Атлснта. Глава 6. 2

«Эх, не быть тебе коммерсантом, раз такие грубые ошибки допускаешь в оформлении документации!» — рассевшись за столом, Глеб ломая голову над очередным способом привлечения дополнительного капитала в деятельность предприятия на краткосрочной перспективе.

Засиживаясь теперь до глубокой ночи из-за проверки счетов, его не переставали терзать смутные сомнения, что управляющий утаивает от него часть информации, предоставляя в отчетах показатели, взятые с потолка. Поэтому стараясь в очередной раз не попасть в передрягу во время визита налоговой, зачастившей в последнее время на предприятие, ему приходилось вникать во все самостоятельно, убивая на это занятие практически все свое свободное время.

Дни и ночи он проводил в обществе одних лишь бухгалтерских книг и счетов, расшифровывая при скупом свете керосиновой лампы неразборчивый почерк управляющего.

Эх,  посадить бы за эту работу Степанюгу, прижимистого скупердяя, относившегося с предельной бережливостью к каждому центу, тот быстро вывел бы мошенника на чистую воду, почувствовав в цифрах подвох!

Стремясь избежать западни собственного прошлого, Лобов ступил на свой путь, уничтожая за собой все улики принадлежности к семье заядлого ура-патриота Конфедерации, и с лихвой взявшись за строительство своего будущее, он сменил не только фамилию, взяв «позывные» родственников по материнской линии, но даже видоизменил свой имидж.

Рядясь в одежды мрачного оттенка, символизирующего на тот момент его нынешний настрой, вместо пробора он стал чаще «зализывать» челку назад, стремясь поскорее влиться в число своих новых приятелей из числа взяточников и проходимцев. И только один южный акцент, от которого он тщетно пытался избавиться, остался с ним как прежде, придавая его речи своеобразный шарм.

Его отцу удалось достичь богатства, начиная с малого. Приехав в Америку бедным эмигрантом, тот только начинал завоевывать нужные связи, чтобы развернуть свою деятельность на территории неизвестной страны. За его спиной не было знаменитого родственника, которому постоянно надо было что-то доказывать, поэтому уверовав единожды, что он сделает все лучше других, в своих предчувствиях предприимчивый европеец не обманулся.

Огромная жажда деятельности, энтузиазм привели мужчину к успеху в избранной деятельности, и он по праву получил свои «дивиденды».

Но прошлое мешает новому герою строить собственный мир, и отгороженный им словно ширмой в своих стараниях затмить предшественника, он не получает достаточно пространства, необходимого для создания собственного имени. Поэтому чтобы справиться с подобной задачей, и не оставаться «второй скрипкой» своего известного родителя, Глеб решил перечеркнуть все достижения отца, и отправившись на поиски пустовавших мест в тех областях, где отсутствовали пока серьёзные конкуренты, он собирался сделаться там принципиально первой фигурой и «заблистать» со временем на полную катушку.

Такую нишу ему найти удалось. Оставалось лишь заполнить пустоту, расчищенную от мертвого груза и, отодвинув отца в тень, создать в новом «царстве» собственный мир, со своими порядками.

Глупо, конечно, было отказываться от «унаследованных» денег матери, нажитых ею с компаньоном во время войны на контрабандном деле, но им можно было найти другое применение. И самостоятельно взявшись за управление предприятием, допуская вначале такие грубые ошибки, которые никогда бы не допустил ни один опытный управленец, ему до всего приходилось доходить самостоятельно, осознавая, как все вокруг изменилось, включая его самого.

И то, что когда-то ценилось в прежние времени, в настоящем было не актуально. Раньше отец доказывал, что добиться всего в этой жизни можно было лишь честным путем, работая по совести и на благо окружающих, но эти принципы в нынешней эпохе уже не только не работали, а если быть откровенным до конца, то были и вовсе бесполезны.

Трагическая судьба отца стала тем клином, которая окончательно расщепила его личность, заставив примкнуть к лагерю людей, придерживающихся принципов, свойственных его матери.

Нелепая смерть родителя внушила сыну мысль о необходимости отказаться от прямолинейности, вследствие чего наследованная им от матери цепкость и воля к жизни лишь укрепили его стремление выжить, а скрытность и изворотливость отныне стали неотъемлемой частью его формирующейся личности.

