чехарда

Как же он любил это вид! Город, только что поднявшийся из бездны, подавлял своим несравненным видом всякую мысль покинуть его вновь. Хрустальные дворцы, не могли скрыть своими прозрачными стенами его величественные залы  и широчайшие лестницы, по которым толпы улыбающейся молодёжи сновали с этажа на этаж. Он окинул приветственным взглядом горные пики окружающие амфитеатром дно-арену, всё ещё хранившие следы пребывания в подводном мире. Кое-где обширные лужи и рыбы в них, высовывающие головы из воды, словно старающиеся увидеть, что же там дальше за пределами их среды обитания. Они могли вызвать сочувствие у другого но, у него вызывали только саркастическую усмешку. Его тешил их изумлённый вид. Их жизнь так коротка и так проста, что им не дано постигнуть не только мироустройство, но даже собственное предназначение в нём. Рыбы не могли понять, куда исчез бескрайний океан с его просторами на все шестнадцать направлений. Оказавшись пленниками в своих лужицах, они гадали, как такое могло произойти, но ответа конечно, не находили. Насладившись возвращающимися знакомыми ощущениями благости, веявшими из глубины собственной сути, он решил отдаться безмятежному пребыванию и знакомству с новыми улыбчивыми друзьями, которых кругом было предостаточно.

Пристроившись к веренице пересмеивающейся молодёжи, он обратил внимание на то, что на каждом были одинаковые новые полупрозрачные сапожки, пестревшие красными и синими цветочками. Ну и мода! Тропинки ещё не подсохли, и он автоматически обзавёлся чёрными резиновыми сапогами. Так, запросто. Можно было и обойтись, не обязательно же подражать человеческой моде! Его строгие сапоги нравились ему больше разукрашенных. Теперь он хотя бы отличался от остальных обитателей не только внутренне, но и внешне. Вообще, он выбрал Венету не за её достопримечательности, а потому…  если признаться самому себе честно и сам не знал почему. Просто тянуло и всё тут. Миллиарды миров готовы были принять его, и познакомить своих жителей с его опытом и достижениями, но Венета – родина. Каждый хочет вернуться на родину. Вот только, не всегда её возможно найти: обитатели меняются, а без старых знакомых и родных, родина уже не так и родна. Все куда-то перемещаются – кто в более сложные миры, кто наоборот, а он неизменно предан Венете.

Пробравшись сквозь толпу, миновав колоннаду у входа, он поднялся на самый верх главного дворца – на открытую всем ветрам крышу, служащую смотровой площадкой. Отсюда, с огромной высоты, до которой не в состоянии дотянуться даже обрамляющие город горные пики, было видно море. Не раздумывая, он тут же уселся на широкие перила, возле ладной особы женского пола, показавшейся ему более сходного с ним возраста, нежели веселящаяся молодёжь. Прежде чем её сапожки исчезли, он успел разглядеть их цвет – тёмно-коричневый. Последовав её примеру, сменил свои чёрные резиновые на малиновые сафьяновые. Незнакомка, в развевающемся свободном белом платье, решила остаться вовсе без обуви. Почувствовав его внимание, она оторвала свой взор от созерцания невидимого горизонта, теряющегося в бесконечной глубине лазури океана и небесной тверди, сливающихся воедино внутри сферического пространства, ограничивавшего этот мир.

Взгляд её печальных рубиновых глаз в пол лица, неожиданно оказался цепким и проницательным. Даже немного затрясло от этого взгляда. Впрочем, сканирование не продолжалось долго. Тряхнув головой, чтобы помочь ветру с восстановлением прически из огненных волос, она, молча, вернулась к прежнему созерцанию неразличимого, а он неожиданно ощутил небольшую робость. Никогда прежде это чувство не навещало его, а тут вдруг. С чего бы? Справившись с минутным затмением, он вежливо, насколько было в его силах при грубом и циничном характере, поинтересовался, как прошло её путешествие? Вместо ответа, она грустно кивнула в сторону компании молодёжи в прозрачных сапожках, только что появившейся поодаль. Жест был понят как – спроси у них, все они идут не туда и не так.

