Допотопная история

Из цикла рассказов о Праге
               

      Мирек Железный по природе не был слишком любопытным человеком, о нет. Напротив, он любил уединение, тишину, покой – когда мысли неспешны, обстоятельны и прозрачны, словно воздух, сквозь который виднеются озеро, сосны, желтая отмель и краешек безмятежного июльского неба. Когда поплавок замер на воде, пчела зависла над цветком, а душа – над миром.  Но жить так, как хотелось, Миреку не удавалось: надо было работать, чтобы кормить семью, платить ипотеку, достраивать халупу, словом, жить не хуже других.
        Нет, не любил Железный болтовни о том, кто, да кого, да как, да за сколько. Но – приходилось выслушивать поневоле, ведь Мирек работал барменом.
         Так уж вышло, что, будучи интравертом по натуре, он оказался за стойкой небольшого бара, расположенного в самом центре Праги. Можно сказать, Мирек Железный был актером, играющим нелюбимую, но хорошо выученную и отрепетированную роль.
        Он наливал пиво, водку, смешивал коктейли, улыбался, сочувственно кивал клиенту, поддакивал: Ano-ano. O, yes! Ja-ja. Si, signore, prego...
         Надо заметить, что иностранные языки Миреку давались легко еще со школы. По английскому у него всегда была единичка, по-немецки и итальянски он начал болтать вполне сносно в ходе работы в ресторанах и барах. Ну, а русский вообще был его коньком – бабушка родом из Сибири выучила внука своему родному языку, читая по вечерам сказки да напевая песни.
         Знание языков было большим подспорьем в работе – посетителями бара, в основном, были иностранцы, необремененные пониманием чешского, но желающие, чтобы бармен мог выслушать их и понять. А с другой стороны – оно, это знание, было лишним для нелюбопытного Мирека. И он привык стирать, выбрасывать из памяти всё, что услышал за вечер.
        Закончив работу и переодевшись, он выпивал рюмку сливовицы (только одну – больше душа не принимала) и не спеша шел домой. Жил он в старом доме возле площади Палацкего. Путь домой был недолгим и привычным – через Народный проспект, мимо Народного же театра, мимо Жоффина по набережной вдоль Влтавы.
          Проносились редкие ночные трамваи, катили куда-то такси, а Мирек шел и, поглядывая на темную середину реки, отходил от суеты, прокуренного воздуха и ненужного словесного напряжения. Сонно покачивались на воде лебеди, многим из них было по сто лет, но их – как и Мирека – не томило любопытство к пестрому балагану вокруг, только хлеб да любовь их интересовали.
         Когда Мирек возвращался домой, Марженка и дети уже спали: Янечка и Гонзик крепко, а жена – чутко. Мирек тихо раздевался, тихо шел в ванную, тихо в спальню, тихо обнимал и любил Марженку и проваливался в беззвучный и сладкий сон.
         На следующий день вставало солнце, и всё повторялось,  как и накануне.
         В начале августа 2002-го года, когда над горами  прошли обильные дожди, реки вздулись, и всё громче говорили о предстоящем наводнении, Мирек отправил семью на дачу, к счастью, находившуюся к западу  от Праги – там потоп не предвиделся. Дни тянулись долго, вечера – в дыму и звоне – еще дольше, а ночи казались бесконечными: без Марженки почему-то не засыпалось.
         Мирек лежал на спине с открытыми глазами, смотрел на отсвет уличного фонаря на потолке и думал о том, что в свои тридцать лет никогда еще не встречался с приключениями – пусть не с такими, как у Индианы Джонса, но хоть немного лежащими в стороне от обычной жизни.
         А еще он думал, что чей-то праздник шумит вокруг, не проникая в душу. И это – хорошо, потому что он, Мирек, не любит шума.
           13 августа Мирек пошел на работу немного раньше обычного – не сиделось дома.   Его смена начиналась в шесть – можно было пройтись по знакомым улицам и улочкам, купить вечернюю газету, сварить себе хорошего кофе в баре и, смакуя каждый глоток, просмотреть новости спорта, чтобы не попасть впросак, разговаривая с посетителями.
 
          На улицах царило странное оживление – все чего-то ждали.               
          «Наводнения ждут, - подумал Мирек, - точно».
          Собственно, наводнение уже началось, но объявляли, что вот-вот Прагу накроет гигантский вал взбесившейся воды.

