Сказание десятое

 Бой тянулся всю ночь и всё утро и даже рассвет не напугал тёмных тварей. Всё новые и новые силы орков текли через перевал — битва происходила у подножия горы — и казалось, поток их не иссякнет. Хотя орки — плохие воины — их было слишком много. А перевал цедил и цедил через себя новые чёрные отряды.

Вилгор — один из эльфийских князей — просил у Лаулиссиана помощи. Большое войско орков выступило против него. Владения Вилгора находились ближе всего к Стране мрака и часто именно ему приходилось принимать первым удар тёмных. И Лаулиссиан послал в помощь ему войско, во главе которого шла дружина Сивисмара. Воинов Вилгора возглавлял его брат — Вильяр. Прибытие воинов Лау было как свежий поток жаждущему. Но черный поток с гор казался исчадием бесконечности. Воины Вильяра и Сивисмара не отступали, хотя резня стала приобретать бессмысленный характер. Уже во свете дня упал Акст. Оглянувшись, Арвис понял, что рана, хоть и не смертельная, но слуга не сможет подняться, а потому будет просто затоптан ногами. Некоторое время Арвис сдерживал натиск чтобы дать возможность раненому уползти к какому-нибудь укрытию. Но битва увлекла его в сторону и Арвис потерял слугу из вида.

— Отползи хотя бы к деревьям! Потом я вернусь за тобой! — крикнул ему Арвис, а про себя добавил: «Если останусь жив».

Доблестные битвы и их поэтические описания считаются чем-то необходимым, неотъемлемым от истории любого народа. Если герой песни или баллады — мужчина, то он непременно должен быть воином. Непременно должен убивать кого-то, охраняя своих или просто так. Даже если он не воин по профессии, всё равно: «Под мышкою — арфа, на поясе — меч». Если он не хочет убивать людей, как герой, он должен в крайнем случае убивать животных — быть охотником. А иначе — он и не герой вовсе. Героев, которые не убивают, не бывает. Пожалуйста: история эльфийского народа, история Дома Лау — наши бьют не наших. Всё нормально. Норма ли это и умножая смерть — любую — умножаешь ли добро?

Могут ответить: «Как же иначе? Если мы не убьём их — они придут и убьют нас!» Значит, изначально в этом взгляде вовсе не добро и справедливость — изначален страх: а вдруг нас убьют? Значит, нужно успеть убить первому. Из сказанного следует, что страх всему голова. А страх происходит от сознания собственной слабости. Ведь если бы герой был уверен, что он гораздо сильнее своего врага и враг при всём своём желании не сможет сделать ему ничего плохого, потому, что он слабее героя — герой бы не боялся. Выходит, слабость всему голова? Осознание своей слабости и страха смерти. А добро и справедливость тут совершенно не при чём.

* * *

У чёрного войска всё-таки оказался край. Вероятно, тот, кто направлял удар, не рассчитал прибытие дружины Сивисмара. Победа на этот раз осталась за «нашими».

Остатки тёмного воинства, увидев, что подкрепления больше нет, резко повернулось к перевалу и теперь по нему снова бежали чёрные орчьи фигурки, но в обратном направлении и значительно быстрее. Сивисмар с дружиной преследовал их в горах, но пройдя перевал, погоню прекратил. Дальнейшее продвижение в страну мрака становилось опасным.

Воины вернулись и встали лагерем в лесу. Надо было найти раненых и похоронить убитых. Арвис отправился на поиски своего слуги. Он не мог точно вспомнить то место, где видел Акста в последний раз. Арвис ходил среди орчьих трупов, вглядываясь и разыскивая хоть какой-нибудь след или признак. Среди орков были и живые и надо было опасаться стрелы в спину, хотя это маловероятно: те, кто мог передвигаться уже уползли через перевал, а те, кто не успел — мечтали более спастись, чем отомстить. Но Арвис оружия не снимал и доспехов не оставлял.

Он смотрел на это поле, устланное деяниями многих рук и его рук тоже. Чувствовать ли себя виноватым? Или, наоборот, правым? Или ответственным за всё это? Арвис не остановился ни на одном из этих чувств. Ему очень не хотелось на всё это смотреть, но уйти он тоже никак не мог. И надо было искать Акста. Раньше созерцать такие картины было проще почему-то... Впереди вырисовывался труп лошади, который придавил собою нескольких орков. Один из них был ещё жив. Он проверещал что-то невразумительное и дёрнулся прочь от Арвиса. Потом наоборот, к нему. Но ни то, ни другое не получилось. Он был плотно стиснут со всех сторон трупами лошади и двух других орков. Арвис отвернулся и поспешил пройти дальше. Он не выносил подобные картины. Когда эти ничтожные тварюшки находились в каком-нибудь бедственном положении, Арвис способен был забыть, что они совсем недавно кидались на него и на товарищей, пылая жаждой их убить. Ему становилось их жалко. Арвис стыдился подобного чувства к оркам, считая его малодушием и слабостью, и никому о нём не говорил.

Наконец, после долгих поисков, Арвис нашёл Акста. Тот лежал без сознания. Пасмурный день обещал скорые сумерки. Надо было торопиться: быстрее соорудить носилки и вернуться в лагерь за Дах-Атом. Арвис наскоро перетянул рану оруженосца, заметил место и поспешил обратно.

Занятый мыслями об Аксте, он забыл об орке, зажатом лошадью. Теперь этот орк пытался дотянуться до Арвиса. Он тянул в его сторону свободную руку и что-то бормотал. Арвис не хотел останавливаться и прошёл мимо. Но бормотание орка упорно лезло в уши.

— Па-вилитиль!.. Па-вилитиль... — выдавливал он из себя на дурном едином языке и всё тянул и тянул к нему руку. У Арвиса что-то сжалось в груди и он поспешил пройти дальше, перешагивая через мёртвых орков, обломки копий и брошенные щиты. Возвращаясь с носилками и Дах-Атом, Арвис твёрдо решил найти другую тропу, но как ни пытался он свернуть, путь мимо павшей лошади был с самым удобным.

Свернуть нигде не удавалось. Уже в третий раз Арвис неотвратимо шёл на знакомый силуэт мёртвой лошади. Орк был всё там же. Куда же ему деться?

— Па-вилитиль... — прошептал он, пытаясь схватить Арвиса за одежду. Но Арвис решил не смотреть в его сторону. Появление урук-хая, по-видимому, испугало орка и он попытался жаться обратно под лошадь. Смеркалось. Поле, усеянное чужой смертью стало выглядеть менее красочно.

Когда Акста перекладывали на носилки, он пришел в себя от боли. Надо было спешить в лагерь. Наскоро наложенные повязки только остановили кровь, не более. Необходимо предпринять нечто более серьёзное. Однако, путь к лагерю опять лежал мимо того самого орка. Он был неотвратим, как само это ужасное поле. Тёмные фигуры под ногами, через которые надо перешагивать. Совсем недавно это было прекрасное зелёное поле с чистой, высокой травой, на которую по ночам выходили пастись из леса олени или пугливые лани. А теперь здесь посеяна чужая смерть и из этого посева вырастут новые битвы и новые смерти...

Теперь орк молчал и больше рук не протягивал, а только смотрел на Арвиса широко раскрытыми глазами.

— Слушай, — окликнул Арвис Дах-Ата. — Потом, когда донесём Акста, вернись, вытащи этого орка.

Дах-Ат кивнул.

Была уже звёздная ночь, когда Дах-Ат вернулся в лагерь и нашёл своего господина.

— Ну я его там, под ёлкой бросил, — сказал он.

— Кого? — не понял Арвис.

— Ну орка этого, которого вы приказали...

— Что же ты его бросил-то? Он мёртвый что ли?

— Зачем, мёртвый? Живой!

— Так что же ты его под ёлку бросил? Пусть бы шёл, раз уж так получилось.

— Нет, он не может идти: у него нога вывихнута, да и вообще, он помятый.

— Что же ты ногу-то не вправил?

— Ну я же не знал, что нужно!

Арвис посмотрел на оруженосца. Тот лежал с закрытыми глазами, но не спал. Арвис знал, что не спит: нога не даст. Однако, больше для Акста ничего нельзя было сделать. Теперь оставалось только надеяться на время и на его силы.

— Ладно, пойдём вместе, — сказал Арвис со вздохом. Он подобрал разложенный на просушку чепрак, взял кувшин, чтобы по пути набрать воды, взял хлеба, оторвал пару полотнищ, чтобы в случае нужды перевязать орка.

