В город

– Бабуля! – тихо в ответ.

– Бабуля-я-я!! Квасу дай! – Шурка вскарабкался на высокое крыльцо хаты, потянул тяжёлую дверь изо всех сил.

А и правда, ему эта дверь очень тяжёлая. Руки-то у него ничего, крепко могут держать, а вот ноги… Шурка инвалид от рождения, у него не растут ноги, они маленькие, слабые, кривые, но семенят по ровному месту даже очень быстро, раскачивая Шуркино тельце из стороны в сторону. А вот если ступеньки или просто что-то высокое, то тут как раз помогают руки, цепкие и сильные. У Шурки большая голова, светлые пушистые волосы, безбровое круглое лицо и ясные прозрачные глаза. Вообще копия матери. Только он об этом не знает, матери он, считай, и не видел в сознательном возрасте. Её не стало семь лет назад, когда Шурке было несколько месяцев от рождения. Его мать Анюта медленно сгорала от рака в старой покосившейся бане, где маялась, кричала порой и плакала последние месяцы жизни. Иногда бабуля приносила ей сыночка ненадолго, чтобы посмотрела на него напоследок, но Сашунька (так его звала только мама) не запомнил её лица.
 
Он, правда, не сознавался, что не запомнил, всегда поддакивал бабуле, когда она вспоминала свою единственную и ненаглядную Анюту. Шурка любил, когда такие разговоры заходили по вечерам, у кухонного стола, во все глаза смотрел на бабулю и совершенно точно видел всё как наяву! И худенькие плечи матери, и её большие глаза, смотревшие на мир вопросительно, и грубоватые руки, всегда державшие какую-нибудь хозяйственную тряпку. Про себя Шурка знал, что он помнит материн голос, вот бы его услышать хоть раз! В минуты грусти (а у него бывали минуты грусти) он старался вызвать её голос внутри себя, и порой как будто отголоски эти звучали, тихие и нежные.

– Иди попей, – бабуля протянула эмалированную кружку запыхавшемуся внуку. – Ты где был?

– На ручье.

– Один не ходи! Где Светка?

У Шурки была ещё старшая сестра Светка, она-то похожа не на мать, а на отца, такая же длиннорукая и нескладная, лицо длинное, и рот длинный, и нос. Но для Шурки она, конечно, красавица, он смотрел на неё с благоговением, с восторженной радостью. Светка лучшая подруга с его раннего детства, хоть и обижала она его нередко, если настроение у неё плохое, но зато какие игры придумывала, какие истории знала! Шурка не помнил зла, он был самым верным её человеком, так бы и ходил за ней следом хоть куда. Да Светка не позволяла, злилась.

– Она тоже на ручье. С девчонками.

Вот Светка закончила восьмой класс, и её как будто подменили. Она захотела уехать в город. Она исступлённо мечтала о городской жизни, об асфальте на дорожках, об уличных фонарях, о жизни в городской квартире. Стычки с бабулей на этой почве происходили регулярно всё лето. Утром опять схлестнулись.

– Дура набитая, кто тебя там ждёт. Закончи хоть девятилетку, – бабуля сердито гремела посудой в закутке.

– Я в городе закончу, – голос у Светки твёрдый.

– Кому ты там нужна! У отца семья другая, жена его как попрёт тебя на все четыре стороны!

– А я работать пойду и в общежитие запишусь.

– Какое работать? Какое работать! Ты что умеешь? Куда тебя, дуру набитую, недоучившуюся, возьмут без аттестату?

– А я знаю куда, мне девчонки говорили! В кулинарное!

– Без аттестату-то?! Тебе девчонки наговорят! Своей головой думай!

– Там нужно только экзамены сдать. Любка с Анькой едут, я с ними тоже поеду.

– Экзамены? Вот то-то! Ты вспомни, как училась-то. Учительница Ксения Викторовна что сказала? Ленивая, ничего не учит, ничего не помнит.

