Люська. Гл. 23 Чалый

  Гл  23
Чалый


  На следующее утро, в  понедельник, заведующая садиком  номер тринадцать пришла на работу с зелеными  локтями и такими же коленками.  Воспитательницы и нянечки,  увидев свою начальницу  так необычно  раскрашенную,  дружно хихикали. За глаза.  Но,  когда узнали причину – наперебой все побежали сочувствовать.
  День, за делами,  пролетел быстро и не заметно.  С работы Люська ушла несколько пораньше, надеялась, что приехали Рита с Володей,  и в этом случае непременно бы состоялись вечерние посиделки за чаем и рассказами   про  столицу.
 Но молодожены  не приехали, а Софья Марковна получила еще одну телеграмму:  - «будем четв тчк Рита тчк».
 Не вернулся из командировки ни Юра.
   Посиделки все равно состоялись, только с мамой и детьми, но  без рассказов  про Москву. Зато спать отправились пораньше. Утро вечера мудренее.
  Дети всю ночь капризничали. В результате ни кто не выспался. Утром  Екатерина Николаевна, озабоченно поглядывая на дочь,  жарила  гренки – одно из любимейших Люськиных лакомств, еще с Грозного,   заварила  чай,  и окончательно убедившись, что дочь какая-то не такая,  спросила:
   -Люсь? Ты что,  как не в своей тарелке?  Какая-то малохольная, на тебя совсем не похоже. Ну не приехал, сегодня, приедет завтра, это же не первый раз.
  -Мама,  я так не могу. Я соскучилась. Когда он здесь  я его вижу только по ночам.  А тут уехал и думай, что хочешь. Рита,  вон хоть телеграмму прислала. А где Юрка, что с ним?  Я устала ждать.
Мама,  начав,  было ласково: 
-Розочка!  -  она всегда пыталась говорить с дочерью  именно так,  когда хотела ее или пожалеть или успокоить.  Начав с самого нежного слова, которое  у нее всегда было в запасе,  тут же, вдруг,  перешла  в назидание,  и в ее голосе появлялись стальные нотки :
 - Розочка, не смей так говорить! Он на службе.  Где это он будет в Бельбеке бегать по почтам?
  - Мама, ты деревня!  У них там свой телеграф имеется. Мог бы что-нибудь и сообщить.
   -Какой сообщить? Ты сама знаешь, что  им запрещено! Еще скажи, чтоб послал шифровку!
-Ну мама, я серьезно.
-Ладно,   чем себя терзать и детей мучать, ешь свои гренки,  и корми Серегу «какавом»  с молоком, раз он у тебя уже привык.  Сегодня после работы оставь мальчишек  у меня, а сама, если Юра до вечера так и не приедет,  сама езжай в Камыши, там все и узнаешь. Может  сегодня  ночью и вернется в часть, тогда хоть ночь побудете вдвоем.  Отпускаю.
 - Ну да,  а молоко?.
 -Ничего,  не пропадет. После работы сцедишь,   я Сережку накормлю  вечером,   а утром пораньше и сама приедешь, все равно на работу.
   -Ой,  мамочка, а может,  и ты сегодня пораньше сможешь отпроситься?
- Хитрая, лиса! Какая сразу ласковая. Что с тобой сделаешь?  Попробую. Только ты с двумя-то не скачи галопом на каблуках, и так неделю в зеленке будешь ходить. Это когда теперь заживет? Заведующая.
  День в предчувствии вечера, пролетел быстро.   Люська пришла с работы почти сразу после обеда.  Мама уже была дома и, развесив на ножках табуретки  пряжу  мулинэ, мотала ее в моток. Влад, увидев на раскладушке что-то интересное  -  еще не смотанные упаковки пряжи, положил на них глаз.  Люська покормила Серегу,  он  тут же мирно засопел, а сама, развела мыльную воду – крутить бигуди,  и расположилась за обеденным столом за зеркальцем.
  - А что это ты перья чистишь – поинтересовалась мама.
  -Мама, так к мужу на свидание же еду! А то когда с ними – она кивнула головой на детей – не то,  что ногти, губы даже не накрасить.
   -И так красивая. Куда тебе еще краситься. Ты,  между прочим,  без помады гораздо интереснее.
 - Мамочка эту песню я уже много раз слышала. И  чем это интереснее, не накрашенная?
  -Ты без помады – настоящая, а с помадой какая-то чужая, если  еще  и глаза накрасишь – вообще на цирковую  мартышку похожа.  Стыдоба! Мне вот ни разу в жизни и в голову не пришло - губы накрасить.
  - Мамочка, вот только не надо мне рассказывать про то,  что было до революции.
  - А что это не надо?  До революции красились только женщины лёгкого поведения.
 - Мама, я у тебя женщина  тяжелого поведения,  а остальное ко мне никак не относится.
  -Не понимаю,  зачем тебе?   Юрка тебя и не накрашенную обожает. И волосы. У тебя замечательный свой, каштановый цвет волос. Так нет,  ты их  делаешь огненно рыжими. Ты знаешь, что  тебя за глаза  «Рыжухой » зовут?
  - Мама!  Хна укрепляет волосы,  и они становятся гуще.  А потом – мне это очень нравится, и всем нравится и все завидуют, что так не могут.   И вообще, мама, не начинай. И мне плевать, как меня зовут за глаза. И вообще я люблю, когда на меня обращают внимание.
   - Когда ты накрашенная,  мужики так обращают внимание, что липнут к тебе, как мухи. А тебе к мужу в часть ехать, ты это понимаешь? Да?
   -Ну и что? Ко мне вон и собаки липнут. Нравлюсь я им. Кобелям. А к мужу, что – не чесанной ехать?
  -Ну,  девка, мы с тобой щас договоримся!
  Екатерина Николаевна тяжело вздохнула и потянулась за пряжей.  Серега крепко спал на раскладушке, а вот пряжи там  не оказалось, а не оказалось в комнате ни   Владьки.   
  -Ладно.  Оно и раньше наставлять тебя было бесполезно, а теперь-то и вовсе поздно. Что-то тихо в  комнате, ты мне лучше скажи, где твой сын и моё мулинэ?    Обе,  мать  и дочь одновременно вскочили с табуреток и кинулись на улицу.  На пороге возле лавки важно ходил Влад,   громко и усердно сопел,   две упаковки пряжи у него свисали изо  рта, а  третьей   он доплетал лавку.
  - Похоже,  у него зубки чешутся. Не представляю, как ты там с ними с двумя в общежитии справляешься? – вздохнула мама.
 - Легко,  там твоего   мулине  нет.
 - Ну,  тогда попробуй,  хотя  бы здесь  найти мне конец нитки.
Люська быстро отыскала конец:
   -Не переживай,  мам. Зато теперь тебе не надо их развешивать на табуретку! Может тебе помочь? Я быстро смотаю.
  -Да ладно, мотальщица.   Иди.  У  тебя уже пятки дымятся,   я с ними разберусь. Молока не забудь нацедить!
