Советское

- Наташа, давай уедем! Давай вернемся  домой! Я так по Москве соскучился!..
- Ну, что ты выдумываешь, Вадик? Нам осталось полгода по контракту, вот тогда и уедем… У меня планы.
- Какие планы, Наташа?! Купить еще двадцать кожаных курток и сто золотых цепочек? Ты уже забила все чемоданы покупками. Вырученных за них в Москве денег тебе хватит до конца жизни…
- Вот ты и ошибся!.. Не хватит. Детям нужно помочь, сестре тоже. От всего, что я продаю в Москве, почти ничего не остается. Всем делаю подарки.
- Ну уж и ничего! У нас прекрасная трехкомнатная квартира, дачный коттедж двухэтажный, «Волга», на сберкнижке денег достаточно, ты одета, обута… Что еще тебе надо? Это уже похоже на жадность…
- Жадность не жадность, а как радовался Костик, когда я ему в «Березке»  холодильник последней марки купила, да его жене, твоей, кстати, невестке, шубку французскую… От радости даже поблагодарить забыли. Только на следующий день очухались: Мама, мамочка! Спасибо! Ты нас счастливыми сделала!..
-Ну уж и сделала… В этом будто счастье…
- А в чем, Вадик? Для семьи стараюсь… Сколько лет мы уже за границей работаем? Четырнадцать? Пятнадцать? Пёрла в Москву технику, тряпки, золото, кожу, продавала, обустраивала нашу жизнь… А ты вот…
- А я вот… я говорю тебе, что нам надо уехать.
- Когда?
- Завтра.
- Ты с ума сошел? У меня же планы… Я так быстро не могу…
- Наташа, выйдем на улицу.

Спустились мы со второго этажа дома для семей работников советского посольства в Каире, вышли из своей квартиры во двор. А там пальмы кругом, цветущий кустарник, фонтанчики журчат. Вадим шел впереди, спина напряженная, жесткая, как доска, руки в карманах брюк. Пятна пота проступили под мышками и между лопаток. Видно, сильно нервничает. Разворачивается всем телом ко мне:

- У меня проблемы. Серьезные. Чуть не так повернется, головы мне не сносить….
Смотрит на меня пристально, упорно, глаза в глаза. Потом резко отвернулся, оглядывается. Да что с ним такое?..
- Вадим, что ты выдумываешь? Что не так может повернуться? Какие у тебя могут быть проблемы в «Межкниге»? Партию политической советской литературы на сторону продал? – я засмеялась, - Она кому-то нужна? Собрание сочинений В.И.Ленина и «Новая земля» Брежнева на Западе бестселлерами стали?
- Нужна, получается… Тут такое заварилось, Наташа!.. Не могу всего тебе рассказать, но я в большой беде. В опасности.
- Какие глупости ты говоришь! Мы на территории советского посольства. Везде охрана, сотрудники КГБ. Кто может тебе угрожать?
Он на меня своими глазами-угольями зыркнул, ни слова не сказал, повернулся и, не вынимая рук из карманов, к подъезду пошел. Только спина немного сгорбилась. А может, мне показалось…

Я не торопилась вернуться в квартиру. Села на скамейку, смотрю на будку с охраной. Одна машина въехала во двор, потом другая. Меня за цветущими кустами не видно. А я всех вижу. Симоновы вернулись. Я с их мальчиком занимаюсь. Я детей посольских музыке учу. Сережа слуха не имеет. Но тем не менее,  что-то бренчит  на фортепьяно. Папа его, советник первого класса, хочет, чтобы сын культурным вырос, в музыке разбирался… Из второй машины Марина Кузьмичева выпорхнула, жена посла, нарядная, с сумочкой от Диора.

Я еще долго оставалась на улице. Сумерки постепенно меняли цвет неба. Я ни о чем не думала, сидела и разглаживала на коленях морщинки на льняной юбке… Резкий  пронзительный крик спрятавшейся в ветвях деревьев птицы привел меня в чувства. Я встала и поднялась в квартиру… Вадим стоял возле окна. Думаю, он проторчал там всё время после того, как мы расстались во дворе. Он не оглянулся, услышав, как я вошла в комнату. Впрочем,  мог и не слышать. Напряженно думал о чем-то. Я решила восстановить мир между нами после размолвки и, подойдя к нему сзади, обняла за плечи.

Тут же я буквально отпрыгнула от мужа: он резко обернулся ко мне, и я увидела его глаза. Они были полностью темными, то есть один зрачок… Наркоман или инопланетянин?.. Я никогда такого не видела не только у него, но и у других людей. Я сильно испугалась. Руки затряслись. Бедром ощутила угол пианино и оперлась на него  рукой.

Потом  успокоилась, поняла, что всё это мне просто привиделось. Солнце зашло, тени сгущались, в комнате было совсем темно. Рассеянный свет еще падал со спины у Вадима, а темнота, плотная как кисель,  расползалась спереди. Они-то и сыграли со мной такую злую пугающую шутку. Поэтому  и показалось…

Вадим никак не отреагировал на мой испуг. Впечатление:  ничего и не заметил. Вдруг он поёжился, вытащил руки из карманов, потер ладони друг о друга, потряс головой и повернулся ко мне:

- Наташ, пойду прогуляюсь до магазина. Сигареты закончились.
- Хочешь, Вадик, я у Максакова попрошу. Он всегда запас имеет. Завтра купим и отдадим.
- Нет, спасибо, мне хочется развеяться. Пойду, - задержался возле комода, выдвинул ящик, покопался, что-то достал, сунул в карман и вышел.

Вадик не вернулся. Ни вечером, ни на другой день, утром. Около полудня, когда у меня был урок с Верочкой Алтуфьевой, явились сотрудники посольства. Трое в серых костюмах, белых рубашках, с галстуками. Как только им не жарко!.. Все знали, что это сотрудники КГБ, но я с ними никогда не сталкивалась. Один подошел к пианино, положил руку на плечо девочке, говорит:

- Беги домой! Урок закончен.

Как только дверь за Верочкой закрылась, другой обращается ко мне:

- Наталья Павловна, вы сегодня покидаете посольство, улетаете из Каира в Москву. Ваш рейс в 21.30. Собирайтесь.
- А что случилось? – спрашиваю, - И где Вадим?
- Ваше дело, Наталья Павловна, вещи собрать и быть готовой к 19.00. В аэропорт вас отвезут. Остальное – наша забота. Всё понятно?

Я так растерялась, что просто кивнула. Поняла только одно: что-то с Вадимом случилось. Что-то плохое.

- Вы не возражаете, если мы тут оглядимся в течение пяти минут, легкий досмотр проведем.

Конечно, я не возражала. «Легкий» досмотр растянулся на полтора часа. Они осмотрели все шкафы, полки, даже из  чемоданов хорошо уложенные кожаные куртки  вытряхнули и каждую развернули и ощупали.

Я так и сидела на стуле возле пианино. Ощущение было, словно меня огромным бревном по спине  огрели. Полное онемение, но боль еще  не успела врезать по мозгам.

Ушли. Я кое-как поднялась, сделала несколько шагов по комнате и рухнула. Хорошо, под рукой дверной косяк оказался. Не сильно ушиблась, однако в мозгах прояснение началось.

Итак, с Вадиком что-то произошло. Серьезное. Даже гадать не буду что. Меня высылают. Срочно. Господи!.. И дальше что? Я посмотрела на разбросанные по полу в спальне кожаные куртки. Надо всё уложить в чемоданы. Но сначала зайду к Марине. Она точно что-то знает. Накинула платок на голову: какое-то вдовье настроение накатило, и вышла из квартиры. Тут же столкнулась с молодым солдатиком.

- А вас из квартиры выпускать никуда не велено до семи часов.

Вернулась. А что делать-то… Обложили со всех сторон. Как бы вещи не отобрали… Если бы не запрет, я бы успела слетать на такси в торговый центр: Ласточке, внучке моей, сын заказывал дубленку. Не купила вовремя, а теперь вот поздно. Присматривалась, искала дубленочку на пятилетнего ребенка, ни одна не  нравилась. А нынче-то шанса уже не будет. Если Вадик не объявится, не попасть мне больше за границу. Очень хотелось Ладе дубленку привезти, а тут такая неприятность: неожиданно высылают в Москву. И что я сыну скажу?.. Прошляпила дубленку…

Прилетела я в Москву  в  международный терминал аэропорта Шереметьево-2. Это, как оказалось, было одно из новых сооружений к Олимпиаде. Терминал, построенный по последнему слову техники и архитектуры, впечатлял. Появились рамки - рентгеновское оборудование для проверки пассажиров.  Раньше только за границей такое видела… Олимпийские игры должны были начаться через четыре дня. В самолете вместе со мной прибыло в столицу много иностранцев, которые хотели смотреть соревнования вживую.