Тут он не был с ней согласен. Он тоже часто шёл не туда, куда стремились остальные, но это не мешало ему приобретать опыт, укрепляющий его характер с каждым путешествием. Свои жизненные позиции он считал незыблемыми и единственно верными. Многие встреченные им по пути, уже просканировали его с восторгом и некоторой завистью, иногда даже страхом. В ответных исследованиях он не нашёл ничего интересного – почти все неудачники и все как один слабаки. Огненоволосую они старались не беспокоить даже взглядом, поскорее проходя мимо. А вот когда он попробовал коснуться мыслью незнакомки, то сразу ощутил жалость к нему самому. Его впервые жалели! Неужели он удостоился такого непродуктивного чувства, как жалость? Все его путешествия проходили на ура. Никогда в этих спектаклях он не был слабаком, заслуживающим жалости, никогда сам не испытывал этого чувства к другим. Эго коробило, но вместе с тем, особа заинтриговала еще больше. К сожалению, узнать её лучше не получалось, она не была расположена к откровениям с ним. Что ж, он умеет ждать, он всегда добивается своего, чего бы, это не стоило. Если нужны жертвы, он готов пожертвовать чем угодно, только бы получить её опыт в своё распоряжение.

Проведя длительный период в анализе полученной информации от встречных им сегодня личностей и соотнеся её со своей собственной, он пришёл к единственному правильному выводу – личностей среди них нет. Пока нет. Может ещё созреют, но пока это просто пластичная глина в руках тех, кто ими первый воспользуется для своих целей. Они не были безгрешны, но совершённые ими деяния в путешествиях были такие жалкие и смехотворные. Сам он умел использовать в своих интересах кого угодно, как высокопоставленную фигуру, так и простака. Как говориться – не мытьём, так катаньем. Ловкость всегда выручала его, и всегда приносила свои плоды – возвышение над идеалистичной примитивной массой и длительную, полную довольства и вседозволенности роль, почти всегда главную в том отрезке спектакля, где ему выпадал жребий играть. Впервые кто-то вызвал его неподдельный интерес своей скрытностью, и кто знает, возможно, превосходством. Огненная незнакомка не покидала воображение, и возможно желала этого умышленно!

Дойдя в своём анализе до этого пункта, он встрепенулся, пробуждаясь к действию. Ему нужно срочно вновь найти её и сделать это немедленно, пока закат не погрузил Венету снова в глубины океана. Время не имело смысла в городе, но циклы сна и бодрствования повторялись неизменно и отрезок сна неизбежно приближался. Почувствовав её местоположение, он устремился вперёд к ней, с лёгким недоумением покидая котловину города. Когда иллюзия полёта подошла к концу, он ощутил под ногами твердь у самого береговой кромки. Ласковые волны осторожно касались его и тут же отступали, словно любопытные зверушки, не решающиеся полностью довериться новому незнакомому существу. Она сидела спиной к нему, на этот раз вовсе без платья и рукою гладила пенные гребни волн, которые послушно застывали от её прикосновений, а после с радостным перезвоном рассыпались и опадали.

— Ты хочешь что-то спросить? — расслышал он вопрос заданный бархатным голосом.

Конечно хотел. Но прямота обладательницы голоса сбила с выбранной тактики. Он хотел сделать это исподволь, прежде расположив её к себе, чтобы она непроизвольно расслабилась и позволила ему овладеть её воспоминаниями. С тем же успехом он мог пожелать от неё интимной близости. Представив на миг, как они растворяются друг в друге, он тут же ощутил, непреодолимую силу отбрасывающею его прочь, уже не в мыслях, а вполне реально. Он не хотел настолько открываться этому огненному существу женского пола, чтобы позволить себе помыслить такое и тем выдать себя в мире, где сокровенное желание невозможно утаить от кого бы то ни было.