Орк никуда не ушёл. Он сидел, где его посадили, под елью, ветви которой спускались до земли, как шатёр. Он забился подальше, к самому стволу и теперь сверкал оттуда белками глаз. Арвис поднял одну ветвь, но понял, что орк сам не выйдет. Он схватилл его за руку и вытащил из-под дерева. «Наверное, оружия у него нет, — запоздало мелькнуло в голове Арвиса. — Дах-Ат всё равно отобрал бы».

Орк выполз. Выглядел он безобразно: чёрная приплюснутая морда, чересчур широко поставленные глаза имели такой разрез, что казалось, в них всегда стояли слёзы. Впрочем, сейчас в них действительно стояли слёзы. Большой, как у лягушки, рот, нос маленький, резко вздёрнутый вверх — он был как будто обрублен и прямо из-под него зияли две чёрные ноздри. Оттопыренные уши торчали в стороны. У одного уха был сломан хрящ и кончик его висел, как тряпочка. Вся голова была формы какой-то неправильной: в буграх и вмятинах. Лоб постоянно сморщенный, бровей совсем не видно. Над всем этим висели грязные волосы, сбитые в колтуны. Кожа была очень тёмная и непонятно было: то ли орк такой смуглый, то ли до такой степени грязный. Руки и ноги были тоненькими, как плети, казалось, под кожей совсем нет мышц. Да и весь орк был хлипкий и тощий: узкая впалая грудь, сутулые плечи. Казалось нелепым и смешным, что из таких «воинов» набирается войско тёмного властелина.

Серьёзных ран у орка не было. Он весь был в ссадинах, побитый, «помятый» — как выразился Дах-Ат. Одна нога была сильно отёкшая и вывернута в суставе на бок. «Наверное вывихнул, когда сверху упала лошадь» — подумал Арвис.

— Держи-ка его! — повелел он Дах-Ату, а сам взялся за распухшую ногу. Несмотря на сильную боль орк ни пикнул, только весь задрожал и покрылся по;том.

Арвис перевязал полотнищем вправленную ногу, подстелил орку чепрак и вытер руки о траву. Потом протянул орку хлеб и кувшин воды. Но тот только молча таращился и ничего не брал.

— Возьми!

— Нет, он боится, — пояснил Дах-Ат. — Лучше оставьте здесь. Он поест, когда мы уйдём.

На следующее утро Арвис решил посмотреть, в каком состоянии нога у орка. Опухоль спала и Арвис надеялся, что орк сможет уйти. Он сильно на это рассчитывал. Пока в лагере эльфов никто не знал, что Арвис, оказывается, орка выхаживает и он надеялся, что орк смоется раньше, чем об этом узнают. Воины Вильяра и так роптали на присутствие Дах-Ата. Лишь поручительство Сивисмара на время примирило их и то весьма условно: Дах-Ат ночевал в стороне и лишний раз вильярцам на глаза не показывался. Что же будет, если они обнаружат этого тощего заморыша?

Пока Арвис рассматривал орка и щупал вывих, тот лизнул ему руку, как собака. Арвис вытер руку о траву и впредь старался рук не подставлять. Он хотел получше накормить орка, чтобы у того были силы идти и сказал Дах-Ату:

— Объясни ему, что если он может идти, пусть уходит.

Но тщедушный орк либо не понимал, либо не хотел понять этого и упорно забивался под ель. Вытащить его оттуда можно было только силой.

Тем временем настала пора уходить. Из всех тяжело ранен был только Акст. Остальные вполне могли идти или ехать самостоятельно: эльфам болезни не свойственны.

Как ни скрывал Арвис своего заморыша, незадолго до ухода секрет его раскрылся. Один из караульных набрёл на убежище орка. От зорких глаз эльфа не укрылось, что под шатром ели кто-то есть, а по орку сразу было видно, что за ним кто-то ухаживает. Чепрак лошади Арвиса выдал его. Дозорный оставил орка как есть и сообщил об этом Вильяру. Вильяр потребовал отчёта с Сивисмара, который об орке ничего не слышал. Арвис был возле своего оруженосца. Его вызвали к командиру и стали требовать объяснений.

Но что он мог сказать в своё оправдание? Только то, что ему стало жаль этого орка. Гневные речи о том, что он выхаживает бойца для тёмного властелина Арвис выслушал молча. Когда Вильяр истощил, наконец, своё красноречие, Арвис сказал:

— Если ты считаешь это необходимым, пусть его убьют. Только сам я не буду этого делать.

Вильяр скривил прекрасное лицо в презрительную улыбку, которая должна была, видимо означать то, что он не нуждается в разрешении Арвиса убивать орков, и обратился к тому самому дозорному, который принёс это известие:

— Энэвил! Пойди туда и сделай всё, что нужно.

Из-под ели торчали ноги, закрытые чепраком. Энэвил поднял ветви. Эта тварюшка спала, закрыв лицо лапами, как руками. Эльф схватил его за грязное запястье и вытащил на свет. Орк вскрикнул, заслонившись свободной рукой и сжался в комок. Эльф всё ещё держал орка, чтоб не сбежал, и выхватил меч.

— Па-вилитиль... Па-вилитиль... — орк растянул свою и физиономию в жалкую, заискивающую гримасу и принялся лизать руку эльфа, что держала его за запястье. Эльф выпустил руку орка и вытер свою, мокрую, об одежду. Орк не убегал. Он сидел на земле и трясся всё с той же заискивающей гримасой на лице.

— Па-вилитиль...

Эльф стиснул зубы, поднёс меч к его голове... И тут грязный орк схватил лезвие обеими руками, припал к нему мордой и стал лизать меч эльфа, пытаясь умилостивить если не хозяина, то хоты бы его оружие. Энэвил вырвал у него клинок. Орк так и остался сидеть — маленький, чёрный и тощий. Он подрагивал и беззвучно шевелил губами.

Так просто — пойти убить орка! Энэвил перекрошил их, наверное, сотню за свою жизнь. Ну, может, чуть поменьше и, конечно, они рук не лизали. Напротив, иногда Энэвилу виделось, что они жаждут его съесть. Правда, они слабы, но зато их всегда много! А этот — один. Трясётся и плачет и пищит что-то: «Па-вилитиль...»

«Хоть бы говорить правильно научился! Хотя зачем теперь правильно говорить...» Энэвил поднял меч. Орк даже пищать перестал, а только сжался ещё плотнее.

В стороне что-то зашуршало или вздохнуло. Энэвил обернулся и увидел в нескольких шагах от себя Дах-Ата. Тот пришёл с ним с самого начала — показать ли дорогу, которую Энэвил и без него знал, подержать ли орка, который и так не убегал, в общем — видеть, что будет. Он пришёл присутствовать при том, как высокий статный эльф рассечёт надвое занюханного тощего орка.

Зачем ему хотелось тут оставаться? — Наверное это было то же чувство, которое толкает толпы народа на место казни одного из них. Казни. И эльф — как палач, который казнит орка, за то, что тот орк.

И самое смешное — в последний момент урук-хай смотреть отказался. Он повернулся к Энэвилу толстым мясистым затылком, покрытым жёсткой щетиной.

Всё! Это было уже слишком! Энэвил рубанул в сердцах но какой-то коряге, отшвырнул орка и зашагал прочь. «Пусть Вильяр его сам добивает, если ему так хочется!»

* * *

Орка бросили, как есть. Лагерь снимался. И всем, в том числе и Вильяру, было не до него. Орк был так жалок и ничтожен, что невозможно было представить, что он хоть когда-нибудь, даже если сильно растолстеет, будет представлять в бою серьёзного противника.

Акст занимал теперь куда больше внимания Арвиса. Для него пришлось соорудить конные носилки, а с ними отряд быстро передвигаться не сможет. Об орке никто не вспомнил и только Арвис тихонько вернулся к нему и оставил круглый хлеб из тех, что пекли для них жители долины. Арвис хотел оставить ему хоть какую-нибудь одежду: на орке было только старая рваная туника с нашитыми на неё толстыми кожаными накладками на плечах, спине и груди так называемая «броня», но побоялся. Если орк вернётся к своим в эльфийской одежде это может быть для него чревато последствиями.

* * *

Воины Вильяра и Сивисмара покидали долину. Орк остался один. Довольно долго он сидел под елью, то спал, то прислушивался. Эльфы ушли на рассвете, но солнце уже перевалило за полдень, когда орк решился оставить укрытие. Эльфийский лагерь никогда не производил много шума, но теперь в лесу возникла особая тишина. То была тишина пустого сосуда, из которого вылили всё до последней капли. Совсем недавно он был полным, он содержал, а теперь в нём только ограниченный стенками кусочек пространства не заполненный ничем. Но лес, покинутый эльфами, постепенно заполнялся. Перекликались птицы, среди мха юркнула ящерица. Трава зашевелилась под ветром и родила свой привычный звук, совсем не тот звук, который рождается шагами эльфов и людей.