Москва вообще необычайно похорошела из-за Игр: во-первых ее, закрытую для въезда иногородних советских граждан,  вычистили так, словно вылизали улицы и площади языком, во-вторых, вывезли заранее из города бомжей, спекулянтов  и проституток, в-третьих, ни студентов, ни детей не было видно на улицах. Родителям настоятельно советовали заранее отправить детей в пионерские лагеря. Власти убеждали, что наплыв иностранцев может быть опасным для детей. Якобы иностранцы станут угощать их конфетами и жевательной резинкой, в которые вставлены лезвия,  также гости будут развращать советских детей своими чудовищными капиталистическими нравами. Студентов отправили в студлагеря и в колхозы с совхозами на помощь крестьянам.

В поездах метро было малолюдно. Толпились только экскурсии иностранцев на самых  знаменитых и красивых станциях. На улицах отсутствовали пробки, но было полно милиции. Милиционеров переодели в белую парадную форму. Еще было много мужчин в темных костюмах с галстуками. Этих я узнавала мгновенно по манере держаться, по прическам, по отстраненному выражению лица и короткому, как выстрел, пристальному, пронизывающему  насквозь взгляду.

А  магазины!.. Их было просто не узнать. Я чуть в обморок не упала, когда зашла в гастроном: на прилавке финская колбаса сервелат, сыр Виола, какого мы раньше и в глаза не видели, не то что пробовали, импортные сок в пакетах, сладости, жевательная резинка, сигареты «Marlboro», «Camel», «Salem», и -представить невозможно – «Фанта» и «Пепси-кола»! Москвичи потрясенно взирали на витрины магазинов и думали, что наступил давно обещанный коммунизм, наконец-то… Урны были полны картонных стаканчиков из-под недоступных раньше американских  газированных напитков, которые продавались в каждом киоске по 20 копеек.

Сыновья, мама  и сестра Нюша встретили меня  с изумлением. Почему вернулась одна и раньше времени? Я ведь о приезде их не предупредила, не успела… Главный вопрос: где Вадик? А я почем знаю? Пропал. Подставил меня. Все мои планы коммерческие рухнули… Таинственность происшедшего вызывала у родственников опасения по поводу последствий.  Побаивались: как власти поступят со всеми нами после загадочного исчезновения Вадима.

Нарядная похорошевшая Москва тоже не раскрыла мне  распростертых объятий. Прибыли спортсмены из восьмидесяти стран.  Было полно иностранцев-зрителей. Тысячи…  И этим всё сказано. Денег им меняли мало, всего двести долларов, и они продавали москвичам американские джинсы, кожаные куртки, футболки с надписями, вельветовые пиджаки и штаны, да еще много чего. Советские люди дорвались до кроссовок Adidas. Их носили с брюками, платьями и юбками. Москвичи в себя не могли прийти от открывшихся вдруг широчайших возможностей капиталистического потребления. Мой бизнес соответственно приостановился.  То ко мне люди шли за импортными товарами, телефон звонил не переставая, а тут пришлось продажи отложить и искать учеников для занятий музыкой, пока эта чертова Олимпиада не кончится. И даже когда кончится, не сразу начнут покупать, потому что накупятся по дешевке у иностранцев. А у меня целая комната завалена кожей и джинсовкой. По всей квартире запах стоит как в магазине, торгующем кожей… Надо же, как не повезло!..

На иностранных спортсменов я насмотрелась: наш дом был недалеко от Олимпийской деревни. А она даже издалека выглядела словно остров будущего. В Москве, где я год не была, появилось множество суперсовременных новостроек: спорткомплекс «Олимпийский»,  спортивный дворец «Динамо», куча шикарных гостиниц: «Космос», комплекс «Измайлово»,  новые проспекты, рестораны, кафе – в общем, Москва шагнула вперед лет на сорок, сравнявшись с заграничными городами.

17 июля позвонила мне знакомая, Сергеичева Маша, и предложила на следующий день встретиться в кафе «Ромашка», Очень настаивала на встрече. Я пошла в кафе, но не дошла. В одном из переулков за рукав меня схватил мужчина. Я обернулась и не успела испугаться: это был Миша Каневский. Мы с ним вместе работали в Нью-Йорке в посольстве четыре года назад.

- Наташа, здравствуй! Извини за меры предосторожности. Это я Машу попросил тебя в кафе вызвать. Идем в сквер тут поблизости, надо кое-что тебе сказать.
Сели мы на скамейку, Миша оглядывается, сильно нервничает.
- Наташа, времени у нас мало. Хочу тебя предупредить: у тебя и у сыновей установили прослушку на телефонах. Так что не болтайте лишнего… И главное: Вадим жив.
- Жив?! Что с ним случилось?
-  Извини, не могу рассказать подробностей… Одно скажу: тебе очень повезло: сейчас спецслужбам не до вас – Олимпиада. Серьезные проблемы у них. Ты же помнишь, в семьдесят седьмом какой теракт был зимой в Москве? Три взрыва: два в гастрономах на Лубянке, один  в вагоне метро… Семь человек тогда погибло, около сорока раненых… Сейчас делают всё возможное для предотвращения  терактов исламистов против мусульманских спортсменов. Знаешь же, что в 1972 на Мюнхенской Олимпиаде произошло? Палестинцы почти всех спортсменов из Израиля убили… Так вот правительство слезно попросило ИГИЛ не совершать подобного на нашей Олимпиаде. Наверняка, денег пообещали… Всех проверяют, подозреваемых и ранее уличенных в антисоветских настроениях отслеживают и отлавливают… Поэтому проблем у КГБ полно… Тут еще и американцы объявили бойкот Олимпиаде в Москве. Их президент Джимми Картер потребовал вывода советских войск из Афранистана. Но это невозможно… Ты же слышала, что наши войска в прошлом году вошли в Афганистан? Их президент Амин убит. Нашим спецназом был убит… Брежнев был против проведения Олимпиады из-за колоссальных расходов. Но вроде успокоился. Когда понял, как прославится по всему миру после показа открытия Олимпиады с его выступлением  по телевизору…  Сейчас вся страна на Игры работает, правительство и спецслужбы к любой мелочи трепетно относятся, чтобы не опозориться… Не до вас… Поэтому сидите тихо, не лезьте никуда с поисками Вадима, да по телефону лишнего не говорите… Ну всё, я пошёл. Никому не рассказывай о нашей встрече. Я могу сильно пострадать, Наташа!

Миша снова оглянулся по сторонам, вытащил из портфеля кепку с козырьком, натянул низко на брови и резким быстрым шагом, не оборачиваясь, поспешил к выходу из сквера.

Я осталась сидеть на скамейке потрясенная. Вадик жив!.. И, со слов Миши, это угроза для нас, его семьи… Что он там натворил такого?!. Получается, Олимпиада - наше спасение, кегебешники заняты, им некогда нас преследовать… Но нам поставили прослушку  на телефоны… Боже мой! Просто шпионский роман какой-то… Роман романом, а страшно по-настоящему.

19 июля Брежнев объявил открытие Олимпиады. Космонавты поздравляли с началом спортивного праздника прямо из космоса. На стадионе выпустили в полет  двадцать два белых голубя, и затем, около семи часов вечера, от олимпийского факела баскетболист Сергей Белов зажег огонь в чаше на Большой арене «Лужников»,  XXII Летние  игры стартовали.

Через неделю ко мне заехал Костя. В костюме новом, при галстуке.

- Мама, что ты можешь мне рассказать про исчезновение папы? Детали, подробности, какие-то слова особые, со скрытым значением.
- Ничего, сынок, добавить не могу. Всё сказала. Не было никаких особых значений. Вышел за сигаретами и не вернулся… Ты ребят на работе спрашивал, кому-нибудь кожаная куртка нужна?
- Мама, отстань со своим барахлом. Не до этого.

Оказалось, Костик записался на прием в большое каменное здание на Лубянской площади за памятником наркому внутренних дел Дзержинскому. Я ему сразу сказала: не ходи, ничего из этого не выйдет. Олимпиада началась, не до выяснения, куда в Каире пропал сотрудник «Международной книги»... Пошел. А вышло, как я и предсказывала.

Попал он в кабинет к какому-то полковнику. Тот его выслушал. Позвонил куда-то по телефону, затем вышел. Вернулся с папкой. Долго ее листал, молчал.
Потом говорит:

- Молодой человек, мы вам ничем помочь не можем.
Костик злой был, голос повысил:
- Мой отец коммунист, всю войну политруком прошел. Орден имеет и три медали. Занимался политическим просвещением населения в странах Запада, Востока и Северной Америки, обеспечивая поставки специальной литературы в объединении «Межкнига»… Что значит: не можем помочь?! Так вы относитесь к судьбе советского человека?!. Одним словом, вы его туда послали, вы и верните!
Полковник аж побелел от ярости, глаза сузил и прошипел:
- Пошел вон, щенок, чтоб духу твоего тут не было! Моли бога, что год восьмидесятый на дворе. Лет тридцать назад в лагере бы оказался, как сын… - тут он язык-то прикусил и всем своим видом показал, что прием окончен.