Она впервые обернулась, на лице её промелькнула полуулыбка, смешанная с долей презрения, адресованная ему – самому удачливому актёру множества времён и эпох. Он понял, это она неведомо как, сама спровоцировала его произвести  недопустимую для такого краткого знакомства мысль. Хорошая игра! Он оценил её силу внушения и не стал показывать конфуза, которого, по существу и не испытывал. Если бы он был таким щепетильным и нетерпеливым, как она вообразила на его счёт, то не достиг бы всеобщего почитания. Она поддержала его ответную игру в «ничего не произошло». Внезапно изменившимся голосом, зазвеневшим  тембром флейты, она вдруг выдала то, чего он так хотел узнать:

— Тебе ведь приходилось прерывать путешествие других?

Приходилось ли ему убивать других, играя выбранную себе роль? Да регулярно! Не было ни одного путешествия, в котором он бы не воспользовался подходящим случаем. Не раз его стараниями гибли тысячи неудачников-недоумков, чтобы начать свои путешествия заново в новых сценариях. Никого из них не было жалко, он даже не пытался запомнить кого-нибудь из своих жертв. К чему? Никто не избежит страданий, связанных с переходом, это плата Харону за переправу. Просто он делал это для собственной выгоды. Приятно же наслаждаться роскошью и почитанием, утолять чувство голода отборной пищей и жажду тела по сладострастию. Играть роль раба, жертвы насильника или неудачника военных коллизий, как и участника иных унизительных обстоятельств – это не для него. Он умнее многих и гордился собою. Она знала это, он не скрывал ничего из своего опыта от неё. Зачем тогда спросила? Наверное, совершала что-то подобное, но не может никак избавиться от чувства вины, решил он, но подтверждения не последовало. Она снова накинула невидимую вуаль на свои тайны. 

Вместо ответа, она предложила поплавать вместе. Не подав вида, такому странному предложению, он согласился. Он никогда не плавал в океане, никто не плавал. Когда город погружался и впадал в спячку, каждый, кто не пожелал поменять своё местопребывание на иной мир – бодрствующий, вынужден был отправиться в новое путешествие. Могло ли погружение в океан за пределами города привести к новому путешествию? Он не знал этого, он ещё не был готов к такому повороту. Ладно, если потакание её капризу единственный путь к её затаённым мыслям и опыту, он сделает это, но осторожно. При первом сигнале надвигающегося состояния перехода, он просто ретируется и всё. Нельзя отправляться в путешествие не выбрав роль.

На удивление, плавание в жидкой среде ничем не отличалось от скольжения в любом ином пространстве. Он чувствовал, что этот полёт бок обок с красивой незнакомкой в бесконечную даль к задирающемуся ввысь горизонту с каждым мгновением сближает их. Ещё немного и она перестанет быть чем-то недостижимым, превратившись в собственность мыслями и сознанием. Как он ждал этого, гоня нетерпение и заглядывая в её смеющиеся рубиновые глаза. Глаза приблизились вплотную, а нежные руки обвили его, приглашая слиться друг с другом в единении. Он даже зажмурился, отдаваясь бесподобному экстазу.

Когда глаза открылись, кругом была вода, а хоровод рыбок кружил поодаль, разглядывая их. В рыбьих глазах читалась саркастическая насмешка, как недавно в глазах его спутницы, продолжавшей обнимать его, увлекая вниз и вниз в глубину. Хотелось дышать, но кругом была только вода. Дышать!? Как!? Почему? Ведь ему незачем дышать! На Венете для этого никто не имеет плотного организма! Кроме рыб наверное. Слишком поздно пришло понимание, что она его провела, как сопляка в прозрачных сапожках с розовыми цветочками. Снова провела! Неодолимая сила разъединила их, и его повлекло вглубь собственной сути. Переход почти завершён, а он так и не успел выбрать роль. Он совсем не готов. Звонкий шлепок по ягодицам непроизвольно вынудил издать отчаянный писклявый крик. Воздух ворвался в лёгкие, горящие огнём, а все его мысли и видения принялись с неимоверной скоростью безнадёжно ускользать, оставляя пустоту полного непонимания происходящего с ним. Последняя внятная и липкая мысль была о том, что у рыб жизнь оказывается, не так уж и коротка.

