Атланта. Глава 5. 4

После того, как Алла Евгеньевна была арестована, солдаты ещё довольно длительное время продолжали наведываться в дом Степанюги, унося с собой после обысков приглянувшиеся им вещи.

Приезжая без предупреждения, они разбредались по всем комнатам, и задавая различные вопросы, обшаривали шкафы, заглядывая под мебель, в результате чего Семен Аркадьевич постоянно находился в состоянии «трепыханья», ведь в любую минуту в его доме мог появиться капитан со своими допросами, а то и дополнительный взвод солдат.

Из-за деятельности этой женщины во время войны её близкие уже числились в черных списках, и несчастье в любую минуту могло обрушиться как на них самих, так и на Степанюгу, имевшего несчастье приютить эту семейку под крышей собственного дома.

Глеб отлично знал, что, если доля правды о махинациях его матери выплывет наружу, то их всех заключат в острог, ведь в тюрьмах сидели люди, арестованные за куда меньшие нарушения.

Особенно если учесть, что находясь на военном положении, штат Джорджия вообще перестал существовать и, превратившись вместе с Флоридой и Алабамой в Военный округ №3, находился теперь под командованием федералистского генерала.

Будучи женщиной деятельной, сидеть, сложа руки, после войны, Алла Евгеньевна не собиралась. Преисполнившаяся решимости не бросать начатого ещё в военной время дело, она частенько наведывалась в Чарльстон, пытаясь наладить связь с людьми из своего прошлого.

Одних она знала ещё со времен блокады, другие участвовали вместе с ней и Анкушевым в таинственных аферах, и мелких мошенничествах. На одних были заведены досье полицией; другие, заложившие основу своего состояния в игорном доме, и рассчитывавшие на более крупный куш, планировали строительство несуществующей железной дороги на деньги штата; третьи, закупившие в 1861 году соль по центу за фунт, нажили состояние, продавая ее в 1863 году по пятьдесят центов за фунт; четвертые и вовсе оказались владельцами самого крупного дома терпимости в северной столице. Вот с такими людьми водила свое знакомство эта вероломная женщина. 

Легко приобщившись к жестокости нынешнего времени, она обрела достаточно сил, чтобы вести собственную игру в мужском мире и, продемонстрировав окружающим, что не остановится ни перед чем ради достижения собственной цели, самобытная южанка, родом из Чарльстона, в кругу горделивых жителей Атланты мгновенно обрела репутацию «белой вороны».

Присутствие «вольных» негров и солдат янки производило на неё угнетающее действие, и ни на минуту не забывая, что у нее могут все конфисковать, она не могла больше думать ни о чем другом, кроме как о деньгах. И глядя на то, как его мать трясется над каждым центом, Глеб не переставал изводить её ответными колкостями:
«Мам, ты могла бы хоть на минуту отвлечься от своего промысла? Он тебя доконает, ей-богу!»

Но это было только начало. Услышав от Анкушева о системе подряда на работу каторжников и восприняв эту идею на ура, она поспешила ею воспользоваться, тем более от вольных негров толку было мало, а недостроенный склад простаивал вот уже пару недель.

Заметив, что его мать была всерьёз намерена подрядить этих людей, Глеб ещё долго проклинал ту злосчастную встречу с Анкушевым, посвятившего её в особенности системы.

Убежденный, что подобная деятельность бросит тень и на его репутацию, как сына, он запретил её подряжать каторжников, но видевшая в их работе наиболее выгодный вариант экономии на средствах, женщина и слушать ничего не хотела, вцепившись в эту идею как сумасшедшая.

«Зачем ты вообще туда едешь? С тобой в любой момент может приключиться беда, — тщетно пытался он заставить её остаться дома, с опаской относясь к этим поездкам на склад, расположенного за городом. — В этих бараках полно всяких негров и вольной шушеры. Сдались тебе эти каторжники…»

«А мне плевать! — вопила она вне себя от ярости, мечась по дому как необузданная тигрица. — Я отправлюсь туда, чего бы мне этого не стоило! Весь путь пройду пешком и где-нибудь да наберу команду для постройки склада!»

«Мам, да ты больна! Ты из ума выжила на этой почве!», — спорил с ней сын, тщетно пытаясь достучаться до её рассудка, но той было на все наплевать.