Костя вернулся в расстроенных чувствах. Галстук сорвал, говорит:

- Больше я туда ни ногой!.. Это ты, мама, виновата, что так вышло…
- Я?! Да ты что говоришь, Константин?
- Да, мать, тряпки и золото тебе глаза застили, отцом ты не интересовалась. Он тебя о помощи просил. А ты слушать не хотела…
- Я же для вас старалась!.. Всё покупала, везла… Для вас! Чтоб у тебя и у брата деньги были, вещи импортные, дом как полная чаша…
- За деньги, мама, ты права, всё можно купить… Кроме отца…
Тут я вспомнила про Мишино предостережение:
- Костик, я тебя попросить хочу.  Пожалуйста, по телефону  про исчезновение папы не распространяйся.
Костя замер,  задумался на мгновенье:
- Неужели прослушка?.. Значит, что-то серьезное…  Что тебе известно? Расскажи! Прошу тебя! Отец живой? Где он?
- Не могу, сынок! Должна только предупредить тебя… Умоляю: забудь эту историю! Поставь на ней крест!
- Как это возможно, мама? Или у тебя сердце напрочь отсутствует?! Это все-таки твой муж, отец твоих детей! Что бы он ни сделал, мне он отец. А тебя называть матерью даже язык не поворачивается…

Развернулся и ушел. Вот так дети ценят заботу материнскую… Горько! Ни в грош не ставят… Не буду расстраиваться. Продолжу смотреть спортивные состязания по телевизору. Сейчас как раз передают  парусную регату из Таллина.

А 25 июля вся Москва на уши встала: Высоцкий умер. На Таганке, говорят, такое творилось!.. Около ста тысяч человек собралось прощаться с Высоцким. Костя тоже был. Он Высоцкого очень  уважал. Бывал пару раз на его квартирных  концертах и в любимовском театре «Гамлета»  смотрел. Потом остановиться не мог: целый месяц только об этом спектакле и о Высоцком говорил…
Когда похоронный кортеж от театра тронулся, из одной  машины стали разбрасывать огромное количество фотографий Высоцкого.  Костя тоже одну подхватил. На ней - Высоцкий с гитарой и рядом Марина Влади.
Костя фотографию поднял, а милиционер, майор,  что рядом стоял – а их, милиции, рассказывали, тьма была на Таганке, - говорит:

- Вы что, помешались все на этом антисоветчике?
Костя не сдержался:
- Если он антисоветчик, то кто же эти толпы людей вокруг?
- Тоже антисоветчики, - милиционер развернулся к Косте и начал с ног до головы, с ног до головы его взглядом буравить.

Шурка ко мне заявился и с порога начал  укорять:
 
- Мама, почему меня в детстве не отдали на плавание?
- Ты ж сам не высказывал особого желания. Мы с папой были далеко, а бабушка, у которой вы с Костиком жили, в спорте не особенно разбиралась. Ей главное, чтоб вы сыты, одеты, обуты были, да в школе по всем предметам успевали. А что это ты про плавание вспомнил?
- Ты видела по телевизору выступление нашей сборной по плаванию? Слыхала такую фамилию – Сальников? Владимир Сальников?
- Это тот наш пловец, который мировой рекорд установил и три золотых медали получил?
- Вот именно. И я бы мог. Только ты не позаботилась о моем спортивном будущем.
- Шура, в школе все спортивные секции бесплатные. В вашей был бассейн… В любую спортивную школу ты мог тоже пойти, причем бесплатно. Почему ты сам о своем будущем не позаботился? Почему рассчитывал, что за тебя всё окружающие решат? Тебя учили, что хорошо для человека, а уж выбор сам сделай. Октябренком стал, пионером, комсомольцем – настойчиво рекомендовали не только учиться и родину любить, но и спортом заниматься. Что ж ты не прислушался? И был бы теперь трехкратным золотым призером XXII Олимпийских Игр не Владимир Сальников, а Александр Маркелов.

Рассердился Шурка, ушел, дверью хлопнул.

Олимпиада прошла триумфально. Столько мировых рекордов установили! Когда олимпийский Мишка со стадиона улетал под песню, исполненную Львом Лещенко, вся страна у экранов телевизоров слезы проливала…

Ошибся Джимми Картер, объявив бойкот Московской Олимпиаде. Участвуй еще в соревнованиях американцы, англичане, немцы официально, вполне возможно, изменения в нашей стране быстрее пошли бы. А они, наверное, именно тогда начались…

Через три месяца мне позвонили из того же здания, куда Костя ходил, и пригласили на аудиенцию. Велели подписать документы о смерти Вадима. Сообщили, где и когда свидетельство  получить, а после заняться вступлением в наследство на имущество, что мужу принадлежало.

Неужели Вадим умер? Или убит? Миша ведь говорил: жив… Обманывают, наверное… Причины смерти мне не назвали. Где похоронен, тоже не сказали… Похоже, врут, скрывают что-то… А я так оробела, что лишних вопросов не задавала.

Встретилась с сыновьями, рассказала им. Оба: и Костя, и Шурик, окаменели, смотрят на меня ледяными глазами, молчат. Костя, прямо как Вадим, руки в карманы брюк засунул, повернулся и с прямой, как доска, спиной, вышел. Без слов. Шурик остался. Хотел поговорить, как наследство делить будем.

Поделили: «Волгу» Костику отдала и гараж тоже, а Шурику – дачу.

 Внезапно умерла сестра Нюша. У нее была двухкомнатная кооперативная квартира, которую она заранее на Костю переписала. До смерти тетки Шурка занимал  ее квартиру, потому что Нюша круглый год проживала на даче. А Костик с женой и Ласточкой с Галкиными родителями жили. Теперь же в ставшую их собственной квартиру переселились. А Шурик ко мне вернулся.

За одной неожиданностью последовала другая.  Она заставила меня вспомнить  Мишино предупреждение. Галка Костю не послушала: с кем только она не трещала по телефону, обсуждая историю со свекром. Делилась версиями, охала и ахала. Вот в один из дней поехала она, как обычно, на работу. Вышла из метро «Аэропорт» и остановилась у кромки тротуара. Надо было ей дорогу перейти. Вдруг подкатывает к ней  мужчина лет тридцати.

- Девушка, вы на работу идёте? А где вы работаете?.. Вы такая симпатичная! Можно вас проводить?

Галка после рассказывала, что мужчина этот немного странным ей показался:  лицо интеллигентное, ухоженное, стрижка безукоризненная, речь грамотная, а одет очень бедно, чуть ли не в рванину, будто с чужого плеча. Особенно поразили Галку его  глаза - голубые-голубые! Гипнотические, ледяные, инопланетные, как у собаки породы хаски, что в соседней со мной квартире живет. Смотрит незнакомец в упор на нашу Галину, тарахтит беспрерывно, слова ей сказать не дает. А она и не может. Будто в ступор впала. А мужчина то на нее смотрит, гипнотизирует, то на дорогу. А на дороге прямо перед ними огромная лужа. Время-то осеннее. И вот будто в тумане слышит Галина шум приближающегося автомобиля, но пошевелиться не может. А молодой человек за спину к ней зашел и продолжает что-то молоть языком. Галка чувствует, что сейчас он толкнет ее прямо под колеса автомобиля. Помертвела вся… Холодный пот на лбу выступил. Ни рукой, ни ногой пошевелить не может… Тут резкий скрежет тормозов раздался: автомобиль окатил Галку водяными брызгами, вздрогнуть заставил, вся чертовщина с нее в миг пропала, и ей в объятья упала женщина, перебегавшая дорогу перед этой самой лужей и реально спасшая моей невестке жизнь. Обалдевшая Галка обернулась: странного мужчины и след простыл.

Мы все в шоке были. Костя молча по столу пальцами барабанил. Шурик говорит:
- Теперь девиз нашей семьи: не болтай лишнего! И если мы не будем его придерживаться, наша небольшая, но достаточно поредевшая семья продолжит сокращаться.

Шурка это с юмором сказал, но никто не засмеялся. А Галка судорожно к груди прижимала Ласточку, сидевшую  у нее на коленях, и целовала, целовала, целовала…

За год  я все свои «тряпки» и золотишко продала, сестре на могиле памятник поставила, набрала новых учеников, что ходили ко мне домой музыкой заниматься. Ласточку частенько к себе забирала, чтобы Косте с Галкой дать возможность куда-то вечером сходить: к друзьям, в кафе или на концерт. Мы с ней книжки читали про Айболита и Чиполлино и по телевизору смотрели «В гостях у сказки» и «Спокойной ночи, малыши» с тетей Валей Леонтьевой…

В 1985 президентом СССР Горбачев стал. Перестройку затеял. Гласность и ускорение экономического и социального развития государства. Только ничего хорошего из нее не вышло. Тяжелое время для страны началось.

А у меня всё было отлично. Деньги за продажу импортных товаров я предусмотрительно в доллары перевела, хранила несколько толстых пачек под стопками нот в большой коробке, стоящей на виду, и никому про накопления эти не говорила. Всю неделю у меня по пять-шесть уроков с детьми было. Родители их мне налом платили. Так что я ни в чем не нуждалась и тихонько радовалась…

В девяностом Ладе уже было пятнадцать. В это время в Москве МакДональдс открылся. Событие!.. Я поехала ради внучки: очень уж ей хотелось там побывать.  Одноклассники все уши прожужжали: настоящий американский ресторан! Какие гамбургеры! Какая картошка фри!.. В очереди мы простояли три с половиной часа. Гамбургеры меня оставили довольно равнодушной - дома можно и вкуснее сделать, но вот обслуживание, чистота в туалетах просто потрясли: неужели у нас теперь тоже как за границей будет?..

