Генрик Сенкевич как зеркало национализма

Генрик Сенкевич как зеркало национализма. https://te-el.livejournal.com/98908.html?ysclid=lycra...
В основе любого национализма лежит готтентотская мораль – «Зло – это когда зулусы угоняют моих быков, а добро – это когда я угоняю быков у зулусов».
Сомневающимся в этом рекомендую перечитать знаменитую трилогию Сенкевича.
Есть мнение, что если написать историю человеческой глупости, она разительно совпадет со всемирной историей.
Однако агрессивная польская глупость – это нечто из ряда вон выходящее, равных себе не имеющее и беспримерное.
К ней неприменимо даже выражение «крепок задним умом».
Ибо даже 250 лет спустя описываемых событий – восстания Богдана Хмельницкого, польско-украинаской войны и отпадения Украины – певец гоноровой шляхты ухитрился ничего не понять и ничему не научиться.
К тому времени уже 100 лет с лишком, как польская империя – Речь Посполитая – исчезла с карты мира, переполнив своими глупостями чашу терпения Всевышнего. Однако патриотичный пан Генрик продолжает пребывать в уверенности, что если бы не скверный характер полковника Хмельницкого, не желающего простить обиды соседу-латинцу, и животная сущность схизматиков-русинов, алчущих в жизни только грабежа и убийства – Украина и по сей день покоилась бы под крылом польского орла, в кругу единственно верной латинской цивилизации.
Самое смешное, что перечисляемые самим Сенкевичем события в корне противоречат установке о «бунте дикости против цивилизации». Едва раздалась весть о победе Богдана под Желтыми Водами – Украина заполыхала, причем почин к восстанию проявляла не голытьба, которой терять было нечего, а домовитые пожилые люди, имевшие детей, внуков и пользовавшиеся большим уважением - так что украинские села восставали целиком, от первого до последнего человека. Имело место нечто вроде поголовной самомобилизации.
Да и руководители восстания – Кривонос, Богун, Кречовский – говоря сегодняшним языком, имели офицерские звания, входили в реестр и имели возможности дальнейшей карьеры.
После возвращения Хмельницкого из Замостья весь Киев вышел ему навстречу, а Могилянская академия приветствовала его на чистейшей латыни: "Tamquam Moisem, servatorem, salvatorem, liberatorem populi de sevitute Lechica et bono omine Bohdan" – «Подобный Моисею, спаситель, избавитель, освободитель народа из рабства Ляшского, в добрый знак названный Богданом».
Что совсем интересно – все это, пусть вторым планом, упоминается в книге Сенкевича «Огнем и мечом». И тем не менее он, как заведенный, продолжает твердить о «диких ордах», о том, что «ни малейших кривд этому народу не было» и восхвалять ренегата Ярёму Вишневецкого за доброту, с которой он сжигал бунтовавшие деревни и сажал пленных на колы.
Чтобы понять, как безбожно врет Сенкевич, не нужно даже изучать Костомарова. Трудно сдержать смех, читая, как тряслись от страха трусливые схизматики, слыша имя непобедимого Ярёмы. Спрашивается, если уж они так боялись – какого лешего восставали? Не могли ж они не знать, что неделей раньше, неделей позже – но с Ярёмой и его палаческой ратью столкнутся неприменно. Более того – Вишневецкий был вместе с прочими воеводами под Пилявцами – и бежал оттуда вместе со всеми. Следующей же весной запорожцы обложили самого Ярёму в Збараже, как медведя в берлоге – стало быть (допустим такую кощуственную для панского гонора мысль) не так уж сильно его и боялись?
1-я книга Сенкевича лжива до чрезвычайности. Но в сцене осады Збаража он превзошел самого себя. Против горсточки шляхтичей там воюет полумиллионная (!) армия Хмельницкого. Даже сейчас Украина не может содержать и половину такой численности. Чтобы вранье выглядело несколько более правдоподобным – изящным движением руки в состав запорожского войска включается и крымская орда в полном составе, и турецкие янычары, и валахи, и болгары, и сербы. Короче говоря, весь православно-мусульманский мир вдруг обнаружил, что жить не может без крепости Збараж, примерно как главный герой романа, шляхтич с непроизносимой фамилией, похожей на кошачье шипение – без Елены Курцевич.
По сравнению со сценами осады Збаража создатели былин об Илье Муромце, который шапкой валил улицу, а рукавицей переулочек - скромнейшие и бесхитростные люди. Вышеназванная полумиллионная рать шестнадцать раз (!) разбивается наголову доблестным Ярёмой – и после этого, как ни странно, не разбегается, более того, с ослиным упрямством продолжает осаду (всё у этих схизматиков не как у людей).
Более того, когда на выручку Збаражу подоспевает Ян-Казимир со шляхетским ополчением – разбитые Ярёмой дикари едва самого короля не берут в плен (были весомые предположения, что Богдан сам воспрепятствовал этому, не желая отдавать все еще «своего» короля в руки крымского хана – что и возмутило хана, толкнув его на сепаратный мир).
Цинизм и лицемерие Сенкевича особенно заметны по тому негодованию, с которым он обличает союз Богдана с крымскими татарами. Правда, в «Потопе» он вполне буднично, с каким-то первобытно-наивным зверством описывает, как приглашенные поляками против шведов крымцы жгли и вырезали мирные немецкие села. Но сами понимаете – разве можно ставить знак равенства между благочестивым иезуитом Яном-Казимиром и презренным схизматиком Богданом? То, что со стороны первого – единственно-верный и политически целесообразный ход – со стороны схизматика измена христианству, бесчестное зверство и незаконное злодейство…
Не будучи полным дураком, Сенкевич, судя по всему, понимает, что далеко не каждый читатель, даже в самой Польше, воспримет подобную фальшивую мерку. Потому в ход идет явный подлог – благочестивый король, приглашая татар, строго-настрого запретил им обижать истинно-верующих католиков, а нечестивый гетман, напротив, разрешил им угонять в рабство любого жителя Украины!
Татары, без сомнения, были еще тем союзником. Можно не сомневаться, что при их прохождении через украинские земли имели место и насилия и грабежи. Равно как и не подлежит сомнению, что гетман вынужден был закрывать глаза на многое, не желая терять союзника (как и благочестивый король, впрочем). Для Богдана, как и для прочей старшины, жизнь хлопа, пусть и единоверца, конечно, стоила много меньше жизни запорожского лыцаря. Но в условиях войны, объявленной во имя народа и веры, Богдан просто не мог дозволить угон населения как правило. В противном случае единоверцы задали бы резонный вопрос: «А какая нам разница, ляшское рабство или татарское?». Но коль скоро такой вопрос задан не был, более того, украинское сопротивление продолжалось еще десятилетия после смерти самого Богдана – навет Сенкевича становится вполне очевидным. На Украине существовало многочисленное иноверческое население, лишенное всякого покровительства гетмана – именно на него и обрушился, несомненно, татарский удар.
Но признать это – значит, по сути поставить знак равенства между польским королем и украинским гетманом – чего панский гонор позволить никак не может, соглашаясь лучшек на явный подлог.
Странно не то, что спустя 150 лет после описываемых событий Речь Посполитая исчезла с карты Европы.
Странно то, как при наличии такой элиты она продержалась еще 150 лет?