Чужая игра Глава 16

Жабин начал успокаиваться. Он уже не выл, из его глотки вырывались лишь негромкие невнятные звуки. Очередная волна истерики шла на убыль. Он сидел на земле, прислонившись к дереву, не чувствуя, как маленькие камушки и ветки впиваются в пятую точку. Сейчас он был в состоянии, когда человек ничего не замечает. Произойди рядом взрыв, он и его не заметил бы, а уж что говорить о мелких сучках…
Он не замечал времени, не замечал ничего вокруг. Было раннее утро, лучи солнца пробивались сквозь плотную стену деревьев, легкий ветерок приятно охлаждал лицо и тело. Откуда-то сверху, из гущи листвы доносились птичьи трели, и в этот стройный хор врывалось ритмичное постукивание дятла.
Человек существо, способное выжить в любых обстоятельствах, и даже там, где, кажется, ничего живого существовать по определению не может. В тоже время, гомо сапиенс умудряется погибнуть от сущего пустяка, незаметной ерунды, которая, в других случаях вообще бы осталась незамеченной и никакой угрозы от нее не могло и быть в принципе.
Натан Жабин, в своей злобе к окружающим, и нетерпением к чужому мнению, постоянно находился между этими крайними точками, умудряясь попасть в сложную ситуацию, где, вроде как ничего и не предвещало проблем, и одновременно выкрутится из безвыходного положения.
Вот и сейчас, усилием воли, Жабин заставил себя успокоиться и трезво посмотреть на создавшеюся ситуацию. Он вновь потерял ориентир, цель исчезла, как, собственно, исчез привычный мир. Натан находился в лесу, этот факт не подлежал сомнению, и уже не имело значение, что этот факт невозможно объяснить, то ли он в мгновения ока переместился бог знает куда, то ли непостижимо изменилась сама природа. Он оказался в той-же ситуации, как и несколько часов назад. Надежда на спасение вновь отодвинулась на неопределенное время и расстояние. Приходилось все начинать сначала.
Натан поднялся и огляделся. Куда ни кинь взгляд, везде стена леса, разделенная тоненькой ниточкой проселочной дороги. Он спрыгнул на утрамбованную машинами глинистое, вперемешку с гравием, полотно дороги, по которой явно не часто, но достаточно регулярно ездили машины, о чем свидетельствовали достаточно свежие широкие и глубокие следы от протекторов тяжелой техники.
Не имея представления куда идти, Жабин, понадеявшись на авось, двинулся вперед, лишь бы не стоять на месте, лишь бы лишний раз не думать о создавшийся ситуации. Ему срочно потребовалось найти вездеход. Насколько он помнил, ушел он от него не так уж и далеко. Он прекрасно понимал, что сама техника мертва, и ему врят ли удастся ее починить, но там были инструменты, бесполезные в пустыне, но, возможно, пригодные здесь, в лесу. Густые заросли деревьев и кустарников, щебет птиц, все это говорило о том, что здесь могут водится и более крупные представители животного мира. И от них надо иметь защиту. А если повезет, можно заняться охотой, ведь скоро настанет голод, и приготовить жаренный кусок мяса будет очень даже кстати, благо дров для костра сколько угодно.
Сколько он прошел, километр или десять, Натан определить не мог. Судя по солнцу, проглядывающему сквозь листву прямо над головой, наступил полдень, или около того. Вместо бодрого шага он уже давно еле волочил ноги, бессмысленно двигаясь вперед. Натан давно понял, что вездеход в этом направлении ему не найти, он явно прошел куда большее расстояние, чем то, где оставил технику. Либо назад, либо искать в лесу, если вообще он не перенесся в мгновение ока совсем в другое место и сейчас расстояние между ним и машиной может выра-жаться в пятизначных числах километража пути. Черт его знает, на что способны хозяева этой планеты.
И, однако же, Жабин хорошо помнил, еще на звездолете, Рон показывал наспех составленную географическую карту планеты и возможные формы существования живности – растительной или животной: сотни зондов, фотографируя поверхность на разной высоте, буквально миллиметр за миллиметром соединяли снимки в своей бесконечной памяти, но ни на одном из них, ничего, что хоть бы отдаленно напоминало жизнь, в камеру не попало. Это был мир пустыни, мертвый мир, где по прихоти природы существовал кислород, но не было воды. Единственная надежда возлагалась на бурение, на подземные воды. Если не будет обнаружена вода, великое переселение народов не состоится. От солнца укрыться можно, но без воды ничего не вырастет и засохнет на корню. А вот здесь, прямо под ногами хлюпает в луже грязная вода. Да и сам лес не мог про-существовать без влаги, а значит ее тут полно. Остается непонятным, как всевидящие камеры просмотрели такой оазис буйной зелени в бескрайней пустыне.
