Интеллектуалы и Антиинтеллектуалы у Пруста III

Пруст был одним из первых, кто примкнул к движению в защиту Дрейфуса. И вот войти в этот круг «протестующих интеллектуалов» было делом рискованным - не только как писателя, но и для будущего всех его произведений.

Патрик Мимуни

Самый умный человек, которого я когда - либо знал.

Выпускник Высшей Нормальной школы, университетский преподаватель, главный инспектор национального образования Кларак (Clarac), назначенный  на должность в 1942 году властями Петена,  предложил включить в школьные программы роман Пруста.

Предложение Абеля Боннара, по прозвищу Гестапетт,  - когда-то сотрудничающего с Виши,  было принято без труда. Оставалось предложить лицеистам чтение Комбре (Combray) - первой части романа «В сторону Свана»; именно в этом произведении шла речь о некой антисемитской семье, проживающей  в этом провинциальном местечке.

Надо заметить, что в ту пору местечко Combray -  с точки зрения политической, считалось пристойным.

В эпоху Виши Луи-Фердинанд Селин обрушил на Пруста свои обвинительные речи, однако никто не последовал его примеру. Доказательством тому был факт, что многие  критики правого крыла приветствовали роман Пруста - от Робера Бразильяка (Robert Brasillach) до Мориса Бардеша (Maurice Bard;che), от Люсьена Ребате (Lucien Rebatet) до Рамона Фернандеза (Ramon Fernandez), от Пьера-Антуана Кусто (Pierre-Antoine Cousteau) до  Клебера Хэденс (Kleber Haedens).

Государственный секретарь по информации опубликовал пропагандистскую брошюру под названием - Новые судьбы французского интеллектуализма, в которой Марсель Арлан (Marcel Arland), -  ответственный за «литературную» рубрику, сделал заключение: «Самым значимым достижением начала нашего века остается творчество Марселя Пруста, приветствуемое, оспариваемое, осмеянное [1]. »

Тем не менее, во время оккупации парижская светская хроника молчала о Сюзи Мант; все это наталкивает на мысль, что она делала все, чтобы не быть на виду. Чистка же рядов Сообщества друзей Марселя Пруста после окончания войны свидетельствовала о той же осторожности. Однако с приходом IV Республики мало что изменилось в самой атмосфере, той, в которой жили  специалисты творчества Пруста, признанные Мадам Мант.

Таким образом, специалисты призванные работать над новым изданием «Поисков» в издательстве Галимар под руководством  Моруа, Кларака и Ферре (Maurois, Clarac et Ferr;),  набирались в тех самых водах, что были отравлены идеями Бергсона и Петена, то есть антисемитизмом.

День шиповника

Робер Пруст учредил специальный «День шиповника»  - день паломничества Общества друзей Пруста по так называемым прустовским местам, среди которых было местечко  Комбре (Combray).
Совершенно очевидно, что само мероприятие напоминало о Виши, когда у Пруста была репутация человека, вышедшего из провинции, то есть человека, укоренившегося в её почве.

Ролан Барт это хорошо почувствовал: «Кобре, - было местом, принадлежавшим его отцовской семье. Благодаря этому родству и он сам укоренился в этой светской Франции своих предков. Благодаря этому он являл собой образ истинного француза,  а с социальной точки зрения - мелкого буржуа.» 

Барт выразил это наилучшим образом, хотя, возможно, сам прекрасно знал, что доктор Пруст был распространителем теории арийства.

«Таким образом, местечко Комбре (Combray), будучи французским и мелкобуржуазным, противопоставлялось  Парижу - символу светской жизни крупной буржуазии с её аристократией и её еврейством; в конце концов, надо называть вещи своими именами », - писал Барт, что, в частности, характеризует   его самого, не вызывая  приятных воспоминаний [2].