Уж ежели что она задумала воплотить, отговорить её было сложно. Точно таким же был и он сам.

«А почему я, собственно говоря, должна отказываться от них? — возмущалась Алла, наливая себе вина, чтобы унять собственную нервозность. — Ты прекрасно знаешь, что склады будут построены куда быстрее, если я воспользуюсь дешевым трудом каторжников, а ежели мне придется нанять негров, да периодически подгонять их кнутом, местное управление так разорется, что мы все мигом очутимся в тюрьме. К тому же ты что-то особо не возражал, когда у нас на плантации работали рабы!»

Глеб, чувствуя на себе осуждающие взгляды коллег после того, как все был в курсе, что его мать пользуется трудом каторжников, принимался доходчиво ей объяснять, что в рабстве неграм жилось уж получше, чем сейчас, да и вообще тогда было другое время, но женщина в своих бизнес-устремлениях предпочитала придерживаться своих берегов, никому не доверяя своих тайных замыслов. А перепалки с сыном на эту тему только подхлестывали ее решимость поступать по-своему.

И только один Анкушев оставался, пожалуй, единственным в её окружении человеком, кто одобрял решение по найму каторжников.

Жесткий и беспринципный аферист, этот её компаньон знал цену большим деньгам, и это сближало Аллу с этим типом гораздо больше, чем с людьми круга покойного мужа.

Хватаясь за любую возможность, она совершала трюки, достойные знаменитых мошенников, и её «озорство» наверняка бы вызвало умиление, если бы оно не было пропитано трагизмом не самых забавных реалий. Причем причина, повлиявшая на её поведение, крылась в далеком детстве и ранней юности.

Отвергнув приемлемые для общества способы борьбы за свое счастье, её родители — удивительно находчивые люди — для достижения собственных целей эксплуатировали лишь самое низменное, что содержала в себе человеческая сущность.

Отец, ловкий авантюрист, благодаря своей необычайной изворотливости умудрился в свое время нажить неплохое состояние, своевременно связавшись с нужными людьми, но будучи пойман на очередной афере, дабы избежать ареста, был вынужден внезапно оставить семью, и бежать за границу.

Исчезновение отца оставило неизгладимый след на жизни девочки.
Оставшись без кормильца, семья почти мгновенно оказалась на грани нищеты, и если бы не уловки легкомысленной матери, бросившейся на поиски мужчины, который сумел бы развязать узел их жизненных проблем, они быстро бы пошли ко дну. Однако вовлекаясь в интимные связи с богатыми и влиятельными мужчинами, мать, сама того не ведая, избавила свою дочь от пожизненного комплекса второсортности происхождения. И если будучи подростком, Алла не знала всех деталей любовных романов своей матери, то тональность её отношений с противоположным полом, девочка безмерно ощущала.

Наблюдая за манерой её поведения с мужчинами и восхищаясь её способностью поддерживать светскую беседу, девушка заметила, что обладание исключительными знаниями значительно повышало её шансы на успех у мужчин.

По сути дела мать оказалась ещё и первым её учителем актерского мастерства, а постоянное восхищение внешними данными дочери, — хорошеньким личиком с тонкими и правильными чертами лица, миндалевидными зелеными глазами и рыжими локонами, а также её острым аналитическим умом, развило в девушке настолько высокую самооценку, и уверенность в собственной женской привлекательности, что в более взрослом возрасте ей без всякого труда удалось покорить будущего избранника, старше её на каких-то двенадцать лет.
 
Взяв на вооружение целеустремленность и оптимизм матери, как одно из условий победы над ситуацией, Алла сознательно соблазнила будущего мужа, отработав на нем технологию обольщения, и заполучив в свои сети нужного мужчину, вместе с доступом к материальным благам, также получила возможность для восстановления своей репутации и обретения высокого статуса в обществе.

Донимая мать вопросами о прошлом, Глеб в то же время не переставал намекать ей о существовании некоего «мифического золота» Конфедерации, которым завладели спекулянты, и которое могло бы сейчас сильно помочь их семье.

Подозревая, что часть доли этого золота находится в руках Анкушева, он старался вызвать мать на серьёзный разговор, но едва дело  доходило до суммы заработка спекулянтов на крушении Юга, женщина становилась настолько немногословной, что каждое слово, касавшееся этой темы, ему приходилось вытаскивать буквально клещами. Это значило, что ей было скрывать. По этой причине она старалась поменьше показываться в городе, бывая дома лишь наездами.