Ведь это не мираж и не искусственно воспроизведенный фантом: каждый ли-сточек можно потрогать руками, ощутить структуру и неровности, клейкость листа, если его потереть меж пальцев, почувствовать непередаваемый аромат зелени. И оторванный листочек вскоре начнет сморщиваться, усыхая. Нет, это не может быть миражем – слишком реалистичная картина, с миллионами подробностей, о большинстве которых люди как правило даже не догадываются.
Натан остановился. Немного поразмыслив, он повернул назад. Его силы бы-ли уже не те. Он еле передвигал ноги, каждый шаг давался все тяжелее и тяжелее. С таким темпом, нечего было и думать даже вернуться к тому месту, откуда начал поход. Ко всему прочему хотелось пить. Несмотря на большую флягу воды, что он прихватил с собой из вездехода, он расходовал жидкость осторожно, маленькими глотками, стараясь растянуть запас как можно дольше. Здесь должна быть вода, но он еще не нашел ни озерца, ни ручейка, даже глубокие неровности, заполненные более-менее чистой водой, не попадались ему на глаза.
Меж тем жажда мучала его основательно, горло пересохло, а обветрившиеся губы потрескались и начали кровоточить. Не в силах дальше двигаться, он при-сел меж корней огромной сосны, свисающей на краю дороги, словно плюхнулся в кресло. Ноги нестерпимо болели, и он вытянул их, ощущая, как по жилам растекается благотворное тепло и боль в ногах отпускает. Не смотря на все не-удобства, не смотря на полную неясность ближайшего будущего, не смотря на жажду и подступающий голод, ведь с собой из еды он ничего не взял, в этот момент он почувствовал душевное спокойствие и умиротворение.
Ветер стих, солнце, бросая скудные кровавые лучи сквозь прорехи ковра листвы возвещало о скором наступлении темноты. Натан не успел даже понять, как пролетел день, сейчас он даже не задумывался, что ждет его впереди, и есть ли путь назад, к звездолету, к цивилизации. Он был погружен в эйфорию, в данный миг существования беды и заботы отпустили его, дали передышку от всех проблем.
Мысли Жабина текли медленно и лениво. Почему-то вспомнился Андрей – в его памяти выплыло широкое, с заострившимися скулами лицо. Одно лишь лицо, и оно смотрело на Натана строго, как школьный учитель географии, который в классе шестом вел у них предмет. Это был бывший военный, который почему-то всегда был облачен в мешковатый, явно не по фигуре, несуразно большой, серый костюм. Даже под этим чудовищном одеянии ощущалась военная выправка. Учитель умудрялся носить этот балдахин с чувством собственного достоинства. Строгий взгляд наставника навсегда врезался в память школяра Жабина, чтобы вот именно сейчас, воссоединить в памяти двух совершенно разных людей – наемного, безжалостного убийцу и учителя из далекого детства.
Вспомнив о Никонове, Натан злобно усмехнулся. Он представил себе, как тот блуждает меж домов, прячась в тени от палящего солнца, не зная куда идти. Голод и жажда мучают его. Усталые, натруженные ноги несут хозяина куда глаза глядят, а мимо него проходят толпы праздношатающихся прохожих, они громко разговаривают и смеются, не замечая страдания Андрея. Едва не теряя сознание, старший над пассажирами звездолета, хриплым из-за пересохшего горла, не-внятным голосом просит людей дать стакан воды, а те, вместо помощи, испуган-но шарахаются в сторону, пытаясь как можно быстрее уйти от этого грязного, с всклоченными волосами и безумием в глазах молодого человека.
Так представлял себе Андрея Жабин. Сладостная картина, нарисованная воображением, заставляла искривить рот в подобие улыбки. В этот момент Натан не задумывался, что он оказался не в лучшей ситуации.   
Он жил по принципу, тогда хорошо, когда кому-то хуже, чем тебе. Окружающий мир не очень любил Жабина, а он, в свою очередь, в десятикратном раз-мере сторицей возвращал полученное, а от того в каждом видел врага, и с каждым вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Жизнь била его, била неоднократно, и он, выработал свою защиту: когда мог ответить прямо, отвечал, а если не мог, делал тоже самое, но исподтишка, и не успокаивался, пока не отомстит.
Быстро темнело и не успел Натан оглянуться, как опустилось черное покрывало ночи. Лес затих, лишь под случайными порывами ветра иногда тихонечко шумела листва, да невидимый зверек, негромко шурша пронесется прочь и наступит тишина. Порой, где-то вдали, неожиданно ухнет филин и захлопает мощными крыльями, и вновь никакие звуки не нарушают покой. Если долго смотреть в сторону леса, время от времени нет да нет блеснут налитые кровью глаза более крупного зверя, бесшумно крадущегося за жертвой и лишь блеск глаз, выдает его местоположение.
