Эпизод 9 - бал в аду

Людей в помещении остаётся всё ещё достаточно много. Все в нерешительности переминаются с ноги на ногу, переглядываются в надежде на то, что кто-то другой будет следующим. Массивные двустворчатые двери распахнуты настежь, проём задёрнут плотным бордовым полотном, за которым клубится непроглядная тьма. Уже давно закончились добровольцы, любопытствующие узнать, что находится по ту сторону, и теперь никто не решается войти туда. Время тянется бесконечно медленно. За прошедшие минуты зайти во мрак должны были как минимум двое, но пока что все тщетно пытаются совладать с подступающим страхом. Кажется, ещё немного – и они сами придут сюда за нами, не в силах более ждать.
Неожиданно ловлю на себе внимательный взгляд стоящей рядом девушки.
- Эй, может быть, ты? – шепчет она мне, - ты уже давно смотришь туда…
- Почему я? – спрашиваю в ответ. – Я ещё не готова.
- А какой смысл медлить? Мы всё равно рано или поздно все там окажемся… Не лучше ли увидеть всё сейчас и не мучить себя больше?
С трудом сдерживаю желание спросить, почему бы ей самой с тем же успехом не пойти сейчас туда, но понимаю, что ссора здесь ни к чему. Всё равно мы все должны войти туда, а я, действительно, больше не могу изводить себя ожиданием. Медленно подойдя к проёму, делаю глубокий вдох и, отдёрнув полотно, погружаюсь во мрак. В ту же секунду твёрдая поверхность пола уходит из-под ног, и я проваливаюсь куда-то вниз, в какой-то узкий проход, бесконечный разлом, наполненный непроглядной тьмой. Несколько мгновений кажутся целой вечностью, и вот я уже стою в небольшом помещении. Слева виднеется узкий тёмный проход, справа с потолка до самого пола струится такое же бордовое полотно, скрывающее от посторонних глаз ещё одно помещение, откуда доносятся приглушённые голоса. Из коридора выходит девушка в чёрной униформе и карнавальной маске, закрывающей верхнюю часть лица. Тут же меня сковывает могильный холод. «Она неупокоенная, - думаю я, - мне нельзя находиться рядом с ней долго». Девушка окидывает меня взглядом и вопреки ожиданиям ведёт меня не во мрачный коридор, а вправо. Мы выходим в большой шикарный зал: пол выложен чёрно-белым кафелем в шахматном порядке, на потолке огромные изящные люстры, в правой части зала – столы, накрытые белыми скатертями, и кресла, обитые красным бархатом. В зале много людей, молодые мужчины одеты в чёрные смокинги, девушки – белые платья с чёрными аксессуарами. И у всех на лицах чёрные или белые карнавальные маски. Тихо играет живая музыка, кто-то танцует, некоторые люди собрались в небольшие группы что-то активно обсуждают. Проходя по залу, замечаю, что многие из присутствующих отвлекаются от разговоров и трапезы и молча провожают меня пристальными взглядами. Я прислушиваюсь к своим внутренним ощущениям и понимаю, что эти люди не живые и не мёртвые. Они вообще не люди, они только прикидываются такими, и никакие маски не помогут скрыть их истинную сущность.
Между тем, мы подходим к другому концу зала, и девушка заводит меня за тёмные шторы. Там, рядом с зеркалом, на вешалке висит белое платье с массивным чёрным поясом и карнавальная маска.
- Переоденься и выходи к остальным, - ледяным тоном произносит девушка и оставляет меня одну. Почему-то больше никого из тех, кто был изначально со мной в комнате, в этот зал не привели. Интуитивно я понимаю, почему, и даже примерно могу представить, что ждёт остальных. С этой точки зрения моя участь не так прискорбна. Но я не хочу думать о том, почему я не с ними, а здесь, в этом зале; краем сознания я также понимаю это, но не хочу признавать.
Переодевшись, я выхожу обратно в зал, и мой взгляд цепляется за небольшие витрины, находящиеся неподалёку. Внутри в прозрачных ёмкостях находятся тела зверски убитых животных, задушенных младенцев и тех, кто был преждевременно изъят из мира посредством аборта. За витринами суетятся неупокоенные официанты, разнося подносы с деликатесами. Старательно отвожу взгляд от того, что лежит в тарелках. Чуть дальше, в глубине помещения, где должна по логике находиться кухня, происходит что-то плохое. В глубине души я знаю, что там творится, но не могу объяснить этого себе в рамках своего человеческого сознания. Я попросту не мыслю такими категориями.
