8. Римма. Бедная девочка

Мария Шпинель


Автор:    Рима


Финальный вариант




В прихожей Лиз первым делом сняла мокрый плащ, и пока Иван в поисках подходящей вешалки хлопал дверцами шкафа, держала его перед собой в вытянутой руке.
– Ты никогда не берёшь с собой зонт, – сказал Иван и растёр носком ботинка накапавшую на паркет лужу. – Рад тебя видеть, Лиз.
Лиз стряхнула капли с рукава, поправила причёску и привычно поставила сумочку на комод.
– Такой ливень, – сказала она, – пришлось просидеть у Меган больше часа.
– Уж представляю, что они там успели тебе наговорить.
– И правильно представляешь, только о тебе речь и шла.
Широким жестом Иван пропустил Лиз наверх, а сам остался стоять, облокотившись о перила лестницы.
– Ты перекрасила волосы, тебе идёт, – сказал он.
Лиз резко обернулась, платье её всколыхнулось и эффектно опало, трюк явно был не раз отрепетирован перед зеркалом.
– Так меньше заметна седина, Иван, типичная в моём возрасте женская хитрость.
Она стояла на верхней ступеньке, чуть покачивалась вперёд-назад на каблуках и пристально глядела на Ивана.
– Ни к чему всё это, ладно? Расскажи лучше о Марине.
Иван вздохнул и тоже поднялся наверх. Рубаха у него была помята, штаны испачканы малярной краской, Лиз показалось, что он осунулся и постарел.
– А что, разведка Меган тебе не всё доложила? Не о чём особо рассказывать, Лиз, разве что теперь ещё и слёзы. Толком ничего не говорит, а я не знаю, что делать, когда плачут. Да ещё и без причины. Я вообще не знаю, что со всем этим делать. Спасибо тебе, что пришла, правда, спасибо.
Ливень прекратился, сквозь розовые занавески в дом ворвалось вечернее солнце и окрасило седые усы Ивана в пурпурный цвет. Занавески были новые, шелковые, на подоконниках под ними цвели орхидеи и резвились золочёные амуры. На местах картин темнели пустые четырёхугольники, полки Ивана с томами по юриспруденции прижимались к дальней стенке, кожаное кресло было задвинуто в угол, на одном его подлокотнике лежал «Курс римского права», на другом кружевная подушечка.
Иван проследил за взглядом Лиз.
– Да, у нас перемены, – сказал он, – косметический ремонт. Это Марина придумала. Когда ты пришла, я как раз красил стены в гардеробной. Сам! Я ждал тебя утром, думал, ты уже вообще не придёшь.
– Ясно, – сказала Лиз. – У тебя усы розовые. Я поговорю пока с Мариной, где она, в столовой?
– Нет, закрылась в кабинете.
Лиз кивнула, будто ожидала именно такого ответа, и уверенно зашагала по коридору.
Лиз… – начал Иван, но она нетерпеливо взмахнула рукой, и он замолчал.