           Люди смотрели на Влтаву, уже набухшую, переполненную – вода была желтоватая, замусоренная: кора, какие-то щепки плыли, крутясь, от моста Легиона, где стоял Мирек, через водорез к Карловому мосту – и дальше.
            Казалось, что еще вот-вот – и из глубины реки всплывет то ли субмарина, то ли Левиафан.
            Мирек взглянул на затопленный Стрелецкий остров, на острый профиль Града, на плоскую Кампу, слившуюся с Влтавой, на толпы туристов, на окна кафе «Славия» и внезапно почувствовал приступ тоски, захотелось вырваться отсюда, пусть бы его потащило – вон, как ту ветку с зелеными блестящими листьями в  мутном потоке.
          Он вспомнил любимую сказку, читанную ему бабушкой в детстве: «Поди туда – не знаю куда. Принеси то – не знаю что». Помнится, царский приказ привел его в состояние восторга-отчаяния.
          Как это? - «Принеси то – не знаю что!» Почище даже, чем послать за молодильными яблоками. Там хоть понятно, для чего старому царю нужны волшебные фрукты – чтобы молодым стать и жениться на красавице. А тут – «не знаю что».
         Нет, постигнуть это было невозможно.
         Конец сказки, правда, немного разочаровал, когда стрелец на острове Буяне нашел невидимого слугу, который  исполнял все его желания. Слуга походил на джиннов из арабской сказки, правда, без обычного их коварства.
         Что-то разрушалось, тайна теряла какое-то страшное обаяние, оборачиваясь простым – «покорми-ка меня», «перенеси через море», «а ну, задай им трепку!»
          Где находится остров Буян, Мирек догадывался. Бывало, он спрашивал бабушку:
- Ба, а куда облака по небу плывут?
         И она отвечала, гладя его по голове:
         - В Сибирь, внучек.
         Сибирь была в России, а, может, наоборот: Россия – в Сибири. Но Буян был точно там – в России, в Сибири.
         Дойдя до бара, Мирек вспомнил, что забыл купить газету. Ну, да ладно, он расспросит о спортивных новостях официанта Ярду – тот всегда всё знает.
        Народу в зале было немного – пара немцев у окна, трое англичан возле входа и еще двое каких-то за столом, почти вплотную примыкавшим к стойке.
        Мирек прошел в подсобку и переоделся – белая рубашка и малиновый мотылек.
        - Иди домой, Томаше, - сказал он коллеге, работавшему с утра.
        - Еще только половина шестого, ты что-то рано пришел сегодня.
        - Иди, иди, я решил стать трудоголиком.
        Верзила Томаш нагнулся к уху Мирека.
 - Те, что рядом с баром, - русская мафия.
        Мирек посмотрел. У Томаша все были – мафия: русская, итальянская, американская. Но эти, действительно, были русские. Сразу видно, да и слышно по обрывкам долетающих фраз.
         - Ну, я пошел, - Томаш подмигнул Миреку. - Па-па.
         Мирек сварил себе эспрессо в машине, привычно окинул взглядом свой капитанский мостик – бокалы сияют, стойка чистая, всё в порядке.
         Подошел Ярда – немцы попросили сделать музыку потише, мешает, мол, разговаривать. Правда, Мик Джаггер орал слишком громко – Томаш вечно врубает на полную катушку, объясняя это тем, что музыка должна быть слышна на улице, чтобы завлекать посетителей.
        «На самом деле, - думал Мирек, - у него со слухом плоховато, оттого, наверное, что в юности играл в рок-группе ударником».
        Он убавил звук динамиков, хлебнул кофе – крепкий, в самый раз.
        Русские оживленно разговаривали меж собой.       Притихшая музыка не заглушала их голосов.
       - И что тут особенно хорошего? - говорил тот, который сидел к Миреку спиной, плечистый, в сером шелковом пиджаке. - Ну, архитектура старинная, да. Пиво хорошее, да. А что еще? Улицы узкие, темные – если какая чуточку   пошире другой, так уж сразу и площадью зовется. То ли дело в  Москве! Улица – как площадь, а площадь – как степь.
        - Это, Вася, в тебе имперская гордость говорит. А еще, извини, Собакевич! – усмехнулся его приятель, узколицый, похожий на кавказца смуглостью и орлиным носом. На вид ему было лет сорок.
        -  Да причем тут имперская гордость? – Вася допил пиво, вытер пену с губ тыльной стороной ладони. – Живете вы тут, Андрей, в деревне... и знать не знаете, как люди сейчас в Москве живут.
