же работал и микрофон. Это была - прямая трансляция с таким вот названием, которая потом станет видео. 
Весь мир увидел их великолепный парк, и ротонду. Ольга - сидела на скамье внутри. В летнем бело-серебряном платье, недешёвом, но и не супердорогим. Оно очень ей шло. Красивая - и с полным животом. Который делал ее лицо еще более глубоким, еще более мудрым. Она - сложила руки на этом животе и - смотрела в камеру. На ее губах была робкая улыбка. А потом - отвела взгляд в сторону. И оператор “схватывал” ее в разных ракурсах, - подобно каким-нибудь художникам Возрождения. 
Давно нужно было начать говорить. 
Но она - молчала. 
Оператор выглянул из-под глазка камеры и посмотрел на нее удивленно, с  упреком. Мол, когда будет ее речь. Но потом понял, что речи не будет. При этом, - все-таки, не обозлившись на нее. Все это и есть ее речь. В ее глазах и в ее взгляде, в ее робкой улыбке. 
В чем было это послание? 
Что она тревожится за своего ребенка? 
Или - что люди на планете занимаются чем-то не тем?   
И поэтому - тревожится? 
Или -  в чем-то совсем другом?   
Как можно сказать тишину словами? 
Как можно сказать Бога словами?
Как можно сказать любовь словами? 
Весь мир - посмотрел это видео, чуть не сорвав сам интернет. 
Западные газеты, которые до этого уже не поливали ее грязью, забыв о ней на время, - писали теперь, что “эта их русская императрица Ольга” - сильно напоминает им Мону Лизу. 
Это, конечно, хорошо. Но и как-то слишком пугало. 
 
 
Виктор, учитель из Новгорода 
 
Ольга часто задавала себе вопрос: остался ли человек вообще? Она и ее сторонники - пытаются что-то изменить. Но что там, с этим человеком XXI века, тем более у нас в России? 
Ведь в России при бывшем президенте было все более или менее так же - как в большинстве стран. Хуже, чем в Евросоюзе, лучше, чем в странах Латинской Америки... А так: мегаполисы, промышленные производства, продажа нефти и газа, на которых базируется бюджет, важной чертой, - кстати, делающей нашу страну похожей на “латиноамериканскую” диктатуру, - конечно, была мощная телевизионная пропаганда. А так в целом Россия была такой же, как большинство. 
Возникал вопрос: какой он, этот “среднестатистический” россиянин, который “ходил” по стране, по улицам ее городов, работал, женился и разводился, рожал детей, который, по статистке, - много пил, которого ТВ показывало только в очень усеченном и сокращенном виде - в лице россиян, довольных своим президентом, счастливых от его политики. Но этого россиянина показывали и в Криминальной хронике. Можно было подумать, это была единственная “непропагандистская” рубрика и вот -  она-то и показывала “настоящих” россиян. 
Президент, когда был у власти, думал: “да никто и не знает - каков на самом деле этот россиянин. Моя политика неидеальна, “авторитарна”, но она держит некое равновесие, делает этому россиянину - в чем-то лучше, в чем-то хуже”. 
Но вот Ольга стала призывать этого россиянина понять, чего он на самом деле хочет, и о чем на самом деле мечтает, выйти из обычной, повседневной жизни, стать активным, не доверять телевизору и сетям... Сначала президент думал, что это с ее стороны - преступление. Но потом он понял, что она, именно она - имеет на это право. И ушел в отставку. Но он все равно  считал, что неизвестно, с чем еще столкнутся Ольга и ее сторонники. 
Вот этот среднестатистический россиянин, - “затертый”, закрытый таблицами - наконец-то - выступит из тени. В свет. Увидит свою жизнь - без экранов, без какой-либо “виртуальной подушки”. Да, он будет рад разрушить привычный ему мир, в котором он чувствует ложь и несправедливость. Да, их хватит на разрушение. Но что будет дальше? Когда этот человек станет “голым” и ничего его “прикрывать” не будет? Не окажется ли, что все потом пожалеют, что его разбудили? Не окажется ли он монстром? И тогда все будет, как у большевиков в свое время, с поправками на нашу эпоху. Не начнет ли он, - грубо говоря - просто “мочить” всех, кого он не любит: богатых и мигрантов? Насилие над богатыми при том президенте - было невозможно. А над мигрантами: почти невозможно. 
Остался ли человек? Или вообще не нужно было его “трогать”, и для этого - разрушать систему, пусть и очень несовершенную? 
Мы возьмем для примера: Виктора из Новгорода. (По крайней мере, один человек остался...)  Он был тоже - “среднестатистический”. 
Накануне “революции” в 25-м году, - он был обычным учителем в средней школе. Ему было сорок пять лет, женат, у него двое детей-подростков. Он был учителем истории, и признавал, что президент и правда ценит  учителей истории, как тот заявлял, и дает им высокую зарплату. Во всем остальном он критиковал его - с “либеральных позиций”, - что тоже было предсказуемо.
А еще он выпивал, и чем дальше, тем больше. Вся страна знала книгу писателя А. Иванова и фильм по нему с К. Хабенским, где учитель географии - “пил” буквально все время, кроме ночи, “пил” и во время похода на сибирскую реку, что привело потом к риску гибели его учеников.   
Виктор смотрел это, сам пил коньяк, и думал: 
Почему у нас все так? 
Красивая Сибирь, красивая сибирская река. Но вся эта красота - не спасает. Так же и у нас в Новгороде - не спасают памятники истории, хотя ведь он - знал и чувствовал их хорошо, чувствовал историю и время. 
Почему на красоту природы (и истории) - мы не можем ответить своей красотой? 
Что с нами - с людьми этого века - не так? 
Две вещи были в нем стабильны, два “столпа”, - работа и алкоголь. 
Хорошо, что последнее не мешало первому. Пока - его что-то держало. 
Так жили очень многие до “ее революции”. И в Москве тоже, со своими особенностями. Там просто работа была “круче” и алкоголь тоже.   
Что-то его на работе держало - инстинкт рода, страх что без работы все будет совсем плохо. 
Хотя - как он относился к своим ученикам, это особый вопрос. Он любил историю и любил о ней говорить. С другой стороны, вся эта система в целом его “достала”, так что и здесь был соблазн уйти с работы, но он на него не поддавался. Отчеты, контрольные, ЕГЭ... И еще - сами ученики. Были единицы, которым интересно. А так - чем старше класс, тем больше ненависть к нему. “Да кто ты такой”, - думали про него ребята, и не скрывали ненависти в своих взглядах.   
Виктор и сам думал: да кто ты такой? 
Учитель-надсмотрщик, который поставлен обществом, чтобы под предлогом знаний и их “укоренения”, - дрессировать этих подростков. И это при том, что некоторые их них были красивыми и чистыми мальчиками и девочками. Таких дрессировать не нужно, но  класс в целом - нужно. Школа не учитывает, не видит “человека”, она видит - класс, учащихся, потоки. Но - лучше об этом было не думать.
А чтобы не думать - “пить”. От усталости, от нереализованности, от отвращения к себе и к другим, от автоматизма расписания и уроков. Когда ты сам становишься расписанием.   
Завтра у тебя с первого урока. 
Послезавтра - с первого, но нет второго. 
Послепослезавтра - с первого урока. 
И семья Виктора начинала разваливаться. 
На самом деле, его “алкоголизм” не был еще причиной. Он не вырос до такой степени. 
Но - дети вырастали. Сын после девятнадцати лет - стал жить отдельно. Хотя у Виктора была большая трехкомнатная квартира в центре города. Дочери было шестнадцать, она пока жила с ним, но - постоянно скандалила. Вот, Виктору мало было детей на работе, они еще были и дома. 
Его жена Марина, с которой они прожили двадцать лет и когда-то любили друг друга... Развелась с ним три года назад. И из-за “пьянки”, и просто из-за того, что ей было душно, “скучно” с ним. Так она ему сказала. Это с ним-то, который всегда был веселым и всегда громко “ржал”. Да, он “ржал”, когда женился на ней и они были счастливы. “Ржал”, - когда дети были маленькими, и он любил их в этом возрасте. “Ржал”, когда был молодым, - и на уроках. 
А потом - перестал. Его “ржание” - стало чем-то тяжелым, безысходным, стало насмешкой над собой и другими. 
Так что Марина была права. Пусть ему было и больно слышать ее. Их квартира - раньше полная их любви, и детского смеха, - который давал такое мощное ощущение будущего, - теперь стала просто стенами, в которых смотрели телевизор, ели и спали после работы, и в которой он “пил”, уже больше, чем раньше. Теперь у него было “моральное оправдание”. Круг замкнулся: жена ушла в какой-то степени из-за того, что он начинал выпивать, и теперь он запил еще больше. Такие вот люди, пьющие с “моральным оправданием”, - были по всей стране. И не только мужчины.
Его дочь звали Саша... По договоренности с Мариной, она осталась с ним. Но на самом деле, - жила Марина недалеко, и Саша часто ночевала у нее. Развод она переживала тяжело, пусть и пыталась это скрывать, - в том числе и от себя самой. Марина утешала ее, и у нее это получилась лучше, чем у него. Жила Марина в квартире поменьше, которую купили ей родители, - и была в поиске нового мужа, хотя они еще за эти три года после развода ни к чему не привели. Но она говорила ему, что все равно не жалеет о разводе.
Искал ли он новую жену? Не особо. Он, все-таки, вынужден был себе признаваться, что его любовь к Марине не исчезла. Иногда он спал с соседкой, его ровесницей. Засматривался на старшеклассниц - на своей работе. И мечтал о них, временами - довольно сильно, подолгу. Они снились ему по ночам. 
Но он не мог открыть “новую главу” своей жизни, - как собиралась это сделать Марина, - более решительная, чем он? 
Иногда он думал: 
А что мне вообще эти женщины? Моя мама, которая гнобит меня за то, что  Марина от меня ушла, и что дети наши страдают, и что я “пью”, - она ведь тоже женщина? И моя дочь Саша, - которая достает своими капризами - тоже. Я хочу - другого “лика” женщины, типа вот моих старшеклассниц. Но разве моя старая мать - тоже не она? 
Я хочу другого человека рядом, но разве те, кто есть - не те же люди? 
Жизнь показывает мне человека, в юности и красоте (каким я и сам был когда-то), и в старости и маразме... 
Но это - один и тот же человек. 
Зачем мне вообще - другие люди, что они могут мне дать?
Я ведь и сам человек.
И все мне известно: я ем... хожу в туалет... в магазин... работаю... Говорю там красивые слова об истории, но не более того. 
Что мне может дать другой человек? Кроме как, - ругать меня и требовать от меня чего-то. 
Вот так он и жил, “воюя” временами с дочкой Сашей, так что та уходила ночевать к маме. 
А по телевизору, тем временем, - была “пропаганда”. И в последние два года, когда началась война, особенно. Русские журналисты “воевали” с Байденом и с “Укрорейхом”... А русские солдаты воевали с ними на реальном поле сражения. Телевизор с его “Байденом” - все время присутствовал как некий фон. Виктор иногда задумывался об этом, но не очень глубоко. С другой стороны, телевизор ведь как фон и существует. Домохозяйка гладит белье и слышит этот фон, в нем и реклама, и “пропаганда”. 
Этот фон был, когда их семья еще вся была вместе - лет пять назад, и это было очень напряженное время... Полное ругани с обоими взрослыми детьми и более тихими, но все равно конфликтами Виктора с Мариной. Этот фон был, когда она развелась с ним. И когда он - вот сейчас, в этот последний год перед “революцией”, - проверял уроки Саши и ругался с ней в их большой одинокой квартире. 
А потом телевизор с “пропагандой” - вообще остался чуть ли ни единственной его связью с миром, если не считать работы. 
Виктор “плевался”, но все равно посматривал. Ему, как историку, было обидно, что историю его страны, его народа - вот так используют, насилуют. Он переключал на другие каналы, - на Культуру или ОТР, - где “политики” почти не было, или смотрел что-то в своем ноутбуке, но все равно, нет-нет да возвращался на Первый и на Второй. Да, эти “суки” в Останкино  сделали так, что россиянам просто неинтересно было смотреть что-то другое. Это другое  - было совсем плохого качества или очень старым. Исторические сериалы на центральных каналах были сделаны красиво и богато, но и в них была та же “пропаганда”, опрокинутая в прошлое. Конечно, она есть во всех странах, - но не так же топорно! В этих сериалах Россия и в своем прошлом боролась с внешними врагами, и с внутренними, и всегда были шпионы... Это был какой-то полный бред. А президент таким образом доказывал, что война с Западом - велась нами всегда.      
Вообще у Виктора возникала иногда “крамольная” мысль: а не отменить ли историю? Ведь, в определенном смысле, - ее и правда не существует. Мы и так несем в себе свое прошлое. А история оказывается миром “тотальной манипуляции”. Ради “истории”, во имя нее, - воевали с Украиной и Западом. Не только на экране, но и в реальности. Этого ли хотели наши деды, победившие Гитлера? 
Вот в чем была проблема России при президенте. История - это память и наше общение с предками... Это очень тонкая, личная сфера, важная для человека. А президент - вторгся в нее и сделал из нее пространство ненависти и агрессии к Западу. Ему мало было нашего настоящего, он вторгся и в наше прошлое...    
Если ты не смотрел новости, то ты как бы “выпадал” из “повестки”, из того, во что верит вся твоя страна. Но Виктор понимал, что эта “повестка” параноиков, озабоченных завистью и ненавистью к Западу и желанием “отомстить” ему за СССР. Так что возникал выбор: либо ты сам немного становишься параноиком, - вместе со всеми, либо ты - почти в полном “информационном одиночестве”. И Виктор - “дергался” между тем и другим. Хотя в школе были учителя, которые были с ним согласны, но и они чувствовали свое “инфо-одиночество”, свою изоляцию. Изоляция - это очень страшно. 
А что касается самой школы... То, конечно, директор - опытный администратор, женщина  лет пятидесяти, - сказала им всем, что они, - а особенно Виктор, как историк, - должны проводить “уроки патриотизма”. Но она знала, что на Виктора - где сядешь, там и слезешь. Он рассказывал на этих уроках о том, что школьники должны любить нашу культуру, нашу литературу, читал им стихи. И - ни слова о войне и о президенте. Старшеклассники  и так прекрасно знали его позицию. И просто улыбались ему. В этот момент Виктор, все-таки, простил за их все, а они - простили его. Они поняли, что он - не надзиратель, что он сам - жертва. Это был неожиданный момент единения, и какое счастье было смотреть в этот момент в их глаза - юношей и девушек. Да, если бы не “пропаганда” и не война - этого бы не обнаружилось. 
Директор знала о том, что он говорил, но что она могла сделать? Наказать его лишением премии, или тем более уволить? Его - учителя со стажем, мужчину, еще нестарого. И она - “уткнулась”.    
А он все “пил”... Дочь Саша бывала у него редко. 
Пока не пришла - “революция”.  Хотя лучше, - учитывая, что сделали большевики, - назвать это
“обрушением”. 
Пока не пришла - “Ольга”. 
 