  Люська, на ходу разматывая бигуди, умчалась в комнату.  Екатерина Николаевна  принялась мотать моток пряжи , а Влад ей  всячески «помогал»,  никак не хотел изо рта вынимать мулинэ, но,   получив сухую горбушку черного хлеба, вставил ее в рот вместо пряжи,  успокоился и вернул бабушке ее «сокровище».
  Скоро  на пороге появилась светящаяся  Люська и,  вильнув тюльпанчиком платья спросила:
  -Мамочка, ну как я?
   -А  уже и сказала. Стыдоба рыжая. И вся в зеленке.  Как цирковая мартышка. А в остальном - ничего. Если Юра не приедет, с последним автобусом  возвращайся.
  Люська ушла,  на этот раз действительно на остановку.  Скоро приехал  почти пустой балаклавский автобус, что ехал как раз через   Камыши.   Знакомая кондукторша, подозрительно разглядывая ее зеленые локти и коленки,  спросила:
  - Людмила Николаевна, а где это ваши матросы?
 - Сегодня в Городке  с бабушкой.   
 - К мужу,  небось. Опять  домой не отпускают?
  -Да нет,  был в командировке, а вчера должен  был вернуться, а вот до сих пор нету.  Волнуюсь.
  Люська купила  билет и  села  возле окошка.
  Автобус  медленно тронулся в сторону Камышовой бухты, а мысли, зачем-то поскакали галопом во все стороны. Тогда она закрыла глаза,  и  перед глазами появился  Юрка, в рабочей робе,  весь в машинном масле,  веселый,  с улыбкой до ушей.  Вернется, не вернется…   Зачем-то рядом с Юркой появился и капитан подводной лодки,  и весь при параде. Она пыталась его прогнать, и шепотом сказала: 
 -Уходи  зараза, я мужа люблю!   
  Но он ни как не уходил, а  она  про себя только и твердила: 
  -Мужа люблю! К Майке больше не пойду! К Майке не пойду!  Никогда! Завидует  стерва. Только еду в Камыши, и если Юрка не приедет – сразу поеду домой.
  Она невольно начала их сравнивать. Юрку и Капитана.  Юрка родной, милый, ласковый, но какой-то очень простой – весь на поверхности.  Мальчишка.  А капитан мужчина.  Совсем не простой.  Глубокий.  Не даром  ныряет глубоко на своей лодке.  Элегантный.  И если Юрка очаровательный, то этот просто безумно красивый и элегантный. От  этой мысли Люське  стало немножко страшно.
  -Людмила Николавна! Камыши!  - Голос кондукторши вернул Люську в автобус. Автобус остановился и заскрипел дверьми.
   Люська быстро  юркнула  к выходу и забыв про больные коленки выпорхнула на свежий воздух. Но сами коленки ее не забыли и хорошо о себе напомнили.   Прихрамывая, она направилась к части.

  Уже по дороге к коменданту сообразила  – надо  хоть зеленку отмыть, а то подумают черти чего.  Морской юмор и морские шуточки достаточно прямолинейны.  Хотя офицерские жены к нему достаточно привычны. Внимательно осмотрела коленки и локти. Хотела зайти в барак отмыться, но передумала.  Бесполезно – подумала. А «летчицы» достанут хуже мужиков,  эти офицерские утки не только подумают, но и скажут. Пойду зеленая.  Да и к тому же коленки почти спрятаны под подолом платья, а локти? А что локти.  Локти как локти – только зеленые.
  Комендант по счастью сидел на месте и разбирался  с какими-то бумагами и потому на нее не обратил никакого внимания. Но кто-то из  присутствующих офицеров,  шепотом ей сообщил, что в Бельбеке произошла не штатная ситуация и все механики там задержатся еще на несколько дней.  Люська, при этих словах  быстро и нервно задышала,  и неожиданно так расстроилась, что  было не разревелась, но удержалась. А вот на это Комендант внимание уже обратил, отвлекся от бумаг и поспешил ее успокоить:
  - Не волнуйтесь Людмила – все живы-здоровы.  Вчера «Лавочка»  (истребитель ЛА-11)  на подлете заглохла и  на холостом ходу села на пузо. Разбор полетов – ничего более.
   Люська,  конечно знала, что никакие вопросы больше не уместны.  Что можно сказать и так скажут, и потому,  кивнув  головой,  не разворачиваясь,   чтоб не светить зелеными локтями,  попятилась назад. Однако,  комендант ее окликнул.  Ну вот – подумала она,- сейчас начнется   про  коленки. Но к ее удивлению и радости, оказалось, что Семеныча  ни ее локти, ни коленки  совершенно не интересуют:
  -Людмила, похоже,  Вы без своих матросов, если вы в Городок, то у нас в ту сторону, в БТК через полчаса  идет машина,  и вас подвезут.
БТК резануло по ушам. Люська  взволнованно вздохнула,   но поспешила ответить:
  - Да нет. Спасибо,  я на автобусе.
-Какой автобус? – Комендант посмотрел на часы:  - Автобус  будет только через два часа.  Я как раз сейчас в столовую, идем вместе – чаю попьем, пока  «козлика» подгонят, всё не без дела посидим.  Вот только пять минут с бумагами закончу. А там и с водителем познакомитесь.
  -Так мы же с Грыней  уже давно знакомы.
   - Грыня  увольнительную заработал, а этого Вы точно не знаете.
   - Да?  -  Растерянно спросила Люська. И вдруг подумала:  - А почему бы и не покатиться с комфортом. 
  -А и с удовольствием!  - ответила.
   - Людмила, Вы идите, а я вот только бумаги подпишу,  и к Вам.  А водителя сразу узнаете –  капитан - подводник из Голландии, у них там в доке лодка на осмотре.
  У Люськи подкосились ноги,    сердце запрыгало в   груди, как резиновый мячик, но она устояла. Сердце колотило так сильно, что  она почувствовала, как, вдруг,  прибавилось молоко.  Первая мысль была – это сбежать.  А куда? За воротами дорога и степь, а автобус только через два часа. Ладно. Может ослышалась, или какое-то совпадение.  Михаил- то должен быть в БТК.  Ой,  мамочка, она опомнилась – машина-то поедет как раз в БТК. Пока,  она так думала, окончательно совладала с собой, и     ноги сами повернули в сторону столовой.
  В столовой,  за тремя  составленными в ряд, столиками сидели четыре  офицера.  Судя, по не убранной посуде,  там только что было еще несколько человек, которые вот-вот как ушли.  Двоих летчиков и одного механика, Люська хорошо знала, соседи по бараку.
  Четвертый офицер был действительно Он!  И хотя сегодня на нем был черный мундир, она его сразу узнала по точеному профилю, седине и гладко, до блеска выбритым вискам. Он сидел к ней в пол оборота и с аппетитом рубал  гречку с  котлетами. Он это делал с таким аппетитом, что  Люське тоже захотелось гречки и именно с котлетами. Она понимала, что идет к нему, как кролик к удаву, но больше уже ничего не могла с собой поделать. Он ее увидел, когда она подошла почти вплотную. Увидел. И  его рука с котлетой на вилке зависла в воздухе.  Люська успела ему незаметно  моргнуть, так, что больше ни кто не увидел.  Он все понял, но тем не менее не удержался и вскочил со стула, так и не отпустив  из руки вилку.