        -  Прага – не деревня, - обиделся Андрей. – Прага –центр Европы, культурная столица.
        -  Да ладно, «культурная столица»! Ты когда в последний раз в Москве был?
-  Года три назад.
-  Ну, так ты – не в теме.
-  В чем, в чем?
-  Не в курсе, говорю, фишку не рюхаешь.
-  Говори, пожалуйста, нормально.
        -  А я и говорю нормально. Это вы тут закостенели. Ладно. Мишку Савватина помнишь?
-  Помню, и..?
        -  И! Он теперь на трубе сидит в Сибири. Знаешь: А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, кто остался на трубе? И!
-  Ну и что?
-  А то, что был я у него в гостях, сподобился.
-  В Сибири?
        -  Нет, под Москвой. Это труба – в Сибири, а дом – в Махаловке.
-  В Малаховке, наверное?
-  Нет, в Махаловке.
-  И большой дом?
        -  Да уж немаленький. Только терраса – тыща квадратных метров. Теннисный корт там, биллиард,  фитнесс, понимаешь, сауна, три бассейна.
-  Зачем же три?
-  Открытый, закрытый и отдельно – детский.
-  У него много детей?
-  Еще бы, от четырех-то жен.
        Вася кивком головы подозвал официанта и заказал еще по кружке «Вельвета».
        Наливая пиво, Мирек думал: «Отчего этот Мишка Савватин сидит на трубе в Сибири, а гостей принимает в подмосковном доме с тремя бассейнами и четырьмя женами?»
        Меж тем, бар постепенно заполнялся посетителями, становилось шумно, дымно, работы прибавлялось. Ушли немцы и англичане, ввалились итальянцы, потом шведы.
       Вечер понесся вскачь. Пили, галдели. Итальянцы удивлялись, что в баре нет граппы, и пили сливовицу, а шведы почему-то вместо «Абсолюта»  непатриотично заказывали «Столичную».
        Но сквозь общий фон гвалта, звона и музыки доносился до Мирека диалог русских, переходивший временами в спор. Не все слова долетали, а те, что долетали, не всегда были понятны. Общая картина была ясна: каждому хотелось доказать другому, что его жизнь – круче. Правда, речь шла о жизни других людей – приятелей, знакомых, родственников. О себе спорящие не говорили почему-то. Мирек подумал, что они делают это из скромности, а как же иначе!
       - Москва-а-а, Москва-а-а – столица мира! – с пафосом заявлял Вася.
       -  Это вы там так думаете, - ехидничал Андрей. – На самом деле столица мира называется иначе.
-  Уж не Прага ли?
       -  В каком-то смысле – да, Прага, - многозначительно говорил Андрей.
-  Ну, и в каком таком смысле?
-  В мистическом.
       -  Ну, ясно, в мистическом! В реальности-то – дыра.  Зря, зря ты сюда в 92-м подался. Отстал от поезда. Выпал из обоймы.
       -  Ладно, Вася, - миролюбиво говорил Андрей, - ты не всё знаешь о Праге. И тут – живут люди... Неплохо живут.
       -  Ты пойми – в Москве народу в полтора раза больше, чем во всей Чехии! В Москве 150 театров, лучшие в Европе бутики, а какие новые дома – здесь такие и не снились!
       -  Что же хорошего в том, что в Москве столько народищу набилось? Давка, толкотня, экология отвратная. Одно слово – мегаполис!
       -  Да, мегаполис! – говорил Вася гордо и опрокидывал очередную рюмку водки: на нее приятели перешли после того, как сошлись во мнении о том, что репутация чешского пива несколько преувеличена, а градус занижен.
       -  Именно, мегаполис. А у вас, здесь, все улицы собаками засраны – ступить некуда.
       -  Собак тут, действительно, много, - соглашался Андрей, - как и во всей Европе.
-  Вот, - кивал головой Вася, - вот, про то я и говорю.
       И он подзывал официанта, и Мирек снова наливал им водки.
       Несколько волн посетителей сменились, а русские друзья – всё сидели и то спорили, то уважали друг друга, то даже начинали любить.
       К закрытию бара они уже знали, как зовут официанта, бармена, их жен и детей. Хвалили Мирека за то, что знает русский, Ярду – за то, что понимает всё без слов. Огорчались, что бар не работает до утра, но оно и к лучшему, может быть, потому, как Вася завтра в 9 часов улетает в Москву, а Андрюша в 7.50 – в Лондон.
       Чаевые были настолько щедрыми, что Мирек не отказался даже выпить с клиентами, чего обычно себе не позволял.
