Альтруистка Часть 1 Глава 3
- Мда? - мурлыкнул отец, отложил в сторону альманах по истории Цинской династии и внимательно, испытующе воззрился на дочь. Он всегда так на неё смотрел, полагая, что лучшим образом демонстрирует свою заинтересованность в дочери, а Оля внутренне вся трепетала под этим взглядом, чувствуя какую-то неподъёмную ответственность перед этим невысокого роста и в силу своего возраста уже слегка одутловатым человеком. - Ты уже больше не работаешь в книжной лавке?
- Нет.
- Тебе разонравилось? Жаль, потому что там были живые люди, а живые люди, это как книги с голосом, которые сами расскажут тебе массу занимательных вещей, притом абсолютно бесплатно. Люди любят говорить и особенно любят, если их слушают. Не стоит пренебрегать этим, Оля, - внимательному и наблюдательному человеку живое общение с людьми открывает целые вселенные!
- За всеми этими историями можно и себя легко потерять.
- Нельзя, если иметь трезвую голову на плечах. Ну а что же с бюро переводов? Тоже надоело?
Оля молчала, вдруг испытав жгучий стыд оттого, что её подозревают в недобросовестности. Да, бюро переводов ей тоже быстро наскучило. Она мечтала быть проводницей, поводырём людей, чьё незнание языка делало их незрячими и уязвимыми в мире другой культуры. Поначалу это показалось Оле величайшей миссией, - словно маяк, разрезающий тьму световым мечом, нести людям утешение и уверенность, подводя их к твёрдой почве, на которую не страшно ступить ногами. Идиллия была вероломно нарушена руководителем бюро, который, когда не было заказов, распоряжался Олей как уборщицей, секретарем, почтальоном, - одним словом, разнорабочей, - и эйфория от осознания себя великим переводчиком и просветителем мгновенно сошла на нет.
Ещё некоторое время Оля помучилась, буквально приказывая себе идти на свою переводческую голгофу, но однажды собрала волю в кулак и закрыла за собой эту дверь, как ей казалось, навсегда. Оля была уверена, что это решение сделало её сильнее, а, оказывается, со стороны это выглядит проявлением слабости и непоследовательности и очень похоже на очередной каприз. Ей захотелось убедить отца, что её решение было осознанным, взвешенным и взрослым.
- В Кантонской больнице, мне кажется, я смогу найти себя.
- Это замечательно! - подхватила мама, послав в сторону отца короткий укоризненный взгляд. - Что тебе там поручили?
- Я - санитар, мы осуществляем до и послеоперационный уход за больными, дезинформируем инструмент, - а это очень ответственно, - у меня поначалу руки все время дрожали и казалось, - даже снилось по ночам, - что я плохо что-то обработала, поэтому по утрам, пока ещё не начали оперировать, я вставала и бежала всё перепроверить! - Оля просияла от восторга. - Что ещё? Кормим больных. Больница существует под эгидой американского миссионерского общества врачей.
- Да, я слышал об этом: её основателем был некий Питер Паркер, кажется… Ох уж эти янки, как искусно они подделываются под обстоятельства!
- И это говоришь ты, закоренелый филантроп? - улыбнулась мама.
- В этом как раз и проявляется мои филантропические убеждения, Ириша! Ибо я, имея богатый опыт жизни в разных странах, глубоко убеждён, что каждый народ, даже самый малочисленный, имеет право на самоопределение и не должен быть вероломно «утоплен» другой, пусть и более сильной нацией. Это недопустимо! Что же делают тут янки со своей больницей? Они играют на самых насущных потребностях человека, - например, в здоровье. Страдающий человек готов на всё, чтобы получить избавление от муки. Вспомни, Ириша, как разболелся у тебя Париже зуб и как удачно там оказался по случаю конгресса доктор Лимберг, - так ты потом бегала за ним и готова была ему руки целовать! Так и тут: больница была открыта не только с гуманной целью врачевания, но и с задачей привлечь местное население, очаровать его и через это - подчинить! Паркер - протестант и хочет нести свою религию в массы, «просветить», так сказать, местное население, которое им там, на западе, кажется малограмотным и отсталым. А рядовые китайцы и рады стараться: за простые и порой весьма дешевые блага она готовы поступиться великими убеждениями и памятью предков. Однажды я наблюдал картину, от которой мне сделалось досадно и стыдно, хоть сам я не китаец. Американские пилигримы, одетые в белые сорочки и новомодные таксидо, доставали из карманов леденцы, а бедные китайские ребятишки окружили их и шумели наперебой. Каждый норовил подставить свою ладошку так, чтобы добрый дяденька положил карамельку именно ему. Дети, которые только что мирно играли вместе, теперь смотрели друг друга недобро посверкивающими глазёнками, норовили протиснуться вперёд, грубо отпихнув товарища. Братство, вызвавшее было у меня умиление, рассыпалось, как песчаный замок, слизанный морским прибоем. Конечно, это всего лишь дети, падкие на лакомство, но взрослые, разве не ведут они себя точно так же? У взрослых свои лакомства, но ради них они готовы забыть о своей национальной гордости и заложить брата. Русские, к сожалению, столь же падки на разного рода вознаграждения и поощрения, как и китайцы. Покажи русскому пухлую стопку ассигнаций, - и он уже забыл, что он - русский и православный, и что брат его - тут, а не за океаном. Мы, конечно, вынуждены идти с нашими иностранными партнерами плечом к плечу, но никогда не сможем на это плечо опереться или в это плечо поплакаться.
