Социологические подходы к риску

Социологические подходы к риску
    
     Социологический подход к анализу рисков, или социология риска, как отечественная дисциплина находится пока на начальной стадии формирования.
     Представляется очевидным, что социология риска не могла возникнуть «с нуля». В ее основе лежит ряд положений, сформулированных, в частности, в течение всего периода научных исследований риска.
     Риск (от франц. risque — опасность) - вероятность негативного события: возможность утраты, потери; гипотетическую вероятность наступления ущерба.
     Необходимо различать понятия «риск» и «опасность». Так, риск связан с анализом опасности, что означает включение понятия «опасность» в понятие «риск».
     Невозможно определять «риск» и без рассмотрения категорий «случайность» и «неопределенность». Ситуация неопределенности - это всегда многозначная ситуация, с множеством возможных способов взаимодействия и поведения, ситуация определенности всегда однозначна. О человеке нельзя сказать, что он рискует, если исход ясен на 100 %, поскольку в ситуации определенности существование риска невозможно, так как ситуация становится хорошо прогнозируемой и поддающейся анализу.
     Еще одной важной характеристикой риска является то, что он всегда появляется в обществе, которое стремится властвовать, управлять природой. Анализ риска обусловлен тем, что современное общество подвержено глобализации и модернизации. Именно эти процессы являются причиной возникновения новых форм рисков, которые способствуют развитию новых общественных взаимоотношений.
     Известен феномен риска человеческого фактора. И следствием этого является обязательная система защиты от дурака.
     Структурализм рассматривает социальные явления в контексте их материального окружения на надындивидуальном уровне.
     Социологи обычно выделяют три характерные черты риска:
1)       неопределенность, связанная с возможными потерями или негативными последствиями;
2)       сами негативные последствия или потери;
3)       ценность или значимость этих потерь.
     Понятие «риск» предполагает, что негативные проявления чего-либо могут наступить, а могут и не произойти, поскольку, принимая решения, индивиды не в состоянии прогнозировать только положительные результаты. Ведь могут сказаться и непредвиденные последствия. Неопределенность проявляется и в том, какие факторы были учтены, а какие нет. Кроме того, социологи, как правило, учитывают различные уровни риска, которые по достаточно широкой шкале варьируются от того, чем можно пренебречь, до объективной вероятности.
     Есть некие особые объективные факторы, способные производить непредвиденные негативные последствия (в том числе и катастрофические для той или иной системы). Они, к сожалению, становятся доступными для конкретного изучения уже после того как негативное (или даже катастрофическое) событие состоялось.
     Вместе с тем могут быть субъективные факторы тех или иных негативных проявлений, которые дают о себе знать при принятии индивидами конкретных решений и осуществлении ими соответствующих действий.
     Существует тип рисков, которые можно измерить. К ним обычно относят экологические, технологические, политические, инвестиционные ситуации, связанные с активной деятельностью отдельных личностей, корпоративных групп, партий и движений, а также с некоторыми направлениями хозяйственно-технологической деятельности общества в целом. В последнее время исследователи выделяют и риски, не поддающиеся точному определению. Их связывают, в частности, с измерением организационной культуры. Измерению, как правило, поддаются риски, возникающие в условиях устойчивых отношений людей с природой и при нормальном течении социальной жизни (болезни, профессиональные, спортивные опасности, травмы и смерти, возникающие при хорошо спланированных военных маневрах, и т.д.).
     Факторы, нарушающие нормальное течение социальной жизни, рассматривали представители теорий, которые принято относить к классической социологии. При этом одни социологи (Г. Спенсер, Дюркгейм) делали акцент на изучении объективных факторов, в то время как другие (М. Вебер, 3. Фрейд, феноменологи и этнометодологи) — на исследовании прежде всего роли субъекта.
