Атланта. Глава 6. 1

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ


Спустя две недели Валерия Чехова обвенчалась с Рудаковским, а когда прошло пару дней, то обнаружила, что не может восстановить в памяти никаких подробностей о собственной свадьбе: таким нереальным и лишенным всякого смысла казалось ей происходящее.

Все, что она более-менее помнила — это рассеянный взгляд мужа, который ещё долго был не в силах свыкнуться с мыслью, что девушка его мечты согласилась стать его женой, прикосновение его руки, когда наступил черед идти к алтарю, и его робкое дыхание на своих губах после того, как на вопрос: «Желаете ли вы стать женой Владимира Рудаковского?», она ответила еле слышное «Да». Остальное же воспринималось ею как декорации к сюрреалистической постановке.

Проходя мимо пьяных и улыбающихся гостей, основную часть которых составляли её коллеги, и родственники со стороны жениха, в своем скромном подвенечном платье без фаты, которое сшила для неё Олькович, Валерия с рассеянным видом принимала сухие поздравления от родителей Рудаковского: матери — рослой женщины, невзлюбившую будущую невестку с первых дней её появления в их доме, и его отца — хрупкого, церемонно-вежливого старичка с отсутствующим взглядом, и бродившего мыслями в прошлом веке, машинально отвечая на их поздравления.

И все это время, пока ей приходилось это делать, новобрачной казалось, будто она видит какой-то кошмар, спастись от которого «пробуждением» вряд ли удастся.

Слава богу, на неё вовремя снизошло отупение, так и не позволившего ей полностью предаться собственному унынию и, продолжая тайно наблюдать за всей этой ситуацией со стороны, она не переставала удивляться глупости окружающих, видевших в ней только счастливую супругу.

Среди гостей отсутствовали только Лобов с Шостко. И хотя приглашения на свадьбу были разосланы всем, разделить мнимую «радость» по поводу церемонии бракосочетания с остальными у  этих двоих не получилось.

И именно тот факт, что сводный брат не пришел на её свадьбу, чтобы «поздравить» с началом новой вехи в её жизни, говорило Чеховой о том, что этому торжеству он не придавал особого значения.

Рудаковский же, пребывая в предвкушении брачной ночи, после которой он должен был состояться как супруг и глава семьи, нервничал даже больше невесты, пытаясь заглушить собственную тревогу большим количеством виски.

Так что когда свадьба подошла к концу, жених оказался настолько пьян, что его закадычному приятелю Вадику Левицкому приходилось все время следить за тем, дабы тот не свалился под стол, потеряв всякое ощущение пространства.

И только одна Олькович, практически не прикоснувшись ни к одному блюду из-за легкой тошноты по причине беременности, наблюдая украдкой за «счастливой» невестой, не сдержалась и поделилась своими размышлениями с соседкой, не видевшей ничего удивительного в отстраненном взгляде новобрачной:

— Лера наверное была бы рада сбежать с этой свадьбы, но правила приличия не позволяют ей покинуть торжество раньше времени. Да и под бдительным оком свекрови совершить нечто подобное будет не так уже и просто.

Маша со снисхождением ей улыбнулась. Состоявшись как жена, она казалось, не понимала, как можно было в такой день выглядеть настолько грустной и печальной. Как же её собственная свадьба отличалась от этой!

Их свадьба с Новиковым была куда скромнее по нынешним меркам, но более искренней по количеству полученных эмоций.

Что же касается Шостко, узнав о дате свадьбе, она ещё долго пребывала в состоянии истерики, и когда до неё дошла, наконец, неотвратимость  происходящего, ненадолго успокоившись, она надела на себя маску бесчувственности, и в дальнейшем стараясь не показывать, что это событие её хоть как-то волнует, до поры до времени замкнулась в себе, рискуя проявить себя в самый неожиданный момент.

Просто однажды ей стало все равно, но желание отомстить новоиспеченным супругам не оставляло её на протяжении всей недели, ещё больше обострившись накануне свадьбы, куда она планировала заявиться, чтобы высказать в лицо Рудаковскому и Чеховой все, что она о них думала.