– Там легко, там всех берут. Девчонки говорят, там не хватает желающих.
– Так тебя там и ждут! Городских хватает таких, как ты!

Светка с грохотом хлопнула тяжёлой дверью и вон со двора.

– Надумала, в город ей надо. Отец, почитай, уже больше года, как не звонит, не наведает, денег не шлёт… Кому вы нужны, кроме старой бабки? Есть в доме порой нечего, а она в город надумала. Кто денег даст, кто кормить будет? Отец? Забыл вас отец…

Шурка сел у бабулиных ног, взялся за её подол. Он боялся, что бабуля заплачет. Он всегда боялся слёз и сам тоже старался не плакать.

– Бабуля, а ты в городе была?

– Была-была…

– Ты не плачь. Можно сейчас и поменьше есть, потому что лето. Я вот на лугах с Васей собираю кислицу, после неё можно долго играть и есть не захочется.

– Что творите, глупые! Какая кислица? А если что ядовитое? Вася слепой да ты дурной. Что вы там собираете?

– А нам бабушка Ира показала! Она сказала, что это лечебная ягода. Я её точно запомнил. Да мы уже сколько лет её едим, и что? Видишь, я живой, и Вася живой.

– Я вот поговорю с Иркой… Нашла, кого учить. Пусть своих внуков учит.

Теперь, напившись квасу, холодного и колючего, Шурка заковылял к двери.

– Куда опять?

– На ручей пойду.

И вот со двора, у которого нет ворот и только высокая старая берёза медленно шевелит спускающимися ветвями, шелестит своей жёсткой листвой, на старую дорогу. По обочине у неё мягкая шелковистая пыль, разогретая солнцем. Шурка её очень любит. Она охватывает маленькие ножонки мальчика, проходит между пальцами, поднимается облачком. Потом нужно свернуть между заборами по низкой траве. И вот штакетник Васиного дома, весь оплетённый диким колючим хмелем.

– Вася! Вася-я!

– Чего раскричался, – Вася совсем близко, у штакетника, он всегда здесь поджидает своего верного друга. Разгрёб колючий хмель, нашел тайный лаз, выбрался на тропинку.

– Так, Вася, – Шурка заботливо стряхнул с него сухие былинки и листки. – Пошли на ручей.

Они одногодки, выросли вместе, оба сироты, растят их бабушки. Правда, у Васи мать живая, но она от него отказалась, Вася слепой, почти слепой. В городе с ним негде жить, не управиться, а в деревню мать не захотела. Зато у Шурки есть отец, а у Васи нет, так что поровну. Он взял за руку Васю, и они заковыляли по косогору вниз, к ручью, на своё любимое место, за лозняком, где есть каменистый бережок и пологий спуск к воде. Шурка сразу затеялся строить из камешков запруду, он мечтал об этом с прошлого вечера и теперь, как по плану, расставлял камешки, укрепляя их травой и глиной. Вася сидел на траве, подставив солнцу лицо.

– Ты кем, Вася, хочешь стать?

– Я хочу быть айтишником.

– И как же ты станешь айтишником?

– Баба говорит, что у меня голова хорошая, я всё помню. Поэтому я и учусь хорошо. Что баба мне прочитала, я сразу запоминаю. Вот выучусь, мне мама подарит компьютер. У него бывает специальная клавиатура, для слепых. На ней буквы и цифры выпуклые. Я буду правильно клавиши нажимать и делать специальные программы.

– Да-а-а… А как же экран? Его же видеть надо.

– Я внутри себя экран видеть буду. Я внутри себя всё видеть могу. Например, я вижу тебя и запруду. Дай, потрогаю и всё сразу увижу.

– Потрогаю! Конечно, так всякий может. Я, например, внутри себя маму вижу, слышу голос даже. Ну и что? С компьютером так не получится. Что ты там потрогаешь?

– Я придумаю.
 
Вася замолчал, и Шурка понял, что Васе стало грустно.

– Ты не думай, сейчас такая наука, бабуля говорит, что можно вылечить даже глаза. Вот сделают искусственные глаза, их подключат в твоей голове, и ты всё увидишь.
 
