Короткий разговор

Данила запутался. Очень запутался. С одной стороны, у него, вроде как есть жена. Но она уже полгода живет у своей мамы и грозит разводом. Вот только почему-то до сих пор не написала заявления, ждет, видимо, чего-то. Исходя из этого, жену, видимо, полагается вернуть, потому что она, в общем-то, хорошая. Ведь была же любовь когда-то, раз все-таки женились? С другой стороны, у них вроде как не ладилось уже давно, и виноват в этом, конечно, не только он один.  И, вроде как, если вдвоем виноваты, то и ответственность должны нести вместе, а не перекладывать друг на друга, правильно? Вот, а серьезных поступков почему-то ждут от него одного.
Слова «вроде как» - это ширма, самоуспокоение, которое Данила сам себе придумал, чтобы выглядеть не таким уж гадким в собственных глазах. А выглядеть было от чего. Когда жена ушла, Данила настолько растерялся, что вдруг взял да и позвонил своей бывшей. А кому еще звонить, когда все вдруг переворачивается с ног на голову? Бывшие – они ведь такие же, как нынешние, только вовремя недооцененные или недопонятые.
И вот ведь в чем весь сволочизм ситуации: Данила и перед бывшей тоже вроде как виноват, потому что когда-то сбежал от нее в свою женитьбу без предупреждения, без объяснения, без последнего «прости-прощай». Но, если посмотреть с другой стороны – вроде, как и не виноват, потому что новая любовь пронзила его, как молния, как электрический разряд, как солнечный удар, как все это, вместе взятое – наповал! Такое – надо ли объяснять?!  Данила думал, что она все поймет без лишних слов. Так и вышло. Она, конечно же, поняла, но только половину. Поняла только то, что он ее бросил. А за что бросил – не поняла. Но разбираться было уже незачем: он ушел с головой в семейное счастье, она – с головой в депрессию. Потом, со временем, конечно, все уравновесилось: у него прошла эйфория, у нее прошла тоска, и все зажили ровно и без всплесков, каждый в своей жизни.
Но так ведь не бывает, –  чтобы что-то оставалось незаконченным. Все, что имеет начало, должно иметь и конец. И если у истории не было ни конца, ни последней точки, после которой наступает необратимость, то убегай, сколько хочешь: все равно не убежишь, доказано. И возражать, и обманывать себя бесполезно. Жизнь снова и снова будет возвращать к тому моменту во времени и пространстве, где кто-то кого-то не простил и не отпустил. И придется вернуться, и придется это сделать, сегодня или через сто лет - не важно. Жизнь не терпит неопределенности и незавершенности. Всё надо доводить до конца. Всегда. Так Данила объяснил себе своё нерациональное, не логичное и сиюминутное  желание позвонить бывшей вместо того, чтобы позвонить жене.
Он набрал ее номер и сказал что-то невнятное по поводу встречи. Он готовил эту речь заранее, репетировал перед зеркалом, на самом деле, продумывал каждое слово, даже тон, которым собирался говорить. Но когда услышал ее голос, стушевался, растерялся, позабыл все приготовленные слова, до единого. Может, было бы даже лучше, если бы она сменила номер, все-таки столько лет прошло. Или чтобы уехала жить в другую страну, и номер теперь принадлежал бы какому-нибудь другому человеку. И Данила бы извинился, сказал бы, что просто ошибся. Но она не уехала жить в другую страну, и номер не поменяла. И его не заблокировала, чтобы он больше никогда не смог дозвониться. Значит, все это время ждала звонка? Значит, знала, что однажды он все равно позвонит? А может, и не ждала ничего, просто ей нравился ее номер? Мысли-мысли-мысли, откуда их столько?..
Она сказала, что придет вечером, к семи, на их старое место. В маленькую беседку, что стояла в самом дальнем, самом нелюдимом уголке заброшенного и всеми позабытого  городского сквера. Туда, куда не вели тротуары, где деревья и кусты росли и ширились  бесконтрольно, своими причудливыми формами  напоминая неухоженных великанов. Даниле  не хотелось туда идти. Это место сейчас могло бы напомнить слишком многое, троекратно усилив и без того мучившие его угрызения совести. Но возразить и предложить выбрать для встречи другое место он не посмел. Попросту не решился.
Он заметил ее еще издали. Смотрел и с удивлением подмечал перемены, произошедшие в ней за те несколько лет, пока они не виделись. Она и вправду изменилась, стала взрослее и даже интереснее. Отпустила волосы. Такая прическа ей даже больше к лицу. И цвет другой, раньше она была брюнеткой. Сейчас – огненно-рыжая, вызывающая. Красная помада, красный шарф и красные перчатки – впечатляюще и провокационно. Она приближалась, и он с удивлением ощущал, как внутри отчего-то нарастает тревога. Она была прежней, но и какой-то другой. Лицо другое, взгляд, изгиб губ, фигура – все было таким же но – совсем другим.  Она казалась более женственной, что ли, какой-то даже родной.
Он всматривался в ее лицо, пытаясь уловить ее настроение, старался по походке, по шагам, по жестам и мимике угадать ее состояние: нервничает она или спокойна, взволнована или осмысленно-трезва. Он не знал, с чего начнет разговор, и не знал, будет ли эта их встреча по-настоящему последней, такой, как полагается – с объяснениями и взаимным прощением, или станет началом чего-то нового, не исключено, что еще более кратковременного и глупого. 