Злая, как оса, несмотря на свой вздорный характер, в ней не было ничего общего с той эксцентричной амазонкой, чей образ сохранился у всех в памяти. Смертельно бледная, с горящим взором, она ворвалась в помещение с такой стремительностью, что если бы вдруг кто-то и осмелился стать у неё на пути, эта попытка не увенчалась бы успехом.

Среди присутствующих началось какое-то движение, перемежавшееся с отчаянной бранью. И решив, что это была одна из выходок Глеба, чьего появления было достаточно, чтобы внести беспокойство в ряды благопристойных мещан, Чехова была немало удивлена, завидев на пороге вместо него Шостко.

Вмиг осознав всю свою вину перед бывшей знакомой, она немного насторожилась, приготовившись к самому худшему, чего нельзя было сказать о новоиспеченном женихе.

Перебрав со спиртным с Вадиком Левицким, к концу праздника парни до такой степени не «вязали лыка», что никто из гостей в качестве собеседника им уже был больше не нужен.

Потеряв где-то на обратном пути из церкви свои очки, щурясь и хихикая как деревенский дурачок, Рудаковский тщетно пытался осознать свое место в этом бренном мире, представавшим перед ним в виде расплывающихся пятен, которые разговаривали увещевательными голосами его знакомых и друзей.

Особенно ласкал его слух говор пьяного Левицкого, ни на минуту не отходившего на правах шафера от жениха на протяжении всей свадьбы. А там, окончательно увлекшись спиртным, и перестав вскоре вообще различать его голос на фоне всеобщей какофонии звуков, Рудаковский вышел на свою «орбиту», где, невзирая на постоянные одергивания со стороны невесты и её приказы вести себя скромнее, вообразив себя Гамлетом, он не переставал обращаться к своим воображаемым «друзьям» с вечным вопросом: «Пить или не пить — вот в чем вопрос».

Уснув под конец свадьбы лицом в салате, исполнять функции «стража» жениха Левицкий был уже неспособен, вследствие чего ответственность за поведение своего слабохарактерного мужа Чеховой пришлось взять на себя.
 
Подойдя к столу с видом яростной фурии, вместо выдачи традиционного приветствия молодоженам, Шостко внезапно схватила тарелку со свадебным пирогом и, сжав тонкие губы так, что те мигом превратились в одну сплошную ниточку, размахнулась и залепила им в лицо жениху, так и не дав возможности Рудаковскому закончить так хорошо начавшийся диалог с «отцом» Гамлета. В лице этой девушки было что-то жесткое и свирепое. Такой Шостко не видел ещё никто.

— За то, что отбираешь чужих женихов, — жизнь тебя накажет! — крикнула она Чеховой на прощание, убираясь восвояси. — Уж можешь мне поверить!

Вспыхнув, Чехова опустила глаза. Что же касается Рудаковского, то будучи занят освобождением собственного лица от остатков десерта, смысл учиненного конфликта прошел как-то мимо его внимания.

Свадебный пирог с подачи руки Вали Шостко отшиб ему последние мозги. Лишь когда ему удалось очистить от крема значительную часть своего лица, и продолжая хихикать, Рудаковский снова обратился к заснувшему рядом шаферу, на чью макушку из солидарности тоже приземлился кусок пирога, пытаясь его разбудить, Чехова осознала, что муж достался ей с придурью, провожая недоумевающим взглядом уходившую прочь Шостко.

Все произошло настолько стремительно, что времени на разборки совсем не оставалось. Мало кто из присутствующих понимал, что вообще произошло минуту назад.

«Прокляв», таким образом, новобрачных, и посчитав свою миссию выполненной, Шостко вскоре вернулась к своей бричке, запряженной тройкой выхоленных кентуккийских мулов, и, вскочив на «козлы», с такой силой хлестнула их плетью, что те, тронувшись вперед, чуть не раздавили какого-то пьяного госта, вышедшего на улицу, чтобы её успокоить.