Но до заграницы было пока далеко. В девяносто первом грабительская денежная реформа премьер-министра Павлова произвела эффект разорвавшейся гранаты в каждом доме, подъезде и квартире. Была она направлена на изъятие денег у тех, кто, по мнению Павлова, нечестно их зарабатывал, но коснулась основной бедной части населения. Богатые, предупрежденные сверху, успели свои денежки сохранить. А бедные превратились в нищих… В сберкассе у меня хранилось две с половиной тысячи рублей, и это были большие деньги по тем временам. Все сгорели. Я тоже со всеми обворованными гражданами погоревала, повозмущалась, всплакнула, но еще раз убедилась в том, какая валюта самая надежная. А вот сосед с третьего этажа в нашем подъезде пережить эту реформу не смог. Все его накопления за тяжелую работу на Севере у него дома хранились и за одну ночь превратились в цветную бумагу. Он, видимо, умом тронулся: оклеил купюрами все стены в квартире и повесился.

Но радоваться мне пришлось недолго. Последовала очередная неожиданность: Шурик объявил, что собирается жениться. Как гром среди ясного неба!  Ему уже под тридцать. Я думала, он так бобылем и останется. И вот тебе на! Невесту нашел иногороднюю. Много таких в Москву приезжало в поисках лучшей доли… Получается, он молодую жену в мою квартиру приведет. А она в браке с москвичом чего ищет?

Интуиция меня не подвела: Валерия вошла в нашу семью обдуманно, не только с целью получить московскую прописку, но и свой угол в столице. Причем собственный.

Приехала она из Орла, где жила с мамой-училкой в однокомнатной квартире. Там она закончила музыкальное училище по классу вокала. Сопрано! Фу-ты ну-ты!.. Валерия мечтала об оперной сцене. И была красавицей. На шведку похожа. Мы с Вадимом три года в Стокгольме работали. На шведок я насмотрелась. Откуда такая в Орле взялась? Высокая, стройная, бюст как у Софи Лорен, волосы льняные, синие глаза. Да еще на высоченных каблуках: в ГУМе четыре часа в очереди выстояла за югославским туфлями на шпильках. Королева!.. Шурка мой, конечно, без ума был. А Валерия?.. Думаю, ей всё равно было, за кого замуж выйти: лишь бы московская прописка и квартира.

В оперу она не попала. Устроилась работать в церковь – петь в церковном хоре. Попела она там два месяца и на повышение пошла: отец Ферапонт сделал ее своей помощницей.  Лера стала начальницей: всеми хозяйственными делами занималась и персоналом командовала.

Почувствовала Валерия свою власть и над Шуриком. И стала его каждый день пилить: надо что-то делать с квартирой. Мол, твоя мать жизни нам не дает.
Это она имела в виду не только мои занятия музыкой с детьми, но и  само сосуществование со мной. И чтоб сделать жизнь мою невыносимой, заставить разменять квартиру, стала Валерия по вечерам до полуночи петь арии из опер. Будто готовится в оперный театр поступать. Да еще на каждом шагу мне разные подлянки устраивала. То в ванной на три часа закроется, то суп мой в унитаз спустит, мол, перепутала, то масло подсолнечное по полу в кухне разольет, чтобы я упала и покалечилась. А Шурик под каблуком у нее оказался. Слушался ее во всём, твердил мне постоянно: разъедемся да разъедемся.

Я сначала надеялась, что удастся мне сохранить квартиру, что брак Шуркин долго не продержится. Я же ее насквозь видела. Приходит как-то домой в новой песцовой шубе вместо поношенного драпового пальтишка, что из Орла привезла.

Я говорю:
- Откуда такая роскошь?
- Мама прислала  в подарок на день рождения. Вы же, Наталья Павловна, позабыли, что у меня сегодня день рождения? Вам же вообще всё равно?

Ну что я на это скажу? Мать ее еле концы с концами сводит, я ж ее на свадьбе видела, обыкновенная советская учительница младших классов. А такой шубке и Эдита Пьеха позавидовала бы.  Дорогая шуба. Шикарная. Поворачиваюсь к Шурке. А он стоит с открытым ртом, взирает на свою жену как на богиню. Что ему скажешь? Разве поверит?..

Разменяли квартиру. Мне однокомнатную в Марьино, им двухкомнатную на Новослободской. Валерия вообще тормоза потеряла. Встречаю их однажды у Костика, так она в опять новой шубе, уже норковой. Тоже мама купила?.. Шурка-то хоть и закончил полиграфический институт, куда его отец засунул, работал не по специальности. Занимался  на комбинате бытовых услуг установкой входных дверей в квартирах. Зарплата небольшая. Еле на жизнь хватало. Так все почти жили. А норковая шуба стоила как новые «Жигули». Какая мама?! А этот дурак ничего замечать не хотел. Но дождался. Как получили они квартиру на Новослободской, вытерпела она Шурку еще с полгода и развелась. Квартиру разменяла: сама осталась в однокомнатной на Новослободской, а его отправила в комнату в коммуналке в Марьино. Говорит: «Ты ведь хотел поближе к маме?..»

Перемены носились в воздухе и подступали, подступали... Республики в Советском Союзе изъявили желание «отпочковаться». Сначала Прибалтика, потом остальные. Президент Горбачев и глава РСФСР Ельцин оказались непримиримыми врагами. Стало понятно: СССР  на грани краха... Как там пел этот мальчик с корейской внешностью из группы «Кино»: «Мы требуем перемен»? Вот и получили.

Взъерошенный Костя забежал на «пять минут», принес мне журнал «Новый мир».

- Читай, мама! Опубликовали часть «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына.
- Как опубликовали? Он же враг, диссидент, литературный власовец! Он Родину предал и его за это на Западе привечают, Нобелевскую премию дали…
- Нет, всё неправда! Он глаза хотел раскрыть советским людям на то, что в «истребительно-трудовых» лагерях творилось, как власть убивала собственный народ, причем лучших…
- Ну что ты такое говоришь, Костя?! Ты мне мозг взрываешь… Ладно, оставь, посмотрю твой «Архипелаг»… Двадцать лет назад я по ночам читала «Мастера и Маргариту»: дали мне на три дня перепечатанный на плохой бумаге роман. Так я дождусь, когда Вадик, отец твой, уснет, и читаю тайно. Ведь если б Вадим узнал про запрещенную книжку,  скандал бы устроил. Он коммунистом был до мозга костей, на мнение партии по любому вопросу  ориентировался…
- Прямо любому, мам? Он же на Западе работал, своими глазами видел, что далеко не всё правда, что компартия народу в башку вдалбливала. А теперь «запрещенного» Булгакова в любом книжном магазине, на каждом развале купить можно…

Кроме запрещенных ранее книг, появились новые программы по телевизору. Все смотрели ток-шоу. Когда начинались «Телевизионное знакомство» с Урмасом Оттом, «Взгляд» и «Час пик» с Владом Листьевым, «До и после полуночи» Владимира Молчанова, улицы пустели: люди замирали перед экранами. Кроме политических программ, перед всей страной приглашенные на ТВ звезды и знаменитости рассказывали о своей личной жизни. Чем более скандальными  были эти интервью, тем больше внимания они привлекали. Желтая пресса выдумывала и раздувала сенсации. Особенно нравились читателям сексуальные подробности и семейные проблемы кумиров. Газеты и журналы печатали такие мерзкие истории, что волосы дыбом на голове становились. Начались судебные разборки певцов, актеров, бизнесменов  с клеветниками…

Если мы с внучкой проходили мимо киосков Союзпечати, я говорила Ладе, что всё это страшная грязь, ложь и пошлость. Тем не менее, когда в ее школе проводили опрос о том, кем дети хотят стать в будущем, 60 процентов мальчиков ответили - бандитами, а 54 процента девочек – проститутками. Родители и преподаватели схватились за голову. Наша Лада, ученица 10 класса, написала, что мечтает стать «челноком».

На эстраду пришли и, продержавшись несколько лет, сгинули «другие», уже не советские эстрадные певцы: какие- то Ларисы Черниковы, Алисы Мон, Сереги Чумаковы,  Титомиры, Салтыковы… Гремели Тынис Мяги, Анне Вески, но особенно  Алла Пугачева, Филипп Киркоров и Валерий Леонтьев… Когда Алла в своем балахоне, раскованная и даже наглая, возникала на экране, моя восьмидесятилетняя соседка Анна Тимофеевна крестила экран и выдергивала шнур телевизора из розетки…

Тележурналисты стали откровенно высказываться о представителях власти. Это вело к тому, что общество заштормило. Мнения у населения  различались, но недовольны были все. Открывая для себя тайны советской власти, понимая ее неспособность дальше держать всю огромную махину Союза в ежовых рукавицах, народы многонационального государства стремились кардинально всё переменить вплоть до границ. Им казалось, что отделение от СССР и самостоятельность сделают их жизнь замечательной, такой же, как в развитых капиталистических странах. В эти годы выезд за рубеж упростился.  Невероятно, но теперь не нужно было получать разрешение парткома на поездку в другую страну. У меня даже слов не находилось, головой качала, думала: к чему это приведет?.. То в строгости нас, стадо баранов,  держали, а теперь вот какие поблажки: выездная виза не нужна, поездки без ограничений… Народ хлынул в Турцию, Египет, Таиланд… Однако постепенно  заграницей становились и прежде такие  привычные, «наши», сросшиеся между собой корнями, но не желающие дальше оставаться советскими, республики.

