О директорах Херпучинской средней школы

В ХХ веке в Хабаровском крае, по площади превышающем 2,5 территории Германии, было развитое производство.  Несколько крупных заводов, в том числе авиационный, судостроительный, металлургический, нефтеперерабатывающий заводы и швейная фабрика в городе Комсомольске-на-Амуре,  огромный целлюлозно-картонный комбинат в городе Амурске, несколько менее крупных заводов в Хабаровске, городе Советская Гавань вносили огромный вклад в народно-хозяйственные планы страны. На этом фоне не терялись и золотодобывающие предприятия, самым крупным из которых был Херпучинский прииск. Важное место в нем занимала средняя школа, которая за годы своего существования с 1933 года выпустила немало подготовленных для самостоятельной жизни молодых людей.  И огромную роль в их подготовке играл учительский коллектив во главе с директорами. Некоторые из директоров проработали считанные годы и мало чем запомнились, а вот некоторые внесли огромный вклад в подготовку порастающего поколения страны. И мне хочется о них напомнить своим землякам. Многие характеристики взяты из воспоминаний их бывших учеников.

Меня и мою землячку Галю Коршунову земляки называют летописцами  малой Родины – поселка Херпучи на севере Хабаровского края. Есть еще два недалеко расположенных поселка – Оглонги и Удинск, которые раньше входили  в Херпучинский прииск, в 80-е годы самый крупный в Хабаровском крае. Вот об истории этих поселков,  населяющих их тружениках написано немало повествований у меня, включая альманах с воспоминаниями земляков, а у Гали на её странице в «Одноклассниках  уже несколько тысяч фотографий родных мест, и наших земляков чуть-ли не за полвека.

Но не меньшую лепту для памяти поколений внесли еще два человека, которые написали свои воспоминания. По странному стечению обстоятельств они учились в одном классе и дружили. Один из них – Виктор Тимофеевич Глотов, по своей инициативе написал подробные воспоминания о годах жизни на прииске, которые я с разрешения автора опубликовал на своей странице в литературном сайте в отдельном сборнике. А его бывшая одноклассница, а потом учительница Херпучинской школы Ангелина Ивановна Шохина (Черкашенинова) по моей просьбе написала воспоминания, которые вошли в альманах «По волнам нашей памяти», и не только есть в вышедшей отдельной книгой альманахе, но и в электронной версии альманаха на моей странице в литературном сайте.

Сегодня в своей заметке я хочу воспользоваться тем, что написали наши уважаемые земляки о своих директорах, а также кое-что добавить и от себя лично, и от некоторых других людей, близко их знавших. И первому слово хочу предоставить Виктору Тимофеевичу Глотову, которому недавно исполнилось 90 лет, но у него и приемлемое здоровье, и отличная память. Вот что он написал в своих воспоминаниях.

Когда я начал учиться, первым директором был АНЦИФЕРОВ – рыжий грузноватый мужчина, постоянно носивший гимнастерку. В первом  классе я учился с его сыном, тоже рыжим толстощеким пацаном, который хвастался, что у него много книг, и делать домашние уроки для него пустяк.  Затем были НЕЛЮБОВ, МАЛЬЦЕВА, КОСТИН, КАДАЦКИЙ и ОГАЙ.  Не ручаюсь за хронологию, но точно знаю, что в 4-м классе директором была Мальцева.  Запомнилось это тем, что известие о Победе  в 1945 году принесла в класс именно она.