В кабинете в беспорядке громоздились кресла, кухонные табуретки и картонные коробки с пыльной мелочью. Стены стояли голые, шкафы были выдвинуты на середину, папки и бумаги кучей свалены на письменном столе, там же стоял горшок с плющом и метровая статуя Фемиды. Марина сидела на неудобном стуле у самого окна и смотрела в сад. Когда Лиз встала рядом, она зло взглянула на неё через плечо.
– Это он нажаловался, правда?
 – Привет, Марина, – сказала Лиз, – чем занимаешься?
Марина забарабанила пальцами по подоконнику. Пегие волосы она взбивала в высокую причёску, губы ярко красила, но всё равно больше походила на взъерошенного воробья, чем на элегантную даму. Лиз в очередной раз подумала, что вблизи ей не дать и двадцати пяти.
– Иди себе, мне чужие советы не нужны, – сказала Марина, но Лиз взяла стул и села рядом.
– Иван о тебе беспокоится.
Марина фыркнула и вздёрнула голову, на шее у неё блестел жемчуг.
– Беспокоится! Будто я девочка маленькая. Это ему самому нужна нянька! Мы с ним взрослые люди, сами разберёмся, чего вы лезете все. То соседки, теперь ты. Говорите, как с ребёнком, поучаете, увещеваете. Вы ещё все увидите, кто я такая!
Розовое платье с глубоким вырезом совсем ей не шло, кожа на её груди была такая бледная и прозрачная, что просвечивалось синее плетение вен. Лиз захотелось погладить её по плечу.
– Я не собираюсь тебя поучать, Марина, но так же нельзя – запираться, молчать дни напролёт, ничем не заниматься.
– Хватит с меня, назанималась уже за эти два года! Он с утра до вечера мучит меня бесконечными занятиями, истязает своими дурацкими интеллектуальными ростами. Картины показывает, одна страшнее другой. Слышать больше не могу! Зачем он на мне женился, если только воспитывает и воспитывает, будто я школьница какая. Я мужняя жена и всем вам покажу, что могу со всем справиться и без ваших ростов.
Марина вскочила и дёрнула стул за спинку. Лиз взяла её за руку.
– Иван хочет тебе добра, Марина, он иначе не умеет. Но ты и сама подумай, разве это так плохо – беседовать об искусстве, разбираться в…
– Вот ты разбиралась, и что?– перебила её Марина. – Пусть теперь имеет! Он всё время сравнивает меня с тобой: а вот Лиз делала это, а вот Лиз говорила то, а Лиз считает вот эдак … Я ему так и сказала: где теперь эта твоя Лиз? Бросила она тебя и не думала даже, а теперь я твоя жена, и ты должен меня такой любить, как есть, и жизнь у нас будет другая, забудь мне эту Лиз везде тыкать.
– Конечно, он любит тебя, Марина, – сказала Лиз. – Я его даже не узнала сегодня, весь краской перепачкан, сам красит стены, и это Иван! Какое тебе ещё доказательство нужно.
Марина гордо подняла подбородок.
– Да, он делает, что велено. Я всё тут перекрою, вот увидишь, всё сделаю по своему вкусу, по-новому. А то сплошь полки, шкафы, книги, папки… И всё тёмное, коричневое, никакой жизни.
– Он же адвокат, Марина, как ему без папок, он только ими и живёт.
– А я говорю, выкину все эти дурацкие шкафы. Как гробы чёрные вдоль стен стоят, ночью пройти боязно, как привидения. И картины все эти ваши вынесла в подвал. Пачкотня сплошная, ничего не разберёшь, хоть вдоль смотри, хоть поперёк. Если тебе это нравилось, то мне наоборот. Всё тут будет по-моему, а не так, как у вас с ним тридцать лет назад заведено было.
Глаза у Марины горели вызовом, даже румянец выступил на щеках.
– Делай, Марина, кто же спорит, теперь это твой дом, – сказала Лиз и улыбнулась.
– Да, – сказала Марина, – мой дом. И мой муж. И порядки мои. И если сказала, что никаких книг читать не буду, то так тому и быть. И темы заумные мне тоже не интересны. Я из простой семьи, мы дома вечером соберёмся у телевизора и смотрим, младшие лимонад пьют, отец пиво пьёт, а как что-то смешное покажут, то как начнём смеяться, и смеёмся, и смеёмся, чуть не лопнем. Вот какая жизнь. А по воскресеньям деда из богадельни забирали, он глухой был и не помнил ничего, но мы как смеяться начнём, так и он с нами.
– Жаль, что ты их сюда не пригласишь, – сказала Лиз. – Тебе их, наверное, не хватает.
– Ну, я со своей семьёй дорожками разошлась. Да и не могу я, они все вон как по миру разъехались, когда-нибудь да свидимся, а не свидимся, то и тоже ладно, не большая потеря. Отец нас поколачивал, ух, лютый какой был, как надерётся. Я себе тогда сказала: ты, Марина, скорее на собственные ноги вставай, от семьи тебе взять нечего. И мужа себе найдешь непьющего, хорошего.