И ведь это правда, - Пруст, в своем романе, в качестве рассказчика, выглядит именно таким. Вот этот молодой последователь Бергсона, пропитанный идеями  Барреса и Морраса, в своем роде интеллектуал антиинтеллектуал, которого господин де Норпуа (M. de Norpois) убеждал в том, что он ни к чему не пригоден. Именно поэтому несчастный юноша был уверен, что не создан для литературы. Лишь его друг Saint-Loup нашел слова, чтобы на все это возразить: «Ты  самый умный человек из всех, кого я знаю [3]. » 

И как это типично для Пруста, персонажи его романов будут действовать совсем наоборот, в то время как читатель  ожидает от них совсем иного.  Как следствие, -  лишь первый том хорошо продавался, а затем, от тома к тому, продажи постепенно снижались. Большое количество читателей начинало понимать, что Пруст не так уж и хорошо воспитан, как они полагали.

Государственная иррелигио;зность

Робер Дрейфюс писал в своей биографии, что в 1892 году, в эпоху создания ежемесячного журнала «Банкет» (Banquet), Пруст опубликовал в нем статью под названием  «Государственная иррелигиозность"[4].

Это был период, когда правительство намеревалось запретить католическим священникам служить в школах, если они не будут руководствоваться директивами министерства образования.

В противном случае, Колледжи будут не только закрыты, но и конфискованы. Этот проект возмутил  Пруста. 

По его мнению, левые антиклерикалы решили  заменить «государственную иррелигиозность» религией Государства, сопровождаемую все теми  же фанатизмами, нетерпимостью и преследованиями» [5].

Левый радикализм, - по его мнению, ничем не отличался  от правого радикализма.

Возможно, что прогрессирующий социализм и напугал правительство, однако надо было бы предупредить о существовании и другого  радикализма, который должен был пугать в большей степени, чем сильное влияние Церкви», - так он писал в журнале Банкет, который был основан им самим в содружестве  с Жаком Бизе (Jacques Bizet), Даниелем Халеви (Daniel Hal;vy) и Робером Дрейфусом (Robert Dreyfus).

Встав на защиту верующих, он подчеркивал тем самым, что и сам им является. И да! «Не говорить о Боге, о душе, когда речь идет о целостности самого учения, не будет ли означать, что я взял  чью-то сторону, притом не самую лучшую?», - заметил он [6].

Однако это не означало, что он полностью вписывался в схему традиционной религии. Нет, он восставал  против фанатизма, против нетерпимости, против преследований в религии. Именно это и напугало его издателей. Послушайте, Кларак (Clarac): «это правда, что в этой статье Пруст не похож на самого себя» [7]. »

Однако, каким  именно ему представлялся Пруст?

Протест интеллектуалов

Однажды вечером 1897 года, после очередного воскресного концерта, что организовывала у себя дома, Genevi;ve Straus – близкий друг Марселя Пруста  - поднялась и торжественно объявила:

-Друзья мои, Йозеф Рейнак  (Joseph Reinach) хочет сделать очень важное сообщение. Все находящиеся были удивлены.
Рейнак сделал заявление о том, что полковник Пикар (Picquart), являющийся главой французской контрразведки, подтвердил, что Альфред Дрейфус был невиновен. А как можно быть в этом уверенным? А по той причине, что истинный виновник был найден: командующий Эстерхази. Именно у него в руках были документы, которые подтверждали этот факт. Ну а как же! Почему в таком случае никто об этом не знал?

Случилось нечто неслыханное: главы французской армии,  Военный министр, высшие государственные чины, вплоть до самого президента Республики, ему в этом помогали.

               
Разразилось Дело Дрейфуса, хотя  за год до этого, к всеобщему удивлению, Золя восстал против антисемитизма на страницах Фигаро, напечатав в журнале серию статей, в которых он разоблачал не только тех, кто заставил страдать невинного капитана Дрейфуса, но и тех представителей государственной власти Франции, кто был против евреев.

Вокруг Рейнака (Reinach) и Клемансо (Clemenceau) появилась  группа сторонников Дрейфуса; она имела свое помещение в газете Аврора  (Aurore), в районе Монмартра (rue du Faubourg-Montmartre). Пруст был одним из самых первых, кто примкнул к этому движению.

Сторонники Дрейфуса решили написать петицию, требующую пересмотра его дела. Со своей стороны, Пруст взял на себя обязанность заполучить подписи Анатоля Франса и Генри Бергсона, полагая, что эти подписи были бы хорошей опорой в этом деле.