     По Дюркгейму, купальной детерминацией определенного, в том числе девиантного (отклоняющегося) поведения является характер коллективных представлений и верований. Пользуясь немецкой статистикой, социолог установил, что риск самоубийства среди протестантов больше, чем среди католиков. Он объяснил этот факт тем, что если люди разделяют единую мораль и руководствуются общими нормами и ценностями, то риск самоубийств среди них минимален. И наоборот, если у людей расколото сознание, и они находятся в состоянии неопределенности относительно того, какой же морали следовать, какими ценностями и нормами руководствоваться, то среди них значительно возрастает риск самоубийств.
     Идеи Дюркгейма позволяют понять причины возникновения аномии — ценностно-нормативного вакуума, социально-культурной неопределенности, характерной для кризисных периодов развития общества. Аномия — это психологическое состояние человека, при котором присутствует полная или частичная деморализация ценностей. Индивид начинает терять установленную с обществом связь, ощущает себя отчужденным и ненужным, не видит в жизни совершенно никакого смысла. Мир не может понять этого человека, а он не понимает окружающих.
     Среди современных проявлений аномии в России наиболее часто называют негативный индивидуализм, антицивилизационные тенденции, ослабленность центральной власти и нарушение координации в деятельности центра и регионов, дефицит институционализации элементов и структур протогражданского обшества, деформации, извращения и прямое разрушение элементарных норм и правил регулирования социального климата и порядка, подорванность и ослабление фундаментальных и социальных моральных устоев, и, наконец, утверждение релятивистской вседозволенности, ведущей к утрате идентичности. На основе этих процессов увеличилась степень рисков, касающихся каждого индивида, — смертности и заболеваемости, алкоголизма и наркомании, ролевых конфликтов на работе и дома. Как совокупный результат этих тенденций повысились риски функционирования общественных структур и самого общества.
     В отличие от Э. Дюркгейма М. Вебер рассматривал риски через призму рациональности в действиях индивидов. Он видел слабость позиции Дюркгейма в том, что в концепции последнего структуры всецело детерминировали поведение индивидов. Отсюда следовало, что исторические события рассматривались независимо от намерений людей, а сами индивиды — как соучастники заранее предопределенных событий, чьи действия, по существу, никак не влияли на вероятность исхода (благоприятного или нет) развивающейся ситуации.
     Для М. Вебера как классика интерпретативной парадигмы в социологии главное — изучение и истолкование образцов тактичного социального поведения людей, в процессе которого создаётся социальная реальность. При этом открываются возможности для анализа субъективных факторов рисков с позиций их рационального описания.
     Причинность в социальных науках означает, согласно М. Веберу вероятность, что событие произойдет или что есть определенная неопределенность в зависимости одного события от другого. Этот постулат принципиально важен для исследований субъективного фактора рисков. С позиций данного постулата все события могут рассматриваться как ситуации, имеющие риск вероятности, зависящей от мотивов принятия решения индивидом в условиях неопределенности.
     Так, современный английский социолог 3. Бауман указывает, что «число факторов, принимаемых во внимание при планировании и решении всякой проблемы, всегда меньше, чем сумма факторов, влияющих на ту ситуацию, которая породила проблему, или зависящих от нее». Из постулата также следует то невозможно абсолютно полностью учесть фактор неопределенности, ибо все индивиды, участвующие в событии, не могут быть одинаково рациональны в своих мотивах принятия решений и в осуществлении последующих действий. В этой связи, по Веберу, человеческое общество не есть нечто «исторически неизбежное» и не однозначно определенное, а результат «множества возможностей», обусловленных вероятностями индивидуальных решений и действий. Следуя известной веберовской классификации типов действия:
1)       иелераииональное,
2)       иенностно-раииональное,
3)       аффективное,
4)       тралииионное,
     можно проследить отношение к риску того или иного определенного социального действия, т.к. в каждом действии присутствует своя специфическая мотивация принятия решения и определённая степень оценки индивидам, насколько его цель может быть успешной в конкретных условиях. В последнем случае оценивается вероятность совпадения выдвигаемых целей и результата, а значит, и степень рискованности действия.