КАДАЦКИЙ Семен Пантелеймонович появился в школе, пожалуй, в 1948 году. Учителя и ученики знали, что назначен новый директор и ждали его появления: каким он будет, этот приезжий? Предыдущие директора были в основном из своих учителей. И вот приезжает высокий пожилой человек с осанистой фигурой, одет в форменную шинель и папаху железнодорожного ведомства, такой же китель и брюки навыпуск. Голову украшает буйная грива волос, усы, пышная борода и очки в темной роговой оправе. Приехал один, без семьи.  Первое время молча ходил по поселку, по школе, молча все разглядывал, а затем начал воплощать свои директорские права – делать замечания и давать ценные указания на украинском языке. Мы, ученики, его побаивались. Он был неординарным человеком, значительно отличался от своих предшественников всем: обликом, манерой разговаривать, требовательным характером, отношением к учителям и отношением не только с учениками, а также с их родителями. Его быстро узнал весь прииск.  В небольших воспоминаниях трудно дать емкую характеристику этому человеку, но одно нужно отметить, что проработал в школе года четыре, в жизни нашего поколения он сыграл заметную роль и крепко нам запомнился. Встречаясь со школьными друзьями, учителями, мы неизменно вспоминаем Кадацкого. Опишу некоторые, на мой взгляд, характерные для Семена Пантелеймоновича поступки, действия, решения, манеры общения с окружающими, которые дадут представление о тогдашнем директоре.

Как учитель Кадацкий мало чего стоил, но как организатор школьного процесса стоил многого. Вел он у нас в 8 классе химию. В 9-м основы дарвинизма, еще в каком-то классе вел ботанику. Уроки вел бездарно и строил их так? вначале спрашивал у учеников предыдущий материал, следя по книге за правильностью ответом, затем говорил: «Читайте!» и сам уходил по свои директорским делам.  Иногда ходил по коридорам, заглядывая в классы, уходил в кочегарку или просто сидел у себя в кабинете.

Если нужно было дать какое-либо распоряжение, вызывал техничку Глебову – невысокую, шуструю женщину, крича: «Глебиха, Маруся, ходи до мэнэ!» И Маруся мчалась к нему на второй этаж, прыгая через две ступеньки. Пытаясь что-нибудь рассказать по химии, он ужасно путался, на страшном ломаном русско-украинско-химическом наречии. Ни одного уравнения, формулы решить и написать не мог.  Однажды в школу приехал с проверкой инспектор РайОНО. Как и положено, он ходил по урокам, все слушал, что-то записывал. Пришел и на урок основы дарвинизма. Я сидел за первой партой и хорошо наблюдал за растерянностью  Кадацкого. К доске он вызвал Батрашина Вильку, задал ему вопрос. Вилька отвечает сбивчиво, тогда Кадацкий делает ладошку лодочкой, косит глаза в учебник и шепотом подсказывает ему.  Далее следует объяснение нового материала, теперь –то не уйдешь, не оставишь урок, нужно объяснять. Также подглядывая в учебник, он рассказывает о системе  земледелия и неожиданно спотыкается на фамилии основоположника этой системы Вильямсе. Вначале он сказал: «Выдающий советский ученый Вильмяс», почуяв неладное, поправился: «Чи то, Вильямс..» С горем пополам объяснил новый материал и со звонком пулей выскочил из класса впереди инспектора.  Объясняя строение растений по ботанике,  и показывая на стебель, говорил: «О це стебло», чем вызывал сдавленный смех в классе и страх. Он воспринимал смех очень болезненно, кричал, гнал с урока и даже посылал за родителями.

В чем-то Кадацкий оставался для нас загадкой. Так, мы не понимали, почему он  все время ходил в форменной одежде и ни разу за все годы мы не видели его в цивильном костюме.  Знали, что у него где-то есть жена и дочь, но почему они живут не с ним? Почему при нас его наградили Орденом Ленина, а затем лишили награды? Был даже слух, что он беглый бандеровец, подделал документы и теперь скрывается от возмездия в глухой тайге за тысячи километров от Украины.  Ради справедливости нужно отметить, что наш директор был человеком не злопамятным, никогда и никому не мстил, зря не наказывал, только в пределах своего представления необходимости поддержания порядка и дисциплины в вверенной ему школе.  Вот таким он был, наш Семен Пантелеймонович. Его боялись и уважали, несмотря на его недостатки.