Данила никогда не был трусом, но вдруг почувствовал настоящий страх. Это все ерунда, когда говорят, что мужчинам не бывает страшно. Мужчины тоже люди, как говорится. Отчего-то засосало под ложечкой. Неудачное вышло сравнение, но Данила вдруг вспомнил, что точно такое же чувство испытывал в детстве, когда получал плохие оценки и не знал, как сказать об этом родителям. Ощущение беспомощности и страха, замешанных на осознании того, что в этом – только твоя вина и только твоя ответственность: не выучил – получил «двойку», других виноватых нет. И было страшно показываться на глаза родителям, потому что пришлось бы признаваться и каяться. Так и сейчас. Он понимал, что виноват. И боялся, что придется сказать ей об этом. В голове у него начали путаться мысли: что делать? как держаться? что говорить?

Он, как неважный актер, от волнения забывший, какую сцену играет, стал «примерять лица», пытаясь представить, какое сейчас было бы наиболее эффектным и главное – уместным.  Удивленное? Радостное? Сдержанное? Смущенное? Нарочито-холодное? Невозмутимо-спокойное? Вопреки внутреннему ощущению, виноватого лица он точно не хотел принимать.

Расстояние от ворот сквера до затерявшейся в деревьях беседки казалось ему бесконечным. Или тропинка стала длиннее, или та, которую он ждал, шла слишком медленно. Все расплывалось  перед глазами, и Даниле казалось, и она уже не идет к нему навстречу, а плывет.
Вот остаются последние метры. Сейчас она подойдет, и он улыбнется и скажет:
- Привет, как дела?
Или нет? Может, не надо улыбаться? Может, надо быть серьезным и сдержанным? И не спрашивать о делах, а просто сказать:
- Рад видеть, как поживаешь?
Что за чушь, что за бред! Рад - не рад, какая ей, должно быть, разница! Он бросил ее, обидел, сбежал без объяснений, а теперь, спустя пять лет, вот так вот запросто – «рад видеть»? Как же это сложно – пережить первые минуты встречи, от которой не знаешь, чего ждать, и как трудно пересилить этот момент неловкости и отчужденности, эти минуты нового привыкания друг к другу, пока растает лед…
А ведь она тоже о чем-нибудь спросит. Да не о чем-нибудь, а задаст вполне логичные вопросы – о его жизни. И что ему ответить?  Что сказать? "Нормально"; "Да так, ничего"; "Да никак"; "Хреново, в общем-то», –  вариантов много, выбирай любой. И каждый из них в своем роде, в общем-то, будет правдивым.  Проблема в том, какую именно правду сказать: ту, которая ей понравится, или ту, которая сейчас и есть суть его жизни? Данила знал, что она никогда не была мстительной и злопамятной. Но вдруг, что-то в ней изменилось, и сейчас ей было бы удивительно-приятно узнать, что ему очень плохо, и что его когда-то благополучная семейная жизнь трещит по швам?
А почему ей вообще должно быть интересно, что происходит в его жизни? Данила вдруг подумал, что ни разу за все это время не допустил мысли, что она могла выйти замуж, устроить свою жизнь, родить детей и жить вполне счастливо и беззаботно. И как быть с этим? И что правильнее – начать говорить о себе или спросить сначала о том, что у нее? Спросить про мужа? А если все-таки нет мужа? Подумает, что он издевается, обидится? Ну, почему все так сложно, а?!
Она все ближе и ближе. Осталась всего пара шагов… Что делать? Что делать??? Ограничиться лишь устным приветствием или обнять, как когда-то? От такого количества вопросов можно было точно сойти с ума. Данила не знал, как поступить. С одной стороны, отношения вроде как уже давно прекращены, и сентиментальность сейчас может лишь навредить. С другой - чем может навредить почти дружеский поцелуй в щечку, если эти губы когда-то не единожды касались куда более запретных  мест?
Данила вдруг поймал себя на мысли, что ему хочется ее поцеловать. Не в щечку. И желание это сейчас было таким же нелепым и несвоевременным, как и его неожиданное бегство несколько лет назад. И еще более нелепой была щемящая нежность, всколыхнувшаяся в груди, когда она подошла к беседке, и он уловил запах ее духов.
