Школьникам - Последние каникулы Ч. 19

                Ночью
    
     Когда Майка исчезла из виду, Сашка натянул свой свитер, улёгся, завернувшись в покрывало, и отвернулся лицом к трубе. Ждать пришлось недолго. Менее чем через час Сашка услышал, как кто-то карабкается к нему наверх. Он не повернулся. Тогда Майка швырнула в него верблюжье одеяло, укутавшись в которое она поднималась сюда. Сашка притянул Майку к себе через перила ограждения. Она дрожала так, что зубы стучали, а на глазах выступили слёзы. Внизу был жуткий холод. Сашка перетащил Майку в свою нишу и прижал спиной к тёплому боку трубы. Она продолжала стучать зубами. Тогда Сашка стащил через голову свитер и, ни слова не говоря, стал натягивать его на Майку.  Майка молчала и не сопротивлялась. Справившись с этим делом, Сашка принялся разогревать её закоченевшие ладони.
     - Я умру от этого холода, - жалобно выдавила Майка.
     Сашка подхватил её под коленками и, как ребёнка, уложил на покрывало. Ноги у Майки были такие же холодные, как и ладони. Расправив на Майке одеяло, Сашка вытянулся сам, обнимая Майку обеими руками, и почувствовал, что она тоже прижимается к нему. Майка согрелась минут через пять. Она вытерла о его рубашку мокрые щёки и тихонько спросила:
     - Ты спишь?
     Вместо ответа Сашка подтянул Майку повыше, так, чтобы можно было добраться до её губ.
     - Ты коварный тип, пользуешься женскими слабостями, - Майка сама поцеловала его, и уже не так, как над обрывом.
     - У тебя, здесь, совсем тепло, - сказала она после поцелуя, - а внизу кошмар, что творится. Все набиваются в коридоры, а там уже давно нет места, и ещё вещи за собой тащат. Чуть ли не дерутся.
     - Давай спать, деточка, - Сашка запустил ладонь в её волосы. Он чувствовал себя на седьмом небе, боялся это выдать и не понимал, как это всего час назад он мог думать совсем по-другому. Майка немного повозилась на его груди, устраиваясь поудобнее, и затихла. Сашка лежал, закрыв глаза, и притворялся спящим, пока Майка не заснула. Ему хотелось лежать вот  так бесконечно долго, слыша ровное Майкино дыхание и осторожно держа её в руках. Иногда, во сне, она тихонько перебирала пальцами правой руки, щекоча Сашку за ухом. Тогда ему хотелось повернуть голову и дотронуться губами до её тонкого запястья. Время летело незаметно, и Сашка не представлял, сколько его прошло до момента, когда Майка проснулась и приподнялась на локтях. Она в упор посмотрела в открытые Сашкины глаза.
     - Саша, ты такой смешной, - Майка немного подтянулась, вцепившись в его плечи, и прижалась своей щекой к Сашкиной. И Сашка сразу начал  её целовать.
     - Саша, хочешь, чтобы я была только твоей, - шептала она ему в ухо, - хочешь? Скажи.
     - Ты и так моя. По крайней мере, до утра, - ответил Сашка как можно равнодушнее.
     - Саша, скажи ещё раз, что я красивая - Майка приподнялась повыше.
     - Красивая, красивая... от одних волос можно с ума сойти.
     - А почему не говоришь, что любишь меня? Я же знаю, что любишь, Саша, - она опять прижалась щекой. - Я хочу, чтобы ты любил меня, чтобы любил всегда.
     - Всегда? - переспросил Сашка, - я и любил тебя всегда. Женщины обычно это чувствуют.
     - А почему же я не чувствовала?
     - Потому, что ты ещё не женщина.
     - А кто же я?
     - Ты русалка.
     - Хочешь, чтобы я расплакалась.
     - Ну что ты, ты же моя любимая русалка.
     - Ну, тогда ладно. Ты совсем не похож на остальных, ты всё понимаешь. Но ты бываешь такой злючкой, что к тебе страшно подойти.
     - Я любил тебя и тогда, когда был злючкой.    
     - Правда? Значит, любовь это не выдумка для поэтов?
     - Кто как представляет... Для поэтов, может, и выдумка, но я то не поэт.