Вася явно ободрился.

– Если уж роботы видят, то значит и человек может видеть через искусственные глаза.

– Шурик, это же здорово! Я расскажу бабе!

– А я хочу строить дома. Вот на Садовой строит мужик, Ивашов дядя Николай, дом большой. Я специально утром хожу туда посмотреть, как он кирпичи кладёт! Хочу сам попробовать налепить таких маленьких кирпичиков. Высушу их и сложу целую стену, а ещё лучше домик маленький! Будешь со мной лепить?

– Да!

– Бабуля говорит, что раньше делали кирпичи из глины, но нужно добавлять сухую траву, песок, камни мелкие. Если как следует перемесить, чтобы плотные были, они не потрескаются. Я сейчас в запруде сделаю ямку и там добуду чистую глину, без земли. Сегодня хочу пробу сделать.

– Слышишь, девчонки купаться пошли.

– А Светку слышно?

– Да, и Светка тоже.

– Она в город собралась, а бабуля не пускает.

– Я когда в городе был у мамочки, ничего интересного не заметил. Мне в городе никак нельзя одному, там нужно, чтобы кто-нибудь водил за руку. Здесь я сам куда хочу пойду. А в городе?.. Сидишь на месте, никуда и не хочется.

– Сравнил! Светка-то зрячая. Она хочет поваром стать, в ресторане, наверно, работать будет. Бабуля говорит, что её не возьмут, пока школу не закончит. А Светка сейчас хочет. Я знаю, что она большую сумку принесла откуда-то, туда вещи сложила. Вот найдёт бабуля, она ей задаст!

– На айтишника можно выучиться только в городе. Так что мне тоже надо привыкать. Хорошо, что ещё много лет можно с бабой жить… Мне в городе не очень понравилось. Сиди в квартире и всё. Когда стану большой, может, мне понравится. В деревне хорошо…

– А на строителя не надо в город ехать учиться. Я и здесь выучусь. Буду с бабулей жить и дома кому надо строить. Мне-то хорошо!

За кустами, на большой лужайке расположились девчонки. Побросали одежду, полотенца, с шумом барахтались у берега, далеко заплывать не решались. Брызги, хохот, порой крепкое словцо! Ручей хоть и небольшой, но вода ледяная, быстрая, долго в ней не продержишься. Выбрались на солнце.

– Ну что, Светка? Как?

– Я бабке сказала – уеду.

– А деньги где возьмешь?

– У крёстной попрошу.

– Так она тебе и дала.

– Мне только на автобус. Там я до папки доберусь, он поможет. Я раз у него была, найду. Адрес у меня есть, телефон.

Светка не рассказывала подружкам, что на звонки отец давно не отвечает. В тайном месте хранила Светка свой кнопочный телефон, берегла как зеницу ока, никому в руки не давала. Бабуля платила на почте каждый месяц денежки за связь, не могла отказать внучке. Надеялась, что Светкин отец хоть иногда, да ответит своей дочери.

– Можно и продать что-нибудь. Ты посмотри, что в сараюшке у бабы Нюры не нужно, и продай. Может, какой инструмент. Мужика у вас всё равно нету, кому инструмент нужен?

Светка прислушалась внимательно. Хорошая идея. Надо в сарае порыться, когда бабуля отдыхать уляжется после обеда. Или вечером к тёте Уле пойдёт.

– Да-а, девки, надоело мне уже в деревне, пора в город, – мечтательно протянула Кристинка. Она городская, приезжает к деду и бабе гостить каждое лето.

– Я ещё в лагерь поеду, на море. Там обалденно… Страшно хочу!

Деревенские подружки завистливо молчали. Никто из них не бывал на море, да и в город только раз в год и ездят, перед учебным годом, закупиться одеждой, обувью.

– А сегодня вечером Стёпка Хорошман звал за ферму, посидеть. Кто пойдёт? Он классно на гитаре играет, мне нравится. Песни послушаем.