– Ну, в этом ты Ивана упрекнуть не можешь, не пьёт ни капли, а? – подмигнула ей Лиз.
– Не пьёт-то не пьёт, но как начнёт свои разговоры… «Мариночка, как ты полагаешь, почему картины Бэкона пугают несведущих в искусстве людей? С психологической точки оно вот это самое или нечто большее?»
Марина так смешно перекривила Ивана, что Лиз от души расхохоталась.
– Вот ты смеешься, – сказала Марина, – а мне с этим жить.
– Ах, Марина, пока ты так шутишь, ни за что не поверю, что у тебя тяжелая жизнь.
– А разве я говорю, что тяжелая. Нормальная жизнь, получше, чем у других бывает. Я же старалась привыкнуть, два года во всём угодить пыталась, пять книжек прочла, и каждая вот такая толстенная. Но не лежит у меня душа к такому, разговоры его всякие слушаю, а в голове сразу туман, и только холодею от страха, а вдруг он сейчас меня что-то спросит. Я такого жуть как боюсь, ещё со школы. Два года промучилась, а теперь вот решила что всё, баста, финито, не стану я всякому потакать. Будет теперь по-моему.
– Это хорошо,– сказала Лиз,– это правильно. Ну а сейчас что случилось? Иван сказал, ты плачешь.
Марина подошла к коробкам и пнула их ногой.
– Что случилось, что случилось. Ничего не случилось. Я как начала всё здесь переделывать, так и стала мозговать, как комнаты иначе приспособить. Так ему и сказала: не буду больше спать в той комнате, где Лиз спала, на той же кровати. Стала думать, всякое прокручивать, что куда переставить, что новое прикупить, и вдруг поняла, что детская комната мне никогда не пригодится. Что никогда у меня ребёночка не будет. Иван старый, а я молодая, ничего тут получиться не может. Или урод какой-то родится с тремя ногами, нет уж, спасибочки. А если ждать, чтобы Иван умер – то я уже и сама старая буду, и как ни крути, а не будет у меня деток. И так мне горько от этого стало, просто невмоготу. Представила, что всю жизнь мне теперь так сидеть и слушать про дурацких Бэконов, и слёзы сами катиться начали. У нас у всех в семье детей мал мала меньше, и только я одна пустая ходить целый век буду.
– Боже, Марина, что за мысли! Во-первых, Иван совсем не такой старый, а затем…
– У тебя самой же нет детей, а вы столько лет вместе прожили, – снова перебила её Марина. – Вдруг он и не может совсем. Разве ты не потому от него ушла?
Лиз встала и заходила по комнате. Марина следила за ней взглядом и кусала палец.
– Боже мой, Марина, ну конечно же нет. Да и вообще, причём тут это, я не собираюсь с тобой подобное обсуждать.
– Да разное говорят люди. Ты не надейся, что только об меня тут языки точат, я о тебе уже такого наслушалась, хоть уши в трубочку крути.
Лиз подошла к окну и распахнула его настежь. Пахло дождём, мокрой травой и цветами, она наклонилась вперёд и увидела, что старые кусты лаванды непомерно разрослись и почти лежали на дорожках, а виноград заплел беседку до самой крыши.
– Мне очень тебя жаль, Марина, – сказала Лиз. – Бедная девочка, как тебе тяжело. Оказалась в чужом мире без друзей, без привычных занятий, без семьи – и тут ещё Иван в своём репертуаре.
– Да чихала я на семью, – сказала Марина. – А если ты думаешь, я жалею, что вышла за него замуж, так ничего подобного. Я разное в жизни повидала, и не нужны мне никакие друзья. Тёпленькое место занято, назад тебе ходу нет! Я своим муженьком довольна, он и добрый, и ласковый, видишь, какие украшения мне дарит. А после смерти он мне свой дом завещал и все деньги, сказал, что никто ничего не получит, я единственная буду наследница. Только я не хочу, чтобы он умирал, я своего муженька люблю. Мы вместе с ним всё переделаем в нашем гнёздышке и заживём припеваючи. Взрослые люди, сами разберёмся.
Марина взяла стул, на котором до этого сидела Лиз, и с грохотом поставила его в угол к остальным.
– Яблоне нужно поставить подпорки, а то сломается, – сказала Лиз.
– Не сломается, – сказала Марина, – я и сама всё знаю. В общем, довольно мы сегодня побеседовали, спасибо за визит и до свидания. Теперь я пойду принимать ванну.
– Конечно, Марина, иди, – сказала Лиз, – рада, что тебе стало лучше.
Марина хмыкнула и вышла, а Лиз так и осталась стоять у окна.



