Борода Продолжение

        Уже вовсю шёл сентябрь. Надо было уезжать, потому что зимой я и сама бы не поехала, - страшновато. Ребёнок очень маленький. Я собралась и со всей возможной твёрдостью сказала родителям, что уезжаю.

Да.. Папин отчаянный взгляд, обиженно поджатые губы. Моя решительная мама встала в дверях, раскинув руки и ноги в позе золотого сечения: "Не пущу! - заявила она. - Только через мой труп." Я, вредная дочь, гордо ответила: "Значит поеду через труп!" И сдалась...
А от Жени, от моего несчастного Женьки, приходили сумасшедшие письма. Увы, они потерялись из-за наших переездов. Помню одно письмо: "Я мечусь по комнате, как обложенный флажками волк, и мне хочется выть... Мне так одиноко и плохо без тебя. Приезжай поскорей, а то я совсем с ума сойду."
Каково было мне читать такое? Тоже хотелось выть по-волчьи.
И тут случился счастливый случай!
С нами жила моя бабушка. Домашнее имя у неё было "старая бабушка".
Ведь как в жизни бывает: живёт человек спокойно, какой-нибудь Петя или Таня. А когда рождается ребёнок, Петя или Таня куда-то исчезают, и появляются папа и мама. А когда у их ребёночка появляется свой ребёнок, то они уже не папа и мама, а дедушка и бабушка. Так случилось и с моей мамой. С появлением первого внука, Вовы, она стала бабушкой. Ну а её мама - старой бабушкой.
И вот на моё счастье у старой бабушки случилось сильное расстройство желудка. Один раз она даже до туалета не добежала. Я такую возможность упустить не могла. Я решительно заявила, что не могу рисковать жизнью ребёнка, что у бабушки наверное дизентерия, и что я уезжаю. И начала собирать вещи. Бедные мои родители! Они сдались. Мама сказала, что я не умею складывать вещи в дорогу, что папа всё сложит.
Но уже было поздно. Я твёрдо решила, что я буду как взрослая. Все вещи собрала сама. И моя мама потом призналась, что "да, ты молодец, умеешь вещи в дорогу собирать. Почти как папа." Из уст моей мамы это была высшая похвала.
Наконец-то купили билеты.
Тут была ещё одна закавыка. Мой младший старший брат, Сталик, должен был жениться. Очень просил меня задержаться на неделю. Но я отказалась. Боялась, что тогда совсем не уеду.
Провожать меня поехали мой папа и отчим Жени, Николай Тихонович. Тихоныч, как мы его звали между собой, был выпускником 2-го выпуска советских инженеров. Но внешне и по повадкам остался деревенским мужиком. Мой же папа внешне был настоящий "ботаник". Всегда тщательно начищенный, наглаженный, выбритый, он выглядел немного смешным рядом с мужиковатым, в стоптанных башмаках, Тихонычем. Николай Тихонович носил обувь, да и другую одежду, до полной победы, пока не развалится. Не из жадности, он не был жадным. Зарабатывал, пожалуй, вдвое больше моего отца. Да ещё имел изобретения и рац. предложения, что тоже приносило немалый доход.
Конечно самым простым и самым правильным было бы Жене приехать за женой и ребёнком. Но мне это в голову не пришло, а Женина голова для решения бытовых проблем не была приспособлена.
Лететь я решила в осеннем пальто, серо-голубом, с большим воротником. И серых туфельках на небольшом каблучке. Папа требовал, чтобы я летела в зимнем пальто и валенках. Ну в крайнем случае в тапочках: "Ты должна твёрдо стоять на ногах."
Багаж мой, - в основном Юлины пелёнки и одеяла, коляска, - потянул на 90 кг. Наконец всё отдали, провожающие наобнимали меня и ушли.
Я летала на самолёте два раза. Этот агрегат, ТУ 104, поразил меня своим размером. И вот я уже в салоне самолёта. Юля на руках, сумка с пелёнками со мной. Ко мне подошла очень молодая, - но старше меня, конечно, - стюардесса и предложила пересесть на другое место, специально для родителей с маленькими детьми.
