М. Д. Гл.?

          Мемуары дуры. Гл.? "Единственный-неповторимый"      



 «Утренний кофе. Шторы вразлёт. Пение птиц оглушающе громко…»
                (из не написанных стихов)



Инстаграм снова нахально выдал обещание счастья. «В течение часа в вашей жизни случится чудо. Не верите? Пройдите мимо. Хотите счастья – нажмите на сердечко». Я провела пальцем по экрану смартфона, пролистывая страницу, и совершенно случайно задела лайк. Значок тут же сменил цвет, прощаясь со мной уже пылающим сердцем. «Что ж, чудо, так чудо», – хмыкнула я и сменила страницу. Губы коснулись кофейной пенки, а я мысленно повторила привязавшуюся строчку, не рожденного стихотворения и тут зазвонил телефон.

– Ню? – привычка мурлыкать «да» гаджету выкорчёвывалась мной изо всех сил. «Ню» прижилось. – И? Что молчим?

– Не поняла, что ты там сказала? Ню? Я же не вижу. Можешь и «ню». Можешь даже присесть… на кого-нибудь в этом виде.

Я улыбнулась шутке и сказала.

– Привет. Рада тебе. Что нового? Как у вас?

– У нас все ок. А у тебя вот… Тебя ищет мужчина.

– Давно и безрезультатно? – хмыкнула в трубку и вдруг захотела курить.

– Не знаю сколько ищет. Но знает тебя давно. Лет сорок.

– Круто! Я-то и то, пожалуй, себя столько не знаю. Всё ещё ищу возможность с собой познакомиться, а ты говоришь, что есть такой… мужчина. Ну, колись, кто такой – хватит держать интригу.

– Аш. Помнишь такого? Сорок лет…

– Помню. Единственный и неповторимый секс в моей жизни.

В телефоне что-то булькнуло. Захотелось протянуть стакан с водой старой подруге и постучать по спинке. В трубке хихикнуло, хмыкнуло, гыкнуло.

– Что так незабываемо хорош?

– Вот это не помню. А вот то, что процесс не повторился ни тогда, никогда- свело меня к состоянию «оптиченное мероприятие». Обидно. Я понимаю, что мечты должны сбываться. Его сбылись. Он хотел со мной переспать – переспал.

– И это ты помнишь всю жизнь?

– Он был такой один. – я вдруг рассмеялась легко, выпуская себя шальную, хмельную, чумовую. – Другие боялись разжать руки. Даже те, которые не любили. Особенно те, которые не любили. А он? Знаешь, юная неопытная дева, только вступающая на путь чувственности, даже в том состоянии, в котором оказалась в его объятьях, была настолько ошеломлена, что ей даже «спасибо» не сказали, что просто встала, оделась и вышла со словами «Ну, видимо мне пора».

– А он?

– Он? Он продолжал лежать и улыбаться. Кажется, с закрытыми глазами. Улыбчивый Аш. Так, что он там сказал? – Я сделала глоток почти остывшего кофе и посмотрела в окно, ожидая ответ.

– Знаешь, мы с Наташкой даже расчувствовались. Он написал: «Если она жива, и ты знаешь где она, передай - я все ещё помню её».

Я вдруг зажмурилась, слушая музыку слов и чувств, и поняла, что совершенно счастлива. Кристально. Абсолютно. Чистое счастье без примесей, дарующее гармонию, которой мне давно не хватало.

– Ничего ему обо мне не рассказывай. Пока. Мне нужно подумать. Хотя про «единственный и неповторимый секс» можешь сказать. Ограничившись только этим.

– Ок, дорогая. Созвонимся.

Танюшка отключилась. Я обулась и вышла, мысленно свиснув призрачному Слаю, и похлопала себя по бедру.

– Идём погуляем, друг.

Память об Аше ухнула камнем, пробивая сорокалетнюю толщу прожитого. Задевая другие, казалось давно утонувшие в тине и мхах камни, и устроив камнепад. Замелькали лица друзей-подруг, обрывки разговоров, слов, интонаций, комнат в общежитии, кружась, сливаясь в калейдоскоп до тех пор, пока смеющаяся девчонка не растянула в руках шаль, улыбаясь парню, нажимающего кнопку фотика. Щелчок. «Фотик». Надо же… фотик. «Смена М», купленная за десятку со стипухи стипендии, щелкнула и с еле слышным скрипом, убрала объектив и клацнула лепестками шторки, заставила время остановиться.


– Ты красивая , Маринка.

– Я? – девчонка оглядывается в зеркало.

Еще щелчок.

– Очень.

– Нет, Аш. Красивая у нас Наташка. Я умная. А Ирка вышла замуж.