  *   *   *.
Сколько Васька помнил своё детство, всегда его преследовала нужда. Отец пропивал больше, чем зарабатывал, со слов матери, которая произносила эту фразу каждый вечер, перед тем, как отправить сына спать голодным. Отец, когда бывал в хорошем настроении, что случалось редко, сажал его на колени и взъерошив волосы на голове приговаривал:

— Плохо кончишь ты, Васька. Как я.

Мать орала на отца, за глупости, изрекаемые им в пьяном откровении. Позже что-то произошло в семье, или в том, что как он думал, называется семьёй. Незнакомые дядя и тётя отвезли его в детдом. Спустя много лет, он узнал, что его родители погибли, поубивав друг дружку на почве совместно выпитого. Детдом ему понравился больше, чем другим его товарищам по несчастью. Наверное, прежде им не так часто приходилось засыпать с урчащим от голода животом. Бывали конечно разборки между ребятами, в которых он принимал сторону слабых. Чувство справедливости не было ему известно, но что-то подсказывало принимать сторону слабого, чтобы противостоять всем. Иногда приходилось получать как следует от старших и быть публично униженным, но неприятности не ломали его, а только закаляли, наполняя презрением к шестёркам, избежавшим побоев, ради спокойствия и неприкосновенности. Предателей он ненавидел и много лет спустя, нанеся каждому визит, самолично отмутузил.

Техникум – по современному напыщенному коллеж, он закончил с отличием и пару лет проработал наладчиком станков с программным управлением. Дело это было новым в стране и молодым специалистам были рады везде. А молодые специалисты, мечтали об одном, поскорее отслужить срочную и уйти на вольные хлеба, где можно больше заработать, чем на заводе. Служба в армии пролетела как один день, а там уже и долгожданная свобода. Обратно к своей специальности он не вернулся. Завод, на котором он начинал трудовую деятельность, не пережил ускорения и оказался распродан мошенниками другим мошенникам. С двумя приятелями – бывшими однополчанами, такими же как он «борцами с беспредельщиками», они разведали по этому поводу всё, что можно и приступили к акту возмездия, выразившегося в банальном рэкете. Раз его лишили возможности зарабатывать на жизнь честным трудом, пусть пеняют на себя. Денег вырученных от операции хватило на квартирку, а дальше произошло невероятное – дела пошли в гору. Заказчики находили их неведомым образом и работа по вымогательству чужих средств не иссякала. Как правило, обходились угрозами с театральными постановками, или на худой конец, поджогами. Деньги не переводились. Ужинали каждый день в ресторанах, где обоих друганов и застрелили конкуренты в один из незабываемых вечеров.

Незабываемым он выдался по двум причинам. Первая – в тот вечер, выпив, он впервые заговорил о своих планах открыть собственный бизнес. Друзьям его идея не очень приглянулась, но передумать они не успели, сора с конкурентами возглавляемыми Вованом-перчиком возникла внезапно и сразу переросла в перестрелку. Вторая причина – его спасла какая-то девушка. В самый разгар драки и визгов других гостей, она почти вытолкнула его в помещение официантов, и потащила за руку через кухню с раскалёнными плитами через служебный ход на улицу. Василий не очень сопротивлялся неожиданному манёвру девушки, на бегу назвавшейся Алёной. От только что лишился друганов, и кажется сам кого-то укокошил. Точно он не помнил, да и не было это теперь важным. Предстояла жизнь в бегах, пока всё не утихнет.

Таксовавший у кабака бедолага, на своё несчастье согласился отвести их по указанному Алёной адресу. Настроение у Василия было скверным, а точнее – душила злость на весь мир с примесью страха. Наверное, чтобы избавиться от страха, он выкинул с водителем скверную шутку. Невзначай спрятал Алёнину перчатку, а когда она выходила из машины, устроил скандал, обвинив водителя в краже. Тот конечно возмутился, но найденная (якобы) улика на его сиденье, послужила поводом для удара в челюсть и отказ оплатить поездку. Алёне шутка понравилась, у неё даже глаза заискрились какими-то красноватыми всплохами, когда она хохотала. Вообще, девушка оказалась его тайной мечтой – именно такой он и представлял себе подругу жизни. Ладная, стройная, аккуратная, с умным лицом и открытым характером, но главное смелая. Одним словом – идеал, нарисованный ещё подростковыми мечтами.      