 
После прихода Ольги 
 
Какое было у него чувство, когда еще только все начиналось? 
Он смотрел ролики, где Ольга - молодая и красивая, - отвечая на вопрос журналистки, заданный по-хамски, почему она живет в квартире с психбольными, а за одного из них вышла замуж, отвечает: “потому что весна... потому что Бог... потому что цветы...”   
“Да, - с усмешкой думал Виктор, - вот так и рушатся “основы”. Начинается все с брака врача и пациента. А чем это все закончится?” Кто же тогда знал - чем... И что людям потом будет уже неважно, что Ольга нарушила “закон”. 
Но в этом образе и в этих странных спонтанных словах, - она казалась особым человеком. 
Жизнь Виктора к этому моменту состояла из алкоголя, из “долбежке” на работе, - где было не очень понятно, он “долбил” или его “долбили”, - и телевизора на одинокой кухне.
И вдруг - во все это пришла весна. 
Незапланированная, неучтенная, капавшая водой с крыш, и связанная для всех с Ольгой. Надя Касатина объявила, что считает Ольгу императрицей России. И та сказала, что ее политическая программа - в Боге и в Шопене, призвала всех “оторваться” от экранов телевизора и телефона, посмотреть в свою душу, выйти к людям во дворы, и если нужно, - привести их в порядок. 
Что это такое? Как это возможно? Она сказала то, что было у него на душе, и что у всех было. Разве так можно? 
Разве можно вот так “переводить” весну во что-то реальное, “политическое”, во что-то внешнее? 
И люди все чаше “присягали” ей, и писали, и говорили, - что она их императрица.    
Разве можно так делать историю? 
Да, оказывается, можно... 
Москва - и телевизор - резко ослабели. Это сразу стало заметно. На лицах журналистов в новостях и в “политических ток-шоу” - как они это называли -  возникло какое-то сомнение. Они думали: “ну что, не хотите больше наших свиных рожков, предел достигнут?” А потом - вообще остались лишь сериалы и фильмы. Москва-Останкино - “зависло”, как будто там были роботы, и вот, их программа сбилась. 
Диктор школы спрашивала у него с тревогой, чуть ли ни крича: 
• Что это все значит? 
Виктор улыбался: 
• Не знаю. 
• А Вы ей присягнули? 
Он вдруг понял, что да... присягнул в своей душе. 
• Да.
• А мне присягать? А школе присягать? Что Вы скажете как историк? А? А? 
• Не знаю. 
Уроки стали другими. Отчетности не было, и контрольных, и тестов тоже. И никто от него этого не требовал. Были просто - ученики, люди, парни и девушки, которые смотрели на него... с интересом. Он - рассказывал об Ольге. И вообще об истории. О будущем, которое зависит от  нас. И это не были теперь - просто слова. “Поведение” у них стало лучше.   
Виктор - все меньше “пил”. Ему просто было неинтересно. 
За что он всегда будет благодарен Ольге - за “нереальное” чувство свободы в то время. Хотя казалось бы, что она такого особого для этого сделала? Она просто поверила в этого своего Андрея и в других “неполноценных”. А люди потом - увидели ее и поверили ей. И в себя. 
А Москва с ее Останкино - перестала быть вечным посредником, вечным толкователем россиян, кривым зеркалом, клоуном, меняющим маски... 
И когда вещание отрубили совсем, - это было очень логично. 
Уроков в школе стало меньше. Таким было распоряжение директора (и по всей России так делали). Их количество сократилось в два раза. Первых уроков вообще не было. 
Виктор приходил после этих ставших более редкими занятий, которые он проводил лучше, не на “автомате”. Вот, - он один на один с собой, без телевизора.   
Страшно ли ему? Да... 
Можно выпить или - заглянуть в телефон.
Пустота... 
И вся жизнь, - кажется нелепой. 
Неужели - это все его? 
Да. 
У всех такое. 
Надо смириться. 
Вот чего раньше не было. 
Это - отправная точка. Из которой потом расходятся “линии” к этому миру, к Богу. 
Иногда он выходил во двор. К людям. 
Они раньше из соседей почти никого не знали. Среди них он нашел пару человек, с которыми ему было интересно, и они проводили так время. 
Еще они чинили дворы. Сами или вызывая свои компании. Старшие и подростки, - и совсем дети, - были вместе в этот момент. 
А потом однажды... К нему пришли его бывшая жена Марина - и оба их “ребенка” - дочь Саша и сын, ему было девятнадцать, его звали Руслан и жил он уже отдельно. 
Странно, что он в эти дни словно забыл о них, хотя, на самом деле, помнил. 
Марина - чуть полноватая, но красивая еще в свои сорок, - сказала ему: “я тебя люблю, Витя”. “А я тебя”, - ответил он. “И я тебя люблю, папочка!” - сказала Саша, с которой они уже давно устали ругаться. И они зажили втроем, а иногда и Руслан ночевал у них, а не у себя. Так что иногда, - и вчетвером.   
Счастье? Оно накрыло их этой весной. 
Он как будто и не ждал его, не звал, считал себя недостойным. 
Но ведь именно Марину он всегда все это время любил. Однако “система” - с ее “долбежкой” в школе, с расписанием, с этим вечным первым уроком, с алкоголем как ответом на нее, с ее Москвой и телевизором, который все это, - как выясняется - покрывал и оправдывал, создавая картинку, “виртуальную подушку”... Раньше он думал, что все это невозможно остановить. Хотя на самом деле, он мог сказать “стоп” - и пойти к Марине. Но вся его жизнь превратилась в работу и расслабление после нее. А лето - как большое расслабление. 
И он не хотел замечать, что под этим было, убедил себя, что ничего и не было. Что человек вообще не так уж и интересен, чтобы надеяться на него. Он знает себя - и значит, он в принципе знает человека... Возможно, - лет в сто так и можно будет думать (даже если это правда). Но не в сорок пять. Рано еще.   
Кроме этого, “подвисало” все, что он говорит на уроках о человеке, и все, что он сам читал в “классической литературе”.   
Но теперь - Марина была здесь, с ним. Он просыпался - и не верил. Два года ему это снилось - и вот, теперь она есть. Она здесь: с ее запахом духов и пота. Всегда можно - обернуться на нее, посмотреть, она рядом, всегда можно - обменяться с ней словами и мыслями, всегда можно сказать ей что-то смешное, или просто - ущипнуть ее за коленку. Так что она шутливо ударит тебя в ответ. Всегда можно “поржать” с ней, как он делал, когда они были совсем молоды, а дети - маленькими. Всегда можно войти в нее, - по-всякому, шутливо или серьезно. И она - готова на все. 
Почему она вернулась? 
Этот вопрос он ей не задавал. Это и так было ясно. Потому что все изменилось. И они все - изменились. 
Важный момент был в том, что его семья - как и все семьи в России - жили без теле-сигнала, и почти не пользовались сетями, сами уже ограничивая себя в этом. И работы у него не было так много. И работодатель Марины - тоже был сторонником Ольги, “фанатом” - так что он сократил им рабочий день. Их дочь Саша была студенткой - и у них тоже было мало занятий, занималась дома.   
Как можно так жить - все время на виду, рядом. И некоторое семьи, - как и в эпидемию ковида, - этого не выдерживали. Но не их... 
Они общались, вместе думали, читали бумажные книги, нередко ходили в церковь. Хотя Руслан, - по молодости лет, - не ходил туда с ними, и говорил, что он “атеист”. Это нормально.   
Ольга - и они сами - подарила им это счастье. Каково было жить без “внешнего центра” в виде Москвы и Останкино?    
Странно, безумно, все зависит от тебя. Ольга - только вдохновение, ты вдыхаешь весенний воздух и не веришь... 
Что ты можешь - все, вместе с этими людьми. Во имя - забытое слово - “добра”. Но именно оно  сейчас уместно, потому что раздавалось не из телевизора. Люди не произносили его, но - имели ввиду. И как же радостно - творить его вместе с ними. Рука об руку, улыбаясь друг другу. Помогая тому, кто нуждался. Это все - подарила им Ольга. Бюрократия становилась все меньше по своему значению. А как раньше ей поклонялись, и давали взятки, и боролись с “коррупцией”. Без Москвы и Останкино - без жала змеи, - они сразу “рухнули”. Охраны и “мигалок” уже не было. Все увидели, вслед за отставкой президента, что чиновники - просто “тараканища с усами”. И все меньше люди обращались к законам. Потому что предыдущий президент - слишком сильно “прокачал” слово “закон” - так что если ты даже подумал что-то против него - ты уже нарушил закон. 
Слову “закон” не доверяли, - не чтобы быть преступниками, а чтобы не путаться в них и в вечных спорах. Теперь все строилось на доверии. Хотя кто-то говорил, что это неразумно, и разрушает “правовое государство”, - но эти слова повисали в воздухе. Могут ли русские люди доверять друг другу? Были исследования, что, на самом деле, они не такие уж и доверчивые, как хотели убедить весь мир. Да, - обнаружил Виктор и другие, - доверять и правда сложно - первое время. Хочется “бумажки”, договора, страховки, дополнительных условий.   
Но тут вдруг выяснилось, что Новгород, - не такой уж и большой город. И что большинство - были рады тому, что происходило.  И что богатые готовы были делиться своими деньгами, и не “эксплуатировать” сильно рабочих. И что когда у тебя нет телевизора и “почти нет” телефона (ты пользуешься им только для сообщений), - ты меньше ценишь деньги и вещи. И поэтому ты не особо и хочешь кого-то обмануть, “кинуть на деньги”... Зачем? Лучше всем вместе восстановить какой-нибудь заброшенный храм, который стоял и все время “мозолил” глаза, - и совесть, - своими руинами. Или превратить, не обращая внимание на чиновников и без их разрешения, - какую-нибудь площадь в городе во что-то реально, - а не формально - живое. В этом же проблема. Идешь по городу, - и по Новгороду тоже, - а на площади высокие глупые здания, машины, пробки, воздух загазован. Спрашивается, - для кого это все и почему ты должен в этом жить? И вот в результате. Машины - не пускают. Кстати, машин вообще становилось меньше. Пешеходные зоны. Чистый воздух. Здания становятся более веселыми и человечными. 
Вот что приходило - без Москвы и Останкино, без “Байдена”. И - под знаком Ольги.   
Чиновники сами потом помогут, потому что они уже - не отделены стеной, охраной, машиной, деньгами, не оправдываются “телевизором”, и понимают, что их могут просто скинуть.    
Реально только то, чем ты живешь сам. “Байдена” - нету. И этот твой значимый мир -  и значимые миры других россиян, - складываются в новую страну.          
Приводить свой двор в порядок... И это ведь и правда - очень важно.   
Россия никогда не жила при таких дворах, как у нас сейчас, - замечал Виктор. Приходили и уходили государства, строи, правители. Правители всегда с кем-то там воевали, достигали своих целей.
А люди - жили в грязи, и это на самом деле - и было смыслом, оказывались для них смыслом. Они были - задворками “великой истории”. Правители, - в последние десятилетия, - даже могли говорить, что они уже совсем скоро - приберут все дворы. Строили на этом свои предвыборные программы, приходили к власти. И люди вокруг них спорили, - а как нужно это делать по всей нашей большой стране, так или так?   
А вот так, оказывается: вместе всем жителям и с компаниями... Двор, где жил Виктор и его семья - был обычным российским двором, - не богатым и не совсем нищим.  Сейчас, в апреле, - нужно было еще кое-где убирать остатки снега, иногда обрушивался шквальный ливень. 
И вот, они всем домом и с дворниками - делали. Участвовал и Виктор, и Саша, и Руслан. Они делали это - утром и вечером. Времени было достаточно, сил тоже. Все смеялись и уже хорошо знали соседей. Общались и выпивали немного пива. 
Виктор был уверен, что чистый двор - это не менее важно, чем твоя работа. Чистый двор дома - это твоя чистая душа, твоя чистая совесть - перед собой и твоей семьей, перед Богом.   
“Вот так - кончается великая русская история. 
В этом теперь ее величие. 
В нас самих. 
В моей семье и в моих соседях. 
Во мне”. 
 
 
Проблемы с криминалом 
 
Это была оборотная сторона абсолютной свободы. Есть, кстати, такое мнение, что вообще цивилизация на земле погибнет не от глобального потепления и не от ядерной войны, - а от мира криминала, от этих новых варваров. Криминал и его влияние на общество, - есть в любой такой же экономически не самой развитой стране, как Россия. Ясно, что уровень жизни в Евросоюзе - выше, и поэтому там его меньше. 
Президент - держал здесь эту стихию как мог. У нас была молодежная субкультура, которая полностью придерживалась криминальных правил... Когда началась война, то эту молодую агрессивную энергию - “направили” туда. В последние годы его правления - у нас показывали “Запад”, и так выходило, что почти единственная рубрика, где были сами россияне - Криминальные вести. Вот там - с юмором, с шутками, - и показывали “творческую энергию” россиян. 
Когда пришла “Ольга”, то ситуация изменилась. Конец Москвы и Останкино, отставка президента, - все это давало полную свободу. Ольга сидела там в своем Верейске и просто вдохновляла людей. Свобода была - слишком большой. И криминал воспринял ее как полную анархию. Раньше властные чиновники, губернаторы - неофициально “держали” криминальную стихию своих регионов, иногда - слишком в нее погружались и тогда их могли судить, но в целом это работало так. А теперь сам статус чиновника резко ослаб, - чего никогда в России не было. Это очень хорошо для большинства простых людей, но это “еще лучше” для криминала. Учитывая, что  уровень жизни в России всегда был невысоким, а сейчас люди вообще забили на “потребление”, - то преступников было не так уж и мало. Когда кончилась война, то были солдаты, которые тоже “ушли” в криминал. Отсутствие сигнала телевидения воспринималось как повод для анархии. Нету новостей, нету Москвы, нету политиков - значит, все можно... Большая часть россиян, - такие, как Виктор, - “уходили” в жизнь своей личности и в общение с близкими и соседями. Они строили сами и в целом с горожанами, - мир, который всегда хотели - чистый (в том числе и в плане экологии), просвещенный, не “загруженный”, часто - связанный с “выходом” за город.   
А вокруг этих миров новых людей - были криминальные районы, и в Новгороде тоже. 
Полиция - стала другой. Раньше она часто использовалась для политического подавления. Людей могли сажать в тюрьму за то, что ты бросил в полицейского пластмассовый стаканчик. Конечно, после “падения” Москвы и Останкино, - полиция тоже сильно изменилась. Ее стало меньше, они тоже перестали воровать и окружать себя ореолом “власти”. Она подчинялась премьер-министру и местной власти. И полностью выполняла свою роль. 
Но не могла решить все проблемы. Когда Виктор задумывался над этим, то он приходил к мысли, - что  это вообще какая-то философская проблема. И они - говорили об этом с Мариной, - благо, у них было много времени. Человек - свободен. Ладно, - при прошлом правлении - все вокруг было плохо... Москва всех эксплуатировала и “давила” пропагандой, и это - тоже была часть эксплуатации, “ментальная”. Но теперь-то у нас у всех свобода, и мы все можем строить тот мир, которые всегда хотели. Что мы и пытаемся делать. А эти люди - там, в районах с большим уровнем криминала, - как будто сами заключают себя в тюрьму такой жизни, таких слов, как они это называли, - “понятий”. Ясно, что у них были к этому свои причины: отчасти наследственность, отчасти привычка, воспитание. А сейчас вот еще - эта свобода, которая кажется им вседозволенностью.
Человек, - к сожалению, - свободен. 
Тем не менее, основная часть районов Новгорода - как и всех других городов - была безопасной. Но кто-то из неблагополучных районов - мог иногда сюда попадать. 
Сын Виктора Руслан - девятнадцатилетний парень, высокий, с крупными мышцами (он не ходил в “фитнес”, а просто - качался дома, а иногда - во дворе с друзьями), - возвращался домой. Было пять часов вечера, еще не стемнело. Во всех дворах много людей. Они говорят и иногда смеются. “Как же все хорошо стало при нашей Ольге. Как свободно, и как близки стали люди друг к друг и к самим себе. И как счастливы снова - мои мама и папа, и тепло весны все больше наступает”. Он иногда заявлял родителям, что не верит в Бога, но сейчас он внутренне говорил: “спасибо тебе, Господи”. 
И вдруг - на его пути выросли двое. Он сразу понял, что они - чужие, с уродливыми лицами... плюющие на землю... с нервными тикам - из-за наркотической зависимости. 
Один из них крикнул: 
• Стоять... блять... 
Руслан остановился. А ведь мог - бежать от них, и еще вопрос - догнали бы они. Но они как будто заколдовали его своей энергией, магией. 
• Чего ты лыбился? - спросил один из них. 
• ... 
• Чего ты лыбился? А? Когда шел... а? 
Руслан пожал плечами. 
• Вот, при прошлом  президенте было норм, порядок, а сейчас, - при этой бабе... при этой сучке.. Свобода, бля, полная.
Другой сказал: 
• Да, ты прав, Вова. Сучка она, свободу нам типа дала, спасибо, блять.   
Руслана - переполняло. Он так хотел двинуть им обоим за их слова об Ольге. Двинуть... двинуть... его большой кадык ходил ходуном. Но он поднял руку и указал на дворы, - где были благополучные люди, и было слышны их голоса и смех, где была - весна. 
- Идите к нам, идите... Правда, идите.   
• Ага, - засмеялись они, - идем. 
А потом один - полоснул в полутьме Руслана финкой - в районе сердца. Полоснул финкой в полутьме, - вот к этому и сводится вся жизнь этих людей. Руслан негромко ахнул и шумно упал своим большим телом - на асфальт. Потом убийцы вынули у него из его кармана телефон - и убежали. Как будто в телефоне было дело. Нет, дело было совсем в другом. В том, что эти преступники везде видели - счастливых людей. Людей, которые искали себя, и находили. 
Руслан умирал. На его юношеских губах была тихая улыбка, он слышал крики со дворов, смех детей и девушек. Вот бы познакомиться с одной из них, поговорить, а потом - поржать, и пообниматься, как делают мама и папа. Мама... папа... он так вас любит.
Тело нашли быстро. Марина была дома, - и ждала всех к ужину. А Виктор был во дворе. Он вместе с дочкой Сашей подметал улицу. Это был радостный и почетный труд, важный для нового человека. Лучше подметать с Сашей двор, чем ругаться с ней из-за уроков. Да где же Руслан - он ведь всегда был рядом? Может, он вообще не придет сегодня и останется у себя дома? У него какие-то дела? И вдруг - прибежали соседские мальчишки и посмотрели на него как-то странно. 
• Дядя Виктор... дядя Виктор...   
• Да что?
• Там Русик в соседнем дворе. 
• И что? 
Виктор пожал плечами, и пошел. Тело Руслана лежало при свете фонаря на асфальте. Оно было все в крови. 
Виктор подумал, что Руслан просто облился какой-то красной жидкостью. Да еще и упал на дорожку... Он что, - напился томатным соком... А? Вставай, Рустик, вставай. Это вообще не смешно, люди нас засмеют. Вставай, вставай.   
Он ревел и пытался поднять тело сына с дорожки. Вот, даже умираем мы не на земле, а на асфальте. Разе это хорошо, правильно?   
Было совсем темно и уже приехала “скорая”. Они забирали тело. Врачи плакали вместе с ним. Потому что в новой России и они тоже становились другими. Они были меньше загружены работой, не думали о количестве вызовов и страховке. Один из врачей - остался с Виктором. Это был мужчина лет пятидесяти - хороший, мудрый человек. И еще - соседи. Раньше, в России прошлого - они бы просто посочувствовали бы ему и все.  А тут - они крепко жали ему руки, обнимали. В их дворе - и в соседнем - в этот день - не смеялись, а вспоминали Руслана - красивого, активного парня - все его знали.   
Как сказать Марине... как сказать Марине... Он все не шел домой, сидел во дворе. Был уже конец мая, тепло. Врач предложил всем и ему тоже: 
• Давайте выпьем немного вина. 
Они осушили стаканчики, не чокаясь. Виктору стало легче. Его организм мог решить, что хозяин возвращается к алкоголю. Кам бэк... Добро пожаловать! Я тебя жду. Тем более - у тебя такой отличный повод. Люди раньше и без повода спивались, а у тебя - и “отмазка” есть! Все как надо. Но Виктор совсем не хотел возвращаться. 
Голова и сердце работали... работали... стучали, как моторы. 
Здесь надо сказать, что отсутствие телевизора и сети сделало этих людей - более восприимчивыми. И к радости, и к горю. Более беззащитными, наивными, похожими на детей, или - на первобытные племена, - у которых тоже не было “экранов”. 
Но вот, соседи был рядом. И они - не спешили домой. Только взяли из дома легкие куртки, чтобы не замерзнуть ночью. А раньше бы все выразили сочувствие и - домой, к еде и на диван, к телевизору. Смотреть сериал. А теперь - ты не тратил свою жизнь на отражения, а - на саму жизнь.   
Наконец, пришли Марина и Саша. Они еще не знали, но уже сильно подозревали. Виктор обнял их и заплакал. Раньше он бы не смог так делать перед соседями, такое вообще было бы невозможно. 
• Русю убили... - сказал он негромко, в полной тишине этих уже родных ему людей, в их тихих улыбках была поддержка. 
• Кто убил? - спросила Саша, не веря.    
• Не знаю. Наркоманы. 
• Где он? - сказала Марина. 
• Там... в соседнем дворе. Его уже увезли.   
Марина - дернулась было туда, но потом - просто села, и заревела.   
Врач сказал им: 
• Вы тоже выпейте немного. 
Они это сделали, хотя Саше было всего шестнадцать, но никто об этом не думал. А так - посмеялись бы, что она нарушает обычай. Да, посмеялись бы... с Русланом. К ней подошли ее подруги по двору и обняли ее. То же сделали и подруги Марины. Так они все сидели молча минут пять. Врач все не уходил, потому что был нужен. Ярко горели фонари, на свете, - как раньше, - не экономили, так что его хватало.   
Марина сказала Виктору: 
• Это все из-за вашей Ольги. Это все из-за твоей Ольги. Раньше было государство, а теперь... 
Виктор пожал плечами. Да, в чем-то она права. 
• Вот - съездил бы к ней - и сказал, как мы здесь живем новой жизнью. 
У Виктора в глазах появились слезы. 
• А еще лучше - взял бы и нашел этих... тварей, этих нелюдей. 
• И что?
• И все! 
Да, она сказала то, что он сам должен был понять, и почему-то не понял, не подумал. Его голова и сердце, - работавшие как машина, - вдруг обрели содержание и цель. Виктор, хоть и был учителем истории, а не физкультуры (кстати, - физкультуру в новой школе отменили, как что-то слишком непонятное), - но он был крепким физически, а иначе как бы он участвовал в ежедневной уборке дворов, в том числе и в ураганный ливень? Виктор сбегал домой и взял там длинный, хорошо заточенный столовый нож с зазубренным лезвием, которым Марина сейчас нарезала салат на ужин. Виктор подумал, что как раз Руслан его и точил.
Он выбежал во двор и крикнул: 
• Мужики... кто со мной? 
Они все - посмотрели на него с жалостью и - помотали головами. Никто.
Он побежал один. Но двое соседей шли за ним, поодаль, чтобы - и с ним что-то не случилось. Руслана не стало... и вас тоже должно не стать. Руслана не стало... и вас тоже должно не стать. Око за око, вы тоже должны отсутствовать. Они втроем отдалялись от их дома все дальше - в сторону - тех домов. Полутьма... дворы... Вот - показалась их условная зона и ее признаки. Людей здесь было меньше. Фонари горели слабо, или вообще были разбиты. Повсюду - не прибрано, хаос... Валялись жестяные пивные банки и шприцы. Пару людей, похожих на тени, заметили Виктора - и исчезли из поля зрения. Но они были слишком юными и не могли такое сделать. Сердце у него в груди ухало. Он молился, чтобы Бог не скрыл их от него. И он их не скрыл. Эти двое сидели в своем дворе, одни, у подъезда - и теребили в руках телефон Руслана. Виктор сам его подарил. Он улыбнулся и поблагодарил Бога. Его пальцы сжались на рукоятке ножа... Все это - ради тебя, Рустик, родной, ради тебя я пришел в этот ад. Двое сопровождавших его - все увидели и поняли, нахмурились, стояли рядом, готовые остановить его. Преступники, увидев в его руке нож и еще сопровождавших - напряженно смотрели на Виктора, думая, как убежать, что делать... 
И вдруг он услышал - крик чайки. В этом крике было что-то такое свободное и тоскующее, небесное. Он вспомнил, что Руслан любил эти крики. Его душа - стала широкой. Как будто он на миг почувствовал себя Богом: вот они, эти нелюди, а вот он - пришел им мстить, и он имеет право на свою месть. Мстить - это так по-человечески, по-земному (предыдущий президент России - “мстил” Украине и “Западу”.) Но он видел это со стороны... И от этого ему стало - свободно и спокойно, и - одновременно душно в своем разгоряченном теле. Он бросил нож на землю, тот ударился об асфальт, исчез во тьме. 
И сказал громко:
• Приходите к нам туда.
Один из них ответил:
• Ты что больной, да? ***...ть нас пришел? Мстить? Ну так - хуя...ь! 
Но Виктор повторил:   
• Приходите к нам туда. 
• Вы все с этой Ольгой стали психами... Не мужик ты.   
И они продолжали смотреть в  телефон. Теперь он чувствовал, как Руслан благодарит его за эту месть. 
Двое - обняли его, он заплакал, и они стали возвращаться домой. 
А убийцы, - задумались. 
 