       Вызвали такси, и русская мафия умчалась в ночь.
       Мирек сноровисто и привычно навел порядок в баре и, предоставив Ярде запирать заведение, направился домой.
       Было заполночь, Прага уже затихала, но еще вздыхала, обмирая в налетавших снах.
       Мирек шел и припоминал разговор русских.
       «Вот, - думал он, - живешь и не знаешь, что рядом творится».
       А рядом, действительно, происходило невероятное, если  верить тому, что русские наговорили друг другу.
       Вначале речь шла о том, где лучше живут богатые – в Москве или в Праге. Говорили, разумеется, о тех «новых русских», что так неожиданно возникли из ничего и повсеместно.
        Допустим, собственные теннисные корты, поле для гольфа, бассейны, домашние кинотеатры, зимние сады, дорогие спортивные автомобили, личная охрана и парикмахеры-массажисты – словом, то, о чем беседовали приятели вначале – ничуть не удивило Мирека. Но, по мере потребления пива и водки, по всей видимости, открывались двери в хранилище тайной информации, которой обладал каждый собеседник.
        Оказывается, московские богачи уже не ездят охотиться в Кению или рыбачить на Сейшелы – потому что в России всё есть. Так заявил Вася, рассказывая про какого-то невероятного богача из своих знакомцев.
         - У него, Андрюха, такое поместье, которое за день на джипе не объедешь. Ему доставляют из Африки львов и жирафов, из Индии – слонов, из Индонезии – носорогов, а с острова Коммодо – слыхал? – драконов. Слетаются друганы, и он устраивает для них как бы сафари. А потом, конечно, пир на весь мир! Запеченное слоновье колено, отварной хобот, жареная шейка жирафа, драконий язычок – и всё это приправлено соусом из толченого носорожьего рога. Классная вещь – виагре нечего делать! И потом все идут, конечно, в гарем. У него их два: для себя и для гостей. Такие телки – турецкие султаны отдыхают! А ты мне – Прага, Прага!
        -  Да ты не знаешь! В Праге… - начинал было Андрюша, но Вася перебивал его.
        -  Нет, ты послушай, послушай. Помнишь Сеню Шкляра? Не помнишь? Ну, не важно. Так вот у него любовница увлекается икебаной. Казалось бы, что тут особенного? А икебана-то не простая. Знаешь, откуда камни?.. С Луны. Как в песне поется, «с неба звездочку достану и на память подарю». И – достал!  Сеня их у НАСА выкупил. Бабок отвалил немерено. Зато и кайф отрывает. Его красавица, думаешь, кто? Профессиональная циркачка, женщина-змея. Когда он её… это самое, то понять не может – где руки, где ноги, где голова, а где, скажем, живот. Сенька от нее просто в улете – ни на какой гарем, говорит, не променяю.
-  А у нас...
        -  Погоди, погоди! У вас, ясно, в квартире – газ, а дядя Жора – педагог. Вот у Захара Полищука – у того, говорят, в парке Колизей выстроен. Один к одному, как в Риме – в натуральную величину. Только новый и со всеми удобствами. Он там гладиаторские бои устраивает – всё, как в кино, но…  на самом деле. Гладиаторы друг дружку мочат, а потом их реанимируют в специальной клинике. И снова – в бой. Там на них делают такие ставки, что Монте-Карло отдыхает!.. Кстати, все казино в Монако принадлежат Газизу – его-то ты должен знать. И половина казино в Лас-Вегасе – тоже его. Вот так вот. Крыть нечем – все карты у нас.
        -  Нечем крыть, говоришь? – язвительно усмехнулся Андрей. – Ну, так послушай.
        По его словам выходило, что всё, о чем толковал Вася, имеется в Праге. Плюс кое-что еще. Только в законспирированном виде. Либо в горах, либо под землей. Всё замаскировано так, что не только конкуренты-мафиозо найти не смогут, но и новейшие американские спутники-шпионы не обнаружат – как бы ни старались.
     - Про Шамбалу слыхал? – спрашивал Андрей Васю.
     -  Это которая в Гималаях, что ли?
     -  Ага, в Гималаях.  Только вход-то – здесь, в Праге. Точно не знаю, врать не буду – то ли где-то на Баррандове, то ли возле Староновой синагоги. Меня туда пока не приглашали. Но кое о чем слышать доводилось.