Дневная жара еще не спала, воздух был теплый и душный. Жабин, невольно прислушивался к звукам леса. Образ Андрея незаметно исчез из воспоминаний, сменившись на жуткие картины, где все живое лесной чащи, словно наперегонки, выскакивает из укрытия и начинает его рвать, кусать, грызть и обгладывать его нежную тушку, и от этих страшных и мучительных мыслей его бросало в холод и дрожь.
Непонятные звуки, которые могли быть как от дуновения ветра, и как от скрытно приближающего зверя, заставляли Натана вздрагивать. Он несколько раз вставал и долго прислушивался, пытаясь понять, что на самом деле он слышит, и есть ли реальная в них угроза. На душе было тревожно и тоскливо, он безуспешно пытался всматриваться в темноту, стараясь увидеть хоть что-то, но тщетно. Тогда, чтобы напугать зверя, а самому взбодриться, он подолгу стучал палкой по дереву, которой вооружился еще засветло, и громко вопил фальцетом. Быстро устав от импровизированного концерта, Натан замирал, вслушиваясь. Ночные шорохи вновь наваливались на него, не давая спокойно и здраво рассуждать.
Усталость брала свое. Расположившись в импровизированном кресле среди свисающих корней, он попытался отвлечься от тревожащих душу ночных звуков. Немного расслабившись, он понял, что хочет спать. Глаза слипались, но стоило ему чуть их прикрыть и начать погружаться в сон, как резкие звуки со всех сторон обрушивалась на него, заставляя снова вскакивать и устраивать успокаивающий нервы концерт.
После очередной попытки уснуть, в его сознание проник новый, непонятный шум. И шум этот, в отличие от всех остальных до этого момента, не исчезал, а наоборот, с каждой минутой усиливался. Вначале Натан не мог понять, что это такое, откуда идет и почему ему чудится, что где-то он уже слышал подобное. А новый звук все нарастал, пока вдали не блеснул свет. Присмотревшись, Жабин увидел далеко-далеко, яркое световое пятно, быстро двигающееся по извилистой дорожке, судя по тому, как зигзагообразно мечется свет. До сознания Натана долетел натужный рев мощных двигателей, еле различимым из-за большого расстояния, тем не менее, не оставляющей сомнения, что, там, в далеке несется большая машина и она двигается в его сторону. А значит, значит там люди, как минимум шофер, и он, будем надеется, не откажет в просьбе подкинуть до ближайшего населенного пункта. А там будь что будет, во всяком случае в городе есть шанс не быть съеденным диким зверем и не так страшно по ночам. Остальное сейчас не волновало Натана, ему хотелось найти тихое, укромное местечко и как следует выспаться, а не прыгать от любого шороха.
Жабин вышел на середину дороги и стал размахивать руками, когда вылетел из очередного поворота огромный автомобиль и стал двигаться по прямой, прямо на него. Расстояние еще было приличным, свет фар бил по глазам, заставляя их прикрывать. Усилием воли он разомкнул веки и вовремя: огромная само-свал, изгоняя тьму перед собой нестерпимым белым светом, в лучах которого все приобретало нереальный, бледно-мертвенный оттенок, даже не пытался сбросить скорость, несся прямо на него.
Последнее, что успел узреть Натан, прежде чем прыгнуть в сторону, на оранжевом фоне кабины, чуть выше решетки радиатора, трафарет черного орла с распростертыми крыльями. В следующее мгновение он в одном прыжке оказался на обочине, ухватившись за ствол дерева, чтобы не рухнуть обратно на дорогу. Огромная туша грузовика, громко рыча мотором и жалобно поскрипывая на неровностях пронеслась прочь, едва не задев его. Жабин смотрел в след удаляю-щей машине, в свете задних фонарей видя, что габариты самосвала чуть меньше, чем ширина полотна дороги. Даже если бы он решил встать сбоку, его разорвало напрочь и на спасение не было ни одного шанса. И еще одну особенность он успел заметить, когда сигал в сторону: в ярко освещенной кабины как будто никого не было. Можно было предположить, что водитель в этот момент нагнулся, или вообще все это ему показалось, если бы не одно, но: уже стоя и крепко держась за дерево, именно в этот момент кабина поравнялась с ним. За счет того, что дорога была в углублении, у Натан, соответственно чуть возвышался, была возможность на долю секунды как следует разглядеть внутренности кабины и к его удивлению, там действительно никого не было. Грузовик, двигался сам, без водителя, при этом, словно управляемый невидимой рукой, плавно преодолевал повороты, не сбрасывая скорости.