     Так, при осуществлении целераиионального действия индивид принимает во внимание влияние внешних факторов— «определенного поведения предметов внешнего мира и других людей». Б зависимости от оценки их значения он делает выбор в условиях учета неопределенности успеха. На основании данного выбора индивид осуществляет действие, либо откладывает его или даже принципиально отказывается действовать в том направлении, на которое ранее ориентировался.
     Итак, целерациональное действие предполагает выбор (риск от вероятности оказаться в худшем положении). Но оно позволяет индивиду быть активным социальным агентом, свободно принимающим решения и самостоятельно отвечающим за риски от их последствий.
     Ценностно-рациональное действие основано на вере в определенные безусловные ценности, заповеди, представления о добре и долге. Их абсолютизация приводит к тому, что подобные действия сопряжены со значительным риском, ибо в них неизбежно присутствует определенный компонент иррациональности. Так, если люди искренне верят в «гениальную» ценность высказываний и призывов своих вождей, то в их действиях резко возрастают риски для собственной жизни, ибо такие люди готовы к лишениям и даже самопожертвованиям.
     В аффективных действиях практически нет осмысленной деятельности индивида. Они, как правило, определены эмоциональным состоянием действующего — страстью, любовью, ненавистью и т.д. Естественно, в них присутствует значительный риск как для самого субъекта действия, так и для окружающих.
     К тралииионным действиям относятся повседневные поведенческие акты, совершаемые просто по привычке. Люди ведут себя почти автоматически, потому что они «так всегда это делали», полагаясь на успешный опыт с высокой степенью вероятности успеха. В этом случае риск как оценка вероятности совпадения целей и их результатов практически минимизирован при условии, что следование традиции не станет опасным в новых, радикально изменившихся условиях. Так, традиция соблюдения обрядов православной веры становится смертельно опасной для военнослужащих, оказавшихся в плену у чеченских боевиков-террористов. Почитание монархов из дома Романовых стало опасной традицией для граждан советской России в 1920-е — 1930-е годы; некоторые из них получили в свое время ссылку (за «монархические настроения») даже за хранение журнала «Нива» с портретом наследника - цесаревича Алексея.
     Если использовать веберовскую методологию при анализе рисков современного российского общества, то их уровень следует определять не столько по неопределенности, исходящей от экономических' и политических структур, сколько по тенденциям формально-рационального регламентирования экономической и политической жизни, по тому, насколько цел рациональные действия стали типичными в поведении управляющих и управляемых.
     Если люди, как руководители, так и руководимые, в своем большинстве совершают действия целенаправленные, осмысленные, понятные и предсказуемые, то общественные и политические структуры будут отличаться высокой степенью своей организации и рациональности и соответственно минимумом рисков. И наоборот: если в „Поведении людей преобладают эмоционально окрашенные действия со значительным компонентом иррациональности, основанные на ценностно-религиозных мотивах, традициях или базирующиеся на партикуляристских отношениях-— симпатиях и антипатиях, чувствах личной преданности к вождям, старейшинам, политическим лидерам, лояльности к «своим» при негативном отношении к «чужакам-иноверцам», то такое общество будет иметь множество источников неопределенности и факторов, производящих риски.
     В социологии Вебера значительное внимание уделяется непредвиденным последствиям, что представляет методологическую ценность для понимания природы рисков. Так, в работе «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер объясняет, как и почему социальные действия протестантов, которые сами по себе явно не были нацелены на определенные экономические результаты, скрыто, независимо от намерений самих протестантов способствовали развитую капитализма. Он убедительно показывает, что мотивированные определенными ценностями социальные действия (выражающиеся в типичном поведении значительного числа членов общества), суммируясь двоих результатах в течение значительной времени, неизбежно должны были привести и привели к адекватным крупномасштабным переменам в обществе и его структурах. Это нашло выражение в конкретном облике капитализма в той или иной стране.