         И Андрей рассказывал о тайных лабораториях, где прикованные цепями к стенам алхимики превращают золото в красную ртуть, а красную ртуть – обратно в золото, в результате чего в осадке вот-вот должен выпасть Философский камень.
         А в других кельях чернокнижники ищут тайну Слова – того, что было в самом начале.
         А в мастерских, что расположены глубоко под линиями метро, потомки ребе Леви  уже наладили массовое производство Големов из заговоренной глины.
         Там  в огромные колодцы стекают сны и фантазии людей, живущих наверху, чтобы потом искусники Шамбалы сотворили из них новую Матрицу, которая будет ксерокопировать Вселенную в любом количестве экземпляров.
        …От всего, невольно подслушанного, кружилась у Мирека голова, а, может быть, кружилась она и оттого, что позволил себе Мирек в этот вечер не одну, а целых три сливовицы.
         В прогалы облаков сияли звезды, а в витринах призрачно мерцали янтарь и гранат. Встречные, похоже, шли на ночную работу в Шамбалу, время от времени улицы глухо дрожали, словно от топота тяжелых глиняных ног, из Народного театра доносилось странное нездешнее пение,  Жоффин, с его огромными черными окнами, словно выжидал момента, чтобы уйти под воду вместе со Стрелецким островом.
          В детстве Миреку приходилось бывать за кулисами театра – его тетя работала в Карлине гримершей. Тогда его поразило несоответствие вида декораций вблизи тому миру, который виделся из зала – в свете ярких софитов и прожекторов. Машинисты убирали подпорки, сдвигали станки, уносили целые стены и лестницы. Сцена становилась голой, как пустырь, но появлялись новые декорации, мир возникал снова, измененный, но такой же волшебный.
         И сейчас, когда Мирек, подходя к дому, оглянулся на освещенный Град, ему показалось, что вот-вот электричество выключат, закроют занавес и сменят декорации. Он встанет поутру, выйдет на улицу – и всё будет другое: новое, но такое же волшебное.
        На следующий день он проснулся от воя сирен. Жителей предупреждали об опасности выхода Влтавы из берегов, началась эвакуация. Мирек сложил в сумку документы, немногие ценные вещицы, спортивный костюм и пару рубашек, запер дверь и поехал к брату, чья квартира пустовала, поскольку тот был в отпуске в Турции. Брат жил на Градчанах – туда-то уж точно не достанет наводнение, разве что всемирный потоп.
       По дороге Мирек позвонил хозяину бара – выяснилось, что на работу идти не нужно, так как заведение решили на несколько дней закрыть. Хотя, теоретически, вода не должна была до него добраться. Марженка с детьми были в порядке, скучали, но он решил не ехать к ним – вдруг потребуется какая-то помощь на работе.
       Глядя сквозь окно автобуса  на взбудораженную Прагу, на сумятицу машин и прохожих, на толпы зевак,  Мирек подумал, что смена декораций уже началась, и вполне возможно, что наводнение возникло от какой-то  неполадки там, внизу, под городом, где Прага тайно соединяется с Гималаями. И еще Железный подумал, что после вчерашнего вечера, после этой странной беседы-спора русских клиентов, что-то изменилось в нем самом, потому что много узнал он такого, о чем и не думалось никогда. И о том, что в Зоне – так иногда Андрей называл пражскую Шамбалу – не действуют обычные законы природы. Пространство и время там так перепутаны, что, не зная шифров-оберегов, можно зайти туда юношей, а выйти – стариком. Иногда случается и обратное – заходит в туннель взрослый человек, а выбирается трехлетний ребенок.
         И о том Мирек узнал, что под холмом, на котором стоит Град, есть озеро, где паразоологи разводят невиданные породы рыб, умеющих говорить.
        И о том, что драгоценности Атлантиды, спасенные египетскими жрецами, хранятся там же, под Градом.
         А перед тем, как приятели уехали, Вася, подавленный аргументами пражанина Андрея, пытался сообразить, что же еще можно рассказать про новорусские чудеса.
     - А вот еще, - вспомнил он, - у Толяна Кривого в Баврихе...
     - В Барвихе, наверное… - поправил Андрей.
     - Нет, в Баврихе. Так у него там в миниатюре восстановлен Советский Союз – 15 республик-сестер на ста гектарах разместились. Он у каждой сестры по три дня гуляет: у одной плов кушает, у другой – щи, третья его борщом кормит, а четвертая – сациви... Утром и вечером все поют гимн со старыми михалковскими словами – мол, «нас вырастил Ста-а-а-лин на верность наро-о-о-ду»...