Жабин смотрел вслед удаляющийся машине, еще долго у него в ушах звучал грохот от случайно завалявшихся камней в пустом кузове, когда самосвал подпрыгивал на неровностях дороги, глухой рык двигателя и жалобный скрип рессор. Минуту спустя машина исчезла вдали, еще какое-то время беспорядочно прыгало пятно света, но и оно вскоре пропало. Темная ночь, подсвеченная рос-сыпью звезд на небе, не столько освещая землю, сколько еще больше сгущая мрак, вступила в свои права. Отчаянный прыжок во спасение не прошел даром. Сон как рукой сняло. От запоздалой реакции на опасность его начало слегка потряхивать, когда он бесцельно наматывал круги на поляне, то и дело озираясь по сторонам, ожидая угрозы со всех сторон.
 Бесконечная ночь, как бы она не была длинна, медленно, словно нехотя от-ступала. Светало. Звезды над головой блекли и исчезали, становясь невидимыми. Солнце еще не показалось, но горизонт уже окрасился в алые краски, предвестник наступающего дня. Еще минута, и первый луч солнца озолотил верхушки деревьев, окончательно прогнав остатки тьмы и ночные страхи. Многочисленный щебет птиц приветствовал новый день.
Жабин остановился, не в силах оторвать взгляд от картины наступающего дня. Вместе с тьмой вокруг, из его души пропал страх. Теперь смотрел он на все с оптимизмом, посмеиваясь над своими ночными ужасами. Единственное, что его еще угнетало, что делать дальше и почему он наблюдал странный грузовик, под колесами которого едва не оказался. Эти мысли заставили его быстро забыть о красотах природы и вернуться к проблемам.
Как ни странно, размышлял Натан, самосвал тот не спроста появился, что-то было связанное с ним, там, в прошлом, далеко-далеко, так далеко, что сейчас и не вспомнишь сразу. На этой планете, черт его побери, все тайное становится явью, и никуда от этого не деться. Самые сокровенные мысли, самые далеко упрятанные временем и незначительностью события, воссоздаются с подробностями, как будто произошли всего несколько минут назад. Так ведь и свихнуться не долго. Чужой разум не ведает, что творит. Он беззастенчиво ковыряется в чужих мозгах, извлекая на свет божий события и детали, которые уже давно забыты и, казалось бы, навсегда похоронены под спудом времени. И нет никаких возможностей избежать чуждого подглядывания, хотя бы понять, что хочет от нас хозяин планеты, зачем он воскрешает давно забытые картины. И в этом нет ни логики, ни порядка. Вот к чему этот грузовик, вообще, весь лес, который как бы есть и одновременно его нет, потому как техника Земли не обнаружила столь густые заросли деревьев и кустарников не только на данном участке, но и на всей плане-те. С другой стороны, что мы знаем об иных мирах? Здесь могут действовать другие законы физики, не подвластные земным ученым, а уж бывшим зекам и подавно. Среди этого безумия надо выжить, чтобы вовремя вернуться домой, чтобы донести до людей единственный и непреложный факт: планета заселена более мощной и продвинутой цивилизацией нежели земляне. Возможно, хозяева планеты скрываются глубоко под землей, а может быть и наоборот, распылены по всей поверхности в виде мельчайших частиц, размером с молекулу воздуха, если еще не меньше, но действующие как единый организм и разум. Это единственное, к чему можно прийти путем умозаключений. Ничего другого у Натана с собой не имелось, но даже этого было более чем достаточно. Эти дурацкие мысли мешали думать о собственном спасении, постоянно вклинивались, стоило тому задуматься какой шаг лучше сделать в первую очередь, а решение второстепенных задач отложить до лучших времен.
Жабин совершенно запутался в своих мыслях. Он уселся на землю, прислонившись к шершавому стволу дерева. Хотелось пить. Он утолил жажду послед-ним глотком из фляги. Вода была теплая и вонючая, но другой не было, и он, зажав нос проглотил остатки влаги, которая обожгла пересохшее горло и его передернуло, как будто он хватил спирту. Чуть полегчало. Голода он еще пока не ощущал, а вот глаза предательски начали слипаться после бессонной ночи. Требовался отдых, и лишь после стоило искать выход из создавшийся ситуации.
В свете дня он уже не ждал подвоха от каждого шороха и поэтому безбоязненно лег там, где сидел. Листва деревьев и кустарников надежно защищали его от прямых лучей солнца. Густая трава служила не хуже перины. Натан и не заметил, как уснул.