 
Виктор едет к императрице 
 
Можно было написать заявление в полицию. Но он этого не делал. И Марина тоже. Они погрузились в неопределенное состояние боли. Когда ты не знаешь, чего хочешь - то ли “замочить” всех на свете людей, то ли вообще никого не замечать.    
Руслана нету... он - в земле... Раньше они все “убегали” бы от боли в фильмы и сериалы, это ведь так понятно. И никто бы их за это не винил. Но теперь - убегать некуда. И поэтому ты - инстинктивно молился, - и общался с соседями. Ведь у них тоже не было экрана. А сколько раньше экран всем “давал”, какой там был “ассортимент”, какое разнообразие. И для подростков, и для женщин (это - две самые крупные группы зрителей), - и для интересующихся историей, или Библией.... и для ненавидящих США... Мировой рынок фильмов и сериалов очень сильно рос. Пока - не пришла Ольга. И, - ничего особенного вроде не делая, - “обрушила” его в России, и это повлияло на весь мир.   
Выяснилось, что говорить с Богом, с собой... с людьми - лучше, чем с экраном. 
Люди становились общиной. Причем - в хорошем, а не в плохом смысле слова. В СССР “община” была жесткой и “абстрактной”, государственной, она “нависала” своей властью, массивностью, все устали от ее “псевдоморальных” устоев. Здесь же - все было естественно, росло из самой жизни. И людям хватало ума и такта - не нарушать свободу каждого человека. 
Это чем-то напоминало - Грузию или Армению, с их южным кавказским духом, с их семейственностью, с их тесно живущими соседями - как семьей. Но у них был - очень южный климат, а в европейской России, конечно, климат был много севернее, вот, например, в его Новгороде. И здесь уже Ольга и люди сделать ничего не могли. Правда, сейчас было лето. Но что будет осенью и особенно зимой? 
Они об этом не думали: что будет, то и будет. Марина все теснее общалась  с соседками, и они становились ее подругами. Это необязательно были соседи по подъезду или даже по дому. То же самое было и с Виктором, и с Сашей. Они даже уже чаще с ними говорили, чем со своими старыми друзьями. Ну что такое “друг” в наше время? Это что-то неопределенное, случайное, зависящее от каприза. А соседи - всегда есть рядом. Не со всеми ты будешь сближаться, ты и среди и них выберешь кого-то. 
Если раньше они жили в экранах, и сопереживали их выдуманным героям, то теперь - были “плотно” окружены людьми и пытались сопереживать им. Если хотелось побыть одному или - втроем, - то им никто не мешал. Люди... Какие они были на самом деле? Без экранов? Разными... Да ведь и сами Виктор, Марина и Саша были для них - разными. Кто-то - слишком слабый, кто-то - слишком сильный. Говорить чаще всего хотелось со слабыми. 
Были ли проблемы с тем, чтобы вообще не допускать никого в свою жизнь? Да. Ведь русские - любят нарушать “личное пространство”. И тогда, нужно было без боязни защищать его. А учитывая, что их семья перенесла горе - это тем более было важно. Иногда они сами - Марина, Виктор, Саша - хотели быть в полном одиночестве. Саше в такие дни было легче, она убегала на какой-нибудь далекий пустырь и там ходила. Марина - сидела дома... Виктор - тоже как Саша, - гулял один, пусть и ближе. 
Руслан... Глядя на подруг и друзей Саши, слушая их громкий смех и шутки, они думали: его нету. Почему он ушел? 
Почему Бог допустил такое? 
И как мы были счастливы - строить этот новый мир. Но - вместе с тобой, тебе в нем нужно было жить после нас. А теперь - мы будем проходить этот путь без тебя. Да какой там уже путь, если без тебя... Для нас уже - все это кончилось? 
Что Бог нам говорит этим? Что все мы смертны... И что не надо надеяться так на человека? Может, что не так уж все и хорошо с этой Ольгой? Мы же не видели ее, и большая часть россиян тоже, и уж тем более - весь мир. “Визуальная  монархия”. 
И в Москву она так и не приехала, и от патриарха венчание не приняла. И замужем она - за “сумасшедшим”. Кто-то писал в сети, - те, кто ею пользовался, - что Ольга на самом деле - “антихрист”. Что она служит не Богу, а сатане. Когда она говорит о Боге, то имеет в виду “масонского архитектора”, то есть, сатану. И, кстати, то, что она упомянула как-то именно Шопена, тоже - знак посвященным, ведь Шопен-то был масоном!!! Вот как, значит, все объясняется! 
Об этом страшно было думать, ему, Виктору, учителю истории. Но - что-то вместо него это “думало”. Так же “думала” и Марина, даже не сговариваясь с ним. 
Бог - отнял у них счастье строительства, творчества новой жизни. Да, соседи утешали, но - по ночам было слишком тяжело. И вот они смотрели в телефоны, - хотя раньше не заходили в них - и читали новую информацию про Ольгу. 
Бог - отнял у них счастье строительства, творчества новой жизни. 
А может, - они сами его у себя отняли?
Да нет вроде. 
Спустя неделю после смерти Руслана Виктор поехал в Верейск. 
Марине он сказал: 
• Я туда завтра еду...   
Она кивнула головой, все понятно. В школе его легко отпустили на неделю - без потери зарплаты, ведь у него была “уважительная причина”. Он ехал - двумя электричками до Верейска. 
А в природе уже было лето, июнь. И еще - все люди были так рады тому, что у них есть Ольга. Раньше, до нее, - все пассажиры в России, - были унылыми... А теперь. Он даже на подъезде к самому Верейску встретил нечто очень неожиданное. Это было направлявшиеся к Ольге, чтобы представится ей, и поехать по стране дальше, - Общество Улыбки. Оно так и называлось. Молодые люди, часто - юноши и девушки, которые часто улыбались, шутили, - но без сарказма, и не громко. Улыбались - естественно, а не напрягая себя, как раньше продавщицы в магазинах. 
Одна девушка из этого Общества сказала Виктору:
• В России люди всегда грустили, так сложилось. Поэтому и пили много. А мы - делаем что-то обратное. Как говорится, исправляем “историческую карму”, делаем все в обратную сторону... 
• Делаете? А как можно делать улыбки? 
• Да, делаем. Работаем. Производим и перепроизводим улыбки. И люди нас благодарят. Вот чем мы сейчас занимаемся в России, - и она улыбнулась.   
Виктору было так радостно и одновременно так больно: его Руслан тоже мог бы быть в этом обществе.   
Девушка вдруг положила ему руку на плечо:
• Вам плохо? Из-за нас? Мы Вас достали, да?
• Нет. Не из-за вас. Спасибо Вам.   
Девушка постояла с ним немного и отошла. Снова улыбаясь, пусть и с небольшой ноткой грусти.   
Еще - чуть позднее, он встретил двух жителей средней Азии. Такие раньше были, что называется, “мигрантами”. Здесь нужно сказать, что при президенте их в России было много и это все время провоцировало конфликты с местными, “расизм” россиян. В чем, кстати, - телевидение раньше не особо признавалось, все время показывая “Байдена”, и это при том, что мы вроде боролись против фашизма на Украине. Ольга  и здесь, как и в других сферах, не думая об этом специально - тоже все изменила. Москва - “пала” как центр политики и экономики... И люди уже вообще меньше потребляли, так что и промышленность снижалась. Россия теперь - производила улыбки. И вот, люди и свои дворы уже убирали, так что многие нерусские дворники ушли, хотя и не все (а те, кто остались, - не подвергалась насилию, как это было в прошлом). Основная масса мигрантов исчезла, остались лишь люди, которые действительно срослись с Россией и ее народом, которые ее полюбили, а не вынуждены были использовать в сложившейся “глобальной обстановке”. Россия при Ольге “вышла” из этой “глобальной обстановки” - куда-то в сторону, в глубину, в свое измерение. И вот, двое этих “азиатов” - лет пятидесяти, - были очень мудрыми, молчаливыми. И просто улыбались Виктору, поддерживая его, видя, что ему плохо. Иногда они делились с ним какой-то своей восточной мудростью, или - суфийской поэзией. Виктор слушал их... И смотрел на пассажиров  в вагонах, или - на поля капусты, пшеницы, на людей на переездах, все это - проносилось пейзажем, откладывалось в голове и в сердце...   
А потом, всем в телефоны, - пришло новое видео от Ольги. Оно называлось: “послание всему миру”. Почему именно так? Странно, что оно вышло именно в этот момент, когда он ехал к ней и почти уже был в Верейске... Ехал, чтобы что? Рассказать ей про Руслана? Попросить о поддержке? Или - чтобы - “вывести” ее на чистую воду? Чтобы - отомстить ей за все? Был ли он такой первый? Будет ли он такой последний? 
На видео все увидели очень красивый сад, и беседку-ротонду в каком-то стиле XVIII века, тоже очень изящную. И наконец, - сидящую на скамейке Ольгу. С уже значительным животом, но все равно не портящем ее вида, а наоборот, - делающим ее еще более прекрасным. Как же она смотрела на всех нас, на весь мир. Сколько в этом взгляде - было надежды, и страха, что она не сбудется. Веры и отчаяния, любви. Все ждали, - когда же она заговорит. Когда произнесет свои очередные слова, которые каждый раз - вызывали бурю, и однажды “снесли” всю прежнюю Россию. А теперь  - учитывая название, - “снесут” мир? Но слов не было. Само то, что все увидели и было посланием:  сад и красивая беременная Ольга, которая со страхом - но все же, преодолевая его, - смотрит на тебя. Со страхом, - но преодолевая его. Виктор заревел в голос, так что пассажиры удивились, хотя и сами были заворожены увиденным. И Марина, - смотрящая в далеком Новгороде это видео, - тоже ревела. 
Виктор был уже  почти на подъезде в Верейск. Но он вышел из электрички... И поехал обратно домой.  Видео он даже не пересматривал, оно и так вошло в его душу - как и у миллионов людей во всем мире и особенно в России. Но Виктор и Марина были уверены, - что это видео было сделано именно для них, что сам Бог дал Ольге эту мысль. Да - Бог, а не сатана... Бог - это было ясно их сердцам. 
Бог сейчас отвечал им на их вопросы - Виктору в электричке, Марине - в Новгороде. 
Да, все люди смертны. И вы должны это помнить. И вы тоже умрете. И ваша Ольга - тоже когда-то умрет. Но пока вы живы, пока вы дышите - любите, даже сквозь траур. 
Вы сами отняли у себя счастье строительства, творчества новой жизни. Сквозь слезы о Руслане, - но вам все равно придется это делать. Сама жизнь вовлечет вас в это, и ты, Виктор, - это видишь. В память о нем. Как будто он - рядом. И это при том, что он сейчас и так получил намного больше, чем может дать ему земля и люди, даже в своем лучшем виде, как вы пытаетесь сейчас делать в России. 
Виктор смотрел в окно. “Как же я соскучился по Марине и по Саше. И - по всем нашим соседям. Что могли мне дать “бдения” в Верейске, с непонятными - а на самом деле очень даже понятными - целями. Мне - благодаря той же Ольге - и так все дано”. 
Он приехал домой и крепко обнял жену и Сашу. Они плакали. Во дворе, кстати, он увидел небольшой бюст Руслана. Дар от соседей. Неожиданно, непривычно, - но он принял их дар. Прости нас, - сказал он внутренне. А еще он общался с соседями, - ставшими друзьями, - и снова радовался, что вернулся. 
Ночью они с Мариной занялись этим. Не предохраняясь, и снова думая - прости нас, Руся... Может, получится что-то... И у нас будет в память о тебе еще кто-то. 
Еще он узнал, что жители благополучных районов стали тратить значительные суммы - на криминальные... Как будто вытесняя их на свет божий, - пусть это было трудно, причем обеим сторонам. И те двое преступников-убийц, - все чаще оказывались в непривычной для себя обстановке, и вспоминали, что они сделали.   
Так же стали поступать во многих городах России. 
 






















Часть 8. Осенние прогулки 
 
Сентябрь   
 
Совсем недавно прошел август. В этом подаренном мэром Верейска саду были не только  цветы и газоны, но и давно растущие плодовые деревья. Он был похож не на “дачу”, а на что-то более “пафоснее”, здесь раньше была “резиденция” одного друга мэра. Ольга и Надя за это время, работая с архитекторами и дизайнерами ландшафта, в чем-то увеличили “пафос” - появились те самые ротонда и фонтан, но ведь, с другой стороны, в них не было чего-то фальшивого, а была красота. И в то же время, все казалось - простым. Это не был “отрыв от народа”, который все время виделся ей в истории бедного Николая II. Тем более что юридически она не была правителем. Но по факту, - все в мире ее признали. Не говоря о самой России.   
Сентябрь... Как хорошо  быть императрицей и, в то же время, - мало сообщаться с этим миром. Ее последнее видео вызвало огромный интерес, но больше Надя не пускает журналистов, тем более что их в России почти уже нет. Ясно, что западные спутники снимали сверху - и это часто “уходило” в сеть, ну и что... Ольга это все не смотрела. Это делали СМИ и политики, - чтобы ее “визуально контролировать”. Впрочем, западные СМИ относились к ней уже терпимо, привыкли, и не так уж часто о ней писали, переключились на другие “жертвы”.  Хорошо было ощущать свой живот - это был уже седьмой месяц. Хорошо ходить с Андреем или с Надей... или с пятерыми... или - вообще одной - по своему саду.   
В чем еще может быть смысл, - как не смотреть на желто-красные тополя, дубы, березы. На то, как они “источают” поток листьев, словно водопад. Андрей -  каждый раз радовался этому, и пожимал ей руку или - целовал в губы. 
В самом этом слове - “сентябрь” - было что-то спокойное, мудрое, “итоговое”. Сентябрь - это плоды... Природа дает себя наблюдать и в этом своем плодоношении и одновременно в медленном умирании. Ты дышишь чистым - холодеющим - сентябрьским воздухом. Ты участвуешь. У нее, кстати, - тоже плод. 
Еще недавно был август. Они ездили в город, церковь, - к отцу Вадиму - на Яблочный Спас. Освящали яблоки. Яблонь  у них в саду много. И в этом году - большой урожай. Ольге всегда нравилось стоять в церкви и слушать евангельский рассказ о Преображении Господнем. В нем ей всегда казалось что-то такое большое, “непомещающееся” в наш человеческий мир, в наши слова. Христос берет трех своих учеников и отводит их на гору Фавор. Там он преображается, они видят его - в сиянии Божьей славы. И один из учеников говорит: “Господи, хорошо нам здесь быти...” Он показал им само Царствие Божие. В этих словах: “Господи, хорошо нам здесь быти...” - есть что-то такое наивное, детское. Христос - дает себя от избытка, ему - не жалко, берите. А эти слова должны все время говориться человеком. В них как будто скрыта человеческая история, к ним она свелась. “Господи, хорошо нам здесь быти...” - должны мы говорить, когда мы любим кого-то - как она Андрея и своего будущего ребенка, или - когда мы познаем этот мир, как делают философы и ученые. Господи, хорошо нам здесь быти, в твоем мире, среди людей, что ты нам дал. 
Или вот, как сейчас, в этом сентябрьском саду. Господи, хорошо нам здесь быти... 
Яблок было много, они их постоянно ели.   
Вкус яблок. Это вкус августа и сентября. Плоды земли. 
Мы к ним привыкли и сложно описать его со стороны. Послание людям от земли, от природы, от Бога. Яблоками мы приобщаемся к природе и к земле, к ее тысячелетней мудрости, ко всем поколениям, что на этой земле выращивали и ели яблоки до нас. Делали то же, что и мы. Они как будто завидуют нам - оттуда, сверху. И хотя ясно, что у них там на небе другие яблоки, - небесные, - но они нет-нет да и чуть позавидуют. 
Запах яблок - “стоит” в конце августа и в начале сентября - по всему саду и дому. В нем есть что-то терпкое, бодрящее. Многие яблоки - валяются на земле. Превращаются в “пенопласт”. 
Андрея это так трогало, так что он плакал, и одновременно - улыбался. Они - умирают. Какие же они красивые. И он не удерживался, ложился к ним на землю, пачкая одежду. Обнимал их, втягивал их пьянящий запах. Ольга говорила ему: 
• Не надо, Андрюша. 
Но она и сама хотела так сделать. “Статус”, все-таки, не позволял, а главное - большой живот. А вообще, как жалко ей было Андрюшу и остальных пятерых. Бедные... 
Ей почему-то вспоминалось, как она в детстве видела парня, над которым все издевались. Ему все кричали: “очкарик - жопий шарик... очкарик - жопий шарик”. Может, и она тоже кричала? Почему мы, люди, все равно существуем после такого? А еще Ницше, который сошел с ума, увидев, как один кучер на улице бьет лошадь. Может, Ольга и пошла в психиатры, чтобы помогать таким людям. А с другой стороны, может ли она им всем помочь? Вот, она родит сына, и он тоже будет беззащитным перед этим миром, кричащим: “очкарик - жопий шарик”. И как это совместимо с тем, что говорили тогда ученики Христу на Фаворе. 
Вот на такие “пласты” “уводило” ее, когда она видела Андрея, лежащего на умирающих плодах под яблонями. Весь наш мир - умирает... Так хотелось и этот мир тоже пожелать. Погладить. Полюбить. Именно это и сделал Христос. Он пришел - ко всем. И к тем, кто слышал: “очкарик - жопий шарик”. И к тем, кто это кричал. Как правило, это были одни и те же люди, но в разных ситуациях, возрастах, “социальных ролях”. Тот, кто слышал это от других в детстве - потом, став взрослым, мог говорить это другим. А со Христом люди стали говорить иное. “Господи, хорошо нам здесь быти...” Это ведь и другу к другу надо относиться по-другому. Насколько это получится? А что если она, Ольга, и - была тем очкариком? Хотя у нее никогда не был очков... Или были? 
Очкарик - жопий шарик.
Очкарик - жопий шарик. 
Каким же злым может быть этот мир. Зачем жить в нем? 
Очкарик - жопий шарик. 
Может быть, и у Цветаевой в детстве тоже было что-то такое - и это предопределило ее судьбу. Вот так мир встречает людей. Может, Ольгу и “мучали” саму, но воспоминание о том, что издевались именно над другим - над мальчиком - волновало ее еще больше. Вот почему она стала такой чувствительной к миру и к боли? Вот почему она вышла замуж за Андрея? Чтобы - защитить его? И всех пятерых?   
“Очкарик - жопий шарик...” - это “уходит” “под землю”, в тяжелые низины души, в сны, в кошмары. 
А днем - пространство света, где лето или сентябрь, где сад, земля. Тишина,  мир, спокойствие. Размеренные шаги по земле или по песку. Глубокое вдыхание чистого загородного воздуха. В отличие от “ночного” падения в пропасть своих низин и кошмаров. А еще у нее были - яблоки. Их вкус и запах. Быть в этом сентябре. Дышать им. Быть этим сентябрем.   
Хорошо, что все это есть - земля и природа, что все они даны Богом, чтобы исцелять нашу душу. Человек без этого не может. 
И хотя она в своем последнем ролике вообще ничего не сказала, но все увидели, - что она уже не во дворе городского дома, а в саду, загородом. Это было и таким вот посланием, даже не осознаваемо для нее, чтобы они все тоже выезжали. И россияне это поняли, они и так уже были на дачах. Но после ее ролика - еще больше, как говорится, начали “гладить землю”. 
Живот рос все больше. Она была уже на седьмом месяце, так что ее фигура выглядела теперь будто с большой подушкой под платьем. 
Сыночек мой... (она чувствовала, что это будет сын). Как же я тебя люблю. И как же я люблю Андрея. 
Мы не могли тебя не родить. Хотя ты тоже услышишь в свой адрес: “очкарик - жопий шарик, очкарик - жопий шарик”, и задохнешься от этих людей, подумаешь: “зачем они меня здесь родили...”   
Но - ты услышишь и другое. Совсем другое. “Господи, хорошо нам здесь быти...” и ты сам, - рано или поздно, - скажешь: “слава тебе, Господи, за все, что ты дал”. 
Быть втроем. 
Они почти уже - были на этой земле втроем. 
Гуляя по парку, по “красно-желтому сентябрю”. 
Ольга чувствовала себя - в центре этого мира, в центре вселенной, ее “благодатным колесиком”. Втроем не становятся - без вышины Неба и без глубин Земли. Втроем не становятся - без Троих на Небе. 
 
