Сумерки

Сначала он почувствовал запах цветочного мыла, будто август каким-то неизведанным способом исчез и вернулся май оглушающим цветением сирени. Затем к нему прикоснулся тот предмет, издающий запах весны. Павел проснулся. Дома никого не было, он даже не стал смотреть на подарок. Конечно, он так и знал, опять что-нибудь перешитое от старых рубашек старших братьев.
В избу вошла мама. Павел сначала хотел сделать вид, будто он все еще спит, потом передумал и воскликнул:


- Мама, я когда-нибудь получу новую рубашку, хотя бы на день рождения?


Мама не отреагировала на укол сына, подошла к нему, взяла рубашку:


- Ты посмотри, видишь, тут погоны и пояс на рубашке. Это офицерская рубашка.


Павел поморщился, ему стало обидно, что мама все еще думает, что он такой же маленький семилетний, ничего не соображающий и будет, как тогда, в первом классе ходить в костюме, перешитом из старых брюк отца с гордостью, как дурак, думая, что это китель, так как пуговицы доставали до шеи.


И вообще Паша не виноват, что родители настрогали целых девять детей, и у них не хватает денег даже купить нормальные подарки.


- А вот это вчера папа в Канаше купил для тебя, - мама показала на одеколон. Это был настоящий одеколон «Саша» с профилем настоящего мужчины. Паша был уверен, что он-то никогда не будет носить обноски.


Конечно, выходной мальчику из-за дня рождения родители не стали делать. Он пропустил мимо уха обещание мамы, что папа освободит его от обязанности пасти колхозных коров пораньше.


- Военная выправка есть, - улыбнулся ему папа. Он готовился к отъезду на лошади на луга на берегу Цивиля.


Паше было приятно, он пытался скрыть улыбку от папы, но непроизвольное самодовольство не отпускало его. Все-таки родители постарались. А то, что ему и сегодня придется пасти коров, ну что тут поделаешь, неизбежность. Его тезка Павка Корчагин больной, но все равно вел людей, чтобы делать узкоколейку и спас город от холода. Правда, у Корчагина была Тоня Туманова… но и у Павла Евлампьева есть своя Тоня Туманова по имени Маргарита.


Вчера вечером Маргарита спросила у него:


- Ты будешь моим Мастером?


Павел искренне засмеялся, он вспомнил прошлое лето, когда он работал подсобником на строительстве фермы, которая называлась красиво «Комплекс». У них был на работе мастер по строительству, сутулый, суетливый, постоянно моргающий, по кличке «Тормалла». Тормалла - это по-чувашски «надо вставать». Только сядешь отдохнуть, откуда ни возьмись, появлялся мастер «Тормалла» и никому не глядя в глаза, суетливо и бестолково ходил вокруг ребят и мычал: «Тормалла, тормалла, тормалла».


Павел рассказал Маргарите о мастере, она обиделась, спросила недоуменно:


- Так ты не читал «Мастер и Маргариту»?


- Что это?


- Ты слышал о Булгакове? Кстати, кто твой любимый писатель?


- Николай Островский.


Девочка стала загадочной, она с минуту испытывающее смотрела на мальчика, и побежала в сторону дома своей бабушки, бросив ему:

- Никуда не уходи. Я скоро...


   ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ


...он увидел: почва потемнела, листья сахарной свеклы стали чернеть и впитывать влагу; откуда она бралась, было не понятно. Павел распрямил спину, потянулся, оглядел вокруг. К его удивлению пространство наполнилось лиловым туманом, а солнце исчезало на дюнах около деревни Виспюрт. Голоса, ещё минуту назад гулко звучащие, исчезли. Народ, как в замедленных кадрах фильма, размеренно копошился на грядках. И Павел понял, что наступают сумерки…


   - Ну, хватит!
   - Наработались сегодня от души!
   - Пора и честь знать!!
   - Пошли, ребята!!!
   В разнобой кричали со всех сторон, но никто не покидал свой участок. Так всегда бывает в колхозе: начало работы вялое, никому в лишний раз не хочется наклоняться к грядкам, а когда уже наступают сумерки и пора уходить домой, появляется такое чувство, которое можно назвать вдохновением. Второе дыхание и восторг от самого процесса работы «на миру» не давали остановиться, будто все находились на заводском конвейере. Возможно, это обычное крестьянское кокетство - уж я-то первым не пойду с поля, как лодырь какой-нибудь.