Костя получил детскую путевку  для Лады на работе, и внучка поехала в июне в летний лагерь в Херсон. Вернулась и привезла с Украины листовку.  Говорит: ими весь город обклеен был. Я прочла, и похолодела. Листовка чисто антисоветская, провокационная: «Украина! Ты кормишь весь Советский Союз. Если мы выйдем из его состава, будем жить как в Швейцарии»…

Вы на самом деле верите, что будете?.. Неужели в Швейцарии так же воруют, как вы привыкли за годы советской власти?.. И банки самые знаменитые, и  лучшие в мире коровы, и превосходные сыры  и шоколад  появились у них, потому что, как вы,  от работы отлынивали, только видимость создавали, что работают, или тащили с предприятий все, что можно и даже часто совсем не нужно, просто плохо лежало?!.

Своими переживаниями и сомнениями я с сыновьями не делилась. Шурка и Костик были постоянно возбужденные, счастливые. Помню, как пришли с митинга в поддержку Ельцина зимой:

- Мама, что ты такая смурная? Ты  понимаешь, в какие значительные исторические времена мы живем: приходит пора демократии!.. Всё меняется, и страна будет у нас новая… Ты можешь себе представить, что на митинг сегодня вышло триста тысяч человек?!
- Поразительно, сынок! Столько людей включилось в политику!.. Страх потеряли… А ведь раньше боялись мнение свое искренне высказать, слова против власти могли обернуться тюрьмой или психушкой, преследованием, объявлением человека диссидентом, врагом народа…
- Прошли те времена! Отныне и навсегда всё по другому будет, мама! Свобода совести, свобода высказываний, свобода взглядов и мнений…
Шурка подхватил:
- Свобода передвижений по миру, законы для всех одинаковые, нерушимое право на частную собственность…

Я кивала – вроде, соглашалась, но представить демократическое будущее в нашей, даже новой, стране не могла. Всё-таки я прожила пятьдесят четыре года в Советском Союзе. Не очень-то верила в светлое будущее. Нам его столько лет обещали! И ведь мы надеялись, хотя уже ясно было, что нас заперли в кокон  лжи и пропаганды, а коммунизм - абсолютная утопия… Надеялись, пока всё не навернулось… Не столкнутся ли и мои дети с подобным разочарованием после этой своей эйфории?..

Но, должна признаться,  перемены уже  действительно накатывали без остановки, будто снежный ком, летящий  с горы. И по пути давили тех, кто не успел врубиться в происходящее. Восемнадцатого августа в девяносто первом начался бой нового со старым. То есть, старой власти Горбачева с новой властью Ельцина. Ельцин вошел в Белый дом. А  в Москву  вошли танки.  Мои-то два дурака стали защитниками этого самого Белого дома. Участвовали в противостоянии с ГКЧП, жизнью рисковали. Двое суток домой не возвращались. Я полдня смотрела по телевизору «Лебединое озеро», а ночью  глаз не могла сомкнуть, тревожилась за них. Появились первые жертвы – трое ребят, таких же, как мои мечтатели, погибли возле Белого дома.

А утром все эти защитники, обыкновенные москвичи, ощутившие, как ветер перемен, ерошит их волосы,   взялись за руки и окружили живым щитом Белый дом. И выстояли. Войска покинули Москву…  Люди, в основном, молодежь, рисковавшие жизнью,  полагали, что спасли демократию.  А я продолжала сомневаться, как Фома неверующий, что всё будет в будущем таким радужным, как наши мальчики, готовые жизнь отдать за свободу, рассчитывали…
 
На радостях сторонники демократии снесли с постамента памятник Дзержинскому на Лубянской площади. Лучше бы  КГБ  разогнали. Будто не он, а каменный болван нас в страхе держал все эти годы…

В конце августа Горбачев сложил с себя полномочия генсека и приостановил деятельность компартии. Он, вероятно, и сам не понял, как власть упустил… Всё, доигрались, это были похороны Советского Союза. Сыновья воспринимали развал как личную победу. Меня же происходившее ничуть не радовало. Что могло особенно измениться в стране, где народ и чиновники привыкли работать спустя рукава и воровать всё, что под руку ни попадется? Какая Швейцария?..

Галка  устроилась на работу в столовой при  клинической больнице имени Пирогова. Там плюсом было, что персонал кормили. А в стране уже начались перебои с продуктами. Но и Галка, и ее коллеги не только в столовой питались сами, но еще и домой умудрялись носить. Я удивлялась, как? Как Галка домой каждую неделю по два килограмма сливочного масла приносит? И своих накормит, и еще  заработает – на сторону продаст. Как умудряется выносить? В клинике охрана, сумки на выходе проверяют…

 Оказывается, работницы столовой придумали уникальный способ воровства: кладут масло в целлофановый пакет, завязывают и приматывают  к ляжке под попой, затем  начинают задницей биться об стену, чтобы выровнять целый килограмм по ноге… На каждой ноге по килограмму! А их там в столовой четыре человека. Что же, интересно, пациентам в больнице  достается?
И не только масло тащили. Звонит мне Галка, говорит:

- Мама Наташа, вам новые простыни нужны? Я имею в виду, комплекты белья?
- Нет, милая, не надо. Я еще теми пользуюсь, что из Египта привезла. Там хороший хлопок, прочный и цвета не теряет.
- Так бесплатно, мама!
- Как бесплатно?!
- Да вот вчера Максим, водитель, мне на дачу белье привез. Я его просила бельишка подбросить, раз есть такая возможность. Мы Макса снабжаем мясом и маслом из столовки, а он нас бельем, порошком стиральным, мукой, сахаром со склада. И всё бесплатно, мама!.. Так он мне на дачу привез несколько тюков. Оказалось, там пятьдесят комплектов постельного белья. Мне столько не нужно. Я и Шурке предложила и даже Валерии…
- А Валерии-то зачем, Галя?
- А она, мама, тоже с нами делится, хоть уже Шурке и не жена. У них там в церкви, представляешь, всё есть! Она нам несколько раз давала сигареты иностранные и  алкоголь  импортный. А денег не взяла.
- Господи, Галя, какое же у нас богатое государство: все тащат, тащат, тащат и никак не растащат…

 В Москве в эти годы положение с продовольствием ухудшилось до предела: магазины пустые. Если такая бескормица  в столице, то что же в провинции? Люди от голода умирают? С 1987 повсеместно вводили продовольственные талоны. Люди часами стояли в очередях за сахаром, мясом и маслом с записанными на ладонях номерками: 1732, 344, 914…

Мне, правда, повезло. Я в это голодное время стала получать продуктовые посылки из Штатов. Какой-то гуманитарный фонд из Калифорнии каждый месяц присылал мне огромные коробки с отличными американскими консервами всех видов, с печеньем, конфетами, кофе, чаем и даже сигаретами. Костя пытался перевести сопроводительное письмо, но так до конца мы и не поняли, почему выбрали меня. Вроде, мое имя и адрес им попался из-за того, что я с мужем работала в советском посольстве в США с 1972 по 1976 годы. А может, Костя чего и не понял в письме. Однако посылкам  были рады: я продукты на троих делила.

Чтобы накормить голодный, еще «советский» народ, государство за золото закупило в США курятину. Это были пресловутые «ножки Буша». Затем из-за границы стали поступать к нам много разных продуктов, которые люди хватали, в основном, из-за красивой упаковки. По телевизору рекламировали пользу маргарина «Рама», который «нежнее и полезнее сливочного масла». А еще нас затопили плохим алкоголем. Он шел из ближайших стран: Польши, Германии, Турции, и из Закавказья. Это был знаменитый спирт «Рояль» и много видов паленой водки. Люди, потерявшие работу, потерявшие накопления после реформы Павлова, упивались дешевым алкоголем. Мой любимый певец и композитор Евгений Мартынов, знаменитый на всю страну из-за «Яблоней в цвету», не нашедший применения своим талантам в новой действительности, умер от перепоя паленой водкой.

Внезапно открылось реальное содержание выражения «дружественные народы Советского Союза». Русским пришлось покинуть союзные республики, где они, будучи специалистами, создали практически с нуля экономику. Бежали от погромов, от ненависти, от угрозы насилия. Националисты требовали кровью смыть «русскую грязь». Вводили туда советские войска. Во время беспорядков погибли тысячи людей. Но ничего изменить было уже нельзя. Русские граждане превратились в «вынужденных переселенцев», от которых хотели избавиться там, откуда они бежали, и которым были совсем не рады там, куда они бежали – в России. Понятие «дружба народов СССР» перестало существовать.