Орк понял, что эльфы ушли по тому, что лес задышал совсем по-другому. Теперь лес зажил своей собственной жизнью, иной чем та, которая была вчера. Эльфы обращались с лесом совсем не так, как другие народы: люди, гномы и даже орки. Эльфы были чуть-чуть часть леса. Но в то же время они были свободны и не связаны друг с другом — и лес, и эльфы. Это было необъяснимо, но это необъяснимое можно было почувствовать.

Орк давно догадался, что эльфы ушли, но продолжал прислушиваться, может быть думая, что ошибается или ожидая, что они вот-вот вернутся.

Он долго всматривался в ажурный сумрак леса. Потом стал осторожно пробираться сквозь заросли туда, где раньше находился лагерь. Двигался он медленно и маленькая сутулая фигурка была почти незаметна в тени высоких трав и кустарника. Скрючившись и втянув голову в плечи, он передвигался на полусогнутых лапах или ногах, шарахаясь даже от взмаха крыльев лесной птахи. Не находя никого, он крался дальше.

Наконец он узрел то место, где раньше стоял лагерь эльфов. Едва приметная поляна. Да! Это было именно здесь. Он сразу узнал, хотя никогда не видел этого места. Земля и деревья кругом, казалось, ещё хранили тепло от прикосновения их ладоней, воздух ещё хранил дыхание их, а трава — их тени. Но эльфов уже не было.

Эльфы народ осторожный и скрытный. Они знают землю лучше, чем люди. Потому их присутствие обнаружить очень трудно, а иногда невозможно, если они того не захотят.

Но орк нашёл место их стоянки. Он долго ходил между деревьями, трогал их кору и листья. Он опускался на землю и рассматривал примятую траву. Потом долго сидел возле того места, где был костёр. Место это было почти не заметно, а пепелище прикрыто дёрном. Но орк почувствовал, что костёр был именно здесь.

Сколько так прошло времени он не заметил и только когда солнце после долгого летнего дня стало клониться к земле, он вскочил, прижал к груди оставленный ему хлеб, который он всюду таскал за собой, и побежал вперёд, по следу эльфов.

Что ещё за новость? Зачем?! Чтобы они его добили, раз не успели вчера. Это безумство со стороны орка. Но безумство было устойчивым. Он категорически не желал возвращаться в страну мрака. Хотя по всем правилам возвращаться нужно было именно туда! Там должна быть его страна и его дом. Но то, что было там, за горным хребтом, куда утекали чёрные отряды, домом назвать было никак нельзя. При одном только воспоминании о Шургаме и больших орках — урук-хаях — всё существо хромого орка переполнялась ужасом. Нет! Только не туда! Куда угодно, только не туда. В той стране только боль и страх. Там небо всегда мрачно, а воздух напоён пеплом вулканов. Там только большие чёрные сильные орки, которой лютой ненавистью ненавидят своего властелина, а вымещают свою злобу на тех, кто слабее их и не может сопротивляться. Там не дом, а колодец с болью и нечистотами, в котором сильные держатся на плаву. Но всё равно они сами испачканы той же нечистью и дрянью, а держатся только из-за того, что топят других. Если станешь большим и сильным, то можно топить других и держаться на поверхности, но выбраться оттуда — никогда!

И если волею судеб тебя выбросило из этого гадкого места, неужели ты будешь прыгать туда снова? Нет! Нет, уцепиться за край, отползти как можно дальше, лишь бы не упасть обратно! Не вернуться туда никогда — только этого хотелось тощему хромому орку посреди древнего леса у подножия гор.

А лес высоко поднимал головы и руки своих деревьев и кивал ими вслед уходящему солнцу. Это был совсем другой мир — незнакомый, неведомый и тоже грозный. Однако всё здесь было величественным: и лес, и небо, и эльфы, что ушли. А там, в Шургаме всё колебалось между смертью и ужасом и никакого величия в этом на было. Лучше остаться здесь, посреди солнечного леса и жить здесь или умереть — всё равно!

Но продолжать жить под ёлкой — орк понимал, что это невозможно. Нужно добывать пропитание и одежду. И умирать не было самоцелью, а потому орк двинулся вперёд. Вперёд! Мир большой — беги куда хочешь! Но не нужно большой сообразительности, чтобы понять, что в одночку не прожить, тем более орку, которого ненавидит каждый встречный и каждый встречный может убить и при этом считает, что правильно сделал.

Сейчас мы объясняем всё словами — долгими и путанными, а тогда, в то мгновение хромого орка толкнул вперёд порыв, а не раздумье. И не раздумывая, он порыву последовал. Сам он ничего не смог бы объяснить. Ибо как можно объяснить то, что росток, только что пробивший землю, тянется к солнцу? Как объяснить, что деревья простирают свои ветви ввысь, к свету, а не наоборот, к земле. Хотя, впрочем, и деревья бывают разные. Но объяснить, почему так поступает цветок или дерево проще, чем объяснить поведение тщедушного орка. Нам — проще. Но цветы ничего не знают о фотосинтезе, однако стремятся к свету. И ничтожный орк не задумывался о том, почему он бежит, и о том, куда приведёт его эта дорога, и что он будет делать среди эльфов. Как только что проклюнувшийся росток, впервые почувствовав свет, уже не может не стремиться к солнцу, так и этот чёрный уродец уже не мог не бежать вслед тем, кого впервые увидел только три дня назад.

И он бежал. Уже в глубоких сумерках он чувствовал запах тех, кто прошёл тут утром. Ногами он чувствовал примятую траву на их тропе. Он ни разу не сбился со следа. Но эльфы шли слишком быстро и уходили от орка всё дальше и дальше.

Наступило утро. Ночь была совсем не страшной, хотя и незнакомой. Тихой. А утро — прохладным и чисто-солнечным. Орк всё ещё трусил по следу. Он боялся остановиться и потерять время. Случалось на каменистых местах он терял след, тогда он просто шёл наугад. Ему везло.

Он снова находил след, потом снова терял. Солнце пекло макушку, потом ушло в сторону. Орк этого не замечал. Всё своё внимание он сосредоточил на еле заметном следе.

Он протопал так вторые сутки. Отдыхал ли он за всё это время — он и сам не помнил. Кажется, он присаживался на землю лишь тогда, когда нужно было разобрать непонятные следы на твёрдом грунте. Но найдя перевёрнутый камешек или примятую травинку он снова вскакивал и бежал дальше. Слегка прихрамывающая его поступь не была уже такой лёгкой, как в начале. Топ-бум, топ-бум, как заведённая машина и все её движения подчинены единой тяге вперёд. Хлеб он жевал на ходу, а хлебнуть воды останавливался у ручьёв, что пересекали его путь. Орк не успевал пугаться могучего леса, ни незнакомого ветра, ни солнца, что было ослепительно-ярко — всё внимание его было сосредоточено на дороге. И лес терпел в себе этого чрезвычайно занятого орка.

Но однажды путь его преградила река. Она была не очень-то широкая и не очень большая, но орк никогда не видел столько воды в одном месте и боялся её. Следы уходили в реку: воины перешли её вброд. Орк походил вдоль берега, но так и не смог придумать, как перебраться на другую сторону. С каждой минутой он всё больше волновался от того, что эльфы ушли туда, а он не может! Никак не может перебраться вслед за ними.

Несколько раз он заходил в воду, но плыть не решался, и каждый раз возвращался на берег. Наконец, он устал, сел на мокрый песок и стал жевать хлеб — от него осталась ещё почти половина. Орк тоскливо смотрел на другой берег, до него было совсем рукой подать. Но пройти поверх воды было никак невозможно. Деревья на том берегу стали медленно расплываться — глаза орка наполнились слезами. Но слезами горю не поможешь и орк решился. Он встал, засунул оставшийся хлеб за пазуху и поступью обречённого на смертную казнь, отправился к реке.

То, что можно плавать, орк, скорее всего не знал и, судя по всему, вознамерился перейти реку по дну. Но там, где статным эльфам воды было по грудь, орка она скрывала с головой. Когда вода дошла до носа, орк испугался и сам не понял, что произошло дальше: он оттолкнулся ногами, рванулся вверх и поплыл, брыкая воду во всю мочь. Благо, река была не широкая, иначе но бы выбился из сил. Но вскоре руки его ударились в дно, он вскочил и выбрался на берег. Вода стекала с него ручьями, но он не остановился, что бы выжать свою тунику и не оглянулся назад. Преодолённая преграда перестала для него существовать.

Он искал следы эльфов. И вот он снова бежит по едва заметной тропе, оставленной отрядом. А кругом — только незнакомый лес. Величественный, но враждебный.

