Женское счастье

                Горе бывает разным, как и счастье.

                Варлам Шаламов

1
Солнце, отбрасывая за собой длинные тени, медленно катилось к гори-зонту. Вот-вот зажжётся вечерняя заря, раскрашивая небо оранжевыми красками. 

По просёлочной дороге, высоко поднимая над собою пыль, медленно брели уставшие коровы, слышалось их приглушённое мычанье.

Вокруг тихо и одиноко. Листья на деревьях замерли и готовились ко сну. Их яркие краски напоминали, что лето приближается к концу и скоро уйдёт безвозвратно.

Отчего-то именно сегодня не хочется в это верить.

Воздух наполнился занудным комариным писком. 

Екатерина безучастно сидела на крыльце и уже собралась пойти в дом, как скрипнула калитка.

– Кто там пришёл? – поинтересовалась она.

– Это я, Катя, пустишь?

– Не вижу, кто?

К порогу подошла фельдшер районной скорой помощи Инна Валерьевна Муромская, женщина жадная, завистливая, вспыльчивая и… одинокая. В селе её никто не любил. Даже поговаривали, что она колдует и наводит порчу.

Было заметно, что она пьяна.

– Катя, прости меня! – зарыдала Инна, упав перед Екатериной на колени, – умоляю, прости! Это я убила твоего Кирюху, я! – она завопила на всю улицу.

От услышанного у Екатерины всё сжалось внутри, задрожали руки, и за-крыв ладонями мокрое от слёз лицо, она медленно поднялась с порога, пошла в комнату и опустилась на диван.

– Катя, разреши мне войти, пожалуйста, – и сильно покачиваясь, не получив приглашения, Инна вошла в кухню, села за стол, вынув из сумки недопитую бутылку водки. – Не прогоняй меня, хотя это я и заслужила!

Она посмотрела на Екатерину мутными глазами.

– Тяжесть на душе как камень ношу. Не прогоняй меня, – повторила она. – выслушай моё покаянье… Тебя вон как величают в поселке, Екатерина милосердная. И я, милосердная, пришла к тебе исповедаться, душу свою освободить, сердце очистить! Не могу больше терпеть, тяжко мне, ой как тяжко! В церковь хотела сходить, так мне в ней становится плохо.

Екатерина сидела в оцепенении. 

– Зачем эта женщина у меня здесь?! – крутилось в её голове.

– Катя, – Инна налила себе водку в стакан и выпила, – я ведь всю жизнь тебе завидовала… Завидовала и ненавидела!.. Вот такая моя правда! Подлая я, сама знаю, но ничего с собой сделать не могу. Можно я закурю? – и не до-ждавшись разрешения, она закурила сигарету.

Инна задумалась.

– Как там меня за спиной обзывают? Инка-сучка?.. Пусть, так и надо! А вот скажи, милосердная, где это оно моё женское счастье, куда спряталось? Чем я хуже тебя, Любки Травиной, Тамарки Серёгиной? Мне 58 лет, а рядом никого… Никому не нужна… Никому! Никого и ничего за спиной!.. Сын? Да что сын…

Инна покачиваясь встала.

– И чем я хуже других?..  Всё при мне есть… И красота, и фигура в нор-ме, на работе уважают… Молчишь?! И правильно делаешь, что молчишь! А знаешь, любила я твоего Ивана… Очень любила!.. В юности он незаметным был, в компаниях наших мало участвовал, всё в лес ходил, птиц слушал, гербарии собирал, книги запоем читал, из дерева что-то выпиливал… В армию ушёл, и все о нём забыли… Я рано, в 18 лет, выскочила замуж за военного и укатила с ним в другую область, а счастье в замужестве так и не нашла. Муж пьяницей оказался. Вернулась опять сюда, но не одна, с малолетним сыном, – Инна всхлипнула. – Как-то зашла я в гастроном, смотрю, а впереди молодой парень стоит, высокий, волосы выгорели… «Иван, ты ли это?» – спрашиваю и глазам своим не верю: окреп, возмужал, настоящий мужчина, а глаза – бездонная пропасть. Сердце моё зашлось, и мысль в голове мелькнула: мой будет.

– Какими судьбами, Ваня? – а у самой аж голос дрожит. – Как последний звонок в школе отзвенел, больше тебя и не видела.

Отошли мы в сторонку, разговорились.

– Три года на флоте, на севере, на подводной лодке отслужил, – говорит Иван, – а после службы на рыбацкое судно завербовался, подзаработать для жизни нужно. Сейчас в отпуске, а завтра уезжаю. Путина зовёт, – рассмеялся он.