Одна из присутствующих девушек приближается ко мне и без тени презрения говорит:
- Вижу, ты немного растерялась. Тебя ожидают вон за тем столиком. Ты, наверное, не помнишь, да?
С этими словами она указывает на один из столиков, за которым одиноко сидит молодой человек. Он также одет в смокинг, у него длинные тёмные волосы до плеч и чёрная маска на бледном лице. Он ожидающе смотрит на меня, и мне ничего не остаётся больше, как направиться к нему. Он, действительно, кажется мне знакомым, но не внешне, а внутренне. Я словно чувствую его присутствие, и это чувство до боли знакомо мне, но я не могу вспомнить его до конца. Я ощущаю что-то родное и близкое, но в то же время холодное и отталкивающее. Я подхожу вплотную.
- Ну, здравствуй! Присаживайся.
Его звонкий голос тоже кажется таким знакомым, но я не могу вспомнить, кому он принадлежит. Шаткое воспоминание предательски ускользает от меня каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться на нём. Я сажусь напротив, светло-голубые холодные глаза молодого человека продолжают буравить меня. Со стороны кажется, что он абсолютно холоден и безразличен ко мне, но я чувствую все его эмоции и знаю, что это не так. Складывается ощущение, что мы знаем друг друга целую вечность. Не сразу понимаю, что наше общение происходит телепатически, все мои мысли становятся открытыми и смешиваются с чужими в единый поток, в котором ничего невозможно утаить друг от друга. Но несмотря на всё это, я не понимаю, почему я здесь, если я живая; почему я живу, если меня приняли как свою; почему никто ничего не может объяснить и что вообще произошло со мной. Я словно забыла огромный и важный эпизод своего существования, о котором мне почему-то нельзя сейчас вспоминать.
Постепенно начинаю чувствовать, как нарастает раздражение у «собеседника». Я понимаю, что это направлено не на меня, но мне становится очень неуютно и страшно, я не могу сделать то, чего он хочет, не могу вспомнить и знаю, что не смогу унять его вспышку гнева. Чувствую, что сейчас начнётся что-то ужасное, мне не хочется этого видеть. «Погостили – и хватит! – думаю я. – Мне пора домой, я здесь явно засиделась». Собеседник злится ещё сильнее, он не хочет меня отпускать, но я мысленно отдаляюсь и пытаюсь проснуться.
Окружающая меня картинка растворяется словно дым, и сквозь пелену я вижу свой родной дом, такой знакомый и уютный. По привычке я поднимаюсь по старой лестнице на пятый этаж, захожу в квартиру и оказываюсь в детской. Мне нужно вернуться назад, в себя, я должна проснуться. Неожиданно осознаю, что это всё наваждение – в кровати спит незнакомый ребёнок, меня здесь нет и быть не может, ведь мы продали квартиру пять лет назад, и здесь давно живёт другая семья! Меня просто пытаются запутать, меня не хотят отпускать, я постепенно начинаю чувствовать, что ко мне приближаются. Ярость застилает разум, я взмываю под потолок и начинаю бешено метаться по комнате, понимая, что не в силах найти себя и выбраться из этого сна. Я бьюсь в стены и потолок, пытаясь выплеснуть гнев, задеваю фоторамку, стоящую на полке. Та падает на пол, стекло разбивается, и осколки разлетаются по полу в детской. Ко мне приходит единственная здравая мысль – попытаться разбудить родителей, и тогда они помогут мне вернуться назад. Но и тут меня вновь опережают – на кровати лежат ненастоящие родители, однако, ужас от увиденного не покидает меня. Мама смотрит в потолок затянутыми белой плёнкой глазами; папа открывает глаза и, глядя куда-то сквозь меня, медленно садится на кровати.
- Смотри, как я могу! – говорит он не своим голосом и резко выворачивает руки под неестественным углом. Слышится хруст костей, голова проворачивается на 360 градусов, и уже пустые глазницы в упор смотрят на меня. Я понимаю, что моих родителей здесь попросту не может быть, что меня просто пытаются запугать и сбить с толку, чтобы выиграть время и вернуть обратно, но я не могу больше на это смотреть… Дверь на балкон заманчиво приоткрыта. Я разбегаюсь и прыгаю в окно с пятого этажа. Наконец, мучительный сон обрывается.