Уже в сумерках второго дня какая-то большая птица кинулась на него с неба. Орк шарахнулся в колючие заросли, изодрал себе руки и лицо, забиваясь всё глубже чтобы злобная птица не смогла его достать. Птица с воплем пронеслась над тропинкой и полетела дальше, а орк посидел так ещё немного, сжавшись в комок и приходя в себя от страха. Темнело быстро и когда орк выбрался из своего колючего лабиринта, он уже не мог понять, в какой стороне находятся следы эльфов, в какой стороне он сам и даже где закатилось солнце — кругом были только колючие кусты, растопыренные нижние ветви уходящих в небо деревьев, тишина и мрак ночного леса. Орк снова и снова лазал по колючкам. Он опустился на четвереньки, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в поглощающей мир ночи. Он всхлипывал и еле слышно бормотал что-то очень жалобное, но след не находился. Орк понимал, что чем больше он тут топчется или ползёт куда-то наугад, тем меньше у него остаётся шансов найти этот пропавший след. Но какая-то глупая надежда не давала ему упасть прямо здесь, уткнуться носом в землю и заснуть до рассвета. А вдруг там, за тем кустом или деревом он что-то найдёт, вдруг там есть след. И он опять полз, чуть не тыкаясь лицом в землю и пытаясь разглядеть...

Вдруг! Запах! Лучше всех в мире брагоуханий для него был этот запах навоза — неосторожный след, оставленный одной из эльфийских лошадей. След! Вот он! Значит — вперёд! И орк снова бежит в ночи. След зовёт, тянет, толкает за собой. Недоеденный хлеб размяк после реки и теперь кашицей расползся по животу. Орк хотел доесть его, пока тот окончательно не пропал, но боялся остановиться и потерять время.

Новый рассвет. Рассвет всегда новый. Он старым не бывает. Третьи сутки орк в пути. Теперь он трусил совсем медленно. Он устал и впал в какое-то состояние, похожее на сон наяву. Ему грезилось порой что-то странное. Он удивлялся или не удивлялся, почему дерево на его пути вместо коры покрыто письменами, непонятными ему или почему из камня под ногами сыплются опилки... Один раз перед самыми его ногами проскочил какой-то огромный зверь, махнув ему хвостом по коленям. Но орк не испугался. Он был не в состоянии пугаться — он только топал, как заведённый, даже не изменив скорости. Лишь потом, запоздало, к нему пришла сонная мысль, что этот зверь, как и опилки, сыпавшиеся из камня или письмена только показались и ему, пригрезились его спутанному сознанию.

Он часто терял след. И не сразу понимал это. Потом опоминался и долго, нудно возвращался по собственному, чтобы найти то место, где ошибся и повернул не туда. Ноги его были разбиты и изранены. Но от усталости даже боль притупилась.

В довершении всего пошёл дождь. Орк понимал, что после дождя не сможет найти никаких следов — эльфы с каждым шагом уходили всё дальше. От досады он просипел что-то нечленораздельное сквозь зубы, более похожее на сдавленное рыдание, попытался сделать рывок... Он действительно пробежал чуть быстрее несколько шагов, но потом затопал медленнее, запыхался и побрёл устало, пытаясь отдышаться и побороть спазмы в горла, возникшие то ли от усталости, то ли от плача. Ноги не хотели отрываться от земли и только тяжело топали. Всё было, как в кошмаре, когда пытаешься побежать, затрачиваешь неимоверные усилия, но ноги не в силах преодолеть непонятное сопротивление и все старания тщетны. Но орк всё-таки гнал и гнал своё измотанное тело вперёд, под дождь, по следу эльфов.

Ночью дождь не прекратился, напротив, пошёл ещё сильнее. Мокрый, совсем не чувствовавший своих ног, орк свалился в какой-то ров и там забылся не сном, а скорее обмороком, не замечая ни холода, ни скопившейся вокруг себя лужи.

Под утро орк очнулся. Всё тело его закоченело. Он с трудом выполз на скрюченных от холода ногах из своего рва. Тучи развеялись. Лес был мокр, свеж и безучастен. То, что почувствовал орк в себе и вокруг себя было отчаянное, абсолютное одиночество, судороги холода и смерть. Он почувствовал её вполне реально. Он много раз видел смерть других и боялся её, но никогда не думал о ней. Теперь он её почувствовал. Неминуемую, лютую, перед собой. Да, она ждёт впереди. Не сейчас, не сию минуту... И орк осторожно распрямил сведённые холодом ноги, потёр их, хотя это мало помогло и пошёл дальше, под взглядом собственной смерти.

Он шёл просто вперёд. Никаких следов не было и в помине. Голода он не чувствовал, было только бессилие, рождаемое им, когда мочи нет даже рук поднять и они, как плети висят на плечах. Тело повисло на собственном хребте, не в состоянии выпрямиться. Непонятно, как ноги всё ещё могут переступать в заданном темпе: топ-бум... топ-бум... Чуть прихрамывая, по привычке. И он топал и топал дальше по бесконечному лесу и бесконечному дню. Он даже удивился, когда этот бесконечный день кончился. Удивился не по-настоящему, а так, смутно, как сквозь сон, и побрёл дальше в темноту.

Четвёртый раз опустилось солнце, а странная погоня всё длилась. А когда взошла луна, далеко-далеко за спиной раздался волчий вой. Оцепенелое сознание пыталось вернуться, но это у него плохо получалось — все его силы уходили на то, чтобы передвигать ноги и не упасть. Волку ответил второй, чуть ближе.

Опасность... Смерть... Тут! Сзади!! Не где-то впереди, грядущая и неминуемая, а сейчас, сию минуту смерть!

Орк очнулся. Он считал, что у него больше нет сил. Но последняя воля к жизни заставила его выдавить из себя ещё что-то. Последний импульс или всплеск. И он побежал. Он бежал не разбирая дороги, отмахиваясь от кустов, переваливаясь через стволы и падая в рытвины. «Надо залезть на дерево!» — мелькнуло у него в голове, но он не смог остановить себя, бегущего в панике страха, не мог заставить себя оглянуться и выбрать дерево. Ему казалось, что за спиной он уже чувствует горячее дыхание зверя.

Проломившись сквозь кусты, он вылетел на опушку. Впереди был огромный луг. Все деревья остались позади. Вокруг ничего, кроме травы. Повернуть назад, к деревьям? — Нет! Это зря говорят, что орки и волки каким-то образом дружны. И орки, мол, даже путешествуют верхом на волках. Они вовсе не так дружны, как кому-то хотелось бы. А если и путешествуют с помощью волков, то только находясь внутри их желудков.

Наш орк путешествовать так ни коим образом не собирался, а потому всё бежал и бежал вперёд, ни на что не рассчитывая, не думая ни о чём, а только боясь того, что позади.

В лунном свете он разглядел, что впереди что-то темнеет. Наверное, снова деревья! Только бы добежать до них... Голос волка присоединился к его мыслям. «Скорее! Скорее к деревьям!» Вот и первое дерево. Ветки свисают низко, до самой земли. Орк кинулся к нему, но тут что-то тяжёлое и душное упало на него сверху, схватило и скрутило его. Орк вскрикнул, ожидая, что волчьи зубы с сейчас вопьются в его горло.

На удивление он почувствовал, что ему свели за спиной руки и связывают их... Значит, это не волк. Это люди. Или эльфы... Орк закрыл глаза и бессильно повалился на траву.

* * *

Спасаясь от волков, орк выбежал прямо на караульного из лагеря Вильяра. Он не мог себе этого представить, потому, что давно потерял след. Тем не менее, случилось именно так. Орк не думал, те ли это эльфы или другие. Может, это и вовсе люди. И что его ожидает теперь? — всё это он не в состоянии был соображать. Силы и сознание покинули его.

Дозорный видел, что по лугу, прямо не него бежит орк. Сначала он хотел пристрелить его, но потом, поняв, что орк один и без оружия, решил поймать его живьём — может быть это разведчик, а позади его идёт большой отряд или даже войско. Теперь он пытался толкать орка вперёд, но тот валился на землю и идти не хотел. Тогда дозорный просто схватил его поперёк туловища и потащил к командиру.

Арвис был возле своего оруженосца и потому не видел, как дозорный приволок орка к Вильяру. Эльфийский отряд шёл быстро, но не так быстро, как того хотелось бы Вильяру. Из-за раненых приходилось идти медленнее. Эльфы быстро оправились от ран — им не свойственны болезни, но Аксту становилось всё хуже в дороге. Именно из-за него и остановился теперь отряд. Только что на совете обсуждался вопрос: не лучше ли разделиться. Вильяр со своим войском торопился вернуться к своему брату Вилгору, а Сивисмар намеревался сразу повернуть к Дому Лау. Акст видел, что разногласия происходят, в основном, из-за него. Он хотел сказать Арвису, чтобы его оставили где-нибудь в попутном селении. Но только он окликнул своего господина, как тот бросил на него такой гневный взгляд, что Акст прикусил язык так и не сказав ничего из того, что Арвис понял без слов. «Да уж, это действительно родной брат Тел-Абариса, — вспомнил оруженосец своего старого господина. — Тот не терпел, когда ему противоречили слуги».