Сначала он отправился к Леонтине де Кавайаве (L;ontine de Caillavet), на улицу Фош, рассчитывая увидеть в её лице всю Францию. Объяснив ситуацию, он попросил её подписать петицию. Леонина запаниковала и произнесла: «Но, Марсель, вы нас поссорите с Феликсом Фором (F;lix Faure)». К счастью, Прусту  удалось вырвать у этой Франции подпись. Она и сама была обеспокоена тем, какой поворот может принять дело Дрейфуса. Тогда она произнесла:
- Будь осторожен, мой дорогой, нет никакой нужды отправлять нас всех в тюрьму.

После этого Марсель отправился к Бергсонам, на улицу d’Auteuil. Он и не сомневался, что  кузен подпишет петицию, однако тот наотрез отказался. И хотя Бергсон был уверен в невиновности Дрейфуса, он считал, что для него будет лучше не вмешиваться во всё это, передав свое право институтам Республики, - именно они обязаны уважать право. Все его объяснения были неубедительны. Тем хуже! Бергсон выбрал сторону нейтралитета, и в этом он ничем не отличался  от других  израэлитов.

13 января, в ежедневной газете Орор (L’Aurore), Золя публикует «Я обвиняю!». Это статья была написана в форме открытого письма к  Феликсу Фору (F;lix Faure), президенту Французской Республики. Она тотчас  вызвала скандал.
На следующий день, все в той же газете был напечатан Манифест 104 (тех, кто подписал петицию с требованием пересмотра дела Дрейфуса). Само собой разумеется, что среди подписей была и подпись самого Пруста.

Клемансо (Clemenceau)  приветствовал «протест интеллектуалов», тем самым сформулировав новый концепт. До этого самого момента никто не задумывался над таким понятием как «интеллектуал».  Этот новый концепт не только был продиктован внешними  событиями, но и ассоциировался отныне с образом 26 летнего Пруста. 

               
После всего этого, отец устроил Пруста чудовищную сцену, ибо по-прежнему рассчитывал женить его на Люси Фор (Lucie Faure). И вот вам сюрприз, - Марсель нападает на самого президента Республики!

Ну а какое его дело?  Не сам ли доктор Пруст угрожал сыну, что его никогда больше не будут приглашать на семейные ужины, а в Елисейский дворец и того меньше. При этом, предсказывая ему, что он закончит свои дни в тюрьме, ибо ничего другого не заслуживает сын, который ломает карьеру собственного отца.

Мадам Пруст взяла сторону сына. Она попыталась успокоить своего мужа. Ну о чем речь! Никто не может лишить тебя поста из-за политических взглядов сына. Да и тем лучше, если он не женится на Люси Фор (Lucie Faure) !
               
1 февраля, Морис Баррес печатает статью, в которой он меняет список тех, кто подписал Манифест 104.

«Эти, так называемые интеллектуалы, как он утверждает, ничто иное как роковой мусор потуг общества в деле создания элиты [8]. »

Хотя Норпуа употребляет такие образы как «растекающиеся мандарины », «Китаец», «флейтист», но и он  мог бы сказать «роковой мусор!». Все это одно и то же.

«Эти никчемные гении, эти несчастные отравленные умы, коллекцию которых напечатала газета Аврора, могут вызывать лишь снисходительную жалость, подобную той, что вызывают морские свинки, которым в лаборатории Пастера прививают чуму», - иронизировал  Баррес (Barr;s) [9]. 

Естественно, что образ Norpois списан с него; его маркиз  de Norpois говорит тем же языком. Послушайте его:

«Признаюсь вам, что для меня есть тот уровень оскорбления, к которому я никогда не смогу привыкнуть и который становится еще более отвратительным по причине морализаторского тона, того самого, к которому прибегает Бергот в своих книгах… »

«В принципе, он больной человек, поэтому только это может быть его единственным оправданием», заключает Norpois[10].

Это тот упрек, который через Бергота относится ко всем интеллектуалам, в том смысле, в котором Баррес понимал это слово.

Призвание

15 февраля, в связи с нападками  на интеллектуалов, Люсьен Герр (Lucien Herr) опубликовал в литературном журнале  - La Revue blanche  свой ответ Барресу (Barr;s).