А вот что вспоминала о Кадацком Ангелина Ивановна, одноклассница Вити Глотова:

Когда я училась в 7 классе, директором школы стал Кадацкий Семен Пантелеймонович, сменивший Костина. Почему-то Костин мне особенно не запомнился.  А вот Кадацкий был оригинален. В школе была «железная» дисциплина: никто не мог прогулять урок, во время перемены в классе должен был быть только дежурный, а остальные по два человека ходили друг за другом по коридору. В интернат он являлся часов в 8. К этому времени мы были уже готовы: усаживались на кровати (табуреток и стульев в комнатах не было), брали книги в руки, и как будто  все готовились к урокам. Он, довольный, уходил к своей возлюбленной (лошади), а мы, радостные, выбегали на улицу.  Но оставался смотрящий, и если директор появлялся на дороге, ведущей на Седьмую линию, смотрящий кричал «Вассер» и все забегали в свои комнаты,  и наступала тишина.

На уроках Кадацкого, который вел химию, было еще интереснее. Он объяснял нам, читая учебник. Писал на доске химические реакции, но не мог уравнять, при этом говорил: «Это, дети, для вас как 12 часов темной ночи». И убегал к своей лошадке, которая была у него как у директора школы.  И спрашивал нас так: «Сейчас отвечает Глотов, приготовиться Вакуленко». И мы в это время лихорадочно читаем учебник.

Кадацкий каждый вечер делал обход по улицам. Не дай бог кому-то попасться ему на глаза. Запрещалось ходить на 9-ти часовой вечерний сеанс в кино. Как-то наши парни втихушку пошли на этот сеанс. Попались на глаза директору,  и тот их наказал следующим образом – заставил подстричься наголо.

Свой рассказ о директорах Ангелина Ивановна продолжила о следующем. Семья сменившего в должности директора школы одинокого Кадацкого было многодетной – пять парней с разницей в 2 года между ними – Мирослав, Рудольф, Николай, Василий и Алексей и женой Марией Михайловной, медицинской сестрой больницы, жили в доме напротив нас, т.е. на виду. Алеша был мой сверстник и закадычный друг. Старший Мирослав был одноклассником живущей у нас сестры мамы Нины и был влюблен в неё. Нужно сказать, он поддерживал мою тетю Нину все годы, пока она была жива.  Вот что написала о директоре школы Огае Ангелина Ивановна:

Еще хочется рассказать об Огае Апполонии Васильевиче, директоре школы.  Как директор он был неплохой. Проводилось в школе много всяких мероприятий, и художественная самодеятельность была  на уровне, но особенно спортивные мероприятия были праздником и для  родителей, и для учеников. На лыжах ходили все: была проложена лыжня, украшенная разноцветными флажками. И в выходные вся школа выходила на этот праздник.

Несколько слов об Огае – учителе. Вел он у нас историю. Это были нудные уроки. Его методика такова: один урок – 45 минут, спрашивал одного ученика. Следующий урок объяснял таким образом: открывал старые свои конспекты и нудным голосом читал нам, а мы слушали, зевая.

Закончила я педагогический институт в 1956 году и была направлена в Херпучинскую школу. Директором в это время был Синеговский.  Дали мне вести уроки в трех 8 классах дневной школы, и еще в 8 классе вечерней, которая в это время функционировала.  В классах дневной формы обучения было по 30 человек, а в вечерней – 16.  Не  скрою, трудно было начинать, были и слезы, и обиды. Завучем в это время была Аляева В.Н.; работали Муратова Р.З., Занина Н.М., Пугаченко М.Ф., Скоробогатая С.И., Пономарева Г.Д., Крайний Г.Д., Кокорина А.И., Щербакова А.С., Малинина Е.Д., Глотова Н.С. Это был костяк учительского коллектива, уже опытные педагоги.  Синеговский проводил педсоветы, которые длились до полуночи. Отчитывал учителей, придирался по пустякам, делал маленькие пакости, помню, к той же Аляевой В.Н. 