Арвис поправил повязку своего слуги и вернулся к остальным. И тут он увидел, что перед Вильяром стоит дозорный и держит орка за руки. Орк стоял на коленях. Воин заломил ему руки и тот ткнулся носом в землю. От боли из глаз хлынули слёзы, но орк не пикнул. Большие орки в чёрной крепости в своё время приучили его молчать всегда — что бы не происходило с тобой: будут быть до тех пор, пока не закроешь рот. И орк усвоил навсегда — лучше молчать сразу.

— Кто ты такой? — спросил Вильяр.

Воин отпустил руки орка и тот поднял голову.

— Да это тот самый, у которого нога была вывихнута, — ответил за него Арвис, который только что подошёл. Вильяр недовольно покосился на него.

— Ну и зачем он пришёл сюда?

— Не знаю.

— Зачем ты пришёл? — спросил Вильяр, обращаясь к орку. Тот молчал. Он только хлопал глазами и смотрел то на Вильяра, то на Арвиса.

— Да пристрелить его и всё! — высказал своё мнение дозорный.

— Не надо, — вступился Арвис.

— Ну так забери его и отвези Лаулиссиану как боевой трофей!

Вильяр злился. Он не мог простить Арвмсу присутствия в дружине Дах-Ата. Злился на то, что всех их связывает раненый слуга Арвиса. А тут ещё сам Арвис вздумал, подбирать второго орка. «Собирает всякую падаль! — думал про него Вильяр. — Разве это достойно витязя короля?»

Арвис действительно подобрал орка и потащил прочь. Его разбирали противоречивые чувства. Какая-то дурацкая жалость, которой он стыдился, но всё-таки поступал, как она велела, и — абсолютно здравый смысл, который спокойно констатировал, что взять орка под свою защиту невозможно, бессмысленно, а может быть, даже опасно. И не только опасно для Арвиса — это может обернуться бедой и для всех эльфов. Вдруг орк «передумает» и удерёт обратно и таким образом сослужит роль шпиона тёмных.

Но когда Арвис ронял взгляд на это дрожащее создание, что валялось у него в ногах, покорное его воле, он не мог представить, что это коварный разведчик врага.

И зачем он бежал за ними это четверо суток? Чтобы его пристрелили? Неужели он рассчитывал на чью-то помощь? А если так, то конечно, на помощь того, кто уже помог один раз — на помощь Арвиса. Выходит, он связал себя с этим орком ещё тогда, когда велел вытащить его из-под лошади? И теперь уже не отступить? Арвис совершенно не собирался связываться с орком! Вытащить из-под лошади — это одно, но совсем другое — тащить его дальше, за собой, тащить по эльфийской дороге, по своей жизни... Потому что нельзя бросить? Не лучше ли, действительно его пристрелить? Из гуманности. Но гуманность — оставите людям.

Нет! Арвис не мог не взять этого орка. Но... и взять его он не мог. Конечно, он жалкий, тощий, перепуганный, зачем-то приковылявший вслед за ними. Но что же теперь, Арвис обязан подбирать всех, кто будут попадаться им на пути. И почему именно на него сыплются эти орки: сначала урук-хая, теперь этот задохлик, тут же в воспоминаниях замаячил силуэт Гета... Ну почему именно к нему, к Арвису попадаются они все?! Почему не к Геледору, ни к Фарьяну. Хотя с Фарьяном у этого орка был бы разговор короткий: один взмах мечом — и на поле под павшей лошадью лежало бы уже три орчьих трупа. Может быть, так и надо было поступить? Но он бы так никогда не сделал — он же не Фарьян.

«И вообще, причём тут Фарьян?! — Арвис разозлился. — Я сам должен отвечать за свои дела. Вот сейчас зашвырну этого орка куда подальше и пригрожу, чтобы обратно не возвращался!» Арвис сопел и злился и спускался к реке, прекрасно зная, что никуда он этого орка не зашвырнёт, а будет продолжать тащить.

«Что же я его несу? Пускай сам идёт!» — подумал Арвис и поставил орка. Тот сразу повалился на колени. Арвис поднял его и опять поставил. Но тот никак не хотел стоять. Тогда Арвис взглянул на его ноги... И пришёл в ужас. Даже при бледном свете луны было видно, насколько они разбиты, изрезаны и распухли. Ступни были покрыты слоем грязи и запёкшейся крови, всю дорогу орк бежал босиком. «Надо вымыть ему ноги и хотя бы маслом смазать что ли...» — подумал Арвис и потащил орка к реке. «Орчий покровитель! — обозвал он сам себя. — Что мне скажет Лаулиссиан? Или тот же Фарьян! Можно подумать мало шума было из-за Дах-Ата? Теперь ещё один! Вышвырнуть бы его подальше, в кусты! Но теперь уже поздно. Теперь нельзя его прогнать. Хотя бы ради его разбитых ног нельзя. Не потому, что они больны, а потому, что он разбил их следуя за эльфами».

Арвис покосился на распухшие ноги орка и поморщился. «Нет, я бы так не смог. Не смог бы даже заставить себя подняться на такие ноги. А он не просто стоял на них — он бежал! Ну как теперь его прогонишь? Раз бежал, значит верил!»

И опять он разозлился, опять вспомнил Лаулиссиана и Фарьяна, а с другой стороны прекрасно понимал, что если бы он сам не забрал этого орка — никто другой бы этого не сделал. И значит именно ему нужно тащить этого орка дальше.

Вымыв орку ноги, Арвис подумал было, что неплохо вымыть заодно и всего орка — до того он был грязен. Но вода в реке была холодная, а орк и без того стучал зубами и Арвис оставил своё намерение. Возвращаясь в лагерь Арвис подумал, что орк может стучать зубами вовсе не от холода, а от страха, но спускаться обратно к реке уже не хотелось.

Орк был совсем маленький и тощий. И какой-то неправдоподобно лёгкий. «Наверное, голодный, — подумал Арвис. — Конечно! Я ему только один хлеб и оставил. Арвис усадил орка возле раненого оруженосца, а сам направился в лагерь. В полу плаща он стал набирать еду, то, что осталась от трапезы.

— Оставь это! — настиг Арвиса голос воина, распоряжавшегося съестными припасами. — Я не собираюсь кормить орков! Это хлеб Вильяра, а не твой!

— Я тоже пока что ем хлеб Вильяра. Можешь вычесть это из моей доли.

Арвис, не дрогнув, продолжал собирать еду. Он поискал взглядом Дах-Ата. Тот сидел вдали ото всех, укрывшись в тени деревьев. Встретившись с ним взглядом Арвис украдкой махнул ему рукой: «Уйди с глаз! А то и тебе достанется!» И понёс свёрток в тень, где сидел маленький орк.

* * *

Дружина Сивисмара возвращалась с победой. Казалось бы, хорошие вести и нет причин для беспокойства. Орки разбиты. Надолго ли — неизвестно. Но вряд ли тёмным захочется завтра же повторить свой опыт и проверить силы эльфов. Вилгор решил отпустить дружину Сивисмара и не держать её у себя. И теперь Сивисмар спешил. Он уже забыл о победе за плечами и торопился вернуться. Что-то упорно звало и звало его обратно, скорее увидеть Очарованный лес и Дом Лау, скорее вернуться, припасть к стопам короля... Он уже забыл про прошлую победу, воспоминания о битве отступили перед его желанием вернуться. И вернуться немедленно. Это заставляло его сокращать отдых, который был необходим раненым, забыть про еду, про небесконечные силы лошадей. Вперёд, только вперёд! Увидеть снова Дом Лау и своими глазами убедиться, что с ним ничего не произошло. Последняя фраза была неожиданной и пугающей. Когда Сивисмар её осознал, он решил отделить обоз с ранеными от всадников, оставив лишь несколько для охраны, а остальным прибыть в Дом Лау срочно, немедленно, сию секунду!

Глупые страхи? Нет, Сивисмар был достаточно серьёзен для того, чтобы обзывать подобные страхи глупыми. Он ни с кем не делился своим беспокойством. Это было его слово, приказ и никто не переспрашивал. Сегодня же вперёд! А обоз пойдёт так, как сможет.

Он подошёл к Арвису.

— Ты поедешь со мной? — в его вопросе было больше утверждение, чем вопроса.