Ему в отместку, уже 27 февраля, в газете Свободное слово (La Libre Parole) была опубликована статья против евреев, нападающих на Барреса (Barr;s).

Анонимный автор напечатал свой список: среди евреев фигурировало и имя Марселя Пруста, хотя сам Пруст не заявлял публично, что был против  Барреса (Barr;s). 
Тем не менее, для того, чтобы «подправить, надо было сказать, что я не еврей, я же этого не хотел», - уточняет Пруст [11]. 

Уже тогда он давал себе отчет в том, что олицетворяет тот самый интеллектуализм, столь  естественный для него, как и сама способность дышать.  
                              
«Интеллектуал появляется в тот момент, когда он прекращает писать, как пишет в комментариях к своей книге «Приключения свободы» Бернар-Анри Леви, ибо само состояние интеллектуализма можно сравнить с писателем, отправляющимся в отпуск по предписанию свыше, то есть  когда его  поступок носит нравственный характер». Как он пишет дальше,  - все это чисто французская чудовищная специфика, напоминающая акт самопровозглашения, мандат без выборов, но признанный.

Ну и что, спрашивает у него Жан Лакутюр (Jean Lacouture) во время интервью, почему стоит говорить об интеллектуалах, связывая это с делом Дрейфусаl! Почему не  вспомнить об Энциклопедистах?  В конце концов, Вольтер, Дидро, Монтескьё также играли эту роль.

Есть огромная разница между ними, объяснял Леви. Интеллектуалы конца 19 века и конца 20 века ощущали себя священослужителями, прислуживающими  новой трансцедентальности, превратив её в святыню, наделяя её такими понятиями как   Справедливость, Истина или Добро. Совсем иначе относились к этому Энциклопедисты. Именно, начиная с Золя и его статьи «Я обвиняю» начинают одерживать победу  новые общепризнанные ценности, как бы фиксируя небо идеального. В этом есть нечто новое, - с точки зрения теологической [12]. »

Хорошо, а что тогда помимо Золя, как быть с Прустом?

Перевод с французского Элеонора Анощенко

8 июля 2024 год, Брюссель

Постскриптум

Фотографический портрет писателя, сделанный  в 1902 году, в отеле Риц, в Париже

Библиография


1. Marcel Arland, cit; par Dominique Fernandez, Ramon, Grasset, p. 732.
2. Roland Barthes, Entretien radiophonique avec Jean Montalbetti, Marcel Proust ; Paris (2/3) : Du c;t; de Combray, France-Culture, 27 octobre 1978, r;;dit; en ligne, youtube.com. (C’est moi qui souligne.) 
3. Marcel Proust, Le C;t; de Guermantes, Pl;iade, p. 405.
4. Pierre Clarac, Notes, Essais et Articles, dans Marcel Proust, Contre Sainte-Beuve, Pl;iade, p. 879.
5. Marcel Proust, « L’irr;ligion d’;tat », Le Banquet, mai 1892, r;;dit; dans Contre Sainte-Beuve, Pl;iade, p. 348.
6. Marcel Proust, « L’irr;ligion d’;tat », Le Banquet, mai 1892, r;;dit; dans Contre Sainte-Beuve, Pl;iade, p. 348.
7. Pierre Clarac, Notes, Essais et Articles, dans Contre Sainte-Beuve, Pl;iade, p. 879.
8. Maurice Barr;s, « La protestation des intellectuels », Le Journal, 1er f;vrier 1898.
9. Maurice Barr;s, « La protestation des intellectuels », Le Journal, 1er f;vrier 1898.
10. Marcel Proust, ; l’ombre des jeunes filles en fleurs, Pl;iade, t. I, p. 467.
11. Marcel Proust, Lettre ; Robert Dreyfus, juin 1905, dans Robert Dreyfus, Souvenirs sur Marcel Proust, Grasset, p. 137. (C’est moi qui souligne.)
12. Bernard-Henri L;vy, « Et le si;cle inventa les intellectuels », Entretien avec Jean Lacouture, Le Nouvel Observateur, 14 mars 1991.