Из Таджикистана вернулся мой двоюродный брат Вася с семьей. Много лет он проработал директором крупного алюминиевого завода в городе Турсунзаде. Попал он на этот завод сразу после окончания института в Москве по распределению инженером. Его жена Валя работала там же главным бухгалтером. А дочь Ирина преподавала в школе математику. В девяностых начались погромы. Под лозунгами «Русские убирайтесь в свою Россию!» русских убивали, не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей… Васиной семье в спешке пришлось просто бросить и свою квартиру в Турсунзаде, и шикарную квартиру в Душанбе, и с двумя чемоданами  бежать в Россию. Целый год они прожили на нашей подмосковной даче, пока их сын не разменял свою квартиру на две однокомнатных. Вася с Валей и Ирочкой  поселились в этой крохотной квартирке  с благодарностью: уж очень они намыкались. Вспоминали ли они прежнюю жизнь? Высокое положение в прежнем обществе, четырехкомнатную роскошную квартиру на главной улице столицы, машину  «Волга», пропавшие накопления на старость или всё-таки кровавые погромы? Не знаю, но думаю, что им было очень больно из-за предательства государства, которому они служили…

В самом конце декабря девяносто первого флаг Советского Союза над Сенатским дворцом был спущен и взамен поднят «триколор» - флаг России. Горбачев отрекся от власти. Люди не представляли, как жить дальше. «Мы родились в стране, которой больше нет…»

Именно в то десятилетие с конца восьмидесятых  начался в неустроенной, незащищенной стране разгул преступности. Спортсмены и вернувшиеся из Афганистана никому не нужные теперь воины Советской армии организовывали преступные группировки. Они стремились контролировать бизнесменов, рынки, государственные предприятия. Прокатилась волна заказных убийств. Предпринимателей, чиновников, журналистов убивали в подъездах, взрывали в машинах, расстреливали на улицах.
 
В марте девяносто пятого застрелили Владислава Листьева. Его только назначили руководителем главного телеканала страны, ОРТ, и он начал с передела средств за рекламу. Объявил временную приостановку рекламы. Это было очень опасное решение: недавно захватившая ТВ реклама приносила таким бизнесменам, как Березовский и Лисовский, миллионы долларов прибыли. Помню одну из первых: «Читайте «ТВ парк», и ваши волосы будут блестящими и мягкими». Появилось знаменитое: «Я не халявщик, я партнер». Леня Голубков учил сограждан, как покупать жене сапоги. Советские люди привыкли верить телевидению. Ведь оно выступало главным рупором советской власти, действующей на благо народа. В этом, кстати, никто  не сомневался. И тысячи людей понесли деньги в «МММ» Сергея Мавроди, «Властелину» Валентины Соловьевой и « АВВА» Березовского… И вдруг второго марта приостановлено вещание российских каналов. Целый день на экране фото и надпись: «Владислав Листьев убит»… Страна плакала.Она вообще постоянно плакала. Наверное, это единственное, на что был способен наш народ...

Бандиты убивали людей за власть, за деньги, за автомобили, за квартиры,.. На улицах тоже было опасно: зимой меховые шапки с головы срывали, а у женщин из ушей выдергивали золотые серьги, выхватывали сумки.

Некоторые люди внезапно сильно разбогатели. Наша Валерия купила две квартиры в Москве и ездила на новенькой красной «девятке». Но в девяносто шестом преуспевающая Лера неожиданно оказалась в больнице и чуть не умерла. Костя мне рассказал, что случилось. Оказывается, ей и отцу Ферапонту мало было денег, что православная церковь зарабатывала на беспошлинном ввозе  импортного алкоголя и сигарет, они ввязались еще и в отношения с бандитами. Те коробками из-под обуви несли в церковь «зелень»: то ли грехи замаливать – многие из них в религию ударились после убийства десятков людей – то ли схрон хотели иметь в таком месте, на которое подозрение МВД не падет… Так вот эта «сладкая парочка» – Лера и святой отец – часть денег присвоили. Понятно теперь, откуда у Валении две квартиры в Москве и авто, а у Ферапонта особняк на Рублевке. Как известно, лиса хитра, но и от нее следы на снегу остаются. Так и тут. Пришли бандиты в церковь выяснять отношения. Отцу Ферапонту после короткой разборки горло перерезали – он умер до приезда «скорой». А вот над Валерией поиздевались любители «сладенького», Очень уж она красивой была. Напоследок перед убийством жестоко изуродовать захотели. Один опегешник разбил бутылку и  горлышком с чудовищными острыми  краями размахнулся, чтобы ударить ее в лицо. В этот самый момент Лера отпрянула и отвернулась, Стекло вошло ей в затылок. А бил бандит изо всей силы.

Но Валерия выжила. Четыре месяца пролежала в больнице, сначала в хирургическом отделении, потом в психиатрическое попала. Тем не менее, красота ее не поблекла. Но стала не  броской и вызывающей как раньше, а какой-то печальной, даже трагической. Что-то в ее голове эти острые осколки повредили. Из больницы вышла она немного странной, молчаливой, не такой напористой, как раньше. Задумывалась частенько, не всех узнавала. В церковь на работу  больше не вернулась. Получила инвалидность, две свои квартиры сдала квартирантам, одну закрыла, а сама уехала в небольшой домик, купленный в Старой Купавне, где жила с тех пор затворницей.

Шурка бросил работу  на комбинате бытовых услуг и переквалифицировался в «челнока». В эти годы, когда прилавки магазинов пустыми были, повалили тысячи наших людей в Сирию, Турцию, Китай, Польшу. Бывшие учителя и инженеры превратились в торговцев. А что было делать? На прежних местах по несколько месяцев зарплату не платили.

Сначала Шурик сам торговал своим товаром на «Черкизоне», так Черкизовский рынок назывался. Потом, когда дела его в гору пошли, нанял трех теток из Узбекистана продавщицами. Сам только возил, «челночил». Через год выкупил у соседей по коммуналке две комнаты и стал хозяином отдельной трехкомнатной квартиры. Обставил ее с иголочки: в Китае заказывал и мебель, и ковры, и посуду. Технику купил новейшую.

С 1994 года на «Черкизоне»  чудеса творились. Туда люди со всей страны за товаром съезжались. Торговцев на этом рынке насчитывалось около ста тысяч, в основном, китайцы. Говорят, там под землей и гостиница была, и мастерские, и роддом, и даже кладбище для этих бесправных работников… Хозяином этого рынка был известный бизнесмен Тельман Исмаилов. Считалось, что он самый богатый человек среди «новых русских» Москвы. Он, конечно, был по национальности не русский, азербайджанец, но так тогда всех этих нуворишей, взлетевших на пик успеха на мутной волне, называли. Исмаилов был дружен с мэром Лужковым, со многими артистами, спортсменами и даже мировыми звездами, которых он приглашал в Москву «познакомиться» и платил им за «знакомство» миллионы долларов. Моника Белуччи стала его любовницей… Одна моя знакомая, мама ученицы, в прошлом спортсменка, рассказывала, что именно Тельман оплатил ей за границей операцию по пересадке почки. Она Исмаилова боготворила, говорила, что он всем помогал, кто у него помощи просил. А Костя мне рассказал, что на вечеринке у Тельмана, когда гости – все известнейшие люди в Москве и в стране – танцевали, открывался люк в потолке  и вниз сыпались деньги. Много денег одного вида:  купюры достоинством в сто долларов.

Кроме Тельмана Исмаилова, в то время гремело имя Бориса Березовского. Его большая миллионная афера была связана с продажей автомобилей «Жигули». Но если Тельман – привлекательный приятный мужчина средних лет восточной внешности в конце концов остался без денег и бежал в Турцию, то Березовский – нервный, дерганый, уродливый, похожий на чертика, выпрыгнувшего из табакерки, умудрился благодаря  еврейской  смекалке выжить в эти кровавые времена и сохранить заработанные «честным» трудом деньги. В него и стреляли, и машину его взрывали, а он, несмотря  ни на что, сухим из воды выходил…

По иному сложилась судьба его сначала партнера, а после врага, известного всей Москве лидера Ореховской ОПГ Сильвестра. От одного его имени люди готовы были в обморок упасть, столько на нем преступлений и убийств числилось. Одноклассник Шуры, Дима Коновалов, работал администратором в популярном в то время ресторане «Таганка Блюз». Он рассказывал, что Сильвестр со своими «быками» иногда заезжал туда поужинать. Однажды Дима предложил ему снять куртку. Сильвестр посмотрел на него тяжело и длинно и сказал: «Ну повесь, только не надорвись». И действительно, когда Дмитрий взял куртку, то чуть не выронил: весила она килограммов двенадцать-тринадцать. В неё был строен бронежилет. Но несмотря на такие предосторожности, в девяносто четвертом его Мерседес взлетел на воздух от мощного взрыва. По челюсти опознали обгоревший труп – Сильвестр… Но ходили слухи, что всё это «подстава»: главарь ОПГ имитировал собственную «гибель», а сам уехал в какую-то далекую страну, которую советские граждане с трудом на карте найдут, куда заранее перевел свои миллионы. Такое тоже бывало.