– Ну как? – спросил Иван.
– Бедная девочка. Ей тут не просто одной. Но она справится.
– Ты думаешь?
Иван встал рядом с Лиз, и некоторое время они так и стояли плечом к плечу, глядя на стремительно опускающиеся на сад сумерки. Газон недавно постригли, и стая крапчатых дроздов выискивала на нём червяков. Иван переоделся, теперь на нём был серый костюм и галстук, будто он собрался в контору.
– Ты надолго ещё останешься в городе? – спросил Иван.
– Не думаю, – ответила Лиз. – Завтра встречусь ещё раз с Сарой на счёт Поллока и уезжаю. Полотно так себе, но мне хочется поддержать девочку – слышал ведь, она взяла галерею в свои руки.
– Помощь молодым конкурентам, разве это в твоём духе, Лиз? – усмехнулся Иван. – С каких это пор ты стала такой добросердечной?
– С тех самых, как ты, спустя тридцать лет, внезапно заинтересовался современным искусством, и даже развращаешь им невинные умы, – парировала Лиз.
Она потрепала Ивана по плечу.
– Пожалуй, я всё же пойду. Марина настроена сегодня не особо гостеприимно.
– Я не думал, что всё так обернётся, Лиз. Она была такая тщедушная, несчастная, и взгляд такой затравленный, будто всё время боялась, что её ударят. Я просто пожалел её, а теперь…
– Не начинай, – сказала Лиз и пошла к двери.
– Это ты всё начала, а не я, – сказал Иван. – Десять лет назад начала.
– Говорю же, не нужно этого. И оправдываться тоже не нужно. Ты пожалел её, соседи жалеют тебя, а мне жаль мою яблоню, вот-вот сломается пополам.
– Если сломаюсь я, тебе будет всё равно, – сказал Иван.
Лиз резко повернулась, и платье вновь проделало отрепетированный трюк.
– А чего тебе ломаться, Иван. Нет, ты никогда не сломаешься. Ты, как обычно, спрячешься в своём кожаном кресле, в какой бы дальний угол она его не задвинула, заслонишься книгами от всего, что тебе не по душе, и позволишь новой, настоящей жизни вешать в твоём доме занавески себе по вкусу. Сломаться можно в борьбе, а ты слишком хорошо воспитан, чтобы махать кулаками. И потому оставь бедную девочку в покое, скучать тебе и так не придётся, у Марины куча планов. Она справится.
– Как и ты, Лиз? Ты ведь тоже со всем справилась?  – сказал Иван, но Лиз пожала плечами.
– Так и знала, что если приду, всё опять сведётся к глупым разговорам.
В ванной шумела вода и играло радио. Лиз постучала в дверь, но ей никто не ответил.
– Спасибо, что поговорила с Мариной, – сказал Иван, когда они вышли в прихожую. – Может, всё-таки подожди немного, поужинаем вместе, закажем что-то у китайца. Не думаю, что Марина надолго задержится в ванной.
– У меня ещё много дел, Иван, спасибо.
Лиз привычно взяла с комода сумочку, вынула пудреницу, провела пуховкой по лбу и носу.
– Твой плащ насквозь вымок, – сказал Иван. – Пусть просохнет, я привезу тебе его завтра.
Но Лиз только покачала головой.