Воспитывая сына именно таким, Алла Евгеньевна лишь ухмылялась в ответ, чувствуя, что очень скоро в своей беспринципности наследник превзойдет её саму. И это случилось.

Не собираясь мириться с тем, что кто-то может превзойти его в подобных начинаниях, Глеб снова и снова бросался в пучину «страстей», и оказываясь изредка на обочине жизни, он снова поднимался с колен, бросаясь в бой, словно некая энергия выносила его на поверхность, заставляя действовать.

Оценив хитроумность матери, задолго до её ареста парень начал раздумывать, как бы удалить её от себя и перехватить её дело.

Своенравный и безжалостный, он не собирался делить с ней власть.

Завидуя молодости и энергичности сына, готового без всякого трепета направить всю силу собственного коварства против неё самой, Алла Евгеньевна желала руководить предприятием единолично, и лишь спустя годы, анализируя свою жизнь на момент потери бдительности, она поняла, какое «чудовище» воспитала, во всем потакая собственному чаду, и выгораживая его при любых обстоятельствах.

Как не обожествлял Глеб свою мать, собственные амбиции скоро взяли верх над его сентиментальностью. И когда её наконец арестовали, стараясь вызвать у себя малейшее чувство сопереживания к её трагической судьбе, в глубине души он был даже рад, что Анкушеву удалось так ловко упечь в темницу его маман.

Этот старый мошенник и авантюрист очень вовремя подвернулся ему под руку, выполнив за него всю «грязную работу». Теперь осталось убрать самого Анкушева и его подельников, и тогда можно будет устраивать охоту на мифическое золото Конфедерации. Правда, как это сделать и что для этого следовало предпринять, об этом он пока не задумывался, но времени, чтобы составить план «ликвидации» старых знакомых матери у него было более чем предостаточно.

Единственное, о чем он не думал, так это собственная безопасность, несколько преувеличивая свою удачливость.

Подойдя к окну, и скользнув взглядом по баракам, где жили каторжные, Глеб невольно задумался о бытии этих бедолаг. Хорошо, что он не держал вольных негров, которым надо было платить жалование. В противном случае часть прибыли уходила бы только на оплату их труда, и содержание. С каторжных можно было получить такой же объем работы, но совершенно бесплатно.

Стараясь следить за тем, чтобы им предоставлялось достаточно питания, остальную часть времени он предпочитал тратить на раздумья об абстрактных вещах, предоставляя делам идти своим ходом.

В иное же время отдав бразды правления в руки новому управляющему — молодому человеку, глядевшего на него взглядом доброй шотландской овчарки, он отправлялся выпить в ближайший бар, запрягая лошадь. А чтобы управляющий не маялся от безделья, перед отлучкой от поста он оставлял ему записки с различного рода поручениями, чему сам тип был не очень рад, с трудом расшифровывая его почерк.

Стремительность мыслей Лобова частенько опережала его попытку выразить на бумаге обдуманное, из-за чего буквы в отдельных словах наезжали друг на друга словно обезумевшие зверюшки, а строчки вообще уходили вверх, за поля.

Именно по этой причине он редко писал письма. Последний раз это было ещё в детстве, когда отправившись в девятилетнем возрасте с отцом в дальнюю поездку, он написал матери письмо, чтобы она за ними не скучала, на том его упражнения в эпистолярном жанре и завершились. Что же касается любовных писем, то их он тем более никогда не писал, считая подобное времяпровождение сентиментальной чепухой.

Дмитрий Шурыгин, малый с простодушным лицом, и неподдельным задором в глазах, этакий себе паренек с  захолустья», являл собою резкий контраст на фоне бывших управляющих, поражая нового хозяина степенью своей доверчивости и верой в доброту окружающих.

Не доверяя окружению, готового обобрать его до нитки, Лобов возымел необходимость взять на службу человека, который следил бы за порядком, периодически докладывая ему об изменениях в настроениях обстановки. Таким человеком и стал этот тип, случайно подвернувшийся ему под руку ещё во времена работы в госпитале.

Юноша работал там санитаром, хотя всегда мечтал «возвыситься» до помощника фельдшера, но посчитав, что у него недостаточно опыта для данной должности, к многочисленным мольбам парня перевести его на новую стезю Тертель прислушиваться не спешила.