 
Переезд на юг 
 
Они сделали это уже в октябре. Когда деревья и желтые листья становились совсем красными и очень красивыми и потом сразу же умирали. И потом явился бы - безысходный ноябрь, которого все боялись, в котором не за что было “уцепиться” глазами и душой. И лишь затем - в декабре - выпадает снег. Ольга часто - уже здесь, на юге, - вспоминала, как хорошо им было тогда, год назад. Нужно ли еще что-то человеку на этой земле? Чем быть рядом со своими близкими, и со своим любимым человеком. О Господи, Андрюша. Это же и было счастье. Когда она была такой еще наивной и моложе, чем сейчас, - и так энергично им всем хотела помочь. И, в итоге, - просто влюбилась в него. Ее дорогой, родной ее человек... Не было еще - ни ребенка, ни “России”. И как человек может быть счастлив, - не вспоминая то, что было? Зачем она стала императрицей? Это ошибка. 
Не было уже - легкомысленной, наивной Ольги, все принимающей на веру, открытой для каждого мига. Ее жизнь - “ушла” в ребенка. Восьмой месяц, живот был очень большим, хотя все равно не портил ее внешне, как могли это отметить редкие журналисты, делавшие ее снимки. Вот в чем мудрость для женщины. Она “перемещалась” в личность рождаемого, становилась им. Пока не родит.   
Итак, они ехали на нескольких черных машинах - в Крым. Это был конец октября. Крым был российским, и Украина это признала, просто потому, что Россия стала совсем другой. В каком-то смысле, - перестала быть Россией. Соответственно, и Украина перестала быть “собой”, перестала нас ненавидеть. 
Как хорошо было смотреть в окно - на поля ржи, кукурузы... От этих бесконечных полей, - непривычных для нашего глаза - становилось свободнее на душе. Все не “упиралось” в лес. А потом, - уже в самом Крыму, - вообще будут горы. И ты как будто возносился вместе с ними, становился выше. 
Ольга и Надя решили, что нужно уехать сюда, на юг. Что так им всем будет проще, и ей будет лучше там рожать. В городе оставался отец Вадим, к которому она привыкла ходить, но - с ним, если что, можно было связаться по телефону. 
Шестеро - ехали с ней вместе. Хотя им это было сложно. На самом деле, - уже пятеро... Нина - их любимая Нина - умерла еще в сентябре. Это было очень больно. Они похоронили ее на кладбище в городе (у нее была мысль “положить” ее в своем загородном доме, в том самом парке, но не сложилось). На ее могиле Ольга попросила посадить белые розы. Потому что Нина все время о них говорила и часто видела их во сне. Нина была первой, с кем Ольга тогда говорила в том городке. Может, в раю будут именно белые розы... На кладбище она увидела могилу своего начальника, Алексея Петровича. Она коснулась ее рукой: “эх, Леша, хорошо тебе там, ты успокоился”.   
Ольга знала, что “психически больные” живут недолго. Так что в группе риска - сорокалетние Вера и Григорий-“великая Россия”. И их ровесник - ее муж Андрей. Дорога на юг, - тоже подвергала их стрессу. Но - юг даст им и пользу, в конечном итоге. Ольга, в любом случае, не могла их там оставить, они к ней привыкли, и она к ним тоже. 
“Вся ответственность на тебе”, - с грустью думала она, когда ее тошнило по дороге, или когда она ела в огромном количестве продукты, или пила воду и соки. 
Дорога дает русскому чувство долгожданной свободы, возможность бросить все - и “уйти” в пейзаж, в созерцание, и не так уж важно, - что у тебя там дома, и не так уж важно - что у тебя там впереди. Только ты и дорога за окном. И ваш молчаливый разговор. Исцеление души глазами - и такое тоже дал нам Бог. 
Ольга вспомнила, что была другая императрица, ехавшая на юг, - Екатерина II. И что ее фаворит Потемкин делал для нее “пиар” - свои знаменитые “потемкинские деревни”.  Она, кстати, не очень любила эту Екатерину - потому что та была слишком деятельной. Творила великую историю. Воевала с турками. Присоединила Крым. Все это - было очень по-мужски. А как раз е муж Петр III, хотя и был легитимен, - не был достаточно “мужиком”, поэтому она его и свергла. 
Мы - устали от истории и от творящих ее мужчин. Потому что увидели, куда она нас всех привела. К скорому концу света.   
Потемкин делал для Екатерины свои деревни, и это был жалкий “пиар” в условиях XVIII века. А что видела Ольга? И это при том, что ее переезд был неожиданным, - и, конечно, скрытым от журналистов. Пусть западные СМИ и политики о нем мигом узнали - и показывали их “поезд” из нескольких машин со спутников (ехали они несколько дней, чтобы пятеро не были слишком травмированы). 
Что увидела  и пережила она? Все их встречали - и радовались. Конечно, ни о какой заранее сообщенной рекомендации “радоваться” из Верейска не было, и быть не могло. 
Для Ольги главное не была их радость по поводу нее - она все это списывала за счет своей красоты и того, - что она известна по всей России и миру. В конечном итоге, она ведь родит... Ее сын уже почти “вываливался” из нее, так что она боялась, что это произойдет в любой момент в дороге, хотя с ними был врач, но все же. Она родит, пройдет время, - и будет стареть. В этом будет испытание для ее “гордыни”. Поэтому главное, что она увидела, что люди - спокойны и свободны. Есть ли у них достаток? Есть. Но он - не соблазняет их, как западных европейцев. Те живут в своем “саду” комфорта и благополучия - и сходят от этого с ума и нередко кончают с собой... А еще к ним едут мигранты и европейцы их боятся, хотя и вынуждены пускать. Мигранты в Западной Европе - это, с одной стороны, нарушители спокойствия и преступники, а с другой - свежее дыхание, “свежая кровь”, “варвары”. В европейском “саду” - нету Бога... Не столько во внешнем смысле - сколько во внутреннем, как какого-то вдохновения, внутренней свободы, они там все духовно умирают в своих замкнутых небольших покоренных пространствах, среди газонов и парков. Отсюда, в конечном итоге, - и “однополая любовь”.   
Россия раньше, при президенте, была какой-то невнятной и люди там жили невнятно. Все, по сути, завидовали и хотели как в Европе. Но - скрывали это. Поэтому и в телевизоре была такая ненависть к Западу. А в самой России, - в пространстве и в обществе, - все было разбросано. Здесь - слишком богатые, здесь слишком бедные, здесь - Москва, здесь - “провинция”. Здесь - русские, а тут анклавы мигрантов. Все это “лепилось” само и кое-как, в угоду чьим непрозрачным интересам. Попытки власти “слепить” из этого хаоса порядок, - проваливались. Может, только в Москве получалось, - просто потому, что она была “фасадом”. Порядок в Москве - был засчет “хаоса” в регионах, это была такая жесткая русская энтропия, порядок “выкачивался” из провинции. 
А теперь... Люди - стали строить свою жизнь сами. Начиная с уборки дворов, которая стала чуть ли ни “религиозным ритуалом”. И это ведь был октябрь, когда в России холодно и сильный ветер, и тысячи мертвых листьев летят по небу. Но - во дворах - было прибрано, уютно, благополучно, все сделано на высоком уровне. Ольга знала, что и в ноябре, и в декабре будет так же. Твоя жизнь - это не телевизор и сети, не новости, где показывают “Байдена” или, - на худой конец, - “Москву”, твоя жизнь - это ты сам, твоя семья, твой двор и твои соседи...  и больше ничего. Поэтому - лишние люди, совсем к этому неготовые, - привыкшие жить в иллюзиях новостей о том, что они в “России” - уезжали. Уезжали и мигранты - не из-за ненависти к ним,  а потому что экономика стала другой. Та же Москва ведь уже не строилась, - как ни сложно было в это поверить... Богатые и средний класс - часто и много спонсировали в этих новых условиях в свои регионы. Люди много читали и больше говорили, больше думали. У всех был досуг на “дворы” и самопознание. 
Здесь, на юге, в октябре еще не было холодно, так что многие еще сидели в своих дворах. Смотрели на быстро темнеющее, но еще не темное -  во второй половине дня небо и думали о чем-то. И это делали не только пожилые и зрелого возраста, но и молодежь. О чем они думали? О том, что они делают это - за своих дедов и прадедов, воевавших и работавших на заводах, и больше ничего в жизни не имевших? О том, что история кончилась - очень даже неплохо, а ведь могла - кончиться совсем по-другому? Смотреть на небо, на жизнь, стоять рядом с ней, созерцая, дышать. 
Вот, - думала Ольга - ради этого она все и делала. Скоро, сынок, ты выйдешь в эту другую Россию, на эту другую, чуть измененную нами, планету.   
Они поселились в Крымской Ливадии, в парке, рядом с тем самым Ливадийским дворцом... Это было современное здание: неплохо выглядящий, построенный в советское время санаторий, сейчас он работал как место отдыха, и вот - Ольге предложили там жить со всей  ее большой семьей. Изнутри было сделано - отлично, достойно, но и не пафосно, как хороший отель. 
Как же все здесь, в этом парке, - было красиво. Они часто заходили во дворец - их пускали бесплатно. Кстати, туристов в новой России стало меньше, потому что у людей не было уже праздного любопытства к истории,  - а было искреннее любопытство к самим себе.   
Тем не менее, как там все “уходило” в историю - снова, Николая II и его семьи. Ольга старалась не думать о том, что потом с ними произошло. Нет, нет, мы избежим этой “русской кармы”. Простите нас, великие тени. Ник и Алекс, и ваши дочери и сын. Мы вас любим, но не как “деятелей России”, а просто как людей. И она все смотрела на их фото на стенах. Бедные, бедные. Мы живем здесь после вас, мы ваши потомки. И ей казалось, что Ник и другие - улыбаются им с фото, и что им нравится то, что делает в России Ольга.   
Ее пятеро - долго привыкли к новым местам: и к “санаторию”-отелю, - и ко дворцу, - но вот - наконец, привыкли.   
Главное, что их всех поражало - и ее тоже, но меньше, конечно, - море. Народу на пляжах мало (потому что туристов в целом было мало). Не верилось, что море было так близко. Подростки Кирилл и Наташа видели “это” впервые. Огромное, сине-белое, волнующееся, или спокойное, с барашками волн. А скалы вокруг помещали его в свой “чан”. 
Море для русского человека, для его глаз - давало чувство свободы, авантюризма, ощущение чуда, горизонта. Казалось, что все русские приехали сюда и придумали его, как некую сказку,  потому что иначе они не могли бы выжить в своей холодной стране. 
Каждое утро они с Андреем просыпались в спальне, - и потом шли гулять. Либо на берег, если ветер не был сильным, и ей не нужно было “преодолевать” его, или - здесь, в парке, во дворце. 
• Я люблю тебя, Андрюша. 
• А я тебя... Оля... 
Они обнимались. Она снова вспоминала людей, что видела по дорогу сюда. 
Смотреть на небо, на жизнь, стоять рядом с ней, созерцая, дышать.
И - любить. 
Однажды к ней приехала какая-то группа местных, что-то ей сказать. Это были, в основном, - люди лет сорока с лишним, поколения ее Андрея. Но были и совсем молодые. Они высказали ей свое почтение, называли ее “нашей императрицей”. Ольга с некоторой усталостью благодарно им улыбалась. 
А еще они сообщили, что создали клуб “Бездельник” - в память о Викторе Цое. У того была такая песня: “гуляю... я один гуляю... что дальше... делать, я не знаю... уууу... уууу.. Я бездельник, уу мама... у... мама”. Ольга смутно ее помнила. Андрей - из своей прошлой жизни до больницы, - помнил ее очень хорошо. 
Они считают, что эта песня, - на самом деле, - выражает саму жизнь (“как сказали бы философы, - подумала Ольга, - само бытие”). И они - вот так и живут. Гуляют, не работают. Ничего не делают. 
Ольга и Надя были поражены и не верили. 
В другой раз Андрей и Ольга пошли на берег моря, оно было - огромным и спокойным, с небольшим молоком пены на губах берегов.   
Смотреть на небо, на жизнь, стоять рядом с ней, созерцая, дышать.
Смотреть на небо, на жизнь, стоять рядом с ней, созерцая, дышать.
И этим занимаешься уже и ты, сыночек, - вместе с нами. 
Это море - тебя и родит. 
Это море - и будет утробой для тебя. 
 
 
Ноябрь 
 
Я рожу тебя, сыночек, - как солнце всходит каждый раз утром. Это - так же неизбежно. У нее  последний, девятый месяц. 
Живот был огромным, таким, что она надевала теперь огромный балахон, все равно, - очень ей шедший. 
Ее пятеро, - глядя на ее живот и балахон, - улыбались. Улыбался и Андрей. Улыбалась Надя и ее гражданский муж, который тоже был с ними. Ольга краснела. Смотрела в зеркало... Ее “визуальная гордыня” - ущемлялась. Это, кстати, вообще сильно действует на женщин, они воспринимают роды - как что-то нужное, но, все-таки, опасное. В России, где женщин было больше, чем мужчин, эта “великая жертва” своей красотой - приносилась часто. В Москве, конечно, меньше, но в новой России - этого исключения уже не было. И все равно, Ольге было тяжело ощущать в себе этот огромный живот... Радостно. Но и тяжело. 
Выходи. Из меня, сыночек. Выходи. 
Она иногда боялась зеркала. Там ведь уже - не совсем она, да? По ночам у нее часто была бессонница. Ей виделось что-то грозное. А еще - крымские ночи были душными и это тоже влияло. 
Ей виделось, что она уже настолько толстая и некрасивая, что все ее граждане увидят это и будут смеяться над ней. Скажут: “да кто ты такая вообще... даже старый предыдущий президент был красивее, чем ты”.
Красивее, чем ты... 
Красивее, чем ты... 
И весь мир это увидит. Увидит твой позор. Покажет на тебя пальцем - потолстевшая, некрасивая, мало того, что с “психом” связалась, еще - и без фигуры.   
Красивее, чем ты... 
Вот о чем думает любая женщина. С одной стороны, Ольга видела прекрасный Крым, Ливадию, парки, берег моря и горы вдали, и  погода была теплой, + 10, хотя и ветрено. 
А с другой - вот эта мысль. 
Надя ей искренне сочувствовала. Но у нее самой не было ребенка. Мама - поддерживала на расстоянии, но все равно не часто с ней говорила, потому что чувствовала вину за детство Ольги, - а теперь - зависть, что она стала императрицей. 
Андрей, обычно молчаливый, часто произносил: 
• Я люблю... твой балахон....   
Когда вечером балахон был снят, он - гладил его руками, и нюхал его, “утопал” в нем. А ночью они лежали, - крепко обнявшись. 
Ветер... ветер... крымский ветер. Он терзал Ольгу своим вечным свистом. И она понимала, что это кончится только когда она родит. Когда сыночек, - выйдет из нее. Такой большой. Это будет такая радость. И - такое опустошение.   
И от ее красивого молодого тела - ничего не останется. Она - пещера для него. 
Время. Время. 
У каждой женщины - своя война со временем. Женщины чувствует его острее и сильнее, чем мужчины. У каждый женщины - свои счеты в отношении ко второму закону термодинамики, что любой объект - необратим в своем существовании. Необратим. Необратим. Твоя молодость и красота - необратимы. Многие женщины разводятся со своими мужьями из-за этого второго закона термодинамики, говоря им: “ты здесь валяешься на диване, а время-то идет”. О времени все время думал президент, тоже мечтая остановить его. И все его “цепляния” за власть - “нейтрализация” политических противников и прочее, - были войной со временем.   
Даже если ты была такой же, как Ольга - начитанной, ты все равно боялась времени. И вступала в неравную битву с ним. Она оправдывала себя тем, что она - императрица, да еще и - “визуальная”, “зависит” от образа. 
Вот, ее здесь - “поматросит и бросит” - ребенок. А ей что? Она буду потом, как башня, в которой никого уже нету? Пустая башня. 
И в ней дует этот ветер. Ветер. 
Она будет стареть. Она будет стареть. 
И только Андрей ее утешал.
• Все будет... хорошо, Оля... Все будет хорошо...   
Она часто звонила отцу Вадиму, они говорили о делах, и о ее физическом самочувствии, но он понимал, что она переживает, и из-за чего. 
• Смирись. Мы все молимся за тебя. 
Она и сама молилась. Но все равно чувствовала себя башней, которая скоро опустеет. Трубой, через которую что-то проходит. И кода пройдет - останется пустота. Останется - старость. И весь этот Крым - эта красота - были как будто сценой для ее мучений, для ее жертвы. Сценой, на которую смотрят мужчины и - Бог. Который тоже “мужчина”... И не понимает ее? И еще этот ветер. Как будто ветер самого времени.   
Между тем, Россия продолжала при ней разеваться, происходили какие-то события. Весь мир уже признал ее императрицей России, и Запад тоже. Многие люди приезжали в Россию - и оставались здесь. Это была миграция, но нового типа, “духовная”. В основном, из Европы и США. Они уставали от своих слишком рациональных цивилизаций, - от их законов, от недоверия людей друг к другу, от работы, от экранов... от тотальной “прозрачности”. 
С другой стороны, в России опять заработали эти самые экраны. Но - совсем по-другому. Останкино включили, это сделали обычные граждане, Ольга была не в курсе, ей вообще в этот момент было не до того. А премьер-министр Брендин им помог. Все долго совещались, и в итоге, решили следующее. Рекламы не будет вообще. Новости вернутся, но репортажи только о России. Ведь раньше они были “сливным информационным бочком” для Министерства иностранных дел. А так, они показывали, как сокращается производство, или как люди там-то и там-то прибирают свои дворы в ноябре, как это делалось, например, в “экстремальном” Мурманске, за Северным Полярным Кругом, но все равно - делалось. Так обменивались опытом. Иногда, - показывали Ольгу. Все ей искренне желали благополучно родить... У нее от этих пожеланий только мутилось в глазах. Сериалы не показывались, и они тоже не рекламировались. Советская и российская “классика”, современные западные и восточные фильмы. По такому же принципу восстанавливалась и сеть. 
То есть, - не зритель ради экрана, а наоборот. Люди успокоились, и поняли, что у них должна быть, прежде всего, - сама жизнь и уже потом - экран, ее отражающий. 
Очень важный момент, который тоже все интуитивно поняли,  и Ольга там в Крыму, - несмотря на свой девятый месяц, - тоже об этом думала... Это - скорость. Человек до Ольги - был в постоянно повышенной скорости. И это - отражалось в том, что показывали. Все фильмы, сериалы, реклама - боролись за зрителя. Лишь бы он не переключил, или не стал смотреть другое. Поэтому нужно что-то все время придумывать. Поэтому в одном фильме - может идти несколько сюжетных линий сразу... Поэтому - частая смена эпизодов и кадров, поэтому захватывающая тебя музыка (необязательно быстрая, в триллере - тревожная).   
Авторское кино, арт-хаус, - тем и “брало”, что оно было относительно спокойным, это сразу чувствовалось. Если смотреть фильмы прошлого, то по смене кадров в них - тоже видна разница в темпе жизни. Нам кажется: “ну как можно так медленно думать, так медленно чувствовать, так медленно жить...”   
С этой же огромной скоростью шла реклама, вот он - новый товар, быстро о нем узнайте, или - новое заявление президента. Тоже быстро о нем узнайте. Как будто все это имеет какой-то смысл.   
Люди, которые реанимировали сигнал, - все это понимали. Поэтому скорость была - очень медленной. Ничего нового не происходило. Ни - нового товара, ни - нового заявления. Совсем избавиться от большой скорости нельзя. Это все равно было - в западных фильмах, да и в азиатских тоже. Но если такие фильмы и показывались, то редко. Это уже отдавалось на суд зрителя. А он уже был довольно умудренный, чтобы смотреть на это со стороны.   
Ольга была им за все это благодарна. Вот за эту пониженную скорость жизни и на экране - в Россию и приезжали. Она становилась “оазисом дауншифтинга”, как называли ее в некоторых газетах.    
Можно было включать телевизор - и смотреть спокойные фильмы. 
Ольга это и делала - и днем, и вечером. Итак, она крепко обнимала своего Андрея, шторы были опушены - за окном темно, ветер. 
И смотрела фильм с Джулией Робертс  “Ешь, молись, люби”. Или с ней же фильм “Мачеха”, где в конце нужно плакать, потому что - прежняя жена некоего мужчины - умирает от рака, и он остается один с двумя детьми. Но при этом - женится на молодой и красивой - “Робертс”. Все в конце примеряются и плачут. 
Ольга была в полусне... 
Я ведь психолог и мне понятно, как они все разыграли (эх, почему ее мозг не может уже отрубиться?). Ситуация идеальная, “подставная”” - старая некрасивая мать умирает... Ну и все, “шуруй”, молодая мачеха, ты имеешь право. 
И вдруг она сразу проснулась.
Я всегда отождествляла себя с Джулией Робертс. И все зрители так делали. Даже мужчины? Но правда-то в другом - я не Робертс, а - старая мать. Я - мать, я - мать. Реальность - совсем не такая, как эта картинка. Сладкая глупая картинка. И вот, - я опять попадаюсь на ловушку экрана? 
Ольга заревела и уже полностью вернулась в реальность. 
Снова ветер за окном. Он высасывает ей мозги. 
Она родит, - но умрет. 
Родит, - но сойдет с ума. 
Родит, - но он будет “психом”. 
Родит - и больше никому будет не нужна. 
Она вспомнила, как в одном сериале показывали, как Екатерина II родила долгожданного наследника Павла - и потом ребенка забрали, а ее все оставили.   
Она станет - пустой трубой. 
Через которую что-то прошло. 
Что-то чужое. 
Что-то чужое. 
Вдруг у нее начались схватки. Сыночек стал выходить наружу. Стал бить ее по стенкам утробы. Бить. Бить. 
Она кричала. Андрей испугался. Его увели. Прибежала Надя и, наконец-то, - врач. Ее осторожно перенесли в специальную комнату - с гинекологическим креслом. Там все было оборудовано заранее. Пришли медсестры. Надя прижала к ее лбу свою правую руку. Как хорошо было бы, если бы это был Андрей. 
• Держитесь, ваше величество. Держитесь, ваше величество.   
Зачем она называет меня “ваше величество”, зачем, зачем. 
Как же ей было больно. Сыночек - очень тяжело проходил в этот мир. Сквозь меня. А за окном - был все тот же ноябрьский ветер, он бил в стекла. Бил, что-то требовал. И у нее в теле сливались - эти удары и приступы схватки. Как будто - это не сын рождался, а вот этот злой сильный ветер. 
Я умираю. Я умираю. 
Нет, это не я умираю, - а он рождается. Смерть и рождение. Рождение и смерть.
И вдруг - ветер почему-то не доставал ее больше. Хотя он и продолжал дуть. Но теперь он - отделился от нее, как и весь - “прилипший” к ней за это время последних месяцев беременности мир. 
Вдруг - новый человек. Ветер добился своего. Человек кричал. Что это за человек? Он вылез из нее? Не может быть. 
Она на мог потеряла сознание. Врачи испугались. Но нет - сознание вернулось. Крохотное маленькое белокожее существо - мое. 
Как же я - люблю тебя.
Как же я - свободна. Как мне хорошо и свободно дышать. И ветер - уже не беспокоит. Пусть бьет дальше. 
Как же я благодарна Богу. Слава тебе, Господи. Слава тебе, Господи.
Что ты - отделил его от меня. Какое это чудо. Чудо. Новая жизнь. Новый человек. Новая душа. 
И неважно мне - будет ли там у него что-то не так с психикой, он все равно - мой, все равно человек. 
Врачи дали ей это крохотное существо, - чтобы она его покормила. Тоже чудо. 
Ольга улыбалась и плакала. Улыбалась и плакала. 
Пришел Андрей. Никак не мог сначала понять, - что случилось, волновался, боялся за Ольгу. И не понимал, - что за существо. Но потом, все-таки, все понял и - осторожно обнял ребенка. И Ольгу. Я мать, думала она. Я  - мать. Нас - Трое. Трое: Небо, Земля, человек. И людей на земле  - трое. А на небе - Бог. И он  - тоже Втроем. 
Пришли и четверо. И тоже плакали, не верили. 
Это был сын. Его назвали Дмитрий. Врачи обследовали и установили, что никаких патологий  у него не было. Все граждане - радовались, и слали цветы. И во всем мире тоже. И даже западные политики - поздравляли Ольгу. Говоря себе, что делают это для “пиара”, но они знали, что, на самом деле, - искренне, от души - радуясь за нее, радуясь за них. 
 






























