Рассказы про Алекса. 11

                АЛЕКС И ОДИНОЧЕСТВО.


                Воскресным днём сестра не говорила Алексу: «Я поведу тебя в музей». Алекс был и остаётся единственным ребёнком в уже несуществующей семье. И хорошо, что так. По крайней мере, он ни у кого не отнимал игрушки и этими игрушками никому по голове не бил.

   Единственному ребёнку рукой подать до ребёнка одинокого. Одинокому всего один шаг до одиночества. А одиночества характер крут. Оно ревниво. В мавританском стиле. Потому, немногие друзья детства не стали для Алекса закадычными, а позже, его редкие романы были сплошь скоротечно-мимолётными.

   Ну и как вышло, что Алекс уже сорок лет живёт с одной и той же женой? Где было его хвалёное одиночество? За базар отвечу. Сорок лет живёт с одной и той же? Ленив и нелюбопытен. Одиночество отлучилось ненадолго. А когда вернулось, было поздно — жена успела пустить корни. С тех пор Алекс с женой вместе шагают с песней по жизни. Жена, ясен день, в этой песне куплет, а Алекс припев. Живёт себе припеваючи.

   Что же до одиночества, то оно постарело. Играет в прятки с внуками Алекса и порой нервно курит в углу «Мальборо-лайт».



                ЛИЧНЫЙ РОСТ.

   Уже очень давно проблема личного роста перестала занимать Алекса. Как говорится, что выросло, то выросло. Но это вовсе не значит, что личный рост Алекса прекратился. Отнюдь. Ведь у него продолжают расти ногти, борода, года и внуки. И если рост ногтей и бороды Алексу удаётся сдерживать, то года и внуки растут неудержимо. В арифметической прогрессии. А самое любопытное — растут синхронно. И это позволяет Алексу удачно экстраполировать свои года на возраст внуков. Вы не услышите от него меланхолическое:
   — Мне тут, недавно, семьдесят стукнуло…
Нет, Алекс скажет опосредованно:
   — Моему младшему внуку скоро два года исполнится.

   А что прикажете ему делать? Ведь если своё отцовство ещё можно оспорить, то дедушка — приговор окончательный.



           ШНУРКИ.

   Последним, что связывало Алекса с прошлым, были шнурки. Всё остальное уже, как бы это выразить яснее, с головою окунулось в Мойку. С концами.

   А шнурки тянулись за Алексом из раннего детства, где ему, маленькому и беспомощному, их завязывала мама, и по сию пору, когда превратившийся во взрослого дядю Алекс, кряхтя и краснея от натуги, сам завязывает шнурки аккуратным бантиком. Да, мальчик становится мужчиной тогда, когда в первый раз завяжет шнурки самостоятельно.

   И пускай мир вокруг давным-давно пользуется обувью на «липучках», но Алекс хранит верность шнуркам. Почему? Ну, вы ведь слышали присказку о невменяемых конях на переправе.



           ПО СООБРАЖЕНИЯМ СОВЕСТИ.

   Сегодня инквизитор-совесть терзала Алекса особенно изощрённо. Она жгла его позором за подленькое и мелочное прошлое, за бесцельно прожитые годы. Алексу было мучительно больно. Он стонал и мотал головой, обхватив её руками. Когда-то, много лет назад, так жестоко истязали Алекса две портянки-садистки на первом месяце службы.

   — Чистосердечно раскайся, несчастный, — требовала совесть, прижигая его в очередной раз. — Иначе, умирая, ты не сможешь сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому главному в мире — борьбе за…
   — За продление рода человеческого? — с робкой надеждой спросил Алекс.
   — Не перебивать! — рявкнула совесть. — За освобождение человечества.
   — От кого?
   — От тебя-дурака!
   — А если не раскаюсь? — попробовал сопротивляться Алекс.
   — Хм, ты ещё не испытывал моих угрызений, — усмехнулась совесть и широко осклабившись, показала Алексу два ряда матово блеснувших стальных коронок.



             ПОД ПЕНИЕ СИРЕН.

   Славная выдалась в Эйлате середина октября 5786-го года. От сотворения мира, разумеется. И пусть мир этот сотворён был в спешке за одну рабочую неделю, и сдан с недоделками, но середина октября в Эйлате, как сказано выше, удалась. Чуть взволнованное Красное море обманчиво синело, безбрежно-бездонное небо, в тон морю, голубело, осеннее солнце уже не жгло, но грело, а пляжное «комьюнити» дружно млело и поочерёдно подставляло солнечным лучам спины и животы, с замиранием прислушиваясь к пению сирен. Воздушной тревоги, разумеется. Ну, не мне вам рассказывать…

   Уже давно Алекс ставил своё индивидуальное Эго выше коллективного бессознательного или, иными словами, предпочитал личное общественному. Но и он, поддавшись стадному инстинкту, вместе со всеми млел, ворочался и вслушивался, то и дело приглаживая седую прядь. На груди, разумеется. Хотя, Алекс не был бы Алексом, когда б не попытался дистанцироваться от прочих. И пока прочие торопливо выплёскивали эмоции в равнодушно внимавшие им смартфоны, Алекс, не щадя живота своего (и спины, разумеется), эмоции обращал в мысль. Мысль, достойную вас, мой благодарный читатель: «Уж сколько раз пропето миру лирическим тенором, что наша жизнь — игра. Примитивные «крестики-нолики». Не успеешь оглянуться, как на тебе уже поставили крест и обнулили»…

   Впрочем, если для вас, читатель, лирический тенор не авторитет, дайте своё определение этому отрезку пространства-времени от первого крика до последнего стона. Только не тащите из Википедии всякий хлам, вроде онтогенеза. Придумайте своё, менее затасканное.

   



             ПОСЛЕДНИЙ УЖИН В ЭЙЛАТЕ.

   Ресторан назывался «Последний приют». В другое время Алекс бы непременно задумался над экзистенциальным смыслом такого названия. Но король-голод продолжает править миром и тогда, когда королева-любовь, низложенная и униженная, прихрамывая удалится в монастырь. А сейчас Алекс был голоден и его мысль витала вокруг тарелки горячего и ароматного рыбного супчика, в котором, если верить меню, обитало три вида морской фауны. Сможешь ли ты, читатель, не будучи ихтиологом, с ходу назвать три вида морской фауны? Нет, непрост был этот супчик…

   Наконец, сытость приятной тёплой тяжестью наполнила утробу Алекса и его раскрепощённая мысль, балансируя между сном и явью, вернулась к началу моего повествования додумывать финал.

   «Последний вечер в Эйлате. Последний ужин в «Последнем приюте», как последнее желание приговорённого к смерти. Хотя, если верить известному тексту, то последние станут первыми и всё возвратится на круги своя. Вечное возвращение. Вечное «Возвращение охотников». В тень города. В город теней…»



           МИМОХОДОМ.

   Впереди Алекса шла сдобная девица в джинсах, слишком обтягивавших её ягодищи. Но отнюдь не мясо-молочная конституция девицы заинтересовала Алекса. Нет, его внимание привлёк аленький «айфон», наполовину высунувшийся из заднего кармана. При каждом шаге «айфон» бесцеремонно елозил по девичьей плоти. Но девицу это, почему-то, не возмущало и она лишь легонько шлёпала «айфон» ладошкой.

   Встретившись взглядом с рыбьим глазом объектива, Алекс подмигнул, показал «айфону» большой палец и сказал негромко:
   — Жизнь удалась, бро.
А тот, в ответ, вдруг запел. Немузыкально и самовлюблённо.