Таким образом, у него не оставалось другого выбора, кроме как принять приглашение своего нового знакомого и, порвав с медициной, окончательно перебраться за пределы Атланты.

По крайней мере, это было лучше, чем до конца своих дней влачить полунищее состоянии в госпитале на «птичьих правах», либо заступить на пост главного дровосека в опустошенном жилище своих родителей.

Принадлежа к разряду тех людей, которых создает среда, а не они среду, Шурыгин являл собою идеальный пример «нота бене», из которого путем определенного метода воспитания можно было «слепить» что угодно на свое усмотрение.

Плохо разбираясь в людях, он быстро поддавался влиянию со стороны, но обязанности его было не изнурительными. Ему следовало всего лишь отчитываться о проделанной работе, и если в помещении появлялся шериф, за это время он должен был уничтожить документы, которые ни в коем случае не должны были попадаться ему на глаза.

«Если проявишь себе толково, в недалеком будущем, так уж и быть, я упомяну тебя в своем завещании, — обещал ему Лобов, маня наивного юношу обманчивыми иллюзиями, — ведь собственных наследников у меня, похоже, не будет. Поэтому в твоих интересах сделать предприятие прибыльным, когда оно перейдет в твои руки».

Польщенный столь щедрым предложением со стороны шефа, Дмитрий старался зарекомендовать себя старательным специалистом и, привыкнув замечать в людях только хорошее по простоте своей душевной, тогда он ещё не догадывался, с каким безжалостным авантюристом связался, не отдавая себе отчет о его недавних проступках.

***

Алкоголь постепенно туманил рассудок, заглушая острое сознание утраты, но даже когда он бывал особенно пьян, картины счастливых образов Чеховой и Гордеева, (не Рудаковского, а почему-то именно Гордеева), одолевали его оцепеневший мозг с новой силой, словно делая все возможное, чтобы он не мог о ней забыть.

Никогда ещё «сестренка» не казалась ему такой недоступной, как тогда. Да, Валерия Чехова, в принципе, всегда была для него недоступна, ибо постоянно думала о каких-то посторонних вещах, (том же Гордееве или больных), думала о ком угодно, только не о нем.

А все его попытки удержать её подле себя закончились провалом, именуемым браком с Рудаковским, и данный факт доводил Лобова до безумия. Вот только зачем ей вздумалось выходить замуж конкретно за этого типа, для него так и осталось загадкой.

Расставание с Чеховой далось ему нелегко. Это был самый тяжелый удар за всю его жизнь. Даже война не оставила на его душе такого следа, как разрыв с любимой сводной сестрой.

Она всегда оставалась его «путеводной звездой», а после её ухода он лишился последней надежды обрести счастье и любовь. Ему и в голову не могло прийти, что однажды им придется расстаться.

Приписывая свои достижения не сложившимся обстоятельствам, а скорее удаче, Глеб верил в Фортуну, и судьба всегда благоволила ему, но в этот раз игральные кости упали не «на красное».

Исчезновение Чеховой из его жизни поселило в душе чувство пустоты, естественное для натуры, чье сердце уже не могло ни на что надеяться. Потому что без этого мир был уже не таким, как прежде; он был пресным и лишенным напряженной остроты, не дающей прежде покоя.

Его надеждам на совместную жизнь с ней не суждено было сбыться. И от понимания этого в душе Глеба начали происходить странные перемены, незаметные для него самого.

Теперь он уже не боялся пасть в глазах общества и потерять его уважение. Какое-то удивительное чувство легкости овладело им в тот момент, когда ему пришлось закрыть свое сердце от всего, что раньше связывало его с былым.

Впрочем, выбор дальнейшего жизненного пути был для него невелик: либо всю жизнь прозябать в воспоминаниях о НЕЙ, ежечасно испытывая душевную боль, либо навсегда вычеркнув её из тайных уголков своей памяти, стать бесчувственным и неуязвимым, но утратив при этом вкус к самой жизни. В итоге оставалось выбирать одно из двух: либо вечную боль, либо преждевременную душевную «смерть», когда на все становилось просто плевать.

