Взгляд в разбитое окно

Темное февральское утро — из тех, когда мрачные мысли по-своему уместны и не мешают жить, а уличные этюды заряжены романтикой и надеждами на лучшее.

Застегиваясь на ходу, я перебегаю через дорогу от метро к остановке на улице Большая Зеленина. Холодно. Ветрено. Народ вжал головы в плечи: нужный автобус еще не подошел, можно было не торопиться. Осматриваюсь по сторонам, слушаю музыку в плеере.

Позади меня магазин «Цветы 24 часа»: бабушка отвела внучку внутрь, а сама надела капюшон на голову, прячет руки в карманах. От того, как заботливо она поступила по отношению к ребенку, мне и самому становится тепло на душе.

Проходит минут пять, и я замечаю, как из метро «Чкаловская» спускается к остановке Ирина. Я улыбаюсь, хотя и жаль, что музыку мне с ней не послушать — разговорчивая. Убираю «Walkman» в карман. Улыбаемся. Здороваемся. В это же время бабушка сменяет внучку в цветочном магазине: ей тоже хочется погреться. Девочка выходит на улицу, игриво стуча каблучками. Выглядывает на дорогу: нет ли автобуса? Оборачивается: как там бабуля?   

Ирина добродушная пенсионерка (а заодно пример женщины, стесненной житейскими обстоятельствами, но не спасовавшей перед ними). Когда несколько лет назад супруг ушел из жизни, она поплакала, примирилась, а потом завела себе кошку — вдвоем веселее: «Вечно чудила, пока я ее на стерилизацию не отвела! У меня кредиты, не работать я себе позволить не могу, а на пенсию — не проживешь. Однажды прихожу домой, а кошка моя в шкафу сидит: единственную шубу исполосовала. «Совсем, что ли, с ума сошла, дура?» Она: «Мяу». Ну что мяу? Вот и стерилизовала ее. Да и то откладывать пришлось».

Она расскажет вам историю. И не одну. Волосы встанут дыбом:
— Я, когда была молодая, работала на Кировском заводе. Как-то раз мы пошли с отрядом за ягодами по болотам. Отряд — человек десять. Был с нами мужик один, душа компании. Раз на кочку наступил, что-то булькнуло, так там и остался.
— И что, вытащить не успели?
— Что ты, секундное дело! Ушел в болото на глазах у жены.
— Кошмар. Представляете, они же вечером думали: «О, классно, в лес пойдем, отдохнем». Ты же не думаешь, что такое произойдет: с кем угодно, но не с тобой. И что потом?
— Свидетелей много. Описали милиции, как дело было, и все дела.
— Болото не осушили?
— Из-за него одного? Даже не перегородили! Я с тех пор по болотам — ни ногой.

Ирине одиноко. Если одиночество тяготит, человеку хочется общения. Дочка с супругом живут в другом городе. Зять настраивает жену против контактов с мамой.

Раз в год Ирина приезжает к ним в гости. Почтой России она отправляет им посылки с вареньем.

— Я живу в Автово. В малоэтажке с крысами.
— Прям с крысами? В Питере, в двадцать первом веке?
— А чего удивительного? Я вчера репортаж похлеще видела: старухе на Васильевском острове, злостной неплательщице, поставили какую-то затычку коммунальщики в канализацию.
— Зачем?
— Смотивировать на оплату ЖКХ. Она же не может в туалет сходить. Наверное, и посуду ей не помыть. И что ты думаешь? Бабка брала ковшик и свои отходы из окна выливала: «Я платить не буду!»
— Все через одно место…
— А как ты хотел? Так что наши крысы — еще цветочки. Каждый год их травят, но вытравить целиком не могут. Но двор у нас в целом спокойный. Зелени много. Уютно. От метро минут двадцать своим ходом. И хотя дом хороший, а квартир немного, слышимость серьезная. С одного боку — спокойная семья, дальше — какие-то узбеки, в углу — я, а на этаж сверху алкаш с детьми и баба его. Молодые.
— Здоровый сон.
— И крепкий, — подыгрывает Ирина. — Дети плачут. Хата съемная. Досуга у них нет. О кружках и секциях речи не идет, поэтому ребенок постарше предоставлен сам себе. В этом году во второй класс пойдет. Младший совсем еще малек.
— А жена?
— Такая же, как он. Нормальная женщина ушла бы от такого ради себя.
— Ради безопасности своих детей в первую очередь.
— А может, она трусит: оба они не местные, приехали в Питер откуда-то из Краснодарского края.
— Это вы откуда знаете?
— Соседка рассказала. О, едет. Успеваем, — успокаивается Ирина, взглянув на часы.

Мы заходим внутрь 14-го. Встаем у окна. Прислоняем карточки к валидатору. Загорелый кондуктор нас уже знает — кивнул, махнул рукой: «я видел, вы прикладывали».

Автобус заполнен до отказа: школьники, взрослые, студенческая молодежь, бабушки-старушки, подвыпившие с утреца мужички, работнички и работяги... В часы пик невольно думаешь, что в этом туго набитом пузе перевариваются представители всех социальных страт города. Сейчас, в феврале, трудно себе представить, что совсем скоро — через каких-то месяц-полтора — те же люди будут скрывать лица под масками или прятаться по домам от «коровьего вируса», над которым пока что хохочут в соцсетях: «в 21-м веке человечество научится мыть руки, ура!», лежать в больницах, выздоравливать, умирать.