     На основе данного веберовского принципа можно сформулировать гипотезу о том, что при анализе субъективных факторов риска особое значение имеет анализ латентных, внутренних источников неопределённости. Так, нередко видимая мотивация и сама деятельность людей выступает как известная, определенная, многократно повторявшаяся и, как на первый взгляд кажется, не содержащая риски. Однако, если эту деятельность более тщательно структурировать в контексте ее связей и отношений с вероятными результатами, то перед взором исследователя могут открыться внутренние источники неопределенности и сопутствующие им риски.
     Такая гипотеза, на наш взгляд, имеет право на существование ещё и потому, что Вебер также показал, что конкретные социальные действия, даже если они весьма, рациональны, но не всегда приводят к первоначально задуманным рациональным результатам. Здесь социологическим языком и на конкретном материале общественной жизни получили интерпретацию не только известная сентенция «Благими намерениями вымощена дорога в ад», но и философско-политэкономические объяснения сквозь призму категории отчуждения исторических и социальных превратностей. Особенно выразителен веберовский анализ тех латентных опасностей, которые неумолимо влекут за собой кропотливое совершенствование рационально организованной бюрократии. В отличие, скажем, от африканской или латиноамериканской рационально организованная бюрократия Западной Европы и США лишена ярко выраженных признаков коррумпированности, трайбалистской окраски либо прямого сотрудничества с криминалитетом. Однако эти «стерилизованные» варианты бюрократической рациональности отличаются бездушным характером своего функционирования, сводящим к минимуму проявления душевной включенности, сопереживания и сочувствия.
     Социологи с конца 80-х гг. стали отмечать возникновение парадигмы рациональности — мактональлизаиии, под которой американский социолог Дж. Ритиер понимает процесс глобального распространения принципов ресторана быстрого обслуживания на самые разные сферы общества, включая образование, здравоохранение, отдых, а также политику.
     Макдональдизация, будучи новой парадигмой рациональности, несомненно, способствует развитию целерациональных действий, дисциплины, формирует эффективные, предсказуемые и контролируемые поведенческие акты. Вместе с тем она несет с собой очевидные риски воспроизводства легуманизаиии человеческих отношений и, как следствие, — воспроизводство социальной неопределенности, напряженности и конфликтов.
     Вместе с тем компоненты рациональности, ранее возникшие в западном обществе, — протестантская этика, формальная бюрократия, научное управление обществом, институт страхования — содержат в себе значительные потенции воспроизводства и поддержания устойчивого рационального сознания, целераииональных действий. Западное общество оказывается способным, во всяком случае пока, поддерживать софункционирование не только различных культур, но и различных парадигм рациональности, добившись их сосуществования, минимизируя неопределенность и риски.
     В России же отсутствие традиций целерациональных действий на микроуровне объективно препятствует процессу макдональдизаиии. И все же макдональдизация, приходящая извне, оказывает возрастающее влияние на институты и на характер социальных действий россиян. Она, несомненно, способствует снижению рисков и опасностей, обеспечивая эффективность и предсказуемость решений многих политически и экономически важных, а также повседневных проблем. В социальную практику все чаше входят, приемы макдональдизаиии; как правило, они обеспечивают достаточно высокий стандарт принимаемых решений, снижают риски неквалифицированного управления, обучения, лечения и т.д. Но эта практика с неизбежностью увеличивает другие риски, в частности, риски уменьшения творчески-критического потенциала. Ныне молодые люди России стремятся сделать карьеру не столько за счет личной инициативы, полученных знаний, сколько за счет строгого соблюдения правил игры.