Теперь в «здесь и сейчас» я трясу книги в поисках моего «тогда», ловлю падающие снимки и с удивлением вглядываюсь в ту девочку. Да, красивая. Очень. Он разглядел и оставил мне память о моей красоте. А он? Я же тоже фотографировала. Есть. Он смотрит в объектив с любовью и восторгом. Он смотрит на меня. Это я держала фотоаппарат… Потом проявляла, печатала, промывала, клеила на окно, глянцуя.

Ух! Новая волна счастья окатывает меня, как летний ливень. Надо же… бывает. Хочу посмотреть в его глаза сейчас. Вот прямо сейчас. «Одноклассники» мне в помощь… Найду. «Кого?» - смеюсь я. Я не помню его фамилии. Да и знала ли? Он был всегда рядом. Я влюблялась. Я страдала. Меня любили. Бросали. Целовали. Он был рядом. Делаю что-то, курю, разговариваю с кем-нибудь и когда бы я не оглянулась – он смотрел на меня и улыбался. Мне. А мой взгляд скользил дальше, ища того, кто нужен мне как воздух.

Вот же! Я, сегодняшняя, читающая судьбу по глазам, хочу увидеть его глаза. Нарушаю свои правила и регистрируюсь в «одноклассниках» и пишу подруге: «Тань, скинь мне его фото.» И иду спать. И так уже пару дней, как в любовной горячке. Смешное, забытое чувство, отрывающее душу от земли и никогда не обещающее полёт в режиме «чудесно», чаще «иду на грозу». Спать. Спать. Спать…

А утром всматриваюсь в лицо и ничего не вижу. Годы, застывшие в маске невозмутимости. Где чувства этого человека? Где свет его глаз? Это просто лицо мужчины, пожившего в этом мире в хорошие и плохие времена. Жаль…

Я снова иду гулять, загребая босыми ступнями то песок, то морскую волну и вспоминаю новый год. 1986. Вспоминаю другого. Серёжка. 31-е декабря. Утром был зачёт, которого не должно было быть и он, этот зачёт, стал тем взмахом крыла бабочки, сдвинувшего песчинку и обрушившую на меня селевой поток, в котором я тону до сих пор. Время от времени. Я сдала зачёт и не поехала домой. А должна была. Уехала бы и не узнала, что мне изменили. И мир ещё какое-то время оставался бы невредимым. Мир, той маленькой, весёлой девочки, радостно улыбающейся людям и верящей в любовь. И может быть пронесло бы?

Я сдала зачёт и не поехала домой. Вместо этого пошла в лес за нашей общагой с подружкой и наломала веток пихты. Хохоча притащила охапку в свою комнату и наделала зимних новогодних букетов. Распорола любимую модную юбку в клетку и сделала из неё скатерть. Достала два хрустальных бокала для шампанского. Сoupe de champagne. Настоящие. Правильные. Исключающие взрывы пузырьков в ноздрях. Свечи. Две праздничные тарелки. Две серебряные вилки, два таких же ножа, привезённые из дома для особого ужина. Призрак предложения время от времени бродил по ночным грёзам той девочки, а призраков нужно встречать во всеоружии.

Она мечтала выйти замуж за этого мальчика. Потом больше не хотела. Даже спустя двадцать лет, выходя за него и, смеясь в восторге, и пьяная от сбывшейся любви, замуж не хотела, но шла, замыкая круг и ставя точку в той истории.

Юбка была распорота. Стол накрыт. Салаты нарезаны. Шампанское и водка в авоське за окном охлаждались. Душ. Прическа. Тщательный макияж. И сигаретка на дорожку под смешки и побасёнки соседок по секции, под странный застывший взгляд Наташки, суетливость и нервозность Андрея, Сережкиного друга. И ничего нигде не торкнуло, пока я затушила сигарету и не сказала: «Всё. Пошла. Время сюрпризов началось».

– Подожди. Ты мне нужна. – Наташа кричит мне вслед и уже в моей комнате, закрыв дверь и прижав её своей спиной говорит. – Не ходи. Он не один. Пригласил одноклассницу. Андрей сказал, что они были вместе до тебя. А сегодня она – вместо тебя. Ты же «уже в поезде и не узнаешь».

– Не узнаю. Ты права. Не пойду.

Наташа ушла, успокоенная моей невозмутимостью. Я закрыла дверь и зажгла свечи…достала авоську и не стала осквернять себя хрусталем и серебром. Пить из горлышка шампанское и заедать его оливье, зачерпывая ложкой, прямо из кастрюли. Не пробовали? Это вкусно. Глоток шампанского. Ложка оливье. И бесконечное белое снежное поле за окном. Где-то вдали лес, в котором росли новогодние ветки пихты, усыпанные снегом, а теперь оттаявшие и всё ещё пахнущие обещанием счастья. Свечи трещали и их свет стал единственным светом в моем мире. Я всё еще сидела на подоконнике, поджав колени и мысль – спрыгнуть и сесть за стол не приходила мне в голову. Это было неправильно. Там должны были сидеть другие люди. Люди, которые любили друг друга. Те, что не могли разжать руки. Но их нет. Их больше нет.