     - А ты как представляешь?
     - Как форму материи, возникающую из ничего и быстро превращающуюся опять в ничто… или непонятно во что.
     - Это как? Сегодня есть, а завтра уже нет?
     - Ну, да.
     - Неправда.
     - Неправда в случае отсутствия взаимности, только тогда это уже другая материя, которую лучше давить в зародыше, а при взаимности - правда.
     - То есть как?
     - А так, взаимность наделяет её атрибутом самоуничтожения.
     - А что такое атрибут?
     - Неотъемлемое свойство.
     - Ничего не поняла.
     - И не надо, кто умножает знания,  тот… Ты, конечно, права…  Не нужно забивать башку всякой ерундой.
     - А почему ты забиваешь?
     - Потому, что все  люди разные, и это форма моего существования, к сожалению.
     - Почему?
     - Потому, что этот мир так устроен.
     - А ты мне всё-таки не ответил, хочешь, чтобы я была только твоей?
     - Хочу, конечно... как говориться, мечтать не вредно. Только так не бывает. Как только станет светло и на горизонте появится новый симпатичный морячок или, не дай бог, киноактёр вроде Тихонова или Ланового, ты сразу забудешь про всё на свете, включая и меня. Ты так устроена.
     - Неправда... хотя, может быть и правда. Мне хорошо с тобой, когда ты такой, как сейчас, только ты редко бываешь таким, - Майка играла Сашкины волосами, - я быстро забываю всех этих... а вот про тебя вспоминала каждый вечер. Только мы совсем разные.
     - Ну да, мы безнадёжно разные.
     - Вот уж нет, совсем не безнадёжно. Не говори так.
     - И обстоятельства против нас...
     - Какие обстоятельства?
     - Да все... Что нам по шестнадцать лет, что ночь скоро кончится, что каникулы последние... и что мир устроен так, как он устроен.
     - Причём тут это все. Нам повезло, мы живём в одном городе.
     - Да... но только на разных планетах.
     - Опять ты заладил, на каких ещё планетах?
     - Ты на Земле, а я на Солярисе, или наоборот.
     - Да забудь ты, нет никакого Соляриса, мы вместе на Земле.
     - Забывай не забывай, только всё будет так, как должно быть, и я знаю как.
     - Я тоже знаю.
     - Ну, да... только знаем мы по-разному.
     - Ну и что?
     - А то, что кто-то из нас знает неправильно.
     - Ещё посмотрим, кто. Скажи лучше, почему ты хочешь стать инженером, а не пилотом?
     - А что, у тебя есть опыт общения и с представителями этой касты?
     - Да, есть. Один знакомый лётчик. Он называл себя пилотом. Он говорил, как ты, и улыбался, как ты.
     - Вот как.
     - И сейчас мне кажется, что ты это он. Или наоборот.
     - Ну, да.
     - Да, он одноклассник моей сестры Ленки.
     - Ох уж эти мне одноклассники.
     - Он приезжал в мае на один день. Он уже год, как окончил училище, и служит в Подмосковье. У него друг погиб, с которым он училище оканчивал, и он приезжал к Ленке.
     - Что, самолёт упал?
     - Нет,  друг на мотоцикле разбился, и этот лётчик, его Женей звать, летал на похороны в Ужгород, а потом заехал в наш город на один день.
     - И что?
     - Он немного рассказал про себя, он, наверное, хочет на эту лунную программу попасть, или уже попал, прямо он ничего не говорил, но про отряд космонавтов немного проболтался, а после того, что ты рассказал, я теперь так думаю.
     - И когда это он успел тебе рассказать?
     - Он Ленку на свидание позвал, позвонил заранее из Ужгорода, а она зачем-то меня с собой потащила.
     - Вот как.
     - Да, мы в Стрыйском парке гуляли. И он совсем не обиделся, что Ленка со мной пришла. Он столько всего интересного рассказывал, в основном мне, Ленка какая-то замороженная была, а мы с ним очень хорошо поговорили, так, что я немножко влюбилась.