– Подумаешь, Хорошман! У меня в городе есть парень, вот он зашибенно на гитаре играет. Он всего Крида знает, поёт – зашатаешься!
 
– Врёшь ты всё. Нет у тебя никакого парня, – это Любаша не утерпела, она Кристину недолюбливает.

– С чего ты взяла? Есть парень.

– Ты, может, уже баба? Если парень есть, значит, он трахает тебя.

– Дура. Мы просто дружим.

– Вот и нет никакого парня. Нафиг ты ему сдалась, если не трахать.

– Сразу видно, деревенщина! «Трахать», – передразнила Кристина. – Я запросто так ни с кем не буду. Я не дешёвка какая-нибудь. А если забеременеешь? Вся жизнь кувырком.

– А Любку как раз Хорошман и поимел! – Светка обидно засмеялась.

– С чего ты взяла, дылда!

– Люди говорят.

– А я нравлюсь ему! Понятно? Он мне кой-чего обещал. Любая из вас согласилась бы, только помани.

– Любка сумасшедшая! Если твоя мать узнает, засадит в тюрягу твоего Хорошмана. Ты же малолетка, а за малолеток знаешь какая статья!

– А я по обоюдному согласию. Мне уже четырнадцать.

– Да кто посмотрит на твоё обоюдное согласие! Закон запрещает.

– Ничего ты не знаешь. Городская!

– Ладно вам, девочки, я пойду вечером за ферму, что дома сидеть. Лето пролетит, не заметишь. Пойдём, Свет? – это Полина-миротворица.

– Пойдём!

– А Кристинке там делать нечего, пусть к своему парню в город едет песни слушать, – не утерпела Люба.

– Тебя не спросила.
 
– Все пойдём, что городиться. Там мальчишки будут. Ты, Любка, не цепляй никого. Тебе что, плохо живётся?

Светка с разбегу просилась в ручей. У неё поднялось настроение: есть идея, как деньги добыть! Она сделала несколько махов от берега, перевернулась на спину и расправилась на воде. Хорошо… Синее-синее небо, изумрудные верхушки деревьев. Как хорошо на свете, Господи!


Вечером в сумерках, пока бабуля мыла в бане Шурку, Светка выскользнула из хаты и тихонечко спустилась с крыльца. Бабуля не часто разрешала поздно уходить, они-то с Шуркой рано спать ложились. Бегом по дороге, к дому Полинки. Быстро наступала тёмная летняя ночь, в лицо вдоль дороги с лугов тянуло свежестью. Хорошо!

За старой фермой на косогоре испокон веку лежали огромные, светлые и твёрдые, как камень, стволы деревьев. Давно сошла с них кора, выгладили дожди и ветры, высушило солнце, и уже не понять, что за деревья такие и откуда. С этого места раскрывались просторы лугов, дальше меж кустами ручей, а ещё дальше засеянные поля. Воля вольная! В темноте на самом горизонте мерцали редкие огоньки далёкой деревеньки. И над всем простором огромное небо. Такое высокое, уже тёмное и прозрачное. Совсем далеко ещё отсвечивали последние лучи. Хотелось просто раскинуть широко руки и стоять перед огромным небом!

Ребят собралось немного, в самом центре удобно расселся Степан, крепкий, кряжистый. Степан уже учился в техникуме в районном центре, днём работал с отцом на ферме. Ему лениться не давали: в семье малые дети, а мать с больными ногами. Нельзя сказать, что играл на гитаре Степан здорово, зато блатных песен знал целую прорву. Раскрыв рот, слушали его деревенские поклонники, подпевали, подтягивали, мечтательно смотрели вдаль. Мальчишки держались по-взрослому, пытались курить украденную у отцов махорку, девчонки жались к ним, как записные невесты. Любаша старалась подсесть к гитаристу поближе, чтобы видно было, что она его девушка. Степан равнодушно посматривал иногда в её сторону. Как настоящий артист, он смотрел поверх голов своих слушателей, далеко, за горизонт, всем сердцем ощущая песню. Хорошо!