 
Часть 9. Прошло двадцать лет 
 
Время 
 
Время... 
Ольга вспоминала, как боялась времени, как убегала от него. Почему человек всегда как-то соотносит себя со временем? Всегда “пускает” его в свое сознание, в свою жизнь? Но ведь мы же не коровы...
Мы люди. И одно то, что мы произносим: “этому человеку пятнадцать, или двадцать”... или - “этому человеку - сорок пять”, одно это уже много нам говорит. 
И вот... на дворе стоял 2045 год. И Ольге было сорок шесть. 
Вот, пошли цифры, да? Как будто сами они о чем-то нам говорят. 
Ольге - сорок шесть. Не верится. Неужели это она? Вот она подходит к зеркалу в своем загородном доме, который за это время стал похож на дворец, - и смотрит на себя... Она в очень красивом европейского стиля платье - светло-коричневом. У нее - все те же черные волосы, она их не красила, но - они были много короче, чем раньше, и были убраны просто в пучок.   
Неужели это она? Она смотрит себе в глаза... И в этом “диалоге” - страх и радость, надежда и отчаяние. 
Перед нами - мудрая красивая сорокалетняя женщина. Она часто вспоминает, что ее любимый поэт Цветаева - прожила сорок два года. Правда, Цветаева была совсем уж безбашенной, казалось, что она специально собирает на себя “все грехи мира”, “принимает” их в себя. 
Ольга - не была такой. “Защитный” слой у нее имелся. Сколько она всего пережила за это время. Человек - это и есть то, что он пережил, то, что он вспоминает. И - немного больше, думает Ольга. Все ее пятеро - умерли. Сначала - Вера и Григорий (“Россия - великая держава”), потом Кирилл и Наташа... В ее глазах - появляются слезы. Как же она их любила. Человек - это то, о чем он плачет. Через слезы он связан с этим миром. Наконец, умер и Андрюша. Это произошло недавно - два года назад. Андрюша, как же ей тебя не хватает. Их могилы - не на городском кладбище, а здесь, рядом с ее дворцом, и она часто к ним ходит. Человек - это могилы, которые он посещает. И думает, что и ее здесь похоронят. Человек - это смерть. После него она - не вышла замуж. “Вдовствующая императрица”, - как говорили в далекой Российской империи. 
Как же ей одиноко. Потому что - Дмитрий вырос, и стал жить своей жизнью. Он живет со своей супругой здесь же, в парке, но в другом здании. Дмитрий  - вроде бы и такой, как она, а вроде и нет. Человек - это его дети, которые кажутся иногда слишком далекими. Человек - это его будущее. Но - какое оно у нее? 
А что с самой Россией и с миром в это время? Ольга может быть довольна. 
Все называют Россию - Верейской державой, Верейской страной. Москва - уже совсем перестала играть свою роль, премьер-министр не нужен, и его нет. Все в России идет своим ходом, - без споров, без судов, без новостей, без новых и старых законов. Люди - научились доверять друг другу. И - любить друг друга, и себя тоже. Хотя как это можно сказать - в “политическом описании”? Вот - монархия, вот - республика... А это - что? “Любовекратия”? Но никто так, конечно, не говорил. В школах и институтах - учились все меньше.  Но были единицы - гениальных ученых и писателей.  А еще - все читали книги. И часто - в круге своей семьи. И, конечно, - дворы были все такими же чистыми и  прибранными. И новое поколение - все это принимало, усваивало. Работали - так же мало. Потому что продавали - нефть и газ, чистую воду, - которая тоже стала ценным ресурсом, - и к нам ездили туристы, отдыхать от своих стран. Хотя поток туристов был, все же, ограничен: чтобы думать не мешали.   
Ольга вспомнила еще одного человека, которого она потеряла - секретаря и просто подругу Надю - и подумала: что бы она сказала - увидев все это? А может - зря мы это городили? 
Не зря, - ответила ей Надя оттуда, - Мы... вы...  вывели этот мир - из того жестокого центристского мужского тупика, в котором он был, дали ему передышку перед концом света. А может - и просто подготовили этот мир к приходу... Такой - частично отмененный конец света. Наши люди, верейцы - хорошие, добрые, а главное - спокойные, успокоившиеся. Открытые для любви, для самопознания, для Бога. Они понимают что-то такое, чего другие народы - понимают слабо. 
Что же? 
Это до конца неизвестно. И только здесь, на небе, есть для этого слова. Но это есть. 
А многие в мире считают, что этого нет. И что мы - бездельники, что наша страна “Обломовка”. Что мы - наивные и нас легко обмануть, “кинуть”.   
Это взгляд со стороны. Даже если он является правдой, - никто не хочет в него верить. Это правда, - которая валяется под ногами. Так что давай, не грусти там, Оля. Все было не зря. Ты сама это знаешь. 
Спасибо. 
Пожалуйста. 
А что - остальной мир? За двадцать лет он не так уж сильно изменился... А ведь - включи при прошлом президенте в России телевизор - и в каждом утюге тебе будут говорить о том, что Запад, а особенно США, - уже очень скоро “падут”. Как большевики кормили советских людей будущим коммунизмом, так и Россия при президенте - кормила - скорым падением Запада. Видимо, ничего кроме будущего, - Россия в то время предложить своим гражданам не могла...  Все мнили себя великими историками и философами, знающими смысл истории. Но не нужно было быть семи пядей, чтобы понимать, что Запад находится в некотором кризисе и на излете. Однако россияне буквально жили этим реальным и мнимым кризисом. 
Ольга “заставила” всех в России - жить здесь и сейчас. 
Что касается остального мира - те же тенденции продолжились. Но - к радости других крупных стран - без России. Она как будто заявила, что выходит за рамки конкуренции и истории, по крайней мере - стала пытаться это делать. Она перестала рапортовать о “росте производства”, промышленности, информационных технологиях. Ядерное вооружение тоже не развивалась, оставшиеся ракеты были под контролем Ольги и мир ей уже в этом доверял. 
Евросоюз и правда “спал” по своему экономическому росту и переживал проблемы с  мигрантами. Ведь именно в это свято верил наш русский телевизор. Но - Европа не стала “халифатом”, ничего такого “глобального” не произошло.   
США - продолжили существовать и развиваться, чуть слабее, чем Китай и даже Индия. “Знатоки” истории в России не хотели понимать, что если европейцы по своей истории - народ “поживший”, как, кстати, и сами россияне, которые являются европейским народом, - то США молодой народ и государство.   
Прогнозы о многополюсном мире сбылись. Но это и так было понятно. 
По сути, в середине XXI века - происходила все более ожесточенная “борьба” между США, Китаем, Индией и некоторыми другими странами. Она выражалась и в экономической конкуренции, и в росте вооружений, и во взаимных угрозах, что иногда могло “повышаться” по градусу - до ядерной войны. После таких “пиков” политики потом “сдавали назад” и нормализовали отношения. А СМИ, - как некие волны, - каждый раз это все отражали. 
Одним словом, шла обычная мужская история. Та иллюзия, что под ней понималась. То, что Россия из нее выбыла, - радовало ее конкурентов. Ольга и верейцы - глядели на все это - с улыбой, и зевали от скуки. 
На Россию смотрели как на “страну-неудачницу”, которая не использует всего своего “потенциала”. Можно ведь было - все сделать по-другому. Детей и подростков - снова за парты, чтобы потом могли много работать. Всех привести в активное состояние: возобновить производства, повышать его темп, и общий рост. Привлечь в страну инвесторов. Продавать нефть и газ более активно, чем сейчас. Снова развивать информационные технологии, ведь без них - современная страна невозможна (то есть, - без них невозможен ядерный конец света). Сегодня Россия заимствует эти технологии. 
Вывести их всех - из их пресловутых дворов, которые они маниакально чистят каждый день утром и вечером, и считают это главной обязанностью, -  так же как и общение с соседями и в семье, так же как и самопознание.   
Вывести из вечного созерцания. У них ведь там до сих пор существует клуб “Бездельник”, так же, как и Общество Улыбок. Гниды... 
А с другой стороны, Запад и остальной мир - тоже погруженный в мираж истории - завидовал этим русским. На словах и в уме, в книгах  и фильмах, - их поносили за “бегство из истории”, за предательство... Но при этом думали: неужели такое возможно? Может, - и правда? И поэтому к ним ехали люди со всего света, пусть их и было не так много, это были не массы, а - единицы.
Они пытались понять, что здесь происходит? Русские просто - верят в свою сказку. Это коллективная иллюзия? Она - как это было в XX в., - “обрушится” на остальной мир? Но нет. Здесь было что-то другое. 
Они верили в свою сказку - и у них это вроде бы получалось. Кто-то сверху им помогает. Но - об этом не нужно “звонить” на весь мир. Верейцы это поминают, они сообщают о себе, свидетельствуют, но не более того. Сказку нельзя рекламировать, тиражировать, нельзя - препарировать как товар. Вот отчего - зашла в тупик вся остальная цивилизация. Не только Запад, но и остальной мир. 
Верейцы - нашли какую-то дверь, выход - и тихо вошли в нее. На этот выход нельзя было смотреть со стороны. В него нельзя было “вторгаться разумом”. Когда все страны “погрязли” во взаимной ненависти и претензиях, в национализме и расизме, в разрыве бедных и богатых внутри общества, и в таком же разрыве - между государствами, в ядерной гонке - верейцы - отошли в сторону, в свою сказку и - просто любили, просто - думали, просто - говорили друг с другом. Встречали весну. Встречали жизнь как чудо. Познавали Бога. А еще у них была действительно чистая природа, а не только ее реклама.   
И когда кто-то узнавал это и становился их гражданином, он думал: неужели так? Неужели так было можно? 
Можно. 
Но - ты должен верить в сказку, чтобы войти в нее. 
Ты должен быть избранным. 
 
 
Дмитрий 
 
Ему было двадцать лет... 
Сейчас он шел со своей женой Лизой по парку. Они жили с ней в одном из зданий здесь же, недалеко, и сейчас направлялись во дворец к Ольге. Ее дворец, как и весь парк, - был родным для него местом. Они жили здесь весной и летом, до октября, а потом уезжали на юг, там, недалеко от Ливадийского дворца, - он и родился. И хотя там он был рожден, но здесь - все казалось более родным, и по климату тоже, хотя он и был иногда несносным. Несносный, - а родной. 
Он держал свою Лизу за руку. Она была на год старше его, небольшого роста, но очень красивой, никогда не крашеной блондинкой. Вобщем, - по внешнему виду она, скорее, была противоположна Ольге - та высокая и брюнетка. Но по характеру многие их сравнивали - Лиза была такой же открытой к миру, к людям, она так же верила в них, пусть часто и не чувствовала последствий своих поступков в этом плане. Она не боялась “переборщить” в своем порыве - как когда-то молодая Ольга. 
Для нее Ольга - непререкаемый авторитет. Это понятно, елси учесть, что Лиза родилась и выросла в Верейске. Ее родители - школьные учителя, приехавшие сюда на почве энтузиазма  и не пожалевшие об этом. Ее отец был знаком с Ольгой, он учил в школе, а еще он - просто выступал на собраниях - о том, что нам делать в новой России, он строил ее вместе с Ольгой, вместе со всеми. Поэтому их дети и познакомились. А потом и влюбились. Когда Ольга стала ее “тещей”, то она узнала ее ближе. Она видела, как Ольга, - после смерти Андрея, - иногда выпивала, или ругалась на Дмитрия, впрочем, тот и сам давал к этому поводы. Но это не мешало ее любить. Ее нельзя было не любить. Потому что было видно, что Бог ее благословляет, что Бог - незримо рядом с ней. 
А Дмитрий... Он сейчас шел по парку, где он рос. Вот - клумбы цветов. Вот - тополя, вот - яблони. Сейчас лето - и они снова были в плодах. Вот - знаменитая ротонда в стиле рококо, - та самая, из которой мать “обращалась” ко всему миру. И при этом - не сказала ни слова, и все были уверены, что это и есть самое сильное обращение человека к людям. Тишина, молчание, люди должны перестать шуметь и - не только во внешнем смысле, но и внутри, иначе - они не услышат голос, не услышат Бога. Было понятно и то, что, раз она уже на таком большом сроке беременности, - боялась за него, за своего сына. Она как бы говорила: не шумите, пусть мой сын родится в мире тишины, и пусть - не будет войн и “ядерного обмена ударами”. Это тоже часть тишины. 
А между тем, это именно он был в ее животе. Мама... папа... 
Сейчас он видел: здесь папа водил его гулять, держа за руку, а здесь мама - катала его в коляске. Как радостно, и как больно, как радостно, и  как больно. Слишком много переживаний. Лиза почувствовала по его руке, что он вспотел. Она ничего не сказала, но заботливо на него посмотрела. И коснулась своей рукой макушки его головы, погладила, так он немного успокоился. 
Все любили и любят Ольгу (сейчас, правда, меньше). А он, он слишком ее любил. Ольга иногда думала, что для Димы она предстает как что-то внешнее, - пусть и родное, но в том смысле, что она знает себя сама и видит себя, а он видит ее со стороны. И она уже не может это контролировать. 
Он слишком ее любил. Ее образ - был слишком глубоко в нем. Но он так же любил и папу. Он любил ее - до ненависти, до непрощения. И все это у него, - как ни странно, - не противоречило одно другому. 
Зачем она вытащила его на этот свет? Ведь те люди, которые его окружали, - “неполноценные”, и сам отец тоже. Какие они были жалкие. И вот - они умерли. 
Она, значит, добрая, открытая, любящая, и ее еще в ответ любит весь мир, уж не говоря обо всех россиянах.
А я? 
Плод эксперимента? 
Элемент ее игры с миром, с Богом? Я не знаю с чем еще. 
Я - игрушка. 
Да, она меня любит. Но - намного больше она любит себя,  и свою доброту, “миссию”, свою жертву, она готова ее принести. И готова умереть за нее, а обо мне... она подумает во вторую очередь, пусть и не в последнюю. 
Папа, папа, какой ты был брошенный. Зачем она вышла за тебя? Ты все время говорил, что ты - мертвая рыба, но что рядом с ней ты становился живым, воскресал. А на самом деле, - ты так и остался мертвой рыбой. 
Я - мертвая рыба. И я когда-нибудь отомщу за тебя. И за всех мертвых рыб на свете. И это - тоже из любви к Ольге и папе. 
Страшно было вспоминать его смерть. Но он все возвращался к этому... 
Папа умер здесь же, в парке. Это тоже было летом. Он сидел в своем огромном кресле, которое он любил. Дима был рядом. Папа ни о чем не говорил. Так, Дима вспоминал, как они здесь играли с ним в детстве. Он стоял спиной к отцу, но знал, что тот слушает и улыбается. А обернувшись, увидел, что отец не дышит. Странно, но его в глазах была такая радость... 
Но Дима забыл об этой радости в папином взгляде. И помнил только свою боль. 
Зачем было меня рожать? Приводить из небытия в бытие? Бытие еще об этом пожалеет. 
А сколько он наслушался во дворах Верейска: “Димка - псих.... Димка - псих... Димка - псих...” Они говорили это с особенной злобой, потому что он был сыном императрицы. Они просто ему завидовали, и это была “компенсация”...   
Вы что, озверели, люди? И вот, когда отец умер, он вспоминал эти слова из своего детства. Вот так - принимают людей в этом мире. Ему как будто - сдавливали горло и грудь. Не давали дышать. 
А Ольга - все людям прощает. Она верит, что надо просто не обращать на это внимания, и хранить свою душу - для тишины, для музыки, для Бога, для весны.   
Конечно, тебе легко прощать, когда ты красивая и все тебя любят. А каково - быть твоей тенью? 
Кстати, он до сих помнил тех людей, что его обзывали тогда...   
Ему как будто - не давали вдохнуть в этом мире. Ну так - и зачем было это делать, мама? 
Когда отец умер, ему было восемнадцать. Он плакал, ревел. И мать его обнимала. “Хорошо хоть дает себя обнимать, а обычно - и не подпустил бы. Сыночек мой, любимый, и мне тоже так страшно после смерти Андрюши... Мы должны теперь быть вместе”. 
Но он - не хотел быть вместе. И потом уже плакал очень редко. Да, он никак не мог упрекнуть ее в том, что она им не занимается, что она - “политик”, “глава государства”. Ведь - вся ее “политика” и была в том, чтобы не быть политиком и быть лишь вдохновением для людей, а не руководить, не управлять ими. Она все свое время, - пока он в этом нуждался, - тратила на него. 
Да, да... Но - каково это жить, когда твоя мать - “визуальный монарх”? Которую все любят, на которую смотрят? И хотя она после того ролика в ротонде - выпустила еще только штук десять за все эти годы, но люди-то все равно к ней “рвались” (может, поэтому и “рвались”, это был ее расчет?). 
Каково это - быть сыном всемирно известного человека? Ты - оборотная сторона его известности, “изнанка”. Всегда должен быть “зазор” - между публичным и твоим, между тем, что говорится и тем, что есть на самом деле. Это всем понятно, и даже у самых искренних и душевных поэтов и писателей, - так было. Такова жизнь в нашем мире. 
Но этого “зазора” у Ольги - не было. И, по крайнее мере, в детстве, Дима это знал. Сейчас он словно забыл об этом. Ребенком или подростком он видел, как мать общается с людьми, которые к ней приходят. Она всегда реагировала - непосредственно, не думая, что она - “императрица”. Тем более, что ее власть основалась на воле тех же людей. Она старалась помочь, или - просто благодарила, ведь часто люди и так друг другу помогали, и они рассказывали ей об этом. Возможно, в первые годы слава ее немного “искушала”, но потом, - когда Дима уже был в сознательном возрасте, - нет. Она была - на своем месте. Какая же она была красивая в тот момент, и как Дима ее любил.  И как он хотел, - чтобы этот миг ее улыбки длился вечно. 
Он не мог теперь простить ей это. Что он так сильно ее любил. А она, - как он понял, когда стал взрослым, - принадлежала не ему, и даже не папе, - а “истории”. Пусть она и говорила, что “история и политика кончились”. Кончились, - но жертвы во имя них продолжаются. Он - жертва.   
Об этом он помнил.   
Когда отец умер, ему было так плохо, у него это совпало с подростковым взрослением. Ольга утешала его, как могла. Говорила, что все люди умирают. Что и она однажды умрет. Он, кстати, не верил... Насчет себя - да, не проблема. Но - она? То, что ее все любят - и он тоже, пусть и по-своему, ревнуя к другим, с одновременной злобой на то, что так все в жизни устроено, - должно страховать ее от смерти. Вывести ее за рамки смертных. Она - другая. Он может ненавидеть ее, но она точно не умрет. И, в глубине души, - он лишь на это и надеялся? Как бы он не терзал ее, - уже будучи подростком, - своими капризами и грубостью. Она - это что-то неизменное в его мире. Она должна быть и точка. Она - это вот тот момент в его воспоминаниях, во всей ее красоте, когда им было хорошо, а он - еще не был взрослым. На это он - “опирался”.   
Как бы то ни было, ему было так плохо после смерти папы... Еще его утешал тот самый отец Вадим, которому было в это время уже шестьдесят, и он очень часто бывал у Ольги. Все его любили - за пришедшую с годами мудрость, он был с седой бородой, худым. Ну вот уж его Дима точно не любил. Что он там говорил, утешая его... Что надо смириться с волей Бога, что все люди смертны. Да какой там Бог... Куда он смотрит, этот Бог, если Диме так было больно - расти в тени Ольгиной славы, как результат ее экспериментов, результат того, что она делала из любви к больным и к Андрею. Ольга хотела доказать, что и психи тоже люди, что и в них тоже образ Божий. Ну... доказала. Он-то здесь причем? Что он теперь должен делать? Ничего. Снимать штаны и бегать. 
Отсутствие папы - было тяжелым. Или он - накручивал себя, чтобы и это тоже - “предъявить” ей? Возможно. Он уже ничего не знал. 
Спасло его тогда одно, - встреча с Лизой. Не очень большого роста. Красивая, на год старше его, с большой грудью, с крупными голубыми глазами. Длинные русые волосы. В России в это время молодые люди вступали в брак раньше, и сходились тоже раньше. Фактор “материального интереса” был, как правило, на втором месте. Потому что люди не смотрели рекламу и меньше потребляли.   
Дима и Лиза быстро сошлись и жили вместе в квартире в Верейске, - которую сняли им Ольга и родители Лизы (рынок квартир в России уже не имел таких высоких цен, как раньше). Дима сразу понял, что это - его человек. И был благодарен за это Богу, пусть и не сознавал это. На ее груди всегда можно было “укрыться”, к ее бедру всегда можно было прижаться. Ей всегда можно было - все рассказать. И вот, про смерть отца он и рассказывал, уже на их второй встрече. 
Он твердо знал, что она с ним не потому, что он сын Ольги. Тем более что, это ведь было связано и с опасностью для жизни (на нее снова могли покуситься), а, кроме того, - и с теми слухами, что вот, она - жена “психа” и сама “психичка”.
Хотя с другой стороны... 
Она смотрела на него в преломлении к Ольге. Она любила его как сына Ольги - не в плане статуса, а в плане приобщения к чему-то “великому”, “историческому”. 
Вот, - в любом случае, - и здесь тоже она, Ольга. 
Ты не можешь не быть Дмитрием Бармеевым. 
Но никто ведь его не спрашивал. 
Все-таки, это было не очень справедливо... И он тем более должен был - хранить свою душу.   
• Я люблю тебя, Дима. 
• А я тебя. 
И он - зарывался в ее русые волосы. 
Это был момент встречи, момент освобождения от всегдашних мыслей о том, что он - это он.
Использует ли он это как свой шанс? 
Ольга, увидев, что у них серьезно, - познакомилась с Лизой. В целом она ей понравилась, “благословила” их жить вместе и потом - жениться. Их обвенчал отец Вадим - буквально месяц назад. 
Ольга была рада, что Дима вышел из депрессии после смерти отца и из своих подавленных обид на нее. 
Лиза все крепче и крепче обнимала его, уже немного думая о ребенке. Но - не “давила” его своими объятиями, а освобождала. 
 