Третьим же выходом из ситуации стал поиск «средства», способного заглушить хот на миг эту боль, и в то же время не дать ему возможности окончательно потерять интерес к миру, потому что он не был ещё стариком, который взяв от жизни все, мог теперь спокойно предаться забвению, живя где-нибудь отшельником в уединении, раз и навсегда «похоронив» под маской ледяного безразличия все свои чувства.

Он не имел ничего против, если бы она и впрямь вышла замуж за Гордеева, как собиралась, мечтая о благосклонности «светилы», но выбрать себе в мужья такого слюнтяя и ходячее ничтожество как Рудаковский, на которого могла польститься разве что Шостко, это было выше его понимания.

Уж ежели ей вправду нетерпелось поскорее выскочить замуж, то могла бы сделать выбор в пользу более-менее сносного парня, а не такой размазни, как этот Рудаковский.

У Лобова до сих пор не укладывалось в голове, что «сестренка» могла решиться на такой гнусный поступок, когда он столько всего сделал для неё. Можно подумать, на этом типе мир клином сошелся, а Вовка наверное рад, что ему досталась такая жена, ведь в жизни он не и представить себе не мог, что такая гордячка как Валерия Чехова когда-нибудь ответит согласием на его предложение, согласившись выйти за него замуж.

Глеб продолжал пить, но уже не для того, чтобы почувствовать веселье, а скорее забыться, и забыть свое тайное горе, «катализатором» которого послужила собственная непредусмотрительность. Точнее неблагоприятное стечение обстоятельств, которое, будь он более бдителен в свое время, могло и не возникнуть.

Совесть словно упрекала его за подброшенный документ о «командировке» Гордеева, но голос рассудка вопреки всему продолжал доказывать, что если бы не эта попытка, Чехова наверное уже б давно нянчила детей от «светилы». Такой расклад дел лишь отдалил подобный поворот событий на неограниченный срок.

Впрочем, от мысли, что теперь она могла понести от Рудаковского, и в будущем у этой пары могли родиться кроткие и пучеглазые как лягушата, дети, Лобова охватывало такое чувство гадливости, что поспешив долить себе спиртного, он постарался переключиться на более приятные мысли, не сразу обнаружив, что за барной стойкой он находился не один.

— Я вижу, ты уже успел связать себя куда более ответственными делами, нежели я могла себе представить, — Нина Старкова поздравила его с началом новой деятельности, не без иронии пожелав успехов в нелегких начинаниях. — Мне кажется, ты многого добьешься. Это лишь вопрос времени.

Упрятав куда подальше чувство неприязни к гордеевской любовнице, Глеб поприветствовал женщину одной из своих сияющих улыбок.

Слава богу, хоть ей не надо было ничего объяснять. Она и так была в курсе всего, ничуть не удивившись тому, что воспользовавшись отсутствием матери, этот молодой человек взял бразды управления её предприятием в собственные руки.

— Как дела? — перешла Старкова на официальный тон. — Не ожидала тебя здесь увидеть…

— У меня все отлично, — равнодушно бросил Глеб, пытаясь разгадать, зачем эта женщина снова ищет его компании.

Если она хочет вновь втянуть его в какую-то авантюру, тогда она обратилась не по адресу.

Получив «хороший» урок, стоивший благополучию его личной жизни, наступать на одни и те же грабли он не собирался, но ему все же было любопытно, что задумала она на этот раз.

— И тебя совсем не гложет то, что пришлось порвать с медициной? — переспросила Нина, заказывая себе глинтвейн.

Лето в этом году выдалось на удивление, дождливым и прямо-таки насыщенным бесконечными ливнями, поэтому пока она добралась сюда, успела порядочно продрогнуть в пути.

— Если бы я до сих пор продолжал таскаться в этот госпиталь, у нас бы давно крыши над головой не осталось! — вознегодовал Глеб, не имея ни малейшего желания вспоминать прошлое.

— Зато вы бы гордо голодали, как положено семье уважаемого в городе доктора.

— Нет, бедствовать я не стану, — категорическим тоном заявил он.

— Тогда тебе придется поплатиться за такой выбор недоброжелательным отношением к своей персоне со стороны окружающих. Хотя Гордеев, помнится, в свое время тоже порядочно наломал дров, спасая собственную репутацию, но знать подробности этой истории тебе ни к чему. Но если принимать во внимание отзывы всех твоих конкурентов, то на данном поприще ты весьма преуспел.