Спал он тревожно, урывками, часто просыпаясь, и обведя вокруг мутным взглядом, вновь проваливался в сон, чтобы через несколько минут очнуться снова. Окончательно проснулся Жабин тогда, когда солнце висело в зените, и от дневной духоты не спасал даже полог леса. Он встал, и пошатываясь вернулся к дороге. Никаких машин не было видно. Натан спрыгнул на дорогу и огляделся. Выступающие корни, на которых он отдыхал в первой половине ночи были снесены, словно обрезаны ножом, и их разрозненные хлысты валялись по всей дороге, на сколько хватало взгляда.
На секунду он представил себе, чтобы с ним было, если бы он уснул в этом импровизированном кресле и запоздалая мелкая дрожь охватила все его существо. Справившись с минутной слабостью, Натан хотел было продолжить поиски вездехода, но в последний момент передумал. Его непреодолимо влекло в лес, в самую гущу, и он, не до конца соображая, зачем это ему надо и что он там хочет найти, двинулся прочь от дороги, с каждым шагом углубляясь в чащобу.
Преодолев всего пару сотен метров по чащобе, Жабин оказался окруженный непролазной стеной деревьев. Как он смог сюда попасть, Натан не смог бы ответить даже самому себе. Ряды вымерших и почерневших стволов, как частокол окружали непрошенного гостя планеты, а молодая, густая поросль между ними надежно их держала, словно в объятиях. И переплетение было настолько густым и прочным, что становилось непонятным, как сюда вообще возможно попасть, кроме как с воздуха.
Эта живая изгородь, переплетенная с мертвыми деревьями, окружала огромную поляну, поросшую чахлым кустарником и парочкой тоненьких стволов березы. То там, то сям из земли торчали пожелтевшие пучки травы, растущие на глинистой, неровной почве.
Не смотря на огромные размеры поляны, солнечный свет сюда плохо проникал, словно из-под плотного ковра листвы, а оттого, здесь было сумрачно. Гнетущая тишина давила на психику, сюда, даже щебетание птиц не долетало. Тишина нарушалась лишь хрустом под ногой сухой ветки, да и звуком собственного дыхания.
Жабин огляделся. Его привлек внимание самосвал. Он стоял поодаль, вплотную к частоколу из деревьев, левым боком к Натану. Дверца кабины была закрыта, и в глубине нее, с этого расстояния невозможно было разглядеть, если кто там. Двигатель не урчал и весь грузовик имел вид брошенного давным-давно на произвол судьбы: весь в оспинах ржавчины, колеса спущены и проржавевшие и помятые диски упираются в пересохшую глину…
Натан приблизился к машине. Вблизи это было еще более печальное зрелище: капот смят, как от удара о столб или дерево, лобовое стекло покрыто паутиной трещин, один край которого вылез из пазов наружу, по периметру стекла свисают обрывки сгнивших уплотнительных резинок, боковые стекла отсутствуют напрочь, вся несущая рама, вместе с кузовом и кабиной сплошь покрыта бурыми бородавками окислившегося металла.
Это явно был тот самый самосвал, который чуть не угробил его, во всяком случае все тот же орел распростирал крылья над решеткой радиатора, сейчас правда наполовину облезший из-за коррозии и вспученной краски. Тем не менее, это была именно та птица, что успел разглядеть Жабин, прежде чем сиганул в сторону. Непонятным оставалось одно: как могла так быстро быть уничтожена машина? Еще несколько часов назад она неслась по дороге, поблескивая свежевымытыми боками, а спустя короткое время прогнивает насквозь, как будто находилась под открытым небом по крайней мере несколько десяток лет.
Эти вопросы не долго мучали Жабина. Не успел он подивиться с трансформацией самосвала, как новая забота привлекла его внимание. Возле заднего правого колеса восседал старик. Натан его даже не сразу приметил, и лишь обойдя машину увидел человека. Тот сидел на земле спиной к Жабину, прислонившись затылком к колесу и упираясь руками в землю. Вся его фигура выражала отчаяние, плечи вздрагивали в беззвучном плаче.
- Ты кто? – спросил Натан.
- Уйди отсюда, - прерывающимся голосом ответил дед, не оборачиваясь. – Христом бога молю, уйди Натан туда, откуда пришел.
- Старик, ты меня знаешь? – не очень-то удивился Жабин. – Но откуда? Где пересеклись наши пути? И что это за грузовик, откуда он здесь взялся?
- Ты еще спрашиваешь? – уже более спокойным тоном произнес старик, продолжая сидеть отвернувшись. – Да как у тебя совести хватает на это! Ты, который преждевременно загнал меня на тот свет, ты, у которого нет мозгов, а лишь гордыня через край, ты, который даже пить не умеет, и готов послать на смерть отца с матерью, лишь за замечание в твой адрес, и ты спрашиваешь меня, где наши пути пересекались? Ты совсем спятил, или как?