Она поднялась по ступенькам, прошла в дальний угол и присела на край потемневшей от времени лавочки. Торопливо, не поздоровавшись и не давая ему начать первым, сказала:
- Я очень спешу, поэтому не будем терять времени. О чем ты хотел поговорить?
Раньше она не была такой, отметил про себя Данила. Стала более уверенной в себе, жесткой. Начала разговор первой, поставила перед фактом, что торопится и не даст ему много времени на объяснения. И – что более явно – дала понять, что точно не собирается провести с ним этот вечер. Он удивился собственным выводам и почувствовал, что они ему неприятны. Что-то окончательно нарушилось в стройном ряду доводов, которые он еще недавно так аккуратно складывал в предложения и фразы, подготовленные на случай их встречи.
- Ну? – она вынула из маленькой сумочки сигареты и закурила.
- Ты куришь? – Данила удивился: это было так на нее не похоже. Что стало с той девушкой, которую он знал раньше? Что ее так изменило?
- Ты слепой? Ты не видишь: да, я курю! – она выпустила сквозь почти сомкнутые губы тонкую струйку дыма, – Данила, мне вот эти твои удивления вообще не интересны. Или ты говоришь, зачем позвал, или я ухожу.
Он понял, что надо говорить всё, что хотел, и прямо сейчас, не теряя ни секунды. Она дерзила ему, старалась быть холодной и грубой, но он-то знал: она не такая, это просто защитная реакция, это просто от обиды, от прежней слабости… Надо сейчас же ей все объяснить, попросить прощения, удержать любой ценой, не дать уйти. Сказать, что он понимает, почему она стала такой, и он готов все исправить, если она позволит. Но он сказал:
- Знаешь, от меня жена ушла…
Она докурила, затушила сигарету и посмотрела на него, будто не понимая, чего ему от нее нужно:
- И что?
- Мне так одиноко. Я не знаю, как жить дальше.
- И? Причем здесь я?
- Я не знаю. Я подумал, что ты могла бы дать мне совет и помогла бы разобраться во всем…
Внутренний голос уже не говорил – просто кричал: «Не то, не то ты говоришь! Не так, не эти слова ты хотел ей сказать! Исправляй, говори другие, давай, давай!!!»
Но он уже двумя ногами ступил на скользкую дорожку неправильных слов, и удержать от падения уже ничего не могло. Он поскользнулся  и принял неизбежность грядущего ушиба: будь, как будет. Если она его почувствует, поймет, захочет услышать, то услышит, какую бы ерунду он сейчас ни нес. Если нет – значит, не стоило и начинать. Он набрал воздуха, будто перед прыжком в пропасть, и сказал:
- Ты же всегда меня понимала, к кому бы я еще мог обратиться в такой ситуации? Мне на самом деле очень плохо, а ты – я знаю – можешь меня спасти…
- Спасают спасатели, Данила. Это все?
Холод. Ее холод обжег. Он хотел бы отогреть ее, чтобы она стала такой же, как раньше – теплой, наивной, доброй. Он знал, какие слова надо сказать сейчас. Да нет же, нет – слова не нужны! Надо просто схватить ее в охапку, обнять, прижать к себе – он знает, что под глыбами льда бьется все то же ранимое и чуткое сердце. Она поймет его, она простит!
- Я просто хотел извиниться за то, что бросил тебя тогда…
- Забыто. Еще что-нибудь?
- Может, попробуем начать сначала? – он вовсе не собирался этого говорить, откуда только взялись эти дурацкие, пошлые слова?..
Она усмехнулась, беззлобно, почти без эмоций:
- Тебя бросила жена, тебе одиноко и ты хочешь начать сначала? Со мной? Сейчас? Иди ты к черту, Данила! – она взяла сумочку, поправила шарф и вышла из беседки, не прощаясь.
На потемневшей от времени лавочке остались лежать ярко-красные перчатки. Данила хотел ее окликнуть, но не стал: что он ей скажет? Что знает он про нее? Что знает он про себя?
Он просто запутался, очень запутался…

(2009)
Фото: создано при помощи ИИ