— А как быть с этим? — Арвис кивнул на орка, который лежал съёжившись под роскошным эльфийским плащом. Безобразная сморщенная мордашка его казалась ещё уродливее в обрамлении ткани прекрасной работы. Орк спал.

— Оставь здесь, с ранеными. Или боишься, что его выкинут на повороте, а тебе скажут, что сам свалился?

— Боюсь, — признался Арвис.

— Тогда возьми с собой. Привяжи к седлу. Или вообще, запихай в перемётные суму. Он маленький — поместится!

— Но мы ведь быстро поедем?

— Ну и что? Думаешь, выпадет? Не выпадет!

Пока готовили трапезу, Сивисмар стоял и смотрел на спящего орка. И не завидовал своему товарищу: каждый раз у него куча неприятностей, а он всё подбирает и подбирает всяких. Нет, орка, конечно, жаль, ничего не скажешь.. Но везёт же на них Арвису, однако! Не к кому-то другому, а именно к нему все они и попадают.

По внешности орка трудно было сказать, сколько ему лет. Лицо сморщенное, сам какой-то задохлик. Может, он старый? Или нет?

— Дах-Ат, сколько ему лет, как ты думаешь? — Сивисмар справедливо полагал, что урук-хай в этом должен разбираться лучше. Тот склонился над спящим и бесцеремонно поднял ему губу, чтобы рассмотреть зубы. Орк проснулся.

Увидев перед собой морду урук-хая шарахнулся в сторону. Он панически боялся Дах-Ата. Гораздо больше, чем любого эльфийского воина. Это было не совсем понятным для Арвиса.

— Странно, — произнёс Дах-Ат. — Я плохо разглядел. Неужели он такой молодой...

Урук-хай снова попытался рассмотреть зубы орка, но тот стал активно пятится от него, а в вытаращенных глазах застыло такое выражение ужаса, что Арвис остановил слугу.

— Оставь его! Скажи, сколько тебе лет? — спросил он у орка, но тот только таращился на них и ничего не в говорил.

— Он не понимает? — спросил Арвис у Дах-Ата. Урук-хай пожал плечами.

— Он наверное вообще не знает, сколько ему лет.

— Как — не знает?

— А откуда ему знать: живёт себе, да и живёт.

— Тогда как же узнают о их возрасте?

— Так и узнают — по зубам. Но этот что-то сильно молодой. Таких, обычно, в войско не берут. Наверное, по росту подошёл — его и взяли, — продолжал рассуждать Дах-Ат.

— Как это: по росту подошёл? Их что, замеряют?

— Ну да. Когда молодые орки подрастают, по есть дорастут до определённого роста, их отправляют воевать.

— И где их обучают?

— Нигде их не обучают. Их просто отправляют в первый бой. Тот, кто выживает, с тем уже занимаются: доспехи дают, хорошее оружие, одежду. Иногда обучают кое-чему. Но чаще, они сами до всего доходят.

— Фу, какая гадость! — отреагировал Арвис. — Их что же, отправляют на бойню, под наши мечи и выживает тот, кто успел вовремя увернуться или...

— Ну, не совсем на бойню. Им дают кое-какое оружие. Правда, это мало помогает: обращаться-то они с ним не умеют толком. Но, в общем-то, вы правы.

— Так сколько же ему лет?

— Трудно сказать точно. Он ещё совсем молодой. «Маленький», как вы говорите. Таких в бой не посылают, странно, что он там оказался, наверное, росту хватило до мерки. Ты первый раз в бою? — спросил Дах-Ат орка.

Тот кивнул.

— А оружие твоё где?

Орк ничего не ответил, а только пялился на Дах-Ата широко раскрытыми глазами.

— Оставь его! — вступился Арвис. Ему стало не по себе от того, что он только что услышал от урук-хая. Да, конечно, у тёмного властелина страна ужаса и мрака. И Арвис видел этот мрак и прошёл этот ужас сам. Ho Арвис был враг ему и темный властелин обошелся с ним, как с врагом. И это понятно. Но не только к противникам жесток тёмный властелин, он и к своим слугам — безжалостен. Понятно, почему они бегут оттуда: и Дах-Ат, и этот малыш-орк. Непонятно только, почему их бежит так мало.

Дах-Ат только ухмылялся, глядя на мрачное лицо Арвиса. Он был доволен, что его рассказ произвёл такое сильнее впечатление.

— Принеси-ка воды, — оборвал его Сивисмар. — Надо переменить повязку раненому.

Дах-Ат поднялся и пошёл за водой.

— Я только что перевязал Акста, — напомнил Арвис.

— Знаю, но что-то твой Дах-Ат расхвастался. Так много вспоминать вредно. Это ещё Гелерэйн говорил.

Повозка с ранеными остались позади. Больше Сивисмара ничего не связывало. Он летел так, как только позволяла ему выносливость коня. Беспокойство трепетало и звенело в его груди, как колокол, и Сивисмар не находил ему объяснения. Что-то случилось там, впереди! Что-то случилось в Доме Лау.

В Доме Лау — великий король. Там ничего не может случиться. Там жил Гелерэйн — перворожденный воин, витязь, великий эльф. Там — доблестный Фарьян и другие, там ничего дурного не могло произойти! Но хотелось поскорее приехать и убедиться в этом своими глазами. Увидеть, что Дом Лау стоит на дивном берегу дивной реки, что дружину Сивисмара ждут с хорошими вестями Лаулиссиан и Гелерэйн.

Тревога, усиливающаяся с каждым шагом лошади обрела видимые очертания. Она материализовалась в пелену дыма над очарованным лесом. Пожар? Но в Очарованном лесу не может быть пожара. Не говоря ни слова, Сивисмар погнал коня быстрее. Конь его был самым сильным из всех лошадей дружины. Он вырвался вперёд, оставив позади остальных. За Сивисмаром с трудом поспевал Арвис.

Пустошь всегда была пустошью, но на сей раз от неё веяло запустением смерти. И опять та же дымка, затянувшая многие мили. Значит, пожар не здесь, не в лесу и не на границе, а дальше.

Тревога в груди колотилась так, что казалось жуткий колокол её расколется от ударов. А лошадь летела по вопившей о беде степи так, что грудь её резала дым, а копыта — землю. Но это было очень медленно. Сердце Сивисмара рвалось быстрее.

Берег предстал зияющей раной. Развороченные берега внезапно обмелевшей реки были заполнены илом. В грязном русле валялись обгоревшие стволы деревьев. Паром разбит в щепы, лишь остов его валяется в грязи. А на другом берегу — чёрные руины.

Этого не может быть! Великий Дом Лау, дворец гармонии и красоты. Он был слишком прекрасен, чтобы быть смертным! Он был слишком силён, чтобы познать разрушение. Дом — это гораздо больше чем соединение камня, металла и дерева, пусть даже в гениальной форме. Там — дух эльфов, Высокого народа. Там Свет и в нём не может быть тьмы, не может быть смерти.

Глаза лгут! Дома Лау не может не быть.

Но его нет. Сожжённый берег пуст. А если разрушен этот дивный берег — разрушена часть мира. И весь оставшийся мир не может не измениться. Он не может остаться прежним. Иные горы теперь вокруг, иное небо над умершим Домом Лау. Весь мир изменился. Даже те страны, которые никогда не видели Лау и не знали о его существовании, они не могут быть теперь прежними. Они вынуждены стать иными. Горы, небо и даже сам Сивисмар, что смотрит на всё это — всё стало немного другим. Всё стало более серым и жестоким.

Сивисмар рванулся было к руинам, но конь не мог пройти через месиво топкой грязи и наваленных деревьев на месте берегов. Сивисмар соскочил с коня чтобы перебраться пешком, но тут заметил, что по изрытому берегу к ним кто-то идёт. Это был Геледор. Он и поведал им повесть о том, что произошло здесь.

Но мы и тут отступим от традиций героического эпоса и не будем описывать битву. Бытовало мнение, что дружина Сивисмара была отвлечена специально, чтобы удобнее было напасть на Дом Лау. Но мы ни в коем случае не берёмся порочить имя князя Вилгора — кроме слухов нет тому никакого подтверждения. А тёмные могли сами увидеть движение дружины и тем более поспешить на Дом Лау.

Так или иначе, битва состоялась за три дня до возвращения Сивисмара.

Сначала появились орки. Не имея возможности миновать водную преграду, охраняемую чарами, да ещё и лес перед пустошью, неблаговолящий к ним, как и ко всем незнакомым, они нашли способ преступить неприступные горы за Домом Лау. Часть их спустилась с гор, часть присоединилась пройдя долгим путём вдоль берега. Дозорных, что охраняли тот путь более не видели — должно быть они погибли первыми.