Мы с Ласточкой пошли как-то в Галерею акварели Сергея Андрияки, что  рядом с церковью, где наша соловушка раньше в церковном хоре пела. Ходили по залам, рассматривали картины, поднялись на второй или третий этаж, не помню уже, и подошла я к окну. Выглянула, а оно аккурат  в закрытый  двор какого-то старинного особняка выходило. Смотрю и глазам не верю: стоит посреди этого дворика ярко-красный автомобиль иностранного производства, перехваченный огромной, под размер машины, широкой зеленой лентой крест-накрест, как коробка конфет. Ко мне приблизилась смотрительница, пожилая женщина с синей униформе.

- Что это за чудо?! – спрашиваю.
- Это здание Борису Березовскому, - говорит, - принадлежит. А «Рено» последней модели – подарок его к дню рождения дочери.
- Надо же, а мне сыновья на день рождения торт подарили, но почти так же был лентой перевязан.
- Не завидуйте, - смотрительница грустно улыбнулась, - подарки Березовского оплачены деньгами, заработанными на обмане, крови, смертях человеческих. Неизвестно, как ему расплатиться за всё это придется.
- Думаете, придется? – я поискала в зале глазами Ласточку.
- Тем или иным образом. Все платят по долгам. Только по-разному… Ждать иногда приходится долго.

В девяносто третьем Россия столкнулась с новой денежной реформой. Деньги, выпущенные за последние тридцать лет, прекратили обращение на территории РФ. В банке можно было обменять сумму до 35000 рублей, это примерно 30 долларов… В очередной раз родина ограбила своих детей…

Я задумываюсь частенько: как мы вообще выжили в то время?! Ведь нас беспрерывно пытались убить всё десятилетие.

!8 мая 1998 года уже очень поздно вечером у меня раздался телефонный звонок. Первая мысль тревожная: что-то случилось! У Шурки или у Кости?.. Но звонила  неизвестная мне женщина. Она говорила по-русски с акцентом. У меня ёкнуло сердце. Как-то сразу мысль пришла: это от него…

- Добрый вечер! Это Наталья Павловна Маркелова?
- Да, это я. Чем обязана?
- Меня зовут Елена. Я … знакомая вашего супруга Вадима. Звоню вам из Лос-Анжелеса по его просьбе.
- А где он сам? Что с ним?
- Здесь, в Лос-Анжелесе. Он болен. Тяжело болен. Лежит в больнице. Очень хотел бы встретиться с вами.
- Болен? Чем он болен?
- Это хроническая болезнь. Но его хорошо здесь лечат… Вы смогли бы приехать в Штаты? Я вышлю вам приглашение, Вадим оплатит перелет.
В моей голове всё смешалось от невероятного звонка и приглашения. Вадик! Вадик жив! Он в Штатах… И я могу его увидеть. Побывать в США! Бесплатно!
- Я прилечу, Елена… Да… Прилечу повидаться с Вадимом… Вам нужны какие-то мои данные для вызова?
- Нет, не беспокойтесь. У Вадима есть все сведения.

Положив трубку, я посмотрела в зеркало над столиком, где стоял телефон. Мне шестьдесят два года. А Вадиму? Он на пятнадцать лет меня старше, родился в 1921. Значит, ему семьдесят семь… Как-то тревожно: какими мы увидим друг  друга? Прошло почти двадцать лет!.. Я так постарела… Я почти о нем забыла… Я ведь сразу смирилась с потерей Вадима. И вот… Кто эта Елена?.. Голос молодой… Похоже, русская, хотя и говорит с акцентом. Сотрудник больницы, знакомая, жена?.. В любом случае, еду! Если не встречусь с Вадимом, сыновья меня не простят. Да я и сама себе не прощу…

Шуре и Косте я не сказала правды. Боялась их реакции. Не знала, что они придумают. А вдруг запретят мне ехать?.. Объяснила им поездку в США приглашением бывшей ученицы. А уж от такого грех отказаться… Им обоим уже  под сорок. Работа, быт, у Кости семья, у Шурки заграничные поездки… Всё это вытеснило мысли об отце. Каждый смирился с потерей. Им и в голову не пришло, что моя поездка как-то связана с Вадимом.

Елена встретила меня в аэропорту Лос-Анжелеса. Лет под пятьдесят, ухоженная, спортивная, улыбчивая. Положив мою дорожную сумку в багажник, села за руль  темно-синего Форда и предложила, не заезжая в отель, отправиться сразу на встречу с Вадимом. Он-де очень ждет, со вчерашнего дня волнуется.

По дороге мы заехали в кафе, съели по гамбургеру, выпили по чашке кофе.  Елена начала рассказывать  о себе. Она русская эмигрантка в третьем поколении. Ее дед и бабка бежали в США во время Октябрьской революции 1917 года. Она закончила Калифорнийский университет в Беркли, специальность социология, работала некоторое время в крупном концерне, выпускающем оружие, сходила неудачно замуж, разошлась, потом ее пригласили в ЦРУ по рекомендации отца, который проработал там долгое время.

Когда мы вернулись в машину, она продолжила:

- Теперь уже можно об этом рассказывать, -  улыбнулась, - два года назад я покинула службу. Там я и познакомилась с Вадимом… Вы ведь подозревали, что то внезапное его исчезновение в Каире связано со спецслужбами? С разведкой?
- Даже не знаю, что вам ответить… Мысли были разные. Но представить, что он станет работать на американскую разведку… Нет, такое не могло мне прийти в голову… Он же был настоящим коммунистом. Верил в идеалы нашего государства и строя… Мне трудно принять подобное…
-  Вадим вам всё сам расскажет. Знаете, Наталья, судьба иногда творит с людьми такие выкрутасы, что и в самом страшном ночном кошмаре не приснятся… Вадим очень хороший и порядочный человек. Не вините его, что так сложилась ваша судьба. Он ведь тогда в восьмидесятом о вас и о детях думал. Посчитал, что так для вас всех будет лучше. Ведь если бы его тогда арестовали, во что превратилась бы жизнь вашей семьи в СССР?
Мне вдруг вспомнились посылки из гуманитарного калифорнийского фонда:
- А вы не знаете, Елена, про посылки в Россию? Я в самые тяжелые годы получала продуктовые посылки из Калифорнии.
- Да, это Вадим придумал и устроил. В то время так называемой «холодной войны», противостояния двух великих держав – СССР и США, он боялся подставить и потревожить вас. Поэтому разработал такую «мини-операцию». Надеюсь, эти продукты оказались вам нужны… Я старалась выбирать всё самое лучшее…
- Так это вы, Елена, собирали эти посылки? Я вам очень благодарна. Но почему вы?
- Я думала, вы догадались. Я жена Вадима. Мы поженились семнадцать лет назад. И у нас есть сын, брат ваших мальчиков, Женя. Здесь мы зовем его Юджин… Я познакомлю вас с ним… Наталья, почему вы молчите?.. Вы шокированы?
- Возможно… Это всё так неожиданно… Но я сознаю, что раз у меня в России была своя жизнь, то у Вадима в Штатах тоже есть право иметь свою. Ведь в СССР власти признали его умершим… А вы, Елена, мне нравитесь. Вы такая обаятельная и откровенная… Я понимаю Вадима, его выбор… Я, правда, была совсем другой во время нашего с ним брака. Эгоистичной, помешанной на деньгах, благосостоянии… Я не очень страдала, потеряв Вадима. А вот сыновья страдали.
- Понимаю вас. Юджин тоже очень привязан к отцу. Хотя он настоящий американец… Но душа у него русская… Он у нас музыкант. Участвует в разных международных конкурсах и даже становился лауреатом нескольких… Вадим говорит: « Это у Жени наследственное, от моей первой жены»… Шутит… Вы же музыкант? Тогда попросим Женю поиграть для вас. Он так исполняет Рахманинова, что без слез слушать невозможно…

Мне стало очень грустно, Я вспомнила, как бросила на третьем курсе Московскую консерваторию. У меня родился Костя, и я посчитала, что потом закончу. Не получилось. А как Вадим уговаривал не бросать!..

- Да, Елена, вы хорошая жена для Вадима. Я такой стать не смогла.
- Не выдумывайте, Наталья. Он о вас очень тепло отзывается. И сыновей любит. Всех… Ну вот мы уже и приехали.

Палата, в которой лежал Вадим, была оснащена по последнему слову техники. Или это мне показалось. Я, во всяком случае, такой – нашпигованной сложным медицинским оборудованием - раньше не видела.

Вадим под простыней  выглядел на единственной в палате кровати очень длинным. Наверное потому, что был необычайно худым.  Волосы совсем седые. Впалые щеки и заострившийся нос. Только глаза – прежние уголья. Эти глаза я узнала бы где угодно.

- Ну наконец-то! Наташа! – Вадим выпростал из-под простыни руки, худые, с выступающими косточками, и протянул мне навстречу. Он даже дернулся, попытался привстать на подушках, но не смог.
- Моя дорогая! Моя дорогая!.. – повторял он. – Елена, - оставь нас, пожалуйста.

А я даже поздороваться не смогла: слезы заливали лицо. Я выронила сумочку и не заметила, подняла ладони к лицу, чтобы вытереть глаза. Из-за слез ничего не видела. Елена поддержала меня, чья-то услужливая рука протянула пригоршню салфеток…

Как слепая мышь, я доковыляла до кровати и упала перед изголовьем на колени, зарылась головой в простыни. Его пальцы, косточки, обтянутые кожей, обхватили мою голову. Я почувствовала, как Вадим прижался своей головой к моей. Он тоже плакал. Мы остались в палате одни.