- Пап, я встретила в больнице врачей, которые ничего не берут за свой труд и строго-настрого запрещают носить им подарки…
- Зачем им эти побрякушки? Я не говорю о дешевых стеклянных бусах, амулетах и жертвенных баранах. Я говорю о влиянии! Влиянии, которое достигается такой вот безвозмездной благотворительностью.
- Зачем ты все это говоришь Оле? Вспомни себя в юности - как ты был склонен идеализировать всех вокруг! А твои преждевременные развенчания могут нанести вред её ещё столь юной душе.
- Это избавит её от заблуждений в жизни.
- Послушай, но ведь и у тебя в её возрасте имелись заблуждения. Сколькие из тех, кого ты идеализировал, на деле не оказались проходимцами и негодяями? Но тебе, между прочим, оставляли право на приобретение личного опыта.
- Зачем тогда вообще нужен отец? Я предпочитаю сам научить собственную дочь вместо того, чтобы это сделали другие люди и непонятно какие жизненные обстоятельства.
- Хорошо. И каким, по-твоему, должен быть человек? - спросила матушка, а Оля навострила уши. Отец ответил не раздумывая и как-то даже резко, как будто ответ уже давно созрел у него внутри, и он сам, Алексей Петрович Шишкин, старался координировать свою жизнь с выработанным правилом.
- Человек должен быть… альтруистом. Да, альтруистом, Оля. Если он, конечно, хочет прожить жизнь не бесполезную. Кто-то сказал: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Я считаю это высказывание в высшей степени великим! Можно умереть скоропостижно, и дай нам Бог, чтобы это случилось за родину, или за честь, или за жизнь слабого. А можно умирать ежедневно, посвящая себя человечеству, расходуя себя по крупицам и не претендуя на их восполнение. Отдавай себя там, где ты поставлен, тем людям, которые тебя окружают, будь честен, даже если тебя никто не видит: не бери ни из общего котла, ни из чужого, - лучше остаться голодным, чем съесть украденный хлеб. Больница, возвращаясь к ней, не должна иметь никаких связей с политиками и лоббировать чьи бы то ни было интересы, кроме интересов людей, обратившихся туда за помощью.
- Я не вижу ничего страшного в том, чтобы взять деньги у тех, кто их может дать, и потратить на благое дело, Алёша. Врачи тоже должны иметь средства к существованию. Всякий труд должен быть оплачен, и, если больница ведёт бесплатный приём, нужно же из чего-то платить жалование персоналу.
- О, поверь мне, персонал там не бедствует! Давай проведём эксперимент: завтра Оля спросит любого врача оттуда, готов ли он пожертвовать жизнью для своего пациента? Многие скажут, да, конечно, с самым проникновенным взглядом и гримасой презрения к опасности. Но во что превратится этот герой, если сказать ему, что он сейчас вот лишатся своего жалования? Без жалования нет героев! Без денег нет борцов за справедливость, потому что с ними поступают несправедливо, если не оплачивают их борьбу! Самоотверженность сегодня приходится стимулировать.
Оля закусила губу и почти не дышала, напряженно обдумывая всё, что теперь слушала из уст отца.
- А самоотверженность, - тем временем продолжал он, - это самоумаление до смерти: ты не боишься ни голода, ни холода, ни страданий, если это может помочь другому человеку. Потянут они это, твои бесхребетные врачи? Не стоит искать выгоды за счёт другого человека, надеяться на нём навариться, пополнить свой кошелёк за то «добро», которое с горем-пополам сумел ему сделать. А что, если быть как добрый родитель: разве добрый родитель попросит у своего ребёнка компенсацию за заботу о нём? О нет, забота эта совершается естественно, по любви. Но в нас слишком мало любви к другому человеку, другой вызывает в нас отвращение, в лучшем случае - снисхождение, но никак не любовь. И посвящать себя другому мы никак не хотим, какая-то мизерная милость уже рассматривается нами как великий подвиг, за который следы наши должны посыпать розами...
Продолжить чтение http://proza.ru/2024/07/11/1227
Свидетельство о публикации №224070601137