Но вскоре его уволили, и директором стала Аляева Валентина Николаевна, женщина с характером, знавшая отлично методику преподавания предмета, сплотившая коллектив. Интересно проходили школьные вечера; она организовала школьный драмкружок, ставились отрывки из пьес Чехова, из поэмы Лермонтова «Демон», из романа Пушкина «Евгений Онегин». В школе было много молодых учителей, и директор организовывала всех желающих на прогулки в лес на лыжах, по вечерам катались на санках. Одним словом, не скучали в выходные дни. Весной проводились воскресники: белили клуб, работали на пилораме, мальчишки кололи дрова пожилым людям, осенью нас отправляли на уборку картофеля.

В 1968 году Аляева В.Н. уехала в Тюменскую область, и директором школы стал Константин Иванович Щербаков.  Я уже была назначена заместителем директора по воспитательной работе. К этому времени в школе уже несколько лет работали молодые учителя Василенко Т.А., Веснина С.В., Земан И.В., Серебрякова В.И., Расщепкина А.А., вернулась на работу в школу Миминошвили А.Е. Это была моя учительница в 6 классе, которая вела уроки истории. Как было интересно на её уроках: она не садилась на стул, а весь урок ходила по классу и объясняла.  В те годы она была красивая, подтянутая, в туфельках, мы любовались ей.

При Константине Ивановиче я почувствовала, наконец, себя учителем, который что-то может достичь в профессии. Он был для меня Учителем с большой буквы.  Школа стала для меня вторым домом. Мы вместе с ним обсуждали планы, готовились к педсоветам, он посещал мои уроки. Я, конечно, старалась изо всех сил.  Константин Иванович видел и недочеты, но умел увидеть и положительные стороны,  и похвалить. Он сплотил коллектив, никаких склок, пересудов, опозданий на уроки не было.

А вот что о школе могу вспомнить я. Годы моей учебы в школе пришлись на 1954 – 1965 годы, когда директорами школы были Огай А.В. и Аляева. Ничем особенным они не запомнились. Я хорошо учился, моя фотография постоянно висела на школьной доске почета. Так как на пролетарские праздники семьи отмечали вместе, то ко мне отношение у обоих директоров было более теплое, чем к другим. Но я никогда не пользовался этой привилегией.

В 1977 году отцу, Щербакову Константину Ивановичу, исполнилось 55 лет, и мои родители переехали в Хабаровск. С тех пор я перестал следить за событиями в коллективе школы, которую я закончил в 1965 году. Но прежде чем завершить свой разговор о директорах родной школы, хочу восстановить справедливость.

Пересматривая старые материалы совсем недавно, я понял, что в них есть пробел - нет заметки о директоре школы 60-х годов Валентине Николаевне Аляевой, учительницы литературы в старших классах, о которой я мог бы кое-что написать. Она дружила с моими родителями, я поддерживаю связь с её дочерью и мог бы кое-что написать об их жизни после отъезда семьи Аляевых из Херпучей.

Валентина Николаевна вела у нас уроки литературы в старших классах. Она прекрасно знала материл как школьный, так и тот, что можно было читать из-под полы, т.е. академически, например, Сергея Есенина. Рассказывала интересно, а так как была еще и строгим директором школы, на уроках был порядок.  Мне кажется, именно она снова ввела выступления с номерами художественных номеров школьной самодеятельности, причем с лучшими номерами школьник выступали и на поселковом торжественном собрании. Именно так произошло с моим выступлением со стихами  Владимира Маяковского «О советском паспорте». На репетиции Валентина Николаевна подсказала, как лучше расставить ударения в этом патриотическом стихотворении. Это было на собрании 7 ноября 1964 года.

А вот сценку из «Евгения Онегина» мы с Ларисой Шарабариной сыграли лишь раз на школьном вечере, ведь взрослые встречали новый год своими компаниями.

В 1965 году я окончил школу и поступил в Хабаровский медицинский институт вместе с одноклассницей Лизой Жулковской.  Я много занимался спортом, ездил на межвузовские соревнования, и редко приезжал на каникулы в Херпучи. Так что после окончания школы практически не встречался с Аляевыми. Лишь в тот год, когда они уезжали с Дальнего Востока (1968 год) случайно встретились в магазине Хабаровска.