 Юркин коллега, тоже механик, тут же не преминул  пошутить:
   -Чаловский!  Вы что так переполошились  - это же Людмила,  Юркина жена. Она вовсе не собирается лишать Вас котлет.
   -Людмила.   - Деланно представилась Люська.
   -Капитан Чаловский – отрапортовал Михаил, чуть было не приставив вилку с котлетой к гладковыбритому виску.
Летчики, народ внимательный,  это не осталось незамеченным,  и все присутствующие грохнули от хохота.
  Кто-то из знакомых  офицеров, едва сдерживаясь от смеха, уже чуть ни через слезы,  предложил ей присоединиться, она даже не обратила внимания кто.
  Так получилось, что  свободное, чистое  место было как раз возле капитана. Остальные офицеры уже перешли на чай, и только Михаил ускоренным темпом продолжил расправляться с котлетой.
Люська, как ни в чем не бывало,  заявила:
  -А я тоже хочу гречки с котлетами!
Михаил элегантно ножом стряхнул с вилки очередную котлету,  и чуть было не подвинул Люське свою тарелку.
Грохнул второй взрыв хохота.
  -Чаловский! Она же наша! Ей всё сейчас  выдадут!
  Как раз в это время появился и комендант.  Еще не понимая, что происходит, но убедившись, что Люська приземлилась на правильное место, он почти гаркнул:
   -Летчики! Это что вы нашу лейтенантшу  в краску  вгоняете? 
И тут же обратился к Михаилу:
  - Товарищ капитан!
Михаил, под дружный хохот офицеров,  опять,  было не вскочил с места: 
  - Сидите!   - комендант остановил его жестом руки:
  -Я вот Вам попутчицу прислал. Звать  Людмила. Довезете до Палаточного городка.
  - Да мы уже и познакомились – ответил Михаил.
  - Я думал, летчики самые быстрые – на счет знакомиться. А и подводники – туда же!  Юрка, вот приедет,  вам щеки то всем натрет!
  - Не натрет! Он всю жену  перед отъездом пометил.
  -Это как?
  -Да вот так - зеленкой покрасил, чтоб ни кто не приставал!
По столовой прокатилось очередная  волна смеха.
   -Ой, кто-то сейчас внеочередное получит!  - Как можно строже добавил комендант,  и уже  ласково обратившись к Люське спросил:
  - А где это наши матросы?
 - Матросы с мамой.
 А сама подумала – Вот глазастые, где это я успела сверкнуть коленками?
  Дежурный по камбузу матрос все слышал и не успел комендант занять свое место, как на столе появилась  тарелка с гречкой и  двумя котлетками, и два стакана чая. А хлеб, соль  и сахар кусками, в офицерской столовой всегда были на столе.
  Когда с котлетами и с чаем было покончено, капитан попросил Люську дождаться его на КПП.
  До КПП с ней прогулялся  комендант. Когда проходили мимо офицерского барака, из него на улицу выбежали две радостные лейтенантши:
- Семеныч, айда с Людмилой к нам – Игоря с Лариской с Вашей легкой руки   обмываем -  они ключи от квартиры получили.
 - Ну,  я то зайду, а Людмила к своим матросам торопится, сейчас машина будет.
Одна из лейтенантш ей успела крикнуть:
  -Люсь, а ты завтра заходи. После работы   прямо на квартиру – они получили на Пожарова, на против остановки  в новом доме,  возле твоего садика, мы им завтра там новоселье устраиваем.
  -Поздравляю! Вот это счастье! Завтра обязательно зайду – Люська с искренней радостью  махнула им рукой,  и уже тихо добавила Семенычу:
  -Везет же людям, а сколько мы с Юркой тут  будем маяться еще не известно.
Комендант доверительно  взял Люську под локоть и почти прошептал:
 -Людмила, обещаю, Вам осталось здесь всего одну зиму перезимовать, у  нас на подходе еще три квартиры. Дом уже достраивается, к лету  должны сдать.
  -А где? –  ошарашенно спросила Люська.
  -Да там же рядом. Видела?   Там дома как грибы растут. Только Юрке пока не говори, пусть сюрприз будет. Молчи!!!
Завра  тебе и покажу. Я там по делам буду. Ты же придешь на новоселье!
 -Ой, конечно приду!

   Через несколько минут  к ним подкатил знакомый  газик. За рулем вместо Грыни сидел Капитан, и в машине больше никого…
  Комендант подписал путевой лист,  и,  вручая его  Капитану строго заметил:
  -Доставить в целости и сохранности. Головой отвечаешь!
А тебе семь футов под килем и один над рубкой, и вернуться домой!
 - Есть! товарищ майор!
Капитан помог Люське забраться в машину и лихо запрыгнув на водительское место,  азартно  хлопнул своей дверцей.  Ворота открылись и   «козлик»  резко поскакал по  асфальту.
  Люсюка сидела молча, смотрела только на дорогу, и  ее всю  трясло, с ног до головы . Трясло от того, что на аэродроме опять авария, и теперь непонятно, когда вернется Юрка.    Хорошо, хоть все   живы!   Ну и еще больше от того, что  она   одна в машине с капитаном,  и   его  присутствие   волновало теперь еще  больше.  А кругом никого – степь.  От капитана тянулся тот,  уже знакомый, тонкий необыкновенный аромат шикарного, незнакомого одеколона и дорогого табака. 
  В голове мелькнуло – ну вот,  я думала он ловелас и бабник, а от него, похоже,  всегда так пахнет, даже на службе. Хорошо сама надушилась. С накрашенными губами и вся в зеленке.  Точно мама сказала – цирковая мартышка!   Ну и что? Зато приставать не будет.  А с другой стороны?  Может пусть и поухаживает.  Запах  капитанского одеколона,  дорогого табака, Люськиных  духов, бензина  и машинного масла, всё это    сильно будоражило  и мешало  сосредоточиться.
  А тот самый дикий Котенок,  всегда таившийся внутри её существа, вдруг, совсем неожиданно захотел наброситься на попутчика и его исцарапать. 
  Это с детства был ее тайный  защитник в сложных ситуациях, особенно когда мамы не было рядом.  Вдруг вспомнила  как  она с ним познакомилась в первый раз,  давно,  в Грозном.  Однажды, еще до школы она вышла прогуляться на улицу за ворота, хотя и мама и Джамал ей это строго запрещали. Разглядывая соседние дворы, она отошла от дома совсем не далеко. Неожиданно, ей на встречу  появились три чеченских пацана, наверно ее же возраста. Что-то ей говорили, похоже ругались.  Махали руками., потом стали толкаться.  Она молча отступала. Но когда  они попытались ее окружить   со все сторон,  она сильно испугалась и хотела громко крикнуть,  позвать на помощь Джамала. Мама в тот день была на работе. Но получилось только открыть  рот и сипло выдохнуть. Крик так и застрял в горле. Она еще раз глубоко вдохнула и на этот раз зашипела, как дикий котенок, загнанный  собаками в угол.  Страх мгновенно исчез и появилась какая-то дикая сила.  Ее руки превратились в растопыренные кошачьи  лапы.  Котенок шипя бросился на нападающих. И прежде чем они успели отступить,  усела всех троих исцарапать. Как раз в это время на улице появился Джамал. Она подумала, что сейчас будет ругаться. НО вместо этого он только рассмеялся. И добавил:
  -Смелая Лисичка! Теперь можешь ходить гулять на улицу.