 









Исходный вариант


          В прихожей Лиз первым делом сняла мокрый плащ, и пока Иван в поисках подходящей вешалки хлопал дверцами шкафа, держала его перед собой в вытянутой руке.
          – Ты никогда не берёшь с собой зонт, – сказал Иван и растёр носком ботинка накапавшую на паркет лужу. – Спасибо, что пришла, Лиз.
Лиз стряхнула капли с рукава и поставила сумочку на комод.
          – Где она закрылась, в спальне?
          – Нет, в кабинете.
          Лиз кивнула, будто ожидала именно такого ответа, поправила перед зеркалом причёску и стала подниматься по лестнице. Иван шёл следом.
          – Ты перекрасила волосы, тебе идёт, – сказал он.
          Лиз резко обернулась.
          – Так меньше заметна седина, Иван, типичная в моём возрасте женская хитрость.
          Она стояла на верхней ступеньке, чуть покачивалась вперёд-назад на каблуках и пристально смотрела на Ивана.
          – Ни к чему всё это, ладно? Расскажи лучше о Марине.
          Иван вздохнул. Рубаха у него была помята, штаны испачканы малярной краской, Лиз показалось, что он осунулся и постарел.
          – Не о чём особо рассказывать, Лиз. Уже всю неделю чуть что, так в слёзы. Толком ничего не говорит, а я не знаю, что делать, когда плачут. Да ещё и без причины. Я вообще не знаю, что со всем этим делать. Спасибо тебе, что пришла, правда, спасибо.
          Ливень прекратился, и сквозь розовые занавески в дом ворвалось вечернее солнце, окрасило седые усы Ивана в пурпурный цвет. Занавески были новые, шелковые, на подоконниках под ними цвели орхидеи и резвились золочёные амуры. Полки Ивана с томами по юриспруденции  прижимались теперь к дальней стенке, кожаное кресло было задвинуто в угол, на одном его подлокотнике лежал «Курс римского права», на другом кружевная подушечка.
          Иван проследил за взглядом Лиз.
          – Да, у нас перемены, – сказал он, – косметический ремонт. Это Марина придумала. Когда ты пришла, я как раз красил стены в гардеробной. Сам! Я ждал тебя утром, думал, ты уже вообще не придёшь.
          – Ясно, – сказала Лиз. – У тебя усы розовые.
          – Лиз… – начал Иван, но она нетерпеливо взмахнула рукой, и он замолчал.