     - Само собой.
     - А потом он нас в ресторан пригласил, в «Москву», на Коперника, знаешь?
     - Знакомое местечко, мы там с отцом, обычно, на веранде обедали.
     - И мы на веранде сидели, оттуда и бульвар видно и площадь Мицкевича. Вино пили крымское, очень ароматное. Ленка к концу, наконец, оттаяла, поцеловала его, когда уже прощались, когда он на такси нас домой привёз. А меня он в лобик поцеловал, и называл всё время деточкой, как ты. Раньше мне обидно было, когда меня так называли, а так, как он, нет. Ленка его пригласила ещё приехать, и он обещал.
     - Больше не приедет.
     - Почему?
     - Потому, что уже убедился.
     - В чём?
     - В том, что в прошлое вернуться невозможно. Только во сне.
     - Откуда ты знаешь?
     - Что не приедет, или что невозможно?
     - И то, и другое.
     - Первое вычислил, второе прочитал у того же Хемингуэя.
     - А он, почему этого не знал?
     - Потому, что разные люди одни и те же открытия делают в разное время. Наверное, он не читал Хемингуэя. Если бы читал, не приехал бы, или приехал, но с Ленкой встречаться бы не стал.
     - Ты ужасный пессимист. Я хочу тебя перевоспитать. И я хочу, чтобы ты тоже стал пилотом.    
     - Я не стану пилотом, это невозможно. Да я и не хочу, я хочу научиться работать мозгами. По-настоящему. А для этого нужно пахать прямо со школы. Человечество развивается только за счёт фанатиков и сумасшедших, большинство же людей просто протирают штаны. Если у человека мозги начинают работать на всю катушку, всё остальное перестаёт иметь значение... А если долго так не получается... ну, если вовремя не подсуетиться, то будет мучительно больно за бесцельно прожитые годы, как нас учат классики.
     - Подожди, люди становятся специалистами в институтах, там всему учат.
     - Ну, да... только кое-каким вещам человек может научиться только сам.
     - Каким кое-каким?
     - Мы опять с тобой зарулили куда-то не туда, не в те дебри, не бери в голову, как любит повторять одна моя «училка». Всё к лучшему в этом лучшем из миров.
     - А я бы, на твоём месте, всё же стала бы пилотом.
     - И всю жизнь бы тряслась.
     - Из-за чего?
     - Из-за медкомиссий.
     - Почему?
     - Они делают их бывшими.
     - Это как?
     - Да так. Списывают с лётной работы и всё. И тогда они конченые люди.
     - Откуда ты знаешь?
     - Мой отец - бывший пилот.
     - Но у тебя же со здоровьем в порядке, ты же спортсмен.
     - Всё относительно. Мне переносицу два раза ломали.
     - И что?
     - В пилоты уже не гожусь.
     - Значит, ты после школы уедешь?
     - Ну, да.
     - И ещё не знаешь куда?
     - Не знаю.   
     Несколько секунд после этой фразы Майка молча смотрела в Сашкины глаза.  Сашка опять осторожно запустил руку в пушистые Майкины волосы, но она продолжала молчать, и отвела взгляд к трубе.
     Сашка тихонечко продекламировал:
               
                Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
                И руки особенно тонки, колени обняв.
               
      Майка удивлённо посмотрела на него. Сашка еле заметно улыбнулся и продолжил:

                Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
                Изысканный бродит жираф.

     Майка улыбнулась:
     - А почему изысканный? И не в рифму. Сам, что ли сочинил?
     - Если бы.
     - Сашка, ты смешной... Значит, что до стихов не дорос, тоже наврал.   
     Майка опять улыбнулась, потом прижалась головой к Сашкиной груди.    
     На рассвете стало ещё холоднее. Сашке пришлось натянуть одеяло на голову, в которой мелькали бессвязные отрывочные мысли. О доме, о школе, о тренировках... Под утро Сашка заснул.