Уже совсем в темноте стали постепенно расходиться, тихо брели домой, надеясь, что матери уже спят. На посиделках остались только Любаша и Светка.
 
– Что сидишь, проваливай! Тебя дома заждались, – Любаша злилась.

– Я тебе что, мешаю? У меня к Степану дело есть.

– Какое такое дело, днём дела решать будешь.

– Ладно тебе, Люба, иди на скамейку к конторе, я тебя догоню. Какое у тебя дело, Светка?

Любаша дёрнулась решительно. Хотелось бы ей съездить по роже наглую дылду. Постояла немного.

– Иди, иди, я догоню.

– Стёпа, ну давай, я долго ждать не буду.
 
– Подождёшь.

 Любаша медленно двинулась по тропинке, нехотя переставляя ноги. Остановилась, оглянулась, снова пошла.

– Ну и что за дело у тебя?

– Стёпа, тебе инструмент никакой не нужен? В хозяйстве?

– Ты что, сбрендила? Какой инструмент?

– Ну, там, молоток, пилы, топор, есть дрель электрическая.

– А ты у бабки спросила?

– А ей не надо. Инструмент уже, считай, лет пять никто в руки не берёт. Зачем добру пропадать?

– Не ты хозяйка этому инструменту – не тебе и продавать.

– Мне позарез деньги нужны…

– Зачем это?

– Мне надо… в город уехать.

– У-у-у, в город. На автобусный билет, что ли?

– Угу. Мне бы только до города, а там у меня отец. Мне к нему надо.

– Интересно, интересно…

Стёпа задумчиво перебирал струны. Пауза, по Светкиным понятиям, совсем затянулась. Значит, ничего не выйдет с инструментом. И уже бархатная летняя ночь, и огромная луна, и свежий ветерок – всё вмиг утратило радость. Светка поднялась и поплелась к деревне.
 
– Ладно, есть у меня к тебе предложение.

Светка остановилась.

– У меня предложение. Если дашь – заплачу.

Хорошо, что было темно, и никто не мог видеть Светкиного лица.

– Что дам?..

– Как что? Не ясно? Ну, типа, м-м-м… секс.

– Да я не знаю…

– Я честно говорю. У тебя мужики были?

– Нет…

– Врёшь поди. Да ничего страшного, у меня отлично получится. Я вон Любаху в первый раз так отделал, она сидеть не могла. А теперь уже ничего, научилась.
 
Степан близко подошёл к Светке и положил руку ей на плечо.

– Соглашайся, другого варианта не будет.

– А ты точно заплатишь? – у Светки перехватило горло.

– Я слово держу. Зато тебе как понравится, не отлепишься. Смотри, Любаха всегда готова, хоть днём, хоть ночью. Ну, давай я тебе деньги дам вперёд. Сколько там билет стоит? Полторы?

– Нет, пятьсот всего…

– Пятьсот! У меня стипендия в десять раз больше. За мной не заржавеет. Соглашайся, пока я добрый. Всё равно кто-нибудь трахнет, не сейчас, так после.
 
– Ладно… Я согласна.

– Ну что, иди сюда, здесь удобно.

Светку не слушались ноги, звенело в голове. Конечно, она думала, как это всё бывает, но к себе никогда не относила. А теперь вот так…

– Так ты согласна? Смотри, потом жалеть поздно будет. И никому не слова, Любка узнает – всей деревне расскажет. Тогда жизни не будет ни тебе, ни мне.

– А если она подсматривает?

– Нет, нету её, у меня слух ого! Да мы быстро…

Стёпа ловко подхватил Светку прямо между ног и положил животом на ствол дерева. Светка молча поддавалась, стараясь унять стук сердца и ни о чём не думать. Её поразила та сила, с какой парень сдавил её, хотелось кричать, но сопротивляться не было сил. «Любка же смогла, а я чем хуже».

– Когда же конец?!