     Заслуживают внимания и соображения ряда социологов (Ю. Хабермас, Э. Фромм), проводящих, как известно, принципиальные различия между разумом и рассудком. Под разумом они понимают собственно человеческую способность мыслительно постигать и преобразовывать мир. Под рассудком — манипулирование социальными реалиями и прежде всего вещами ради эффективного и быстрого удовлетворения потребностей. Макдональдизация же в принципе не нуждается в разумном человеке. Аля нее вполне достаточно, чтобы социальный агент обладал рассудком, в котором интеллектуальный компонент сведен к минимуму.
     Особое место в социологических подходах к рискам принадлежит феноменологической парадигме. Последняя направлена прежде всего на изучение социальных феноменов повседневного «жизненного мира» как объектов сознания людьми; эти феномены конструируются в процессе их непрерывной жизнедеятельности. Объективный мир обретает значение для людей только в процессе его осознания. Только тепла, когда он становится внутренним субъективным миром. Феноменологов прежде всего интересует то, как риски воспринимаются субъективно на уровне обыденного сознания самых простых людей в процессе их жизнедеятельности.
     Известно, например, различие представлений российской советской молодежи военных лет и молодых (20—30-летних) россиян о таком социальном феномене, как «война, ее риски и опасности». Феноменологов интересуют не только эти очевидные различия, но и то, как реальность («война, ее риски и опасности») конструируется, исходя из соответствующего знания и повседневных человеческих взаимодействий.
     По мнению основоположника феноменологической социологии А. Шюиа, общая картина социальных рисков (разумеется, для конкретной социальной группы) становится возможной постольку, поскольку каждый индивид через взаимодействие с другими людьми предполагает, что окружающие его видят социальные риски, исходя из точно той же типизации. Индивидуальный запас знаний о рисках должен быть разделен с другими людьми, что и достигается в процессе социальных интеракций. Последние осуществляются, как известно, и на уровне взаимодецрадия представителей «Мы-группы» и «Они-группы».
     Шютц особо подчеркивает, что для типизации объектов и оценки социальных реалий каждый индивид использует ту шкалу измерений, которая характерна для его «домашней» группы (т.е. узкой группы «близких ему людей). Однако интерсубъективный мир одной «домашней» группы может существенно отличаться от интерсубъективного мира другой «домашней» группы. Различия между «Мы-группа» и «Они-группа» создают предпосылки социальных рисков, которые возникают из-за всевозможных опасений и недоверии.
     Как считает Шютц, при переходе индивида из одной социальной группы в другую ему неизбежно приходится сталкиваться не только с иным социокультурным порядком, но и с тем, что члены новой группы руководствуются своими знаниями, имеют свою, специфическую шкалу измерения значений социальных объектов. Для пришельца могут возникать проблемные ситуации, относимые к рискованным.
     Особый интерес для Шютца представляет проблема рисков, связанных с реадаптацией индивидов к своей «домашней» группе после того, как они ее покинули, какое-то время жили в иных социальных группах, неизбежно усваивая новые знания и новые измерительные линейки ценностей, типичные для этих групп. Как складываются интеракции возвращающихся индивидов в свою родную «домашнюю» группу с самыми близкими им прежде людьми? Проблема отнюдь не надуманная. Возвращение для долго отсутствовавших содержит много рисков. В частности, вероятности как для возвращавшегося, так и его родных оказаться в худшей и даже конфликтной ситуации. Не случайно М. Талерайн руководствовался установкой «Отсутствующие всегда виноваты» в своих хитроумных дипломатических комбинациях. Практически всем российским военнослужащим, участвовавшим в боевых действиях в Афганистане или Чечне, очень трудно в социокультурном плане вернуться в свой прежний родной «дом». По совершенно новым меркам знания они оценивают прежние социальные реалии; поэтому возникают реальные риски конфликтов с родными и гражданскими властями.