«Сейчас я не могу об этом говорить, сынок, — отнекивалась Алла, тщетно пытаясь отвлечь его от этой темы. — Сведения о золоте конфедератской казны не должна тебя касаться, потому что речь идет об очень крупной сумме. А если это станет достоянием ушей янки, вас могут бросить в тюрьму, а меня отправят на виселицу. А ты ведь не хочешь, чтобы твоя мать взошла на эшафот с петлей на шее?!»

Доводы были вполне убедительными, но до последнего сомневаясь, что мать сказала ему правду, Глеб, тем не менее, отстал от неё со своими вопросами, решив рано или поздно докопаться до истины, но уже через другие источники, раз она сама соизволила молчать, стараясь не впутывать его в это дело.

Окончательно порвав с госпиталем, в один прекрасный момент он решил лично наведаться на её «предприятие», дабы взглянуть, как там управляющий справляется со своими обязанностями в отсутствие хозяйки.

Сидевшая теперь за решеткой мать ещё не скоро приступит к своим делам, а кто-то должен был присмотреть за её деятельностью, пока там ничего не растащили. Глеб просто сгорал от нетерпения взглянуть на расчетные книги и выяснить, как обстоят дела у неё с деньгами.

***

Лошадь взбиралась вверх по холму. Было достаточно холодно. Моросил июльский дождь, а сам воздух был пропитан дымом и запахом подсохшей листвы.

С отвращением глянув на скопление армейских палаток и глинобитных хижин бедноты, молодой человек взял в руки вожжи и, стегнув лошадь кнутом, поспешил проехать мимо, чтобы поскорее выбраться на прямую дорогу.

По склонам холма лепились закоптелые и убогие жилища вольных негров. Выросшее со времен начала Реконструкции, и быстро наполнившееся полуголодными людьми, ищущими заработка, это поселение пользовалось самой дурной славой, которую только можно было себе представить.

Здесь жили, в основном, отщепенцы-негры, черные проститутки, и белые бедняки из разряда самых отчаянных голодранцев. В этих местах настолько часто пускали в ход пистолеты и ножи, что власти уже не видели необходимости утруждать себя расследованием, предоставляя жителями инициативу самостоятельно утрясать свои темные дела.

Проезжая мимо валяющихся у дороги сквернословивших и выкрикивающих оскорбления пьяниц, в ту пору Глеб никогда не расставался с револьвером. Стоило его лошади показаться у перекрестка, как гулящие женщины тотчас появлялись на дороге и, бросая ему вслед нахальные взгляды, предлагали себя, демонстративно задирая юбки.

Внутренне кипя от гнева от неизбежности столкновения с третьесортной публикой, он проезжал мимо, делая вид, будто его это не касается. Однако, видать такой уж у него была судьба, что едва стоило ему где-то появиться, проститутки разного пошиба всюду и всегда обращали на него внимание. Поэтому смирившись с побочным действием влияния своей смазливой внешности на окружающих, он перестал придавать значение этому фактору.

Хорошо, хоть сегодня на дороге не было этих оборванок и их пьяниц-сожителей, и он мог спокойно проехать мимо поселения, не привлекая к себе излишнего внимания.

Постройка нового склада с претензией на архитектурное новаторство находилась совсем недалеко. Новая крыша здания резко контрастировала на фоне старых и закопченных хижин простонародья. Однако стоило ему переступить порог помещения, первое, что бросилось его вниманию, так это беспорядок, который успел образоваться здесь за время отсутствия хозяйки.

Теперешний управляющий настолько халатно относился к своим обязанностям, что оставшийся без присмотра склад напоминал теперь какой-то «свинарник».

Деревянные навесы над окнами почти не давали доступа свету — он проникал сюда через маленькое оконце, прорезанное высоко в боковой стене, поэтому внутри всегда было сумеречно. Пол был покрыт опилками, везде толстым слоем лежала пыль. Коробки и тюки с неразгруженным товаром были не сложены, и валялись, где попало. Остальная же их часть была спрятана так, что из-за полумрака в помещении их нельзя было найти.

«Мать печется о мелочах, точно старая дева, — цинично размышлял Глеб, изучая помещение, — а этот управляющей, похоже, ни черта не смыслит в своей деятельности, раз позволил допустить здесь такой бардак».