– Потерпи ещё маленько… так, так. В другой раз лучше будет…

Ни одной мысли не было в голове у Светки. Но всё же одна была. Пришло ей в голову, что мать, наверно, так же маялась в старой бане, когда умирала. «А не умру ли я?.. Как тогда бабуля и Шурка без меня…» У неё текли слёзы из глаз, и мечта о городе, и кулинарное училище, и отец – всё казалось как будто из другой жизни.

Наконец, Стёпа отпустил, вытирая подолом её ноги.
 
– Стоять можешь? Пока темно, иди до ручья, платье выстирай. Потом домой. А то бабка убьет тебя. Ладно, давай тебя доведу.

Он ухватил её под руку, и они медленно пошли вниз, к ручью. Постепенно в Светкиной голове установился какой-то порядок. Она тихо всхлипывала, стараясь притерпеться к боли.
 
– Да ты не переживай, всё быстро пройдет. Зарастёт как на собаке. А с первого раза не залетишь. Если бабка спросит, скажешь – месячные.

– А ты деньги дашь?

– Сказал, дам. С собой нету, завтра-послезавтра принесу. Пятьсот.


Когда Светка добрела до своей хаты, стояла глухая ночь. На крыльце в темноте она не сразу заметила бабулю. Встала как вкопанная.

– Подойди сюда, гулёна. Ты где пропадала?

Бабуля протянула в темноте руку, дотронулась до подола.

– Э-э! Да у тебя платье всё мокрое. Ты где была?

Светка сдавленно зарыдала.

– В ручей случайно упала.

– Какой ручей среди ночи?! Что натворила?

Ничего, кроме хлюпанья и слёз, не услышала она в ответ.

– Иди в баню, я воды принесу тёплой. Да одёжу сухую. В доме Шурку разбудишь.

Уже в предбаннике, бросив в ведёрко Светкину перепачканную одежонку, бабуля тяжело села на скамью и начала свой допрос.

– Ну, что? Значит, вот так ты распорядилась? Ты зачем это сделала?

Светка прочно молчала. Зная её природное упрямство, бабуля сразу перешла к приговору.

– Со двора больше ни ногой. Пока отец не приедет. Я добьюсь отца, пусть явится. Пусть решает, что с тобой делать. Пусть в город забирает, я тебе больше не указ. Всё. Живите в городе, как хотите. Он тебе отец, пусть он и учит тебя уму-разуму.

Светка молчала, только слёзы ручьями текли по щекам. Всё, к чему она так привыкла, что любила, что было таким родным, дом, двор, старая берёза у забора, неугомонный Шурка, бабуля…

– Бабулечка, прости-и… Я всё сделаю, как ты скажешь…

– Поздно, внученька дорогая, теперь уже будем жить, как получится. Как получится. Теперь уже как суд людской. Теперь уже терпи до последнего. И мне терпеть надо, я виновата. Перед Анюточкой своей виновата.


Через неделю приехал отец! Для Шурки сколько радости! Он и наглядеться не мог на отца, отойти ни на шаг, глаз не сводил.

– Шурка, иди в огород, луку сорви.

Пулею летел Шурка на грядки, насколько ему позволяли его маленькие ножки. И снова около отца, широко раскрыв глаза. Были Шурке и подарки: конструктор, цветной, пластмассовый, красная лопаточка и маленькое ведёрко, особенно ценные подарки!

Светка, напротив, встретила отца сурово. Она уже неделю не выходила со двора и боялась, что придёт Хорошман, деньги принесёт. Она уже точно решила, что деньги никакие она не возьмёт. Почему? Не нужны ей эти деньги, не хочет она никуда уезжать. Всё. Сдался ей этот город!.. Но Стёпа не появлялся, девчонки тоже не приходили, значит, в курсе всех дел. Видно, Любка подсмотрела. Света снова принималась плакать, потом опять садилась у кухонного окна, выходившего на огород, и ждала, кто первый явится к бабуле новости сообщать. Но никто не приходил.