          В кабинете в беспорядке громоздились кресла, кухонные табуретки и картонные коробки с пыльной мелочью. Шкафы были выдвинуты на середину, папки и бумаги кучей свалены на письменном столе, там же стоял горшок с плющом и метровая статуя Фемиды. Марина сидела на неудобном стуле у самого окна и смотрела в сад. Когда Лиз встала рядом, она зло взглянула на неё через плечо.
          – Это он нажаловался, правда?
          – Привет, Марина, – сказала Лиз, – чем занимаешься?
          Марина забарабанила пальцами по подоконнику. Пегие волосы она взбивала  в высокую причёску, губы ярко красила, но всё равно больше походила на взъерошенного воробья, чем на элегантную даму. Лиз в очередной раз подумала, что вблизи ей не дать и двадцати пяти.
          – Иди себе, мне чужие советы не нужны, – сказала Марина, но Лиз взяла стул и села рядом.
          – Иван о тебе беспокоится.
          Марина фыркнула и вздёрнула голову, на шее у неё блестел жемчуг.
          – Беспокоится! Будто я девочка маленькая. Это ему самому нужна нянька!
          Мы с ним взрослые люди, сами разберёмся, чего вы лезете все. Утром соседки, теперь ты. Говорите, как с ребёнком, поучаете, увещеваете. Вы ещё все увидите, кто я такая!
          Розовое платье с глубоким вырезом совсем ей не шло, кожа у неё на груди была такая бледная и прозрачная, что просвечивалось синее плетение вен. Лиз захотелось погладить её по плечу.
          – Я не собираюсь тебя поучать, Марина, но так же нельзя – запираться, молчать дни напролёт, ничем не заниматься.
          – Хватит с меня, назанималась уже за эти два года! Он с утра до вечера мучит меня этими бесконечными занятиями, истязает своими дурацкими интеллектуальными ростами. Слышать больше не могу! Зачем он на мне женился, если только воспитывает и воспитывает, будто я школьница какая. Я мужняя жена и всем вам покажу, что могу со всем справиться и без ваших ростов.
          Марина вскочила и дёрнула стул за спинку. Лиз взяла её за руку.
          – Иван хочет тебе добра, Марина, он иначе не умеет. Но ты и сама подумай, разве это так плохо – беседовать о книгах, разбираться в...
          – Вот ты разбиралась, и что?– перебила её Марина. – Пусть теперь имеет!
          Он всё время сравнивает меня с тобой: а вот Лиз делала это, а вот Лиз говорила то, а Лиз считает вот эдак … Я ему так и сказала: где теперь эта твоя Лиз? Бросила она тебя и не думала даже, а теперь я твоя жена, и ты должен меня такой любить, как есть, и жизнь у нас будет другая, забудь мне эту Лиз везде тыкать.
          – Конечно, он любит тебя, Марина, – сказала Лиз. – Я его даже  не узнала сегодня, весь краской перепачкан, сам красит стены, и это Иван! Какое тебе ещё доказательство нужно.
          Марина гордо подняла подбородок.
          – Да, он делает, что велено. Я всё тут перекрою, вот увидишь, всё сделаю по своему вкусу, по-новому. А то сплошь полки, шкафы, книги, папки… И всё тёмное, коричневое, никакой жизни.
          – Он же адвокат, Марина, как ему без папок.
          – А я говорю, выкину все эти дурацкие шкафы. Как гробы чёрные вдоль стен стоят, ночью пройти боязно, как привидения. Всё тут будет по-моему, а не так, как у вас с ним тридцать лет назад заведено было.
          Глаза у Марины горели вызовом, даже румянец выступил на щеках.
          – Делай, Марина, кто же спорит, теперь это твой дом, – сказала Лиз и улыбнулась.
          – Да, – сказала Марина, – мой дом. И мой муж. И порядки мои. И если сказала, что никаких книг читать не буду, то так тому и быть. И темы заумные мне тоже не интересны. Я из простой семьи, мы дома вечером соберёмся у телевизора и смотрим, младшие лимонад пьют, отец пиво пьёт, а как что-то смешное покажут, то как начнём смеяться, и смеёмся, и смеёмся, чуть не лопнем. Вот какая жизнь. А по воскресеньям деда из богадельни забирали, он глухой был и не помнил ничего, но мы как смеяться начнём, так и он с нами.
          – Жаль, что ты их сюда не пригласишь, – сказала Лиз. – Тебе их, наверное, не хватает.
          – Ну, я со своей семьёй дорожками разошлась. Да и не могу я, они все вон как по миру разъехались, когда-нибудь да свидимся, а не свидимся, то и тоже ладно, не большая потеря. Отец нас поколачивал, ух, лютый какой был, как надерётся. Я себе тогда сказала: ты, Марина, скорее на собственные ноги вставай, от семьи тебе взять нечего. И мужа себе найдешь непьющего, хорошего.
          – Ну, в этом ты Ивана упрекнуть не можешь, не пьёт ни капли, а? – подмигнула ей Лиз.
          – Не пьёт-то не пьёт, но как начнёт свои разговоры… «Мариночка, как ты полагаешь, почему одни люди желают властвовать над другими? С психологической точки оно вот это самое или нечто большее?»
          Марина так смешно перекривила Ивана, что Лиз от души расхохоталась.
          – Вот ты смеешься, – сказала Лиз, – а мне с этим жить.
          – Ах, Марина, пока ты так шутишь, ни за что не поверю, что у тебя тяжелая жизнь.
          – А разве я говорю, что тяжелая. Нормальная жизнь, получше, чем у других бывает. Я же старалась привыкнуть, два года во всём угодить пыталась, пять книжек прочла, и каждая вот такая толстенная. Но не лежит у меня душа к такому, разговоры его всякие слушаю, а в голове сразу туман, и только холодею от страха, а вдруг он сейчас меня что-то спросит. Я такого жуть как боюсь, ещё со школы. Два года промучилась, а теперь вот решила что всё, баста, финито, не стану я всякому потакать. Будет теперь по-моему.
          – Это хорошо,– сказала Лиз,– это правильно. Ну а сейчас что случилось?
          Иван сказал, ты плачешь.
          Марина подошла к коробкам и пнула их ногой.
          – Что случилось, что случилось. Ничего не случилось. Только я как начала всё здесь переделывать, так и стала мозговать, как комнаты иначе приспособить. Так ему и сказала: не буду больше спать в той комнате, где Лиз спала, на той же кровати. Стала думать, всякое прокручивать, что куда переставить, что новое купить, и вдруг поняла, что детская комната мне никогда не пригодится. Что никогда у меня ребёночка не будет. Иван старый, а я молодая, ничего тут получиться не может. Или урод какой-то родится с тремя ногами, нет уж, спасибочки. А если ждать, чтобы Иван умер – то я уже и сама старая буду, и как ни крути, а не будет у меня деток. И так мне горько от этого стало, просто невмоготу. Слёзы сами катиться начали. У нас у всех в семье детей мал мала меньше, и только я одна пустая ходить целый век буду.
          – Боже, Марина, что за кошмарные мысли! Во-первых, Иван совсем не такой старый, а затем…
          – У тебя самой же нет детей, а вы столько лет вместе прожили, – снова перебила её Марина. – Вдруг он и не может совсем. Разве ты не потому от него ушла?
          Лиз встала и заходила по комнате. Марина следила за ней взглядом и кусала палец.
          – Боже мой, Марина, ну конечно же нет. Да и вообще, причём тут это, я не собираюсь с тобой подобное обсуждать.
          – Да разное говорят люди. Ты не надейся, что только об меня тут языки точат, я о тебе уже такого наслушалась, хоть уши в трубочку крути.
Лиз подошла к окну и распахнула его настежь. Пахло дождём, мокрой травой и цветами, она наклонилась вперёд и увидела, что старые кусты лаванды непомерно разрослись и почти лежали на дорожках, а виноград заплел беседку до самой крыши.
          – Мне очень тебя жаль, Марина, - сказала Лиз. – Бедная девочка, как тебе тяжело. Оказалась в чужом мире без друзей, без привычных занятий, без семьи
          – и тут ещё Иван в своём репертуаре.
          – Да чихала я на семью, – сказала Марина. – А если ты думаешь, я жалею, что вышла за него замуж, так ничего подобного. Я разное в жизни повидала, и не нужны мне никакие друзья. Тёпленькое место занято, назад тебе ходу нет! Я своим муженьком довольна, он и добрый, и ласковый, видишь, какие украшения мне дарит. А после смерти он мне свой дом завещал и все деньги, сказал, что никто ничего не получит, я единственная буду наследница. Только я не хочу, чтобы он умирал, я своего муженька люблю. Мы вместе с ним всё переделаем в нашем гнёздышке и заживём припеваючи. Взрослые люди, сами разберёмся.
          Марина взяла стул, на котором до этого сидела Лиз, и с грохотом поставила  его в угол к остальным.
          – Яблоне нужно поставить подпорки, а то сломается, – сказала Лиз.
          – Не сломается, – сказала Марина, – я и сама всё знаю. В общем, довольно мы сегодня побеседовали, спасибо за визит и до свидания. Теперь я пойду принимать ванну.
          – Конечно, Марина, иди, – сказала Лиз, – рада, что тебе стало лучше.
Марина хмыкнула и вышла, а Лиз так и осталась стоять у окна.