Шампанское закончилось. И я открыла водку. И ей я оказала честь - принесла рюмку. Потом тарелку с нарезкой, снова уселась на подоконник и выпила. И вдруг вернулись звуки, и я перестала слышать треск свечи. Общага орала. Визжала. Кричала. Ликовала: «С новым годом! С новым счастьем!»

Я опустила ноги и спрыгнула с подоконника. И сняла пальто. Рубашку. Сапоги. Джинсы. Надела чулки и туфли… платье, лежащее на спинке стула. И включила свет. Подошла к зеркалу и удивилась. Оказывается, я не плакала. Макияж в полном порядке. Нужно только улыбнуться. И в дверь застучали. Я открыла и совершенно спокойно спросила Наташу:

– На дискотеку? Идём?

Она кивнула, и мы пошли, не утруждаясь разговорами, храня равновесие гармонией молчания.



Мы вошли в холл и нас тут же подхватили дружеские руки. Нас куда-то потащили. Кто-то бросался обниматься. Кто-то целоваться. Общага ревела «С Новым годом!»

– Куда идём? Мы пришли потанцевать. – Наташка никогда не теряла невозмутимости.

– Счас кинем ваше пальто. Накатим по маленькой и всё будет.

Нас подтолкнули к двери, и мы влетели в распахнутую дверь, оставляя позади пальто в руках провожающего.

Мой Серёжка сидел на кровати. Его левая рука обнимала девушку в синем платье, а правая шарила под лифом, играя с соском. Сорок лет прошло. Таня стала его первой женой. Я – третьей. Она родила ему единственного сына. Я не родила. Когда он молил у меня ребёнка, я уже была стерильна. Но, больше всего в этой ситуации до сих пор меня бесит синее платье, сшитое из ацетатного шёлка шторы и то, как из этого шелка вываливалась её грудь… и банальная пошлость увиденного.

Мне протянули стакан, и я выпила налитое в него. Медленно, глядя уже не моему парню в глаза. Развернулась и вышла, почему-то на цыпочках. Это было важно – уйти тихо, не стуча каблуками. И в какой-то миг услышала музыку, поймала ритм и вошла в танцевальный зал. Где-то в середине зала меня и подхватили мужские руки… Нет. Я не пала. Не упала. Не ринулась вышибать клин клином. Я пила. Коньяк, закусывая мандаринами. Коньяк в последний раз. С парнем моей подруги, Наташкой и … Ашем? Терзают смутные сомнения. А тогда я пила. Пока нас обоих не забрал Наташкин ухажёр, сказав напоследок гостеприимному хозяину, не желавшему отпускать меня:

– Не борзей, парень. Если ей надо будет – она придёт сама. Трезвая.

Какое счастье, что я была тогда пьяна в состояние «спагетти аль денте». Стоять не могла. Прилипала к рукам ведущего меня и падала, как только эти руки разжимались.

Улыбаюсь. Тогда мне казалось, что это всё. Предел. Маленькая веселая дурочка, ты даже ещё не подошла к первой ступеньке пирамиды, на вершине которой стоишь сейчас. Ты ту пирамиду только увидела на горизонте. А тогда - не знала, как дышать. Не знала, что там за дверью. Существует ещё мир или он уже рассыпался пылью и пеплом? Глупая. Мир без любви мёртв? Да нет. Ему просто нет до тебя никакого дела…

Я разворачиваюсь и иду обратно, уже не загребая песок, а просто по колено в воде. Мои джинсы мокры. Мокасины в руках насквозь, но… какая разница? И ещё через пару часов шлю запрос в друзья и «Привет. Спасибо, что помнишь», открываю шкаф и достаю туфли на шпильке. Я их надевала на свадьбу с Серёжкой. Прогуливаюсь по гостиной и снова мне не хочется, чтобы каблучки отстукивали время. Я снимаю туфли и выношу их на улицу, неся в вытянутой руке. Открываю мусорный бак и разжимаю пальцы. Хватит хранить, разлитую по вещам боль воспоминаний. Пора простить и того мальчика, который не хотел в одиночестве встречать новый год и предавший: и себя, и меня, и того мужчину, который решил исправить всё спустя двадцать лет, забыв, что время нас сделало другими. Его уже нет, а я продолжаю душить себя своим непрощением. Всё! Я поднимаю голову и шепчу в небо над моей головой: «Серёжка! Я тоже виновата. Прости меня. Я тоже тебя предала, не став бороться за нас. Пусть тебе там будет светло и покойно. Время успокоиться и вспоминать о нас с любовью и нежностью. Я тебя простила. Спасибо Ашу.» Иду и уже на пороге дома, останавливаюсь и снова поднимаю глаза к небу и говорю то, что много лет использую только в глобальном смысле. «Я все ещё люблю тебя, Серый»


Надо всё-таки должна разобраться с «единственным и неповторимым», а то так и комплексы на старости лет легко нажить.