Отец приехал на попутной полуторке, с рюкзаком, весь растрёпанный ветром. У отца не было машины, как у многих в деревне. У него была вторая семья: толстая и громкая жена, а также маленькая дочка. Все вместе они приезжали к бабуле лет пять назад, побыли, посуетились, и больше отец их не привозил. А может, они сами не хотели. Светка обняла отца, приняла его подарки, а это косметичка с зеркальцем, карандашиком, маленькой помадкой! Как она ждала такого подарка! Как мечтала! А теперь… Только «спасибо» выдавила.

– Ну, как учишься?

– Нормально.

– Да на тройки учится. Домашку не любит делать, на уроках плохо слушает.

– Да ладно, без двоек же?

– У меня даже четвёрки есть по истории и биологии! – возразила Светка.

– Год не видел – совсем взрослая стала!

– Да уж, взрослая, угадал ты.

– Бабулечка!..

– Что бабулечка? Всё равно говорить надо.

Но серьёзный разговор случился поздно вечером, когда дети улеглись спать. Отец лёг на воздухе, на открытой веранде: «Приехать в деревню и в доме спать? Летом?» Бабуля вышла к нему в темноте и села на ступеньки.

– Вот что я тебя добивалась. У нас беда случилась… – она молчала, подбирая слова.

– Что тянешь?

– Светка-то… Того… не девка уже…

– Как так?

– Что ж непонятного? Уже с мужиком переспала.

– Да ты что? – отец даже привстал с подушки.

– Кто он, что он, молчит, как истукан. Деревенские пока, может, не прознали, но это дай время, скоро проявится… Охо-хо, беда!

– Ты её врачам показывала? А если что?

– Какие у нас врачи? В деревне? С ума сошёл. Это в центр ехать надо. Я хожу в магазин, на почту, как воду в рот набрала, боюсь слово сказать! А ты к врачу! Вот и повезёшь её в город, к врачу.

– Куда, в какой город? Мне её некуда брать. У меня семья, жена нетерпящая. Куда?

– Коля, побойся Бога! Ты что, деревни не знаешь? Её тут зашугают, затюкают. Ещё, не дай Бог, по рукам пойдет!

Бабуля и сама не ожидала от себя, но заплакала тихонько и горько. Как она могла не углядеть, как вовремя не отпугнула, слово не взяла. А ведь Светке уже четырнадцать… Она ведь и сама в такие годы искала, кому понравиться, с кем задружить. Господи!

– Виновата, пускай расплачивается.

– А ты не виноват? Перед ней, перед Шуркой? Они что – приблудные? Забыл свои долги перед детьми? Ты им опора, отец! А если меня не станет? Ты их куда денешь? Того же Шурку, инвалида?

Николай молчал. Он смотрел в темноту и представлял лицо жены Марины, когда он в двери квартиры позвонит. Конечно, не сказать, чтобы у него не было голоса в семье. Но уж больно Марина едкая.
 
– Ты мне пока ничего не отвечай… Я тебе Шурика на шею не вешаю. Пока живу – пока буду его растить, у него светлая головушка, добрая душа. А там видно будет. Я и Светку люблю. Она моя помощница первая. Но мне девчонку жалко, истопчут её, жизнь попортят. У вас в городе среди людей кому она нужна со своими делами? Будет себе учиться, потом работать пойдет.
 
– А если она и в городе начнёт по мужикам шастать?

Бабуля молчала. Её девочка, которую она, почитай, без матери подняла… Не хотелось верить в такую судьбу.

– Пока не распробовала… может, выровняется. Мне думается, не такая она. Гулящие – это семейное свойство. А она в мать свою всё же пошла. Да и ты привык правильно жить. Не верю я, что такими делами будет заниматься. Потому и из семьи её выгонять нельзя. Пусть хоть какая, да семья.

– А если в семье ад начнется, это как? Если Маринка взбунтуется?

– Год-то можно потерпеть? Девять классов закончит, пойдет в училище, там в общежитие.