          – Ну как? – спросил Иван.
          – Бедная девочка. Ей тут не просто одной. Но она справится.
          – Ты думаешь?
          Иван встал рядом с Лиз, и некоторое время они так и стояли плечом к плечу, глядя на стремительно опускающиеся на сад сумерки. Газон недавно постригли, и стая крапчатых дроздов выискивала на нём червяков. Иван переоделся, теперь на нём был серый костюм и галстук, будто он собрался в контору.
          – Я не думал, что всё так обернётся, Лиз. Она была такая тщедушная, несчастная, и взгляд такой затравленный, будто всё время боялась, что её ударят. Я просто пожалел её, а теперь…
          – Не начинай, – сказала Лиз и пошла к двери.
          – Это ты всё начала, а не я, – сказал Иван. – Десять лет назад начала.
          – Говорю же, не нужно этого. Я сейчас ухожу.
В ванной шумела вода и играло радио. Лиз постучала в дверь, но ей никто не ответил.
          – Спасибо тебе ещё раз, – сказал Иван, когда они вышли в прихожую. – Может, подожди немного, поужинаем вместе, закажем что-то у китайца. Не думаю, что Марина надолго задержится в ванной.
          – У меня ещё много дел, Иван, спасибо. Да и тебе скучать не придётся, у Марины куча планов.
          Лиз привычно взяла с комода сумочку, вынула пудреницу, провела пуховкой по лбу и носу.
          – Твой плащ насквозь вымок, – сказал Иван. – Пусть просохнет, я привезу тебе его завтра.
          Но Лиз только покачала головой.
          – И яблоня, Иван, нужно поставить подпорки, пока не сломалась.


 

 © Copyright: Мария Шпинель, 2020
Свидетельство о публикации №220110900241


http://proza.ru/comments.html?2020/11/09/241