С удивлением уставившись на Старкову, Глеб обдумывал казалось каждое её слово, пытаясь угадать, что скрывалось за их посылом.

Странно, что именно эта женщина — непостоянная, как ртуть, и хитрая, как сам дьявол из преисподней, сочувствовала ему, хотя на её сочувствие он рассчитывал как раз меньше всего.

— В нелестных отзывах, по-моему, нет ничего удивительного. Люди меня никогда не любили, но в долгу я тоже не оставался, отплачивая им тем же, — ответил он, выдержав паузу.

— А как же мать?

— Ну, жизнь с пожилыми людьми, знаете, тоже не сахар. Точнее я бы сказал, даже наказание. Чем старше они становятся, тем сильнее впадают в маразм, поэтому со временем с ними становится вообще сложно общаться, — добавил Глеб, вспоминая выходки собственной матери, с которой уже не мог сладить.

— Подумать только, на твоем счету — переход на сторону врага, двурушничество, мелкие мошенничества, в суть которых лучше не вдаваться… — принялась перечислять его «заслуги» Старкова, оказавшись в курсе всего, что происходило в жизни тех, с кем приходилось когда-либо иметь дело Гордееву. — А ты, оказывается, не такой простой человек, каким кажешься на первый взгляд.

— Добавьте к этому пункту также то, что за свою недолгую практику я чуть не угробил двух пациентов, почти «отправив» Гордеева в Рок-Айленд, и список моих «прегрешений» на этом будет завершен.

— Да ты, оказывается, настоящий мерзавец! — воскликнула Старкова, удивляясь, с каким спокойным выражением лица ей сообщал об этом Лобов, ничуть не изменившись в лице.

Мерзавец! Это сравнение, как ни странно, но все же задело его за живое. Ему вовсе не хотелось прослыть таким, что бы про него там не сочиняли.

— Если не изменишь своего поведения в ближайшее время, то рискуешь стать изгоем.

— Для того, чтобы существовать в обществе, — заявил он, ничуть не испугавшись её угрозы, — надо научиться любить людей, или хотя бы создать видимость этой «любви», а у меня при любом раскладе не получиться толком ни то, ни другое.

— Почему ты в этом так уверен?

— Потому что я не люблю людей, и точка. И не вижу необходимости продолжать этот бессмысленный разговор.

Старкова внимательно на него посмотрела. От былого Лобова, готового из-за сходства их интересов ввязаться в новую авантюру, не осталось и следа. Теперь это был просто черствый и мстительный человек.

Изменилось даже выражение его лица. Прежний блеск в глазах сменило равнодушие, а вместо обычной улыбки появилась жесткая ухмылка. Это «перевоплощение» произошло настолько стремительно, что у Старковой, запомнившей его одним человеком, на миг сложилось впечатление, будто она разговаривала сейчас с совершенно другим человеком.

— Порой ты заходишь слишком далеко, говоря правду, — отметила она вслух, будучи шокированной перевоплощением столь покладистого молодого человека с дежурной улыбкой на устах в настоящее исчадие ада.

«Даже если я потеряю на этом состояние, все равно буду говорить правду, какой бы горькой она ни была» — мрачно подумал Глеб, пропуская мимо ушей её наущение.

Ему льстило, что эта женщина, прославившаяся своей коварностью на почве ревности к «светиле», прислушивалась к его словам.

— Тогда твое ближайшее будущее предрешено, — зловеще предрекла Старкова, не спеша соскальзывать с этой темы.

— Пусть так, — согласился он, кивая в ответ. — Если вы видите меня изгоем, значит, так тому и быть, но добрее я не стану. И вообще, чего вы, собственно говоря, от меня хотели?

— Я собираюсь предпринять одно дельце против Гордеева, которое может оказаться на руку и тебе. Если конечно, Чехова тебя по-прежнему интересует.

— Нет, она меня ни капельки не интересует, — заявил он, стараясь придерживаться безразличного тона. — И вообще, давайте сменим тему…

— Значит, с Чеховой у тебя покончено?

