О книге Ильи Верховского Лебединый листопад

Как читать и перечитывать эту книгу?

О чем все это?
И для кого?
Если вы задумались об этом, то вам уже объяснили, что есть на свете многоголовое чудо-юдо - аудитория, и надо в нее выстрелить, да еще и попасть, надо все время держать ее на крючке и смекать, чего же ей, аудитории, хочется.
Если вы задали эти вопросы, то вас убедили в том, что стихи бывают детскими, а бывают взрослыми, и первые нужны для развития памяти и для утренников, а вторые - для поздравительных открыток, рекламы или свадеб.
Если так, то эта книга пришла к вам очень вовремя. Сейчас она все исправит.
Тем же, кто успел удостовериться в том, что стихами нельзя пользоваться, применять их, как картину из мультика, которая загораживала дырку на обоях, расслабляться все равно не советую. Уж очень необычный перед вами автор.
Наберите в любом интернет-поисковике «Илья Аркадьевич Верховский, Ханты-Мансийск», и вы узнаете, что он политолог, социолог, преподаватель университета, публицист. Посмотрите аналитические программы с его участием: наш брат-журналист давным-давно понял, что Верховский - спасение любого эфира, что он и логичен, и точен, умеет и объяснить, и упорядочить.
Тем удивительнее (и веселее), что стихи Ильи Верховского не поддаются никакому ранжированию, жанровому тем более, и никакой маркировке, тем более возрастной.
В книгу собрались вот, этим и упорядочились, за это им и спасибо.
Что нужно знать тому, кто готовится впервые прочесть этот сборник?
Прежде всего - он густо населен. Посмотрите, кому посвящены стихи: Крапивин и Высоцкий, Овсей Дриз и Александр Шаров, Ксения Некрасова и Велимир Хлебников. Сказать, что это любимые авторы Верховского, мало: они - его спутники, собеседники, многие - с детства и ранней юности. Часто ли нам удается запомнить навеки хоть что-то из разговоров с самыми главными людьми, из разговоров кухонных, уличных, полуночных, когда произносится то, что потом становится и смыслом жизни, и лейтмотивом, и эпиграфом, и эпилогом? Это трудно. Голоса помним. Как шли или сидели, помним, как свет падал, помним, а слова ускользают. Стихи Ильи, посвященные любимым авторам, выглядят внезапными, с неба упавшими расшифровками таких вот жизненно важных разговоров. Прочтешь - и никогда не забудешь ни собеседника, ни себя самого, что, как показывает практика, не менее важно.
Открывая эту книгу, готовьтесь и к тому, что с ее страниц к вам выбежит, вылетит, выкатится еще одна компания - совсем другая, потешная и пестрая. Домовята-кораблята, дождик-мальчишка, воробьиный народ, заяц Тимошка, медвежонок Артем…Кто такие? А вспомните: у любого в детстве были подобные друзья-товарищи. Придуманные, книжные, игрушечные…Мы, взрослые, о них не вспоминаем. Стесняемся. К тому же, вырастая, теряешь навыки произнесения некоторых слов. А Илья Верховский их не утратил. Попробуйте повторите за ним: сорочонок. Фонарята. Звездинка. Не хихикая, не сюсюкая, не оглядываясь невесть на кого. Получается? Отлично, усложняем задачу: драккарята и шнеккарята! А для закрепления успеха вообразим себя Маяковским (уверена, он бы аплодировал) и снова повторим за Ильей:
«Послушайте!
Ведь если есть детский садик,
Значит, должен быть и детский огородик!»
Откуда такое количество уменьшительных суффиксов в одном сборнике? Я скажу вам, я отвечу: эти суффиксы сбежали из домов, где взрослым и детям не о чем разговаривать. Не некогда, а не о чем. Сбежали и попрятались в стихах Ильи. Который умеет превращать в стихи прогулки и разговоры с собственными сыновьями - Федором и Тимофеем. Иногда даже кажется, что персонажам «с суффиксами», из детства, в этой книге тесновато, поэтому разбирайте! «Собачонок смеется», например - отличное начало диалога отцов и детей.
К чему готовиться еще? Читая эту книгу, вы будете смеяться. Я не знаю, кто еще, кроме Верховского, рискнул бы зарифмовать «Бог-Создатель» и «клоп-солдатик», и это не оказалось чересчур. Но будьте готовы и к слезам -
«Ким ци мир, котэню!
Ким ци мир, муркеню!
Я тебе молочка дам.
Никогда больше не умрешь».
Со смертью поэт Верховский не играет - во всех смыслах. И не заигрывает, и не сотрудничает, не устраивает ее поудобнее в самых красивых строчках. Самая частая гостья в стихах Ильи - другая, и ему важно изобразить ее без смертных теней.
Не думаю, что люди, которые честно пишут о Родине, сперва принимают решение: точняк, буду писать о Родине. Скорее, получается так: зарифмовал еще в школе «сказки северной хрустальную игру - Югру», выбрал ее на жительство, а не просто застрял, когда все валили в столицу, а то и дальше, и Родина тебя заметила тоже. Улицы в стихах Верховского избегают неопределенности и оказываются свердловскими (где Илья окончил университет) или ханты-мансийскими (где Илья живет с малых лет, а в его детстве город был деревянным, и универсамом назывался вагончик на фоне леса). О чем бы ни писал и ни пел Илья Верховский, рядом с ним как будто темнеют югорские сосны. Забавная закономерность: лет тридцать пять поэт Верховский пишет стихи-сказки, и все эти годы Ханты-Мансийск растет и сказочно хорошеет. Когда вы прочтете эту книгу, у вас возникнет ощущение, что вы там побывали. Не успокаивайтесь на этом: Ханты-Мансийск надо увидеть - и узнать улицы и дома, уже знакомые по стихам Ильи Верховского.
Читать эту книгу можно и детям - когда хочется поговорить с ними о серьезном, и родителям - когда они вспоминают нас детьми. А перечитывать лучше всего в те моменты, когда мы сами не знаем, взрослые мы сейчас или нет, смеяться нам или плакать, зовет нас Родина, или это мы ее зовем. «Лебединый листопад» начинается: давайте прислушаемся.