Но я далее я расскажу о Валентине Николаевне со слов её дочери Лены. Вот что она поведала в переписке со мной.

«Мама родилась в Саратове в 1930 году. потом в 1940 переехали в Ставропольский край , а через год война, но их не выселили, дед был русский его в 1942 призвали, он прошел всю войну и  пришел в 1946 году, есть медаль за взятие Берлина. Умер в 1949 году от ран.  Мама закончила в Кропоткине педучилище. Они в войну оказались в оккупации, а в 1951 году переехали в Маго. Бабушка из числа поволжских немцев, но будучи замужем за русским, никаким репрессиям не повергалась. Мама считала себя русской.»

Примечание: Поселок и порт Маго играли большую роль на Дальнем Востоке в послевоенные год.  Все побережье Японского моря, Курильские острова было закрыто для посещение иностранными судами. Лишь порт в низовьях Амура Маго, куда могли заходить морские суда типа лесовозов и рыболовецких, имел статус свободной экономической зоны. С поздней осени и до весны порт замерзал, а в навигацию через него велась торговля с Японией рыбой и лесоматериалами. Да и на Амуре широко ловили рыбу, была масса рыболовецких заводов. В качестве тары для рыбы использовались жестяные банки, которые изготавливались в Маго.

Лес заготавливали почти во всех районах Хабаровского края. Летом сплавом по рекам, а зимой по ледовым дорогам (зимникам) его доставляли в Маго, откуда летом увозили в Японию, а в СССР поступали некоторые промышленные товары. Вот в этот поселок, вернее, в его школу, и была распределена выпускница Кропоткинского педучилища Валентина Аляева. Только таким образом она могла оказаться на Дальнем Востоке со своей матерью. В то время ей был 21 год.

Видимо, высокая, стройная, черноволосая с пышной прической молодая женщина привлекала внимание мужчин в поселке. Одним из них был парторг баночной фабрики (высокая должность по тем временам), ставший мужем для Валентины Николаевны и отцом её единственного ребенка. Вот что написала Елена о своем отце и об отношениях её матери с мужчинами…

«Моя девичья фамилия Федорова. Отец мой Александр Андреевич, он магинский. Но родился в Амурской области поселок Скобельцино. Они разошлись с мамой  почти сразу. она от него уехала в Херпучи. Он был парторг на баночной фабрике в Маго. фабрику потом перевели  в Находку. Он похоронен в Находке.

Мама  с ним официально развелась в 1973 году. Она потом выходила замуж, но не очень удачно. мне не нравился отчим. Это тема отдельная. бывает, что не везет.

Немного про себя:  у нас два сына:  старший Миша, ему 36 лет, живет в Питере. с женой живут для себя. Второй Алексей живет в Тюмени. живет со второй женой.»

В 1968 году семья Аляевых переехала в Западню Сибирь. Это была пора «большой тюменской нефти», месторождения открывались часто. Новые поселки появлялись как грибы после дождя, причем относительно благоустроенные. Кадры нефтяников и тех, кто мог обустроиться в жизни в Сибири и наладить быт, свозились со всей страны. Так в школе села Кандинское появилась новая директор школы и учительница литературы с дочерью, которая пошла в 3-й класс школы, и симпатичной бабушкой. Действительно, мать Валентины Николаевны никогда не одевалась, как типичная селянка, а всегда было аккуратно причесана, красиво одета, грамотно говорила. Сказывалось воспитание в семье поволжских немцев. Так же аккуратно и красиво одевалась Валентина Николаевна. Неизменная прическа на прямой пробор с большой копной волос на затылке, всегда белая кофточка или блузки и черный сарафан или жилет.

С удивлением узнал от Леночки, что Валентина Николаевна поддерживала контакты с выпускниками после школы. Не со всеми, конечно, с некоторыми, например, сестрами Жулковскими, Ритой Кандила, Рифхатом Шириздановым, с которыми даже ходила купаться на котлованы в Херпучах.