     В разных культурах риски миймодействия «Мы» с «Они» различны. В зависимости от характера доминирующих социокультурных ценностей в сознании индивидов это отношение может быть самых разных оттенков—уважительное, боязливое, высокомерное, враждебное. Так, для большинства жизненных миров россиян характерна конфронтационная ментальность. Отсюда и повышенные риски при контактах с всевозможными «Они». Социологические исследования свидетельствуют, что до сих пор у значительных социальных групп россиян остается враждебное отношение к таким «Они», как бизнесмены, предприниматели, фермеры, иностранцы. Это не способствует формированию толерантной ментальности в различных социальных группах и соответственно снижению рисков противостояния «Мы» и «Они».
     Отношения «Мы» и «Они», воспроизводимые на микроуровне, несомненно, влияют и на макросоииальные структуры общества, их потенции воспроизводить риски. Этот методологический подход применяют ученики Шютца — П. Бергер и Т. Лукман.
     Субъективная реальность, по мнению П. Бергера и Т. Лукмана, всегда зависит от вероятностных структур, от специфического социального знания и требуемых для его поддержания социальных процессов. При прекращении контактов с теми, кто разделяет соответствующую реальность, возникает риск крушения и субъективной реальности. Контакты с альтернативной реальностью также могут содержать риски подрыва первоначальной субъективной реальности. По этим и другим причинам субъективная реальность может трансформироваться.
     П. Бергер и Т. Лукман обосновывают положение, согласно которому человек выступает одновременно и творцом социальной реальности и «жертвой» рисков, ибо оказывается в плену созданного когда-то знания и вынужден играть навязываемые роли. Говоря о типичной ситуации современного индустриального общества, эти социологи отмечают: «Растет общее осознание релятивности всех миров, включая и свой собственный, который теперь осознается, скорее, как один из миров, а не как Мир. Вследствие этого собственное институциональное поведение понимается как «роль», от которой можно отдалиться в своем сознании и которую можно «разыгрывать» под манипулятивным контролем».
     Аналогичный процесс происходит ныне в российском обществе. Он объективно порождает риски, негативно сказывается на сознании людей, делая их «бездомными».
     В смысле лишения, с одной стороны, привычных жизненных ориентиров, а с другой — ставя перед неизбежной проблемой конструирования нового «дома», что связано с выбором весьма неопределенного проекта. А где есть выбор, там всегда присутствует риск, ибо для индивида существует реальная вероятность оказаться в худшем положении. Так, россияне оказались в условиях неизбежности осуществления выбора из плюрализма знаний и жизненных миров, что, согласимся, очень непросто для индивидов, привыкших к существованию единых однозначных истин.
     Главным фактором такого положения дел Т. Лукман считает радикальные изменения знания в современных плюралистических обществах по сравнению с традиционными.
     В традиционных обществах институты, осуществляющие производство и распространение знания, стремились к тому, чтобы была монопольная организация как производства, так и распределения знания и моральных ценностей.
     В современных обществах, напротив, наблюдается необходимость выбора между альтернативными системами знаний. Как следствие, возрастает риск того, что сделанный выбор может ухудшить их положение. Смягчить и минимизировать риски может лишь терпимость к иному знанию.
     При этом уместно помнить, что есть люди, которые всячески стремятся избежать и минимизировать риски, но есть и такие, которые получают от рисков наслаждение. П. Бергер называет их «виртуозами плюрализма».
     Поэтому среди субъективных факторов риска следует в первую очередь назвать «инициацию действий над порогом ситуативной необходимости», когда субъект ускоряет по времени наступление опасной ситуации, приближая к ней не только себя, но нередко и другие, в т.ч. большие группы людей (Карибский кризис 1962 г.), создавая своей активной и сознательной деятельностью новую ситуацию, полную скрытого драматизма и острой неопределенности. Психологически достоверное описание этих состояний дают прогулки в Зону в фильме «Сталкер» Андрея Тарковского.
     Однако гораздо больше таких людей, которые в мире, сбивающем их с толку своими многочисленными системами знаний, предложениями выбора, чувствуют. себя незащищенными.