   Тем временем машина  подъехала к развилке дороги.   Михаил неожиданно притормозил и съехал на обочину.  Люська на него испуганно посмотрела.  Михаил заметил этот испуг:
- Все в порядке Людмила. Просто хочу тебе что-то сказать.  Ведь мы на ты?
Люська кивнула.
-… Сейчас я должен ехать в БТК, и потом на Северную сторону в Голландию на лодку. Через три дня мы уходим далеко,  и надолго. Землю увидим разве что,  месяца через три.   
  Люська буквально задыхалась и хотела что-то сказать, но даже сама не знала что. Котенок внутри никуда не делся, только ощетинился. А Капитан и не дал ей это что-то говорить  и продолжал:
  - Людмила, Я знаю, что тысячу раз не прав, но только прошу – выслушайте меня!
  Он сделал глубокий вдох, будто собрался прыгнуть в воду с высокой скалы:
   - У нас есть три  часа.  Мне через три часа надо быть в БТК, чтоб  отдать машину  вашему Грыне.  Людмила Я очень прошу Вас побыть хотя-бы два из них  со мной.
  При этих словах Котенок спрятал когти, но  захотел скорее забраться под какой-нибудь  шкаф.  Шкафа поблизости не оказалось,  и котенок затаился.  Капитан осторожно продолжил: 
  -Здесь совсем недалеко есть Голубая бухта. Мы просто там посидим на берегу моря. Я очень прошу. Всего два часа. Налево – Севастополь, направо – Голубая бухта. Только скажите:  - Мы едем направо или налево.
  - Направо.  Почти шепотом  ответила Люська.
  Газик рыкнул мотором, выехал на дорогу и повернул направо, в сторону Голубой бухты. Совсем не долго, может минут десять,  они ехали по асфальтированной дороге  через  выжженную  крымским  солнцем осеннюю степь.   Потом асфальт повернул налево в сторону Балаклавы, а они поехали прямо, по давно заросшей травой,  но хорошо набитой  степной  колее.  Бескрайное открытое море теперь, казалось,   ехало к ним на встречу  .   Через всю степь и по дороге и со стороны моря  тянулась ограда из колючей проволоки.   Почти у самого берега дорогу перекрывал шлагбаум.  Рядом со шлагбаумом  в землю был вбит столбик с предупреждающей надписью:
 -СТОЙ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ЧАСОВОЙ СТРЕЛЯЕТ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!
  Люська осмотрелась по сторонам. Чуть дальше,  в сторону Балаклавы,   маячили  еще и сторожевые вышки.
  Михаил притормозил, вышел из машины, отодвинул шлагбаум. Люська на него вопросительно посмотрела:
  -Нас же арестуют! Или застрелят!
   - Нас на войне не застрелили. Кто теперь посмеет? Не волнуйся, эта  надпись больше для пацанов, чтоб сюда не лазили за боеприпасами. Вон и вышки уже давно пустые. Тут была охрана, пока всё не проверили саперы.
  Михаиил запрыгнул в машину  и  они подъехали совсем близко к обрыву.  Дальше  вниз вела едва заметная единственная тропинка к дикому  каменистому пляжу. 
  С правой стороны начинались рваные скалы за которыми кроме моря больше ничего не проглядывалось. Зато на лево тянулась высокая отвесная стена-обрыв  из того же рваного камня;  стена круто обрывалась прямо в море и  уходила  далеко-далеко, и чем дальше, тем она становилась выше.  Люська зачарованно смотрела на море.  Это было совсем не то море, что в Севастопольской бухте. Здесь море не имело ни конца,  ни края;  у  берега,  кристально прозрачное и чистое,  чуть дальше  переходило в бирюзовую голубизну, и  совсем далеко в индиго,   залитое  золотом солнечных зайчиков.
   Михаил заглушил мотор. Вышел из машины, открыл Люськину дверь и галантно предложил выйти. Люська  зачарованно смотрела на море.  Но на  предложение выйти, крепко прижала руки к груди и тихо сказала:
  - Я боюсь,  и  никуда не пойду.
  Капитан    вернулся к своей дверце.   Интригующе   вытащил из под водительского сиденья бутылку  с  золотым горлышком,  и,  очаровательно улыбнувшись,  спросил:
   - А Абрау Дюрсо,  будем пить в машине?
  -Но ты сказал, что мы только посидим.  – Котенок надыбил шерсть на загривке.
  -Но я же не говорил, что мы не будем пить шампанское.
  -Эй!   - Люська как опомнилась:
  - А откуда у тебя Абрау-Дюрсо?
  -Так из вашей же столовки из капитанского запаса!.
  -Подводники – вы все такие хитрые?  Только я из горлышка не буду!
   Капитан на секунду озадаченно задумался. Потом резко выпрыгнув из машины нырнул в задний багажник, что-то там пошевелил и,  звякнув стаканами радостно заявил:
  - В  комендантском козлике, не может не быть стаканов, и непременно два! Морские волки в одиночку не выпивают!
  У Люськи опустились руки – теперь,  вроде,  как и не отвертеться. Котенок доверился и свернулся клубочком.
   -Людмила! Ты только посмотри, где есть еще такая дикая красота. Вон там далеко – самый высокий обрыв, это уже мыс Фиолент, за ним Балаклавская бухта. Мы на лодке  иногда туда заходим. А вот этот маленький дикий пляж и есть Голубая бухта. Знаешь,  он чем удивителен?
 -Чем?
  - Иногда он покрыт песком, а иногда мелкой галькой из цветных камешков.  А сегодня  для нас -  смотри – есть и галька и песок.
  -А ты откуда здесь все знаешь?
  -Люсенька, я же севастопольский!
  Страх куда-то ушел. Капитан продолжал что-то  рассказывать, а Люська его слушала,  но ничего не слышала и ничего не понимала. Потом, как в тумане  она вспоминала, как протянула  Михаилу руку,  как они спустились к берегу,  и как хлопнула бутылка шампанского, и как они потом бродили босиком по цветной гальке и по песку…
  День  склонился к закату.  Громадное,  красное,   ласковое  солнце, спустившееся почти до самого горизонта   еще дарило живое тепло .  Море, обычно волнующееся после полдня, к вечеру почти успокоилось, будто и ему нужен ночной покой.   Галька из цветных камешков щедро отдавала тепло, полученное днем от солнца.  Медленные, почти не заметные,  но почему-то очень широкие  волны плавно, почти без барашков,  накатывали на берег,  и,    шелестя камешками, лениво тянулись назад. Казалось,   море так дышит.  Шампанское, с непривычки,  сразу  вскружило Люське голову. Капитан, набивая трубку,  почти про себя мурчал песню: 
«Прощай любимый город, уходим завтра в море.
