Под размеренный шорох метлы-16

       Мои внутренние терзания.
      
            И снова здравствуйте! Подметаю лестницы «Магнита» и думаю о том, как изменяется мое, «дворниковское», отношение к людям, для которых и за которыми мне приходится убирать и эти лестницы, и эти «мусорки». Стал замечать за собой, что, завидя брошенные под ноги обертки от мороженого, пустые сигаретные пачки, окурки и использованную «жвачку» на подходе к территории своей уборки, я начинаю испытывать к людям, которые это сделали, стойкое негативное отношение. У меня перестает хватать терпения и улетучивается невидимой дымкой христианское смирение и я все чаще и чаще начинаю называть этих незнакомых ( а может даже и знакомых мне) людей нехорошими словами, да такими, которые не должен говорить верующий человек. Конечно, я спохватываюсь и каюсь за свою несдержанность, но слово-мысль уже полетело и зажило своей жизнью… Но ведь они и в самом деле такие-сякие, урна вон рядом стоит, а они мусорят себе и другим под ноги и мне на глаза…И слава Богу что Он не дает мне оседлать эту приятную для моего эгоизма тему, согласитесь, ругать и хаять других за их грехи, прегрешения и грешки такое все-таки приятное занятие… И как трудно бывает себе в нем отказать...
     Я  прощаю их и успокаиваюсь, и почему-то мне вспоминаются перечитанные недавно рассказы Юрия Казакова – «Осень в дубовых лесах», «Во сне ты горько плакал», «Двое в декабре», и то незаметное на первый взгляд их тихое очарование, затягивающее тебя словно воронка воды, захватывающая все, что находится возле нее. Я вдруг вспоминаю себя  молодым, почти юным парнем, лежащим на казенной кровати с растянутой панцирной сеткой в одной из комнат рабочей общаги, читающим взятую в библиотеке книгу Казакова, пытающимся вникнуть в непонятные мне тогда ощущения зыбкости окружающей жизни, ее ранимости и тонкости, ее малозащищен-ности от обид и нечутких сердец окружающих. Где мне было тогда понять все это? Жизненный мой опыт был чуть выше нулевой отметки, а опыт душевных переживаний и сердечных ран не намного выше. Это теперь я битый-колотый-ломаный и даже могу иногда взять на себя смелость для поучения кого-то,  и чем-то даже вроде бы как и поделиться из личной своей копилки, или я чересчур оптимистичен и мне это только кажется?
    Но, видимо, то, о чем писал Казаков, совпадало с тем, что было внутри меня, и оно интуитивно соглашалось с тем, что было написано им и напечатано в книге.
  И мне нравилась та жизнь, о которой он писал, и казались знакомыми, где-то и когда-то уже виденными мной, люди, о которых он рассказывал, и брала своей крепкой рукой за мое сентиментальное сердце непонятная тоска, и манил за собой в непознанные края журавлиный крик…  Мне хотелось прожить и узнать такую же жизнь. Но я, конечно, понимал, что прожить могу только свою жизнь, и понять ее для того, чтобы потом рассказать о ней и о ее смысле, тоже…
  И мне хотелось писать такими  же, ясными чистыми словами, и так же незаметно окружать читающего мои строки, и тихо брать его в плен, из которого ему не захочется выходить. Но… Мой жизненный опыт очерчен был коридорами моего детдома, аудиториями ПТУ, двумя годами службы в рядах славной СА, и прибытием в столицу Томских нефтяников по комсомольской путевке. И все. Ну писал я еще рапорт с просьбой направить меня добровольцем в Афганистан, так ведь не направили – молод и вельми зелен еще был. А Казаков и по Северу попутешествовал, и рыбачил по-серьезному, в море, и много еще чем занимался:»… альпинизмом, охотился, ловил рыбу, много ходил пешком, ночевал, где придётся, всё время смотрел, слушал и запоминал». У меня же этого ничего не было, но я хотел, чтобы оно появилось.  Я просто хотел этого и в своих мечтах даже делал: ехал куда-то в туманную даль, а он  так жил. Но я мог хотя бы смотреть, слушать и запоминать, чем тогда, в молодости,  и попробовал заняться. И вроде бы что-то даже иногда и стало получаться. Но…
     И тут следует прочерк длиной не в один десяток лет. Почему так получилось?   Да потому, что я сам такой был. И это все для меня того было естественным. Я себя потерял. Словно выпал, провалившись в дырку в кармане штанов.Или как неловкий или наоборот, чересчур бойкий, птенец из гнезда. И упал в пыль и грязь. Нет,  я просто упал, а пыль и грязь стал находить сам. И слава Богу, что тот период моей жизни, нехороший для меня и окружающих меня людей, закончился. И мои близкие могут и вздохнуть, и дышать спокойно.
             Но я ведь тогда не благодаря слепому случаю взял в библиотеке книгу Казакова, у меня был список авторов, рекомендованных к желательному и обязательному прочтению, данный мне Станиславом Петровичем Федотовым, томским тогда писателем, с которым я познакомился по случаю. Был он в то время в творческой командировке в нашем городе и жили мы в одной общаге. Познакомились, он почитал мои записи и составил для меня этот список. И еще рекомендовал меня на областной  семинар молодых литераторов, в котором я не без успеха для себя и поучаствовал. А через два года еще раз…. Надо же, сколько лет прошло, сколько всего разного-всякого, а не забылись ни он, ни остальное…Спасибо вам, Станислав Петрович! Желаю вам также здравствовать, как вы делали это до сих пор.
  Подходящая все-таки  работа дворника  для размышлений: улица, какой-никакой свежий воздух, люди, опять же, вокруг, инструмент в руках задает ритм, и можно размышлять и думать, думать и размышлять… А впрочем,  делать это желательно всегда…И без метлы в руках.
       Такие вот мысли приходили ко мне под шарканье метлы по тротуарной плитке сегодня, июля шестого дня.  Всего вам доброго. Берегите себя и своих родных и близких. Ведь дороже них у нас нет НИЧЕГО в жизни, чтобы мы там себе не навыдумывали. Увидимся обязательно. Заходите. Приходите.
06.06.24