– Уже завтра? – я как онемела. – Ваня, говорю, – давай посидим на берегу нашей реки, школу вспомним да и так поговорим.

Быстро набрала продуктов, коньяк положила, но Иван за всё заплатил.


– Я на мотоцикле, – говорит, – поехали, куда скажешь, только в 16 часов меня Тома Серёгина ждёт, ей что-то помочь надо.

– И как эта Томка везде успевает? Ничего, коньяк выпьет – мой будет. А у этой Тамары в жизни только один девиз был: «Я создана для любви!» Красивая блондинка была, Царствие ей небесное!

Посидели мы с Ванечкой на берегу, поболтали. Прильнула я к нему, шепчу на ухо: «Не отпущу, мой будешь». Всё у нас здесь с ним и случилось. Полежали мы, на небо поглядели… Иван тихо так говорит, что ещё год отработает да и сюда вернётся, дом будет строить. Поднялся, одеваться начал, говорит: «Мне сейчас нужно ехать, обещал человеку». Честно скажу, мне он ничего не обещал, так и расстались. А через год вернулся с тобой, жену себе нашёл у северных морей. Помню, лето было. Услышала я о вашем приезде, всю ночь проревела. Дом его в Леспромхозе был, за речкой, бегу, сама не понимаю зачем, очень на тебя посмотреть захотелось. Вижу, вы по лугу идёте в обнимку, на твоей голове венок из ромашек. Иван обнял тебя, целует, а потом подхватил как пушинку и понёс к берегу реки, а ты голову ему на плечо положила, за шею обняла. Затаила я в душе на тебя злобу… Увела моего Ванечку, разрушила все мои мечты.

Инна снова налила себе из бутылки, выпила, закусила корочкой хлеба.

– Больно тебе меня слушать? А мне как больно было видеть тебя на его руках?.. А дальше всеми силами я пыталась свою жизнь устроить. Простого рабочего мужика не хотела, всё среди начальников себе искала. Я свободной женщиной была, вот мужики и роем вились вокруг меня. Сыном мама занима-лась, да всё твердила мне: «Устраивай свою судьбу, дочка». Один раз проверяющий из области приехал в райисполком, начальник высокого ранга. Соблазнила я его!.. Божился, клятвенно обещал любить… Поехала я с ним, да ненадолго, не сладилось у нас... Знаю, многие бабы косо на меня поглядывали и поглядывают до сих пор, осуждают, сплетничают. Года три назад художник заехал в наш район, всё этюды писал, природа ему здесь понравилась, выставку в ДК устроил… Я ходила, всё фотографировала, беседы с ним вела о живописи. А вечером он постучал в мою дверь. Много чего тоже обещал, что от дохода его картин он здесь дом построит, да и заживём мы с ним в любви и согласии. Ласковый был, малышкой меня называл. Тьфу, зараза, будь он… – она снова закурила. – В воскресенье на рынок с ним идём, он меня за руку держит, интеллигентный такой, со всеми здоровается. Мама к тому времени давно умерла, сын взрослый стал… В областном центре теперь живёт, у него семья, дочка в четвёртый класс ходит… Вот, думаю, и счастье ко мне с художником заглянуло, радоваться стала. Но… Уехал мой суженый-ряженый разводиться, да так и не вернулся, – она грязно выругалась.

А вот когда Ивана твоего убитым нашли в лесу, у меня облегчение наступило в душе, теперь и ты ничья... Вот только лось Кирюха с тобой остался, вырос, красавцем стал, рога огромные... И детей-то вам, Катерина, Бог так и не дал. Я напророчила! Сколько раз я Ивана встречала и говорила, что готова нарожать хоть пять детей, только он на эти мои слова никакого внимания не обращал. А когда браконьеры застрелили твоего мужа, когда Ванечки не стало, злость продолжала меня грызть изнутри, и решила я сделать тебе ещё больнее. Вот задумала я Кирюху твоего убить, медицинскую иглу в булку запихала и скормила её ему. Спросишь, зачем? А чтобы и ты узнала, что такое одиночество. Вот теперь-то ты его знаешь! – Инна выпила оставшуюся водку прямо из бутылки. Долго сидела молча, уронив голову на грудь
– Вот и всё, выпотрошила я свою душу, прости если сможешь.

Инна встала и покачиваясь пошла к выходу. Потом обернулась.