Лишь когда свадьба подошла к концу и все гости разошлись по домам, (кроме Левицкого, заснувшего под лавкой на веранде; никто из гостей так и не соблаговолил поднять его с пола и провести домой, — то ли его не замечали, то ли попросту не хотели марать свои руки о пьяницу), до сознания Валерии дошло, на что она себя обрекла.

Позволить человеку, которого она всегда считала своим другом, лечь к себе в постель, в то время, как её душу раздирали сожаления по поводу поспешности принятого решения о браке, — да она не могла на это решиться, если бы была в тысячу раз пьянее Вадика.

Подняв невесту на руки, как того требовала традиция, едва держась на ногах, Рудаковский попытался было занести унести её в спальню, где им предстояло провести свою первую брачную ночь, но споткнувшись о что-то у порога, он с трудом удержал равновесие, чуть уронил Чехову на пол.

— О боже, Вов! Да ты не в состоянии донести меня даже до комнаты, я уже молчу обо всем остальном! — встряхнувшись, дальше Валерия продолжила свой путь сама, стараясь не обращать внимания на слегка ушибленное бедро.

Она так и не соизволила подать мужу руку, чтобы помочь ему подняться с колен, несмотря на то, что в этот момент он очень нуждался в её помощи. Однако стоило новобрачной зайти в спальню, именуемой их «семейным гнездом», как при виде интерьера её охватил ужас.

На втором этаже со стен сыпалась штукатурка, а в спальне с безвкусно подобранной мебелью царил такой холод, что данная атмосфера никоим образом не располагала ни ко сну, ни к любви.

В это время за окном разразилась самая настоящая гроза. Ослепительные молнии сверкали почти непрерывно, а раскаты грома не смолкали ни на миг.

С трудом освободившись от платья, предварительно распустив все крючки, и все ещё дрожа от холода, Валерия кое-как забралась в постель, натянув простынь до самого подбородка.

Конечно, она была в курсе, что супружеские пары должны спать в одной постели, но эта сторона брака обычно редко занимала ее мысли, и к ней самой, казалось, никакого отношения не имела.

И пока Рудаковский, возясь у двери, пытался встать с колен, невольно поддавшись воспоминаниям о проданном поместье Олега Викторовича, Валерия случайно вспомнила домик Степанюги, где ранее она жила со своим сводным братом. То жилище по сравнению с этим бараком, отчаянно нуждавшемся в ремонте, казалось ей теперь настоящим убежищем, где, несмотря на постоянные обыски шерифа, она чувствовала себя в безопасности.

Этот же незнакомый дом с окнами без занавесок, с недостающим количеством стульев и кресел на голом полу, нес на себе печать чего-то незавершенного, будто отсюда только что выехали предыдущие жильцы.

Усадьба, где им с Рудаковским предстояло жить в четырех стенах с его родителями, не имела ни малейшего сходства с «гнездом». Его ещё надо было свить.

Лишенная родителей, (а теперь уже и приемных родителей), только сводный брат оставался последней цепью, связывающий её с прошлым и с прежним образом жизни. А теперь она лишилась и его, «присоединившись» к мужу, к которому в данную минуту ничего не испытывала, кроме омерзения и чувства отвращения.

И когда Валерия осознала в полной мере, от чего конкретно пытался уберечь её Глеб, чьи предостережения она всегда недооценивала, ей стало так страшно, что на миг у неё возникло ощущение, будто ее бросили совсем одну в пустыне.

Покачнувшись, Рудаковский приблизился к постели, чтобы поприветствовать свою жену, радуясь втайне, что отныне ему придется спать здесь не одному, а с ней. По крайней мере, он до последнего надеялся, что Чехова не прогонит его с брачного ложа в первую же их ночь, но та, окинув его испуганным взором, попросту указала ему на дверь, не считаясь с его мнением на этот счет:

— Я закричу, если ты сделаешь ко мне еще один шаг! Я закричу на весь дом. Не смей ко мне подходить.