1987 год. Будников женился. За май и три месяца лета я пришла в себя. Ну не в себя, а в состояние «Сдохну, улыбаясь». Женила лучшего друга. На его свадьбе провела целовальный марафон с юным дарованием. Пацан был на пару лет меня моложе, а я в атласном платье Танюшки с почти голой спиной, на высоченных каблуках. У дарования не было шансов. Во мне уже проснулась стерва и она отчаянно училась жить с высоко поднятой головой, играя улыбками. К сентябрю я была готова не отводить взгляд, не смотреть в пол, бежать по ступенькам институтских лестниц в летящих за мной шлейфом юбках, не бояться случайных прикосновений и смеяться, глядя в лицо. И когда мне предложили встречаться, я конечно, сказала: «Да». Парень был таким милым, что я уже улыбалась ему в ответ совершенно искренне. Я прижималась к его плечу. Он подхватывал меня под локоть и часто оставался ночевать в моей комнате. Он познакомился с моей мамой, и они были очарованы друг другом. Маменька сказала, что от меня она никак не ожидала такого мужчину, а он:  "Если поговорка «посмотри на мать своей девушки и пойми какая она будет в её возрасте» - правда, то я готов жениться прямо сейчас." Но слово «замуж» меня уже не прельщало. Как-то я уже отхотела. И мы решили подождать до лета и моего выпуска. И тут Будников решил попросить у меня прощения. Публично. Постоянно хватая меня за руки и пытаясь обнять, стоя на пороге моего общежития. Поздним вечером. Нас только ленивый не видел и мой жених, но ему рассказали всё. И на следующий день, когда он не пришел в назначенное им же время, я явилась сама. И получила "дубль-2"…

Я шла по коридору мужского общежития. Одна. В застёгнутой на все пуговицы рубашке. Привычные верхние три не застёгнутые, медленно стали в строй под размеренно четкие слова:

– Сегодня ночью я понял, что не готов всю жизнь ждать, что стоит появиться моему старому другу и ты тут же перестанешь быть моей.

– Какому другу?

– Будников – мой друг. И одноклассник. Не делай вид, что ты не знаешь?

– Первый раз слышу.

– Это не важно. Ты поняла? На этом всё.

Я кивнула, застегнув последнюю пуговицу, и вышла. И теперь шла, ставя подошву туфель строго на одну прямую линию, развернув плечи и подняв высоко подбородок. Не глядя под ноги и не видя ничего вокруг. Я несла себя на выход, боясь одного – споткнуться и упасть. А потом я увидела глаза, всегда смотрящие на меня и зацепилась за них, как за маяк. И меня взяли за руку и случился тот… Единственный и не повторимый. Потому что, «после того как», я встала, оделась и снова застегнула все пуговицы на рубашке и ушла со словами «Ну, мне, наверное, пора». А Аш лежал с закрытыми глазами.



Мы созвонились. Теперь было можно разговаривать. Смеяться. Его звонок застал меня без макияжа и прически. Я только, что пришла из сада, с расцарапанными в кровь руками. Лохматая, в растянутой майке, и Аш сказал, что я такая же, как раньше. Не такая. Но, смотрящему в глаза видно лучше. И его глаза снова светились радостью. И он рассказывал о себе. О семье. О дочери. Спрашивал обо мне. Я что-то говорила. И тоже смеялась. А потом он прислал мне свою фотографию. Ту, в которую я всматривалась в первый день, и видела то чего раньше не замечала. И ту, которая была открыта у меня на ноутбуке.

– Помнишь её?

– Конечно. Я на неё прямо сейчас смотрю.

– Твоя сестра тебе сказала, что от этого мужчины нужно рожать сыновей. Ты помнишь, когда ты мне это сказала?

– Нет.

Он умолк и его глаза начали тухнуть. И я всё поняла. Но… самое главное, чему я научилась у жизни – не нужно входить в чужие судьбы, как в чужие избы, отряхивая пыль пройденного тобой пути, на пороге других семей. И нельзя никогда возвращаться в невозможное. Даже в мечтах. Поэтому я не сказала, что всё поняла. Я сказала другое - то, что заставит его никогда больше не говорить…со мной.

А встречи? График встреч согласован с богом.

Бухта Пьяного Мастера.

2024г.