Поправив свою фиолетовую шапочку и устроившись поудобнее, Ирина продолжает:
— У них, я заметила, так: пьют, прожигают бабки. Когда деньги заканчиваются, она начинает его пилить. Через стенку слышу: ругаются. Мужик терпит, терпит, а денег-то нет. Что ему делать? Ищет работу. Пару месяцев работает, все спокойно. А потом срывается в канаву — все по новой.
— А голос у него какой?
— Противный. Скрипучий и сухой.
— Представьте, что будут думать дети о своем папе. Неужели совсем ничего хорошего у них не происходит?
— Хорошего! — улыбнулась моей наивности женщина. — Ребенок просил велик, а папа ему все отвечал: «Денег нет».
— Если бухать, откуда им взяться.
— Мальчик опять за свое. Ну он его ремнем по жопе, в воспитательных целях.
— О как…
— Когда погода хорошая или если рыбу на кухне жарю, я открываю окно. Летом у меня там дерево распускается листвой прям в окошко... Очень хорошо это видеть, радостно! Ну и вот, прошлым летом слышу, как он говорит старшему: «Будет у тебя велосипед». Чего только ни взбредет дураку в голову! Не поверила. А потом смотрю, притащил велик: «Рослый ты уже, катайся».
— Семейная идиллия.
— Велик-то привез. Сам покатался. Велика-то и нету.
— Куда дел, сломал?
— Сбагрил, наверное.
— Вам еще повезло очень, что своя квартира, а не коммуналочка. С такими-то соседями.
— Только это и спасает.
— Неужели ничего не сделать?
— А что тут сделать? Участкового вызываем. Он честно приходит. Жена вопит. Его забирают. Отсидится, потом возвращается… А, вот еще, забыла! Прошлой осенью узбек пошел по голове ему настучать (у него тоже дети, все работают, спать хотят), разобраться.
— Ну и как, разобрался?
— Умер. Подрались, потом домой пришел, а утром увезли.
— А ему — ничего?
— Ты же не знаешь причину смерти. Мало ли, что избил его до посинения.
— М-да, Ирина, вам бы книжки писать.
— После той драки у них в квартире окно разбито. Осколки торчат, так и не заменил.
— Так ведь зима, — поежился я, — холодно.
— Не ищи в этом логики. Каждый раз, когда я на работу утром выхожу, или вечером возвращаюсь, я это убожество вижу. Потом поднимаюсь к себе, кошку обниму и больше об этом не думаю.

***

Как-то раз в Пулковском парке Стас распивал спиртные напитки — у него был выходной после очередной тяжелой смены. Петербуржцы знают, как нечасто в Северную столицу приходит ясная солнечная погода. Именно в такой погожий денек ему, парню из детдома, ныне работающему на заводе «Булочных Вольчека», удачно фартануло: какой-то мужик распластался слизняком на траве. Рядом со спящим, лицо которого прятала от солнца потная футболка, лежал велосипед.

Молодой человек приблизился к организму. Несмотря на то, что тело окружали пустые банки из-под пива, Стаса удивил шибанувший в нос запах портвейна. «Откуда он взялся?»

Стасик снимал квартиру в квартале отсюда, но топать домой по жаре ему не хотелось. Вместо этого он вспомнил, как занялся делом в «Новом поколении» — том самом, где они с другими сиротами-подучетниками добровольно-принудительно мастерили настольные игры. Работа была сдельная, оплачивалась кое-как, зато оформление — по ТК. Сейчас смешно, но это казалось важным.
Классы были оборудованы под мастерские. Громко орет магнитофон. В воздухе пахнет клеем, к которому все привыкли. Шумно, резво, живенько. Начнешь выпендриваться или халтурить — бригадир (для этой должности нужно было себя зарекомендовать) влепит по щам — успокойся! Своих в обиду ребята не давали, а чужим здесь было не место.

Взрослые, не находившие с ними общего языка, не заслуживали уважения у трудных подростков. Работать с ними оставались самые преданные: видели в них человеческое.

Веселое было время: нарушать закон и творить беспредел после такой социальной адаптации им, безбашенным, было по кайфу! В такой среде быстро понимаешь, кто есть кто. Хочешь жить, а учишься выживать…

Лавочку прикрыли неожиданно. Им позвонили, чтобы поставить перед фактом: «С такого-то числа вы тут больше не работаете». Заплатили какие-то копейки. Вернули ли трудовые книжки? Нет. С этими бумажками было связано еще одно приключение: свора забралась в одну из площадок «Поколения»: опустевшую, наспех покинутую (поговаривали, что контору проверила прокуратура). Личные дела вчерашних сотрудников валялись на полу занятого бардаком кабинета, вперемешку с другими документами, коробками, прочим хламом. Ищи свищи, неблагополучный ты наш! Повезет — выйдешь в люди.

Красная рама заманчиво бликовала на солнце. Солнце сверкнуло в глаза. Вспомнив, что у Яны — хулиганки, которая с ним сожительствовала, совсем скоро день рождения, парень быстро понял, что делать.

Когда проспиртовавшийся организм очнулся от спячки, Стаса уже и след простыл.

Тем же вечером молодые сердца перекрасили велик в другой цвет. Обклеили раму изолентой и наклейками «My Little Pony» (категорическое требование Яны).

— C наступающим тебя, Яночка! Теперь он твой. 

Девушка улыбалась. Этим вечером она была счастлива. Но только этим вечером…


01.06.2020 13:04 – 15:13, Санкт-Петербург