— Боюсь, что так, — нечетко бросил он, пытаясь больше убедить в этом самого себя, чем свою собеседницу.

Выдержав недоумевающий взгляд женщины, почти ему поверившей, Глеб хотел заказать ей спиртного, но словно вспомнив о чем-то важном, Старкова внезапно с такой стремительностью покинула заведение, что он не успел с ней даже попрощаться. Однако едва он успел сосредоточиться на собственных мыслях, как его раздумья нарушила суматоха, развернувшаяся в баре.

Часть народа выскочила наружу, устремляясь к перекрестку. На какое-то мгновение Глебу и самому стало любопытно узнать, что же там все-таки случилось.

Оставив бокал на стойке, он покинул бар. Около перекрестка кого-то насмерть сбил экипаж. Вся мостовая была залита кровью, но осведомиться о подробностях происшествия было не у кого: резким порывом ветра с головы извозчика сорвало шляпу и, бросившись за ней вдогонку, тот оставил на некоторое время свою карету с лошадьми без присмотра.

Со стороны запада надвигалось непроницаемое облако, из-за которого даже заходящее солнце приобрело зловеще-рыжеватый оттенок.

Подойдя поближе к месту происшествия, с трудом превозмогая отвращение, Глеб присмотрелся к лицу израненной «жертвы», которое переехало четырехколесным транспортом, и оно показалось ему знакомым.

Минуту назад эта женщина отчитывала его за недостойное поведение, предсказывая ему самое зыбкое будущее, а теперь она сама лежала на мостовой, рискуя быть залитой проливным дождем.

Где-то вдалеке послышался странный треск: небо прорезала раздвоенная линия. Глухой раскат грома, раздавшийся вслед за этим, на некоторое время заглушил болтовню перепуганных горожан.

«Вот так часто оно бывает, — подумал Лобов, всматриваясь в остеклевший взгляд гордеевской любовницы, — сегодня ты ещё разговариваешь с этим человеком, а через пару минут его уже нет».

Бог весть, что испытала она, когда колеса экипажа проехалось по её телу. И едва первая капля ливня упала на землю, оставив толпу суетиться вокруг мертвого тела, он поспешил обратно в бар, решив сегодня поехать сразу домой.

— Подайте ещё виски и холодной воды, — попросил он молодую женщину, в которой узнал ту самую незнакомку, которая однажды подавала ему спиртное до «объяснения» на улице с Гордеевым до войны, где потерпел неудачу.

Поблагодарив её за оказанную услугу, и вновь предавшись мыслям о судьбе Старковой, нашедшей свой последний оплот под колесами железной колымаги, Глеб даже не заметил, что его новая знакомая, хотя надобности в спиртном уже не было, продолжала вертеться возле барной стойки, намеренно стараясь привлечь его внимание.

Этот молодой человек определенно ей нравился и производил на нее впечатление. Она давно обратила на него внимание, выделив его среди остальных посетителей, потому что даже когда он напивался, то вел себя тихо, и, в отличие от других завсегдатаев никогда не буянил и не ругался.

Словно не подозревая, сколь обманчивой может оказаться внешняя оболочка, и первое произведенное впечатление, в ее глазах этот тип был окружен романтическим ореолом.

Приняв Старкову за докучавшую ему своими придирками престарелую жену, случайно встретившись с ним взглядом, она с сочувствующим видом улыбнулась.

Выпивая, Глеб изредка поглядывал на нее, тщетно пытаясь вспомнить, где и когда мог её видеть.

«Хорошенькая, шельма!» — наблюдая за грациозными движениями круглолицей молодой буфетчицы, он невольно вспомнил о предательнице Чеховой.

Желание, и жажда наслаждений, которых он теперь был лишен, внезапно нахлынули на него с новой силой.

— Думается мне, мы могли бы неплохо провести время, — с заговорщическим видом подмигнул он ей, заплатив за спиртное.

Смутившись пристального взгляда его черных глаз, Инна, (так звали буфетчицу), потупила взор. Вопреки ее опасениям, этот молодой человек все же обратил на неё внимание и, почувствовав, что он готов сегодня одарить своей благосклонностью, ответила ему согласием, добавляя ему спиртного.

Глава 6.3

http://proza.ru/2024/07/12/711