- Столько лет я мечтал о нашей встрече, Наташа! Какое счастье видеть тебя, дорогая!
- Что же я за дура! – прорыдала я, - что за  дура!.. Сможешь ли ты простить меня?
- Мне не за что тебя прощать. Всё сложилось так, как сложилось… Такая судьба… Как я любил тебя, Наташа!

Я зарыдала громче.

- Не надо, не плачь! А то, - он хрипло рассмеялся, - у меня не хватит сил рассказать тебе о том, как я жил все эти годы без тебя.

Я подняла заплаканное лицо и всмотрелась в лицо Вадима. Оно было каким-то просветленным, как у святого на иконе… Почему я не видела этого раньше?..

- Мне было очень трудно оставить тебя тогда, в Каире. Но взять тебя с собой я не мог: в Москве оставались мальчишки. Я не обманывал тебя: действительно я попал в тяжелую ситуацию. Находился меж двух огней. С одной стороны, американская разведка, с другой – советская. Ты, наверное, не догадывалась, что у меня было специальное задание. Американцы наехали и пытались перевербовать меня. В их руках были все рычаги. Они выставили мне ультиматум и дали три для на принятие решения. И я решил бежать из Каира в Москву. Но ты не согласилась. Без тебя это было невозможно. ЦРУ знали, как состряпать на меня компромат. В этом случае наши спецслужбы меня растерзали бы. И вам бы плохо пришлось, тебе и мальчикам… Поэтому тем вечером я отправился в американское посольство и просил политического убежища.
- Милый мой Вадик, почему я была так слепа, так зациклена на себе?!
Вадим погладил меня по волосам своей хрупкой рукой.
- А твои волосы так же прекрасны, как и раньше… Такие же густые и волнистые, и цвет сохранился… Совсем немного седины… Красавица ты моя! И дети наши  в тебя пошли: оба красивые, статные и волосы такого же редкого цвета…
- Зато глаза у них твои: черные, горячие, как уголь.
- И девочка мне понравилась. Лада, внучка наша… Я ведь, Наташа, приезжал в Москву два года назад.
- Как?!
- Под чужой фамилией. У меня было дело. Но поехал я из-за вас. Хотелось на вас, моих дорогих, посмотреть… В тот день шел  дождь, и я не надеялся, что ты выйдешь из дома. Но ты вышла. На тебе был мой кожаный плащ, что мы купили в Египте…
- Я иногда надеваю его. Он же почти новый. А сейчас модно носить… оверсайз… Что ж ему висеть в шкафу…
- Нет-нет… Молчи, пожалуйста!.. Я стоял под деревьями и, когда увидел тебя в этом плаще, едва удержался, чтобы не броситься к тебе, не схватить тебя в охапку и прижать к груди… Модно… Оверсайз… Глупости… Я знаю, почему ты надеваешь этот плащ, даже если ты сама не знаешь…
- Жаль, - я прижала его исхудалую руку к своей щеке и поцеловала.
- Чего тебе жаль, Наташа?
- Просто жаль…
- Я видел сыновей. И даже разговаривал с Константином.
- Разговаривал?! Он не узнал тебя?
- Ну что ты! Не беспокойся. Конечно, не узнал. Я сказал ему, что потерял в этом районе собаку. Он живо откликнулся, даже взял у меня номер телефона, если вдруг увидит похожую… Разговорились. Он признался, что в детстве мечтал о собаке… А мы, Наташа,  не знали… Он задавал мне вопросы, я задавал ему, он меня слушал, я слушал его, и всем своим существом я впитывал  общение с сыном, которого был лишен двадцать лет… Расставаясь, мы пожали друг другу руки… На следующий день я снова прогуливался возле его дома: у меня была причина – поиск собаки, и видел Ладу с Костей. Они подъехали к дому на машине. О чем-то разговаривали и даже спорили. Костя увидел меня и махнул рукой, я помахал в ответ…
- Боже мой! Вадик! Если бы он только знал!..
- С Шуркой мне не удалось поговорить: уж очень он всегда торопится. Такой деловой!
- Ты прав. Он ко мне забегает на пять минут и куда-то уносится. У него вечно какие-то деловые встречи. Ты знаешь, он ведь был неудачно женат.
- Да, знаю. Я пристально следил за всеми событиями в вашей жизни. Всё про вас знаю. Не мог связаться с вами, не имел права. Но всегда мысленно был рядом.
- Но ведь у тебя другая семья… Елена мне очень понравилась. В ней есть то, чего не было у меня. И у тебя взрослый сын.
- Ты же слышала, что наша реальность не единственная. Так вот у меня ощущение, что я жил в двух реальностях. В одной я любил тебя и был предан вам, там в Москве, в другой – любил Елену и Женю. Мое сердце разделено на две половины, и только  это позволяло мне  держаться… Как хорошо, что ты решилась приехать, Наташа!
- Я тоже очень рада встретиться с тобой, Вадик! Может, стоит и мальчишкам навестить тебя? Познакомиться с братом?
- Я уверен, что с Женей они подружатся. Но вот навестить меня… Боюсь, не успеют… Я умираю, Наташа…
- Что ты такое говоришь? Как ты можешь такое… Елена сказала, что тебя хорошо лечат… Почему… Почему… Ты так сказал?..
- У меня рак в последней стадии, милая. Да ты сама видишь, как я выгляжу… Врачи сделали всё возможное… Дальше они уже бессильны…
Я была так потрясена, что даже не могла плакать.
В этот момент дверь в палату открылась и на пороге показался… Костя. Только был он на двадцать лет моложе моего Кости, и волосы другого цвета. Как у Елены. Да пожалуй, черты лица потоньше. Но это  из-за музыки… Одухотворенное лицо…
- Женя, сынок, проходи! Познакомься! Это Наташа. Мама тебе рассказала?

Женя кивнул, подошел к отцу, склонился, поцеловал в щеку, повернулся ко мне и неожиданно обнял. Я растерялась. Оглянулась: на пороге стояла Елена. Она улыбалась, но по щекам скользили слезинки.

Все последующие дни я проводила в больнице возле Вадима. Как-то не получилось походить по торговым центрам, магазинам, улицам. Да и не хотелось, честно говоря. Впервые в жизни не хотелось…

С каждым днем, нет, часом Вадиму становилось хуже. Каждую ночь мы по очереди с Еленой оставались у его постели. Первые дни он рассказывал о себе, своей жизни, чувствах, пережитом. Потом всё чаще стал впадать в забытье. Тяжело дышал. Стонал. Обезболивающие уколы приносили мало пользы.

В один из дней Вадим при мне попросил Елену согласиться на то чтобы его прах после кремации был вывезен в Россию и там захоронен. Елена дала согласие. Я видела, что она еле держится, сохраняя спокойное выражение лица. Вадим, напротив, был очень спокоен в эти минуты.

Наедине он мне сказал:

- Тебя, наверное, удивило мое желание быть похороненным в России? Здесь в Штатах за эти годы я привык к довольно приятной, защищенной, комфортной жизни. А у вас в СССР и новой России творился хаос. Кровавая мясорубка для народа. Сейчас временное затишье. Но поверь мне, ничего не кончилось, и пока советское не изживет себя до конца в людях и в правителях России, эта война против собственного народа будет продолжаться. Может быть, всё будет еще страшнее… Поэтому я хочу быть там с вами… Не знаю, что происходит с человеком после смерти, после кремации, но верю, что-то от этого человека остается…

Скоро узнаю, - он улыбнулся, растянув бледные тонкие губы, сжал мою руку, - Поэтому забери меня с собой, Наташа, похорони рядом с нашими родителями. Приглашай в Москву Елену с Женей. Они будут ездить. Вы теперь родными стали… Мальчики смогут в Америку приезжать, и Лада тоже…

Вадим заплакал и прижал мою руку к своему лицу.

Умер он в седьмую ночь после моего приезда. Это была ночь моего дежурства.
 
Когда держишь на коленях голову умирающего, сам умираешь вместе с ним. Нет, ты, конечно не испытываешь тех чудовищных болей, что сотрясают его тело, но переживаешь невероятные душевные муки. Когда Вадим начал задыхаться, и каждый вдох был похож на то, как вдыхает человек, когда ему нож под сердце всадили, я от невозможности ничего сделать вслух обратилась к богу, запричитала: Ну забери его, забери! Это же невыносимо! Ему так больно! Пожалуйста, закончи его муки! Пожалуйста, пожалуйста!..

Три последних вдоха были самыми страшными. Они сопровождались криком. После каждого надрывного вдоха – крик… Конвульсии. И всё. Сердце остановилось. А мое было – в клочья…

Я летела в домой в черном платье и черной косынке, наспех купленных в каком-то супермаркете. Рейс Лос-Анжелес - Вашингтон - Москва. В моей сумке лежала урна с прахом. Вадим возвращался  на родину.


(Из сборника "Сто рассказов про тебя")