 И ранней порой мелькнет за кормой,
знакомый платок голубой…».
Люська, как бы очнувшись, удивленно и сердито посмотрела на Михаила:
  -Ты что наделал?
 -А что я наделал? – не менее удивился капитан.
  -А меня же Сережка будет пьяный!
Михаил на это  совершенно невозмутимо заметил:
  -Моряк.  Пусть привыкает!
  Дальше Михаил еще  что – то оживленно рассказывал, она не вникала  что, но ей  очень приятно было слушать дыхание моря и   голос капитана;  приятно вдыхать запах прелой морской травы  смешанный с запахом дорого табака. Легко возбужденная шампанским,  она больше  пыталась разобраться, что с ней самой происходит, и зачем она здесь, и вообще как это могло случиться. И только его фраза:
 - Люсь? А пошли купаться!  - Выдернула ее из каких-то мечтаний.
 - Ты с ума сошел?
 -Вовсе нет.
-Да у меня и купальника нет!
-А и у меня нет.
- Ну,  ты сравнил!  Вам мужикам хорошо. Вы и в трусах можете.
-И что?  Я с мокрыми трусами в часть заявлюсь?
- Нет, нет, нет! Только не это. Ты не нормальный! Я  замужняя! У меня дети!
-Люсь?!
-Да?
-Посмотри на солнце. Еще чуть-чуть и оно скроется за горизонтом. А мы,  как дураки,  сядем в машину и поедем в Севастополь. Когда мы еще с тобой увидимся??
Люська молчала.
-Люсь?
-Да…
-Я же вижу, что и тебя рвет на части!
 -Ладно.   Ты первый…   И потом отвернись.
Через несколько секунд Михаил  с разбегу,  торпедой взорвав береговую линию радугой оранжевых брызг, мастерски влетел в воду, и   почти зарычал от удовольствия. Люська воспользовавшись моментом, скинув платье и все остальное,  влетела в море  сразу за ним, так быстро, что он и не успел оглянуться. И когда он оглянулся,  она уже все была в воде и с неподдельным испугом смотрела на него.
 -Ты что Люсь? Ночью воды боишься?
 -Ты ненормальный – выходим!  И  быстро! Вдруг кто-то сейчас сюда припрётся.
-Так кто же припрётся?  Кроме военных тут еще с войны ни кого не было! А саперов тут уже давно нет.
 -А вдруг?
-Положись на старого морского волка, он знает безопасные места.
Котёнок, вдруг проснулся, выпустил когти и приготовился к прыжку.
Люська   подкравшись к Михаилу поближе, вдруг выскочила из воды почти по пояс,  и со всей силы забарабанив руками по воде, закричала:
 - Ты негодяй! Волчара морской! Заманил овечку   в свое логово, и теперь хочешь ее разорвать на части?!
Пытаясь увернуться от брызг, Михаил  подобрался к ней совсем близко и,  изловчившись,  прижался к ней всем телом, так, что брызгаться уже не имело никакого смысла, а больше не имело смысла ни сопротивляться…
Когда они выходили из воды, солнце,  отдав всю розовую краску лазурному закату,  уже спряталось за горизонтом.  А они,  потеряв стыд, продолжали безумные объятья, совершенно не в силах  остановиться.
Когда садились  в  машину на степь опустился мрак.
Михаил завел мотор, и козлик осветив  фарами далекую степь, тронулся с места и  резво прыгая по кочкам, помчал   в сторону Севастополя.   Ехали молча. Только когда проехали Камыши, Люська  вдруг резко спросила:
 - Миш!?
 Да…
  -Признайся, ты же знал, что так будет.
  - Никто не может ничего знать наперед.  –Невозмутимо ответил Михаил.
  -А я знала, что будет именно так.
  - Тогда зачем поехала?
  -Не смогла сказать тебе  - нет. Не знаю почему. Но думаю, знал и ты, только признаться не хочешь, что ты уже тогда все замыслил.
-Да нет. У меня всё по другому.  Не знал.  Теперь знаю.  Это как на войне.  Кто воевал, для того война никогда не заканчивается. Всё что ты делаешь это и теперь война, непредсказуемо и неизвестно. Только что не стреляют. Нет смысла загадывать.
  -При чем тут война?
  -Знаешь, что на войне самое страшное?
  - Это когда бомбежка?
 - Нет. Когда  на лодке проходишь минное поле.  Реально страшно. Веришь что проскочишь, но не загадываешь. Если в окопе,  на берегу, веришь,  что пролетит мимо. И то и другое страшно,  есть надежда, но об этом не думается, ты весь должен быть здесь, чтоб принимать решение, и если и наперед то за одну-две секунды, не более..  Бывает страх еще хуже.  Хуже для пехоты  это лобовая атака.  А для подводника…
 Михаил чуть  задумался, но сразу продолжил:
  -Мы когда потеряли первую  «Щучку» это была наша лодка Щ-19, мы целых два  месяца  воевали  в пехоте. На лодке все по другому. Лодка, это как родной дом.  Даже когда подбили, затопило  отсек или пожар, лодка теряет плавучесть, но я остаюсь я. Страх, только в первые секунды. Потом ему нет места. Дальше я  борюсь, принимаю решения, продолжаю думать о лодке, потому как теперь лодка это Я, и все мы, это теперь одно Я.  Пока есть борьба, есть и Я,   для страха нет места.
В пехоте страшно всегда.  Даже в окопе ты не дома.  Особенно страшно  перед атакой. Ты ничего не знаешь и не загадываешь наперед, все мысли либо в прошлом, либо будут  потом. И ты еще пока остаешься сам собой. Но   как только ты выбрался из окопа, ты исчезаешь, а за тобой исчезает и твой страх.  В атаку не идут солдаты,  в атаку идут живые, машины. Если идут убивать – будут убиты. Если идут умирать – то останутся в живых.  Это потом,  после боя мы вспомним свои имена. Только одни будут  в книге живых  другие  в книге  мертвых. Пули свистят в лицо как осенний ураган, а ты бежишь к ним навстречу. Но бежишь не ты, бежит кто-то в тебе, который сильнее тебя. Если теперь позволишь себе хоть на секунду испугаться и остановиться – все! Они все твои…
  -На лодке всё по другому... 
 Михаил замолчал.
  -Как по другому – тихо спросила Люська.
  -Ты действительно хочешь знать?
  -Хочу.
   Михаил после этих слов сбавив скорость,  свернул на обочину, прямо в степь. «Козлик» грубо поскакал по кочкам.

 -Ты что делаешь, я боюсь!
  -Чего боишься?
  -Мне страшно.  Дорогу не видно, вдруг мы куда-то провалимся?
Михаил остановил машину, заглушил мотор и выключил фары. В ту же секунду их окружила кромешная тьма.  Только в ушах  остался какой то непонятный звон.
  -Миш! Включи свет.
  -Страшно?
  -Страшно.
  -Но это не страшность, это всего лишь  неизвестность.