     Современная социокультурная реальность России состоит из субъективно созданных весьма противоречивых, конфликтующих между собой «жизненных миров». Сделать выбор в пользу того или иного демократического пути — это риск. Многие россияне конструируют социальные представления, похожие на политическую и экономическую плюралистичную реальность, другие — отягощены советскими мировоззренческими установками, ностальгией по государственному патернализму, третьи вообще скептически-негативно относятся ко всему, связанному с игрой рыночных сил. И все эти типы сознания проявляются в соответствующем характере поведения, в «интеракции и диалоге как части социальной реальности и как важном источнике социальной реальности».
     Современное общество характеризуется как «общество риска», в котором систематически возникают новые риски, затрудняющие процессы развития и жизнедеятельности индивидов.
     Социальная среда современного общества характеризуется как рискогенная, то есть способствующая воспроизводству и распространению рисков в обществе. Количество рисков в обществе увеличивается, индивиды находятся в постоянном ожидании. Феномен риска изучается в большом количестве дисциплин, но этого недостаточно для успешного управления рисками в современном обществе.
     В социологию и в политологию вошло понятие «общество риска» как социума, для которого характерны отсутствие устойчивого политического режима, экономической системы, морально-политического фундамента и, как следствие, состояние неопределенности с усилением действия энтропийных тенденций.
     По нашему мнению, подавляющее большинство россиян не адаптировалось к жизни в условиях принципиально новых рисков. Их жизненные миры не запрограммированы на то, чтобы рационально относиться к рискам. Прежние ориентации на патернализм как бы убеждают, что риски есть, но не для них. Это проявляется буквально во всех повседневных социальных практиках, представленных, в России (надежда на «авось»).
     Итак, в реальной жизни негативные субъективные факторы накладываются друг на друга, выступают вместе, тем самым усиливая вероятность ухудшения социальной ситуации и даже провоцируя катаклизмы. Учитывая эти обстоятельства, некоторые социологи предложили интегральные теории, рассматривающие в комплексе взаимодействие как объективных, так и субъективных факторов, возможно, отрицательных для людей и общества в целом. Основателем интегральной социологии явился российско-американский ученый П.А. Сорокин. Его идеи получили развитие в теориях Т. Парсонса и Р. Мертона. Принципиально ноцый теоретико-методологический инструментарий предложили социологи модерна — Э. Гидденс, П. Бурдье, А. Турен и др.; его непосредственная задача — определить неопределённость, и он широко используется для изучения современных рисков. Как и положения классической социологии, эти подходы нацелены на то, чтобы анализировать факторы, нарушающие нормальное течение социальной жизни.
     Вместе с тем ряд социологов и социальных теоретиков (М. Фуко, 3. Ж. Бодрияр, У. Бек, 3. Бауман и др.) считает, что нынешние социальные изменения в мире носят столь индетерминированный характер, что уже не могут быть объяснены с помощью-социологических теорий, относящихся к модерну. В этой связи социальные реалии, идущие на смену модерна, было решено именовать постмолерном. Соответственно теории, их интерпретирующие, стали называться постмолернистскими.
     Социологический постмодерн подчеркивает качественное увеличение неопределённости весьма значительного числа социальных реалий. В связи с тем, что объективная социокультурная реальность в наши дни дополняется реальностью виртуальной, структуры и функции, представляющие собственно общество, стали столь размытыми, диффузными, что их состояние трудно или почти невозможно описать с помощью традиционно принятого научного инструментария. Поскольку для постмодерна нормой является увеличивающийся индетерминизм социальных структур и социальных агентов, в концепциях этого типа риски выступают естественным элементом повседневной жизни, ее атрибутом.
     Таким образом, можно выделить три принципиально различных подхода к исследованию рисков:
1)       классические теории, имея в виду дифференциацию в них объективных и субъективных факторов рисков;
2)       интегральные и модернистские теории;
3)       постмодернистские теории.