Старик бодро для своих лет вскочил и повернулся лицом к Натану. Перед ним стоял невысокий пожилой мужчина, одетый в холщовые серые брюки, за-правленные в кирзачи, расстегнутая куртка из того же материала, и из-под нее виднеется белая исподняя рубаха. Редкие русые волосы зачесаны назад, жиденькая, почти седая бородка, обрамляет худое, морщинистое лицо. В глазах, окруженных ореолом морщинок, боль и страх. Трясущимися руками, то ли от старости, то ли еще от чего, он, указывая на Жабина, горестно воскликнул:
- И ты еще имеешь наглость спрашивать кто я? Ты, сучий сын, я тебя вырастил на свою погибель. Никогда не думал, что доживу до таких дней. Собственному сыну поперек сказать страшно, убьет мерзавец, ведь он теперь вырос, стал большим и сильным, а я хожу-то еле-еле, а уж сил сопротивляться не осталось совсем… И ты, сучара, эти пользуешься…
- Папаша, ты что ли? Как обычно, все чем-то недоволен. Зачем, спрашивает-ся, спрятался здесь, за металлическим гробом, который вот-вот рухнет.
-Ты чудовище, Натан, чудовище, какое поискать. Никогда не думал, что из тебя вырастет такое. Я пол жизни копил на этот самосвал, мечтая в старости иметь небольшой довесок к нищенской пенсии, а ты в первый же день во хмелю прокатился до первого на твоем пути столба. Что, не помнишь? Мало того, что угробил машину и лишил меня средств к существованию, так еще за восстановление осветительного столба я не рассчитался до сих пор. Тебе наплевать как нам живется, матушку ты уже раньше времени спровадил на тот свет своим поведением. Теперь возьмёшься за меня? Я тебе не дам отпор, силы уже не те, но помни и заруби себе на носу: у меня больше нет сына, а есть негодяй, сильный который лишь по отношению к тем, кто заведомо слабее его. Я все сказал! Ты можешь меня убить, но не изменишь мое мнение.
- Папаша, поосторожнее со словами, - злоба бушевала в душе Жабина. Он совершенно забыл, где находится и как сюда попал, а уж тем более не думал, как здесь оказался давно умерший отец. – Тебе сказочно повезло, что нас никто не видел, а иначе…
- Что иначе? Изобьешь меня? Так бей, тебе не привыкать распускать руки. Унижать слабого так себе доблесть. Ты бы, Натан, лучше схлестнулся бы с более сильным противником. Впрочем, это врят ли когда ни будь произойдет. Что ты замер, бей беззащитного отца, давай, не задумывайся, ведь ты никогда не дума-ешь, если перед тобой легкая добыча. Не стесняйся, нанеси первый удар!
Престарелый отец распалял себя, бил кулаками в грудь, гордо вскидывал голову, и презрительная усмешка озаряло его морщинистое, мертвенно-бледное лицо. Жиденькая бородка победоносно смотрела под углом к горизонту, когда старик слишком высоко задирал голову. И эта самая усмешка оказалась послед-ней каплей терпения нетерпеливого Натана.
Жабин с остервенением наносил удар за ударом, целясь в голову, в грудь, по почкам, чтобы сразу лишить отца возможность сопротивляться. Да этого и не требовалось: после первого же удара, старик отлетел к борту самосвала и мед-ленно сползал на землю, а нерадивый сыночек, умываясь от усердия потом, раз за разом выбивал дух из отца. Голова старика безвольно болталась, сам он уже лежал без признаков жизни на земле, раскинув руки, тем не менее, Натан про-должал упражняться, теперь уже ногами в поколачивании безвольной груши, кровавой груши, в которую превратился старик под злобными выпадами сынка.
Нерадивый сынок никак не мог успокоиться и остановится. Он не чувство-вал, как носок ботинка мягко, почти без сопротивления входит в лежащее перед ним тело, как обувь с усиленным металлической пластиной носком сокрушает ребра, попутно разрывая внутренние органы. Он раз за разом, как испорченный робот ритмично действовал то одной ногой, то другой, пытаясь в крови утопить злобу. Он ничего не видел вокруг, весь мир сузился для него в небольшой при-горок кроваво-красного цвета, где уже даже обладая незаурядной долей фантазии невозможно опознать человека, а уж личность и подавно.
Натан сумел остановиться лишь тогда, когда вконец обессилил. Он стоял, покачиваясь от нервного перенапряжения и усталости, а на лице блуждала все таже маска презрения и ненависти. Мыслей не было. Он чувствовал, что что-то гнетет его, но это было не раскаяние, а какая-то неудовлетворённость собой: наверное, все же стоило это сделать без излишней крови, быть может имело смысл вообще не обращать внимание на полоумного старика, кем бы он ему не приходился по родству. Теперь об этом не надо думать, что сделано, то сделано.