 
Встреча   
 
Итак, они шли к ней в ее дворец. Но она, - как выяснилось, - ждала их уже в самом парке. На дворе стоял отличный июньский день. “Вот она, - думал Дима, - мать... точка любви и “замещенной боли”. Точка “искажения” времени и пространства”. “Вот она, - думала Лиза, - императрица”. И в ее душе возникло что-то светлое, связанное еще с ее детством, когда ее родители ходили с ней гулять, и она видела, как люди любят Ольгу, потому что, вдохновившись ее образом и ее словами - они и сделали в своей жизни то, о чем раньше лишь мечтали: отсутствие экранов, тишина, рефлексия, общение с соседями и близкими, чистые дворы - и жизнь иногда прямо в  них, ослабление “гнета” работы и учебы, жизнь в деревне. Во всем этом Лиза выросла, и сама уже когда становилась сознательной - участвовала, творила. Так что этот момент из детства - красивая беременная молодая женщина, которую все любят, - запечатлелось в ней очень прочно. Единственное что, сейчас  она видела перед собой не молодую, а уже среднего возраста женщину. Если чувства Димы были сильными и противоречивыми - они как бы “айсбергом” уходили в его детство, и он любил-ненавидел мать, был ей благодарен-хотел отомстить - за все... То чувство Лизы не было таким сильным, что и понятно, но тоже противоречивым. Ольга это понимала. Для всех она была той императрицей, когда она была молода и красива. Сейчас же она красива - “другой красотой”. Так говорили ей секретари и друзья. Женщина и время... Ольга находила в себе силы победить это. А Лиза смотрела на нее с некоторой гордостью, что вот - она теперь молодая и красивая. А с другой стороны,  умом она понимала, что и сама будет такой.
Они все поздоровались. Ольга и Лиза встали у скамейки. Дима отошел чуть в сторону. Вот они - мать и жена, две женщины. Одна заместит другую? Он любовался обеими. Но - по привычке - достал из кармана своих штанов мобильный телефон. И стал в нем что-то смотреть. Телефон был заграничный, японский - Россия ничего такого не производила. 
Мать и жена улыбнулись.
• Ну вот, - сказала Ольга. 
 - Ну вот, - повторила Лиза, - знаете, Ольга, он все время в телефоне. Спасибо еще, что - наушники не надел. А так - я его в них только и вижу. 
 - А между прочим, - произнесла Ольга с мягким упреком, - наши граждане - почти не пользуются телефонами. 
“Наехали на меня... Мать и жена, я все равно их люблю. Обе - красивые”. 
• Это-то и плохо, что не пользуются, - ответил он, - потому что у нас народ - дикий.   
• А ты вроде как... придешь после меня. 
Ольга сказала это, и они все подумали о будущем. Снова - женщины и время. Он был ее “наследником”, - но ни в каких документах это записано не было. В них было прописано лишь ее правление. Но и оно “легитимизировалось” поддержкой общества. А будут ли  верейцы поддерживать не Ольгу, а именно его, Дмитрия, хотя он и ее сын? Он ведь - другого пола и ситуация уже иная? Обо этом Ольга должна была думать, но не думала. И это было в ее стиле. За эту народ ее и любит. Пусть будет - как Бог даст. Дмитрий - должен соответствовать... А было ли у него это? 
• Помню, как мы с твоим папой - гуляли здесь с тобой, - сказала вдруг она. 
• Ну начинается, - отозвался Дима и улыбнулся. 
Погружение в его детство - делало его таким - беззащитным. Это, мама, запрещенный прием. Он и правда очень хорошо помнил те прогулки. Ему было года три, а потом пять, семь. Там - за оградой, - люди, пришедшие смотреть на нее. Впрочем, их совсем немного, они - “создают фон”, но не мешают.  А мать - какая она была красивая в этот момент. И отец - косноязычный, но - живой, родной. Дима все бы сейчас отдал за то, чтобы оказаться там - в этом месте, в том моменте. Мать. Как я тебя люблю. Не прощу тебе это. 
• Между прочим, - добавила Ольга - лет в семь ты еще любил танцевать. 
• Танцевать? - по-доброму засмеялась Лиза.   
• Ну что ты говоришь, ну какое танцевать... 
А ведь он и правда - танцевал. Ольга ставила ему какую-то музыку - и он кружился, кружился... вокруг своей оси. Иногда даже падал на песок из-за этого. Потому что - ему было хорошо, и он хотел поделиться этим своим “хорошо” - со всем миром. Со всей вселенной. Ну вот бывает человеку хорошо - разве он в этом виноват? Мама и папа - рядом, мама такая красивая. И это все будет с ним всегда, вечно... Почему бы тогда - не закружится? Чтобы - счастье не уходило. Хотя его знакомые мальчишки иногда дразнили его за это, называли “балетником”. В этом танце - мама иногда кружилась вместе с ним. Да, он вспомнил это сейчас. Вот оно - подлинное, вот что в его душе, на самом ее дне. И никто не сможет отнять это у него. Мать - живая, красивая - рядом. Она - любит его. Даже она не может отнять у него это воспоминание, оно больше, чем воспоминание. Это - его душа, его жизнь. Больше ничего и не нужно...   
И тут - реальная мать сказала: 
• А вот с тобой, Лиза, он, наверняка, - не часто танцует. 
Блин, опять какие-то женские “разводки”. Две женщины, мать и жена, обоих он любит. Но и обоих - боится (как и всех людей в глубине души). 
• Дима, Дима, пожалуйста, - заговорила Ольга, - очень тебя прошу.
• Да что?
• Потанцуй с Лизой. 
• Да, - сказала та, улыбаясь,- Потанцуй с женой.
• Здесь? В этом парке? 
• Да, здесь. Здесь же ты и раньше танцевал. 
• А музыка? 
• Поставишь со своего телефона, - ответила мать, - пусть хоть немного на дело пойдет. 
Женщины. Почему они всегда делают так со мной? Он положил телефон на скамью, нашел там что-то совсем древнее -  типа вальса XIX века, но, - все-таки, - красивое и он тоже это понял, оценил. 
Лиза приблизилась. Он положил ей руки на ее спину, она ему - на плечи. Они могли принять и другую, более строгую, позу - оба умели - но пока не захотели. Лиза была близко. Совсем рядом. Как же я люблю ее. Он ощущал под своими пальцами ее тело. И не верил, что оно - его, ее тело - прошедшее свой прекрасный путь - вот теперь было с ним. Было рядом. Ее духи, ее запах. Он прижал ее крепче. 
• Лиза, Лиза, - шептал он ей, и она его слышала. 
Да, я здесь с тобой рядом, и я люблю тебя, и всегда буду любить. Я знаю, - что ты сложный. У тебя в голове какие-то свои мысли об этой жизни, и о маме, и они мучают тебя. Но я все равно - люблю тебя и  с этими твоими мыслями тоже. Я не “нависаю” над тобой - не контролирую. А просто вместе с тобой освобождаю тебя. Мы это с тобой  вместе - растанцуем, протанцуем. Вот видишь - раз в сторону, раз в другую.   
Да, да, растанцуем. Ты мне нужна, ты делаешь меня живым, помогаешь забыть, что я Дима Баринов. Это - танец вселенной. Он - в твоих глаза, в твоей улыбке. 
Ольга отошла чуть в сторону, смотрела и плакала. Как же это банально, но вот... К этому все и сводится в жизни. Продолжение рода (она вспомнила свою мать и отца). Новое поколение, новые люди. Новое дыхание. Нам на смену. И Бог это благословляет. Да, жизнь жестока. Ты - уже не та Ольга. И сейчас это видно особенно. Но, в то же время, - без этой “жесткости” времени, жизни, - не может быть чего-то очень важного, не может быть творения нового мира, не может быть - прилива новых сил. Вот чего главного не мог понять тот самый президент России. Не мог смириться с этим. Поэтому люди и пошли за ней. А его - оставили за бортом. Пусть она и не хотела “политики” и “истории”, - но вовлеклась в это и не жалеет, в конечном итоге. 
Как же красивы они оба сейчас. Но - Лиза казалась ей более красивой, чем Дима. Вернее - у нее было больше харизмы, уверенности. Это было смутное непонятное чувство. Она была уверена, что просто пристрастна к Диме... Он же ее сын, в отличие от Лизы, на которую она могла смотреть со стороны. Перед Димой у нее было чувство вины, некий “омут”, что она родила его - из любви к Андрею и готовая рисковать. И еще - родила его, будучи императрицей. Во всем этом сложно было разобраться, пусть она и была психологом, сложно было понять, - что разумно, а что нет, где она и правда виновата, а где нет. При этом она понимала, что он-то, Дима - бедный, - буквально живет в своем “омуте”, и сможет ли он выбраться? (Может, Лиза ему поможет? На это она надеялась.) И за это она тоже чувствовала себя виноватой. А впрочем, - стоп. Зачем так себя “грузить”? “Я - просто люблю тебя, сынок... Таким, какой ты есть... Ведь после смерти Андрея, ты один у меня остался, ну - если не считать верейцев. Люблю тебя, и все”. Это она и пыталась ему сказать сейчас своим взглядом. И он - заметив его в какой-то момент, - вроде бы понял. “Любит она меня. Ну хорошо, это как бы и так понятно. И я тебя люблю”.   
И еще ей пришло в голову: как они в ее молодости “снесли” мир России прошлого и создали новый, так, может, и эти двое - тоже “снесут” их мир, их Верейск. А вот от этой мысли - ей стало грустно и страшно. Если с тем, чтобы “снести” ее лично - она смирилась и стала от этого даже еще мудрее - и внешне красивее, - то с этим смириться было нельзя. Неужели история - “несется” по нам и не жалеет нас совсем? И может быть - президент России чувствовал именно это? 
Все равно, - как они оба красивы. В этот момент Дима и Лиза сменили позу и взялись друг за друга в стиле классического вальса. Они танцевали, танцевали, под ногами шуршал песок. И с ними танцевала вселенная. “Как жаль, - подумала Ольга, - что я  не снимаю”. 
К ней незаметно приблизилась секретарь - это был новый, очень толковый сотрудник, Мария, лет сорока, - и сказала: 
• Я уже снимаю, ваше величество. С того момента, как они стали вальсировать. 
• Отлично.
Да, как банально все в жизни. Они закончили. Дима немного запыхался. 
• Надеюсь, ты это не снимала, мама? 
Та пожала плечами: 
• Мария снимала...   
• Не вздумай выложить в сеть!! Слышишь? Не вздумай! 
И он ушел. Вот. Женщины, они это устраивают, всю эту банальщину, и “сантименты”.   
Ольга посмотрела на Лизу.   
• А что ты думаешь?
• Хорошо получились?
• Да просто отлично. Вы такие красивые. 
• Ну и выкладывайте, ваше величество. А с ним я поговорю, все нормально будет. 
Ольга была рада, что Лиза настолько ей доверяла, что даже не захотела смотреть запись сама. Вообще она не очень “зациклена” на отражении, - хотя у нее-то есть что “отражать”... Да, она - настоящая верейка. Между ними возникло хорошее чувство “женского взаимопонимания”.   
Вечером того же дня - видео появилось на сайте дворца. Все зрители в России и в мире увидели танцующих под музыку вальса Диму и Лизу: он был в светло-сером костюме, она - в белом платье до колен. И - музыка. Которая несла их. Которая давала им жизнь и гармонию. И все это почувствовали. Верейцы были так рады за них и за Ольгу. Писали: вот они, будущие император и императрица. Западные политики ломали головы, думая о том, что это, наверное, Ольга так сообщает о своем преемнике. И все равно - смотрели и топали в такт ногами - как и весь мир. И Лиза тоже, со смехом, с улыбкой. 
А Дима думал: “ну все, это я им обоим точно не прощу”. Но тоже смотрел. И чаще, чем Лиза. На себя и на нее. Но на себя больше. И невольно улыбался. “Не прощу, не прощу”.   
 
 
Человек в наушниках, перед экраном компьютера 
 
Это он, Дима. Наушники у него могли быть и в виде маленьких вкладышей, и в виде  полноценных, с дужкой, пусть уже и середина XXI века, очень модернизированные, но они оставались. Их он, кстати, даже больше любил, чем крохотные. Как и большинство подростков. В этом было что-то - агрессивное, некое высказывание.   
Вот он - новый варвар. Начиная с  этого столетия, сколько подростков по всему миру - принимают эту позу - человек в наушниках, перед экраном компьютера. Он играет - и пусть весь мир подождет... Пусть вся жизнь подождет. Пусть другой подождет. Пусть Бог подождет. Пусть душа подождет. Но все это - не может ждать. 
А сколько родителей “сломались” из-за этого человека, сколько семей - пришло к разводу. Эта “эпидемия” охватила весь мир. И то, что сделала Ольга - призвав людей “уйти” от экранов - было направлено не только простив телевизора, но и против этого человека. “Оторвать” подростков было намного сложнее. Но большая часть из них в России ее правления, - все-таки, - это сделала. Как правило, они сначала играли где-то год или два, но потом - “уходили”. Потому что - им было куда, в отличие от подростков всего мира. Уходили к друзьям и девушкам, во дворы, которые нужно было прибирать, к книгам,  к рефлексии, к походам в церковь, к тишине и молчанию. Родители не “насиловали” их, а показывали альтернативу, и сами в ней жили.   
Прошел месяц после той встречи Димы с мамой, где они “заставили” его танцевать. На дворе стоял - июль. Дима и Лиза жили - в доме, который находился в том же парке, что и ее дворец, - но в другом его месте. Этот дом был другим, современным, “модным”. Стены - ярко-красного цвета, а внутри он был полон пластиковой мебели. Дима сидел в своей комнате - в наушниках, перед экраном. В этом доме и в этой комнате - он провел всю свою жизнь... Обычно он говорил через микрофон, и слушал ответ, это могло быть связано с игрой, или просто - разговоры. Говорил он громко. Вот этот голос твоего сына, который с кем-то ночью переговаривается, или часто просто кричит, иногда с матом, - это тоже было во многих семьях. И Ольга это пережила, когда они еще жили вместе. Сколько было бессонных ночей из-за этого. Сколько разговоров - ночью или на следующее утро. Вся твоя жизнь превращалась в борьбу. Ты вел сомнамбулическое существование невыспавшегося человека. И ей было так обидно, что почти все родители-верейцы - смогли почему-то победить этот соблазн у своих детей. А она - нет. Так - Бог ее смирял. Хотя она очень сильно на эту тему ему молилась. Может быть, Дима такой упертый - потому что его отец - Андрей? Кто его знает... Но ведь - все обследования показывали его полноценность.    
Да, вот так Бог ее смирял - она призвала всех “уйти” от экранов, и люди это сделали... а ее сын - не смог. 
Сейчас Дима ни с кем в микрофон не переговаривался, просто слушал музыку и касался кнопок клавиатуры, играя в какую-то легкую игру. Лиза иногда говорила ему, что он любит не ее, а - экран и клавиатуру. “Опять - женские штучки”, - думал он в ответ на это. Но ведь и правда - сколько подростков во всем мире, да и не только подростков, - сроднились с “пластиковой плотью” клавиатур, и с экранами сенсорных телефонов. Они могли бы нажимать без ошибок, проснувшись ночью. Казалось, что клавиатура находится в твоем мозгу, а не вовне. А экраны - были окном в реальность. Экран - показывал тебе жизнь, любовь, историю, тебя самого, “пространство игры”, к которой все и сводилось. Что там у взрослых? Политика? История? У них скоро ядерный конец света? Или - взрослые отошли от Москвы и экранов и “ушли” в себя? Ну и что... Все это - ненастоящее. Настоящее - это то, что я на таком-то уровне в игре. И говорю об этом со своим другом онлайн. 
Таким был Дима... Сейчас, когда ему двадцать, - он немного повзрослел, женился, стал спокойнее. Так что он уже не так страстно в этом участвует. И все же...
Он сидит и играет. Однако на этот раз он не один в своей комнате, - как он обычно любит, чтобы его не беспокоили. С ним два человека: мужчина лет сорока и молодая красивая женщина лет двадцати. Они - с камерой и микрофоном. Это - западные журналисты, которых Дима, - в тайне от матери, - к себе пригласил. “А эта журналистка - ничего, красивенькая”, - думает Дима. Ну ладно, не будем отвлекаться. Журналисты ведут прямую трансляцию в сети. Так Дима - ответит на то видео с его танцем? Когда он - уступил этим двум главным женщинам в его жизни? 
Журналисты были очень заинтересованы, потому что многие на Западе подозревали, что Дима - немного другой человека, чем Ольга. Во-первых, когда кто-то делает кому-то “гадость” - это ведь всегда интересно. Во-вторых, можно было близко, и как бы с другой стороны, узнать, что у них здесь в Верейске. Это очень хороший шанс и весь мир будет это смотреть. И рекламу, соответственно, тоже. 
Журналистка спросила Диму, причем он не снимал наушников, ему и так было слышно, и им тоже понравился такой “формат”.
• Что Вы думаете о том, что происходит в вашей стране? 
Диме льстило, что его показывают, и что весь мир видит, как к нему обращается такая женщина. Голова у него закружилась. 
• Да что происходит? Дикий народ... За двадцать лет - мы полностью оторвались ото всех стран. 
Журналистка кивала.
• Оторвались от всех потоков. Оторвались от истории. Мы не производим ничего в информационных технологиях... И вообще мало что производим. Продаем сырье. А так - люди бездельничают. Прибирают во дворах, бесцельно разговаривают. Мы живем - в тишине, в молчании. Понимаете? У меня голова от этого разрывается. Я ничего в этом не понимаю. А императрица... 
Они посмотрели на него особенно внимательно. 
• ...Императрица после смерти моего отца - грустит и нередко успокаивает себя.   
Он намекал на алкоголь. Он не знал, почему так сказал, “сказалось само”, на самом деле, именно в последний год Ольга взяла себя в руки и почти не “пила”. Но вот - “выскочило”. 
• И вот Вы - сказала журналистика, снова ему улыбаясь, - спасаетесь от этого всего - в играх? 
Дима кивнул головой. Он понимал,  что потом будут репортажи, что вот, сын Ольги вынужден прожигать свою молодую жизнь в наушниках и в экране. И они оба понимали, что это неправда, что он - как и миллионы юношей в мире - играл бы даже если бы наступил конец света. Это бы их не отвлекло. 
• Верейску нужны перемены. Он должен снова вернуться в историю. Снова - принять ту скорость, которая есть у всех. Тот шум, который есть у всех. Ту движуху. Мы не должны больше - быть в заложниках у фантазии одного человека, не очень здорового человека. 
Они сияли. Вот она, “информационная бомба”. Они нашли здесь своего человека. Вернее - они нашли здесь человека, так они оба подумали.   
• Спасибо Вам, Ваше высочество, спасибо Вам, - все говорила ему журналистка и улыбалась, дарила его своим вниманием. Они пожали друг другу руки и это тоже было очень приятно. 
 