Квартиру он сразу переоформил на неё, чтобы отрубить все возможные хвосты. Бизнас, как и мечтал, тоже наладил, зарегистрировал также на неё, правда, деньгами распоряжался сам, пряча основную часть на личном счёте в зарубежном банке. Всё же женщины существа легкомысленные. Несколько десятков торговых точек с китайскими и турецкими и европейскими товарами приносили стабильный доход. Нанятый управляющий шустрил, не забывая себя. Василий закрывал на это глаза, планируя в будущем при расставании, рассчитать его по-своему. Всё это посоветовала его Алёна, оказавшейся очень практичной девушкой. Жизнь потекла как в сказке – недвижимость, заграничные турпоездки, дача с четырёхметровым забором и злыми бойцовыми псами. Алёна цвела и была счастлива. Он тоже. В ближайшем будущем его ожидал депутатский мандат, а дольше кто знает?
 
Расслабившись после оставления прежней криминальной деятельности, Василий прозевал момент, когда следовало вспомнить полученный неправедными поступками опыт. В квартире его ждала записка, гласящая, что с него причитается сумма в несколько лямов, в обмен на жизнь Алёны. Вначале он не поверил, счёл это розыгрышем, поскольку сам проделывал нечто подобное в эпоху бурного расцвета рэкета. Но на следующее утро, когда Алёна не вернулась, нервы не выдержали. Такого не должно было быть! – убеждал он себя, но тщетно, подсознание не обманешь. Позвонив по указанному в записке телефону и договорившись о встрече с похитителями, он поехал на дачу, вытащить из тайничка требуемую сумму. Грозного лая четвероногих он не услышал, отворяя калитку. Всё много хуже, - мелькнула мыль, - когда он увидел бездыханных псов валяющихся у самого входа в дом. Ступая как можно тише, он обошёл дом, внимательно вглядываясь в окна, рука сжимала в кармане кнопочный нож. Ничего подозрительного, – заметил он сам себе, поворачивая за последний угол, и столкнулся нос к носу с Вованом-перчиком. Недоумение оказалось прервано болью в затылке.

Когда Василий открыл глаза, то обнаружил себя сидящего на полу у стены. Руки были крепко связаны. Первое, что он увидел, это свою Алёну в кресле, на котором они любили сидеть вечерами вдвоём. Она чём-то мило беседовала с каким-то распухшим от излишнего жира бритоголовым незнакомцем. Потом их заслонило ненавистное лицо Вована.

— Давненько не виделись. Годков пять-шесть, да?

— Жаль не попал в тебя тогда, в ресторане, — прохрипел в ответ Василий.

— Да, тебе стоит пожалеть. А сейчас, выкладывай, где хранишь бабло.

Василий плюнул в наглую противную рожу, нависавшую над ним. Вован беззлобно утёрся, и достав откуда-то скотч, плотно заклеил ему рот, заметив, что разговор по душам откладывается. Бритоголовый, повинуясь кивку Вована, подступил и не спеша нанёс первый удар ногою в лицо. После оба поочерёдно молотили его по животу и рёбрам, а в перерывах рассуждали о выборе инструмента из его дачного набора для дальнейшей пытки. Как это всё было странно знакомо ему, словно уже было. А может когда-то снился подобный кошмар, но позабылся? Поспорив о пользе паяльника и ножниц для труб, посетовав об отсутствии в доме утюга, братки остановились на прозаической ножовке, перед этим, не забыв снять со рта липкую ленту. Изо рта вырывались только рыдания. Ему уже было плевать на всё, что с ним могут сделать эти подонки, самой большой пыткой были глаза Алёны, наблюдавшей за процессом с неподдельным интересом, без тени жалости или каких-нибудь других эмоций. Лишь иногда в её глазах проскакивали красноватые искорки, как в первый день их знакомства. 

