Обсервация

Топчан был жёсткий и спине было больно. Ну как топчан - узкая медицинская каталка укрытая простыней в приглушенном свете больничного коридора. А на потолке,  вокруг старомодного, ещё советского производства плафона, упорно ползала по кругу муха.  Круг за кругом, раз за разом. По одному и тому же маршруту. Лежать было неудобно, больно и как-то странно-опустошенно. Да, правильно - тело было одинокое и изнемогающее от слабости. Оно скулило тонко, жалобно и неуверенно и робко  пыталось  сопротивляться чему-то  непонятному, мглистому, не страшному, но совершенно лишнему. Это лишнее обступало со всех сторон, зыбкими, неверными тенями тянулось, как туман к слабому свету потолочной лампы и размытому светлому пятну справа, почти у изголовья.  Пятно колыхалось, приближалось и отдалялось и, явно, чего-то хотело и мешало пытаться думать. Думать не получалось. Это неправда, что “вся жизнь проносится перед глазами”. Не проносится перед ними ничего. А ползает там большая муха по кругу.  Круг за кругом, раз за разом. По одному и тому же маршруту.  Вот только  что-то очень настойчивое и важное, да, стучит и стучит, зовёт и зовёт.  И не даёт погрузится в спасительную мглу забытья или небытия.
Белое пятно постепенно оформляется в молодого мужчину. Он хлопочет вокруг, беспокоится. Он, явно, решительно настроен не дать заснуть. Говорит, говорит, говорит.
Меняет капельницы, даёт испить их кружки с голубыми и зелёными пятнами на боку.
Это - доктор.  Доктор беспокоится. Очень беспокоится и  переживает. И так не удобно его огорчать.
Доктора жалко. У него ночное дежурство. Сестрички принесли пирожков, заварили чай и совсем по домашнему устроились этажом выше в сестринской. И, конечно и доктор был с ними. Они не громко переговаривались, шутили, ели эти чудесные пирожки, приправленные взаимными симпатиями , полуулыбками, полунамёками опущенных ресниц, полувздохами.

На подоконнике стояла цветущая орхидея.  Кто-то принёс в больницу этот цветок, а в палатах цветы очень нежелательны: мало ли - вдруг у кого аллергия обнаружится.  И было спокойно. И сумрак был добрым. В отделении было тихо. Всё было хорошо, а теперь - вот……
К плечам липнет мокрая ткань халаты. Всё что училось, всё, что помнилось, всё, что забылось было сейчас и здесь, и было быстро, точно и неотложно.. Было взвешено, оценено и применено. И:,- ”Только бы, Господи, на этом -всё. Что бы с остальными - всё в порядке! Давай!  Давай! Давай! Живи! Живи, твою ж мать!!!”
“Сейчас!”, - и раскинув  полы халата белокрылый Ангел уносится в полумрак коридора. размытое по краям и яркое, мягко сияющее изнутри молочное пятно удаляется, удаляется.  Удаляется… Оно - вне времени и пространства. Вне боли и борьбы. Мягкие жемчужно-фиолетовые сумерки. И молочные огни. Они неспешно дрейфуют, плавают в мире спокойствия и тишины, и  гаснут, и появляются снова, то ярче, то совсем невнятно. Успокоение и безмятежность. Покой и безвременье. Время не имеет значения.  Его здесь много. Очень много. потрясающе много. Вся жемчужная мгла наполнена временем, как хрустальный бокал. Покой.
И в воздухе тонкий аромат счастья  Секунда? Год?, Вечность?
Свет возвращается. Наполняется, растет, обретает формы. Странно, в полнейшем покое, трепещут крылья. Ангел.  Он весь колышется. Он - само беспокойство раздражающее и отвлекающее от этого блаженства.
Уже близко. Ещё ближе. Уже совсем рядом. У самого лица - малюсенькие розовые пяточки и мельтешение ручек и тоненький скрип-всхлип - крошечное тельце.
И: “Живи! ТЫ! НУЖНА! ЕМУ!” 
Всепоглощающая любовь. Бескомпромиссная, всеобъемлющая.Блаженный омут забытья с нежным , робким  запахом солнца, чуть подкисшего молока и тонким скрипом на задворках сознания.
И Ангел ничего не отбирает. Ангел оставляет эту животворящую маленькую жизнь рядом. И перевозит обоих в палату.
Палата большая.Там есть окна. И, вместо плафона, на потолке люминесцентные лампы. Одна из них не работает. Но это - не важно. Свет - из окон. Горшок с орхидеей на тумбочке у дверей.  Бледно- розовая, нежнейшая, орхидея с жёсткими глянцевыми листьями. Потёртая краска на дверце тумбочки. Дверь в коридор чуть приоткрыта. Там сумрачно.   Невнятное беспокойство, зудящее, как надоедливый комар.
В окне мечется.испуганное лицо. Рядом с ним - орхидея. Бледно- розовая, нежнейшая, орхидея.  Глаза на лице  кричат, спрашивают, беспокоятся, в них плещется страх.
На больничной  кровати лежать  неудобно и больно. Измученное тело скулит тонко, жалобно, и наполнено - счастливо. И счастье растекается по плечам , по измученному телу, по рукам, по кровати, по полу, по подоконнику, выплескивается в больничный коридор и выливается в окно. Счастье скрипит тоненьким голоском и сердито крутит головёнкой.  Счастье не хочет  спать. Счастье хочет есть. Счастью нужны сухие пелёнки. Счастью нужны мама, молоко и Ангел.  Оно очень настойчивое и важное. Оно просит, требует и зовёт, зовёт, зовёт.


*
Обсервация - "сомнительное отделение"