  -Сейчас не бойся, мы вместе,  и мы на лодке, только  лежим на дне с выключенным дизелем, это почти как дома. Но только  теперь,  приходит страх подводника,   если представить, что кроме кромешной тьмы   у нас над головой еще сорок метров воды, где-то на верху, далеко,  гудит мотор противолодочного корабля,  кругом мины, Ну,  можно добавить холодный треск металла корпуса лодки.  Мы превращаемся в  слух…  Противолодочник  на минное поле  не сунется, надо ждать.    
Зато,  когда потом всплываем,  на всех нападает приступ смеха. От чего угодно. От того что кто-то  старался сдержать ветры, да не удержал, и хлопок от этого получился с резонансом по всему корпусу –  будто касание мины.  Смеёмся от наших чумазых лиц, от  заплатки на корпусе, от кривого перископа, от солнца, будто его никогда не видели и даже вода в море другая  - теперь смешная.
Михаил замолчал. Неожиданно взвизгнул  стартер, заработал мотор и появился свет.
  -Зачем я это тебе говорю? Чтоб ты поняла, поверила. Я не загадываю наперед.
 - Да,  я,  когда тебя сегодня встретил – очень волновался.  Не мудрено. Я с 42года не прикасался к женщинам, и даже думать об этом забыл. А когда мы повернули на право, это все равно,  что пошли в атаку. После  атаки, останемся в живых, тогда  вспомним свои имена…

   Мотор дважды глухо стрельнул и затих, Люська замерла.  Кругом темная беззвучная тишина.  Гул мотора остался только в  голове, но очень скоро его сменил звон абсолютной тишины.  Михаил наугад опустил руку в сторону Люськи и наткнулся на ее холодную ладонь. Рука от неожиданного прикосновения вздрогнула.
Михаил  тихо-тихо  сказал:
  -Ну что ты. На всю степь здесь кроме нас –никого.
Люська в ответ прошептала:
  -Как здесь темно!
  -Нет, это еще не темно. Темно это по-другому.
  -А как мы теперь вернемся на дорогу.  –заволновалась Люська
  -Люсищще обижаешь морского волка.  Во первых у нас есть фары. А во вторых - темно это когда лежишь на дне с задраенными люками и  с выключенным дизелем, и не  помнишь в какой стороне берег. Хотя про берег помнишь всегда.
  -Мне жутко страшно. А тебе бывает когда-нибудь страшно?
  -Страх? Я с ним очень хорошо знаком. Он всегда разный. , Например. это когда атака в лоб, навстречу пулям. А ты только выбрался из окопа.  Но бывает страшнее. Никому, никогда не говорил,  тебе скажу.  По настоящему страшно не это. Страшно  терять самых родных и близких. Семья… То, что больше никогда не вернуть.  На лодке мы тоже все - семья. Пробоина в лодке это пробоина во мне. На лодке мы все это один я. Если кого-то теряем, это я теряю себя. Это из меня уходит часть жизни. Это боль. Но не та боль когда ты ударился или получил ранение. Эту боль можно убаюкать. Потеря  потеря  сослуживцев, это другая боль, она бесконечная. Это как падаешь в черную яму,  падаешь, но знаешь - сейчас будет удар и потом, не сразу, боль, на долго.   А потеря  самых  близких это когда падаешь в бездну и дна не будет, боль уже произошла, у нее есть начало, а конца нет. Она так сильна, что мозг отказывается это принимать, он твердит – нет! Нет! Этого не было, это не могло произойти, почему у меня?   А ответа нет и ты знаешь, что никогда не будет. И тогда мозг отказывается мыслить, это был его предел, после которого память перестает существовать. Она замирает. Она замуривает всё что было, и больше туда не пускает. Туда нельзя.
  Людмилушка, я не помню лица своих детей, своей жены, своих сослуживцев, которых больше нет… Это страшно… И я боюсь туда заглянуть. Я туда подхожу, но дверь закрыта, а я даже не могу туда постучать. Но себе говорю –я обязательно туда приду. И тогда оставив в окопе каски, натянув бескозырку, мы вылетаем навстречу шквальному огню и стучим в эту дверь. Но дверь не открывается, она отступает. Но кому то удается ее открыть. И тогда во время следующей атаки мы спешим еще и к ним.
  Люська больше не сдерживала слезы и даже их не вытирала. Её больше не трясло, просто она позволила им течь. В  темноте всё равно не видно. Только прошептала:
  - Убивать страшно?
  -Убивать? Нет это по-другому. Убивать фашистов. Об этом не думаешь, потому как не всегда есть возможность увидеть того, и даже не знаешь, убил или ранил. Нет азарта убивать. Это как убрать смертельную помеху с дороги.   О том не думаешь...
Нанае-то время они молчали, каждый о своём. Люська подолом платья вытерла оставшиеся слезы, вздохнула:
   -Ну Мишенька! Я тебя поздравляю – ты налетел на мину и у тебя в отсеке – Пожар!
Капитан от души,  так рассмеялся, что не выдержала ни Люська, и оба они непонятно от чего  смеялись до слез.
Газик медленно тронулся в сторону дороги.

      -Миш! Смотри! Было же темно – тьма кромешная. А теперь светло! Смотри сколько звезд на небе, и они все светят!

   Люська попросила остановить машину возле садика. Так, за кустами сирени  будет безопаснее, подумала она. Михаил выключил фары,  заглушил мотор.  Стало опять совсем темно.  Михаил  коснулся ее руки. Люська легонько прижала его руку к  себе.
- Я плохая мать. И никудышняя жена. Я даже не умею готовить. Ненавижу пеленки. Я первый раз в жизни изменила мужу.  Я его люблю. Но я теперь не могу и без тебя.  Я не знаю, что теперь делать.
- Людмила,   ты настоящая, редкая  женщина! Знаешь,   в войну,  когда я узнал,  что  потерял всех своих,  сказал себе, что больше у меня никого,  никогда не будет. И до сих пор никого и не было. Я и думать об этом забыл.   А теперь и мне стыдно. Но, будь моя жена сейчас жива, я все равно наверно бы не устоял. Мне стыдно перед ней, перед тобой и твоим мужем.  Я ее и теперь люблю по настоящему.  Но,  в тебе присутствует  какая-то такая дикая сила, что нет никакой возможности ей противостоять.  Я уже ждал и не мог дождаться, когда мы уйдем в море.  А тут опять ты!  Люська, родная моя,  ты прости. Это оказалось выше моих сил. Я позвал тебя к морю, чтоб хоть на какое-то время еще побыть с тобой, не хотел тебя отпускать.  Завтра? Я не знаю, что нас ждет завтра. Но хочу,  чтоб ты помнила.  То,  что случилось – всё   настоящее. Я теперь всегда буду тебя любить.  А если, что,  то  знай  - твои пацаны  будут  мне родные. Еще вчера у меня была только лодка. Теперь есть и ты. И я опять хочу жить…
Михаил помог Люське выбраться из машины. Они и здесь не удержались от горячих объятий, но Люське на этот раз,  все же удалось довольно быстро вырваться. Почти бегом по короткой тропинке от садика к баракам, сквозь  кусты сирени она скрылась в темноте. Газик, на этот раз вяло, как бы нехотя  проскрипев стартером,   завелся, и,  осветив пыльные  кусты сирени, медленно развернувшись, тронулся в сторону дороги. Люська исчезла, как мираж.