Ольга в этот день - очень хорошо погуляла. Она прошла мимо могил своих близких, прикоснулась к ним ладонями. Прости, Андрей, что ввязала тебя во все это. Когда-то - увидимся с тобой? Небо было таким огромным и чистым, так хотелось трогать не могилы, а его, “уйти” в его “параллельность”.   
Когда она зашла в свой дом, то увидела, что секретарь Мария смотрит на ее с какой-то тревогой. Да что могло случится? Но Мария молчала. Ольга вошла в гостиную и увидела - как там включен телевизор и его смотрит одна из работниц. Телевизор включали редко - по каким-то важным событиям. Работница не заметила - как к ней со спины подошла Ольга и тоже стала смотреть. 
А там - весь мир видел, как Дима в своей комнате говорит о верейцах, о ней. Не верилось, что именно в этой комнате он сидел все время и кричал в свой микрофон, играя перед компьютером. Эта комната - принесла ей столько боли. И вот он теперь - так же не снимая наушники, - говорит и говорит... 
Прибежала Мария. И тут же выключила телевизор.  Мария и работница - смотрели на Ольгу, уже не с тревогой, а с ужасом. Видя ее резко побледневшее лицо. 
Да, мой сыночек... Как же я тебя все равно люблю... Приходит ваше время, а мое уходит. 
Она задыхалась, - как будто этот мир не хотел давать ей больше воздуха. И - опадала вниз, на пол, на руки Марии и работницы. Однако они не смогли ее “поймать”. Падать головой и лицом на пол было больно, но она почти не замечала этой боли. Однако она знала, что все равно была красивой, и такой - красивой - уходит к Богу. 
А потом ее сердце остановилось. Как будто - перестал работать земной механизм ее здешнего пребывания. 
Все? Это все? 
Она любила этот мир. Она - честно пыталась сделать его лучше. 
А теперь уходит - в вечную весну. К Андрею и всем своим близким. “Вытолкнутая” туда своим сыном. Она теперь будет там на небе - танцевать и смеяться. Будет там вечно красивой с вечно красивым Богом, который и есть вечная красота и вечный смех, и вечный танец. Бездна вечности. Вечный поток весны. Который обрушивается на тебя, забирает тебя с собой, и ты сам им становишься. 
Спасибо тебе, сынок. Живи уже без меня... с Лизой. 
Мы будем здесь смотреть на вас - и, я надеюсь, любоваться. Бог - это и есть взгляд любви. И мы будем держать тебя и Лизу в вечном взгляде. И будем любить тебя, - что бы ты ни сделал. 
 
Когда весь мир облетала весть о ее смерти, то западные политики подумали о тех журналистах: “ну вы и дебилы...” 
 
 
Без Ольги - теперь уже навсегда 
 
Если честно, я и сам в шоке от произошедшего. 
Я так привык к ней за это время. 
Привык любить этот мир вместе с ней, дарить этому миру красоту вместе с ней. 
Не знаю, как теперь все будет... 
 
• Что ты наделал? - спросила Лиза у Димы, как только они обо всем узнали. 
Лиза пошла туда, во дворец Ольги, пусть и боялась увидеть ее тело. Дима остался дома. Ее тело. Он ревел. Ее тело. Ее тело. И во всем этом виноват он. Был дворец, где она жила... жила, не живет, а жила, ее тело, ее тело. Его подспудная, подпольная мечта реализовалась. Как же все это - жестко, легко, быстро. Как будто там, на небе, ему говорили: ты же этого хотел. Ну вот - получи. Ты сам хотел освободиться. И теперь можешь занять ее место. Сделать с Россией все - как ты сам хочешь. Но он... ничего уже и не хочет. “Мама, мама... Как я виноват перед тобой. Это все - я сделал”. В тот день он впервые за долгие годы не надел наушники и не сидел перед экраном. Ему это было скучно. Что они могут ему дать? Если ее нету... Не от кого в них “убегать”. 
Ее нету... Об этом постепенно узнавали верейцы и весь мир. И тоже не верили. 
Как будто, - Ольга хотела дать этому миру что-то важное, что-то, во что она верила, - и ее дар отвергли.   
Но, с другой стороны, - что-то у нее получилось. 
Чего она достигла за эти двадцать лет? 
Ничего, и одновременно - очень много. Люди доказали, что человек - не умер. Что он может быть собой, может любить себя и других. Может жить почти без экранов, в тишине и молчании. И дети - следующее поколение - такие, как Лиза и многие другие, - рождались уже в этой тишине. Проводя свой досуг в приборке дворов, в общении с соседями, в чтении, в размышлении, мало уделяя времени учебе и работе. В познании себя и Бога. В единении с природой, потому что многие из них, - как и сама Ольга, - жили за городом или вообще в деревне. 
За двадцать лет сложился некий “Эдем”, пусть об этом и не думали в таких именно словах. Потому что - боялись “сглазить”. Ведь в прошлом веке,  - где только мы не обожглись на всякой вере “в рай на земле”, - который при этом был адом. И люди боялись повторения. Но здесь они чувствовали, что Бог и правда все это благословляет и что нет никакой “тени”, никакой оборотной стороны, расплаты. 
Как только все узнали о ее смерти, верейцы почувствовали - как все хрупко в этом мире. Они ведь как будто сознательно убегали от истории, от “фиксации”, отражения. И сама Ольга этого хотела. Но что же теперь: она умерла, и вообще непонятно, - есть ли они сами... И если кто-то захочет объявить эти двадцать лет несуществующими, - то ему это не так уж и трудно будет сделать.       
Ольги нету. Ольги нету. Почему Бог не защитил ее? Сколько у нее было врагов. И все они - стали друзьями, или испарились. А вот ее собственный сын, - просто сказав какие-то злые случайные слова журналистам, - легко ее “убил”.   
Ольги нету... В это - не верил весь мир и сами верейцы тоже. Впрочем, Запад уже через год после этого вообще стал думать, что ее и не было. Что тот путь, который она нащупывала вместе со своими сторонниками - просто русская народная сказка. Невозможно взять и “отрубить” телевидение, жить почти без телефонов и мало работая. Это русская сказка об Иване, - который сидит на печке, - сочиненная русскими “Обломовыми”. 
Ольги нету. Но ведь ее образ - думали верейцы, - всегда был с нами, мы с ним жили. Да, все было мудро: она не управляла сама, а только вдохновляла. Мы все делали сами. Но теперь ее не было, и как будто ничего не было. Поколение ее ровесников, людей сорока лет, - родителей той же Лизы - плакали, не веря, что это происходит, и чувствовали, что вместе с ней и они как бы ушли. 
Приходят новые: такие, как Дима, или как Лиза. А мы - уходим. Да, Дима жесток. Но многие, -  хотя и не все, - его возраста могут думать так же. Что Верейск, - это не попытка успокоиться, построить общество Тишины, а “бегство” - от других стран, от истории, от жизни. И что другие страны нас просто “сомнут”. 
Ольга умерла. А в таком случае, - умерли и они все. Поколение ее ровесников, которые все это строили. Бог нас оставил.   
Вот что все они чувствовали, - особенно в первые дни. 
Лиза часто заходила домой к своим родителям, энтузиастам, приехавшим в Верейск много лет назад...   
• Успокойся... успокойся, мама.   
• Бог нас оставил. Он не защитил ее, как это было всегда. 
• Успокойся. 
Только и могла повторить Лиза. А ведь раньше это они ее всегда поддерживали. Да, жизнь идет, и как она жестока к людям, раз отнимает у них такого человека. 
Если бы Лиза знала, как она была сейчас красива... По случаю смерти Ольги - она надела на следующий день черные джинсы и синюю блузку. Машинально глянула в зеркало. Она в этот день много встречалась - с друзьями и родственниками Ольги. Да и вообще со многими верейцами. Надо было организовать похороны. Лиза только немного в этом поучаствовала, скорее формально. Дима был у себя в комнатах и вообще в этот день не выходил. Похороны... Похороны Ольги...   
Богооставленность. Вот что они сейчас чувствовали. Это, видимо, чем-то было похоже на учеников Христа, - в день его смерти. 
Богооставленность. Вдруг выясняется, что и Ольга тоже смертна. Хотя ведь никто и не говорил, что она не умрет. Но всеми подразумевалось, что это произойдет еще не скоро, в ее старости... Она “почиет” в окружении внуков, а главное - видя вокруг победу своего дела. 
А тут ее сын-подстрок сказал в запале несколько злых слов - и все, она не выдержала. Сорвалась как струна, и все рухнуло.   
Это же как-то позорно, позор на весь мир, вот что не говорили, а думали, чувствовали люди.
Особенно поколение ровесников Ольги, которые вместе с ней все строили. 
Богооставленность. Ее нету. Бог ее не защитил. 
И нас тоже не защитит. Все мы умрем. А зачем тогда вообще что-то создавать здесь, на земле? Ведь правда... Вся-та наша русская история и говорит о том, что - не нужно здесь ничего строить. Поэтому люди и уходили в монастыри. А когда в прошлом веке начали что-то создавать, то ничего, кроме ада, и не вышло. Ольгу забрал Бог. И их всех заберет, надо просто ждать, и больше ничего не делать. 
Лиза снова заревела. Хотя она успокаивала других, но как только осталась одна в своей комнате, - а ей дали такую возможность, потому что верейцы уважали право человека на уединение, - тоже сорвалась. Какая же она была красивая в этот момент в своих черных джинсах и синей блузке. И слезы совсем не портили ее лица. 
Ольги нету. Она ушла. Ушла навсегда. 
Но, - с другой стороны, - она есть. Дима хотел избавиться от нее, “вытолкнуть” из жизни и истории, но он не понимал, что, на самом деле, - теперь Ольга была везде. Он сделал ее свободной, независимой от своего тела. Ольга там, на небе, вместе с Богом. Ольга есть, - и теперь уже навсегда. Она будет все видеть и - помогать. 
 
 
Похороны 
 
Они состоялись на третий день. Родственники и друзья долго спорили, - где ее положить в землю. Казалось бы, очевидно, что рядом с могилами ее шестерых, а главное - любимого Андрея. А они были положены в импровизированном кладбище здесь же, в парке, который был для этого достаточно большим. И Дима к этому склонялся. Как бы они все ни были в шоковом состоянии и не хотели тратить себя еще на что-то, - все равно они начали спорить. Потому что Лиза и отец Вадим - старый, шестидесятилетий священник, худой и с  седой красивой бородой, - вдруг поняли, что люди ведь захотят посещать ее могилу. И как они будут это делать? Поэтому ее надо положить на городском кладбище. Дима все упирал на то, что она бы захотела лежать рядом с Андреем, его отцом. А на самом деле, он просто хотел ограничить ее “влияние” - даже после смерти, “отодвинуть” ее в прошлое. Но Лиза и отец Вадим победили. Родители Ольги уже умерли. А Вика - ее подруга, - была жива, и она тоже встала на их сторону. 
Пасмурный июльский день... Солнце как будто не хотело смотреть на ее похороны, хорошо еще, что дождя не было. Везде в городе - полно людей. Сначала гроб должны были привести ко дворцу. Журналисты со всего мира снимали и вели трансляцию. Дима надел черный костюм. Лиза - темно-синее платье. Она почти с ним не разговаривала. Никаких речей никто не продумывал... Все стояли молча, с цветами. Лиза подумала: “вот так мы реагируем на смерть человека. Кладем его с цветами в землю. И как будто - забываем о нем. Но... о ней-то не забудут. Она - необычный человек. Своей смертью - она одержала победу над этим миром”. 
Наконец, ее привезли. Гроб был не очень дорогим, деревянным. Крышку открыли. Ольга лежал там в своем любимом серебристо-голубом платье. Она это или не она? Она и не она. Ее тело. На ее губах как будто была улыбка, которая прощала этот мир. Говорила всем: я все равно в вас верю. Я все равно вас люблю. В этой ее улыбке и в лице - была мудрость и красота. Было чувство свободы, единства с землей и небом. Лиза заревела, а Дима - заплакал. 
“Неужели мы - отпускаем ее? Неужели мы - расстаемся с ней? “Убираем” ее в “нижний этаж”, туда, где не ходят живые? Там - мы все будем? И она, Лиза, тоже?” Гроб привезли в храм отца Вадима. Людей вокруг становилось все больше. Ольге бы такое не понравилось. Но она уже - не может высказать своего недовольства. Друзья и родственники - прошли в храм. Он был все таким же - не мрачным и низким, а высоким и белым, в стиле древнерусской церкви Покрова на Нерли. Ольга любила эту церковь и ходила в нее, пусть и не так часто. 
Отец Вадим начал панихиду. Сзади и со спины - и это было очень красиво - пел хор девочек. В голосе отца Вадима - не было обычной уверенности. Потому что он и сам еще не до конца все пережил, “усвоил”. Ольга еще вчера была рядом, была  живой и ходила, - а теперь “лежит”, в “горизонтальном положении”. Что же это такое? Почему Бог такое попустил? Все задавались этим вопросом - и он тоже. Почему ее победил, “свалил” каприз сына, почти еще подростка? А ведь как все было бы хорошо, правильно - по-другому. Сын бы рос, она бы старела, и он - полностью все от нее переняв, уже без бунта - встал бы на ее место. А так... все абсурдно. Зачем тогда и мучилась, рожала? Ведь совсем не факт, что Дмитрий пойдет по ее пути. Очень возможно, что все, что он сказал, - “воплотит в жизнь”. 
Вадим вспомнил, как Ольга и Андрей приходили к нему; она была такой была молодой и красивой, и весна была за окном, везде, и в их глазах. Они так любили друг друга... Где это все? А?   
И вдруг, глядя на лицо усопшей Ольги, он как будто прочитал ее ответ: везде это все, батюшка. И я тоже - везде. Мы здесь с Андреем. И с ним. Здесь все другое. Здесь самая тихая тишина. Здесь только любовь. И из этой тишины и любви - мы на вас смотрим. 
Ему вдруг так захотелось, - прикоснуться к ней. Поэтому он еле дождался, когда по ходу панихиды объявил, что все желающие могут с ней проститься. Коснуться покойника - обычно все этого боялись. И отец Вадим это знал. Иногда - если, например, человек погиб в автокатастрофе, - то хоронили вообще в закрытом гробу. Но, как правило, был обычный средний вариант, он - вроде - был и с Ольгой. Служащие похоронного бюро нанесли на ее лицо - не так уж и много макияжа, она была вполне узнаваема. 
Как на нее смотрел Дима? Со страхом и чувством вины. Блин, что они вообще удумали... Ну что за “трэш”, вот - мать в гробу, родственники, Лиза, “публика”, журналисты. Да почему он должен перед ними такое делать? Лучше бы ее вообще “гигиенично” сожгли - как во многих “прогрессивных” странах, - и дело с концом. Но он - буквально заставил себя. Ладно... Он им всем и за это отомстит. Он легко прикоснулся губами - к ее лбу. И тут же убрал их, отступил. Ему показалось, что она как будто жжёт его, преследует. Вот уж спасибо тебе, мама. Конечно, он виноват перед тобой и Богом, но все же. 
Потом подходила Лиза. Ей сначала тоже было страшно с непривычки, - ее родители были живы, она впервые в своей жизни хоронила близкого человека, а Ольга такой ей, конечно, стала. Она коснулась губами ее лба, и вдруг поняла, что Ольга не ушла, что она - здесь, рядом, что она - любит тебя, улыбается, светит, смеется вместе с тобой, танцует. Лиза, - забыв обо всех, - обняла ее за руку, за плечо. Западные журналисты все это снимали, транслировали и говорили: “вот в каком горе жена Дмитрия Лиза, а ведь Ольга ей - всего лишь свекровь”. Не понимая, что ей было хорошо. Очень хорошо. Своим телом Ольга им всем отвечала.   
Потом подошел и сам Вадим. Он и так уже все знал и понимал, чувствовал, - когда прошел животный страх смерти. Он целовал ее лоб и ладони, и думал: “как же все благословил и устроил Бог, что у нас есть такая возможность общаться с ней, и с небом, быть свободными, дышать”. Теперь уже не было никаких вопросов. Почему Бог не защитил ее от этого Дмитрия, почему она ушла так рано - не доведя все до конца, и почему Дмитрий, скорее всего, будет проводить совсем другое, и зачем тогда она страдала, рожая его... Почему все ее дело как будто обрушилось...   
Так Бог все устроил. И как еще дальше будет - ему только известно. 
А мы знаем, что Ольга - с нами. Это какое-то “безумие”, “абсурд”, но именно это и есть правда. Ольга умерла. Но она - с нами. Свет с нами. И теперь, - после своей смерти, - она с нами навсегда. Ее жизнь, ее судьба - уже сложились и не изменятся. 
Начинается подлинная Ольга - такой, какой Бог ее задумал. И ею - он нам здесь светит. Так что ничего и не обрушилось, а совсем наоборот. 
(Так же было и со всеми основателями религий? После шока от их смерти, ученики понимали, что учитель - как раз сейчас - никуда уже не уйдет? То же пережили и ученики Христа.) 
Это чувствовало все больше людей. В основном, интуитивно, не осознавая, потому что шок от ее смерти все равно еще действовал. Но люди все чаще невольно улыбались, а не плакали. И даже не замечали этого. Журналисты это видели и снимали, но почему-то не придавали этому значения, они и сами улыбались. 
Потом - ее гроб понесли на кладбище. С таким же неожиданной и несознаваемой для всех  радостью. И даже солнце вышло из-за туч, и как будто тоже улыбалось. От храма до городского кладбища - нужно было пройти пару автобусных остановок по шоссе. Машин на нем было, дорога свободна. Это было самое радостное и свободное, самое легкое шествие. Как будто все, чем была Ольга, ее душа - сконцентрировалось и воплотилось. И это были свет и радость. 
На кладбище они прошли мимо многих могил, прошли и мимо Алексея Петровича - ее начальника и любовника... Как же давно это было. Но Ольга теперь была свободна от него, он как будто и сам хотел бы сейчас встать и поклониться ей. Наконец, ее закопали. И поставили большой белый камень с небольшим четырехконечным крестом на нем - такие в это время были у многих. Все были уверены, что такой памятник ей бы понравился, потому что она любила белый, а не черный, и свой храм любила, потому что и он был белоснежным. 
Песок... деревянный гроб, исчезающий в яме... пение хора: “со святыми упокой, Христе Боже наш... со святыми упокой...” 
И у людей - радость и чуть ли ни смех. Потому что все это сопровождало Ольгу, - а не кого-то другого. Ни у кого не было даже и мысли о том, что она умерла, и о том, что они все умрут. Не было липкого запаха смерти. Вместо него - благоухание жизни.   
Она там, под землей, мы ее зарыли, - но это вообще не проблема. Она не там - а здесь, с нами. Свет с нами. Бог с нами. И каждый раз, когда мы будем касаться ее белого камня с крестиком, - мы будем касаться ее самой. Так Бог освещает нашу землю, нашу жизнь. 
Они были настолько поражены и уверены в этом, - что в речах над свежевырытой могилой - даже не смогли это высказать, потому что были к этому не готовы. Подруга Вика - ее сорокалетняя ровесница, - говорила о том, что не сможет без нее прожить. Но все равно - улыбалась. Потому что знала, что она и не остается без нее. То же говорили и чувствовали  остальные, в том числе Лиза. Отец Вадим сказал, что Ольга была светлым, очень светлым человеком. Один только Дима этого не понимал. Он долго и запутанно говорил о том, что все мы, - виноваты перед ней, так он вроде как каялся в своем преступлении, и в то же время, - не каялся. Глядя на улыбки, но думал: “они просто сумасшедшие, у них культ “Ольги”, вот они и думают, что она типа победила смерть”. 
Они улыбались, не веря, и все же веря, что гроб, могила стала источником жизни - как две тысячи лет назад в Иерусалиме. 
Ольга теперь живет не дома, а здесь, на кладбище, с нами, она переселилась - в свет, чтобы мы к нему прикасались. 
Вот что такое были ее похороны. 
 