– А ты действительно милосердная: не выгнала меня, в лицо не плюнула, выслушала тихо…

– Бог простит, – тихо произнесла Екатерина. – Инна Валерьевна, вы мне столько наговорили, столько вопросов задали…А не пробовали их задать самой себе и найти ответ? – продолжила Екатерина.

Она встала с дивана, чтобы проводить непрошеную гостью.

– Задавала, задавала… Но ответа не находила, – промычала Инна.

2
Екатерина села на крыльцо, обняла колени и подняла к небу голову.

– Ванечка, сокол ты мой ясный, любовь моя светлая, в каких селениях душа твоя обитает? – слезы тихо текли из её глаз, а душу словно выжали, ис-топтали, разорвали… Огненной стрелой сердце пробили. – Убили нашего лося Кирюхеньку! Инна убила! И тебя, мой дорогой, изверги тоже убили, – Екатерина уткнулась головой в колени, запричитала. – Зачем Бог даёт столько испытаний моей душе, разве может один человек такое выдюжить? Тяжек крест мне достался! Но если бы мне сейчас сказали, что за тем горизонтом, – Екатерина перевела взгляд на речку и лес, где просачивался рассвет и птичьим криком пробуждалась природа, – лежит мой любимый Ванечка и истекает от ран, где в муках умирал наш лось Кирюха, я бы бежала и только одно просила: «Я успею, родные мои, вы только дождитесь меня».

3
Иван Иволгин вернулся в свой таёжный посёлок с женой Екатериной – молодой статной с длинной русой косой. Поселились они в доме, что остался от родителей Ивана. А потом Иван построил свой дом на самом краю посёлка, на высоком берегу реки. Перед домом простилался луг, спускающийся к реке, и темнел еловый лес.

В их доме твёрдо и надолго поселились вера, надежда, любовь, добром и милосердием были наполнены их сердца.

Посёлок Леспромхоз жил своей спокойной, размеренной жизнью. Здесь было всё: начальная школа, детский сад, животноводческая ферма, производ-ство для переработки древесины, почта, медицинский пункт, питомник для молодого леса, заповедник, пять лесных кордонов и много чего ещё, да и райцентр находился всего в трёх километрах, сразу за рекой.

Иван устроился егерем в заповедник. Он с детства любил лес и его обитателей, позже поступил на заочное обучение в Московскую Тимирязевскую академию на факультет лесного хозяйства. Иван не мог мириться с проявлением зла, всегда был на стороне закона, нещадно боролся с браконьерством, дела доводил до суда.
Екатерина стала фельдшером в медпункте вместо Марии Петровны, которая ушла на пенсию.

Полюбили в посёлке молодую пару за доброту и отзывчивость.

После одного случая Екатерину односельчане стали назвать милосерд-ной. А было так: на кордоне Лысая гора, что в четырёх километрах от их посёлка, лесник Василий в доме чистил ружьё, вокруг копошились дети. Он вставил в ствол патрон и, уж как получилось, ружьё выстрелило, и пуля попала ему в живот. А на улице зима лютует, пурга метёт… Старший сын Василия, подросток, добрался в посёлок к Екатерине за медицинской помощью.

Утопая по пояс в снегу, она через лес, закусив до крови губы, произнося лишь одно: «Вася, я успею, ты только не умирай», пробилась к кордону. И успела, оказала помощь, потом на санях тащила его до посёлка, а там повезла в районную больницу.

Иван с нежностью звал Екатерину «Ягодка моя!». 

– Вань, а почему ягодка? – спрашивала она, улыбаясь.

– А потому что самая любимая, сладкая и вкусная, – улыбался муж в от-вет и с любовью смотрел на неё.

4
За три года до своей гибели Иван из леса принёс лосёнка, ещё мокрого. Видно, мать-лосиха только разрешилась и стала от своего дитя уводить в лес браконьеров, которые гнались за ней. Иван нашёл потом и лосенка, и место, где погибла его мать-лосиха.

Екатерина, как увидела, так и обомлела. Обмыла его тёплой водой, высушила, в конюшне из сена устроила постель и побежала на ферму, взяла там бутылку молока с соской, которой выпаивают телят после отела. Кормила его несколько раз в день. А Иван каждое утро привозил ему с фермы молоко.

Назвали Кирюхой. Это Ваня назвал его так в честь своего кока с рыболовецкого сейнера, парня разбитного и весёлого.

Кирюша быстро рос, стал бегать и шалить. Пойдут Иван с Екатериной в лес, а лосёнок либо среди них мирно идёт, либо со всей прыти в лес бежит, нагуляется и домой возвращается.