Немного придя в себя, Жабин оглянулся. Как и прежде, поляна была пустынна, и никто не нарушал покоя. Вольных или невольных свидетелей не было, даже птицы или мелкий зверь не спешили нарушать границу лесной прогалины. По-прежнему было сумрачно, хотя чистое, без единого облачка небо над головой ничем не было заслонено, тем не менее определить, где находится солнце не представлялось возможным.
Злобный сынуля вышел на середину поляны, туда, где было посветлее. Он внимательно осмотрел себя и результат его не порадовал. Ботинки и брюки были густо измазаны кровью, несколько брызг долетело до груди, попало на рукава и впитываясь в ткань, оставляла темные, расплывчатые пятна. «- Нехорошо получилось, - пытаясь руками оттереть пятна, думал Натан, - не стоило его бить с ноги, надо сначала было найти дубинку, вон сколько леса вокруг. И время было, некуда тому бежать…а теперь вот думай, как костюмчик привести в порядок…ну ты и сука, даже сдохнуть не можешь незаметно… всю жизнь ты меня ненавидел, вот и получил свое сторицей…»
Спутанные мысли копошились у него в голове. То и дело, он, словно что-то вспомнив, замирал и смотрел куда-то вдаль, в одну ему известную точку. Про-стояв так минуту, он вдруг спохватывался и с удвоенной энергией пытался очистить костюм. В следующее мгновение он бросал это бессмысленное действие, начинал беспорядочно озираться, как будто что-то искал глазами, крутясь волчком вокруг собственной оси. И вновь замирал, как робот, у которого неожиданно закончилась энергия. Он стоял неподвижно и только зрачки вращались в орбитах, показывая скрытую в глубине души неукротимую энергию. Энергию ненависти и презрения.
Продолжалось это не долго. Вернувшись к самосвалу, Жабин долгим взглядом обозревал окровавленный холмик, и какая-то навязчивая мысль, не до конца сформированная мучала его, не давая ни на чем сосредоточиться: простая мысль, до боли знакомая, все время ускользала, не давая себя поймать за хвост, но в тоже время маячила в поле зрения, заставляя до бешенства напрягать мозги. Все тщетно. Как бы он ни пытался вспомнить, что-то важное ускользало в последний миг, словно заигрывая с ним. Натан зарычал от ярости и бессилия. Ему уже было все равно. Он уже не пытался привести себя в порядок, ему вдруг захотелось присесть, прямо тут, прислонившись спиной к огромному колесу и его не волновало, испачкается ли он еще больше или нет. Ему требовалось отрешиться от всего мира, ему надо было забыться, на время погрузиться в полную амнезию, чтобы передохнуть от окружающих чудес и затем попытаться разобраться в себе.
Жабин сидел, упираясь затылком в ребристую резину протектора колеса, сидел не подвижно и тихо, как внезапная мысль наконец-то была схвачена. С необычайной ясностью, нерадивый сынок вспомнил, что отец мертв, давно мертв и не на этой планете произошел сей факт. «- Кто же тогда был этот старик? – вопрошал он сам себя, повернув голову и пытаясь в кровавом месиве определить черты человека. – выглядел он как папашка, да и заносчивость его, без сомнения… Нет, дорогая моя планета, здесь что-то не так. Больно ты хорошо разбираешься в земных грехах. Ты воспроизводишь слишком однобокие воспоминания, самые темные, самые мрачные события, которые хочется забыть и никогда не помнить. Ведь имеются еще миллионы других, положительных моментов. Но нет, тебе надо именно самые низменные, чтобы заставлять нас мучаться и переживать раз за разом все плохое, имеющиеся в нас. И тебе это, мой незримый враг, пре-красно удается, доложу я, не кривя душой. Слишком ты устраиваешь все настолько удачно, что некоторые сомнения будоражат мозг и не дают покоя: все ли так просто, как кажется? Ты как тот злой джин, строишь и тут же разрушаешь дворцы, и даже больше, города. Тебе все нипочем. Ты, как опытный вор-домушник, не торопясь роешься в мозгах, выискивая ценное для себя, отбрасывая остальное, словно шелуху. У меня только один вопрос к тебе: почему тебя привлекает наихудшие стороны моей души? Разве я всегда таким был? Разве на всем жизненном пути не было у меня что-то хорошее, светлое, что стоило воскрешать?»
«- Нет, ты не просто воспроизводишь ужасные картинки, - продолжал размышлять Натан. – Ты контролируешь самое низменное что во мне есть, и сопротивляться твоему воздействию нет никаких сил. Я это знаю, я это очень хорошо понял. Мне незачем было сейчас убивать отца, того раза хватило за глаза и за уши. Но не для тебя: ты подчинил меня своей воле и заставил повторить крова-вый кошмар, заставил вновь пережить тот злосчастный день. И не просто пере-жить, а стать главным героем разыгравшейся драмы, так сказать изнутри про-чувствовать, что я из себя представляю. И вот это мне не очень нравиться, потому как здесь и скрыт главный секрет твоего существования: еще раз повторюсь, ты слишком хорошо разбираешься в земных грехах...»