 
Император Димитрий 
 
Ему и самому очень нравилось это звучание: “Император Димитрий... Император Димитрий...” Да, полный крутяк. Это было мощно, отсылало к греческой богине Деметре, от которой и происходило это имя. Говоря точнее, полная его “титулатура” - слово, которое Ольга вообще вряд ли упоминала, хотя и знала его, - была такой: “Димитрий Андреевич, Император Верейский, русский и московский”. (Кстати, в истории России был единственный правитель по имени Дмитрий - забавно, что это был самозванец “Дмитрий Иванович”, в начале XVII в.). И все эти части имели для Димы свой смысл. 
После похорон, от которых все еще пребывали в “ступоре”, пусть Ольга и показала им, что она никуда не ушла, и что небо - не так далеко, как им всем казалось, - прошла неделя. Как раз Дима чувствовал себя очень бодро. Всю эту неделю он плакал, но уже через семь дней - “вернулся к жизни”. Как - Лиза не знала, потому что они жили в одном доме, но в нем можно было “скрываться” друг от друга. После ее смерти они редко ночевали в одной спальне. 
Двадцатилетний, красивый... Все время в наушниках, или слушает громкую музыку. Правда, он меньше сидел перед компьютером и с телефоном. Ведь у него теперь - другая игра... Она намного интереснее. Это - целая стратегия. Твое царство, твоя империя... Он должен достичь в этой игре своих целей, дойти до высшего уровня. И еще - ему почему-то все легко удавалось, “расстояние” между замыслом, “образом” и его реализацией было минимальным, его как будто не было. И это при том, что он большую часть своей жизни провел за экраном. Словно, - кто-то ему помогал. Но - до определенного времени? 
Через неделю - в страну “вернулся” телевизор. Дмитрий быстро и легко договорился об этом с Москвой, с Останкино. При Ольге телевидение почти не имело новостей, его “скорость” была минимальной. Показывали спокойные фильмы... или - про обмен опытом разных верейцев в своих поисках смысла. Все это кончилось, когда однажды утром диктор объявил те самые слова: “Димитрий Андреевич, Император Верейский, русский и московский”. Затем все увидели выступление самого Димы, который сказал, что он наследует трон Верейска своей матери. Хотя она всегда говорила, что опирается на поддержку народа. Вернулись обычные новости, - в которых показывали и Россию, и мир, и рекламу. Международные компании были в этом очень заинтересованы. Через эту скорость верейцы - снова были “выпихнуты” обратно в историю, в поток “сансары”. Молодые парни и девушки - поколения самого Димы, - были очень рады. Им всегда было обидно, что верейцы - плетутся в “хвосте прогресса”. И вот теперь Дима говорил всем, что он открывает в Верейске - технологические парки, и часто произносил: “стартап... стартап”. Обещал, что уже в следующем году наша страна сможет сама делать телефоны и компьютеры, что мы перестанем зависеть в этом, - как и во всем остальном, - от Запада и Востока. Представители бизнеса - и оттуда, и оттуда, - начали приезжать в Верейск. 
А еще - Дима довольно быстро избавился, “отодвинул” от влияния отца Вадима, тем более что тот не занимал при Ольге каких-то высоких должностей в церкви. В Верейск из Москвы приехал митрополит, который был "исполняющим обязанностей” патриарха. Хотя все знали, что Дима, пусть и верил в Бога, но у него были с ним... сложные отношения. Митрополит заявил, что Димитрий Андреевич - будет венчан на царство здесь, в Верейске. Что Верейск - будет новой столицей, которая наследует Москве. Что Россия при Димитрии - снова возродится, встанет с колен. Венчание на царство должно было состояться весной. На дворе стоял конец лета, август, можно было сделать это и сейчас, но Дима почему-то все время откладывал. Это был единственный момент, в котором его  замысел откладывался. А так, все приближенные сравнивали его,  - и это тоже передавали в новостях, - с Петром I. Дима к этому добавлял: “Мы снова будем расширять наши границы, и снова будем участвовать в гонке вооружений”. 
Если всему остальному политики на Западе и на Востоке и бизнесмены были в целом рады, то здесь они уже пугались. Что для них была Ольга? Ну так, какая-то чудачка, к которой они за это время привыкли. Добрая светлая чудачка... А здесь - молодой и амбициозный, с неизвестными целями. Что если он начнет угрожать ядерным арсеналом России, чего Ольга не могла делать по определению? 
В конце августа в Верейск прибыл заказ Димы - два спортивных автокара. Лиза увидела их и снова подумала: как он все легко делает. Как это ему удается? Легко - желать, легко делать. Как он так может, - после того, как он фактически довел ее до могилы? У него и правда какая-то сила есть. Но какая? Может быть, этой силой он всех верейцев и покорил, “загипнотизировал”? И ее тоже? Машины распаковали, и они стояли на дороге, недалеко от их дома. Дима долго с ними возился. Наконец, он пришел к Лизе.
• Поедем со мной кататься? 
Ей было тоскливо, и она согласилась. Тоскливо без Ольги, - несмотря на все признаки ее присутствия, - тоскливо, что Дима - при том, что был ее родным сыном - вот так себя ведет и вроде никто не может ему сопротивляться... Тоскливо, что ему не тоскливо... Но - все равно лето, и оно уже кончалось, и потом в их страну быстро придет холод. 
Та машина, в которую они сели, - была с открытым верхом (вот - на ней нужно успеть покататься летом), - серебристо-голубых цветов. “Кстати, такая расцветка точно бы понравилась Ольге, у нее было любимое светло-голубое платье, мы ведь даже и похоронили ее в нем. Похоронили...” Ну вот, она снова об этом вспомнила. А что если Ольга - там, на небе, - радуется за нас? Несмотря ни на что. Она все равно - продолжается в нас. Прежде всего, в нем... ну и в ней тоже. А что если все его поведение - не так уж и против нее? Ольга делала одно, но это не значит, что она в глубине души не могла хотеть совсем другого. Но - не имела духа выйти из своей роли? Она ведь не только на всю Россию, но и на весь мир была известна - как сторонник тишины и молчания, “ухода из истории”. Как пойдешь против этого, когда тебе - уже сорок шесть? Ты весь в этом выборе. И вот Дима говорит что-то этим пресловутым журналистам, - критикуя ее выбор. И она - “устраняется,” уходит в сторону. Дает ему - и таким, как он, - дорогу, освобождает его от себя... Это так похоже на нее. 
Они сели. Дима был за рулем, машина быстро поехала по шоссе. Дороги в Верейске и в его пригороде были хорошие, но... как же они отвыкли от таких громких машин. Она двигалась по ним быстро, словно была игрушкой, и вот - ловко перемещалась на поворотах, так все и показывалось в соблазнительной рекламе. Как же им было весело, как захватывало дух, особенно Диме. Они ехали к реке - километрах в двух от города, там была набережная и пляж, на которых летом часто бывал народ. Дима включил громкую быструю музыку. Он подпевал этой известной английской певице и глубоко кивал головой в такт. Вокруг были тополя, вдали - река, а над головой - не загороженное верхушками деревьев - небо, без облаков. 
Лиза сказала: 
• Пожалуйста, выключи музыку. 
• Хорошо. 
Музыка “заткнулась”. 
• Давай остановимся. 
Дима уже нахмурился. Но снова сказал:
• Хорошо. 
Машина послушно замерла на обочине. 
• Чего ты хочешь, Лиза? 
Она не ответила. 
• А я, между прочим, хотел после этой поездки еще озаботиться наследником. Нам с тобой не так много лет, но подумать об этом уже надо. 
Лиза смотрела на небо. Она вышла из машины. И закрыла за собой дверь. 
• Чего ты хочешь, Лиза? Почему ты капризничаешь, как маленькая девочка? Ведь ты даже старше меня на год? 
Она заплакала. Как страшно жить - без Ольги, без Бога, без света. Без ее присутствия рядом, без ее голоса и слов. И даже небо теперь - какое-то другое, подменное. Ты как будто в аду. Почему Дима этого не понимает? 
Было так душно без нее, что ничего не хотелось, руки на себя, - грешным делом, - хотелось наложить...   
Она пошла в направлении города, куда глаза глядят, а он уехал. Обидевшись на нее, - по-царски, как “император”.   
Эх, оказаться бы там, у нее на небе, поговорить. Или даже помолчать, - как она и любила. Слезы не сходили с ее лица. 
И она сама не заметила, - как оказалась на городском кладбище. У ее могилы. Тело само ее принесло. Уже начинались сумерки. Было так все красиво вокруг - природа как будто уходила в некий величественный сумеречный траур по дневному свету и по тому, как все вещи в нем выглядели.
А у могилы - стояли люди. Это были две маленькие девочки и, видимо, их бабушки. Они узнали ее и поклонились. Ничего друг другу не сказали, а просто - все глубоко вздохнули. Они чуть посторонились и дали ей коснуться памятника. Каким же родным показался ей этот прохладный, с неровностями на поверхности - камень...      
Ну здравствуйте, ваше величество. 
 
Она вернулась домой поздно, потому что там, у ее могилы, - время не замечаешь. 
 
 
 
 
И снова весна 
 
Прошло полгода правления “Димитрия”... Его желание придать стране импульс молодости, шума и скорости, во многом было реализовано. 
Это время Лиза, - как и многие верейцы, понимающие, что происходит, - провела все здесь же, у могилы. Здесь она познакомилась - с Сашей. Если ей был двадцать один, то ему - двадцать пять. Красивый, высокий, коренастый, но - в его светло-карих глазах была печаль. Как и у всех, и у самой Лизы тоже. Связано это было с последними потрясениями. Он был родом из Москвы, его родители приехали в пригород Верейска, когда ему был год, - поближе к Ольге. 
Что их вдвоем спасло в эти дни? Они еще не понимали, - да и не хотели понимать - но - близость ее памятника, и друг друга. Таинство ожиданий и прикосновений, таинство встреч, таинство мыслей. Понимание, что они есть друг у друга. И это при том - что если “посмотреть со стороны”, то - она была замужем (он, правда, был холост), а еще - их общение происходило на могиле ее свекрови. Общение... общение... что-то общее.   
Сейчас на дворе апрель... Все так и должно быть, что весна приходит, они в этом не сомневались. 
Но каково им было зимой... Тогда Лиза и Саша шли в кафе или ресторан, - только навестив на минуту ее памятник. И дрожа от холода - говорили, говорили, касались. Да, в этом было что-то “запретное”, но - Дима уже совсем жил  своей жизнью, и они уже давно не спали с Лизой. Она вдруг подумала, что Ольга все знает и благословляет их с Сашей. Что в жизни все так и происходит. И что и сама Ольга - так же нарушала “запреты”, когда встретила и полюбила своего Андрея, и вышла за него замуж. Саша.. Саша - он просто нужен ей, он “вырос рядом”, стал частью ее жизни. И так приятно опираться на его руку, быть в его взгляде. То, что они пережили в эти зимние месяцы - когда было холодно и быстро темнело, когда люди с улиц уходили домой, а Лиза все никак не хотела, потому что не могла быть даже в одном доме с Димой. И вот - они снова с Сашей... То, как он ее спасал своими разговорами, то, что он ей говорил, и как касался ее руки, - это знает только Бог. А за окном кафе - был снег, метель. И им было горько и хорошо, горько и хорошо... Горько - от того что там, в “реальности”, - Ольга умерла и всем правил Дима, - и хорошо от того, что вдвоем. 
Так что - когда пришли март и апрель, который и был сейчас на дворе... То они-то знали, что это - они “привели” весну. Что без того, чтобы вот там - в кафе, окруженным холодом и снегом, - они не говорили и не касались, - то весны бы и не было. Они - что-то важное там удержали. Их там благословил Бог.  Об этом нельзя было думать, нельзя было сказать. Но - Бог их избрал для чего-то. Так же, как когда-то избрал Ольгу и Андрея. По идее, - брак с Димой должен был стать неким продолжением. Возможно, Ольга этого бессознательно ожидала. Но в жизни “по идее” не происходит, и сама Ольга должна была это знать. В жизни происходит, - как Бог на душу положит. В жизни происходит - как одинокая чайка поет за твоим окном. Все знают, что она поет, и всегда пела, и всегда будет петь у чьего-нибудь окна. А больше ничего мы не знаем. 
Любовь прорастает в каких-то незаметных местах, прорастает в низинах. Но она - всегда есть на этой планете. Когда ее здесь не будет, то и планеты не станет. 
Лиза и Саша - гуляли теперь посреди этого наступившего апреля - как посреди своей Родины. Они все в нем знали. Они отзывались на все его возгласы, на все его “позывные”. Они были этим апрелем. Каждое утро приходило солнце, и они знали, что они сами в этом участвовали. Каждое утро все больше людей выходило на улицу, и все больше детей играло и кричало на площадках. И они знали, - что они сами и есть эти дети, и что в будущем у них тоже будут дети. А в очень далеком прошлом - Ольга рядом с такими же кричащими детьми на фоне записывала свое обращение к людям. (А еще в прошлом - Христос встречал весну. И Будда тоже...)   
Весна, апрель... Это их время, время явившегося снова Бога. Недавно была Пасха, и все верейцы так радостно, - несмотря на свои беды, - ее встретили. 
Лиза и Саша - все ходили и говорили друг с другом, и держались за руки. Люди это видели, - но не осуждали ее, все понимали. 
Держались за руки, были живыми. Когда они посещали памятник Ольги, - то им казалось. что и она там тоже встречает весну. Хотя понятно, что у нее - весна вечности. Но в апреле ты хотя бы примерно ее чувствуешь. 
Держались за руки, были живыми. Как будто - прогоняли кого-то. И если зимой этот кто-то еще имел свою власть, то теперь - нет. Каждый вздох Лизы, каждое ее слово, обращенное к Саше, - прогоняло его. 
Весна - “дошла” и до Димы. В один из самых светлых апрельских дней, - когда всем было так радостно, и ему тоже, - он сел в одну из своих спортивных машин. Он был один. Потому что Лиза уже давно не только не ездила, но и не спала с ним. “Да и фиг с ними со всеми - с этими бабами”. Мать его мучила... Еще и неизвестно до конца - может, он и правда болен. Зачем вообще его родила, если у него все время был клеймо - “сына психованного”, которое он и нес во дворе, среди мальчишек. И вот - мать умерла. А теперь эта Лиза... Да, не везет ему с женщинами. Наверное, придется развестись и найти другую, ведь скоро будет венчание на царство. Найти кого-то более послушного, чтобы родила наследника. 
Эх, ладно. Как хорошо было ехать на огромной скорости по дорогам Верейска, и по его пригородам. И никто тебе не мешает, ты один, ты слушаешь громко музыку, ты один, ты слушаешь громко музыку. Весна... весна... солнце...   
Это был самый “адреналиновый” момент в его жизни. Триумф скорости и шума. А потом его машина - врезалась на огромной скорости в борт набережной реки и упала. Рядом в этом месте никого не было. 
Люди потом говорили, что Ольга забрала своего сына к себе, - поговорить, рассказать ему о чем-то. 
 
 
Лиза 
 
Внезапная смерть Димы - снова на всех “обрушилась”, пусть, скорее, в плане избавления от него. Но все равно. 
Диму похоронили в закрытом гробу - не рядом с Ольгой, а, наоборот, с его отцом Андреем, в парке. Потому что было понятно, что к нему-то как раз люди не пойдут. Так оно и вошло. 
После его смерти прошел еще месяц. На дворе был уже май. Но - полная победа весны и солнца - радовала не всех. Птицы пели, и дети кричали... А взрослые Верейска и остальной страны - как будто были заслонены какой-то “пленкой” - от неба, от солнца, от полностью высохшего асфальта, от возможности носить легкие куртки и не мерзнуть. 
Потому что всем казалось, что, пусть Дима и погиб “за дело”, за свои дела, но, все-таки, - он погиб. Никто не тосковал по нему и тем более по его политике. Но осталась некая пустота. И ведь совсем недавно - полгода назад - умерла Ольга. 
Бог как будто оставил Верейск и всех, кто был с ним связан, верил в его дело? 
Западные политики делали злорадные заявления, что, мол, неизвестно, что у них там происходит. И внутри себя думали: “сказка невозможна, даже в России”. 
А Лиза.... Тоже находилась в таком же состоянии. Чувство хаоса и пустоты - пришло и к ней. 
Ей было так одиноко в ее доме в том парке. Она скучала по Диме, ведь он был ее мужем, и - сыном Ольги. 
Через пару недель после его похорон - к ней пришел Саша. Она встретились в гостиной ее дома, это не был дворец Ольги, но - в этой гостиной многое было стилизовано под ее дворец: красивые росписи и стулья, высокий потолок... Саша был такой же растерянный, как и все. За это время они не встречались, и даже сообщения не присылали. Сейчас они поздоровались. И пока не знали, что сказать. 
• Спасибо, что ты пришел, Саша. 
Какой же он был красивый, и какая она была красивая - пусть и с тенями под глазами, от бессонных ночей. 
Бог дал им любовь. Как же они забыли о ней? Спрятались от нее? 
Лиза включила на телефоне какую-то музыку - медленную, красивую. Она вспомнила, как совсем недавно - они были втроем  с Ольгой и Димой, и они с ним танцевали. Кто же знал, что все так кончится? Нету - ни Ольги, ни Димы... Ни ее, Лизы? 
Она есть. Пусть и со слезами на глазах, и со “сломанной душой”, но ты есть, ты есть. 
Лиза встала и замерла перед Сашей, глядя ему в глаза. Неважно, что там, в глубине гостиной - кто-то есть из ее знакомых, и что он может это увидеть. Главное - музыка. Главное - Саша. И Бог, который все видит. Саша поднялся со стула. Она положила ему руки на плечи. Он ей - на талию. Он был в синих брюках и пиджаке, она - в не очень длинном платье голубого цвета. 
Саша почувствовал, - как ее крупная грудь коснулась его. Они посмотрели друг другу в глаза. Любимый. Любимая.   
Как долго они искали друг друга. Среди всего, что происходило. Сквозь все внешнее и внутреннее. Сквозь боль и потери. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево. 
Ольга их соединила и смотрела радостная сейчас с неба.
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
И даже он, Дима, - тоже смотрит и радуется. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Вот она - весна, вот он - май, вот - солнце и небо. Они пускают их в себя, и нет у них никакой “пленки сознания”, что им мешала. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Хорошо, если все верейцы их увидят. 
Потому что Лиза и Саша - имеют на это право. 
Потому что они - любят друг друга. И будут любить. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево. 
Лиза целует его, долго, долго, вот он - ее и их миг.   
Они будут иметь детей. 
Что бы там ни происходило с этим миром, во что бы он там себя  дальше ни загнал...   
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
В этом - их ответ. 
Он обнимает ее все крепче. 
Как же я счастлива... Я недостойна этого счастья. Я ведь, наверное, - “загнала” в могилу Диму, как он, в свою очередь, “загнал” Ольгу. Чувство вины, чувство вины... Но как же я счастлива. 
Весной нельзя быть виноватым. Весной можно только любить, весной можно только дышать. Весной можно только быть благодарным Богу за все. Можно только молиться, - глазами и словами любви  и прикосновениями любви. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Весной можно только - быть, и неважно, что там весь остальной мир - как он себя снова будет мучить и убивать, и их вместе с собой... 
Их и правда, - снимали. Секретарь Ольги Мария, - с улыбкой и со слезами, - вела эту прямую трансляцию в сети... Верейцы (и весь мир) - не могли на них не смотреть. Красивые девушка и мужчина. И очень красивая музыка. Хотя понятно, что Лизе тяжело, - от пустоты и хаоса, от чувства вины, - но она все равно танцует. Поэтому и танцует. Танцует, потому что не может не танцевать, танцует, потому что любит, и как это отличается от того ее танца с Димой.   
Танцует - потому что весна, танцует - потому что все мы есть в этом мире,  и мы созданы в нем Богом - для танца. 
Человек - это существо танцующее. 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Лиза прижимается к нему все теснее и шепчет ему что-то. 
 
Вот так  - все возродилось. А символом этого возрождения были Лиза и Дима. Люди снова - “ушли” в тишину и молчание, в приборку дворов, в познание себя и Бога. Только - они еще все чаще танцевали. Иногда это могли быть и легкомысленные танцы, особенно у молодежи. Но, как правило, - танец был простой формой проявления любви, как у Лизы и Димы. Танцы - как ритм самой вселенной. Это называли: “танцующая монархия”. Так началось “правление” императрицы Елизаветы и ее мужа, императора Александра. 
А мир снова не верил происходящему, но тоже быстро привык, - к этому “региону” тишины и тихого танца. 
Через несколько лет отец Вадим, - при участии Лизы и Саши, - извлек из могилы тело Ольги - и, как все и были уверены, - оно было нетленным. Его поместили в красивую раку, но - не в храм, а  прямо на улице, в специальном портике от непогоды, так что все могли легко к ней “прикладываться”. Ольга, - как верил народ - покровительствовала влюбленным. Так ее тело и ее свет были совсем освобождены для людей. Вечная императрица. Вечная Ольга. 
Однажды Лиза почувствовала, что забеременела. Но она была уверена, что родится девочка. 
 
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
Они двигаются неспешно по зале - вправо, влево.
 
 
 
 
 
 
 
 




Декабрь 2023 - март 2024 годов, 
Петербург