Тёмная-тёмная ночь, тишина деревенская, с шорохом листвы, с дальним лаем собаки. Не мог сомкнуть глаз ни отец, ни бабуля, слушали они эту тихую ночь, и казалось, что в воздухе столько покоя и счастья, истинного, нежного, и нет места страху и душевной боли.

Бабуля поднялась и пошла в огород, а потом дальше, на косогор. Ночь только казалась тёмной, она светилась изнутри. И старая женщина посмотрела на весь мир как будто новыми глазами, глазами молодости, глазами надежды и веры. Она смотрела вверх и вдаль, дышала глубоко и думала, как давно она не видела такой ночи, как же она забыла свою лучшую жизнь. «Если не возьмет Светку, что ж, будем жить и так, будем терпеть…»


Через три дня отец засобирался обратно.
 
– Светлана, укладывай вещи. В два часа машина едет в райцентр, а там на автобус.

Для Шурки как гром среди ясного неба!
 
– А Света уезжает? Уезжает, бабуля?

– Уезжает, уезжает.

– Навсегда?

– Может, и навсегда.

Шурка сел тихо в своём уголке и стал складывать цветные детальки конструктора в коробку. Для Шурки мир опустел. Но плакать нельзя, он уже большой.

Девочка бестолково заталкивала какие-то вещи в сумку, рядом стоял пакет со школьными туфлями, тапочками.

– Коля, если сложится у вас в городе, я через Ивашовых вещи тёплые переправлю. Вещи-то у неё неновые, не знаю, как в городе одеваться надо? Ты на телефон откликайся, мало ли что…

– Посмотрим.

– Вот тут документы из школы, медкарточка. Она паспорт в мае получила. Я на следующей неделе пойду в соцзащиту, перепишу на тебя Светкины деньги. Всё же какая-то помощь.

Когда стали накрывать на стол, Светка всё никак не могла поднять голову, всё смотрела себе под ноги, а Шурка ходил следом и держался за подол её юбки. В другой раз она его шуганула бы, а тут вдруг присела на корточки и крепко обняла, уткнула голову ему в плечики. Да и где же ещё было у Светки верное плечо, на которое она могла положить голову? Шурка тут и заплакал, тоненько и жалобно.
 
– Дети, да вы что? Мы что же, на смерть Свету провожаем? С родным отцом ведь едет.

Отец между тем плотно сжал губы. По телефону жена сказала: «Вот и живи с ней где хочешь!» Сгоряча, конечно, сказала, перетопчется, перетерпит.

– Бабуля, а мне можно будет вернуться, если что?.. Если в кулинарное не возьмут?

– Вернёшься, вернёшься… Может быть, когда-нибудь вернёшься…

Ко времени вышли на крыльцо. Поджидая машину, бабуля крепко сжала Светкину руку. Страшно стало ей, что сама, своей волей родную свою, опору свою, прогоняет. «Что же я, старая, делаю, зачем?»

– Светочка, ты нас с Шуриком не забывай. Мамочку свою, Анну, не забывай, её могилку не забывай. Не забывай, что есть наша деревня, вот такая, какая есть. Не забывай. Живи правильно, как отец скажет.

И вот вещи уложили в кузове, обнялись на прощание, поцеловались, поднялись в кабину. Тронулся грузовик, только пыль столбом. Так и стояли бабуля и Шурка у обочины и смотрели, как медленно оседает шёлковая пыль. Дом опустел, как будто притих. Тяжело села бабуля у кухонного стола, как же теперь быть? Внук пристроился у бабулиных ног, обнял их.
 
– Ты что не идёшь с Васей гулять? Теперь только далеко не уходите. Некому за вами досматривать. Нету нашей Светочки с нами.Как в сказке говорится: не пей, Ваня, из лужи, козлёночком станешь. А Ваня не послушался. Вот и Светочка попробовала…

Шурка не тронулся с места.

– А ты меня никогда не прогонишь? Никогда не отдашь в город?

– Не отдам. Пока живая. Будем жить вдвоём и Свету домой дожидаться.