Натан устало прикрыл глаза и тут-же открыл их. Вокруг изменилось все до неузнаваемости. Больше не было поляны, не было самосвала и не было обезображенного трупа старика. Преобразилось все, он вновь находился в непролазном лесу, ветер шумел в кронах деревьев, щебетали невидимые отсюда пичужки, лес был наполнен едва различимым шумом, треском, он жил своей повседневной жизнью и никогда еще не ступала здесь нога человека. Жабин с интересом озирался, поднимаясь с прохладной земли. Безумно хотелось пить. Последний глоток он выпил еще ночью, а с тех пор во рту маковой росинки не было, а судя по солнцу, уже приближался вечер.
Жабин стряхнул с себя прилипшие иголки, с удовлетворением констатировав, что кровь с одежды исчезла и никакие следы больше не напоминали о трагедии. Неведомый разум услышал его, во всяком случае, Натан на это надеялся. Не хотелось думать о новой подлянке с его стороны. Сейчас надо было срочно найти воду, благо в лесу, по всем законам это не должно составить трудностей.
Ветки хлестали по лицу, но он лез напролом, не обращая внимания на такие неудобства, потому как деревья росли близко друг от друга, а там, где и был проход, по закону подлости, разросся кустарник. И так во всем лесу, куда ни посмотри. Как будто природа специально создала непроходимую чащу, чтобы как можно больше помешать проникнуть туда человеку.
На его удивление, отыскать воду оказалось не таким уж и простым делом. Он продирался сквозь переплетенные ветви, прикрывая глаза руками, которые уже стали порядочно исцарапанными и кровоточащими, его нещадно кусала невесть откуда взявшаяся мошкара, он устал до такой степени, что дрожали руки и ноги, но никакого ручейка или болота обнаружить не мог. Жабин уже было отчаялся, когда наконец-то увидел небольшую ложбинку в земле, где была вода. Собственно говоря, это была небольшая лужа, вся в опавшей листве и иголках.
Он опустил флягу и наблюдал, как пузырьки воздуха с шумом лопаются на поверхности, разгоняя в стороны лесной мусор, как живительная влага вливается через узенькое горлышко в алюминиевую емкость. Его настолько мучала жажда, что он не мог дотерпеть, когда полностью наполниться фляга, и вытащив ее наполовину наполненную, присосался к ней, как клещ, высоко задрав голову, шумно и жадно глотая, а острый кадык двигался в такт туда-сюда. Вода была болотная и вонючая, но ничего этого не замечал Натан. В несколько глотков все высосав до суха, и выплюнув попавшие случайно в рот еловые иголки, он вновь погрузил тару в воду, на этот раз дождавшись ее полного заполнения.
Минутой спустя, вода вышла испариной, и с новой силой захотелось пить. Теперь он пил медленно, и с каждым глотком зловоние било в нос, заставляя через силу глотать протухшею воду. В другой ситуации он и близко не подошел к такой воде, но сейчас было не до этого, быть бы живу, а там уж как ни будь.
Жажда отступила. От болотной воды в животе крутило, в горле встал комок рвотного позыва. Жабин встал на четвереньки, уперевшись руками в землю. Его вырвало какой-то зеленоватой, с черными прожилками слизью. Он оставался в прежней позе, ожидая очередного позыва, но кроме отрыжки ничего не последовало. Дождавшись, когда в желудке успокоиться, он, не меняя позы, по собачьи передвинулся на метр в сторону и растянулся на неровной, теплой почве. Впервые за последние несколько дней блаженная улыбка ненадолго озарила его лицо.
Он лежал на спине, разглядывая через листву деревьев небо. Вечернее солнце, пробиваясь сквозь зелень, вспыхивало золотистыми косыми лучами, простирающимися до самой земли, наполняя пространство умиротворением и спокойствием. Так и хотелось лежать вечно, ни о чем не думая, наслаждаться выпавшей минутой счастья, далеко от себя отшвырнув все горести и невзгоды. И в этот идеал, растаптывая все хорошее и вечное, вторглась головная боль. Жабин невольно схватился руками за голову и с силой сжал, лишь бы приглушить эту боль.
Натан медленно перевернулся на живот, продолжая сжимать руками голову и попытался встать. В этот момент перед глазами у него все поплыло, а в голове промелькнула мысль, что вода отравленная, как мир померк, и он провалился в пропасть небытия, так и не успев до конца понять, что с ним произошло…