Появление такого количества орков было необъяснимо. Но некогда было объяснять, в чём ошибка Лау. Король распорядился позвать Гета — блюсти святыню было бесполезно: кругом уже шла бойня. Надо было сохранить жизнь оставшихся и хотя бы стены Лау. А Свет наполнит их после — если в них останутся те, кто зовутся Высоким народом.

Гет явился на зов короля и был единственной защитой тех, кто остался в живых. За орками следовали три огнедышащих дракона. О победе не могло быть и речи, оставалось бежать тем, кто ещё уцелел.

— Многим не нравилось, что близ Дома Лау живёт дракон — продолжал Геледор. — Что таиться и я был против этого. Но теперь скажу: если бы не твой Гет, Арвис, никому из эльфов не удалось уйти отсюда живым. Чтобы сдержать драконов и дать уйти остальным вышло несколько витязей. Но Гет крикнул нам, что будет биться пламенем и воины ему будут мешать. Он остался один против трёх драконов. Да, их было три, а он — один. В долине кипела лавина огня. Мы ничего не видели из-за пламени. Оно гудело несколько часов, хотя всё что могло гореть, было уже сожжено. Только завесу огня мы видели позади себя, когда бежали к другой эльфийской твердыне — Доулэну. Спустя несколько дней, мы с Фарьяном вернулись. Надо было встретить вас и похоронить убитых.

Геледор закончил рассказ. Арвис спустился с коня и перебираясь по обломкам, камням и прочему мусору, достиг другого берега. Он шёл по исковерканной черной земле к возвышающимся холмам драконьих тел. Гета он узнал с трудом. Его панцирь и медная броня — всё оплавилось и было сплошной массой, мешаниной грязи и крови. Морда изуродована ужасно. На ней ничего нельзя было разобрать. Арвис снял свой прекрасный плащ — и накрыл им голову Гета. Потом принялся копать землю прямо под его телом.

Подошли Сивисмар и Геледор.

— Ты собираешься его зарыть?

— Ну не оставлять же его так.

— Это слишком долго. Лаулиссиан приказал вам срочно прибыть.

— Дай мне хоть немного времени! Может быть, остальные помогут, — со слабой надеждой произнёс Арвис.

— Хорошо, — ответил Геледор. — До рассвета будем копать все, и твоя дружина, Сивисмар. Но на рассвете все уйдём.

* * *

Кинжал резал землю. Чёрную землю, как чернота над головой. Тучи не пускали свет звёзд. Порой сталь чиркала о камни, которые попадались в мёртвой земле...

Это долина великой печали. Гет — мёртв. Он погиб, защищая Дом Лау. Но даже эта мысль не могла пробиться сквозь другую, которая застилала всё сознание — Дом Лау мёртв.

Иногда Арвису казалось, что он закричит от боли. От боли того, что произошло здесь. Дом Лау мёртв!

Но Арвис молчал.

Иногда ему казалось, что он упадёт лицом в разрытую землю и умрёт от печали. Дом Лау мёртв!

Но Арвис продолжал жить и дышать и вгрызаться в землю. Чтобы укрыть Гета. Отдать ему последний долг. Похоронить.

Но кто похоронит Дом Лау? Кто укроет его руины?!

Говорят, вид поруганной святыни вызывает желание отомстить. Вид разрушенного родного дома вызывает жажду наказать врагов. Но не было мести. Была только большая печаль.

Говорят, вид погибшего творения вызывает желание создать другое, ещё лучше, наперекор. Но и этого не было. Была только большая печаль. Такая большая, что не возможно было думать ни о чем. Даже о самой печали. Можно было только её нести.

Брызжут искры — кинжал ударил по кремню.

Но даже слёз нет — есть только большая печаль.

* * *

За ночь возле тела Гета образовался ров. Он был не слишком глубоким, но у воинов не было лопат и рыть приходилось чем попало. Во время работы Арвис заметил возле себя две тонкие тёмные руки, которые набирали землю в щит, как в поднос, а потом тащили наверх. Сначала Арвис был так занят своими мыслями, что не обратил на это внимания. Но потом, когда руки со щитом появились вновь, он вздрогнул: ни Фарьян, ни Геледор не знают об орчёнке. Вдруг пристукнут, не разобравшись. Арвис оглянулся. Орк пополз, толкая перед собой щит, рядом с Геледором, а тот даже не обратил на него внимания. «Может, Сивисмар сказал о нём? И как он выбрался? Наверное, Сивисмар развязал суму и выпустил его. Я-то про него совсем забыл!»

Утром Гета столкнули в ров. Ров был мелкий, но большего вырыть не удалось. Воины насыпали сверху земли. «Этого мало, — подумал Арвис. — земля осядет и кости будут торчать наружу. Как только смогу — вернусь и постараюсь насыпать холм побольше».

Большой холм в Долине Дома Лау... Нет, в Долине Великой печали.

* * *

Дружину Сивисмара ждали в Доулэне. Туда стекались все, кто мог, кто остался жив, кто нёс печаль, кто нёс надежду, кто нёс Свет Дома Лау в своих глазах и мыслях.

Но — маленькая деталь — с Арвисом был всё тот же орчёнок. Никому не нужный теперь «боевой трофей», которого опять-таки нельзя было бросить, раз уж взялся тащить. Арвис вовсе не имел целью везти орчёнка в Доулэн. Он просто о нём не подумал. Если бы он был в состоянии остановиться и задуматься над совершаемым поступком, то несомненно счел бы его дерзким и нелепым: зачем тащить орка в Доулэн? Но Арвис был так задавлен печалью и мыслями о потерях — Доме Лау и Гете — что не вспомнил о том, кто мотается в его перемётной суме на боку у лошади.

Путь к жилищу Эльвейда — эльфийского владыки Доулэна преграждала река. А на реку сам Эльвейд наложил такие чары, что ни одна нечистая тварь не могла пройти через неё. Благодаря этому, Арвиса чуть не снесло, вместе с лошадью — с ним был орчёнок. Поначалу он вошёл далеко в воду, когда опомнился и увидел, что река противится ему. Поворачивать обратно было поздно: волны уже бушевали кругом. Зыбкая на вид преграда оказалась слишком могучей. Арвис обессилил бороться со взбесившейся водой и у него уже возникла мысль отвязать орчёнка и скинуть в реку. Как вдруг в этот момент река уступила, волны схлынули и Арвис вместе с орчёнком выбрался на берег. Многие из эльфов видели это. Видел и сам владыка Эльвейд. Дах-Ат тоже видел и решил не испытывать судьбу. Он остался на другом берегу, уверенный, что его-то река точно не пропустит. Туда ему привезли еду, одежду и всё необходимое.

Эльфы Лау оставались в Доулэне, но не надолго. Доулэн прекрасен, но недостаточно обширен, чтобы вместить в себя столько гостей навсегда. Лаулиссиан, хотя на его совете присутствовало и такое мнение, не имел намерения плыть в Благословенную Землю именно теперь. «Ещё не время», — произнёс он, обрывая все вопросы.

«Ещё не время, — повторил про себя Арвис. — Если сейчас: не время, значит, потом оно настанет».

Но если Лау не выбирает путь по океану, значит, пути его здесь. Значит, нужно снова строить свой Дом. Наперекор разрушению.

Что значит слово «наперекор»? Заслон на пути разрушения, щит против устремления врага. Наперекор, значит вопреки, назло... Опять это вечно пробивающееся через всё слово «зло». Разве можно создать прекрасное «наперекор»? Творение — это твоё дыхание, это твоя мысль, часть твоей души. Разве можно дышать «наперекор» А душа «наперекор» бывает?

Нет, вовсе не наперекор кому-то, а вслед за своим устремлением туда, куда зовёт тебя душа, туда, где твоё предназначение.

Лаулиссиан избрал дикую долину в пустынных горах, что были к западу от Ксадонии. Скалы были столь суровы, а ветра в них столь безжалостны, что ни один народ не захотел жить там... Но эльфы — не простой народ. Лаулиссиан знал что долина, утопленная в застывших волнах скал, подчинится его рукам, что горы ответят на его призыв и ветер поймёт его взгляд. Горы уступят. Но при этом надо уступить и им. Не борьба и не насилие победят, а именно союз.

Первые эльфы ушли в скудную долину, что должна расцвести под их руками. А Арвис? — он ушёл за ними. Красота Доулэна прошла мимо его взгляда. Он был там и видел Великий Дом, исполненный красоты и гармонии, но он не мог вместить всего этого потому, что в тот момент душа его была закрыта.