В Кандинском семья Аляева прожила до 1988 года, потом женщины перебрались с в город Энгельс, где купили квартиру. Лена окончила школу, Тобольское педучилище, вышла замуж за одноклассника, с которым уехала в поселок газовиков «Газпрома» недалеко от поселка Нягань Нанты-Мансийского автономного округа, где и живет более 30 лет. Валентина Николаевна покинула этот мир в 2002 году, похоронена рядом с матерью в  Энгельсе.

Вот что написала о месте упокоения мамы Леночка: «Я очень люблю Энгельс и Саратов. Я помню то, что мне рассказывали про давние дни. Энгельс был столицей немецкой автономии, не подумай. обо мне, как о враге, но мне это интересно Село бабушки назавалось Райнвальд-Старицкое. оно есть и теперь.

Город Энгельс, где сейчас похоронены мама и бабушка был столицей автономии. Автономия была  по территории не маленькая, включая Саратовскую, Самарскую, Волгоградскую области -везде частично. Республика процветала. Наших родственников выселили в Красноярский край, в Казахстан.. Бабушку не тронули, что был муж русский. Я летом побывала в ее колонии, Все думала, как мне увидеть церковь. Когда заезжали, она, словно, наплывала на меня...Ей повезло, в ней теперь клуб. было жарко, я  прислонилась к ее теплым шершавым стенам. В ней женились, крестились мои предки...Это село Старицкое, Рейнвалд. от Энгельса мин 20 езды. Церковь лютеранская.

Про маму- она себя считала русской. мне кажется, даже немного тяготилась...об этом у нас дома говорить было нельзя...Но с сестрами и братьями немцами всегда общалась. Саша Леммер у нас доучивался (племянник В.Н.).

Когда у меня установились контакты с Леной, я с её благословения написал кроткий пост и разместил несколько фотографий на сайте «Одноклассники, в группе «Херпучи-Оглонги» такого содержания:

Директор школы - Аляева Валентина Николаевна.  Учитель литературы в старших классах Херпучинской школы с 1959 года, директор школы с 1962 по 1968 год. Замечательный педагог, умелый руководитель и хороший воспитатель. Привила любовь к русской литературе многим ученикам. Заботливая дочь и мать, верный друг, старший товарищ выпускников.

Меня могут спросить мои читатели – почему же я выделил учителей и директоров Херпучинской школы. На мой взгляд, ответ напрашивается сам собой. Во-первых, я уроженец этого поселка и окончил именно эту школу. Во-вторых, мои родители были учителями и проживая очень тесно в  небольшой квартире да еще с соседкой, которая тоже была учительницей, я волей-неволей был в курсе всех проблем школьного коллектива. А, в третьих-посмотрите на здание нашей высокой, с потолками в 4 метра, двухэтажной школы, поистине творения деревянного зодчества. Учить в этом храме знаний можно было только на самом высоком уровне, и я не скрою, коллектив школы выделялся на фоне большинства школ края. Очень низкая текучесть кадров, многие учителя проработали по 25-30 лет, кто -то больше 30, а Ангелина Ивановна Черкашенинова вместе с годами школьной учебы в этих стенах – 42 года. Покажите мне такую школу еще. Многие учителя награждены орденами и медалями, почетными знаками. Так что я горжусь своей школой, своими учителями. А недостатки в работе директоров вполне объяснимы. В советское время науке управление не учили. Мой отец, директор 2-х школ с общим стажем работы руководителя свыше 23 лет трижды был на курсах повышения квалификации, и три раза – как учитель-предметник.

Здание школы, которое на вставке, стояло с 1933 по 1988, потом было снесено и на этом месте построено другое, больше напоминающие общежитие, а не храм знаний. Для всех мох сверстников это уже не наша любимая школы, а какая-то чужая. Да и сам поселок после закрытия прииска скорее умирает, чем живет. Но это удел многие дальневосточных приисков после истощения запасов драгоценных металллов.