В посёлке все любили его: то хлебушком угостят, то яблочко предложат... А дети Кирюху просто боготворили, гладили по шёрстке, играли с ним. Ему их игры тоже нравились.

Кирюха вырос, стал большим лосем. Он часто днём уходил гулять в лес, но вечером обязательно приходил домой.

А потом в дом Екатерины пришла беда, да не одна. В лесу возле реки нашли убитого Ивана, а рядом в крови лежали его конь Верный и собака Граф.  Кто это сделал, до сих пор неизвестно.

Екатерина тяжело перенесла смерть Ивана, замкнулась в себе… Один Кирюха был ей отрадой. Возьмёт она косу и скажет: «Пойдем, сынок, сена накосим…». Всё он понимал, покорно шёл рядом.

Но кто-то сообщил в область о лосе, и к ним приехал из областного зоопарка служащий, всё просил продать его.

– Да разве ребёнка можно продать, – сказала в ответ Екатерина, – а дру-гих детей у меня нет, Бог не дал. И всем стало понятно, что значил для неё выращенный лось.
Не прошло и сорока дней, как Екатерина похоронила мужа, как вдруг занемог лось, отказался от еды и только пил воду, а потом и слёг.

Екатерина вызывала из района ветеринара. Он осмотрел лося, но никакого заключения не дал.

Всю ночь Екатерина была рядом с ним, гладила его шею и молила Бога о выздоровлении.

К утру лося не стало. Новость мгновенно облетела весь посёлок, к дому Екатерины пришло много людей. В трауре Екатерина вышла к людям и низко поклонилась.
Ветеринар настоял на вскрытии лося, сказал, что хочет знать причину смерти. При вскрытии в пищеводе лося была обнаружена большая медицинская игла, которая и привела к гибели.

– Какая же тварь совершила это зло?! Кто мог сделать такую подлость?! – с болью кричал ветеринар. – И как теперь ему живется на этом белом свете? – плакал он.
Похоронили лося Кирюху на высоком берегу реки, на опушке у леса.

5
Занимался рассвет, над рекой повис густой туман, сквозь него лучи солнца казались размытыми. Остывшая за ночь земля ещё не нагрелась, но было тепло, только с речки тянуло прохладой.

Калитка открылась, и вошла Анна Григорьевна, девяносточетырёхлетняя Катина соседка. Она, опираясь на трость, шумно шаркала ногами, одетыми во видавшие виды тапочки.

– Анна Григорьевна, вы что так рано встали?

– К тебе, девонька моя, спешу, всю-то ночь у тебя свет горел… Пережи-вала. Слышала, у тебя кто-то был?

– Да, тётя Анюта, была непрошеная гостья.

Анна Григорьевна тяжело опустилась на крыльцо и присела рядом с Екатериной.

– Что за гостья, я вроде вчера здесь заметила Инку – фельдшерицу со скорой помощи.

– Она была, – тихо ответила Катя. – Раскаивалась в содеянном… Это она убила Кирюху, – глаза Екатерины вновь наполнились слезами… Она уткнулась в грудь Анны Григорьевны и зарыдала в голос.

– А ты поплачь, девонька моя родная, ягодка моя любимая, поплачь, душе легче станет. Ах, какая она гадюка, и здесь нашкодила. Чем же ей Кирюха помешал? Позавидовала, что зоопарк за него тебе большие деньги предлагал, а не ей?!

– Ваню, говорит, моего любила той самой безответной любовью. А меня ненавидела, – вот такая её правда. Спрашивала, где её женское счастье живёт.

– Это она, сучка, о своём женском счастье мечтает и ищет его в чужих семьях и постелях? Я всю жизнь отработала в районной больнице санитаркой, о каждом хахале её знаю. Много раз я Инке говорила, прекрати сортировать мужиков, найдётся жена, такую трёпку тебе устроит... А она мне, мол, не лезьте, Анна Григорьевна, в мою личную жизнь…