Эльфы проживают долгую жизнь. И в своей долгой жизни они имеют множество печалей. И привыкают? — Нет. Они несут их и помнят, ибо печали в этом мире больше, чем радости. Но эльфы сильны. Это великий народ и они способны нести печали этой жизни весь свой долгий век. Арвис был ещё молод. И век его был пока ещё как век человека. Он не привык к этой жизни и мало понимал, несмотря на то, что многое пережил и много изведал и среди людей он считался бы мудрейшим. Но то — среди людей. А для эльфа он был слишком молод. Печаль по Дому Лау сразила его. Он не умел устоять в ней и не мог вкусить радости пребывания в Доулэне. Он поспешил за королём в молчащую до поры горную долину.

Осталось в Доулэне лишь несколько воинов, в том числе и Акст, которому хромота не позволяла карабкаться по горным кручам. Об орчёнке, которого притащил за собой Арвис, никто не спросил, так что Арвису, вопреки опасениям, ничего не пришлось объяснять. Он заткнул его подальше в угол и пригрозил, чтоб тот не мозолил глаза. Это было излишне — орк и без того шагу боялся ступить, а всё происходившее вокруг было для эльфов куда важнее, чем наличие маленького уродца.

Владыка Эльвейд нашёл Арвиса, когда тот был один и спросил, имеет ли он намерение забрать маленького орка с собой. Арвис не знал, что ответить. Он и думать забыл о своём «трофее», но подумать надо было.

— Наверное, тебе сейчас не до него, — продолжил Эльвейд. — вставь его пока здесь. Заберёшь после.

Предложение было настолько неожиданным, что Арвис растерялся. Зачем владыке Эльвейду орк? Арвис сам забыл о том комке грязи, что занёс он в благословенный Дом и тут вдруг владыка, вместо того, чтобы отчитать его за дерзость, предлагает оставить орка здесь, в Доулэне.

— О, да, конечно, владыка!

Итак Арвис от орка отделался.

Эльвейда, между тем, действительно заинтересовал сам орчёнок. Прежде чем договориться с Арвисом, он долго наблюдал за ним, а накануне нашёл скрюченную фигурку, зажавшуюся в тень колонны, вывел на свет, а потом долго разглядывал его шишковатую голову и костлявые плечи, чем сильно смутил маленького орка. Теперь орк остался в полном распоряжении владыки, но о своих мыслях Эльвейд никому не докладывался.

Ощущения маленького орка о его пребывании в Доулэне были контрастны. Это душа Арвиса была в тот момент закрыта. Душа же орчёнка — открыта донельзя и всё, что происходило вокруг спешило вломиться в её распростёртые ворота! Великий Дом Эльфов подавлял и возвышал. Поражал своим могуществом и звал к нему же. Орку в нём нельзя было оставаться — оставалось либо изойти, либо сойти с ума, либо...

Но орчёнок всё ещё оставался в нём — прихлопнутый и потрясённый. Он боялся попадаться на глаза, боялся передвигаться в нём и просто пребывать и даже дышать. Но замирая от сладостного ужаса, он хотел пребывать именно тут и нигде более. Он хотел видеть эльфов, но чтобы при этом они не видели его. И он старался делать для этого всё возможное — жмясь по углам, он всё-таки прокрадывался туда, где были ОНИ. Смотреть на них и просто быть там...

Но поразительнее всего было внимание Эльвейда. Орка это пугало. Но его ужас был в какой-то степени священным. Он боялся пошевелиться перед Эльвейдом, боялся сделать что-нибудь не так или наоборот, не сделать того, что нужно и тем огорчить владыку. Он стоял перед Эльвейдом скрючившись, неестественно сжавшись, ни за что не поднимая головы и даже дышал еле слышно и с осторожностью.

Владыка был довольно прост с ним. Он приподнял его голову за подбородок, разогнул руками сутулые плечи орчёнка и громким голосом возгласил, что ходить нужно прямо. А после того, как орк едва не лишился чувств, Эльвейд протянул ему дивный хрустальный кубок с водой... как показалась вначале. Не смея ослушаться орк выпил все. Но вода показалась ему вовсе даже не водой, а чем-то необыкновенным, волшебным, как впрочем всё, что сопутствовало эльфам, дивному народу.

Орченку теперь были выдвинуты требования. Для него весьма необъяснимые: он должен был бывать на общей трапезе и в Каминном Зале, когда там собирались эльфы. В Каминный зал он рвался всегда (правда, не всегда осмеливался осуществить рвение), а вот с трапезой было сложнее, — более того мучительно. Как только он переступал порог, ему казалось, что все взгляды устремлены на него. Ему виделось недоумение, отвращение смех над его убожеством. Увидеть, что это не так и что никто не обращает на него внимания он не мог, так как боялся поднять глаза. Во время трапезы кусок не лез ему в горло — ему казалось, что все взгляды сосредоточены на нём. Но надо было всё это терпеть и выходить к трапезе каждый раз. Это было ужасно!

В Каминном зале было проще: можно было прийти заранее, пока никого нет, и забиться куда-нибудь подальше. Как там было здорово! Там были эльфы и их песни, а еще музыка и баллады, и самый лучший певец Доулэна — Санбагар. Правда, орчёнок не понимал слов, а все песни пелись только на Высоком наречии. Но он слушал музыку и дивный голос певца и ему казалось, что он понимает, о чём поёт Санбагар: конечно, о чём-то прекрасном.

И так каждый вечер. Каждый прекрасный вечер в Доулэне. Уходил он лишь тогда, когда последние эльфы покидали в зал и гас камин. Тогда, тайком, хоронясь в тени стен, он возвращался к себе в комнату и забирался под одеяло, к которому уже кое-как привык. Там он лежал, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть волшебные мелодии, что пришли из Каминного зала и теперь звучали в нём.

Орк знал, что безобразен. Нет, он не видел своего отражения. Но он много раз слышал о своём уродстве от других, ещё в лагере Вильяра. А потом, он вырос среди орков в стране мрака и сознавал, что он один из них. Более того, ему было достаточно взглянуть на свою руку — лапу, лапку, с коричневыми обломанными ногтями и морщинистой кожей, чтобы у него тут же возникло желание спрятать её, засунуть подальше под мышки, скрючиться, поджать колени к подбородку и так сидеть в углу никем не замеченным и только благоговейно слушать и смотреть на то, что происходит вокруг.

Кроме Эльвейда мало кто обращал на него внимание. Иногда ему поручалась кое-какая мелкая работа. Но часто его просто не замечали. Он очень любил спускаться в сад. Через окно. Его комната была на первом этаже. Делать длинный переход по коридорам, чтобы выйти в дверь, как все, было страшно: вдруг он на кого-нибудь наткнётся. И он тихонько приоткрывал раму и соскальзывал на землю. Там он бродил, прислушиваясь к шагам и прячась от всех встречных в полумраке деревьев. Он думал о чём-то своём, а иногда напевал мелодии, что слышал в Каминном зале. Но делал он это так тихо, что порою не слышал сам себя. Но Эльвейд его всё-таки услышал! Взмахнув просторными одеждами, он возник на дорожке и произнёс:

— Ну-ка, повтори!

Какой ужас! Меньше всего орчёнок рассчитывал на такое. Скрываться было невозможно. Он выковылял из-за куста за которым притаился, но на этом его решимость кончилась. Страх сковал ему горло и никаких звуков орчёнок выдавить из себя не мог. Да, честно говоря, и не смел. Так он и стоял, кособоко ссутулившись и только хлопал глазами. Эльвейд улыбнулся и присел на корточки.

— Повторял за мной! — И он запел своим прекрасным голосом одну из мелодий Санбагара, ту самую, которую только что попытался изобразить Малыш.

Орчёнок сначала только слушал. Потом стал беззвучно шевелить губами и, наконец, еле слышно стал тоненько подпевать. Пропев ещё несколько фраз Эльвейд замолчал. Малыш, оставленный один на один с мелодией сбился, испугался и, подавленный, умолк.

— Ну хорошо, — одобрил его владыка. — А теперь вот эту, — и он снова запел уже другую мелодию и орчёнок набравшись смелости, снова стал тихонько подпевать.

* * *

Вечером того же дня Эльвейд принёс ему арфу. Точно такой же инструмент малыш видел в руках Санбагара — самого знаменитого певца Доулэна. Эльвейд заставил орчёнка взять его в руки и показал несколько аккордов, а потом ушёл, оставив его без помех вкушать своё восхищение перед необыкновенным музыкальным инструментом.

Эльвейд бывал у него каждые несколько дней. Он приносил кубок с загадочным питьём, а сам всё рассматривал мордашку своего странного подопечного, словно искал чего-то. Он разворачивал сутулые плечи поднимал его опущенную голову. А называл теперь его только Малышом, не иначе.

К Одиннадцатому сказанию: http://proza.ru/2024/07/11/1281