Пролепетав в ответ что-то невнятное, Рудаковский отступил назад. Не каждый день натыкаешься на подобный отпор со стороны девушки, чью любовь он всегда пытался заслужить. Особенно если она пообещала у алтаря стать твоей женой и выполнять все твои прихоти.

Эта сука его не хочет… Что ж, придется подождать. Но ждать слишком долго он был не намерен. И хотя Рудаковский никогда не причислял себя к тем парням, которые наткнувшись на сопротивление, обычно силой брали свое, интуиция ему все же подсказывала, что если бы на его месте оказался Лобов, она бы ему вряд ли так отчаянно сопротивлялась.

Не прошло и суток с момента свадьбы, а он уж нашел повод для ревности.

Да, он ревновал Чехову к её сводному брату, которому она итак никогда не достанется. Хорошо, что этот негодяй не додумался прийти к ним на свадьбу и устроить из торжественного события шумиху, как Шостко. Одной выходки вздорной и ревнивой дурочки хватило им с головой, чтобы потом было о чем вспоминать до того момента, как они окажутся на погосте.

Закрыв лицо руками, Чехова не сдвинулась с места, и вновь окинув жену испытующим взглядом, Рудаковский пришел к выводу, что как бы ни хотелось ему сейчас обладать её прелестным телом, но отбирать невинность у девушки против её воли он не имел никакого права.

Ему не хотелось причинять ей боль и где-то втайне он её боялся, не желая признаваться в этом самому себе.

Присев на кровать, жених наклонился к новобрачной, и подобно юнцу, недавно выпущенного из кадетского корпуса, но ни разу не видевшего девушек, осторожно поцеловал её в щеку. Скорчившись от недовольства, будто её укусила змея, Валерия закрыла глаза.

— Тебе не нравится? — осведомился Рудаковский.

Подняв лицо, новобрачная отрицательно кивнула. Коснувшись её волос, он провел рукой по её распущенным локонам. Выпитый накануне бокал коньяка помог ему преодолеть свою природную робость.

Еле превозмогая отвращение, Валерия с трудом вытерпела его неуклюжую ласку. Теперь отклонить её будет уже не так просто: отныне этот парень являлся её супругом, и она не могла обходиться с ним так же пренебрежительно как раньше.

До слуха девушки вновь донесся глухой раскат грома. Заверившись поддержкой жены, точнее почувствовав, что она не очень-то возражает против его прикосновений, взяв в руки её ладонь, Рудаковский наклонился, чтобы её поцеловать, но увидев перед собой его пьяную физиономию, Чехова внезапно отпрянула от него, судорожно вытирая тыльной стороной ладони свои губы, которых он едва успел коснуться.

Не такой представлялась ей их первая брачная ночь. Совсем не такой. Или она просто недостаточно пьяна?!

— Подожди, я не могу так, — пролепетала Валерия, отрицательно кивая. — Открой шампанского.

Подойдя к столу, где оставалась последняя бутылка спиртного, не доставшаяся Левицкому, жених попытался её откупорить.

За окном к тому времени разбушевалась нешуточная гроза: ураган гнал ливень по земле сплошным потоком воды, и те, с треском ломая молодые деревья, обрушивая свои силы на стены дома, словно стараясь разрушить его до основания.

Не став дожидаться, когда муж поднесет ей бокал, Чехова выпила шампанское прямо из бутылки, едва осознавая, на что променяла свою девичью жизнь. И когда до неё дошло, что ей больше не с кем поделиться собственным горем, поставив бутылку на место, она разрыдалась.

Вступая в брак с Рудаковским, Валерия ещё не догадывалась, в какой АД превратится её жизнь. Она все ещё плакала, когда воспользовавшись этой возможностью, супруг прилег рядом с ней и попытался её обнять.

Не понимая истинной причины её страха, Рудаковский попытался утешить свою жену, пока Чехова, продолжая беззвучно всхлипывать под звуки грозы, сотрясавшей стены дома, не уснула наконец у него на плече, забывшись безрадостным сном.

Глава 6.2

http://proza.ru/2024/07/10/613