Кресла там стояли дальше от стены, можно было вытянуть ноги, поставить сумку с пелёнками. Самое главное, там на стенке были специальные крепления, куда вешали детскую кроватку, вроде гамака. Но одно такое место было занято мальчиком пожалуй двухлетним. Родители наотрез отказались уступить это место мне. А второй кроватки на борту не было. Стюардессы сумели лишь рассадить людей так, чтобы рядом со мной оказалось одно пустое место. Третьим пассажиром, моим соседом оказался молодой парень. Очень старался мне помогать. Держал Юлю, когда я снимала пальто. Смущённо отворачивался, когда я кормила ребёнка грудью.
Дорога моя была очень дальняя. Несколько часов, с одной посадкой, лететь до Свердловска. Там я должна была переночевать. - Где? - И на следующий день днём был рейс на Кокчетав.
Меня всё это совершенно не настораживало. Я даже не задумывалась: а как же я, одна с ребёнком в незнакомом городе... Может быть это приметы молодости? Ведь мне не было 20-и лет. Не знаю...
Но пока я чувствовала себя великолепно. Я, совсем как взрослая, лечу одна, в прекрасном огромном самолёте, у меня всё получается...
Объявили посадку. Все стали выходить, что меня несколько удивило. Оказалось, что на остановке все пассажиры должны покинуть самолёт. Я попросила стюардессу, чтобы мне разрешили остаться в самолёте. Стюардессы чувствовали себя немного виноватыми из-за того, что на борту не оказалось второй кроватки. Они разрешили мне остаться. Для меня это было большим облегчением.
И вот сидим мы с Юлей одни в огромном самолёте. Вижу я - идут по проходу три красавца. Высокие, черноволосые, чернобровые, - экипаж был из Армении. Лица сверкают белозубыми улыбками, форма красиво облегает тела, в руках фуражки и плащи. Остановились около меня. Старший, улыбаясь, заговорил со мной:
- Ну как вы тут устроились? Удобно?
- А кто это у вас?
- Девочка, - отвечаю.
Улавливаю на лицах лёгкую тень разочарования: не мальчик.
- А хотите, - говорю, - она вам сейчас улыбнётся?
Мужчины переглянулись:
- Сколько ей?
- Через 5 дней будет 3 месяца, - отвечаю гордо.
Старший улыбнулся:
- Она же ничего не понимает ещё, маленькая.
- Если я попрошу, то улыбнётся.
- Ну давай, попроси.
Я наклонилась к ребёнку:
- Юленька, улыбнись дядям, они хорошие. Не знаю, на что я рассчитывала. Но Юля, которая с интересом таращилась на нас, улыбнулась.
Нет мужчины, который не растаял бы от детской улыбки. Все заговорили, сказали, что ребёнок - умница и красавица. Но в меня будто бес вселился:
- А хотите, - заявила я, - она вам ещё раз улыбнётся?
Что тут сказать? После вежливых отказов сказали, что да, хотели. Интересно же!
Я попросила. Юля улыбнулась.
Над нами склонились три мальчишеские головы.
- Как ты это делаешь? Три месяца - это ведь очень мало... Она же не понимает ничего.
- Она как раз понимает! Попросить?
- Да! Давай ещё раз попроси!
И Юля улыбалась! Вот сколько раз я просила, столько и улыбалась. Думаю, что в этот момент все трое мечтали о такой вот девочке. Своей, маленькой, чтобы на руках её держать, чтобы она улыбалась.
Нам дали кроватку. И до Свердловска мы летели просто по-царски. Юля крепко спала в своей кроватке, а я дремала в кресле. Сосед наш внимательно охранял наш покой. Стоило Юле завозиться, как он тут же, взволнованно блестя глазами, будил меня. Я давало моей девочке водички из бутылочки с соской, или же соску-пустышку, и Юля, почмокав, спала дальше.