И хотя на улице почти никого не было, городок еще не спал. Слышался приглушенный говор, где-то тихо  играл патефон,  а  по Маяку передавали 

  Люська на цыпочках  прошла по коридору,  подкралась к своей комнате  и заглянула в щелку двери.  Мама читала Роман газету.  Сережка спал.   Влад сосредоточенно наматывал мулинэ на ножки табуретки. На столе стоял стакан молока и толстый  ломоть черного хлеба.
Мама заложила закладку в журнал и молча, вопросительно посмотрела на дверь.
   -???
  - Не. Не приехал, растерянно почти прошептала  она.
 -Что-то случилось?  - испуганно спросила мама.
  - Ничего  страшного – аварийная посадка, какие-то неполадки с двигателем, и по этому,  всех механиков задержали еще на пару дней.
  -А что так поздно?
  -Пришлось ждать последний автобус.
Екатерина Николаевна подозрительно осмотрела дочь с ног до головы. Насторожилась.
  -Минуточку!   -Ты же вся была в зеленке и с накрашенными губами. И вообще - ты в зеркале себя видела? Опять что ли шушь подолом размазала по всему лицу. Срамота!
  -Ну,  мам!  Не пойду же я к коменданту с накрашенными губами и зелеными коленками.  Пришлось оттереть.


  -Розочка?! А что это ты  какая то не такая. И от тебя не пахнет, а разит табачищем и  вином! Ты с ума сошла?
  -Ну,  мам.  С девчонками посидели в бараке,  там, летчики, а дымят как сапожники.
На этом мама,, вроде как,   успокоилась и вернулась к чтению.
Сережка тем временем, услышав материнский голос, уже кряхтел,  безуспешно пытаясь  выпутаться из кокона пеленок. Влад невозмутимо продолжал заплетать  нитками мулинэ ножки табуретки. Бабушка ему не мешала.
Люська с  ходу расстегнула платье и  взяла младшего сына на руки:
-Соскучился по мамочке мой маленький! Сейчас мы тебя покормим. 
И обращаясь к матери спросила: - А что Владька – похлебку свою  выдул?
 - Вон видишь, какой сосредоточенный, даже к тебе  не пристает.
Серега тем временем только схватив грудь,  поморщился, замотал головой, но сосать не стал, и как Люське показалось,  вопросительно на нее посмотрел.
-Ой,  мамочки!   – соленая сиська ему не нравится! – невольно вырвалось у нее.  Тут  на нее опять вопросительно посмотрела мама:
  -А с чегой-то у тебя сиськи соленые?
Люська не растерялась, и не секунды не задумываясь , ответила:
  -Да жарко было в автобусе – вся взмокла.  С этими словами она вскочила с табуретки и,  намочив под рукомойником край пеленки,  вытерла грудь. Потом сунула палец в банку с сахаром и помазала им сосок. 
 - Да тебе не грудь,  тебя теперь с головой отмывать надо, от тебя несет табачищем, как от Юрки.
Но Сереге на этот раз  понравилось. 
 – Ну,  будет сластена!  - Заметила Люська и развернувшись к матери попросила:
  -Мам?  А Розочке молочка не нальешь?
Екатерина Николаевна встала с табуретки, вынула бидон с молоком из ведра с водой, сняла с него влажное полотенце и налила дочери и отрезала еще такой же толстый ломоть хлеба.  Молоко с черным хлебом это было их общее лакомство еще со времен жизни в Грозном. Люська  с наслаждением отпив глоток молока, с азартом впилась зубами в  ломоть хлеба:
  -Вот! Пока Юрки нет – напьюсь молока и сама себе госпожа под одеялом.
  -Ну да,  - поддержала она дочь – сонная попа барыня.
Только оказавшись дома Люська начала понимать, что  на самом деле произошло. Нашкодивший котенок спрятался глубоко внутри и больше не показывался, зато теперь тряслись все поджилки.   В  то, что произошло, она  ни как не хотела верить. От волнения  даже не заметила, как расправилась с ломтем хлеба и стаканом молока.  Серега, бросил грудь и как-то странно засмеялся, что он вообще делал крайне редко.  НО тут же   уткнувшись носом в мамкину грудь,  довольный ужином,  резко  заснул. Люська загадочно прошептала: - Вот тебе и Абрау-Дюрсо.
Мама удивленно посмотрела на дочь:
-Ты что-то сказала?
Люська уже громче повторила:
  -Я же говорила - Девчонки угостили шампанским.
  -Ты что? Ты же напоило  Сережку.
Люська пожала плечами:  Ничего страшного – будущий моряк, пусть привыкает!
Люська потихоньку, чтоб   не разбудить сына,  отправила его в детскую кроватку Влада.  Влад к  своей постельной территории относился весьма  ревнительно,   и брата там совершенно не переносил.   Уловив непонятное движение на своей охраняемой территории, он на секунду отвлекся от  мулинэ  и с недоумением  посмотрел на мать, и,  как ей показалось, даже сердито.
  -Ну,  ты жадина,  Сережка сегодня всё равно будет спать со мной, ни кто на твои палати не претендует. Влад продолжая пристально  смотреть, то на брата, то на мать сердито засопел.
  -Да и пожалуйста!
Люська аккуратно переложила Серегу к себе в кровать. Влад невозмутимо вернулся к мулинэ.
  -А на раскладушку?  - вмешалась Екатерина Николаевна.
  - Одной скучно.   А на кровати удобнее, да со  своим мужчиной веселее. И не надо  раскладывать.
  -А ну как тебе этот мужчина напрудонит?
  -Не. Я успею его высадить. Он молодец, предупреждает – ёрзает, когда хочет. И… Мамуль,  а налей мне еще молочка.

   Екатерина Николаевна, наливая  дочери  молоко, сердито на нее посмотрела.
- Ну, мам! . Я же говорила -  с девчонками посидели. Игорю с Лариской, соседям,  по барку, очередь подошла. У них уже две девчонки, а у Лариски третий на подходе.  Квартиру им дают  в нашем доме, что  на остановке. А мы с Юрой в очереди  за ними.
Тут, ей  конечно,  очень хотелось добавить  новость и от коменданта. Но решила пока не говорить, чтоб не спугнуть.
 Второй  стакан   молока с ломтем хлеба исчез так же быстро, как и первый.
-Мамуль, а где моё молоко?  -удивленно спросила Люська заглядывая в пустой стакан.   - Я что,  его выпила?
-Да ты не только с  молоком, но и с хлебом расправилась,  и даже не заметила как! Тебя там, что, не накормили?
-Да нет – была греча с котлетками. Но это когда еще было?
- Мамуль!? А еще молочко есть?
-А ты сама не напрудонишь?
-Ну,  мам. Влад, хоть еще не говорит, но  же все слышит, и я так думаю, что и понимает. Ты видела, как этот говнюк  на меня зыркнул? В кого он такой эгоист?
-Подрастет – узнаем.