Он не умер. Пару пальцев только откусили ножницами, побрезговав возиться с ножовкой, но это пустяки. Хуже было то, что следователь, расспрашивавший его в больнице как потерпевшего, вдруг объявил о том, что он теперь подозреваемый в уголовном деле многолетней давности об убийстве в ресторане пяти человек, из них двух его же старых друзей и ряда вымогательств. Крыть было нечем. У следователя в деле и свидетели и орудие преступления – пистолет и даже его отпечатки. Конечно, это Вован-перчик подбросил, и деньгами следака зарядил по брови. Его собственными деньгами! Теперь у него и у Алёны много денег, очень много. И у жирного бритоголового много. А у него их больше нет. Про Алёну следователю Василий ничего не рассказал. Не потому, что к подлой предательнице, так долго и исправно игравшей роль возлюбленной и верной жены, остались какие-то чувства. Просто такого не может быть, чтобы столько лжи и трудов ради денег! Или может? А может быть он раньше сделал ей какую то пакость? Обидел и забыл? Да, наверное, так всё и было. Только он абсолютно не помнит. Да и какая ей теперь разница? Наверное, уже в Нице или на Мальдивах кутит с его врагами.

Пожизненное не тянется долго. Это только так называется – «пожизненное». Ни света дня, ни собеседников, даже мерзких тварей. Кроме крыс, иногда навещавших его в камере чтобы погрызть ботинки. Кроме ещё разве конвоиров, регулярно и от души наносивших побои, неофициально конечно. Бить заключённых не разрешено, но как кто узнает об этом? Сколько он уже здесь? Много ли осталось ему? Хотелось, чтобы немного. Время тянется бесконечной тошнотворной чередой кормёжек и принудительных прогулок по коридору к другой камере – с решёткой вместо потолка, да ещё издевательств конвоиров, транспортирующих из пункта А в пункт Б в кандалах и унизительной раковой позе. Пыльная лампочка над дверью тускло освещает нужник, она не гаснет ни днём, ни ночью, никогда не перегорает. Наверное светит тут ещё со времён Яблочкова, говорят раньше умели лампочки делать лучше. Вот бы раскаяться! Но на ум не приходит ничего такого, в чём можно повиниться. Видно, он просто родился дураком, вот и судьба дурацкая. Прав оказался папочка. Провидец! Трудно дышать, ком подступил к горлу, тяжело, всё плывёт. Очень хочется вздохнуть полной грудью.

*   *   *
Наконец-то долгожданная встреча с родным городом. Как долго он отсутствовал здесь на этот раз! Улыбающиеся молодые люди весело поглядывают на него, пытаясь пригласить в свои компании подружиться. Он никому не хочет открывать своего вновь приобретённого опыта. Лучше побыть немного одному. Стремительно проплывают под ним пики обрамляющих Венету гор, вот и берег океана, где всё началось в предыдущий раз. Тут он нашёл ту самую роковую женщину, сделавшую с ним это. Интересно, за что она так с ним? Голос позади прозвучал выстрелом:

— Давно не виделись. Как прошло последнее путешествие? Понравилось? Не хочешь поделиться?

Рубиновые глаза играли смехом, а огненные волосы содрогались волнами в такт смешкам, вылетающим из её коралловых губ. Внезапно она ласково улыбнулась и распахнула руки, готовясь принять его в свои объятья. Это было похоже на примирение. Ему нужно было это, только она могла, сыграв с ним такую шутку, утешить. И он со вздохом облегчения слился с нею воедино.

— Ты скажешь мне дорогая, чем и когда я тебя обидел в прежних путешествиях?

— А ты не вспомнил? Ни чем ты меня не обидел, — хохотнула она. — Ты его обидел! Того, кто тебя наказал. Это он исполнял когда-то роль Василия, а ты тогда играл роль Вована-перчика.

Видя, как разочарование и изумление в нём сменяются пониманием и болью, она склонила голову к плечу, и нежно проведя рукой по его щеке, словно мать утешающая своего ребёнка, ласково спросила:

— Ну, что? Готов поплавать ещё?

Рубиновые глаза сверкнули, а нежные и сильные руки обвили его, увлекая за собой в набежавшую волну.