Уж ежели с самим товаром у него творилось невесть что, в каком тогда состоянии находились его счета, он боялся себе даже представить.

«Взгляну-ка я на бухгалтерию» — подумал он, направившись в кабинет матери, однако столкнувшись там с управляющим, (мужчиной, на двадцать лет старше его), который долго не хотел выдавать ему на руки документы, молодой человек отослал его прочь и, усевшись на плетеное кресло напротив окна, быстро погрузился в чтение книги, куда заносилась информация по счетам.

Медленно переворачивая одну страницу за другой, Глеб изучал длинные колонки цифр, написанные убористым почерком доверенного лица.

Наткнувшись на суммы задолженностей, молодой человек нахмурился. Вот и подтверждение того, что нанятый матерью управляющий —  совсем не деловой человек. Когда мужчина, оставив его наедине с цифрами, мимоходом уточнил, что имеются «должники», Лобов думал, что речь идет о маленьких суммах. Но то, что пришлось ему увидеть собственными глазами, не лезло ни в какие ворота!

Хорошо ещё, что он вовремя сюда зашел. В противном случае, через месяц-два у этого склада не осталось бы ни крыши, ни стен.

Покончив с изучением счетов, он вспомнил о каторжниках. Ему вдруг захотелось ознакомиться с «подсобным» рабочими, как любила их именовать мать. Должен же он был, в конце концов, знать в лицо тех, кто строил для неё эти склады.

Подхватив кнут, Лобов подозвал управляющего и, в два счета покинув помещение, направился вместе с ним в сторону бараков, где  воспользовавшись свободным временем, каторжники расположились на траве, чтобы разделить наедине свой скудный обед, состоявший из бобовой похлебки и кукурузного хлеба.

Покрытые потом, с грязными, землисто-серыми лицами, всколоченными бородами, они имели неприглядный вид, а их изодранные штаны и вовсе были подвернуты выше щиколоток, с которых свисали цепи, открывая всеобщему виду исполосованные бичами ноги.

Осужденные на бессрочную каторгу, эти люди смотрели кругом каким-то волчьим взглядом. И только один надсмотрщик, — практичный и сметливый ирландец, — имел вид здорового человека. В его рту, правда, не хватало пару передних зубов, но в целом, картину его внешнего вида это не портило.

От всей этой массы людей исходил такой тошнотворный смрад, что Лобову пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть свое чувство брезгливости и подойти к ним поближе.

Вместо новой хозяйки бригада ожидала увидеть замену в виде потасканного жизнью мужчины гордеевского возраста. Каким же было их удивление, когда их взору предстал щеголеватый молодой человек с кнутом в руках, одетый во все черное и с аккуратным пробором на голове.

Какие же они все тощие и изнуренные, невольно подумал Глеб, оглядывая каторжников, а ведь совсем недавно, когда мать подряжала их на работу, они производили впечатление крепкой и сильной команды. Что же могло произойти с ними за такой короткий период времени?!

Снедаемый странным предчувствием, он покосился украдкой на довольного надсмотрщика, которого уже презирал в глубине души.

В этом лагере, отъединенного от всего мира высокими стенами, царила, на редкость, зловещая атмосфера. Невольно поежившись от созерцаемой картины, парень впал в новые раздумья, подмечая для себя новые детали. 

Этот ирландец, пожалуй, слишком жестко обращался с людьми, нежели они того заслуживали, но каторжные вряд ли осмелятся пожаловаться ему на свои невзгоды, страшась более жестокого наказания, которое могло обрушиться на них после отъезда молодого хозяина.

Лобов понимал, что это не дело — отдавать людей на милость этого дикаря, от которого следовало как можно скорее избавиться, пока тот окончательно не загнал в гроб всю команду, но с другой стороны, где он ещё мог найти такого ловкача, который бы в состоянии так быстро организовать работу каторжных?!

Совесть вновь вступила в схватку с жаждой наживы, и поставив перед собой цель в будущем избавиться от подобного вида найма, направился прочь, ища свою лошадь.

Улестив, таким образом, собственную совесть, Глеб засобирался домой, и передав управляющему новые указания, ему всю дорогу мерещились истощенные лица каторжников, с укором глядевшие ему вслед.

Глава 5.5

http://proza.ru/2024/07/06/761