Екатерина Николаевна пристально  смерила содержимое  бидона, раскачивая его из стороны в сторону:
-Ладно, еще пол стакана налью, а остальное – на утро на завтрак. И не торопись, а то опять проглотишь и не заметишь.
На самом деле Люська уже не понимала, что ей хочется и что ей нужно. И даже разговор с матерью её никак на отвлек.  На нее набросились все самые страшные  мысли сразу. А вдруг, кто-то видел, вдруг Юрка все узнает и ее бросит,  и еще больше  боялась, что узнает, или как-то догадается  мама.  Она пыталась  спрятаться и от мужа  и от мамы за стаканом молока с ломтем хлеба. Это не принесло ни сытости, ни покоя.  Всё равно хотелось есть, а еще появилось желание  отмыться, спрятаться и выть.  Как-то  надо с этим разобраться. Может    спрятаться хотя бы под одеяло…
-Мамуль,  отпусти доченьку в кровать. Влад еще не понятно,  сколько будет ждать Юрку, наверно пока не заснет сидя,  и  запутает всё твоё  мулинэ.
-Ладно уж,  иди.  Разберемся: – ответила Екатерина Николаевна, открывая Роман газету, на закладке. Похоже,  ей там тоже не терпелось разобраться с сюжетом.
Люська  нырнула в ночнушку,  и зарылась под одеяло к младшему сыну.  Не то,  что было холодно, но все тело,  каждая мышца и все внутри тряслось  от страха, особенно внизу живота.
Под одеялом ее встретил родной,  и очень теплый маленький человечек, часть от тела ее.  Будто как раз и дрожала только лишь от того,  что не хватало ей  этой  органической частицы ее самой. Дрожь  сразу прошла.
- Сереженька,   - думала она – маленький мой сыночек, что же наделала твоя глупая мамаша?  Владька, он больше любит папу, вот и пусть его ждет.  А ты мой-мой-мой!   И что теперь с нами  будет?
Ей очень хотелось вернуться назад, на тот поворот, где она еще могла что-то решить, куда повернуть – направо или налево.  Она крепко прижимала сына к груди и молча, продолжала ему жаловаться:
-Ну да,  я  сама сказала, куда ехать. Я же могла отказаться. Почему я этого не сделала? Да!  Но я  не знала, чем все это обернется.
Котенок, хоть и не проявился, но ехидно спросил:
-Действительно не знала?
Люська от него отмахнулась:  - Ну тебя, противный, вечно лезешь, где тебя на просят. 
 И продолжила говорить с сыном:  -Сереженька, сыночек мой маленький, но ты же не сердишься на свою маму, и обязательно ее поймешь и простишь.  Ой,  мамочка, что же теперь с нами будет?   Как я посмотрю твоему папке в глаза? И где была моя голова?
Вдруг, как волна, памятью,  пробежала по ее телу,   она вспомнила Маю. Вот стерва! Майка же мне все нагадала,  и кавалера, и перемены, и что я выберу все сама!  ???  Это что? Это и есть моя свобода?  А Юрку?   2 года назад, тоже она мне нагадала. Значит что? Я по другому ничего не могла сделать?  Всё было известно заранее?   У меня что? Не было выбора? 
Котеночек выпустил коготок – ты сама выбирала право или лево. При чем тут Майка?
Да-а-а-а  - протянула про себя Люська - Выбор у тебя  Розочка, был!  Но как Майке всё было известно заранее? И какая это свобода, если это уже кому-то известно?  Как это может быть? Если бы я заранее все знала, как это обернется, я бы попросила его повернуть в сторону Севастополя! Почему,  я,  этого,  не сделала?

  ЕЕ  внутренний Котенок, вдруг,  проснулся  и тихо промурчал:  -Знала... и Опять свернулся клубочком.
 Да,  он мне понравился, как мужчина, и что тут такого? Но об ЭТОМ, я даже не думала. Просто хотела с ним немножко побыть. Побыла! Завтра же пойду к этой стерве,  и устрою ей скандал! Это она во всем виновата! Накаркала! Завидует. Ведьма!  И про Юрку завидует, и про капитана…
Она не заметила, как разговаривая сама с собой,  провалилась в глубокий сон.  А потом, как-то сразу, будто не вовремя,  из далекой радиоточки,  прозвучал знакомый голос: 
  -Доброе утро товарищи! Московское время семь часов, передаем сигналы точного времени.
В комнате уже вкусно пахло гренками.  Люська,  сладко потянулась,  и   как бы опомнившись,  с легким испугом потрогала пеленки под сыном.
  -Сухо, сухо  - поспешила ее успокоить мама.
  -Ой, мамочка, доброе утро.  А как это ему удалось?
  -Доброе, доброе. Ты лучше спроси, как это тебе  удалось. Я его два раза высаживала, а ты даже не шелохнулась.
  -А как тебе его удалось уговорить по заказу?
  -Да очень просто – рукомойником пошерудила, а он как услышал воду, так и свой кранчик  включил! Молодец!
  -О! А почему я об этом раньше не знала?
  -Да я и сама не знала, Рита недавно показала этот фокус.
На столе   стояла тарелка с гренками,  бутылка с соской и жидкой манной кашей для Влада,  а сам  Влад , широко раскинув руки,  еще крепко спал на  своей охраняемой территории.
Люська легонько  потеребила его за ножку:
  -Владька-а-а-а, подъем!
Владька в ответ – даже не шелохнулся.
  -А и молодец! Я хоть собраться успею.
Люська быстро умылась,  привела себя в порядок и села к столу, где ее уже ждал стакан горячего какао с молоком и гренки.
Сережка  проснулся и, как казалось,  внимательно наблюдал за тем, что происходит за столом, не проявляя никакого беспокойства. Люська подула на какао, чтоб отодвинуть уже образовавшуюся сверху пленку. Пленка  отодвинулась, но на поверхности заплясал какой-то чудной  живой рисунок, готовый покрыть какао новой пленкой. Она сделала глоток и застонала от удовольствия:
  -Мам, а почему у меня никогда не получается такое вкусное какао, как у тебя?
  -Подлиза! Лучше сразу говори, что тебе надо, а то мне уже пора на автобус.
  -А ничего и не надо. Вкусно! А сказать-то хотела. Мы  после работы завернем на новоселье – в этот новый дом на  остановке. Может,  чуток задержусь, а потом к тебе.
   -С детьми?
  -Мам, там все с детьми. У нас других не водится.
  -Ну ладно, конечно иди.
Екатерина Николаевна, повязав косынку, сунула под мышку сумочку, и,  подойдя  к детской кроватке, обернулась к дочери:
 - А хочешь,  Влада разбужу быстро и без капризов?.
  -Ну,  попробуй! – Согласилась Люська.
На этом Екатерина Николаевна,  неожиданно серьезно,  почти Юркиным басом,  произнесла: 
-Полундра-а-а-а!
Влад еще во сне, не раскрывая глаз, энергично заработал руками и ногами и,  вскочил  на четвереньки, и   уверенно сказал:
  -Мапа!
Люська вытаращила на маму глаза:
  -Ну мам! Напугала. Я уж сама подумала –Юрка.
  -Да ладно, получилось.  Завтракайте, а я ушла.