        А Толян сидит в юрте – это он, значит, в Казахстан уже приехал – пьет кумыс и плачет, целину и юность комсомольскую свою вспоминает...
       Но еще круче врезал его двоюродный брат Степан. У него на хуторе – ма-а-аленький такой хуторочек, всего и размером-то с вашу Моравию – знаешь, что заместо картошки посажено?…
        - Ладно, Вася, скажу тебе еще кое-что, так и быть, - Андрей постарался понизить голос, но его всё равно было хорошо слышно.
        - У нас тут, то есть – у них... под Прагой существует... Рай.
- Чешский?
         - Да нет, Чешский Рай – это местечко для туристов. Тут настоящий Рай. Реальный. Чешский филиал, правда, небольшой – мест, так, на шестьсот.
- Как это – реальный? Реальный он... это...  на небесах.
- Да? Неужели? А где, по-твоему, небеса?
         - Где, где... там, - Вася мотнул головой в сторону потолка.
         - Ну, допустим. А где же небеса у австралийцев, м-м-м?
         Вася подумал и задумчиво уставился в пол.
         - Правильно, Вася, молодец. Видно, что учил географию в школе, помнишь, что Земля круглая. Так что небеса – они повсюду. И Рай – всюду. А вход в него – где-то тут, возле Праги. Но точно никто не знает – где.
         - И что там, в Раю, – круто? – всё еще осовело глядя в пол, пробормотал Вася.
         - Этого-то уж абсолютно никто не знает – что там, да как. Те, кто в Рай попал, обратно, как бы, не возвращаются. Но фишка в том, что туда за бабки не влезешь. А за что – никто не знает...
         - Фейс-контроль, что ли?
         - Скорее, соул-контроль… А кто его проводит – неизвестно…
         - А на хрена мне места, куда за бабки не пускают! – Вася икнул.
          Андрей встал, его чуть мотнуло, и он, удерживаясь на ногах, приобнял приятеля за плечи.
         -Так что, брат, это вы там, в Москве, малость закостенели. Рай-то – у нас.
           Он побрел в туалет, заботливо сопровождаемый Ярдой. Вася почесал в затылке, полез в карман своего шелкового пиджака, достал мобильник и нажал кнопку.
         - Але! Петрович, ты? Спишь что ли? Ах, у вас уже поздно! Ну, ничего, ты давай проснись. Короче, записывай. Мне котлы нужны. Большие. Очень большие. Как для атомного реактора. Достань пару. Нет, лучше три. Бабки – любые, лишь бы были через неделю у меня на даче. Понял? И подгони штук пять экскаваторов – кое-что строить будем. Инвесторы найдутся. И еще – позвони на химкомбинат. Мне сера нужна, тонн двести для начала. Потом объясню. Ну всё, пока. Да, чуть не забыл! Раздобудь сковороду пошире – мест на двадцать, лучше всего «Цептер». Не переспрашивай – делай, что тебе говорят! Менеджер, блин!
          Когда Андрей вернулся из туалета, Вася потребовал водки «на посошок» и взял с приятеля слово, что тот непременно через месяц приедет к нему в Москву. Погостить.

          Пик наводнения прошел, бар снова открыли – его, к счастью, не затопило. Мирек вышел на работу и, как обычно, стал к штурвалу своего капитанского мостика – сияющего хромом, никелем и стеклом.
         Мир вокруг не переменился, он только скорчил гримасу – так думал Мирек.
        И  оттого ли, что давала себя знать четвертинка русской крови, возбуждающей, как известно, неуемные желания, или же оттого, что допотопный вечерний разговор двух соотечественников его бабушки  почему-то врезался в душу,  Железный после наводнения укрепился в убеждении, что мир – не  то, что мы видим, а то, что о нем слышали.
Он купил в книжном магазине «Луксор» красиво изданную «Энциклопедию паранормальных явлений» и, когда клиентов в баре не было, почитывал ее. Если коллеги спрашивали: ну что, мол, интересно? – Мирек пожимал плечами и отвечал:
- Да так… ничего.
 
         Но когда телевидение показывало драматические кадры наводнения, когда в волнах мелькала женская головка то ли тюленя, то ли морского котика, спасающегося из тонущего зоопарка, только Мирек знал точно, что это – русалка, сбежавшая из подземного озера. Того самого озера красной ртути, которое надо переплыть, чтобы попасть в Рай.


P.S. Рассказ опубликован в журналах "Пражский Парнас", "Казань" и книгах