   А всё началось для мальчика в девять часов утра. Он проснулся, увидел часы-ходики напротив своей кровати и счастливо поразился, что уже девять утра, а его никто не будил по обычаю лета в пять часов, чтобы выгнать его пасти коров. Но чуда нет в этом мире. Не успел мальчик даже зевнуть, входная дверь приоткрылась, вошла мама и бодро затараторила: «Ну, Паша, мы тебя сегодня не отправили с папой пасти коров. Он сейчас один там. Старший брат приедет к обеду из Новочебоксарска. Он обещался помочь папе».

   - Спасибо, мама.

   Но нет чуда на свете.

   Мама жизнерадостно добавила замечательные слова: «Давай сегодня для отдыха будем прореживать свеклу на колхозной меже». Павел давно знал известную мудрость своей мамы: она почему-то серьёзно считала, что когда меняешь род и вид работы, - это и есть отдых.

   - Спасибо, мамочка, - сыронизировал мальчик. Мама по своей привычке пропустила мимо ушей укольчик мальчика.

    Почему так получается, что те вещи, которые происходят с нами в детстве и которые казались нам занудными, навязчивыми, глупыми и бестолковыми, во взрослой жизни вспоминаются как счастье. И когда хочешь во взрослой жизни вернуться в состояние счастья, ты приезжаешь в свою деревню и заставляешь себя вспомнить былое. Но почему-то чаще всего ты видишь запустение родной деревни, высокие засохшие кустарники сорняков и к тебе возвращается синдром «когда деревья были большими», то есть, как и в детстве, ты хочешь… Ты стремишься в Большой Город, так как ты уверен, что все события происходят в Городе.
   
    Маргарита была серьезной. Деревенские девушки обычно прореживают свеклу небрежно, бросают погибшую ботву в кучу, не переживают, когда ранят плод. Рита делала все старательно. Это даже заметила мама Павла. «Смотри, Паша, как работает городская», - вполголоса обратилась к сыну и громко спросила у тёти девочки:
   - Смотри-ка, Людка, ну и помощница у тебя, старательная.
   - Да, Раиса, она у нас отличница, не стесняется грязной работы, другая бы сказала, не хочу грязной работы. Я уже перестала дома убираться, всё делает Рита.

   Маргарита зарделась, от Паши не удалось скрыть смущения, которое отразилось на её прекрасном лице и очень шло ей. От смущения она стала ещё аккуратнее работать мотыгой.

   Вдруг её тётя с возмущением заголосила: «Ну, эта Наташка! Как она может при Паше. Парнишка-то уже большой».
   Эта одноклассница на противоположном участке слегка прикрывшись курткой, сидела на корточке и писала сосредоточенно на грядку. Собственно, ничего тут удивительного, сама же тётя Людка за смену
Маргарита была серьезной. Деревенские девушки обычно прореживают свеклу небрежно, бросают погибшую ботву в кучу, не переживают, когда ранят плод. Рита делала все старательно. Это даже заметила мама Павла. «Смотри, Паша, как работает городская», - вполголоса обратилась к сыну и громко спросила у тёти девочки:
   - Смотри-ка, Людка, ну и помощница у тебя, старательная.
   - Да, Раиса, она у нас отличница, не стесняется грязной работы, другая бы сказала, не хочу грязной работы. Я уже перестала дома убираться, всё делает Рита.

   Маргарита зарделась, от Паши не удалось скрыть смущения, которое отразилось на её прекрасном лице и очень шло ей. От смущения она стала ещё аккуратнее работать мотыгой.

   Вдруг её тётя с возмущением заголосила: «Ну, эта Наташка! Как она может при Паше. Парнишка-то уже большой».
   Эта одноклассница на противоположном участке слегка прикрывшись курткой, сидела на корточке и писала сосредоточенно на грядку. Собственно, ничего тут удивительного, сама же тётя Людка за смену не один раз проделывала подобное, а что взять от этой крупнотелой мымры, которая повторяла все поступки деревенских баб. Но почему-то мама у Павла взбесилась и громко начала отчитывать Наташу, что ей скоро замуж, лесопосадка недалеко, уж молодая, сбегала бы.

   Паше вдруг стало стыдно перед Маргаритой. Если бы эти глупые бабы пропустили поступок этой Наташки, никакого скандала и не было.

   Мальчик боялся смотреть в сторону Маргариты. Он так и проработал до ранних сумерек, «не поднимая взгляд» в пространство...