И вот мы прилетели в Свердловск. Тепло попрощались с экипажем и вошли в аэропорт. Тут уж шутки в сторону, приходилось решать много проблем. Получить багаж и сдать его в камеру хранения. Хорошо покушать, чтобы было, чем кормить Юлю. Где-то переночевать. Но самое главное, в первую очередь, немедленно нужно было перепеленать ребёнка. Про памперсы мы тогда и не слышали. Наверняка всё у Юли было мокрым.
Я знала, что на всех вокзалах должна была быть комната матери и ребёнка. И я нашла эту комнату. Хотела зайти, но меня остановил какой-то мужчина:
  - Куда? Здесь очередь.
- А где ваш ребёнок? - строго спросила я.
- Вон, с матерью.
- Вот видите, вы с женой. Я одна лечу, помочь некому. Я зайду, ребёнка в сухие пелёнки заверну, и потом очередь займу.
Помещение "Комнаты матери и ребёнка" состояло из трёх комнат. В одной размещался персонал и документация. Самая большая комната была уставлена кроватями с отдыхающими на них женщинами с детьми. В комнате для игр возилась малышня. Я подошла к женщине в белом медицинском халате и стала объяснять ситуацию. Она сказала, что очень занята, и чтобы я подошла позже. В коридоре стоял специально оборудованый стол для смены пелёнок. Я развернула мокрую до ушей Юлю. Всё-таки мне с ней очень повезло. Очень спокойная девочка, легко приучилась кормиться по часам. Я протёрла нежное тельце влажной пелёнкой, сделала с ней небольшую зарядку. Завернула во всё сухое и уложила здесь же на столике. Я знала, что как минимум два часа она будет крепко спать.
Медсестре, заполнявшей какие-то бланки, я пояснила, что ребёнок спит, сумка с пелёнками под столом, я ухожу на пару часов, потому что мне надо и т.д. и т.п. Та кивала мне, не поднимая головы от бумаг.
И я ушла. В ресторане хорошо пообедала. Нашла носильщиков и определила вещи в камеру хранения. Узнала, где будет регистрация на завтрашний рейс до Кокчетава. Дала телеграмму родителям, чтобы не волновались. И, признаюсь, выкурила сигарету. Это было так приятно! После очень раннего подъёма, длинного дня, множества новых встреч и преодоления всех трудностей и препятствий. Я всё сделала, со всем справилась. Теперь к Юле, покормить её и отдыхать.
В комнате матери и ребёнка был переполох. Слышались громкие голоса, рыдания. Несколько женщин что-то обсуждали, активно жестикулируя. Я подошла к ним:
- Что случилось?
- Да вот, гадина какая-то ребёнка бросила.
- Как это - "бросила"? Совсем что ли?
- Наверное совсем, как иначе. Задушила бы змеюку.
- Ребёнок то маленький?
- Да, малыш совсем, месяца 3, не больше.
Меня обдала волна злости. Действительно, подумала я, сволочь какая. Каково теперь ребёнку одному, в таком возрасте. Погибнуть ему, конечно, не дадут, но и счастья много он не увидит.
 И пошла за Юлей.
На столе лежало Юлино одеяльце, под столом сумка с пелёнками. Я похолодела.
- Где Юля? - прошептала. Потом закричала: - Где мой ребёнок?
Кинулась в комнату персонала. Комната была набита женщинами. Я с трудом растолкала их. На диване, растрёпанная, с распухшим от слёз лицом, сидела медсестра. На руках у неё была розовая со сна, довольная Юля.
Сердце моё бухало где-то в горле, я оттолкнула любопытных тёток, вырвала Юлю:
- Это мой ребёнок! Отдай...
На следующий день, без всяких приключений, мы приземлились в Кокчетаве. Нас встретил Женя. Похудевший, повзрослевший, немного чужой, очень взволнованный. Лицо его было покрыто густой, слегка волнистой, чёрной бородкой.
Началась наша по-настоящему взрослая жизнь.


        Продолжение следует. 


Рецензии