Расскажу тебе Катя случай с Галиной Приходько, ты её должна помнить, у нас она в поселковом Совете работала. Кто-то Галине сказал, мир у нас не без добрых людей, что эта самая Инка с её Васькой амуры крутит, он тогда директором бакалейной базы был. Как-то вечером Вася и Инна договорились пойти в кино, а дома он сказал, что уезжает с отчётом в область и вернется только к утру. Галина приоделась, шляпу на голову нацепила, сумочку взяла и стоит ждёт у выхода. Выходят они после сеанса, и Инка держит под руку её Василия, который якобы в командировку уехал. Все такие радостные, смеются. Вот тут всё и началось. Галина ухватила эту Инку за волосы и со всего маха лицом о своё колено, а потом сумкой по спине ухайдакала. У этой королевы кровь из разбитого лица ручьём хлещет, а Галя берёт нежно под ручку Васю, и они как ни в чем небывало тихо идут домой. Больше Василий в сторону Инки ни разу не посмотрел. А сейчас что, проще им стало, мне правнук сказал, что все знакомства через интернет делаются. Одно воскресенье идёшь по базару – видишь её с одним, на следующем базаре с другим, это и есть её женское счастье? А я, девонька моя, всегда любовалась вашей парой: как голубки ворковали, всё ладилось у вас, и любовь жила со счастьем вместе... Моего мужа Гриши уж 40 лет нет, а я всё живу нашим с ним счастьем и жду встречи с ним, на небо посматриваю... – Анна Григорьевна опустила голову, неслышно шевелила беззубым ртом. – Слушай дальше… Во время войны к нам в район тяжелораненых доставляли, с большими увечьями… Госпиталь у нас здесь был, я санитаркой в нём работала, здесь и встретила своего Григория… Ноги у него не было… зато чуб как смоль и глаза как угли, – рассмеялась она. – После войны поженились. Первенец у нас мёртвым родился, а потом троих родили, ты их знаешь. Видела я, как жёны за своими мужьями приезжали и забирали контуженых, без рук, без ног, … Тогда другие ценности были, а сейчас по телеку слушаю: молодой девушке задают вопрос: «Что такое любовь?» А она в ответ: «Это спаривание». Во как! Ты знала Татьяну Муравьёву? Она в школе завучем работала. Так вот, когда она узнала, что эшелон, в котором повезут мужа на фронт, пойдёт через их узловую станцию, а до нее 40 километров, она пешком пошла, ноги сбила в кровь… Пришла, а эшелон-то и прошёл уже, лишь по перрону ветер записки носит. Стала она собирать эти записки, читать… И нашла свою, где её Николай писал: «Любовь моя, Танюша, ещё больше люблю тебя. Береги детей и жди меня, я обязательно вернусь». И не вернулся, в Польше его могила. Она всю жизнь жила этой запиской… Вот оно, женское счастье! Горькое оно и солёное… Пусть эта Инка мне ответит, – Анна Григорьевна грязно выругалась, – какое же у неё было женское счастье.

– Я вот что хочу сказать, Анна Григорьевна, – Екатерина тяжело выдох-нула, – как больно это мне было слушать… но нельзя человеку не дать шанса исповедоваться, пусть даже не в церкви… Душа её запросила покаяния, осво-бождения, прощения, признания грехов…



Анна Григорьевна сердито заворчала:

– Ишь, исповедоваться она пришла… Уж больно груз у неё на душе тя-жёлый.… Вон оно как, тяжко на душе стало, и о душе вспомнила… А что, она о других душах никогда не думала, когда гадила?

Анна Григорьевна достала из портсигара папиросу «Беломор» и закурила.

– Вам же нельзя курить, моя хорошая, – тихо произнесла Екатерина.

– В 94 года уже всё можно, милосердная моя девонька, – она притянула к себе Екатерину и обняла. – Стаж курения ой какой большой… Ты живешь меньше…

****
Читателю интересно, как сложились судьбы наших героев.

Через пять месяцев Анны Григорьевны не стало. 

На имя Екатерины пришло письмо от официальных органов, где говорилось, что умерла её дальняя родственница и остались дети: мальчик Фёдор, 15 лет, и девочка Анастасия, 12 лет. Екатерина немедленно отправилась на родину, к северным морям. Оформив все документы об опекунстве, Катя привезла детей к себе. Фёдор всегда мечтал быть моряком, после школы поступил в морскую академию и теперь служит на Севере. Настя закончила медицинский колледж, трудится, как и мама, на скорой помощи фельдшером. У Екатерины двое внуков: Ванечка от Федора и Кирилл от Насти. 
Куда делась Инна Валерьевна Муромская, никто и никогда не интересо-вался…
Баба с возу – кобыле легче…

Вот такая история из жизни о женском счастье. Есть оно, но у всех раз-ное, как день и ночь, как радостное утро и меркнущий рассвет.

Любите и будьте любимы! 

Счастья вам, немеркнущей любви и всегдашней весны в сердце!

Будьте здоровы!